Текст книги "Дериват"

– Расчеты Аполло ведь были намеренно искажены – вес твоего тела никак не влиял на предельное значение сбрасываемого балласта? – девушке было настолько комфортно в кресле, что она чуть было не почувствовала знакомый домашний уют.

– Да, можно было и не отстегивать себя вместе с капсулой, – Спри вспомнил ее обреченный взгляд по ту сторону иллюминатора – он подозревал, что, если Бэа узнает о всей лживости маскарада, то непременно заставит ответить паршивого актеришку за подлость обнажить ее чувства столь низменным способом.

И то, как он, изучив вдоль и поперек основные вершины Алгар До Корво, покинул остров с пустыми руками, ибо разукрашенный координатами настоящей местности дневник Фрэнсиса Голта оказался пустышкой:

– Значит, Отправной Лес – это своего рода макгаффин в мире нескончаемых поисков контрабандиста Голта?

– Он и впрямь противоречивая историческая фигура, но по большей части все же – первооткрыватель-путешественник, – загнанный в угол вор из кожи вон лез, дабы усидеть на двух стульях: усластить заклейменное ярлыком беззакония реноме коллеги по цеху и одновременно не разгневать без того полную подозрения чиновницу-законника.

– То есть преступник, начхавший на предписания комиссии базисного контроля концентрационных зон касательно права пребывания незарегистрированных лиц близ объектов культурного достояния. Вы это, наверняка, имели в виду, да?

– Отправной Лес – условное место, продукт творческого созидания или, может, космический корабль, а то и вовсе скрытая где-то поблизости экзопланета – я до сих пор так и не понял, какое физическое воплощение стоит за данным словесным огрызком. Но разгадке этого странного обозначения Фрэнсис Голт посвятил пол жизни… разумеется, помимо продолжительных акций по одолжению реликтов неизученных цивилизаций.

– Вот так, значит, это называется – одалживание.

И то, как облепленная криостатом вакуумная камера с раскаленным тритиево-дейтериевым плазменным шнуром затесалась внеплановой вехой в его маршрут туристического сафари по пораженной зоне:

– И тут, бац, этот термоядерный реактор, Бэа! – бусидо почесал затылок. – Если бы можно было вернуться к моменту нашей первой встречи в конференц-зале Дэн и Роботы, я бы уже не использовал твой полисный ресурс, чтобы мимоходом сигануть на пустозвонный остров, где намеков на Отправной Лес меньше, чем волос у северо-западного кошачьего сфинкса, а помог с предварительным изучением подземного комплекса. Не буду скрывать, что мне сперва было наплевать на ваши чиновничьи бредни.

– Что-то изменилось в твоем отношении?

– Как видишь, да, – Спри скрепил пальцы в замок и с запросом на понимание покосился на собеседницу.

– Это все, что ты хочешь мне сказать?

– Вытягиваешь из меня извинения? Прости, но мы с тобой уже достаточно взрослые люди, чтобы просить прощения за те вещи, которые представившись повторно без замедлений повторили бы.

Они вновь взялись за старое: развязывающаяся в патовом беспутье зрительная дуэль – однако уже не на почве ламповых бесед обо всем и ни о чем с применением взаимных симпатий, а на самом настоящем песчаном перекрестке, где в ход шли огнестрельные оружия с барабанами непримиримых аргументов вместо пуль.

Ханаомэ Кид поднялась с кресла, ее взгляд был продолжением туго натянутой струны напряжения, что до сих пор не спало. Девушка направилась к выходу.

– Снять замок, – достаточно звучно для верного отклика мужской голос дал приказ домашней системе. Бывало, что умная программа путала голос хозяина с теми, что доносились с плазменных экранов, но не сейчас – телевизор культурно нашептывал фоновое присутствие третьей персоны, обезличенной в противовес живой паре и их непрекращающимся трениям. – Ты вот так просто уйдешь?

Ханаомэ Кид уже поднесла к двери по-прежнему облаченную в перчатку руку, но заданный из-за спины вопрос заставил опустить кисть, ее блеск от кожи из шеврета смешался с неправдоподобным глянцем пальто.

– Гек Клем связался с учеными, специализирующимися на процессах ядерной физики, – не изменяя привычкам, чиновница спрятала руки в карманы. – Мой шеф согласовал их кандидатуры и теперь, вместе с другими сотрудниками моего и еще пары исполнительных департаментов центрального дома, они вылетают в концентрационную зону изучить обнаруженный токамак. Если вдруг нам понадобится Ваша помощь, я с Вами свяжусь.

– Я могу помочь, – незамедлительно ответил Крео.

– Да, конечно. Но пока что помогать не с чем, так как мы не знаем, с чем имеем дело. Да, кстати, я сейчас направляюсь к Манэту Киду по вопросу защиты дикой природы, свидетелями жизни которой в окрестностях токамака мы с Вами стали. Я их защищу.

– Он твой отец, верно?

– Это не имеет никакого отношения к характеру моего запроса к нему в рамках властного делопроизводства, – мысль о том, что Крео Спри по второму кругу прибегнет к уговорам оставить пышущую фауну в покое, вне радаров Земного Объединенного Полиса, промелькнула в каком-то неопознанном участке полушария: словно призрак проигнорированной мудрости, этот отпечаток пошатнувшейся уверенности в планируемом плане спасения зверей, бывало, не на шутку беспокоил девушку,.

– Я тебе сказал все, что думаю о таком решении. Последнее слово за тобой, тут я не смогу тебе препятствовать.

«С прямым включением из отеля Облачный Вид с Вами репортер-стрингер, Джи Одинари» – громкость экрана автоматически регулировалась в сторону повышения, когда независимые новостные потоки передавали экстренные выпуски. «По сообщению пресс-атташе уполномоченного центральным домом в Бордо исполнять роль переговорного лица в вопросах выхода Мэго из Земного Объединенного Полиса специального полисного скаута, Топ Моула, политик заявил о пропаже своего ребенка, восьмилетнего сына Мишэ Моула. Запрос был немедленно отправлен представительским корпусом скаута в ПКДА. В свою очередь, Департамент полицейского контроля дэ’воновской агломерации выступил с заявлением, в котором попросил общественность и журналистское крыло не торопиться с выводами и не причислять инцидент к похищению. Ситуацию также прокомментировали официальные представители северо-западной всегломерации, а именно Далвин Вуменхэттен, до недавних пор занимавший должность полисного скаута от центральной всегломерации, а теперь выдвигаемый на пост главы внешнедипломатической комиссии Независимых Звезд Континента»

На экране всплыло знакомое Спри лицо несгибаемого политика, которого обступивший кольцом журналистский гарнизон жаждал сломить:

«Мы не считаем рациональным выдвигать предположения о заказном характере пропажи мальчика. Здесь нет никакой политической ангажированности, а диффамации о, так называемых, попытках граждан северо-западной всегломерации надавить и, тем самым, ускорить процесс выхода краевой всегломерации из состава Земного Объединенного Полиса – ничто иное как грязная и бесплодная инсинуация. Подобные злые языки и стоящие за ними кошельки бизнес-патронов будут раскритикованы, а Общественный Надзор решит, какого вида санкции применимы к откровенной бесстыжей клевете»

– Боже, я боялась, что случится нечто подобное, – огоньки бледно-голубого экрана кружились по кортам радужки глаз Ханаомэ Кид, поглощенных экстренным репортажем.

«Все наши сопереживания и надежды вместе с семьей мистера Моула. Полицейский контроль Нового Дэ’Вона предпримет максимум необходимых мер, дабы найти юного Мишэ. Я уверен, что мальчик пребывает в здравии и просто-напросто затерялся в высоко урбанизированном мегаполисе» – изображение Далвина сменилось репортером, большей информации на текущий момент не располагал ни один надежный ресурс. Молодой стрингер, оперируя ограниченным временным ресурсом контента, беглой манерой комкать и изувечивать слова продолжил, тут и там подбирая режущие слух сокращения, либо акронимы: «Безусловно, все Независимые Звезды Континента сейчас мыслями с семьей Моулов…»

Спри взглянул в сторону прилипшей – хоть и на значительном расстоянии – к экрану чиновнице, та, не сводя взора с панели, заметила:

– Видимо, переговорный процесс об автономии, вслед за ливневым потопом, затянется в Вашем полисе.

***

Широкий коридор и кремовая отделка изливающихся темным золотом стен отделяли Ханаомэ Кид от кабинета ее отца. Старость с каждым днем подступала ближе к высшему управленцу этого таящего – в чем была убеждена Бэа – ни одну дюжину загадок места. Складывалось ощущение, что бледно-золотой окрас холла выцветал на пару с хозяином замка, успевшего стать неотъемлемой частью мебельного убранства и многоликого декора. Однако, не смотря на стачиваемую временем свежесть, все три формы не утратили аристократического изящества и, тем более, статуса постулирующего самодержца в одном лице.

Красным шерстяным ковром, казалось чиновнице, должны были устилать проход исключительно по случаю визитов важных лиц, однако мягкий атрибут принадлежал к одним из обомшелых старожилов. Классическая элегантность каждого уголка в манере напускного альтруизма приобщала к миру эксклюзивности посетителей из самых худородных сословий: слабых – вынуждала отдаться лукавству роскоши, и те ударялись в непроглядную зависть, сильных – благословляла на предстоящие свершения.

Следуя по приятно проминаемому настилу, ей мерещилось будто ворсинки цвета бордо сами несут ее вперед. Картины, мимо которых она проплывала, словно благородный белый лебедь, подсвечивались теплотой настенных светильников, от чего эффект сфумато проступал на материи полотна там, где его не было и в помине. Глаза изображенных натур, скромные по виду, но таящие стихийные вихри доблести, по всему пути следования воодушевляли и заражали мотивами неминуемого трансцендентного триумфа.

Кабинет отца не смыкался с его приемной, а был, на манер мавзолейному сооружению, нарочито выделен в одно уединенное призматическое помещение, к которому приглашенный гость подступал по красному ковру как на облагораживающий прием. Приемная же находилась около лифта, откуда Ханаомэ Кид только что вышла, а именно в противоположной стороне от высокий дубовых дверей, отделяющих рабочее пространство высшего управленца от симфонической красоты холла, музыка которого просачивалась из визуальной музейности антуража. «Неужели, бедные секретари каждый раз, цокая каблучками, пробегают весь этот путь, как только отцу придет в голову дать какое-либо поручение?» – изумлялась чиновница, пока поднималась по ступеням небольшого подъема подле дверей.

– Добралась быстро с северо-запада? – широкоплечий мужчина, разменявший шестой десяток, откинулся на спину высокого кресла и по-отцовски, не чая души, как в первый раз, влюблялся в глаза дочери, доставшиеся ей от матери. – Крейсерные рейсы нынче нарасхват по маршруту Мэго-Бордо.

– Я вылетала из Нового Дэ’Вона, – равнодушно отозвалась Ханаомэ Кид. Девушка безумно любила отца, но порой не могла противиться ребяческой вредности встать в образ перед родителем: показать, какой ребенок теперь взрослый и самодостаточный – сие однако тоже было абсолютной правдой. – Даже ливни не помеха реактивным птицам.

– Набралась прозаичности у этих невеж, скандирующих за краевую автономию? – улыбнулся Манэту Кид. – Шучу, маленькая. Что же ты там делала?

– Надо было поговорить с коллегой.

– Все тот сгусток энергии в обнаруженном токамаке? – отец замочком положил кисти на стол.

– Ты уже успел узнать об этом? – Бэа имела представления о бесчисленных ушах отца, образующих высокоскоростные потоки информационной связанности, однако в текущей ситуации осведомленная реакция Манэту казалась необъяснимо скоропостижна.

– Ну что ты, дочка! Когда текущий советник Моби еще под стол ходил, твой отец делал всю черную работу за сверкающего в свете софитов Сая Сэу. Спроси любого дворового кота, тот непременно мяукнет, что знает меня. Тем более, не забывай, что на моих плечах балансируют все трудоемкие процессы этой махины…

Ханаомэ Кид, как правило, мысленно отстранялась в моменты, когда отец впадал в редкие приступы кичливости. На этот раз, с комфортом устроившись в кресле, ее неотступно пытливые глаза принялись мирно прогуливаться по книжным полкам шкафов, стоявших по обе стороны относительно отцовского стола. Воск от натурального лакового покрытия придавал вставкам из орехового дерева вид пьедесталов, на которых равноценной линейкой умещались вереницы грузных толстых книг. Зрительно перебирая один широкий корешок за другим, девушка сбилась со счету от гетероскедастичности покрываемых талмудами областей: на дорожке литературных чемпионов можно было свернуть язык, взявшись за политологию и, подавно, за золотые правила юриспруденции; несложно было потушить свет в рассудке, углубившись в бесконечную рефлексию автобиографических описаний с заделом на философию, а, тем более, осмелившись сцепиться с ее теоретическим фундаментом, бедствующим на границе с эзотерикой; хотелось гавкать от зацикленной риторики неудавшихся государственных деятелей, с чего-то взявших что теперь их дискредитированное мнение будет кого-то волновать; но и хотелось – под дурманом пробирающего клича – вылезти вон из кожи, чтобы пойти за человеком, поднимающим павшего с колен, или вовсе стать этим лидером в стане бедуинов на страницах песчаных мемуаров о нескончаемой трагедии спасителя мира, проклятого на мытарство навсегда сомкнуть веки в момент безотзывного, однако заслуженного одиночества.

В конце концов, что еще могло выпирать гранями аскетичных, но от того и непозволительных досужему взгляду обложек у главы одной из влиятельнейших в мире организаций? Ее местом в мировой коннектографии было завидное положение сводить не подозревающие о существовании друг друга узлы производственной или творческой деятельности в единую цепь связанности. По запросам бизнес-структур, домов культур, образовательных учреждений, и, прежде всего, центрального дома представителей Земного Объединенного Полиса непревзойденные умы святая святых Манэту Кид рукотворно вычерчивали знаменатель корпоративно-социального единения между сторонами, вставшими на путь взаимовыгодного партнерства.

– Что же привело тебя сюда, всеядная библиотекарша? – отец вывел девушку из читальных покоев самозабвения так же ушло, как и выводил из-под влияния неугодных Осевому Полису сил центры зарождающихся кластеров, чьи идейные достоинства могли нести заряд тектонических колебаний, окажись они в руках противоборствующей Бордо стороны. – Неужели, в кой-то веки ты решила обратиться за помощью к своему старику?

В бесперебойное движение серых шестеренок втесалось полузабытое воспоминание, ее изворотливый нрав заклинил зубцы центрального колеса с остальными компонентами механизма – ось триба намертво встала. В голове Ханаомэ Кид всплыла не растворившаяся со временем памятная заноза: один из целевых адресных заказов центрального дома Осевого Полиса по направлению юго-западной всегломерации, который учреждение отца незамедлительно принялось приводить в исполнение. Заказ заключался в полноценном включении в орбиту полисного влияния городка тропических лесов Однока’М – когда-то невзрачная деревенька стала приметным местом за одно лишь столетие. Небезызвестный город, действительно, зажил еще более бурными красками: Ханаомэ Кид помнила это, так как еще ребенком составляла делегацию отца в тех достопамятных местах, местах, которые еще не успели стать краевым перигелием для властного центра Земли.

Со временем мир когда-то буколического места обратился в заурядный торговый город, его размеренную самобытность исполосовали нахлынувшие колесницы агропромышленных воротил. Как расплывчато помнила Бэа, одной из серьезнейших препон, вставшей на пути предприимчивой консалтинговой организации из Бордо, стал локальный дом культуры: ее меняющаяся по кровной линии – из одного фамильного поколения в последующее – труппа актеров изначально наотрез отказывалась от предложенных поверенными Манэту Кида прогрессивных для региона пьес. Бессменная директриса театра, Улруса, сочла предлагаемые постановки бесстыже блеклыми и эмоционально аморфными. Спустя несколько лет никто иной, как ДиоАрка, внук едва сохранявшей рассудок бабушки-директрисы, пошел наперекор семейному обычаю и, обманом возглавив дом культуры, принял творческие наброски Земного Объединенного Полиса. С тех пор некогда прославленный утонченностью постановок драматический коллектив растворился в пресных водах полисной сцены театрального искусства и стал просто-напросто таким же, как и все остальные. Теперь взору постаревшего на сегодняшний день ДиоАрке, полагала Ханаомэ Кид, вместо отливающих золотом перспектив, предстала унылая бесконечность анфилады, он проходил ее арки с неподдельным ощущением безмолвно укоряющего присутствия призрака бабушки. Семья выходцев Однока’М до конца своего существования – пока последняя частица их крови до неузнаваемости не разбавится чужой – была обречена играть одну и ту же пьесу, пьесу, где начало и конец были неотличимы, как любовь брата и любовь сестры.

«Они будут обречены, если попадут в тот мир, откуда мы прилетели» - Крео Спри, прямиком из покинутой неделю назад саванны, вновь говорил с ней.

– Ты опять витаешь в облаках, зайка? – Манэту Кид не прекращал умиляться и одновременно восхищаться задумчивой дочерью.

«Животных запрут в клетку, сделают из них коммерческий продукт».

Растоптанная армия листовок с афишами набивших оскомину пьес однокамовского семейства развернулась скомканными флаерами перед внутренним взором Бэи: раньше, до прихода идеологов объединенной дуги краев, вручную заготавливаемые Урлусой листовки трепетно хранились жителями Однока’М чуть ли ни в золотых рамках, как зеница ока – сейчас же конвейерные ленты типографии напропалую печатали безликие бумажки, утерявшие былую теплоту живой руки Урлусы.

«Так теперь ты позволь им всем выжить»

Бэа улыбнулась отцу:

– Я хотела… – седина все рьянее прорывалась густыми всплесками на шевелюре отца, заметила девушка. Она вновь одумалась говорить ему о нетронутых цивилизацией зверятах. Может, это все поверхностные заблуждения, навеянные единичными случаями околополитических практик со стороны сильных мира сего губить живое?

«Ты оставляешь все на откуп бесполезной вере в понимание ответственным чиновником твоих душевных чаяний. Но им плевать». Она попросила внутреннего Спри замолкнуть наконец.

– Я всего лишь хотела увидеть моего любимого папу, – легко и с улыбкой обезглавила внутренние смятения Ханаомэ Кид, закончив мучительную встряску ценностных ориентиров.

– Моя ты зайка, – Манэту Кид навалился всем телом на край стола. – Куда же ты постоянно бежишь? Отчего? Не пора ли прекратить попытки спасти мир, ведь ты и так его почти спасла? Чтобы украсить его еще сильнее, тебе, например… эм… осталось привнести новую жизнь в его лучезарные объятия.

– Пап, опять ты за старое, – приветственно усмехнулась тронутая речью отца Бэа. – Твоими бы устами да мед пить.

– Ну а что? Твой брат, смотри какой молодец. Кюл-Ллиб владеет крупнейшим текстильным домом. Изредка уделяя время работе во время ежеквартального мониторинга, он проводит его в кругу жены и твоих любимых племянников.

Затуманенными глазами чиновница смотрела сквозь отца, словно рисуя воображаемую перспективу будущего, от которого отреклась.

«Именно эти люди сделали таким данное место. Именно от таких людей мы все бежим, создавая независимые островки свободных от предубеждений автономий». Он не умолкал. Она не хотела Его «умолкать».

– Или это все тот Бонумэ Рэйшо, который улетел за тридевять земель с билетом в один конец? – продолжал разгадывать дочь высший управленец Кид. – Все не отпускаешь его из головы?

Он стоял перед ней… девушка ведь почти забыла этот успокаивающий тон его смиренного голоса… но это был не Бонумэ Рэйшо, и она это понимала.

– Зайка, вокруг тебя столько достойных молодых мужчин, – старик будто умолял. Каким бы мудрецом он ни слыл среди бомонда, отчаянный отец не сознавал самого главного: его ноги омывало даже не море, а бушующий океан противоречий и приговоренных любовью самоистязаний.

Девушка улыбнулась и кивнула: ни в коем случае не соглашаясь с отцом, а прощая ему фанатичную заботу родителя увидеть ребенка счастливым любыми поверхностно видимыми путями.

Мальчик лет семи бегал с молодой мамой на перегонки; где-то в нескольких метрах от носящейся парочки банда юных гангстеров с игрушечными бластерами рыли песчаные катакомбы в песочнице. Чуть дальше, на фоне этого бьющего ключом фонтана искренних эмоций счастья и заботы, на лавке сидели прекрасная девушка с дочкой и что-то внимательно изучали на страницах распахнутой книги с золотым ободком. Ханаомэ Кид почувствовала высвободившиеся протуберанцы сердца, сгорающего от неимоверного тепла – так живописно она проецировала свое телесное облачение на наблюдаемых матерей.

После того, как Бэа простилась с отцом в его учреждении, девушка прогуливалась по знакомым со школьных лет улочкам старого-доброго столичного Бордо. Его парадоксально естественную эклектичную грацию аристократической строгости и утилитарной лаконичности не загрыз ультрабытовой киберпанк, от чего текстура города была вышита нитками разномастных шатто, а не пронизана иглами бесконечного плато из одноликих шард. Девушка гуляла, пока не наткнулась на вечнозеленый парк, тот что-то напористо напоминал ей. Неприкаянная странница присела на скамью и принялась увлеченно наблюдать за проходящей мимо нее жизнью: чреда взаимных улыбок между дитя и родителем, прыжки веселья и убаюкивающие тисканья. Она вспомнила. Это была все та же львиная саванна концентрационной зоны.

«Ты готова взять на себя ответственность за их жизни?»

Девушка снова улыбнулась и кивнула: теперь не словам отца, а себе и неопределенности предстоящего пути – то ли полного одиночества, то ли пронизанного душегубствами, а-ля формальный брак или пожизненный срок заключения в бытовом бесплодии. Она же хотела видеть сжимающее ее руку понимание и отстаивающую искренность хватки теплую улыбку спутника жизни.

***

Лат-скайстер пробирался по нескончаемым коридорам все того же места – Нового Дэ’Вона. Сворачивая с забитого трафиком эшелона за угол, на мгновение водителю могло причудиться, что огненный шар, заволокший улицу, на которую лат влетел, был естественным светилом планетной системы, а его палящие вихри наверняка питали поля пшеничного поля, где-то под ним зачесанное на бок. Однако стоило глазам привыкнуть к слепящему источнику, все вставало на свои места: гигантский холст, сотканный миллионами нитей квантовых светодиодов, рекламировал морские туры или что-то другое; магазины с кормами из эммерового фуража и мучными изделиями умещались под брюхом экрана-переростка. Город не хотел заканчиваться, в этом ему помогала армия миражей из натуральных оазисов: она давала простаку надежду, а потом обманом отбирала ее; понимающие же люди терпели рекламные дисплеи не больше, чем подвальных крыс.

Спри знал о дьявольских кознях мегаполиса, но давно перестал акцентировать на них внимание. Он все больше путался, кем сам является – одним из «понимающих» или же обескровленной ларвой среди подобных ей светодиодных реклам. Буси-до смотрел в ветровое стекло, которое, по правде говоря, давным-давно стало цифровым, ибо ветер обрел статус редкого гостя в высокоэтажном лабиринте. Крео не обращал внимание на голографический интерфейс, выведенный на стекло для навигации по авиабану, – на стекле ему рисовались фрагменты последних минут встречи с Ханаомэ Кид в его апартаментах:

« – Я кое о чем тебе не рассказал тогда, в доме культуры Мэго»

« – Уже привыкла,» – ее ответ пристыдил водителя прямиком из памяти о вчерашнем дне.

« – Ко мне во снах приходил человек, весь в черном. Вернее, не он приходил, а я преследовал его. Вскоре, он предстал наяву, словно подспудно толкал меня к этой встречи всю жизнь»

« – Кто это?»

« – Он так и не ответил. Сказал лишь… хотя какая разница. Это никак не поможет. Его тело тут же распалось на пчелиный рой наноботов. Множество управляемых частиц растворились в сером небе.»

« – Нет, ты ответь. Что он сказал тебе?»

Резкий крен влево был паучьей реакцией Спри на встречный поток гранд-скайстеров, в лоб одному из которых чуть было не угодил впавший в раздумья пилот. Спри завис на дублере третьего эшелона и тяжело выдохнул. Он вспомнил фразу человека из наночастиц, впоследствии она ни раз всплывала перед бусидо: в том числе ее произнес Матнус Онеро во время допроса на ночном рынке. Хотел бы Спри вернуться на сутки раньше и повторить фразу перед девушкой, которая, не дождавшись уточнения ее вопроса, хлопнула входной дверью и больше не возвращалась.

– Входящий вызов, – оповестил Аполло оператора.

– С каких это пор ты стал уведомлять меня о входящих звонках? – возмутился Спри, явно не отошедший от дорожного переполоха.

– Принимаю за положительный ответ, – бесхитростно выговорил синтезатор голоса.

– Чтоб тебя, – Крео Спри взялся за дугообразные рычажки джостика управления и повис на них. Ишиму-Спроул медленно перемещался по внутрирайонным путям: авиатранспорт сместился вниз на второй эшелон и плыл по воздуху со скоростью черепахи. Легкие покалывания дождика по боралюминиевому корпусу предвещали скорое окончание осадков.

– Мистер Спри, верно? – голос дозвонившегося мужчины, как оказалось, был не таким уж и незнакомым.

– Да, слушаю, – Крео взглянул в угол стекла, чтобы увидеть лицо звонившего, однако еще как год назад видеосвязь на все входящие вызовы была намеренно дезактивирована самим Спри. Он вспомнил о принятом – по имеющимся на то веским причинам – решении и не стал включать лицевую систему заново. – Кто Вы?

– Мое имя Далвин Вуменхэттен, я являюсь главой внешнедипломатической комиссии Независимых Звезд Континента. Мы с Вами даже почти знакомы, в день премьеры Эомора и Тал Жэ’Тьуд, когда я занимал пост скаута по…

– Я знаю, кто Вы, мистер Вуменхэттен, – Крео отдавал себе отчет в том, с кем он позволил допущение перебить говорящего, однако длина должностной таблички из золотого глянца волновала его не больше гавкающей шавки размером с мизинец. – Не знал, что Вас уже можно поздравить с новым рабочим местом. Я думал, главой внешнедипломатической комиссии становятся, когда есть страна с соответствующей властной структурой.

– Вы чрезвычайно грубы, мистер Спри, – теперь свойственную политику твердость как рукой сняло. Крео поразило почти наставническое спокойствие, коим были пропитаны все, до единого, слова заслуженного замечания. Обнаруженная форма априори прощающего восприятия гневного представителя общества контрастировала с недавно замеченным за Вуменхэттеном беспощадным хладнокровием, на языке которого ему приходилось всякий раз муштровать неправедно действующих коллег по цеху. Возможно, это был единственный способ общения людей, оставшихся верными своим избирателям, с неподатливым обозом, сгустками саранчи забившим стены государственных управлений. – Я бы с удовольствием выслушал мотивы Вашего осуждающего отношения ко мне, однако…

– Прошу прощения, я вовсе не хотел Вас перебивать, – вновь перебил Спри и повторно проклял себя за это. – Продолжайте, я Вас слушаю. Чем я бы Вам мог помочь?

– Мистер Спри, как раз из-за проблем, возникших на пути становления новой, независимой от объединенного полиса страны, я и обращаюсь к Вам. – Имей физическое воплощение, доброта Далвина в буквальном смысле сжигала бы мосты благодатным огнем – так незлопамятен он был. – Хоть это и не связано на прямую, в чем лично глубоко убежден, я не могу оставить такое очерняющее пятно на репутации Независимых Звезд Континента, только-только набравших силы для выступления на международной арене.

– Я все же не понимаю, о чем Вы, – Спри, слушая собеседника неотрывно от динамика, оглядывал высокие жилые дома, в низовье которых он мирно продвигался на высоте пяти метров от земли.

– Я прошу Вас посодействовать в поисках Мишэ Моула – сына переговорного лица от Земного Объединенного Полиса, Топ Моула.

С первых же минут звонка Спри почему-то не сомневался, что просьба политика коснется, если не прямым, то косвенным образом пресловутого похищения мальчишки.

– Мистер Вуменхэттен, Вы, я боюсь, путаете мою специальность с той, что пригодна для подобных случаев. Я был бы безусловно рад помочь, но разве не квалифицированные люди из полицейского контроля Нового Дэ’Вона должны заниматься этим? С чего Вы вообще взяли, что парень до сих пор в городе, а не где-то в другой агломерации?

– Все верно, мистер Спри. Они уже заглядывают в каждую подозрительную прощелину мегаполиса, переворачивают верх дном любой нелегальный кабак. Силы департаментов полицейского контроля остальных агломераций полиса также подняты по команде главы комиссии всегломерационной правоохраны. Но директор ПКДА уверен, что сын Топ Моула навряд ли покинул городскую территорию.

– Директор Лау Ман порекомендовал Вам обратиться ко мне? – Спри насчитал не меньше сорока этажей в высотке, дворовое пространство которой он преодолевал в моменте.

– Директор Лау Ман сообщил, что работа Вашего умного омнифрейма позволяет достичь безупречных правоприменительных результатов и способствует профилактике агломерационной зоны в разрезе идентификации потенциальных очагов криминальной активности.

– Слышишь, Аполло? Мистер Вуменхэттен тебя умным назвал. – В проплывающих мимо жилых массивах Крео не видел и намека на облагораживание инфраструктурных объектов района: это было сплошное гетто, одно из многих, их запустение уже давно не интересовало муниципальные органы. Взаимная нелюбовь к городским властям отражалась в разгневанных взглядах жителей злосчастных кварталов. Утром – эти глаза, заплывшие нитями лопнувших капилляров от нервно-неоновых баннеров напротив их дома, ехали на работу, смеясь своему незавидному положению; ночью – в сохранение своего инкогнито они наносили грим или приподнимали ворот, выходили на улицу и уподоблялись желчи сточных канав, смеясь – уже в припадке неконтролируемого насилия – над обобранным до нитки трупом белого воротничка, случайно угодившего в тенету гетто.

– В общем, он посоветовал обратиться в частную компанию Дэн и Роботс для содействия в розыскных мероприятиях. При этом директор сказал, что лучше сразу напрямую выходить на исполнителя, то есть Вас, мистер Спри. Я могу на Вас положиться?

Крео, скрестив руки на руле, воздел глаза к небу как в последний раз:

– Мистер Вуменхэттен, раз ПКДА заинтересовано в определении местонахождения ребенка, то наверняка направила соответствующий запрос моему омнифрейму.

– Тогда я позволю себе наглость попросить поставить флажок приоритета над делом о пропаже Мишэ Моула.