Текст книги "Отпущение грехов"

– Чего тут, к чертям собачьим, творится? – спросил он. – Кидаетесь прямо под колеса…

Мимо шмыгнула серая тень в полицейской форме и, поднеся какую-то фиговину к самому носу водителя, быстро проговорила:

– Здесь совершена попытка наезда на человека с целью его убийства. Прошу уступить транспортное средство для поимки преступника. Ущерб, если таковой будет, возместит государство.

Я не удержался и крякнул от удовольствия. Речь – полный абзац! Можно упасть и долго валяться, услышав такой шедевр. Владелец «Круизера» тоже оказался полностью пленен ею. Вытаращил в припадке энтузиазма глаза и сказал:

– Тогда я сам поведу!

– Хорошо водите? – деловито осведомилась полицейская тень.

– Не жаловались, – осклабился водила, получивший возможность официально полихачить.

– Хорошо, – тень распахнула заднюю дверцу и исчезла в салоне. Но тут же явилась снова – уже в виде единственно головы, которая обратилась ко мне с нетерпеливым призывом: – Ну? Вы с нами?

– Я с вами, – кивнул я и, поднявшись с асфальта, присоединился к экипажу. Кажется, серая тень в горячке приняла меня за своего. Грех разочаровывать – и я важно добавил: – Как же я могу быть не с вами, когда я – ФСБ, отдел по борьбе с терроризмом? Этого парня я сейчас разрабатываю. А он, выходит, меня.

– Я что-то такое предполагал, – согласилась серая тень. – На простого человека под самыми стенами Управления наезжать не будут. Вы не сильно пострадали?

– Похоже, вообще не пострадал, – сказал я, слегка призадумавшись – а благодаря кому, собственно? Не этот ли паренек выбил меня из-под колес повозки смерти? Ладно – позже разберемся. Сейчас нужно было думать о другом.

21

Ружин не сразу пошел в душ. После ухода Чубчика он еще целых полчаса сидел в кресле, со скрипом ворочая мозгами, хотя первоначальное желание попасть под успокаивающие струи воды по-прежнему настойчиво напоминало о себе. Но вставать было не то, чтобы лень, а просто в лом – тело требовало покоя и отдохновения. Состояние напоминало жуткое похмелье, но было гораздо хуже по двум причинам. Во-первых, обидным казалось, что страдать приходится ни за что, поскольку не пил, а болеет (лучше бы пил в таком случае), а во-вторых, голова не была настолько пустой, как это случается при классическом похмелье. Мыслей в ней кружилось множество, и неприятных ощущений они доставляли массу, хотя сами при этом неприятными не были. Но Ружин чувствовал, как они плугами вгрызаются в поверхность мозга и натужно кладут борозды – медленно, но безостановочно. Малоприятное ощущение.

Олег действительно устал. Утренний приступ энергии прошел безвозвратно, напрочь опустошив резервуары души и тела. Он чувствовал себя, как выжатый лимон и с некоторой долей удивления осознавал, что впервые испытывает такие ощущения в связи с работой. Раньше до такой степени его могла утомить бурная ночь в постели или в баре, но никогда – работа. Теперь это случилось, и Ружин гадал, что бы сие значило. То ли дело пришлось не по вкусу, то ли нагрузка оказалась больше, чем он мог взвалить на себя без ущерба для здоровья?

Но все, слава богу, подошло к концу. Оставалось только передать в местное отделение добытую в ночном рейде информацию и дождаться заключения. Правда, с передачей придется подождать. Ружин еще утром, когда гэбэшники вышли на него в связи с документами Чубчика, поведал им о ночном набеге. С той стороны телефонной трубки пару минут царила бурная радость, потом голос невидимого собеседника назначил время рандеву – шесть вечера, а Ружин – место, ресторан «Розовый фламинго», который, находился в паре кварталов от «Сибири» и, по его соображениям, как нельзя лучше подходил для таких встреч. Поскольку до шести оставалось еще изрядное время, Олег не торопился. Если тело не желает двигаться, не стоит его насиловать.

Тем не менее, через полчаса он поднялся, так ничего и не придумав – ни хорошего, ни плохого. Мысли-плуги избороздили всю поверхность мозга, и по этой причине начинала побаливать голова. Самое обидное, что бороздование пошло псу под хвост. Никаких всходов – ни злаков, ни сорняков. Мозг вообще отказался что-нибудь выдавать, считая, что с ним поступают несправедливо – двадцатипятичасовая нагрузка, потом четыре часа отдыха, потом – все по новой?! Дудки!

Ружин не стал с ним спорить. Нет – так нет. Понятное дело, мозгу тоже надо отдохнуть. Тем более что думать вдруг стало не о чем. В смысле, активно думать. Предстояло ожидание, а ждать можно и бездумно. Сойдясь с самим собой на таком полюбовном решении, Ружин прошел в ванную.

Там он побрился, помылся, почистил зубы – в общем, привел себя в порядок. Делал это крайне медленно, заторможено, словно человек, впервые после долгой болезни поднявшийся с постели.

Проведя полчаса в ванной, выбрался в комнату и с видом лунатика побрел одеваться. Чтобы хоть как-то встряхнуться, заказал в номер поздний обед в обычном для себя объеме. Процесс поглощения пищи его всегда возбуждал – не в сексуальном, конечно, плане, потому что это не имело с сексом ничего общего. Просто, жуя, Ружин представлял себя неким подобием космического корабля, заправляющегося горючим. В случае необходимости горючее преобразуется в чистую энергию и, преодолевая притяжение, световые годы и прочие трудности, унесет корабль хоть к черту на кулички. Мысли были в значительной мере детскими, но Ружин никакими комплексами по этому поводу не страдал. Будучи реалистом до мозга костей, он где-то в глубине души все же оставался отчаянным романтиком, верящим в светлую любовь, силу разума и высшую миссию человека. Поэтому к заправке себя топливом относился чрезвычайно серьезно. Чтобы исполнить предназначение, ему понадобится чертова уйма энергии, и никак нельзя допустить, чтобы та иссякла в открытом космосе. Пусть лучше останутся излишки в виде жировых прослоек. От них нетрудно избавиться, отмотав лишний десяток кругов вокруг планеты назначения. Ну, или сделав десяток лишних выжиманий штанги в спортивном зале. Это даже пойдет на пользу.

Однако и этот своеобразный ритуал нынче не взбодрил. Он действительно выдохся. Возможно, на несколько лет вперед. Это произошло так неожиданно, что застало его врасплох, отчего лицо Олега надолго застыло в маске недоумения. До этого момента он склонен был считать себя двужильной личностью, которая сможет все, а потом еще немножко, поэтому утром и поднапрягся. Как показало время, напрасно. Чубчик, сволочь, был разумнее – расходовал себя прагматичнее, сразу после набега отправившись спать. Причем, Ружину пришлось проводить его до самых дверей номера, иначе тот растянулся бы, где стоял, и задал храпака. Приведись – даже на пороге гостиницы. Нужно было последовать его примеру, но Ружин, у которого в этот момент открылось второе дыхание, махнул на отдых рукой и принялся за сортировку изъятых бумаг. Три толстенных папки с фотографиями возможных врагов секты, списки членов, списки гэбэшников, списки храмов – православных, мусульманских, буддийских. Списки, списки, списки… И во всем этом добре – ни намека на систематизацию. Сектантов она, кажется, совсем не заботила. Возможно, потому, что все было продублировано в электронном виде. Внесли свою лепту в бумажную неразбериху и сами налетчики, когда ночью беспорядочно, на скорую руку, сбрасывали бумаги в пакеты. Поэтому Олегу пришлось поутру провозиться с сортировкой без малого пять часов, глотая бумажную пыль и ни на секунду не расслабляясь. А Чубчик в это время сперва дрых без задних ног, а потом трахал свою шлюху, как добрый бык-производитель. И Ружину, ко всему прочему, приходилось выслушивать яростные стоны страсти, доносящиеся из-за стены. Не удивительно, что в итоге он оказался так отчаянно измотан.

Олег долго сидел над обедом, без всякого аппетита ковыряясь в разных вкусностях, в которых не мог себе отказать, когда позволяли финансы. В любой другой день ему хватило бы четверти часа, чтобы сложить содержимое восьми заказанных блюд в желудок. В любой день – но не в этот. Нынче трапеза закончилась, когда часы показывали аж половину шестого и пришла пора идти на встречу.

Собрав в папку то, что показалось ему наиболее важным, включая объемистый перечень всевозможных храмов, Ружин положил в карман флэшку и вышел из номера. Остальные документы, в которых ФСБ нуждалась не так остро – к тому же, скорее всего, еще и продублированные в электронном виде – он рассчитывал передать тем же путем, как ему и Чубчику было передано оружие, то есть – засунув под ложное дно кровати. О чем и собирался сообщить на встрече.

Если брать по крупному, рассуждал Олег, спускаясь по лестнице, то наибольшую выгоду от всего этого предприятия поимел Чубчик. Приглашая его в партнеры, Ружин исходил из того, что дело получится на редкость сложным, что казалось вполне естественным, если даже госбезопасность о него все свои зубы обломала и решила воспользоваться чужими. Но ничего подобного не произошло; опасения не оправдались. Чубчик получил свое отпущение грехов, не прикладывая особых усилий. Грохнул Цехового, когда вполне можно было обойтись без убийства; слегка поиграл в тир в подвале, нашел медвежатника – но даже вкупе все эти достижения едва ли тянули на последнее пике Николая Гастелло. Задницу явно не надрывал, хотя, надо признать, идиоту-гению заплатил из своего кармана.

Все-таки процесс пищеварения и на сей раз сослужил добрую службу. Мозговые процессы в ружинском черепе стали возвращаться к привычному активному режиму, и, если еще не кипели, то были уже вполне горяченькими на ощупь.

Спустившись в холл, Олег кивнул администратору, у которого накануне взял машину, поднял вверх правую руку, демонстрируя ему большой палец, и покинул гостиницу.

Вместе с треском захлопнувшейся двери к Ружину окончательно вернулась бодрость. Внезапно он осознал, что для него тоже все складывается как нельзя лучше, что они с Чубчиком оказались на высоте и, даже если это было достигнуто легкой ценой, в том большей частью их заслуга, ну и, чуть-чуть, игра случая. Но везет достойнейшим. Получается, Ружин с Чубчиками были теми самыми достойнейшими. И, улыбнувшись этой мысли, он шагнул с крыльца.

И сразу уши его отказались что-либо слышать, заложенные мощным взрывом. Где-то сбоку полыхнуло пламя, слегка затушеванное мельчайшей пылью и большими кусками мрамора, в которые превратилось заурядное секунду назад крыльцо гостиницы.

Одна из мраморных ступеней спасла Ружину жизнь, плашмя ударив в плечо и сбросив в ближайшие кусты. Удар был силен, его последствием стало то, что правая рука временно отказалась нормально функционировать – к примеру, подниматься выше пояса. Бицепс так раздуло от прилившей крови, что рубашки ружинского гардероба грозили на какой-то период выйти из моды, уступив место эластичным футболкам.

Но обошлось без перелома. Больше того – ударившая в плечо каменная плита на пару мгновений стала щитом, прикрывающим голову от попаданий мелких осколков, а потом и вовсе избавил от необходимости изображать мишень.

Когда затих то стук, то шелест падающих осколков, – смотря куда они попадали, возвращаясь из своего кратковременного полета, – когда отзвенело осыпающееся стекло прозрачного фасада гостиницы, Ружин поднялся и, скособочившись, по-прежнему прижимая к себе папку левой рукой, заспешил в сторону.

Черт бы подрал этих «Вестников»! Каким-то образом они добрались до него, и очень не вовремя. Хотя каким образом – более или менее понятно. Наверняка вчера кто-нибудь из трех ублюдошных сектантов, пытавшихся с ним расправиться, запомнил номер улепетывающего со всех колес – если так можно выразиться – автомобиля и выяснил, чей он, где находится в данный момент, и прочая, и прочая. Но до чего же не ко времени прозвучал этот взрыв! Встреча назначена на шесть часов, и она должна состояться во что бы то ни стало – слишком мало времени осталось до начала операции «Пирл Харбор». Если Ружин надолго задержится у крыльца с целью объяснить интересующимся, – среди которых, понятное дело, уже очень скоро окажется полиция, – что с ним ничего плохого не случилось, но это вовсе не значит, что сам он имеет какое-то отношение к взрыву, то эта бодяга растянется очень надолго.

Ружин не мог допустить такого. Пока информация не передана, миссия завершенной не считалась, и его целеустремленную натуру это коробило. Поэтому он решил, что сейчас не самое удобное время подавать пример законопослушания, подобрал ноги в руки и поспешил в «Розовый фламинго». Если полиции будет угодно искать его, то пусть поиски закончатся не раньше, чем он передаст документы пришедшему на встречу человеку.

Ему удалось благополучно скрыться за углом, но от этого путь к ресторану сделался вдвое длиннее, потому что теперь требовалось обойти гостиницу по кругу. Быстро двигаться Ружину было трудно, – правая сторона тела налилась неподъемной тяжестью, – но он стиснул зубы и пошел-таки быстрее, потому что часы на запястье не пострадали и показывали уже без четверти шесть.

К означенному времени он успел. Даже с запасом в две минуты. Подковылял к стойке бара и хрипло бросил:

– Стакан пива!

Бармен выполнил заказ, не сводя удивленного взгляда с ружинского лица. Оно, изрытое мелкими кровавыми точками, – следами мраморной шрапнели, причем только с одной стороны, – и впрямь выглядело весьма занимательно. Но самому Ружину не было никакого дела ни до своего побитого каменным градом лица, ни до удивленного взгляда. Взяв полулитровый заказ, он прохромал к окну и уселся за столик.

Почти сразу же рядом примостился плюгавенький старичок, осведомившийся:

– Это, случайно, не вы вчера ночью в одно известное место наведались? По просьбе известного вам друга?

Ружин решил, что такая размазня ему сейчас совершенно ни к чему, а потому конкретизировал свой вопрос-ответ донельзя:

– Вы из госбезопасности?

– Молодой человек! – плюгавый старец помотал своей лысой головой, отчего стал неприлично похож на еврея, отвергающего невыгодную сделку. – Если уж быть до конца точным, то я полковник Федеральной службы безопасности. Но зачем же сообщать об этом во весь голос?

– Вы меня извините, – Ружин не принял укоризненного тона престарелого полковника и продолжал держаться довольно агрессивно, – просто меня заколебала эта конспирация. Во всяком случае, на сегодня. Когда я выходил из гостиницы, какой-то придурок подорвал крыльцо. Не знаю, почему я остался жив. Меня звездануло камнем, который весит раза в три больше, чем вы во всей вашей зимней амуниции; меня сильно пришибло и лицо посекло осколками. Так что поймите меня правильно – мне сегодня не до конспирации.

– Да? – удивился полковник. – Это сектанты отметились?

– У вас есть другие предположения? – Ружин сообразил, что вопрос вышел довольно грубым, и добавил, уже мягче. – Я вчера каким-то образом прокололся в слежке и они, кажется, взяли меня на заметку. Может быть, хотели одним махом уничтожить и свеженького врага, и похищенные документы. Ну, им не повезло. Повезло мне.

– Да уж, – пробормотал полковник. – Повезло. Значит, говорите, документы целы?

Ружин уставился на него пристально, словно пиявка. Его вдруг охватило подозрение. Легче легкого, увидев, что взрыв пришелся мимо цели (смешно, правда? Анна Каренина промахнулась и паровоз прошел мимо), увязаться за оставшейся в живых жертвой и вешать ей лапшу на уши до тех пор, пока, вся увешанная лапшой, жертва окончательно не перестанет соображать и не отдаст добровольно то, что сперла полсуток назад. Потом встать и удалиться. Оперативник, пришедший на встречу, в это время к столику не подойдет, опасаясь засветиться. А потом, может статься, ситуацию исправлять будет уже поздно.

Полковник понял, какие мысли бродят в ружинской голове. Склонившись над столиком, он прошептал:

– Вам привет от Геннадия Васильевича. Интересуется, как прошел полет?

Сектанты могли узнать за сутки многое. В какой гостинице остановились подозреваемые, под какими именами. Но узнать, что они прибыли в город на самолете и что их провожал некто Геннадий Васильевич, полковник госбезопасности, они явно не могли – при всей своей расторопности. Ружин сразу успокоился и словно оплыл по краям изображения.

– Полет прошел нормально, – он выложил на стол папку и полез в карман за флэшкой. – Вот документы. А здесь, думаю, продублировано все, что находится в папке, но на всякий случай я подстраховался. В бумагах – список всех мечетей, церквей, синагог и пагод, которые попали им на заметку. Так что можете не тратить время на распечатку, а сразу садиться на телефон.

– Понятно, – кивнул старик. – Хорошая работа.

– Когда ждать ответа?

– Завтра к обеду. Ночью наши ребята поработают с носителем, так что ответ получите завтра к обеду. Вы больше ничего не нашли?

– Мы взяли все, что представляло какой-то интерес, – сказал Ружин. – Небольшая часть осталась в номере. Я положил эти бумаги в тайник с оружием.

– Хорошо, – кивнул гэбэшник. – Кстати, как оно – пригодилось?

– Мне – нет, – усмехнулся Ружин. – А вот моему напарнику – очень. Хотя, по совести, я тоже туда залез – взял жучки.

– Еще раз спасибо за работу. И будьте осторожны. Мы, со своей стороны, примем меры.

Старый полковник встал и направился к выходу. Ружин остался сидеть, глядя в его сутулую спину и прикидывая, что, встретив на улице, даже он, сам из бывших, никогда бы не рискнул назвать этого человека сотрудником ФСБ.

22

Мужик за баранкой «Круизера» ловил кайф и даже не пытался этого скрыть. Ему дали порулить, причем, порулить без соблюдения правил, и он этим весело пользовался. Может, это была голубая мечта юности, которая прямо сейчас воплощалась в жизнь; может, он каждую ночь видел подобное во сне и теперь, когда грезы стали явью, его чувства поддавались расшифровке даже без участия психоаналитика. Лицо пылало, словно капот пожарной машины, когда она с воем несется по городу, пальцы с такой силой вцепились в рулевое колесо, что костяшки побелели. Глаза горели диким восторгом, а из горла вырывалось нечто, напоминающее предоргазмическую арию изнывающего от страсти носорога. Было немножко страшно.

Но машину дядька вел, надо признать, классно, так что страх я поборол. Полицейская тень, в самом начале указавшая ему на объект преследования, теперь затихла и только цеплялась руками за все подряд, когда автомобиль кидало на слишком уж крутых ухабах и виражах.

Я исподволь разглядывал эту тень. Молодой парнишка – чуть больше двадцати – с большими серыми глазами и серьезным лицом. Впрочем, глаза могли быть и не серыми – в темноте легко ошибиться относительно их цвета, но вот то, что лицо было серьезным – факт.

Недавно работать начал, решил я. Может, сразу после армии, может, из института. Романтизм профессии из него так и пер. Он еще не успел запачкаться в грязи, с которой ментам ежедневно приходится соприкасаться и которая очень скоро многих из них превращает в мусоров. Возможно, он даже верил в справедливость и конечную победу добра над злом, хотя это, конечно, вряд ли – современная молодежь перестает верить в такие глупости классе в третьем, когда начинает изучать природоведение. Но этот парень с одержимым лицом явно во что-то верил.

– Это ты меня с ног сбил? – спросил я.

Он молча кивнул, не отрывая взгляда от дороги. Очень хотел контролировать ситуацию «от» и «до», но владелец «Круизера» не пожелал поступиться своим местом за штурвалом, и юному ментику оставалось компенсировать неудачу, внимательно отслеживая развитие событий.

– Спасибо, – сказал я. – Ты мне, кроме шуток, жизнь спас. Сам бы я от этой тачки фиг ушел. Что за херомантия приключилась – ума не приложу. Ноги как чугунные стали.

Он снова кивнул, но на этот раз решился заговорить:

– Это бывает довольно часто, так что вы не расстраивайтесь.

Сказано было таким тоном, словно на молодого гаишника трижды в день – утром, в обед и вечером – пытаются совершить наезды, и он досконально изучил ощущения, которые человек при этом испытывает.

– Вы не слишком ушиблись? – спросил он после минутного молчания.

– Не очень, – сказал я. – На ляжке с неделю, наверное, синяк будет, а в остальном – нормально.

– Что это за тип?

– Тот, за кем мы гонимся? Ортодокс, фанатик и потенциальный террорист. Майор Генрих Засульский, член секты «Вестники Судного дня».

– А что он против вас лично имеет?

– А что против тебя имеют пьяные водилы, которым из-за тебя приходится по полтора года пешком ходить? – вопросом ответил я, и юный мент замолчал. Может быть, обиделся, а может, просто исчерпал темы для разговоров. Но я решил задать еще один вопрос:

– Тебя как зовут?

– Зачем это? – он скосил на меня глаз и сразу стал похож на коня, которому вместо вкусного овса предлагают мышиное дерьмо.

– Должен же я знать имя человека, который спас мне жизнь, – пояснил я. – Чтобы знать, кого благодарить и кому шампанское на Новый год посылать.

– Это необязательно, – отрезал он. Слова прозвучали настолько холодно и грубо, что я удивленно посмотрел на него. Странная реакция для человека, только что спасшего жизнь другому. Будто я ему вместо слов благодарности перепихнуться предложил.

Он заметил мой взгляд и, чтобы не встречаться глазами, отвернулся, даже прекратил отслеживать ситуацию. Это выглядело еще более странным. Понимаю, конечно, что существует такое понятие, как скромность, но когда это чувство заставляет человека вести себя так, словно у него совесть нечиста – вот этого я уже, откровенно говоря, не понимаю.

Но всяк по своему с ума сходит, и я решил оставить молодого мента в покое. Может, он готовится к первому в жизни подвигу и хочет совершить его под именем неизвестного солдата. Человеку, решившемуся на такое, мешать неразумно – можно и по зубам заработать. Поэтому я откинулся на сиденье и принялся вовсю переживать за успех погони.

Была, правда, одна закавыка, исправить которую я, переживай, не переживай, не мог. Я забыл прихватить с собой пистолет – да и как, скажите на милость, мог подумать, что мне понадобится оружие в цитадели правопорядка, пусть и специализирующейся на дорогах?

Между тем «Круизер» медленно, но верно подбирался к «Субару» Засульского. Наш водитель пояснил сквозь зубы, стиснутые от напряжения:

– За город держит, сволочь! Ну, ничего! Там мы его достанем!

Я был весьма благодарен ему за эти сведения. Если мент, скорее всего, не хуже водителя понимал, куда намылился Засульский, то у меня в этом вопросе ясности и близко не было – я и так-то не знал города, а быстрая гонка по его улицам многократно умножала путаницу, лишая малейшей способности ориентироваться.

– Почему не сообщишь? – я кивнул на рацию, висевшую у ментика на поясе. – Пусть на каком-нибудь КПП его перехватить попытаются. Думаю, у вас тут имеются такие штуки, как КПП?

– Имеются, – процедил он. – Я его сам взять хочу, так что никуда сообщать не буду.

Я снова удивился, но настаивать не стал. И правда – героический юный полиционер, который вообразил себя бульдозером. Ну что ж. Вот когда ему пару раз отвал пообламают, тогда с ним можно будет вести более конструктивный разговор.

– Ты стрелять-то умеешь? – на всякий случай поинтересовался я.

Тень смерила меня таким взглядом, что и без слов стало понятно – да, умеет. Во всяком случае, на курок нажимать. Но в этот вопрос стоило внести ясность, и я задал еще один наводящий вопрос:

– А попадаешь часто?

– Восемьдесят восемь очков.

– Ну! – удивился я. – Солидно. Тогда позволь дать тебе совет: как только окажемся за городом, высовывайся из окна и бей по скатам. Как в кино. Главное, дождись, когда рядом других машин не будет. Иначе ты его не остановишь. Он фанатик, и если ему перегородить дорогу, он пойдет на таран и предпочтет отдать концы в дыму и пламени. А зачем гробить машину этого доброго человека, который согласился нам помочь? Ни к чему это. Выгоднее сделать так, как я сказал.

Не думаю, чтобы его убедили мои слова. Скорее, это сделал мой непроверенный, но нерушимый, как пирамида Хеопса, авторитет сотрудника органов государственной безопасности. Как бы там ни было, а ментик согласно кивнул и сказал:

– Так я и сделаю.

За город мы вырвались, однако, не так скоро, как я ожидал. Произошло сие знаменательное событие только минут через десять. Все это время «Круизер» медленно, но верно настигал «Субару», которая на своих шести цилиндрах тоже умела ездить.

Когда же за окном окончательно утвердился пригородный пейзаж – лесопарковые зоны и частный сектор, – я пихнул неизвестного юного героя в бок и сказал ему в самое ухо, чтобы он, с волосами ушедший в погоню, услышал каждое слово:

– Ну, парень, давай. Вынимай ствол и лови момент.

Он вынул ствол и я потер руки в предвкушении удачного исхода, который просто не мог быть другим. Все благоприятствовало – и место, и время. Дорога, выбранная Засульским, особой популярностью у местных автолюбителей, похоже, не пользовалась, и машин на ней было мало. Попадались они примерно раз в минуту, что, при средней скорости сто двадцать-сто тридцать километров в час, составляло одну на два километра. Чего еще желать? Тем более, что к этому времени расстояние, отделявшее нас от машины Засульского, сократилось метров до пятнадцати-двадцати. Он пытался оторваться, о чем свидетельствовал густой клуб синего дыма, вырывавшийся из-под багажника «Субару», из ее сдвоенной выхлопной трубы, но усилия были тщетны: «Круизер», стрелка спидометра которого уже качалась в районе отметки ста пятидесяти километров, неумолимо настигал беглеца.

В общем, стреляй – не хочу. И мент не захотел. Вместо того, чтобы открыть канонаду в направлении удирающей «Субару», он сунул пушку мне в бок.

– Это ты зачем, а? – растерянно спросил я, почкой ощупывая пистолетный ствол. Вопрос был чисто риторический. Я, похожий на рвущегося к финишу спринтера, быстро стал приближаться к разгадке смысла происходящего. И мент, скорее всего, понимал это.

Но прежде, чем он успел предпринять что-то действительно ненужное и для моего здоровья небезопасное; прежде, чем догадка о побудительных мотивах его действий успела окончательно окуклиться в моей голове, я, неожиданно даже для самого себя, взбунтовался. Возможно, причина была в почке, которой не понравилось соседство с пистолетным дулом. Может быть, за все следует благодарить мозг, решивший реабилитироваться за нерасторопность у городского управления ГАИ. Гадать можно сколько угодно, но факт остается фактом: моя рука, до того мирно покоившаяся на колене, упала поверх руки ментика и сбила ему прицел. Он успел выстрелить, но только один раз, и пуля ушла в сиденье, никому не причинив вреда.

Ментик повернулся ко мне всем телом, лелея на языке вопрос, отчего спасенный им человек вдруг стал таким неблагодарным, но я, вместо ответа, обрушил свой лоб на его зубы, и он откинулся назад, ощерив окровавленный рот. В глазах больше не было вопроса – один всепоглощающий страх, готовый перерасти в панический ужас. Наверное, я показался ему воплощением дьявола – человек, не испугавшийся пистолета! Ай-яй-яй. Он даже думать забыл о стволе, который так и остался лежать между нами. Вместо рукоятки оружия его пальцы ощупывали теперь окровавленный подбородок.

Чтобы избавить парня от этого бесперспективного занятия, я коротким рубленым ударом перекрыл ему воздуховод. Ментик впечатался спиной и затылком в дверь, но та выдержала, и он, потеряв сознание, сполз на сиденье.

Водитель наблюдал за происходящим в зеркало заднего вида. Выглядел при этом довольно испуганно. Глядя на него, я даже затруднялся определить, на чей он стороне. Но то, что вырвалось из его глотки в момент моего маленького триумфа, убедило, что этому парню можно доверять.

– О, черт! – сказал он. Фраза явно не из лексикона религиозного фанатика.

– Рули, – сказал я. – Небольшая накладка. Сеанс продолжается.

– Ага, – кивнул тот и снова нажал педаль газа.

Я подобрал пистолет, открыл окно и, высунувшись, попытался прицелиться. Водитель «Крузака», увлеченный захватывающим фильмом, что демонстрировало зеркало заднего вида, автоматически сбавил скорость и дал Засульскому возможность оторваться еще метров на тридцать, так что стрелять из такой плевательницы, как «Пистолет Макарова», было бессмысленно. Во-первых, вряд ли с такого расстояния можно пробить мощную покрышку, да и, собственно говоря, проблемой было самое попадание в нее.

– Поднажми! – на секунду втянувшись внутрь, бросил я.

Водила стиснул зубы и еще больше притопил газ. Я снова вынырнул. Воздух, разрываемый моей головой на чудовищной скорости, мечтал вытащить меня из салона и отшвырнуть назад – чем дальше, тем лучше. Но для этого я высунулся все-таки недостаточно далеко, поэтому ветру пришлось довольствоваться тем, чтобы изрядно затруднить дыхание, мощным потоком забивая нос, рот, а потом и легкие. Но я терпел, сощурив глаза, чтобы из них не так сильно выжимало слезы, и только молил бога, чтобы какому-нибудь слепню не пришло в голову прошвырнуться по маршруту, который пересекся бы с моей головой. На такой скорости столкновение с оводом покажется не намного приятнее столкновения с паровозом.

По рывкам «Круизера», который сперва сбавил скорость, а потом набрал прежние обороты, Засульский сообразил, что в машине-преследователе произошло нечто незапланированное. А когда моя голова и рука с пистолетом высунулась из окна, его догадка переросла в уверенность и он стал бросать «Субару» из стороны в сторону по всей дороге, изрядно при этом рискуя – скорость для таких маневров была неподходящая.

Но каков сам план, а?! Я прихожу в управление за своими документами, не ожидая при этом никакого подвоха. Кто-то из компании сектантов (меня вдруг осенило: а не тот ли это создатель зайцев, которые больше смахивали на ишаков?!) сообщает о моем прибытии. И, когда я появляюсь на выходе, Засульский делает вид, что пытается сбить меня. Но ментик спасает. Он же останавливает первую проезжающую мимо машину и пускается в погоню, приглашая, словно невзначай, меня. Естественно, я увязываюсь с ним – как я могу отказаться? Не подозревать же своего спасителя, в самом деле? И я еду – по собственной воле, заметьте. Меня вывозят за город, откуда я уже не возвращаюсь по причине того, что очень мертвый. Безупречный план. Или почти безупречный. Пожалуй, в нем есть лишь одно слабое место. Где я сажусь в машину вслед за ментиком. А ведь мог и не сесть. Не потому, что они плохо просчитали характер – от меня это могло просто не зависеть. К примеру, если бы после толчка ментика упал не так удачно, как это произошло на самом деле. Но заткнуть сию брешь было легче легкого. Достаточно поставить неподалеку одного из сектантов, скажем, того же Сотникова, который за двести метров белку в глаз бьет, чтобы исправить досадную оплошность. Довольно рискованно, конечно, но Сотников – снайпер, он мог пристрелить меня с очень приличного расстояния и убраться оттуда прежде, чем будет обнаружен.