Текст книги "Отпущение грехов"

Конечно, он был здесь. Но, не окажись я заранее подготовлен к маскараду – ни за что бы его не узнал. На фотографиях, которыми нас с Ружиным снабдила госбезопасность, Катаев был в костюме – хоть и сидел за баранкой, пиджак и галстук намекали именно на это. Кроме того, там он был горбоносый блондин с двухнедельной бородкой, этакий секс-сон американок и прочих капиталисток. К тому же с дохлыми глазами, которые часто свидетельствуют о затишье на умственном фронте и постоянной готовности к постельным битвам века, но никогда – наоборот. В общем, пламенный самец, заслуженный членоносец Российской Федерации.

То же, что находилось сейчас передо мной, под указанную характеристику никак не подпадало. В засаленной фуфайке, непонятного цвета штанах и с мордой штатного пропойцы. Если у этого существа когда и был член, то он давно променял его на глоток опохмелиться. Так, во всяком случае, должна была решить всякая баба, увидав это чудо. Никаким самцом-производителем от него не пахло. Скорее – самцом-потребителем. Причем, потребителем не абы чего, а именно спиртного. Мастер конспирации, не иначе.

И, понятное дело, Толик Липовый был здесь не один. Сам сидел за столом, а напротив расположился тип вполне цивильной наружности. Костюм, физиономия, хаер – все на уровне. В бомжеватом обществе такой персонаж смотрелся, мягко говоря, странно.

Впрочем, как и второй, который был точной копией первого, но прятался за дверью, поджидая меня.

До моего прихода они играли в домино. Катаев с парнем, что сидел напротив, до сих пор сжимали в ладонях кости. Пайка третьего – шесть камней – лежала рядом. Их не затруднило прервать партию и вырубить свет, чтобы встретить визитера. Гостеприимные – аж до ужаса.

Полагаю, охрана заступала на дежурство не раньше, чем полностью стемнеет. Ну, не вписываются два личных телохранителя в образ сторожа-забулдыги, так удачно исполняемый их шефом. Впрочем, это неважно. Меня сейчас больше волновало другое – что со мной собираются сделать и как я этому могу помешать. Хотя, судя по раскладу, шансов сделать последнее было очень немного.

– А я тебя еще вчера ночью ждал, – сообщил Катаев, сунув в рот сигарету.

– Ну и как? – поинтересовался я. – Не дождался?

Стоявший сбоку охранник, недовольный такой наглостью, решил проверить крепость моей почки, но промазал. Потому что я подозревал, что случится нечто подобное, и легко увернулся. Переживет.

– Не бей его, – усмехнулся Катаев. – Видишь, мы разговариваем. Нет, тебя я не дождался. Тебя что-то не туда занесло. – Это он сообщил уже мне. – Я, грешным делом, решил, что, раз ты начал с Цехового, то в этом духе и продолжать будешь – по личностям пройдешься. А у тебя, оказывается, личностный фактор на втором плане был.

– Говоришь – как мед хаваешь, – похвалил я.

– Практика большая, – пояснил Катаев-Липовый. – Ну, ладно, Засульского ты грохнул, а что насчет Сотникова?

– Я, во-первых, и Засульского не трогал, – мягко поправил я. – Он сам на своей «Субару» колонну деревьев выкосил. Ну, камикадзе, я не виноват. Комплекс самоубийцы. И Сотникова я не трогал. Он, правда, немножко поломанно себя чувствует, потому что по деревьям лазить разучился. А так – жив, здоров. Если, конечно, в ФСБ из него отбивную не сделали.

– В ФСБ? – переспросил Катаев.

– В ней, в родной, – подтвердил я, после чего наш диалог прервался и мы уставились друг на друга, словно две голодные анаконды, решающие, кто из них сейчас станет сытой, а кого вообще не станет. Вопрос не так прост, как кажется. Потому что в его глазах, где-то глубоко за мутной затхлостью, я вдруг, неожиданно для самого себя, увидел такой холодный ум, такую жесткую волю, что непроизвольно передернул плечами.

Так вот какую шутку сыграл со мной напоследок Гаврила Сотников, стрелок, страдающий диареей! Отправил прямо в пасть анаконде – первое сравнение оказалось на редкость удачным. В Катаеве действительно было много от змеи – холодная расчетливость, безжалостная деловитость. Если он хочет кушать, то обязательно покушает, и никакие слезы жертвы его не разжалобят. Такой человек вполне может придумать операцию «Пирл Харбор», даже не будучи фанатиком. Просто потому, что посчитал нужным придумать именно это. И он предусматривает все – вплоть до охранников в своей сторожке, о которой ФСБ пока ни сном, ни духом не ведает, и, наверное, вплоть до клочка бумаги, когда идет в туалет по-малому. А вдруг захочется по-большому?

И Гаврила, тоже по-своему хитрая лиса, своими настойчивыми отговорками только распалил мою решимость броситься в кольца этого удава. Он всячески темнил, не давал забыть об этом, и я клюнул на его приманку, примчался сюда, рассчитывая найти что-то важное. Обидно. Я-то считал себя более умным. А попался на банальном противоходе.

Правда, в руке у меня до сих пор была пушка, отчего бы не попытаться воспользоваться ею? Странно, что они старательно обходили вниманием этот вопрос. Рассчитывали, что я таки попытаюсь пострелять и тем самым подам повод грохнуть меня, так сказать, в пределах самообороны? Прекрасная отговорка для полиции. Но я сомневаюсь, что они вообще нуждались в каких бы то ни было отговорках. Возникни необходимость, и я легко буду пущен в расход. Вокруг – болото.

Впрочем, у меня и в мыслях не было открывать стрельбу. Из всех троих оружие на виду держал лишь тот, что стоял за дверью, но остальные двое, подозреваю, тоже были при стволах, достать которые много времени не понадобится. Во всяком случае, не столько, сколько мне, чтобы убрать троих человек, рассредоточенных по всей комнате.

– Да ты пушку-то выпусти, – усмехнулся Катаев, словно прочитав мои мысли. Мы тут все люди мирные, нам стрельба ни к чему. А дорогим гостям всегда рады. Смотрим – фары, машина. Ну, думаем – встречать надо. И точно – ты. Так что, пообщаемся? – и его странные и страшные глаза весело блеснули – словно звезда в просвет между туч угодила.

31

Пистолет я, понятное дело, бросил. На что мне лишняя тяжесть, если ее даже в ход пустить нельзя? Вернее, можно, но это станет последним самостоятельным поступком в жизни? В такой ситуации всегда выгоднее оказаться с пустыми руками – хоть какая-то свобода маневра появится. Кроме того, под ветровкой у меня был еще один ствол, о котором Катаев и компания ничего не знали. И я надеялся, что не узнают. Должны ведь даже у такого гиганта мысли, как Катаев, иметься слабые места. Хотелось верить, что одним из них окажется излишняя самоуверенность. Ничего странного в этом не будет – таким постоянным победителям интеллектуальных баталий просто трудно вообразить, что они могут чего-то не учесть. Кстати, в этом они правы, ибо ошибок почти не допускают, отрабатывая все вероятные варианты. В пределах логической видимости. Но порой случаются ситуации, которые не представляется возможным уложить в логические рамки. Если, к примеру, Пизанскую башню из Москвы не видно, то ее никто и не увидит. Можно представить, как она стоит там, в своем далеком далеке, покосившаяся, как забор у нерадивого хозяина; но это – преимущества реальности. Потому что картинку с башней видели все. Гипотетическое предположить можно, но нереальное гипотетическое – чрезвычайно трудно. Логика, главное оружие таких типов, как Катаев, пасует, не в силах нащупать ничего, на что могла бы опереться, на чем построить анализ. Нелогичные действия загоняют ее в тупик. И таким нелогичным поступком с моей стороны было иметь при себе второй ствол. Понятно, в книжках такой прием весьма распространен, но на практике встречается очень редко. Потому что, во-первых, люди, берущие с собой пистолет, не ковбои и стрелять с двух рук обычно не имеют в виду – им бы сделать дело, и чем быстрее, тем лучше. А для этого и одного ствола хватит за глаза. Во-вторых, пистолет – не пудреница и не бумажник, но довольно увесистая и достаточно объемная штука. Даже самые миниатюрные модели. Правда, говорят, где-то стали выпускать пластиковые стволы, но я лично таких не видел, а потому держу за байку; если же это так, то их вес, надо полагать, значительно уменьшился.

А Катаев был практиком. Неплохо подкованным в теории, но не до такой же степени. Конечно, мне повезло, что я вдруг, невесть почему, начал изменять своим привычкам и прятать пистолет за пояс. Оказалось, что это к лучшему – положи я ствол в карман, и вычислить его никакого труда не составило бы: если карман обвис и страшно оттопыривается, значит, в нем что-то лежит. Если это что-то по своим очертаниям страшно напоминает пистолет, значит, это он и есть. Логично? Более чем.

Но, заставив меня бросить ствол, который я держал в руке, Катаев не менее логично решил, что больше у меня ничего нет. Во всяком случае, очень хотелось надеяться, что он так решил. Я бы на его месте, наверное, сделал именно так. Человек приходит меня убить, в руке у него пистолет. Зачем ему еще один – за поясом? Для равновесия? Примерно таким мне представлялся ход катаевской мысли. Каков он на самом деле, ни мне, да и никому из смертных, исключая самого Катаева, не было известно. Впрочем, и сам он знал про свои мысли, полагаю, далеко не все.

Второй ствол – мой туз в рукаве. Предстояло разыграть партию, ставкой в которой была жизнь. Чья – пока вопрос. Возможно – моя. Но с тузом в рукаве я чувствовал себя гораздо увереннее.

– Так что, молчать будем? – усмехнулся Катаев.

– А что мне говорить? – удивился я. – Задавай вопросы – отвечать буду. А по пустому зачем кислород переводить?

– Верно, – кивнул он. – Экономика должна быть экономной. Словарный запас тоже можно исчерпать, как любой другой запас, я всегда это говорил. Да не стой ты под дверью, как побирушка. Иди вон, сядь на нары. Только не вздумай дергаться – мои парни не в университетах учились, их улица воспитала. Правил бокса они не знают, по-джентльменски драться не умеют. Так что просто сиди и смотри. Добьем козла – поговорим. Может, вчетвером еще партейку сгоняем.

Я послушно подошел к грубо сколоченной из неструганных досок кровати, которую Катаев назвал нарами и которой он, как я подозревал, время от времени пользовался, чтобы вздремнуть. Забравшись на нее с ногами, прямо в обуви – благо, постельные принадлежности здесь давно уже утратили свой вид и цвет, и запачкать их не было никакой возможности (запачкаться самому – другое дело), – привалился спиной к стене. С одной стороны – поза обреченного, не вызвавшая бы подозрений у самого Малюты Скуратова, а с другой, надежно был скрыт от чужих глаз пистолет.

Парень, поджидавший меня за дверью, тоже вернулся к столу и поднял свои отложенные на время камни.

Чем хорош «козел» – так это своей непродолжительностью. Буквально через несколько минут Катаев, завершив игру «рыбой» и выдав проигравшим по два щелбана, снова уставился на меня невыразительными глазами:

– Ну, поговорим?

– Можно и поговорить, – я сложил руки на коленях и тоже уставился на него, стараясь не отводить взгляда, что, признаться, было трудновато. Так мы и сидели, бодаясь друг с другом глазами, со стороны похожие то ли на влюбленных, то ли на придурков.

Его взгляд не гипнотизировал, чего я всерьез опасался. Правда, не оставляло ощущение, что пониже спины меня кто-то давным-давно обоссал, из-за чего там все покрылось холодной корочкой. Странная ассоциация, но никакой другой на ум не приходило.

– Значит, говоришь, Сотников жив? – поинтересовался Катаев для затравки.

– Был, когда я его в последний раз видел.

– Это он тебе сказал, где меня искать?

– Нет, – огрызнулся я. – Это я сам, методом долгих проб и ошибок, вычислил. Конечно, он. Сволочь.

– Почему сволочь? – удивился Катаев. – Ты ему, вроде, должен быть благодарен.

– За то, что сижу здесь? – удивился я.

– Конечно, – убежденно кивнул он. – Ведь мог и лежать. Долго уламывать пришлось?

– Не очень. Полчаса морального избиения, двести граммов водки и удар бутылкой по переломанной руке. Все рассказал.

– А ты, я смотрю, безжалостный, лыцарь плаща и кинжала. Рука сломанная, говоришь? Я всегда знал, что Гаврила на боль слаб. Чуть прижать – с потрохами сдаст. Значит, не ошибся. Таких людей сразу видно. А ты как к боли относишься? – в его глазах появился какой-то нездоровый блеск, и мне это не понравилось.

– Отрицательно.

– Не то; я имею в виду – умеешь ее терпеть?

– Не знаю, не пробовал.

– Как не знаешь? Вас же там учили, как преодолевать болевые пороги – или как это называется?

– Где – там? Что ты имеешь в виду?

– Вот сейчас что имею, то и введу! – пригрозил он. – В ФСБ, в отделе по борьбе с терроризмом. Или думаешь, я ничего не знаю?

– Думаю, не знаешь. Эта информация к тебе из ментовки поступила, из ГАИ? Так вот, сообщаю: прямого отношения к гэбэшникам я не имею. Они меня наняли для выполнения задания. Вот и вся любовь.

– Да? – он приподнял левую бровь, выражая недоумение. – Так ты, выходит, наемник? А они что – и такие вещи практикуют?

– Выходит, практикуют, – согласился я. – Я сам удивился.

– Ну, – Катаев кивнул. – Это естественно. Нормальная реакция. А чем ты в свободное от наемничества время промышляешь?

– Киллерствую помаленьку, – я не видел причин скрывать это.

– Ну?! – на сей раз обе его брови полезли вверх. Видимо, удивление было безгранично. – Ты серьезно?

– А ты полагаешь, что они для этой работы любого слесаря-сантехника могли пригласить?

– Ты, наверное, прав, – согласился он. – А кто второй?

– Ружин-то? Журналист.

– Еще лучше, – усмехнулся Катаев. – Киллер, журналист и Федеральная служба безопасности. Птица-тройка. И что, вам ФСБ контракт предложила?

– Ясно, – кивнул я.

– И какие условия?

– Отпущение грехов.

– Не понял, – он скривил губы – мол, что это за чушь такая, ни разу не слыхивал. Я, как мог, объяснил ему, умолчав, однако, про денежную сторону вопроса. Я не хотел, чтобы он смеялся, услышав сумму. Не его ума дело. Сам знаю, что по бабкам все выглядело смешно. Но тут не в бабках суть. – Ого! – сказал Катаев, когда я закончил объяснение. – Индульгенция это. Знаешь такое слово? В средние века католикам бумажки продавались с отпущением грехов от имени самого Бога. Занятная вещь.

– Слыхал, – подтвердил я.

– Надо бы, кстати, прикинуть – может, и в нашем деле индульгенции как-то использовать? Подумаю на досуге. А контора тебя ориентировками тоже снабдила? – я кивнул. – И моя там была?

– Была.

– И что они про меня писали? – он, оказывается, еще и тщеславием страдал. Или наслаждался.

– Писали, что ты, возможно, мозг всей организации, хотя более точных сведений указать не могут. Лажа, в общем. Мне самому пришлось тебя искать.

– Если бы Сотников не сдал, ты бы меня ни в жизнь не нашел, – самодовольно заметил Катаев. – Я все продумал. Гаврила, гад, потерпеть не мог. Боли испугался. Да, кстати, – он вдруг оживленно встрепенулся, вспомнив ускользнувшую было мысль. – Как, все же, насчет твоих болевых порогов?

– Ужасно, – устало сказал я. С этим дурацким вопросом Катаев надоел мне хуже горькой редьки. – Что именно тебя интересует? Сумею ли я выдержать боль? Так это смотря какую. Зубы мне раза три рвали – ничего, терпимо. А вот ежели станут иголки под ногти загонять или, к примеру, кипяток через воронку в очко вливать начнут – это вряд ли выдержу. Все относительно. Ты уж, пожалуйста, поконкретнее.

– Да ладно, – он махнул рукой. – Чего там конкретизировать. Ты на мой вопрос, в принципе, ответил.

– Я рад. Тогда, может, и ты на один вопрос ответишь? Вызывает интерес вот что: куда ты меня определить собираешься?

– У меня этот вопрос тоже интерес вызывает, – он уткнулся в стол и принялся помешивать доминошные камни, рассуждая, словно сам с собой. – Вообще-то, наемников во все времена и во всех странах сразу на тот свет определяли. И тебя, конечно, можно прямо сейчас в расход пустить. Места тут дикие, время – темное. Отвести тебя на пару километров – да пристрелить, чтобы впредь неповадно было нос в чужие дела совать. Только это слишком просто. Ты нам вреда куда как много нанес. Морального ущерба, так сказать. И материального, кстати, тоже. Из-за тебя провалилась тщательно продуманная операция. Из-за тебя в спешном порядке придется искать место, где можно будет шумиху пересидеть. Слава богу, с этим проблем нет – у нас еще достаточно людей, готовых за веру в огонь и в воду. Только Цехового с Засульским не воскресишь. Да и остальных ребят, которых ты в горячке порешил – тоже. Так что, думаю, нужно тебя по-другому наказать. По-особенному. Человек ты незаурядный, значит, и смерть нужно придумать незаурядную. Простая пуля в лоб тебя вряд ли устроит.

Я хотел было перебить его, сказать, что такой вариант как раз по мне, – кто знает, что он подразумевает под незаурядной смертью? Скорее всего, пуля в лоб, в сравнении с тем, что он придумает, покажется поцелуем любимой. Но, поразмыслив, я решил пока не встревать. Как-никак, а у меня пистолет за поясом, так что пусть его извращенный мозг куражится.

– Что же я могу тебе предложить? – Катаев задумчиво продолжал перебирать на столе костяшки домино. Кажется, даже раскладывал один из многочисленных доминошных пасьянсов. Прям Юлий Цезарь, право слово – одной рукой пишет, другой – разговаривает. И никакого дискомфорта! – Поскольку ты авторитет Отцов изрядно подорвал, а двоих из нас и вовсе раньше времени ко Всевышнему отправил (Сотникова я считать не буду, раз он живой), значит, надо умудриться одним выстрелом по двум зайцам угодить: и тебя убить, и авторитет поправить. Вопрос: как это сделать? – Он замолчал на несколько секунд, размышляя, и даже его рука перестала греметь костями, зависнув над столом. Наконец кивнул и снова ожил. – Ответ: надо принести тебя в жертву. Мы, конечно, не сатанисты, но почему бы нет? Авраам хотел своего сына в жертву принести? Хотел. Но Бог его руку остановил. Мою или Козодоя не остановит. Потому что ему, Богу, кровь заблудшего барана всегда вкуснее, чем кровь невинного агнца. Да и времена нынче не те пошли, чтобы Он кому-нибудь на горе показывался или руку останавливал. Ну, как? – мозг секты посмотрел на меня, и глаза его были хитрые-хитрые, словно подложил мне кнопочку под задницу и дожидается, когда я усядусь поплотнее.

– Бесподобно, – согласился я. – Бог нынче и правда что-то разленился, так что твоя идея имеет шанс воплотиться в жизнь.

– Правда, здорово? Погибнуть на алтаре – это, наверное, так романтично! Жаль, что я этого никогда на собственном опыте не узнаю.

– Ничего, – утешил я. – Не расстраивайся.

– А я не расстраиваюсь. Да и ты, смотрю что-то уж больно спокоен. Сотников тебе о собрании тоже проболтался? Конечно, проболтался. Может, ты ФСБ о нем предупредил? Нет, это вряд ли. Если бы предупредил, они уже сюда притащились бы. У тебя что-то другое есть, что душу греет. А ну-ка, Санек, обыщи его, да повнимательней.

Я не сопротивлялся. Все равно бесполезно. Санек учинил обыск и уличил меня в шулерстве, изъяв из рукава заныканный туз, то есть пистолет из-за пояса. Дальнейшие поиски успеха не имели, но это было уже неважно. Мне без наркоза ампутировали последнюю надежду. Малоприятное ощущение, надо сказать.

Я невесело усмехнулся. Вот и я в эту игру вслед за Ружиным отыгрался. Кровь-то при бритье не зря проступала. Особенно сегодня, когда появилась невесть откуда. Предупреждала меня бритва-пророк. Предупреждала, да я не внял ей. За что и поплачусь через несколько часов. Или минут? И грандиозный план с шестиствольным пулеметом и большой разборкой в козодоевской квартире автоматически летел псу под хвост. Обидно. Такой хороший план. Такой хороший пулемет. И что бы мне Сотникова не послушаться?

Однако и неплохой повод для гордости. Путешественник во времени Чубчик попадает на забавное мероприятие – жертвоприношение. Причем не просто так, а в качестве непосредственного участника празднества, даже можно сказать, главного действующего лица – жертвы. Оркестр, тушь!

Катаев тем временем вдоволь налюбовался пистолетом, который протянул ему Санек. Осмотрев и обнюхав оружие, мозговой центр укоризненно покачал головой:

– Ай-яй-яй! Что же ты, сволочь, с огнестрельным оружием по улицам ходишь, непосредственную угрозу для жизни пешеходов создаешь? Разве не читаешь ментовских листовок? Они же русским языком предлагают: граждане, сдайте оружие, легче на душе станет! Даже деньги за это предлагают. А ты что? Где ты взял эту дрянь? – и указательный палец его левой руки ткнулся в ствол, который он держал в правой.

– У Цехового одолжил, – я безразлично пожал плечами. Пусть говорит, что хочет – мне вдруг все стало глубоко фиолетово.

– Ну вот. Я так и думал, – продолжал издеваться Катаев. – Взял у мертвого человека пистолет и пришел к другому, чтобы его тоже умертвить. То, что убийца – ты говорил. Оказывается, еще и мародер. И ведь хоть бы предупредил, а то сидит и делает вид, что трамвая ждет. Нельзя так, в самом деле. Ну, чего молчишь?

– А что сказать? Ты, конечно, большую честь мне оказываешь, что в жертву приносишь. Спасибо тебе, дорогой, офигенное. Только без пистолета на алтаре скучно будет. Так что веселись, не стесняйся. Только в одиночку.

– Проняло, – удовлетворенно отметил он. – И хорошо! Ожидание смерти – хуже самой смерти. Вот и подожди, помучайся. Мы поедем только часика через полтора, так что времени у тебя хватит. Цехового с Засульским этим не воротишь. Хорошо еще, что я догадался подрывные списки при себе хранить. Сейчас рвануть не получилось – позже рванем. Главное, что все подготовлено. – Его рука автоматически сжала висевший на шее амулет, и я мысленно выругался: флэш-карта! В таком случае, что за списки прихватил в их штаб-квартире Ружин? Они его, помнится, очень возбудили… Получается, что задачу, поставленную перед нами, мы с покойным все же не решили. Вернее, решили неправильно. И теперь уже поздно проводить работу над ошибками. Досадно. – В любом случае, моральное удовлетворение я получу, – подытожил Катаев. – Так что жди.

И я стал ждать. А что еще оставалось? Но ничего особенного при этом не испытывал. Может, был слишком толстокожим, а может, просто отключился – мысли теперь принадлежали словно не мне, а кому-то постороннему. Например, человеку, который наблюдает за происходящим по телевизору.

«Сам, конечно, виноват, – лениво рассуждал этот телезритель. – Надо было хоть вид испуганный сделать, когда Катаев про жертвоприношение заговорил».

Умный, зараза, телезритель попался. И я не стал с ним спорить. Во-первых, он прав, а во-вторых, от спора уже ничего не изменится. Вместо этого я отключил телезрителя и стал наблюдать, как Катаев раз за разом выигрывает у телохранителей и вручает им в качестве премиальных полновесные щелбаны. То ли в самом деле такой умный, то ли охрана подхалимничала?

32

Полтора часа прошло за этим бесполезным занятием. Полтора часа впустую потраченного времени. Пусть и не моего, коль скоро жить мне осталось всего ничего, но все равно к концу этого срока у меня со страшной силой разболелась голова – остатки алкоголя выветривались, оставляя после себя звенящий вакуум. Полное отсутствие внутричерепного давления и вызвало головную боль. Выходит, пока я жив, кой-какое значение время сохраняет и для меня. Грохнули бы сразу – и не было бы сейчас никакого похмелья. Однако дожил – и приходится мучиться.

Но это было все же лучше, чем просто сидеть и ждать. Будь я математиком, я бы умножал и делил в уме. Будь психотерапевтом, тоже нашел бы себе занятие – рядом находились три типа, психика каждого из которых заслуживала тщательного анализа. Но я был киллером, и в этом была моя слабость. Практики в таком положении был лишен, а что до теории, то я ни разу не слышал, чтобы кто-то занимался убийствами теоретически. Если кто-то пожелает возразить мне, что, дескать, разработка планов – тоже теория, то я отвечу так: план – это стратегия, а его исполнение – тактика, что есть две стороны практического воплощения в жизнь искусства убивать, как бы ни грубо это звучало.

Наконец время истекло. Катаев в последний раз отвесил своим охранникам по щелбану, вышибив из них слезы, – в щелбанах он был отменно натренирован, – смешал камни, поднялся и со вкусом потянулся.

– Пойдем, что ли, – поставил он нас в известность относительно своих ближайших планов. – Саня, Леня, берите этого неверного под руки и ведите к машине. Да смотрите, чтоб дело обошлось без драки. Он мне с переломанными конечностями не нужен. Богу – тем более, бог объедками брезгует. Так что берегите парня, как собственную задницу. А я пока пойду, доложусь.

Он дождался, пока цивильно одетая стража стащит меня с нар и выволочет из сторожки, после чего сам оставил ее. Оказавшись на свежем воздухе, я краем глаза успел заметить, что Катаев возится с дверью. Выходит, работал без сменщика. Что ж, логично – меньше риск разоблачения. Хотя сия информация меня уже никоим боком не грела.

Парни избытком вежливости не маялись. Один был сердит на меня за то, что я не дал ему пробить свою почку в первые минуты визита, второй дулся просто за компанию. Оба выстроились за моей спиной развернутым строем – держась по обе стороны – и время от времени подгоняли увесистыми тычками в спину и пониже. Мне такое обращение не особо нравилось, но возражать не имело смысла – кто сильнее, тот и прав. Закон джунглей, которому они неукоснительно следовали.

Куда меня вели, я представления не имел, а спрашивать стеснялся. Катаев сказал – к машине, но нормальные хозяева не оставляют машину на другом конце Вселенной, чтобы потом топать до нее добрых полчаса.

Я совсем уже заколебался шевелить ногами, когда телохранители вдруг переменили диспозицию. Один из них остался охранять мой тыл, а второй прошел вперед и теперь вел наш караван, как ледокол по Севморпути – уверенно и неумолимо. Выбрал какую-то едва заметную тропку, ведущую через болото, и разрезал грудью высокую травуторя путь. В душе снова родилась надежда. Если раньше нечего было и думать о том, чтобы сделать ноги, – все равно пулю в спину всадят, чтобы поменьше активности проявлял, – то сейчас попытка выглядела довольно оправданной. Вполне могла увенчаться успехом, окажись удача на моей стороне.

Еще больше надежда окрепла, когда ледокол обратился в рака, решив поразвлечь себя, а заодно и меня, разговором. Не прекращая движения, он развернулся всем корпусом, раскрыв тайну своего IQ, который явно зашкаливал – правда, в обратную сторону. Идти вперед спиной – неудобно, а защищаться в таком положении – тем более, особенно когда не только рот, но и мозг (ежели таковой присутствует) заняты разговором. Он рисковал, но для чего ему это было нужно, я не мог понять. Может быть, надеялся, что я ничего не посмею предпринять, имея за спиной второго надзирателя?

– А чего ты против секты-то попер? – усмехнулся он.

– В смысле? – не понял я. – Меня наняли. Я ведь по найму работаю.

– Это понятно. И ты что – решил повкалывать только за прощение грехов? Много, видать, нагрешил?

– Много, мало… Все мое. И не только за одно отпущение я в это дело ввязался. Сказать честно? Когда узнал, чем ваша секта занимается, мне самому захотелось сделать с ней что-нибудь нехорошее. Индульгенция здесь ни при чем. Я бы в такую авантюру и бесплатно ввязался. Доволен?

– Да ладно, не кипятись. Это все равно не наша секта. Мы к ней никакого отношения не имеем. Мы только Витька охраняем. Так что не рви сердце.

– А я и не рву, – сказал я и, прыгнув вперед, сбил его с ног ударом в челюсть. Подача была чемпионская – даже костяшки пальцев заболели. Исходя из того, что кулаки у меня тренированные, я заключил, что ледоколу пришлось несладко.

Он не стал тупо дожидаться, пока кулак прилетит ему в физиономию – поднял руки, поставил блок, но инстинктивно слишком резко подался назад, зацепился за что-то ногой, и блок рассыпался, как карточный домик на ветру. Кулак прошел сквозь него, как нож сквозь масло, охранник только подошвами в воздухе сверкнул.

Разворачиваться, чтобы тут же разделаться с его коллегой, я не стал – такая спешка была бы равносильна самоубийству. Вместо этого я бросился на землю вслед за ледоколом. Вдвоем ведь даже на траве валяться веселее, а не только по небу проплывать.

Упав, я быстро перевернулся на спину и успел заметить, как замыкавший наше шествие охранник суматошно шарит у себя за пазухой, пытаясь вытащить пистолет. Идиотская и бесперспективная затея – мой ствол торчал у него, на пиратский манер, впереди за поясом, и выхватить его было куда проще и быстрее. И вообще непонятно, какого черта он топал за нами с пустыми руками. Грубейшая ошибка.

Которая его и сгубила. Честное слово, никогда не думал, что у меня когда-нибудь получится такой прием. Больше того – не верил, что он вообще у кого-нибудь может работать. Слишком много времени в рамках быстротечного рукопашного боя отнимает. Однако замыкающий был настолько поглощен поисками пистолета, что почти забыл обо мне. И я рискнул.

Вскинул ноги вверх и, используя их, как противовес, оттолкнулся от земли руками, вернувшись в вертикальное положение. А в следующий момент уже летел вперед головой, торпедируя живот охранника – прямо как футбольный нападающий, который на бреющем полете пытается замкнуть слишком низкую передачу.

В отличие от футболиста, которому это не всегда удается, я своего добился. Жертва шумно сказала «Хух!» и, так и не объяснив значение этого слова, отлетела назад.

Снова вскочив на ноги, я бросился к ледоколу – он отправился на землю первым, и, по идее, должен был с большей охотой ответить на мои вопросы, чем напарник.

Однако ледокол валялся в кустах такой же никакой, как «Боинг-737», которому тридцать лет назад не повезло над шотландской деревенькой Локерби. Только «Боинг» волновал меня значительно меньше – все внимание человеку, к черту НТР! Я наклонился над неподвижным телом и похлопал его по щеке. Ноль эмоций. Судя по тому, как студенисто колыхнулась щека под моей животворящей дланью, в состоянии невменяемости он собирался пробыть еще изрядное время. Челюсть была не просто сломана – я умудрился практически раздробить ее. Очень успешная атака, которой можно было гордиться, но сейчас такой результат меня не порадовал. Пришлось возвращаться к напарнику – авось, от него удастся услышать что-нибудь вразумительное.

Но поначалу и второй лежал – бревно бревном. Я даже засомневался, узнаю ли что-нибудь вообще. С их стороны это было уже верхом наглости – оставить меня в почти полной темноте один на один с неизвестностью. Я бы, конечно, постарался дождаться, пока они доведут меня до машины, чтобы уж наверняка обзавестись колесами, но момент был слишком хорош, чтобы упускать его. Ну, я и постарался. Если кто-то скажет, что это есть подвиг с моей стороны, то я расхохочусь ему в лицо. Выбор-то небогатый: умереть на алтаре либо остаться в живых при успешной попытке к бегству. Ну, или быть убитым при тех же обстоятельствах. И, выбирая между тупой бараньей смертью под ножом и пулей в голову в момент отчаянной борьбы за жизнь, я выбрал последнее. Мне повезло – можете поверить, это случается не так уж редко – и обошлось без лишнего отверстия в организме. Но это была лишь часть везения, которого я жаждал в этот лихой ночной час.