Текст книги "Орхидея в мотоциклетном шлеме (сборник)"

Целлулоид

Я уже собирался уходить с работы, когда она позвонила мне на мобильный.

– Дмитрий? – спрашивает.

– Он самый, – отвечаю.

– Мне очень нужно с вами поговорить.

Замечательно, думаю.

Вот так все просто.

– А вы, собственно, кто?! – интересуюсь. – И в чем предмет разговора?

Молчание.

Долгое.

Я уже собирался трубку положить.

– Меня зовут Лика, – говорит.

И – снова тишина.

Тоже молчу, потом не выдерживаю:

– Это, – говорю, – замечательно, что у вас такое красивое имя. Но я-то здесь при чем?

– Я же уже, кажется, объяснила, что мне очень нужно с вами поговорить, – удивляется.

– Хорошо, – говорю. – Просто чудесно. Чудесно то, что вам нужно со мной поговорить. А мне это нужно, как вы думаете?

Задумалась.

Потом честно выдавила:

– Не знаю…

Совсем хорошо.

Просто – зашибись.

– Спасибо, – говорю, – за откровенность, Лика. И – всего доброго…

– Подождите! – кричит.

Жду.

Чувствую – с мыслями собирается.

Может, правда, что-то серьезное?

– Мне, правда, очень нужно с вами поговорить. Вы кафе «Готти» на Тверской знаете?

– Знаю, – говорю. – Как же не знать. Это рядом с «Жак де Санж»? Я там, простите, стригусь…

– Да-да-да! – радуется. – Давайте там встретимся? В любое удобное для вас время.

– Тогда – через полчаса, – говорю. – Успеете? И у меня будет очень немного времени…

– Успею!

Ни фига себе, думаю.

Делать нечего, поехал в «Готти».

Не нравятся мне, если честно, такие кафе.

Какие-то они – искусственные, что ли.

Даже самые вкусные пирожные выглядят так, будто сделаны из целлулоида.

И публика соответствующая.

Я б его и вовсе не знал, как и большинство так называемых «модных мест». Просто стригусь рядом. В том самом «Жак де Санж».

У меня волосы сложные, «своего» мастера заводить – лень, а эти ребята ниже определенной планки никогда не опускаются.

Захожу.

Гляжу – машет мне из стеклянной ниши витрины нечто смутно знакомое.

Светлые, скорее всего, крашеные волосы.

Умные карие глаза за стеклами модных очков в тонкой оправе.

Ухоженная девушка.

Подошел, присел за столик, тут же официантка подлетела.

– Кофе, – говорю, – двойной эспрессо. И стакан минеральной воды без газа.

Записала, кивнула, убежала.

– Ну, – говорю, – здравствуйте, Лика.

– Привет, – отвечает.

– Во-первых, – говорю, – давайте сразу определимся. Откуда у вас номер моего мобильного? Или вы – секретный агент на службе Ее Величества и такую информацию не выдаете?

– Отчего же, – пожимает плечами, – не выдаю. Выдаю. Мне его Саша дал.

И называет фамилию известного в определенных кругах продюсера. Между прочим – моего довольно близкого товарища.

Вот, думаю, сволочь.

А заодно понимаю, что у Сашки-то я ее, скорее всего, и видел.

В какой-то из тусовок.

– И что? – спрашиваю.

Молчит.

Только улыбается краешками губ и глаз одновременно.

Эдак рассеянно.

У некоторых девушек это очень хорошо получается.

Потом закурила, глянула задумчиво.

– Видите ли, Дима, – говорит. – Я пою. И неплохо. Хочу, чтоб вы меня продюсировали.

Охренеть, думаю.

– Видите ли, Лика, – передразниваю, – это, в общем-то, не моя специальность.

Усмехнулась.

– Но деньги-то у вас на это есть? – говорит.

Хорошо, что кофе еще не принесли.

А то б я точно поперхнулся.

Прикурил сигарету, башкой помотал из стороны в сторону.

– Деньги-то, – отвечаю, – у меня есть. Только кто вам сказал, что я горю желанием их на вас потратить?

– Желание – будет, – усмехается.

И многозначительно кладет мне руку на коленку.

Что-то здесь не так, думаю.

– Простите, – говорю, – Лика. Вы меня пару минут не подождете? Носик попудрить надо…

– В смысле – кокаинчиком?! – хихикает.

– В смысле – поссать, – взбеленяюсь.

Достала.

Еще раз хихикает и милостиво кивает.

Вот спасибо…

Зашел в сортир, помыл руки, достал из кармана телефон.

– Сань, – говорю. – Ты знаешь, как я тебя люблю. Но с какого хера ты раздаешь мой мобильный всяческим малопонятным фифам?

– Ты про Лику? – зевает.

– Про нее, родимую, – отвечаю.

Вздыхает.

– Ты, – говорит, – извини, Дим. Она у меня твой телефон уже с месяц клянчит. Сразу после той вечерины начала, когда у парней выход последнего альбома отмечали. Ты еще с Машкой был, должен помнить. А я вчера подкурил сдуру. Ты же знаешь, как на меня трава действует. Вот и расслабился…

– Ну, ты – красавец, – вздыхаю. – Ты хоть знаешь, что она от меня хочет?!

– Конечно, знаю, – удивляется. – А ты что, сам не понял?! Понравился ты ей…

– Угу, – ржу, – понравился. Сань, ты вроде в таком бизнесе работаешь, что у тебя в квартире поп с кадилом каждое утро чертей гонять должен, а все в сказки веришь. Деньги ей нужны. Поет, говорит. А меня видит, типа, своим продюсером. Представляешь себе меня в этой роли?

Минута молчания.

Потом – гнусное такое хихиканье.

– Ты, – говорит, – Дим, – сам дурак. Причем конченый. Клинический, знаешь ли, идиот. Даже как-то неудобно таких друзей иметь. Знаешь, кто у нее муж?! Нам с тобой вдвоем до конца жизни столько денег не заработать. Даже если я на кокс тратиться перестану. Так что – на фиг ей не нужны твои деньги, ты уж мне поверь…

Теперь уже я молчу.

Озадаченно.

– Все страньше и страньше, – наконец выдавливаю. – Ладно, Сань, спасибо за информацию…

Поплескал водой в лицо, вытерся бумажным полотенцем, посмотрелся в зеркало и пошел в зал.

Сел за столик, жестом подозвал официантку.

– Виски, – говорю. – Двойной скотч on the rocks. Лучше – «Чивас».

– Двенадцать лет? Двадцать один? – спрашивает.

– Девушка, – вздыхаю, – вы сами-то виски пьете?

– Нет, – смущается. – Я вообще почти ничего не пью. Только иногда мартини с апельсиновым соком.

– Ну, вот видите, – смеюсь. – Тогда поверьте на слово человеку, этого пойла немало выхлебавшему. Отличить на вкус купажированный виски разных лет выдержки не каждый дегустатор сумеет. А я не имею к этой почтенной профессии ровным счетом никакого отношения…

– Значит, двенадцатилетний?! – догадывается.

– Умница, – смеюсь. – Тебе учиться надо…

– А я, – поводит плечиком, – и учусь. В инязе. А здесь – подрабатываю…

Мне неожиданно стало дико стыдно.

Ну, ты, думаю, Димон, и жлоб стал в последнее время.

Ужас просто.

– Извини, – говорю, – не хотел. Сам не знаю, что со мной. Не иначе, как атмосфера вашего заведения действует…

Улыбнулась смущенно, даже чуть покраснела.

– Спасибо, – лепечет. – И вы меня простите. Вам двойной скотч со льдом, и льда побольше?

– Да, – говорю, читая ее имя на бэйджике. – Спасибо, Настенька…

Она еще больше покраснела и убежала к стойке за заказом.

А я чуть-чуть успокоился.

Закурил сигарету, повернулся к Лике, посмотрел ей в глаза.

Вроде – серьезные.

– Значит так, – говорю, – девушка. Во-первых, – давай на «ты», согласна?

Кивает, смотрит с интересом.

– Во-вторых, давай попытаемся отодвинуть все наши игрища в сторону. Деньги, насколько я понимаю, тебе и на фиг не нужны. И так все в порядке. Да и поешь ты – тоже вряд ли. Разве что с пьяных глаз в караоке…

Улыбается.

Загадочно поднимает левую бровь.

– Петь в караоке – пошлость, – отвечает. – Сашке, что ли, звонил?

– Ему, – говорю, – родному. Вот только извини, но что ты на меня так уж по-взрослому запала – тоже ни в жизнь не поверю. Хотя бы потому, что ты – девушка явно прагматическая, а на той вечеринке, где мы с тобой пересеклись, – я, извините, с Машкой был. А моего отношения к ней только слепой, наверное, не заметит…

Усмехнулась, достала из моей пачки сигарету, повертела ее в длинных, сильных, ухоженных пальцах.

– Так все-таки, – чиркаю зажигалкой и даю прикурить, – что надо-то?!

Затягивается.

Смотрит в окно.

Там идет грязноватый московский снег.

Вечер.

Сумерки.

Чуть попозже, когда совсем стемнеет и разгорятся рекламные огни, Тверская снова станет праздничной.

Как всегда.

А пока – обычная центральная магистраль насмерть усталого мегаполиса.

– Догадливый, – усмехается.

Она красиво курит.

На щеках при затяжке – такие сверхсексуальные ямочки.

Хоть сейчас на обложку модного журнала.

Хотя, по нынешним временам, фото с сигаретой на обложке не пройдет.

Политкорректность, блин.

– Не жалуюсь, – отвечаю. – Так все-таки, чего надо-то?

– Ничего, – пожимает плечами. – Просто поговорить…

Я хмыкнул.

Из-за «просто поговорить» целый месяц телефон не выклянчивают. К тому же – такие вот барышни.

Такие привыкли – по первому свистку.

Но промолчал.

Если надо, сама скажет…

– Понимаешь, – вздыхает, – мне просто нужно кому-то выговориться…

Тут уже я за сигаретой полез.

– Я, – спрашиваю, – что, похож на психоаналитика?! Да и ряса поповская, если честно, меня совсем не прикалывает…

– Да нет, – вздыхает и отточенным движением кладет подбородок на тыльную сторону своей ладони.

Красиво получается.

Ага.

– Ты не похож на психоаналитика, – прикусывает нижнюю губу хорошо отполированными зубками. – И ряса тебе, скорее всего, будет не к лицу. По крайней мере, в этом свитере и джинсах ты мне больше нравишься…

– Спасибо, – усмехаюсь. – Так тогда в чем дело-то?!

Докурила, аккуратно затушила бычок в пепельнице.

Ну, а мне наконец-то принесли виски.

Вместе с кофе.

Нда…

– А дело в том, – тянется за новой сигаретой, – что ты производишь впечатление человека, сумевшего разорвать круг. Мне это важно.

Хмыкаю.

Делаю маленький глоток ледяного скотча.

Потом, чуть погодя, – крепкого и горячего кофе.

Неплохо.

– Это, – говорю, – не так, девочка. Ничего я не разорвал. Не получилось. Просто чуть-чуть растянул. Раздвинул.

Задумалась.

– Жаль, – говорит. – Но хорошо, хоть раздвинуть удалось. Легче ведь стало?

– Да Бог его знает, – отвечаю. – С одной стороны – вроде полегче. По крайней мере, дышать свободней стал. А с другой – любой силикон острее чувствовать начал. Напрягает.

Как она на меня посмотрела!

– Это, – обиженно тычет холеным пальцем в соблазнительно прорисованную под тонкой тканью блузки грудь, – между прочим, никакой не силикон. Самый что ни на есть натурпродукт. Если хочешь, можешь проверить. Сейчас допьешь, расплатишься, – пойдем, номер в гостинице снимем. Я там тебе такой силикон покажу – разом про свою замухрышку забудешь…

– А вот это, – обижаюсь, – ты напрасно. Я – не про номер в гостинице. Его мы, может, и снимем. Запросто. От такой роскошной бабы, как ты, только полный козел и импотент отказаться может. Я – про Машку. Никакая она не замухрышка.

– Ну, может, и не замухрышка, – соглашается. – Обычная худая нервная девица. Я таких знаешь, сколько перевидала?! Руки, правда, и глаза красивые. А так – ничего особенного. Вот ты можешь мне сказать, что ты в ней нашел?! Ты не обижайся, – просто любопытно…

– Да сам не знаю, – пожимаю плечами. – Просто – моя женщина. И всё.

– Точно – всё? – прищуривается.

Задумываюсь.

– Да нет, наверное. Не всё. Просто, в отличие от многих других, она – живая. Хоть иногда и притворяется, что наоборот. Несмотря на все свои заморочки.

Молчит.

Курит.

В глазах – слезы.

– А я?! – спрашивает.

Тоже помолчал немного.

– Сейчас, – говорю, – ты тоже живая. Пока плачешь…

– А вообще? – спрашивает.

– А не обидишься?!

Молчит.

Слезы уже по щекам побежали.

– Обижусь, – шепчет.

– Вот в том-то, – говорю, – все и дело…

Помолчали.

Я дал ей прикурить очередную сигарету.

– А знаешь, – говорит, – я не хочу с тобой в номер. Давай лучше напьемся. Ага?!

Посидел, подумал.

– Предложение принимается, – говорю. – Только давай не здесь. Поедем в наш паб, там – хорошо. А здесь даже цветы искусственными выглядят…

Улыбнулась сквозь слезы:

– Тогда купишь мне по дороге живые, ладно?

– С удовольствием, – говорю.

– А Машка твоя, – спрашивает, – не приревнует?

– Ты даже не представляешь, – вздыхаю, – как бы я обрадовался, если бы приревновала…

Мы расплатились и вышли на улицу.

Снег так и не перестал идти, наоборот, начал падать крупными новогодними хлопьями.

Тверская уже вовсю переливалась огнями, и в их искусственном свете мир выглядел красивой рождественской открыткой, отпечатанной на очень качественной бумаге в отличной финской типографии.

Она кокетливо подняла воротничок короткой дубленки, взяла меня под руку и заученным взглядом окинула окружающее пространство, пытаясь понять по реакции случайных прохожих, хорошо ли мы смотримся вместе.

Потом удовлетворенно хмыкнула и уверенно направилась в сторону моей машины.

Силы земли и воды

Странно, но в детстве я весну – не любил.

А чего, думал, в ней хорошего? Ни в речке поплавать, ни на лыжах покататься, ни в футбол поиграть.

Одна слякоть да сквозняки.

То колючий моросящий дождь, то липкий, противный снег, немедленно превращающийся под ногами в холодную грязную кашу.

Бррр…

То ли дело – лето и зима.

Даже осень, и то лучше.

Осенью хотя бы светло и прозрачно, да и с ребятами так классно после каникул повстречаться, рассказывать друг другу, что летом было.

И, разумеется, – чего не было…

Сейчас – смешно, конечно.

А вот тогда…

…Мне сегодня днем неожиданно Русланыч позвонил.

Вроде ни о чем таком заранее не договаривались.

– Привет, – говорит, – Дим. Чем занимаешься?

– Да вот, – отвечаю. – Валяюсь на диване, книжку читаю. Толстую. И вроде как – не очень интересную. Но бросить – жалко…

– Понятно, – тянет. – А Машулька где?

– Да Бог ее знает, где она носится, – фыркаю. – Куда-то по своим таинственным делам умчалась. И откуда только она эти дела именно по выходным выкапывает? К вечеру, правда, обещалась быть…

– Все ворчишь, – смеется.

– Ворчу, – соглашаюсь. – А что делать? За неделю на работе устал как собака, ехать куда-то тусовать – лениво. В бассейн уже съездил, дежурный километр проплыл. Футбол по телевизору – говно полное. Завтра, в воскресенье, – еще ничего, а сегодня – так вообще голяк. Да еще и книга попалась…

– Что, неинтересная? – спрашивает.

– Да может, и интересная, – вздыхаю. – Вот только переводная. А как у нас переводят в последнее время – сам знаешь. «План по валу, вал по плану». Тьфу. Ни стыда, ни совести, ни умения слова в предложения выстраивать…

– Да, – тянет, – не повезло тебе…

– Не повезло, – соглашаюсь.

– Ну, тогда, – ржет, – у меня есть предложение, от которого ты точно не сможешь отказаться…

– Это какое еще такое предложение?! – интересуюсь настороженно.

…А то в позапрошлый раз мы с ним после подобного начала беседы с парашютом прыгать отправились.

В Ватутинки.

А перед этим – улетели в Сочи сноуборд осваивать.

Оно мне надо?!

В прошлый раз, правда, справедливости ради, – обошлись пивом под бильярд…

Может, и в этот раз пронесет?!

А то что-то не готов я сегодня к подвигам…

– Да ты не бойся, – смеется. – У меня просто в твоем районе встреча назначена была. А человек не смог. А погода на улице – сказка. Весна. Может, давай выберемся в Серебряный Бор, погуляем? А потом уж определимся, что дальше делать…

Я за окно выглянул.

Солнце.

Небо в лужах отражается, с высоты четырнадцатого этажа – какое-то особенно ослепительно синее.

– Давай, – говорю, – согласен. Уже начинаю одеваться. Вот только главу дочитаю. А ты, кстати, где сейчас?

– Да у тебя под окнами, – хохочет. – Выходи давай…

Ну, оделся, спустился.

Машину его на охраняемую стоянку у нас перед домом загнали.

Да и пошли потихоньку.

От моего дома до Серебряного Бора – ровно десять минут ходьбы. Это если неспешным шагом…

…Идем, разговоры разговариваем.

На улице – красота.

Где-то плюс пятнадцать тепла.

Солнце.

Ну, я уже говорил.

Снег по обочинам еще, конечно, не весь стаял, но асфальт уже сухой.

Дети помладше – в «классики» прыгают, в «штандер». Постарше – на роликах гоняют.

Идиллия.

Блин.

Остановились, купили по бутылочке пива.

А что?

Выходной.

Имеем право…

…А вот и мост через реку.

За ним – лес.

Налево, наискосок через «конечную» автобусную остановку.

И всё – совсем-совсем по-другому.

Сумрачно, тенисто.

Таинственно.

Холодно.

Снег лежит толстым, еще только-только начинающим подтаивать слоем.

А воздух – уже все равно весенний.

Вместо шума машин слышно, как ручейки журчат. Пусть они еще под почти полуметровым слоем снега – а все равно слышно.

Идем не спеша, курим.

Молодец Руслан, что вытащил.

Пробродили с часок, поболтали о разных пустяках, да и уселись на скамеечку неподалеку от реки, на пригорке.

В самом лесу все-таки еще прохладно, а здесь уже весна в полную силу царствует, даже земля сухая.

Лед на реке практически растаял.

И настроение соответствующее – философское.

А на соседней скамейке влюбленные целуются.

Он – немного мешковатый очкарик.

Такой… медвежонок, можно сказать.

Плюшевый.

Ага.

Она – спортивная такая девица, в туго обтягивающих длинные стройные ноги коричневых вельветовых джинсах.

Смешные.

Я сигареты достал, закурил.

– Знаешь, – говорю, – Русланыч, что-то мысль в голову пришла, не могу не высказать…

Он фыркает:

– Ну, если не можешь не высказать, тогда говори…

Я усмехаюсь.

– Ну вот, – философствую, – посмотри на этих красавцев. Если нас с тобой взять да рядом с этим тюфяком поставить, еще неизвестно, кто для данной, отдельно обозначенной девицы будет выглядеть привлекательнее. Мне в последнее время мой возраст вообще никто не дает. Какие такие сорок с лишним?! Тридцать три – тридцать четыре, да и то – от силы. Про тебя уж и не говорю. Молодые. Обеспеченные. Абсолютно уверенные в себе. Успешные. Свободные. Одетые в дорогие и, смею надеяться, со вкусом подобранные шмотки. Ты – если приглядеться, конечно, – еще и известный. Звезда фактически. Просто мало кто ассоциирует твою небритую в данный момент физиономию с тем лощеным типом, что с телевизионной картинки по вечерам к нам в гости приходит. И слава Богу, кстати. А то и не потреплешься вот так, спокойненько, на свежем-то воздухе. «Поклонники таланта» порвут к чертовой матери. Замучаешься текущую политическую ситуацию в стране комментировать. А вот целоваться в парке на скамейке – уже не можем. Почему, интересно? Молодость закончилась? Так почему тогда я этого не чувствую…

Рус хмыкает и вытаскивает у меня из пачки сигарету.

Прикуривает.

– Умеешь же ты, – говорит, – людям настроение портить…

– Ну, извини, – хмыкаю в ответ.

Он глубоко затягивается.

– А ведь действительно странно, – выдыхает. – Я, когда за Ленкой год назад ухаживал – чего только ни делал. Цветами всю ее квартиру завалил. Из универа встречал ежедневно. По клубам водил. Очень красивая любовь была. Да почему была? И сейчас – очень красивая. А вот так, на скамейке, в парке – никогда не целовались. Первый раз ее поцеловал, когда домой провожал, в машине. Хотел в щечку чмокнуть, а получилось, что в губы уткнулся. И тут же – развернулись и ко мне поехали. А утром я уже к ее родителям потрусил, говорить, что решили пожениться. Она у меня дома осталась, ей страшно было…

– А как родители восприняли? – улыбаюсь.

– Да нормально, – жмет плечами, – восприняли. Сказали: «Наконец-то!». А у тебя с Машкой как было?

– У меня, – смеюсь, – вообще служебный роман. Ходили-ходили, смотрели друг на друга. Я как-то на вечеринке одной к ней подкатился – отшила. Ну, думаю, и Бог с тобой, золотая рыбка. Не больно-то и надо. Врал сам себе, конечно, но – гордость есть гордость. Даже если и дурацкая. Но общаться продолжали, нам вместе интересно было. А потом в командировку в Питер поехали, а когда вернулись, я шмотки собрал – и к ней. Ну, как к ней… Квартиру сняли. Я же все, что у меня было, Наталье оставил. Там все-таки двое детей. Это уже, знаешь, Русланыч, даже не любовь. Куда серьезнее. Это – судьба…

– Понятно, – кривится. – Значит, мы с тобой, Дим, все-таки постарели. Хоть это и незаметно пока для окружающих. Внешне – незаметно, а вот внутренне… Уже что-то растеряли, что раньше было. Ведь было, да?! Перестали чувствовать эти токи, эти весенние силы земли и воды. Я вот – ты даже представить себе не можешь, как этим ребятам сейчас завидую…

…Молчим, курим.

Весна, конечно.

Может ее, эту самую весну, мы и ощущаем так полно, так остро, потому что уже предчувствуем приближающуюся старость…

А эти – все целуются.

Наконец оторвались друг от друга.

– Извините, – слышу, – у вас закурить не найдется?

Пожал плечами, протянул этому ботанику пачку.

Поднес трепещущий на ветру почти прозрачный огонек массивной дюпоновской зажигалки.

И вдруг – словно черт меня дернул.

– А мы… – говорю.

И – делаю паузу.

Улыбаясь при этом одной из самых обаятельных из всего моего арсенала улыбок. Эдакой слегка беззащитной.

Клиенты покупаются, что уж об этом большом ребенке говорить.

Делает стойку.

Демонстрирует, что весь – внимание.

– А мы, – говорю, – с товарищем как раз о вас разговаривали. Вы уж извините. Завидовали по-доброму. Хорошо вам сейчас. Весна. Парк. Любите друг друга…

Он, пока я все это произносил, все пытался дымом затянуться как следует.

Наконец, прикурил – и посмотрел на меня как-то не совсем по-доброму.

– Ну, – говорит, – то, что любим друг друга, это факт, конечно. А вот этот парк – он нам, дядя, и на хрен не сдался. Просто у Юльки родаки дома, у меня тоже. На гостиницу – денег нет ни фига. Да и не пустят туда, в эту гостиницу. Юльке еще восемнадцати нет, в июне только исполнится. Вот и торчим здесь, на ветру. А у нее, между прочим, – почки слабые и куртка тоненькая…

…И ушел, переваливаясь.

Клоун малолетний.

…Ух, как мы ржали.

До слез.

До тихих, шёпотом, причитаний и всхлипываний.

Над собственной романтической придурью.

Над всеми этими «весенними токами», над всеми вместе взятыми «силами земли и воды».

А потом позвонили женам и сообщили, что заказали столик на четверых в отличном итальянском ресторане.

Возражения насчет «неготовности», неожиданно и спонтанно возникшей мигрени и Великого поста отметались с порога.

Напрочь.

А что?!

Можем себе позволить.

Хотя и на скамейке в парке – тоже, наверное, хорошо.

Это – исключительно вопрос времени, мне почему-то так кажется.

Времени года или времени жизни.

Какая, в принципе, разница.

Где-то так…