Текст книги "В начале было слово. Записки путешественника"

– И в чем проблема?

– Да уж больно место это необычное – Малые Дворки. Иногда там происходят вещи малопонятные для неподготовленного человека.

Я стоял в растерянности. Как я полагал до этого, шли мы собирать грибы и ни о чем более разговора изначально не было. А здесь какой-то новый поворот…

– Что, так все серьезно? – спросил я несколько суровее, чем хотел это сделать.

– Да ладно, я пошутил. Пойдём, тут уже недалекою.

Мы шли молча. Я в уме “пережевывал” Сашину лекцию о мистике, вспоминая, что же нам читали на лекциях по философии восточных религий. В голову лезла всякая чушь о зороастризме, Брахмапутре, Махаяме и Омаре Хайяме. Единственное, что я вспомнил совершенно четко – это то, что исламские мистики еще в восьмом веке создавали свои монастыри, где учили своих учеников святости, и в этих монастырях, начиная с XII века, создавались религиозные ордена, такие как Кадырийа, Рифайа, Мевлевийа и другие. Их членов отличало презрение к условностям и безразличие к каноническому культу. Они утверждали, что абсолютную истину можно постичь лишь интуицией, а не логикой и слепым следованиям букве Корана, тем более что комментариев к Корану существовало столько же, сколько и богословов на тот период.

А чем собственно это положение с мистиками в Исламе отличалось от положения мистиков в христианской религии? Да ничем. В Иудаизме совсем другое дело. Там, что ни мистик, то скрытый мессия. Этот институт там в почете…

Дорога повернула вправо, и заметно пошла вверх. Через несколько минут мы оказались на вершине небольшого холма, с которого открывался вид на реку, на берегу которой располагалась ничем неприметная деревушка, а за ней опять были видны холмы, покрытые лесом, спускавшимся к самой воде.

– Ну вот, слава Богу, и пришли, – сказал Александр Николаевич, – Малые Дворки, а за ними тот самый лес…

– …Где прячутся твои храмовники, – закончил Сашину фразу я.

– Нет, где мы с бабушкой собирали самые вкусные грибы.

– Ну, наконец-то, ты вернулся к реальной жизни, – мне сразу стало как-то спокойно на душе, как– будто с неё свалилась массивная мраморная плита. Рано расслабился.

* * *

Деревня началась с загонов для лошадей. Довольно большие поля были огорожены горбылем, прибитым к массивным бревнам, вкопанных в землю. В одном из загонов паслись четыре коня (или лошади, кто их там рассматривал) рыжего окраса с высокими, но совсем не тонкими ногами. Саша обрадовался как ребенок.

– Ты видишь, они такие же как те, – громко вскрикнул он, подбегая к ограде.

– “Те”– это какие? – испугано спросил я, полагая, что Александр сейчас опять начнет про тамплиеров, поскольку в моей голове пробежала мысль о том, что на обслуживание одного рыцаря в крестовых походах было необходимо четыре лошади и один оруженосец – “сержант”. Лошадей было четыре, значит, где-то рядом должен быть и сержант…

– Те же, что были в моем детстве, когда я отдыхал у бабушки, – радостно ответил Саша, – я помню, они были такие же рыжие и очень любили кушать хлеб с руки. Дай хлеб, он там в рюкзаке.

Я подошел к сашиному рюкзаку, брошенному им у дороги, развязал неплотный узел и достал буханку белого хлеба. Саня оторвал довольно приличный кусок, протянул руку к коню и стал как-то странно цокать языком. Те кони, что паслись подальше, только ушами отреагировали на Сашин призыв, а ближайший подошел и стал губами отщипывать от куска хлеба. Конь был очень красив во всех своих деталях – огромные глаза, мохнатые белесые ресницы, темные жилки, проступавшие на желваках и шее, широкая грудь.

– На, покорми его, – Саша потянул меня за рукав и всовывая мне в ладонь оставшийся у него хлеб.

Честно говоря, у меня с детства с лошадьми отношения как-то не заладились. Когда я отдыхал у своей бабушки на хуторе в степи, я имел удовольствие пару раз падать с лошади в густую и белую как крахмал донскую пыль. Тогда надо мной, городским семилетним мальчишкой, ржали не только лошади, но и все местные казачата, которые приходились мне на этом хуторе двоюродным и троюродными братьями. Страх и обида на этих дивных животных так сильно засели у меня в душе, что даже сейчас я с опаской протянул руку к морде этого рыжего красавца. Но все оказалось не так страшно, как мне представлялось, а даже, наоборот, приятно, но щикотно, когда конь своими губами собирал с моей ладони оставшиеся крошки хлеба.

Закончив с кормлением, мы, подхватив свои котомки, пошли вдоль ограды к домам, которые стояли в полусотне метров. Неожиданно из-за дома выскочил человек и быстрым шагом пошёл в том же направлении, в котором шли мы с Александром. Лица его, естественно, мы не видели, да и не могли видеть – из-за дома он выскочил спиной к нам и по дороге ни разу не оглянулся. Однако Саша встрепенулся и сначала тихо, как бы про себя сказал: “Коля”, а затем уже громко крикнул:

– Коля, Николай!

И так это у него задорно получилось, что даже я просветлел в лице, радуясь предстоящей встрече старых друзей.

Мужчина опасливо оглянулся и я увидел, что на пол лица у него огромный синячище.

– Коля, – Александр радостно протянул к нему руки, – ты меня не узнаешь? Мы же с тобой в футбол играли.

То ли этот Николай уже не входил в футбольную команду, то ли ему за его игру на футбольном поле и поставили этот “фингал”, но только мужик как-то резко пригнулся, затем перепрыгнул через плетень и зигзагами побежал в сторону реки.

– Коля, ты куда? – закричал Александр и в растерянности остановился.

– Когда это вы в футбол с ним играли? – спросил я несколько недоверчиво

– Тогда и играли. В детстве.

– Саша, тебе тогда было десять лет. Сейчас тебе тридцать восемь. Путем несложных математических рассуждений можно с достаточной долей уверенности сказать, что прошло двадцать восемь лет. Мальчик Коля вырос. Жизнь его в деревне, обделенная яркими переживаниями крупных спортивных соревнований, наверняка, повела его по пути неумеренного употребления алкогольных напитков и он не помнит не только светлые дни вашего богатого спортивного прошлого, но и полные свои установочные данные – фамилию, имя, отчество, год рождения и номер противогаза. И потом, с чего это ты взял, что этот мужик с испитым и изрядно помятым лицом – Николай? Насколько я понимаю, только опытный взгляд контролёра-пограничника может через столько лет вот так визуально идентифицировать личность.

– Да я голову даю на отсечение, что это– Коля.

– Возможно. Только этот Коля, судя по его реакции, понял, что звал ты его не для того, чтобы вспомнить совместно проведенные дни на колхозном поле с пузырем, а понял, что его опять будут бить двое чужих неизвестных мужиков. Мягче надо с людями, ласковости в голосе прибавь.

– Да, – несколько растерянно сказал Саша, – столько времени прошло.

* * *

Дальше шли молча. Прошли всю совершенно безлюдную деревню насквозь, и подошли к крайнему старенькому дому, стоявшему от леса в нескольких десятках метров.

– Это здесь, – сказал Саша, снимая рюкзак с плеча. Вот в этом доме жила моя бабушка – Головина Пелагея Ивановна.

– А кто сейчас здесь живет? Разве не родственники?

– Да нет, родственников здесь не осталось. Мы узнали о смерти бабушки из письма от сельсовета через несколько месяцев после того как ее похоронили. Отца тогда уже не было в живых. В пятидесятые годы он работал в институте у Курчатова. Тогда о радиации никто ничего не знал и они радиоактивные материалы носили в обычных эмалированных ведрах. Только свинцовые фартуки одевали. А в конце шестидесятых он и помер. А я вот только сейчас сюда к бабушке собрался …

– Понятно. А с чего ты взял, что нас здесь пустят на постой? – история становилась совсем грустной.

– Пустят. Наверняка пустят. Бабушку в деревне все знали и уважали. Авторитетная была бабушка. Знала много загадочных историй и присматривала за могилкой Анны Павловны Керн. Должны пустить, – последнюю фразу Саша сказал уже уверенным голосом.

– Это какой Анны Павловны? Той самой? – у меня от удивления опять зашумело в голове.

– Да, той самой. Пушкинской Музе.

 
Я помню чудное мгновенье.
Передо мной явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты…
 

Саша продекламировал первое четверостишье А.С. Пушкина, посвященное Анне Керн.

– А что, она где-то здесь похоронена? – я и представить себе не мог, что Анна Павловна Керн похоронена в такой глуши.

– А где еще должен был быть похоронен член масонской Ложи “Великого Востока Франции” – прямого идейного наследника Ордена тамплиеров. Ты же помнишь из истории, что восстание декабристов в 1825 году готовили члены тайного общества “Полярная звезда”. Только это было не просто тайное общество, а отделение масонской Ложи. Александр Сергеевич занимал к тому времени низшую ступень посвящения братства Свободных Каменщиков – подмастерье.

– Ну, да, до прораба не дотянул …

– Причем здесь “прораб”, деревня! – Александр от возмущения даже покраснел, – были три основные ступени посвящения – подмастерье, член братства и мастер-каменщик.

Так вот, после подавления восстания на Сенатской площади многие члены Братства были казнены и сосланы, а многих и не вычислили, поскольку конспирация в Ложе была еще почище, чем в нашем КГБ. До нижней ступени следователи не докопались. Пушкина на всякий случай отправили в Михайловское, а Анна Керн уехала в Торжок. Больше они, кстати, не виделись.

– Чего ты разошелся, – настала моя очередь возмутиться, – Следователи не докопались, а ты, гляди-ка, докопался. Приятно, когда так живенько рассказывают о тайнах нашей истории, только тебя постоянно куда-то заносит. Прошлый раз ты тоже рассказывал о Великой Французской революции так, как будто сам разбирал Бастилию… “Робеспьер, Марат, моя жена, якобинцы…” А за “деревню” еще ответишь.

– Ладно, не обижайся, – пошел на попятную Саша, – надо было до конца выслушать то, что я тебе рассказывал там, в роще. Сейчас бы не ёрничал.

Пока мы с Сашком так препирались, из дома вышла женщина средних лет, в светло-сиреневом платье и платком на голове. Поздоровавшись, она спросила, кого мы разыскиваем.

– Я Головин Александр, внук Пелагеи Ивановны, если Вы такую помните, она жила в этом доме, – Саша, когда хотел войти в доверие всегда говорил таким голосом, что ему не верить было невозможно. Скорее всего, дело было в тембре и модуляции голоса. И если бы он сказал, что он внук последнего из Великих Магистров Ордена тамплиеров Жака де Моле, поверил бы, кажется, даже следователь императорского ведомства, распутывающий клубок тайных связей масонской Ложи петербургской “Полярной звезды”.

– Да уж конечно, как же, я помню Пелагею. Да и Вас я, по-моему, помню. Вы были тогда таким же светловолосым мальчиком. Мне кажется, что Вы особо не изменились.

– Простите, как Вас зовут, – Cаша был само обаяние.

– Вера Николаевна, – быстро, слишком быстро, как мне показалось, ответила женщина.

– Вера Николаевна, мы с другом приехали на пару дней собрать грибы. Нам негде остановиться на ночь. Нельзя ли у Вас…

Женщина, очевидно, думала, что внук Пелагеи Ивановны приехал заявлять права на бывшую бабушкину собственность, поэтому, когда Саша сказал, что мы приехали только за грибами, так обрадовалась, что даже не дослушала Александра.

– Конечно, оставайтесь сколько Вам надо. Только мне накормить Вас нечем, – смущенно добавила она.

– Об этом не беспокойтесь, у нас все с собой. В этом мы Вас нисколько не стесним.

Мы прошли в дом в большую комнату, где стоял квадратный стол, у стены был диван, а у другой старый буфет.

– Вот здесь можете переночевать. Там, – она показала рукой моя спальная, а вот там, – жест в сторону другой двери, – дочь с мужем.

Мы достали из наших рюкзаков остатки наших сухих пайков. Оказалось, что остатков было совсем немало – сыр, колбаса, тушенка, банки с рыбными консервами, галеты, шоколад и даже бутылка водки. Вера Николаевна, как мне показалось, давно не видела такого изобилия – движения ее рук стали суетливы. Было даже как-то неудобно смотреть как она то вытирала руки о рушник, висевший на спинке стула, то стряхивала ладонью какие-то крошки со стола и ждала, когда мы разрешим завладеть нашим пайком. Мы, естественно, отдали хозяйке все, кроме водки. Вера Николаевна сразу сложила все банки в буфет, а колбасу и сыр отнесла на кухню в холодильник.

Избавившись от излишнего груза, который, по правде говоря, уже изрядно надоел, мы почувствовали такой прилив сил, что забыли о своем желании уже упасть где-нибудь и просто поспать. И Саша попал в нужную тональность, когда посмотрев на меня, просто сказал:

– Ну что, за грибами?

Вера Николаевна выдала нам два довольно вместительных лукошка, но предупредила, что благородных грибов сейчас в лесу нет, поскольку вот уже несколько недель стояла не по грибному сухая погода.

– Сейчас только козлята, сыроежки, да эти розовые, я уж и не знаю, как их назвать. Наши их собирают, когда самогон в деревне заканчивается. А трюфеля еще в июле закончились…, – Вера Николаевна как-то грустно вздохнула.

– Разберемся, – решительно сказал Александр и пошел на выход.

– Когда хоть придете? – Вера Николаевна проводила нас до калитки, – Я вам картошки отварю к приходу, картошки полно.

– Часа через два. За это время все будет уже ясно. Если грибы есть, то придем с грибами, а если нет, то …

Я уже понял, что, скорее всего, будет “то”, хотя не представлял, что же это такое “то”. Я где-то читал, что в лесах Мексики водятся галлюциногенные грибочки, но Мексика вона где, а мы-то здесь.

* * *

Лесок нам попался ещё тот. Бурелом, да высохшие русла каких-то ручейков, да мелких речек. Короче, картина Ивана Шишкина “Лесная глушь”. Ходили мы по этой глуши довольно долго без каких-либо результатов. Все высохло. Кругом нагло стояли только розовые грибы. Я сорвал несколько и долго рассматривал. Очень похожие на розовую волнушку, но ножка очень тонкая. Волнушка съедобна условно, причем, отвар то надо сливать перед засолкой… Сливать надо. Чего там Вера Николаевна говорила о самогоне?

– Сань, а вот грибочки то эти вы раньше собирали?

– Мужики собирали, но лучше их не трогать. Эффект, говорят, больно сильный. Мужиков потом дня по три искали…

– Ну, теперь то все понятно. За тамплиерами они следили. Отвару напивались и уходили в параллельные миры… Бабушка то грибочками твоя не баловалась?

– Бабушку, светлая ей память, не трожь. А вот знал бы историю получше, понял, что бежать то тамплиерам после судилища во Франции то было некуда кроме как сюда на Русь.

– Это с каких-то им сюда бежать?

– А с таких… Орден тамплиеров изначально был образован после того как на церковном соборе в Клермоне в 1095 году Папа Урбан Второй провозгласил крестовый поход. И сделал это исходя, в том числе, из просьбы византийского цезаря Алексея Комнина, который возглавлял в то время восточную ветвь христианства. И как ты помнишь на Древней Руси как раз эту восточную ветвь и исповедовали, а уж влияние православного или как оно еще называется ортодоксального христианства на умы религиозного ордена, располагавшегося в Иерусалиме, в непосредственной близи от Константинополя, было, как ты понимаешь, достаточно сильное.

– Это еще не о чем не говорит.

– Да нет уж, это говорит о многом.

– У нас с тобой совершенно беспредметный спор. Все, что ты говоришь – это всего лишь твоя версия, не подтвержденная никакими письменными источниками. И даже более того, ты совершенно некритически подходишь к вопросам о роли в истории таких образований, как религиозные ордена. Ты их просто идеализируешь и романтизируешь. Ты – адепт.

– Подойди критически и аргументировано, опротестуй мои слова, а не навешивай ярлыки.

– Хорошо, все равно заняться больше нечем. Начнем с того, что за каждым делом сначала стояло слово. Прежде всего, первопричиной возникновения религиозных орденов были крестовые походы. А до этого существовало просто монашество, которое затем объединилось в аббатства… Нет, я не об этом хотел сказать. Я хотел начать с того, что изначально идея крестовых походов возникла из-за вполне материальных, я бы даже сказал, банальных причин. В конце одиннадцатого века в Западной Европе система наследования была устроена так, что после смерти отца-владельца земли, замков и накоплений все получал старший сын, остальные же дети мужеского полу получали крохи – коня, да веревку и деваться им, кроме как идти на службу к собственному брату или его сюзерену было некуда. Но, чтобы быть на службе изначально уважаемым членом воинской дружины он должен был быть экипирован по тогдашней моде, на что, как ты понимаешь, не у всех хватало средств. По этим, вполне материальным причинам, несостоявшиеся сеньоры занялись деятельностью, плохо сочетаемую с тогдашним уголовным кодексом и никак не сочетаемую с религиозными добродетелями, такими как “не убий” и “не укради ”. Короче, занимались они грабежами на большой дороге. Причем, занимались этим вместе с некоторыми своими крестьянами, обиженными на своего сеньора и ущедшими в лес. И явление это приняло такие масштабы, что ни слово божье, ни каленое железо воинских дружин местных сеньоров, да и самого короля с явлением этим уже не справлялось. И тогда возникла идея канализировать все это бандитское воинство подальше от европейских городов куда-нибудь за море, а заодно поиметь с этого вполне материальные выгоды в пользу церкви и укрепить церковную власть, которая вынужденно делила ее со светской властью. И вот Урбан Второй провозгласил церковный поход в далекую Палестину на борьбу с “неверными” по освобождению Гроба Господня. А поскольку в тот период был затяжной недород злаковых (а картофеля, как ты понимаешь, из Америки тогда еще не завезли) и голодные крестьяне в отсталой Европе того времени пухли с голоду, да пробавлялись грабежом, идея эта легла на весьма подготовленную почву. Народ толпами пошел в Палестину, тем более, что церковь отпускала паломникам все предыдущие грехи. А вот когда местное население на территории Малой Азии встретило эти толпы страждущих совсем не по-христиански, поскольку для них они были обычными оккупантами, тогда уже возникла необходимость в защите этих “освободителей Гроба Господня” от праведного гнева местного населения. И уже гораздо позже, как это всегда умели хорошо делать на Западе, перевернули все с ног на голову. Оккупантов назвали освободителями, разграбление богатых городов мусульманской Малой Азии назвали поиском и возвращением в лоно истинной церкви христианских ценностей, ну, и так далее и тому подобное вплоть до нынешних романтических сказок о чистых душой рыцарях, круглых столах Короля Артура и Ричарде Львиное Сердце … Кстати, о Ричарде. Прозвище свое он получил не за благородство своих помыслов и поступков, а за жестокость при обращении с пленными.

– Ближе к теме. Предмет нашего спора состоит в том, могли ли тамплиеры перебраться на Русь, а не откуда они вообще появились.

– Чтобы понять последствия надо разобраться в первопричинах. Орден тамплиеров был образован как воинское формирование, обеспечивающее безопасность паломников на территории Палестины. Как ты знаешь, само название они получили от французского слова “храм” и располагались на территории разрушенного храма иудейского царя Соломона, от всего комплекса которого в настоящее время осталась только стена плача. А дальше уже пошли сплошные легенды об их рыцарских правилах поведения с мирным населением и благородством в бою. На самом деле все было как всегда – кровь, грязь, золото и предательство. Когда собранного золота было достаточно, чтобы задуматься о его правильном использовании началась истинная история развития и подъема экономики Запада, а главное, развития банковского дела и появления целого класса банковских работников. А еще был подъем общей культуры западного мира, который в Малой Азии научился пользоваться за столом не только ножом, но и вилкой, салфеткой и периодически мыться в парных банях. А также пользоваться на практике основами математики и научились элементарным санитарным нормам и поняли основы медицины, столь развитой в тот период у мусульман. А уж с чего ты взял, что они занимались мистикой и религиозной философией я уж и представить не могу.

– Боже мой, какая каша у тебя в голове. Вилкой, чтобы ты знал, стали пользоваться в высшем обществе во Франции только в шестнадцатом веке, а в банях они не мылись даже в девятнадцатом. И более того, русское воинство, которое в Париже в восемьсот пятнадцатом по субботам на реке Сене устраивало еженедельную баню, считали варварами. А анатомией серьезно стали заниматься только в период Возрождения, когда появилась возможность хоть немного уйти из-под пресса церковных запретов. А вот на счет банковского дела ты абсолютно прав. Они очень разумно вкладывали деньги и использовали для этого знания и опыт иудеев, которые этим занимались как в Европе, так и в Азии на всех этапах так называемого Шелкового Пути из Китая в Европу. Люди эти назывались “рохданитами”…

– Знаю, с древнеперсидского это означает ”знающие дорогу”.

– Так вот, все эти ‘баратные’ операции, дорожные чеки, векселя и тому подобное легли в основу созданных фондов развития ордена тамплиеров, которые в конце тринадцатого века стали крупнейшими землевладельцами и крупнейшими кредиторами для многих западных правителей. В том числе их деньги легли в основу Ганзейского союза, в состав которого входило, в том числе, и княжество Великого Новгорода. Ты понимаешь, о чем я говорю?

– О том, что Великий Новгород входил в их финансовую империю и, конечно, они имели полное право перевести свои средства на Русь после того, как их “раздолбали”. Ну и где эти деньги? Почему королевства, герцогства и княжества на Западе на этих деньгах резко пошли в рост, а у нас опять отставание на пятьдесят-шестьдесят лет от них?

– Это предмет долгих серьезных исследований, а не нашего трёпа.

– Трёпа? Ты хочешь сказать, что всю эту тему ты придумал для того, чтобы нам не было скучно ходить по этому пустому лесу, а главное, оправдать твое желание приехать на родину дедушки с бабушкой под видом посещения сакральных мест забытых религиозных учений?

– Ты все усложняешь. Все гораздо проще. Хотя…

Саша замолчал и мы шли молча довольно долго. Я почувствовал, что устал так, как не уставал уже давно. Казалось, что если я нечаянно споткнусь о какую-нибудь корягу, то уже в падении усну, и меня с земли уже будет не поднять. Не сговариваясь, мы пошли в обратную сторону, автоматически собирая по дороге в кошелки эти непонятные розовые грибы. Через полчаса мы уже выходили из леса. Солнце уже садилось и цеплялось за края далеких холмов. Длинные тени создавали впечатление пасторальной картины срединной Италии. Далекие рощицы были полны неразгаданных тайн, а изгиб узкой сельской дороги, исчезающей за холмом, звал заглянуть за этот горизонт, что бы разгадать хотя бы одну из них. Я удивился тому, что у меня еще хватило силы как-то отреагировать на эту красоту.

Вера Николаевна встретила нас полным котелком вареной картошки, салатиком из огурцов и помидоров и раскрытыми банками рыбных консервов. На столе еще стояла поллитровая бутылка самогона, что как– то повысило упавший градус объективной оценки происходящих в последние сутки событий.

Ужин прошел, в основном, молча. На вопросы Веры Николаевны мы отвечали как-то односложно и самогон, достаточно крепкий, но довольно приятный, хоть и прибавил немного сил, но не снял всю тяжесть усталости, поэтому сразу после ужина, несмотря на еще раннее время, я попросил дать мне возможность лечь спать. Хозяйка постелила нам на диване и я, ударившись о подушку, потерял сознание.

Следующее утро было прекрасным, по крайней мере, для меня. У меня был столь глубокий сон, что я чувствовал себя полностью отдохнувшим и полным сил. Когда я проснулся, Александр был уже одет и сидел за столом с чашкой чая, однако вид у него был отнюдь не отдохнувшим. Поприветствовав своего друга, я стал одеваться и убирать постель. Затем я вышел во двор и почувствовал всю прелесть теплого утра уходящего лета. От реки шел легкий туман, пробиваемый лучами еще низкого солнца и на земле то там, то здесь появлялись светлые пятна, и это создавало иллюзию какого-то полета. Над туманом на той стороне реки на высоком её берегу стояла церковь и если бы не край берега, отчетливо видимый на фоне чистого неба, сложилось бы впечатление, что купол церкви стоит на облаках. Я вдруг вспомнил все наши вчерашние разговоры и подумал, что может быть всё сказанное Сашей не лишено смысла. По крайней мере, в декорациях сегодняшнего утра можно было увидеть материализовавшуюся версию Саши о присутствии в этих волшебных местах рыцарей в белых плащах с красными крестами на груди. Казалось, что еще мгновение и из этого тумана выйдут всадники на рыжих конях.

“Может быть, все дело во вчерашнем самогоне ”, – подумал я.

* * *

В избу я вернулся в весьма приподнятом и даже несколько в романтическом настроении. Веры Николаевны в доме не было, чаем распоряжался Саша. Мы сидели молча довольно долго и меня все мучил вопрос о причинах смурного Сашиного настроения. Он не рассказывал о своих думах, а мне спросить было как-то неудобно. Но когда-то надо было все выяснить и я, как бы между делом, спросил:

– Ты чего не в духе? Не выспался?

– Выспался? – с каким-то возмущенным удивлением спросил Саша, – Это ты как сурок всю ночь продрых, а я, между прочим, тебя, можно сказать, от смерти спас.

– От смерти?… Господи! Саша, отсюда поподробнее.

– Да особенно-то и рассказывать нечего. У Веры Николаевны, как ты помнишь, взрослая половозрелая замужняя дочь.

– Она оказалась вампиршей и ночью устроила шабаш, – предположил я.

– Да уж если бы так. Вчера я уже укладывался спать, как пришла эта Маша с каким-то мужиком…

– С мужем?

– Я тоже так подумал. Позже пришел муж… И этот муж видит в постели с женой другого мужика и еще двоих в соседней комнате уже раздетых, – Саша тяжело вздохнул, – В сенях он нашел топор и …

– Что “и”?

– И полночи гонял жену, мужика и меня по хате…

– По хате?

– Ну, вначале по хате, а потом я смог увлечь всех этих психов во двор от тебя подальше и разбирались мы уже на окраине деревни.

Я представил себе эту картину, и меня бросило в холодный пот. Так ведь можно было, и закончить свой земной путь таким идиотским образом. И ведь втихаря бы закопали в этом гадком лесу, а потом бы списали бы все на тамплиеров, которые увели двух советских офицеров за собой в параллельные миры.

– И что, Саня, так голышом и бегали по деревне? – более глупого вопроса я задать в тот момент не мог.

– Я-то в трусах был. Тетка с мужиком голышом, а этот, с топором, при полном параде – в холщевой рубахе, в каких-то шароварах и сапогах в гармошку.

– Да, сапоги в гармошку – это яркая деталь… А что соседи?

– А что соседи? Вера Николаевна потом уже рассказала, что дочь у неё “с приветом” и эти ночные разборки уже давно явление рядовое, соседи привыкли.

Завтракать как-то сразу расхотелось. Вообще все расхотелось, а захотелось домой. Очень захотелось.

– Сань, поехали домой. И поскорей.

– А на рыбалку? Мы же хотели еще на рыбалку сходить.

– Саша, какая рыбалка? Бежать отсюда надо, бежать.

– Не боись, никого здесь не будет до позднего вечера. Я с Верой Николаевной договорился – она дает нам свою лодку. Кстати, она потом нас перевезет на ту сторону реки, так что собирайся, пойдем на Тверцу.

* * *

Сборы были недолгими – подпоясались, рюкзачки взяли и бегом из дома. Вера Николаевна ждала нас на берегу около привязанной небольшой лодочки, в которой уже лежали удочки и какая-то приманка. Вера Николаевна, пряча глаза, отвязала лодочку и сказала, что подойдет к берегу через час. Мы по очереди залезли в слегка покачивающуюся на воде лодочку, которая едва была рассчитана на двух человек. Я сел на корме, а Саша сел на весла. Вера Николаевна оттолкнула лодчёнку и печально стояла пока мы осуществляли маневр нашим плавсредством, выходя на курс. В отличие от Александра я имел возможность, сидя на корме, провести визуальный анализ состояния жидкости в которой мы имели неосторожность передвигаться. Первичный анализ не предвещал ничего хорошего. Прозрачность жидкости была почти нулевая, а, проще говоря, вода была грязно-черная. Водоросли, которые, как правило, росли у берегов таких тихих спокойных речушек, отсутствовали напрочь. Лягушечки-ящерки, которые, по идее, никак не могли в столь ранее время года улететь на юг, ничем не нарушали гладь водоема, да и всплески играющих на поверхности воды рыб не наблюдались на всю глубину моего визуального анализа. Я понял, что это не Тверца, а мертвая река Стикс из древнегреческих мифов, через которую перевозили души умерших в царство Аида. А, поскольку после рассказа Саши о ночных событиях, душа моя уж точно находилась где-то вне моего тела, то Александр как раз подходил на роль Харона. Мне в голову пришла сумасшедшая мысль о том, что на самом деле я этой ночью умер и Саша везет меня на тот берег… Вернее сказать, не меня, а мою душу в Тартар. С того берега реки, из глубины зацепившегося за плакучую иву облака тумана, раздался собачий лай.

“Ну вот и трехглавый пес Кербер, охраняющий вход в Аид”,– с тоской подумал я. Мысли мои вне моих желаний потекли в печальном направлении о тщетности жизни, о тонкой грани между реальностью и тем миром, который так пугает и волнует человечество уже столько веков и, как-то само собой, с удивительной четкостью я понял, что для человека единственным таинством всегда является смерть. Не рождение, не возрождение, не реинкарнация, поскольку человек, рождаясь, не понимает еще ничего, а по прошествии лет в сознательном уже возрасте воспринимает свое рождение как нормальное естественное явление. Но смерть явление страшное, непонятное, порождающее массу вопросов – куда, а что там, почему сейчас? Не удивительно, что люди придумали столько религиозных историй о загробной жизни. Все это от страха перед той тайной, которую не разрешить никогда и никому, поскольку “оттуда” еще никто не пришел и не рассказал какие там кисельные берега и молочные реки.

– Ты что, заснул? – вернул меня к реальной жизни Сашин голос, – Давай удочки.

– Саша, какие удочки, ты посмотри, что может быть в такой реке?

– Сейчас проверим, – оптимизм Александра не знал границ. Саша размотал леску, поправил поплавок, насадил на крючок что-то из полиэтиленового пакета, поплевал на крючек со знанием дела и, слегка качнув лодочку, бросил снасти в воду.

Течение было довольно сильное и нас стало сносить в сторону Торжка. Пришлось сесть на весла, и пока Александр следил за поплавком, потихоньку отплывавшим от борта, я старался держать наше утлое суденышко как раз напротив нашей деревеньки. Поскольку голова моя была направлена по течению, то есть я лицом сидел к той стороне, где далеко стоял на берегу вот этой, с позволения сказать, реки древний город Торжок, то, подняв голову и в очередной раз повернув её назад, чтобы не потерять правильность направления нашего движения, я заметил за изгибом реки, закрытый до этого момента высоким холмом, мост. Вернее, правый конец моста, упирающийся в видимый край противоположного берега. Я стал грести сильнее и, через несколько минут, передо мной во всей красе открылся мост. Уж не знаю, пешеходный или автомобильный, но мост. А это значило, что та девушка в Торжке, которая сказала, что нам надо ехать на автобусе до церкви, была абсолютно права. Мы бы спокойно перешли с того берега на этот … Но тогда я бы не увидел этих голубых полей льна, этих красивых извивающихся дорог, этого детину-“тамплиера”. Короче, не стал я Сашке ничего говорить, а, опустив весла, стал ждать, когда течение отнесет нас опять ближе к деревне.