Текст книги "Битва трех императоров. Наполеон, Россия и Европа. 1799 – 1805 гг."

Выводом Ростопчина является необходимость сближения с Францией и тесное взаимодействие с ней на международной арене. Русский министр считал, что одной из выгод подобного сближения может явиться перспектива раздела турецких владений. Османскую империю Ростопчин рассматривал как «безнадежного больного».

Император Павел I согласился с выводами своего министра и написал: «Опробуя план ваш, желаю, чтоб вы приступили к исполнению оного. Дай Бог, чтоб по сему было»[91]91
  Там же. С. 110.


[Закрыть].

Первым практическим шагом на пути этого сближения была посылка в Париж уполномоченного, формальной целью которого было обсуждение вопросов, связанных с возвращением русских пленных на родину. На самом деле, посланец царя, генерал Спренгпортен, должен был подготовить почву для политического сближения России и Франции. Среди документов, которые Спренгпортен повез с собой в Париж, самым важным была нота Ростопчина от 26 сентября (8 октября) 1800 г. Интересно, что эта нота противоречит по своему духу записке, которую подал сам же Ростопчин императору. В ноте в резкой и безапелляционной форме ставится пять условий, только при выполнении которых Россия готова была искать общий язык с Францией. Вот эти пять условий.

1. Возвращение острова Мальта со всеми его владениями ордену.

2. Возвращение Сардинскому королю всех его владений.

3. Неприкосновенность земель Неаполитанского королевства.

4. Неприкосновенность владений курфюрста Баварского.

5. Неприкосновенность владений герцога Вюртембергского[92]92
  Сборник Российского исторического общества. Т. 70. С. 11.


[Закрыть].

Можно было не сомневаться, что пункт второй станет камнем преткновения в дальнейших переговорах. После победы при Маренго французы снова заняли Пьемонт. Нужно отметить, что во время годового австрийского владычества на территории этой страны король так и не смог вернуться в свои владения, жестоко эксплуатировались ресурсы Пьемонта, был установлен режим террора, население королевства разочаровалось и в союзниках, и в своем собственном монархе. Трудно было представить, что французы не используют это обстоятельство для того, чтобы так или иначе включить Пьемонт в орбиту своего влияния. Что же касается возвращения короля, то этот пункт, после того как коалиция сама грубо его нарушила, выглядел, по крайней мере, очень странно. Но зачем же ставилось это заведомо невыполнимое условие? Можно предположить, что его включили в определенной степени по инерции и, судя по дальнейшим действиям, император Павел I не абсолютизировал эти требования, для него главным стала идея сближения с Францией.

Что касается первого консула, то он был просто в восторге от наметившегося процесса. Узнав о посылке генерала Спренгпортена во Францию, он сделал распоряжение о том, чтобы его встретили повсюду с максимальным почетом. В первом крупном городе Французской республики, через который пролегал путь русского генерала, его ожидал торжественный прием. Этим городом был Брюссель (не следует забывать, что бывшие Австрийские Нидерланды в ходе войн революции попали в руки французов). Спренгпортена встречал гарнизон, выстроившийся в парадной форме, в честь него грохотали пушки, а дивизионный генерал Кларк со своим адъютантом прискакал галопом из Парижа для того, чтобы засвидетельствовать почтение русскому посланнику. Спренгпортен был просто изумлен неожиданными, чуть ли не царскими почестями.

Разумеется, генерал Кларк должен был написать подробный рапорт Министерству иностранных дел о встрече с русским генералом. Этот рапорт чрезвычайно благожелателен по отношению к посланнику императора. Со своей стороны Спренгпортен, согласно донесению Кларка, также был настроен оптимистически и верил, что дружба и даже союз между Францией и Россией стоят на повестке дня. «Франция – великая держава, – сказал русский генерал в беседе с Кларком, – и Россия тоже великая держава. Обе они так расположены, что решительно не могут вредить друг другу. Их преимущество состоит в том, что они разделены третьей державой, которая бессильна без поддержки той или другой из них; и как Франции, так и России нет никакой выгоды нападать друг на друга или допускать, чтобы эта третья держава обижала ту или другую или предприняла что-нибудь противное системе двух других. Ее держат в существующих пределах, и это положение представляет некоторые выгоды для спокойствия Европы»[93]93
  Там же. С. 15–16.


[Закрыть]. Интересные сведения сообщает о встрече со Спренгпортеном адъютант Кларка капитан Жиро: «Это наш консул, – сказал посланник о Павле I французскому офицеру, стараясь, видимо для большей наглядности, говорить в модных республиканских терминах, – монарх, характер которого отличается верностью и честностью… Самая строгая справедливость, самое благородное великодушие отличают поведение Павла I. Однако он не свободен от предубеждений, происходящих порой от клеветников. Если у вас есть враг, который умело вам вредит, вы можете в мгновение потерять ваше звание и вашу должность…»[94]94
  Ministère des affaires etrangères, R 140.


[Закрыть]

В разговоре с адъютантом Кларка русский генерал еще раз подтвердил свою уверенность в перспективах русско-французского сближения: «Павел I вступил в коалицию, не имея никаких мыслей о территориальных приобретениях за счет Франции. Увидев, что лондонский и венский кабинеты вместо того, чтобы способствовать общей цели, стараются лишь всеми силами захватить новые территории, увидев также, что правительство во Франции изменилось и на смену анархии пришло консульство, он принял решение отвести свои войска. Я надеюсь, что отныне французы и русские будут хорошими друзьями. Это твердое намерение Его Величества Императора»[95]95
  Ibid.


[Закрыть].

Нетрудно догадаться, что с такими настроениями Спренгпортен был встречен в Париже с распростертыми объятиями. В своем докладе императору генерал в восторге писал: «Начиная с Брюсселя, мы ничего не платим; ни мне, ни моей свите не дают заплатить ни обола[96]96
  Обол – мелкая монета в Древней Греции, здесь синоним мелочи.


[Закрыть]… Здесь везде, где мы ни появимся, публика встречает нас даже с рукоплесканиями… Расположение и минута самые благоприятные, притязания самые умеренные, и дело достойно вас и ваших благородных чувств»[97]97
  Сборник Российского исторического общества. Т. 70. С. XXV–XXVI.


[Закрыть]. Посланец царя приехал в столицу Франции 20 декабря 1800 г. и буквально тотчас же был принят министром иностранных дел и в тот же день самим Бонапартом. Собственно говоря, официальная цель визита – выдача русских пленных – была, можно сказать, забыта. И не потому, что возникли какие-то осложнения, а, наоборот, потому, что французское правительство настолько шло навстречу в этом вопросе, что само подумало обо всем и было готово сделать все, лишь бы русские остались довольны. В отделе рукописей Российской национальной библиотеки в Петербурге хранятся документы, посвященные официальной части миссии Спренгпортена. Это редкий пример соглашения между двумя договаривающимися сторонами, где одна из них (французская) берет на себя все обязательства, а другая лишь великодушно на них соглашается[98]98
  Рукописный отдел РНБ.


[Закрыть].

Вообще прием русских посланников был на редкость теплым и дружелюбным. В составе небольшой делегации был и молодой князь, полковник свиты, Петр Михайлович Долгоруков. В письмах к своей сестре он живо описал отношение французских властей к Спренгпортену и его сопровождающим. Вот что писал Долгоруков в 23 декабря 1800 г. из Парижа: «Французы обращаются с нами как нельзя лучше. Везде для нас устраивали праздники; в Брюсселе под конец обеда у префекта сыграли пословицу, и географ, уверявший, что имеет сведения вернейшие, чем величайшие ученые, спел следующий куплет, при громких рукоплесканиях всего общества:

 
Des géographes je me ris,
De leur methode je m’ecarte:
Berlin, Petersbourg et Paris
Sont très rapprochés sur ma carte
…
Et je maintiens que le Volga
Doit communiquer à la Seine.
 
 
Que j’aime à revoir sur ce bord
Les fiers guerriers de la Russie!
Parmi nous ces enfants du Nord
Sont encore dans leur patrie:
 
 
Redoutables dans les combats,
Grands, généreux, pleins de vaillance, —
A ces titres ne son tils pas
Les meilleurs amis de la France?[99]99
  Над географами я смеюсь и их методике не верю, Берлин, Петербург и Париж очень близки на моей карте [намек на то, что намечался союз Франции, России и Пруссии. – Примеч. авт.]… И я утверждаю, что Волга сообщается с Сеной. Я рад видеть на ее берегах гордых русских воинов, ведь среди нас они могут чувствовать себя в своем отечестве. Грозные в боях, сильные, великодушные и полные отваги, разве эти титулы не дают им право считаться лучшими друзьями Франции? (фр.)


[Закрыть]
 

В газетах только и говорят о России, о коалиции, о скорой войне с Англией. В английских журналах забавляются, рассказывая об императоре [Павле Петровиче. – Примеч. авт.] анекдоты столь же забавные, сколько ложные. Во французских журналах об е. и. в-в говорят не иначе, как с полным уважением и всевозможным вниманием; даже в разговорах говорят о нем не иначе, как с хвалами его благородству, его искренности и всем его хорошим качествам. Ему дают справедливо заслуженное название великого человека».

Подобные синхронные свидетельства доказывают, что тезис о непримиримой вражде русского дворянства к Наполеону, почерпнутый из поздних источников (см. главу 6), вражде, которая якобы делала невозможным русско-французское сближение, далек от истины.

Что же касается официальных бесед, их темой стали прежде всего переговоры о сближении двух стран. В разговоре с Талейраном русский генерал заявил, что под руководством царя в скором времени будет создана Лига северных стран (см. ниже), целью которой будет борьба против владычества Англии на морях. Что касается Бонапарта, он выразил желание, чтобы во Францию быстрее прибыл посол, который был бы уполномочен подписать полноценный договор. Пока же, несмотря на резкость ноты Ростопчина, первый консул согласился принципиально с ее положениями. «Ваш монарх и я, мы призваны изменить облик мира!» – воскликнул он, обращаясь к генералу.

На следующий день после встречи со Спренгпортеном Бонапарт написал Павлу восторженное письмо:

«Париж, 30 фримера IX г. (9 (21) декабря 1800 г.)

Вчера я встретил с огромным удовольствием генерала Спренгпортена. Я поручил ему передать Вашему Императорскому Величеству, что как по политическим соображениям, так и из уважения к Вам я желаю, чтобы две великие нации соединились как можно скорее в прочном союзе.

Напрасно в течение двенадцати месяцев я пытался дать мир и спокойствие Европе, но я не смог это сделать. Еще идет война без всякой необходимости и, как мне кажется, только из-за подстрекательства английского правительства.

Через двадцать четыре часа после того, как Ваше Императорское Величество наделит какое-либо лицо, пользующееся Вашим доверием и знающее Ваши желания, особыми и неограниченными полномочиями, – на суше и на море воцарится спокойствие. Потому что когда Англия, германский император и другие державы убедятся, что воля и сила наших двух великих наций направлены к одной цели, оружие выпадет у них из рук, и современное поколение будет благословлять Ваше Императорское Величество за то, что Вы освободили его от ужасов войны и раздоров…

Это твердое, откровенное и честное поведение может не понравиться некоторым кабинетам, но оно вызовет одобрение всех народов и потомства.

Я прошу Ваше Императорское Величество верить чувству особого уважения, которое я к Вам питаю; чувства, выраженные в этом письме, служат тому самым высшим доказательством, какое я могу Вам представить.

Бонапарт»[100]100
  Сборник Российского исторического общества. Т. 70. С. 24–25.


[Закрыть].

Это послание еще не дошло до Петербурга, как Павел I, словно чувствуя за тысячи километров настроение Бонапарта, даже не дожидаясь вестей из Парижа, написал письмо, которое поражает своей ясностью, благородством и идеями, которые опередили свой век. Это послание столь интересно, что его нельзя не привести полностью:

«Петербург, 18 (30) декабря 1800 г.

Господин Первый Консул.

Долг тех, которым Бог вручил власть над народами, думать и заботиться об их благе. Поэтому я хотел бы предложить Вам обсудить способы, с помощью которых мы могли бы прекратить те несчастья, которые уже в течение одиннадцати лет разоряют всю Европу. Я не говорю и не хочу дискутировать ни о правах человека, ни о принципах, которыми руководствуются правительства различных стран. Постараемся вернуть миру спокойствие, в котором он так нуждается и которое, как кажется, является основным законом, диктуемым нам Всевышним. Я готов слушать Вас и беседовать с Вами. Я тем более считаю себя вправе предложить это, так как я был далек от борьбы и если я участвовал в ней, то только как верный союзник тех, кто, увы, не выполнил своих обязательств. Вы знаете уже и узнаете еще, что я предлагаю и что я желаю. Но это еще не все. Я предлагаю Вам восстановить вместе со мной всеобщий мир, который, если мы того пожелаем, никто не сможет нарушить. Я думаю, что достаточно сказано, чтобы Вы могли оценить мой образ мысли и мои чувства.

Да хранит Вас Господь.

Павел»[101]101
  Там же. С. 27–28.


[Закрыть].

Интересно, что Бонапарт, также еще не получив ответ Павла, твердо объявил на заседании Государственного совета 2 января 1801 г.: «У Франции может быть только один союзник – это Россия». Складывается ощущение, что обе стороны охватило какое-то радостное возбуждение, словно этого давно ждали и вот оно наконец случилось. Два могущественных народа, несмотря на различия в государственном устройстве и идеологии их стран, подали друг другу руки для того, чтобы установить в мире стабильность и спокойствие.

В это время Павел принимает одно решение за другим, целью которых является установление дружбы и контакта с Францией. По его приказу Людовик XVIII и его маленький двор должны были покинуть Россию. Со службы были уволены многие французские эмигранты. В своем кабинете царь распорядился поставить бюст Бонапарта и публично пил за его здоровье.

В тот момент, когда отношения между Францией и Россией, словно по мановению волшебной палочки, из вражды превращались в самую тесную дружбу, со стороны Англии Павел получил удар – настоящую пощечину. В сентябре 1800 г. после долгой и упорной обороны французский гарнизон на острове Мальта капитулировал. Как уже можно было догадаться из происходившего ранее, англичане не вспомнили о принципах легитимизма, о защите прав и свобод человека, о которых они так пеклись, когда это могло дать повод вести войну, прибыльную для лондонских банкиров. Над островом был поднят британский флаг, и Мальта почти на два века станет одной из главнейших баз английского флота на Средиземноморье. Это была последняя точка, которую можно было поставить в крестовом походе, когда-то начатом Павлом. Вспомним, что основным побудительным мотивом, во имя которого погибли тысячи русских солдат, было восстановление справедливости и, прежде всего, защита принципов рыцарства и чести, воплощение которых царь видел в Мальтийском ордене. Теперь эти принципы были грубо растоптаны.

Одновременно поведение англичан на море перешло все рамки международных приличий. Английские военные корабли останавливали суда всех нейтральных держав, в частности и те, которые плавали под русским флагом, и производили их досмотр. Если что-то казалось английскому капитану похожим на «военную контрабанду», то есть предметом, который принципиально мог служить французам и их союзникам для военных целей, корабль и груз конфисковывались. Как можно догадаться, трактовка понятия «военный груз» могла быть очень широкой. Так что капитан судна, везущего груз железа, пеньки или водки из России в Америку, мог не сомневаться, что встреча с англичанами для него равняется встрече с пиратами – ведь водка могла быть предназначена для французских солдат, а значит, должна была быть конфискована вместе с судном. Однако пока англичане применяли свою своеобразную концепцию прав и свобод человека только по отношению к торговым кораблям, в Европе это терпели. Но датчане приняли решение сопровождать свои торговые суда военными кораблями и настаивали на том, что заявление начальника конвоя о том, что судовые грузы не содержат ничего из военной контрабанды, должно быть достаточным, чтобы освободить караван от досмотра. 25 июля 1800 г. на входе в Ла-Манш датский фрегат «Фрейя», который сопровождал караван из шести торговых судов, остановила целая английская эскадра. Ее командир потребовал досмотреть и торговые суда, и фрегат. Датский капитан ответил гордым отказом, и его корабль принял неравный бой с врагом. В результате фрегат был захвачен и в качестве трофея доставлен в Англию. А в сентябре на рейде в Барселоне английский линейный корабль напал на шведский фрегат.

Эпизод с Мальтой и пиратские действия английского флота на море послужили детонатором для возникновения общности интересов по защите свободы торговли со стороны северных стран. По инициативе Павла был образован союз государств бассейна Балтийского моря, целью которого было возобновить вооруженный нейтралитет 1780 г. Россия и Швеция подписали в Санкт-Петербурге договор 16 декабря 1800 г. В скором времени к ним присоединились Дания и Пруссия. Этот союз получил впоследствии название Лига северных стран (или Вторая лига нейтральных государств). Главными положениями статей союзного договора было требование о том, что нейтральные суда могут беспрепятственно плавать на всех морях, что мирный груз, шедший под нейтральным флагом, не подлежит захвату (причем все морские припасы считаются мирным грузом), а порт признается находящимся в состоянии блокады только в том случае, если он действительно окружен боевыми кораблями. Наконец, самое главное положение декларации о вооруженном нейтралитете состояло в том, что коммерческие суда нейтральных стран, следующие под конвоем военных, не подлежат ни в коем случае осмотру со стороны боевых кораблей воюющих держав.

Поскольку Великобритания нарушила условия договора по поводу острова Мальта и категорически отказалась признавать права нейтральных держав, Павел I распорядился наложить эмбарго на все английские суда, находившиеся в русских портах. Так в течение нескольких месяцев перевернулась вся европейская политика. Коалиция, которую англичане сколачивали против Франции, распалась, и вместо объединения держав в борьбе против Республики возникла антианглийская коалиция!

В это же время, в конце ноября 1800 г., австрийцы разорвали перемирие, заключенное летом в Италии на Рейне, и снова перешли в наступление. На этот раз мощный контрудар нанесла Рейнская армия. 3 декабря 1800 г. войска под командованием Моро разгромили австрийцев в битве под Гогенлинденом, одновременно в Северной Италии французы также остановили австрийский натиск и сами двинулись вперед. Австрийская монархия оказалась на краю гибели. 25 декабря в местечке Штейер австрийский главнокомандующий вынужден был подписать перемирие, и немедленно начались переговоры о мире. В тот момент, когда брат первого консула Жозеф Бонапарт и граф Кобенцель, австрийский уполномоченный, отчаянно дискутировали в Люневиле об условиях мирного соглашения, в Париж пришло письмо, написанное Павлом 18 (30) декабря 1800 г. (см. выше). В восторге Наполеон отправил послание своему брату: «Вчера прибыл из России курьер, проделавший путь за пятнадцать дней; он мне привез исключительно дружественное письмо императора [Павла. – Примеч. авт.], написанное им собственноручно: Россия имеет крайне враждебные намерения против Англии. Вам легко понять, что не в наших интересах спешить, так как мир с [австрийским. – Примеч. авт.] императором – ничто в сравнении с действиями, которые сокрушат Англию и сохранят нам Египет»[102]102
  Correspondance de Napoléon… T. 6. P. 585.


[Закрыть].

Жозефу и не пришлось спешить. Австрийцы уже знали о том, что между первым консулом и царем завязывается настоящая дружба. Кобенцель написал своему правительству в эти дни: «Это сближение с северными дворами, в особенности же с Россией, стало их коньком; они выставляют его на каждом шагу»[103]103
  Сборник Российского исторического общества. Т. 70. С. XXXII.


[Закрыть]. Теперь австрийские уполномоченные поняли, что у них нет никаких оснований затягивать переговоры. 12 февраля 1801 г. в Париже загремели пушки, возвестившие о подписании мира между Францией и Австрийской монархией[104]104
  Люневильский мирный договор был подписан 9 февраля 1801 г.


[Закрыть]. В этот день парижане веселились на карнавале. Новость о подписании мира вызвала взрыв радости в праздничной толпе. Свидетель этих событий пишет: «Тогда народ в каком-то безумном восторге хлынул внезапно… в сад Тюильри с исступленными криками: “Да здравствует первый консул!” и принялся танцевать под окнами дворца»[105]105
  Souvenirs d’un historien de Napoléon. Mémorial de J. de Norvins. P., 1896. T. 2. P. 278.


[Закрыть]. Праздники по поводу заключения мира продолжались целый месяц: салюты и народные гуляния, официальные церемонии и приемы следовали один за другим. «Какой великолепный мир! Какое начало века! И какая мудрость, соединенная с умеренным применением могущества и силы!» – так выразила газета «Журналь де Деба» мнения французов по поводу происходящих событий.

Никогда, наверное, глава французского правительства не находился в такой радостной эйфории, которую разделял его народ. Кажется, все самые несбыточные мечты были реализованы всего лишь за год и два месяца его правления! Внутри страны воцарились спокойствие и порядок, война на континенте была выиграна, а на море французские, голландские, испанские, русские, шведские, датские и немецкие моряки готовили свои корабли к решительному бою с англичанами. Самые головокружительные проекты казалось теперь возможным реализовать. Бонапарт, покинув Египет, никогда не забывал о французских солдатах, оставшихся за морями. Теперь он был уверен, что благодаря дружбе с Россией он сможет спасти затерянную где-то далеко в африканских песках армию, а сам Египет сохранить для Франции. 15 января 1801 г. Бонапарт написал своему брату Люсьену: «Сейчас великое дело – это спасти Египет»[106]106
  Lecestre L. Lettres inédites de Napoléon I. P., 1897. № 32.


[Закрыть]. Для этого в содружестве с Испанией должна была быть подготовлена мощная армия и флот.

Едва был подписан мирный договор с Австрией, как спустя всего лишь несколько дней французскую границу пересек целый караван карет и экипажей, которые везли в Париж долгожданного российского посла и его многочисленную свиту. Этим послом был граф Степан Алексеевич Колычев, 54-летний вельможа, хорошо известный при дворе Екатерины и Павла. Трудно себе вообразить те приготовления, которые были сделаны для встречи высокого гостя. Первый консул буквально засыпал письмами префектов департаментов, через которые должен был проезжать русский посол. На границу выехал начальник штаба консульской гвардии, один из ближайших соратников Бонапарта генерал Кафарелли, чтобы организовать торжества в честь посланника. Особому почтовому комиссару было поручено позаботиться о путях следования кортежа, в городах подметали улицы и облачались в парадные мундиры гарнизоны. Вот как сообщал о встрече в Страсбурге префект департамента Нижнего Рейна в письме от 10 вантоза IX г. (1 марта 1801 г.): «Посол России прибыл сюда в час пополудни и был принят самым достойнейшим образом военными и гражданскими властями… Господин граф Колычев, как кажется, был под впечатлением встречи, которая была ему оказана, – стечение народа, который с радостью устремился к пути следования его кортежа, великолепная форма армейских частей и отрядов национальной гвардии, идеальный порядок повсюду, сведения о богатстве и благосостоянии Нижнего Рейна, которые я ему сообщил… согласие между гражданскими и военными властями, представленными вместе послу, – все это вызвало у него изумление, которое, естественно, испытывает человек, увидевший величественное здание там, где он ожидал увидеть лишь руины и развал»[107]107
  Сборник Российского исторического общества. Т. 70. С. 669–670.


[Закрыть].

К моменту приезда Колычева Бонапарт получил от царя еще два послания. Хотя даже мира еще не было подписано между Россией и Францией, Павел I писал так, как если бы обращался к союзнику. В письме от 15 (21) января 1801 г. император говорил: «Господин Первый Консул, я пользуюсь случаем, чтобы написать Вам письмо. Меня принуждает к этому поведение англичан не только по отношению к России, но и к другим северным государствам. Не мне указывать Вам, что Вам следует делать, но я не могу не предложить Вам, нельзя ли предпринять или, по крайней мере, произвести что-нибудь на берегах Англии. В тот момент, когда она оказалась изолированной, это может произвести надлежащий эффект и заставить ее раскаяться в своем деспотизме и высокомерии…»[108]108
  Там же. С. 32–33.


[Закрыть]

Лучшего первый консул не мог бы и вообразить. Русский царь сам думает о том, как нанести удар англичанам. Бонапарта не надо было уговаривать, и он со своей стороны написал царю 27 февраля 1801 г.: «…Самоуверенность и наглость англичан поистине беспримерны. Я подготовлю, как Ваше Величество, судя по всему, желает, 300–400 канонерских шлюпов в портах Фландрии, где я соберу армию. Я дал приказ, чтобы в Бретани была также сконцентрирована армия, которая может быть посажена на корабли Брестской эскадры… Я послал на подкрепление Тулонской эскадры 10 кораблей из Бреста, они успешно туда прибыли. Испания собирает эскадру в Кадисе, чтобы, если обстоятельства потребуют, эти эскадры могли соединиться с Черноморской эскадрой Вашего Величества. Но для этого, мне кажется, необходимо иметь один порт на Сицилии, другой на Тарентском берегу. Однако для эскадр не будет безопасности в этих портах до тех пор, пока они не будут заняты русскими и французскими войсками. Поэтому я хотел бы, чтобы главный порт Сицилии был занят русским гарнизоном, а один из портов на берегу Тарентского залива – французским»[109]109
  Там же. С. 38–39.


[Закрыть].

В последнем письме главное внимание уделялось Египту, недаром речь идет о портах на Средиземном море. Бонапарт пытался соблазнить и русского царя перспективой французского господства в Египте. В его голове уже вставали величественные планы: «Суэцкий канал, который соединит Индийский океан и Средиземное море, уже существует в проекте. Эта задача несложная, ее можно решить в короткое время, и это без сомнения принесет неисчислимые выгоды русской торговле. Если Ваше Величество все еще разделяет мнение, которое Вы часто высказывали, что часть северной торговли могла бы переместиться к югу, то Вы можете связать свое имя с великим предприятием, которое окажет огромное влияние на будущие судьбы континента»[110]110
  Там же. С. 40.


[Закрыть].

Павел I действительно к этому времени был пленен проектами Бонапарта. Возможно, он уже видел русский флаг, развевающийся над портами Константинополя и Средиземноморья, а русских и французов – хозяевами на морях. В его голове рождается еще одна идея – распространить влияние Российской империи далеко на юг и совместно с французами выбить англичан из Индии. Конкретный план похода появился, очевидно, в первые месяцы 1801 г. В далекую экспедицию предполагалось направить 70-тысячную армию, половину которой (35 тыс.) выделяла Россия, другую половину – Франция. Французские войска под командованием уже известного нам выдающегося полководца, генерала Андре Массена должны были спуститься на транспортных судах по Дунаю, затем пересечь Черное море и через Таганрог, Царицын дойти до Астрахани. Русская армия должна была быть собрана в Астрахани ранее и, следуя в авангарде, добраться до Астрабада (современный Горган), где русские должны были дожидаться подхода союзников.

Согласно плану «комиссары обоих правительств будут посланы ко всем ханам и “малым деспотам” тех стран, через которые армия должна будет проходить, для объявления им: “Что армии двух могущественных в мире наций должны пройти через их владения, дабы достигнуть Индии; что единственная цель этой экспедиции состоит в изгнании из Индостана англичан, поработивших эти прекрасные страны, некогда столь знаменитые, могущественные и богатые… ужасное положение угнетения, несчастий и рабства, под которым ныне стенают народы этих стран, внушило живейшее участие Франции и России; что вследствие этого эти два правительства решили соединить свои силы для освобождения Индии от тиранского ига англичан”»[111]111
  Проект сухопутной экспедиции в Индию. СПб., С. 21–22.


[Закрыть].

Подобно египетской экспедиции Бонапарта, поход в Индию должен был быть не только военным, но и научным. План предполагал следующее: «Избранное общество ученых и всякого рода артистов должно принять участие в этой славной экспедиции. Правительство поручит им карты и планы, какие только есть о странах, через которые должна проходить союзная армия, а также наиболее уважаемые записки и сочинения, посвященные описанию тех краев»[112]112
  Там же. С. 27.


[Закрыть]. Подобно тому как это было в Египетском походе, армию должен был сопровождать «отряд воздухоплавателей», в задачу которых входило изготовление воздушных шаров с целью произвести впечатление на «невежественные» народы. Наконец, с войсками предполагалось отправить даже «фейерверочных мастеров», а в Астрабаде устроить блистательные празднества и парады «для внушения жителям тех стран самого высокого понятия о России и Франции».

В качестве авангарда этого похода Павел решил двинуть в Индию донских казаков. 12 (24) января 1801 г. он направил атаману Войска Донского Орлову I рескрипт с предписанием немедленно собрать казачьи полки и двинуть их к Оренбургу, а оттуда прямым путем в Индию «дабы поразить неприятеля в самое сердце»[113]113
  Шильдер Н. К. Император Павел I. СПб., 1901. С. 419.


[Закрыть]. Орлов собрал 22,5 тыс. казаков с 12 пушками и 12 единорогами и выступил 27 февраля (11 марта) на Оренбург.

Индийская экспедиция вызывала и вызывает много споров у историков. Насколько реальным было это предприятие? Бонапарт считал его вполне осуществимым. Действительно, в Индии у англичан было мало войск, и их господство держалось исключительно на силе. Нет сомнений в том, что появление крупной союзной армии могло стать концом английского владычества на Индостане. Выдающийся советский исследователь, прекрасный специалист по истории России начала XIX в., Окунь считал эту операцию выполнимой: «Нельзя не признать, что по выбору операционного направления план этот был разработан как нельзя лучше. Этот путь являлся кратчайшим и наиболее удобным. Именно по этому пути в древности прошли фаланги Александра Македонского, а в 40-х гг. XVIII в. пронеслась конница Надир-шаха. Учитывая небольшое количество английских войск в Индии, союз с Персией, к заключению которого были приняты меры, и, наконец, помощь и сочувствие индусов, на которые рассчитывали, следует также признать, что и численность экспедиционного корпуса была вполне достаточной»[114]114
  Окунь С. Б. История СССР. 1796–1825. Л., 1948. С. 86–87.


[Закрыть].

Согласно расчетам Бонапарта, русские и французские войска должны были дойти от Астрахани до берегов Инда за два месяца. Что же касается трудностей похода, вполне их осознавая, он тем не менее заключал: «армии, русские и французские, жаждут славы; они храбры, терпеливы, неутомимы в храбрости, и благоразумие и настойчивость начальников победят все какие бы ни было препятствия»[115]115
  Проект сухопутной экспедиции в Индию. СПб., С. 34–35.


[Закрыть].

Так, в первые месяцы 1801 г. де-факто сложился первый в истории Европы русско-французский союз. Он не был еще оформлен ни одним официально принятым в дипломатической практике документом. Но нет никаких сомнений, что с обеих сторон существовала твердая воля к сближению. Главным вопросом является следующее: насколько этот союз был выгоден обеим странам? Что касается Франции, нет никаких сомнений, что союз с Россией давал ей неисчислимые выгоды: возможность победить Англию в морском соперничестве, добиться прочного мира со всеми державами континента, при этом занять в Европе доминирующую позицию, распространить свое влияние на весь бассейн Средиземноморья, удержать Египет или, по крайней мере, получить шанс сохранить его.