Текст книги "Сердце льва"

Стражи Родины (1976)

– Да, да, войдите, – бывший вице-генерал-майор кашлянул, грозно сдвинул брови и указал прибывшим офицерам на полукресло. – Садитесь. Итак, что мы имеем?

Его начальственный вид как бы продублировал вопрос: итак, кого мы имеем?

Да, летит время. Кажется, давно ли он сидел как эти двое, выпрямив хребет перед массивным, в форме буквы «Т» столом, за коем нынче по статусу хозяина вальяжно размещается сам. И была с ним тогда самая красивая женщина, которую он когда-либо знал. Самая желанная. Самая гордая. Встретить бы её сейчас, в генеральских-то погонах… Небось не вертела бы носом. Дура. Как есть, набитая. С такой-то жопой и дать скормить себя ракам. Лучше б ему тогда дала… Да, летит время, меняются люди. Случилась чудная метаморфоза и с вице-генерал-майором, из малоразговорчивого истукана он превратился в грозного начальника, генерал-лейтенанта. А его место на ковре заняли эти двое болванчиков – один в погонах подполковника, другой, соответственно, капитана. Ишь как вытянулись, подобрались, пожирая глазами начальство. Эти небось, даже когда с бабами спят, видят себя в генеральских мундирах.

– Есть движение информации по Барбароссе, товарищ генерал, – болванистый подполковник встал, раскрыл папку с грифом «Совершенно секретно», – Из ВЦ прислали результаты по программе «Двойников».

Приставку «лейтенант» он опустил намеренно, просто генерал – это вроде бы как генерал армии. И выговаривается проще, и начальству приятней.

– По Барбароссе? – генерал-лейтенант нахмурился, засопел, изображая мощное движение мысли, шумно затянулся. – Ну-ну.

Опять этот чёртов Барбаросса, которого разыскивает и ЦРУ, и Моссад, и Штази, и МИ-6, и Интерпол, и… Кому только не нужна его голова. Да только она у него слишком хорошо работает – хрен поймаешь. Даже неизвестно кто он и откуда – то ли из «Одессы», то ли из «Шпинне», то ли из «Всадников Посейдона», то ли «Коричневых викингов», то ли «Малинового джихада». Скользкий, как уж, ушлый, как лис. И укусить может – мало не покажется. – Движение информации положительное, товарищ генерал, – успокоил болванистый подполковник, и чтобы подчеркнуть личное непосредственное участие, позволил себе пошутить. – Похоже, мы взяли этого Барбароссу за задницу. – Спеша порадовать начальство, он принялся излагать детали. Две недели тому назад американцам удалось запечатлеть Барбароссу в фас, и они поделились добычей с французами, ну а те от щедрот своих переправили снимок в Цитадель социализма. Так он попал в информационный ВЦ КГБ и, соответственно, – в программу идентификации фотографий «Двойники». Ну а ЭВМ, ни-чтоже сумняшеся, опознала в Барбароссе некоего Епифана Дзюбу – хлебороба, первопроходца и комбайнёра. И ещё кавалера – ни много, ни мало – ордена Ленина. Вот тебе и «Малиновый джихад»!

– Ордена Ленина? – с завистью переспросил генерал, сунул папиросу в пепельницу и помрачнел ещё больше. – Ошибка исключена?

Это что ж такое получается? Выходит, Барбаросса это, может, и не Барбаросса вовсе, а наш герой невидимого фронта орденоносец Дзюба? Но тогда зачем ему комбайн? И если он все же не партактивист и не первопроходец, а злостный террорист и, матёрый диверсант, то почему же его тогда наградили орденом Ленина?

– Ошибка исключена, товарищ генерал, я дважды проверял перфоленту, – болванистый подполковник хмыкнул, с самодовольным видом выпятил грудь. – Он это, он, волчина позорный. Только не это главное, товарищ генерал, – ликуя, он расплылся улыбкой победителя и выложил на стол две цветные фотографии. – Есть у него волчата, близнецы, уже заматерели. Один студент, отлынивает от армии, другой отслужил, маскируется под пролетария. В Ленобласти окопались…

– В Ленобласти окопались? – Генерал воззрился на снимки, почему-то вспомнил собственного отпрыска, конопатого, бездарного и запойного, вздохнул. – Ну а он что?

– А он, товарищ генерал, ничего. – Болванистый подполковник усмехнулся, щекастое лицо его выразило презрение. – Даже не знает, что детей наплодил. Да, наверное, и знать не хочет. Хищник, живёт по законам джунглей.

Торжествуя, он закрыл свою секретную папку и принялся докладывать о проделанной работе – как кого нашёл, допросил, установил. Тяжелее всего было отыскать врачиху, принимавшую роды у умирающей, угодившей под машину жены Дзюбы. Похоже, он сам её и приговорил, чтобы замести следы вчистую. Что с него возьмёшь – зверь.

– Да, да, тамбовский волк ему товарищ. – Генерал, потирая подбородок, погрузился в раздумье. – Так-с, так-с, так-с.

На его скуластом, раздобревшем с полковничьих времён лице играл здоровый румянец. Наконец он перестал барабанить пальцами по столу, встрепенулся, и глаза его молодо блеснули.

– Значит, говоришь, о волчатах своих ни сном, ни духом? Так мы ему намекнём в нужный момент. Прибежит как миленький да ещё будет хвостом вилять, чтобы шкуры с них не содрали. А сейчас за ними нужен глаз да глаз, и лучше всего женский.

Вы, подполковник, поняли мою мысль? Ну так давайте, давайте, выполняйте.

Генерал не знал, что волки хвостом не виляют.

Братья (1980)

Следующие три дня Тим провёл в тупой, серой прострации. Все валилось из рук, из чтения давались только записки фон Грозена, в этом Тихомирова не обманула, возвратила оригинал, присовокупив к нему и экземпляр ксерокопии, – чёткой, чистой, на белейшей финской бумаге, изготовленной явно не на раздолбанном оборудовании Публичной библиотеки. И когда удавалось уснуть, снился Тиму чёрный кот Тихон, парящий над Ленинградом верхом на единороге Арнульфе и лихо разящий шашкой-волчком полчища цвергов, нагло оккупировавших городские пункты приёма стеклотары. Уже устала рубить когтистая лапа бойца, осклиз от мерзкой зеленовато-бурой крови благородный клинок, а врагов все прибывало и прибывало…

Душевному покою такие сны не способствовали, бодрости не прибавляли. И Тим несказанно обрадовался, заслышав скрип входной двери и чёткие, убедительные шаги в крохотном коридорчике. Эти шаги не могли принадлежать ни Варваре Ардальоновне, ни Арнульфу, имевшему обыкновение передвигаться бесшумно.

– Андрон! – крикнул Тим, затушил сигарету и поднялся с кровати. – Здорово!

Жалобно взвизгнула открытая пинком хлипкая дверь, в проёме показался чёрный, плечистый силуэт Андрона.

– Ну, здорово, коли не шутишь… – прохрипел он, не входя внутрь.

Тим остановился. Что-то тут не так.

– С тобой все в порядке?

– Лучше не бывает. – Андрон недобро усмехнулся, шагнул в комнату. – С мамой моей, значит, Новый год встречал? Чаек, значит, пили, телевизор до гудочка смотрели?..

Резким движением он опрокинул шаткий столик, рассыпались бумаги Тима, глухо брякнула об пол алюминиевая кружка.

Тим принял боевую стойку.

– Да! Да! – звонко выкрикнул он. – Да, я был у Лены! Ну и что?! В ногах теперь у тебя валяться? Прощения просить?

– А такое прощают? – Андрон двинулся вбок, намереваясь обойти упавший стол. – Я тебя, студент, бить не буду. Я тебя сразу убью…

Тим с кошачьей ловкостью отпрыгнул в угол, сорвал со стены кубанскую шашку.

– Не подходи, Андрон! Не подходи! Башку снесу!

– Даже так?

Не спуская с Тима прищуренных глаз, Андрон осторожно отступил к двери, плавно опустил руку в карман кожаного пальто, так же плавно вытащил. В ладони зловеще блеснула сталь финки-выкидухи.

– Положи селёдку, студент, – презрительно кривя губу, проговорил он. – Метну в горло – хрюкнуть не успеешь.

– Попробуй! – выкрикнул Тим. – В капусту покрошу к е…еням!

Шашку он держал двумя руками, прямо перед собой, чуть по диагонали, как самурай свою катану, готовый отразить любой манёвр противника.

Они стояли подобравшись, набычившись – два молодых лося, готовые не на жизнь, а на смерть бороться за красавицу-важенку.

– Чего ты добиваешься? Ещё не понял, что ты тут лишний? В сторону, Андрон, в сторону, добром прошу…

– Добром?..

Неуловимым движением Андрон метнул нож в противоположный от Тима угол, угодив остриём аккуратно в горло плакатному Брюсу Ли. Ногой пододвинул чудом не упавшую табуретку, сел. Тим опустил шашку.

– В тебе добра, что в говне алмазов, – устало произнёс Андрон. – Пришёл бы, открыто, как мужик, признался – так мол и так… Что, мы бы с тобой бабу не поделили, что ли?

– Лена не баба! – выкрикнул Тим.

– Ага, мужик замаскированный! Ты иногда все-таки думай, что говоришь…

– И тебе того же! В чем это я, по-твоему, должен признаваться? Что провёл ночь с любимой женщиной? С моей, заметь, женщиной, к которой ты бегаешь тайком и от законной жены, и от неё самой, прикрываясь моим именем!

– И поэтому ты решил заложить меня?

– Что?! Я? Заложить? Тебя? Да я твоих родственничков долбаных и как звать-то не знаю!

– При чем тут родственнички? Ты меня Ленке заложил, гад!

– Ленке?! Тебе, блин, лечиться надо! За каким хреном мне тебя Ленке закладывать? Как ты это себе представляешь? Мол, извини, дорогая, мы тут с корешем, будучи де-факто на одно лицо, решили приколоться и тебя, родная, на двоих расписать. Так? Догадываешься, куда мы после этого будем посланы? Оба? Андрон крякнул и почесал затылок.

– Да… Только ведь я уже.

– Что «уже»?

– Послан. Далеко и надолго… Хотя и прибыл без опозданий, с букетом, при параде. А вместо привета – через закрытую дверь по матери. Открытым текстом.

– Ничего не понимаю… Хотя – ты сегодня к ней заезжал?

– Ну да… Как договаривались, четвёртого в четыре.

– Все ясно. Это не тебя послали, это меня послали. Она предупреждала, что к ней какие-то люди приезжают, и взяла слово десять дней не появляться и не звонить.

– Что за люди?

– А я знаю? Может, предки водоплавающие на побывку.

– И из-за предков – матюгами?

– Мы же не знаем их семейных отношений…

Андрон встал.

– Как-то получается все… сугубо ректально. Пиво будешь?

– Не отказался бы… Куда ты?

– Так за пивом же; в угловой. Заодно остужусь маленько. А ты прибери пока.

Не дожидаясь возражений, Андрон подхватил вместительную спортивную сумку и был таков. Тим вздохнул, поднял опрокинутый столик, стал собирать рассыпанные по полу бумаги. За окном плавно скрипнули тормоза.

Тим удивлённо выпрямился на очередной жалобный визг дверных петель. Привалившись к косяку, дыша тяжело и часто, стоял Андрон.

– Таньгу забыл? – поинтересовался Тим.

– Там… Лена приехала. С ней мужик какой-то. Тим кинулся к окну. В сиянии полной луны, дополняемом светом фонаря с набережной, была чётко видна непокрытая рыжая голова Тихомировой, её короткая беличья шубейка, длинные хвосты белого шарфа. Она стояла у раскрытого багажника жёлтой таксишной «Волги», оживлённо жесткулируя, общалась со склонившимся над багажником мужчиной. Лица его не было видно, только красная дутая куртка, джинсы, высокие ковбойские сапоги.

– Сюрприз-сюрприз, – пробормотал Андрон.

– А мы ответим тем же, – предложил Тим. – Выйдем к гостям вдвоём.

– Фигос под нос! Оне к вам пожаловамши, вы и разбирайтесь. А Лапин Андрей Андреич тут не при делах… Если что – я там. – Он показал пальцем вверх. – Открывай иди, не морозь гостей…

Лена впустила с собой на лестницу облако зимнего пара. Не дав Тиму и слова сказать, бодро затараторила:

– Еле отыскала тебя, подпольщик. Значит, в моем родовом гнёздышке обосновался? – Она крепко обняла его, обдав запахом французских духов, зашептала на ухо: – Тимоша, милый, прости меня за сегодняшнюю грубость, но ты был очень не вовремя.

– Да ладно, это ты извини, совсем из головы вылетело… – смущённо ответил Тим.

– Вот, познакомься.

Лена сделала шаг в сторону, и Тим оказался лицом к лицу с невысоким сухощавым бородачом в красной куртке с серебристыми простёжками. Сочетание суконной солдатской шапки, нахлобученной на хайр а-ля Оззи Осборн, и фарфорово-белозубой улыбки типа «чииз» однозначно выдавало в нем долларового иностранца, что не преминула бодрой скороговоркой подтвердить Лена:

– Это наш американский друг, доктор психологии, по-русски ни бум-бум.

– Мир, дрюжба, пьятилетка, – заверил американец и, поставив на каменную ступеньку объёмистые пластиковые мешки с эмблемой «Берёзки», протянул руку, – брэд собаччи.

Пожатие его узкой, длиннопалой ладошки оказалось на удивление крепким.

– А говоришь – ни бум-бум, – упрекнул Лену Тим.

– Ты не понял, это его зовут так – Брэдфорд Собаччи, уменьшительно Брэд, – пояснила Лена и, с ослепительной улыбкой наклонив голову в сторону американца, тоном экскурсовода громко произнесла: – Дипломированный мудак, отсосок и дятел. Дурнопахнущий козёл и недоносок слюнявый.

Тим ахнул про себя, доктор Собаччи отвесил даме галантный поклон и приложил руку к груди в знак искренности ответных чувств. Лена же без малейшей запинки перешла на английский:

– And this is the very Tim I told you about[7]7
  Тот самый Тим, о котором я тебе говорила (англ.)


[Закрыть].

– Tim's a good American name, isn't it?[8]8
  Тим – хорошее американское имя, да? (англ.)


[Закрыть]

Американец потрепал Тима по плечу, подхватил мешки, что-то спросил у Лены. Та без колебаний показала наверх, и Брэд бодро затопал по лестнице. Лена с Тимом двинулись следом.

– Объясни, что все это значит? – шёпотом спросил Тим. – Откуда этот тип взялся, и если он такой козёл, каким ты его аттестовала, зачем притащила его?

– А хавчик валютный? – искренне удивилась Лена. – Не могла ж я не воспользоваться случаем подкормить милого дружка, а то совсем исхудал.

Она довольно чувствительно ущипнула Тима за ягодицу и расхохоталась. Сверху блеющим козлиным смешком отозвался доктор Собаччи…

В трех мешках из «Берёзки» уместился походный царский пир. Выкладывая консервные банки и запаянную в плотный полиэтилен снедь, Тим с трудом успевал переводить названия – паштет из гусиной печёнки, салями «брауншвейгское» (или «брауншвейгская»?), норвежский лосось, голубой марлин, камамбер графский, оливки с анчоусами, сок апельсиновый из Греции, пиво датское баночное… Россия была представлена икрой красной, икрой чёрной, здоровенным куском белуги горячего копчения, свежими батонами из филипповской булочной и доброй бутылью экспортной «Столичной». Помимо её, родимой, имелись шотландский виски «Белая лошадь» и, судя по надписи «Fine Champagne» на красивой темно-синей коробке, заграничное шампанское.

– Неужели мы все это съедим? – Тим обвёл взглядом ломящийся стол.

– Придётся, – отрезала Лена. – Я что, зря старалась?

– Есть идея. Переведи ему, у меня с разговорным не очень… Давайте выберем, что будем есть сейчас, а остальное я отнесу в холодильник, испортится, здесь жарко.

– Makes sense[9]9
  Разумно (англ.)


[Закрыть], – согласился Собаччи, постучал пальцем по горлышку «Столичной» и пропел фальшиво, но бодро: – I'm drinking стакан водка every day…

– Лично я предпочту французский коньяк, – заявила Лена.

– А где ты видишь французский коньяк? – удивился Тим.

– Да вот же! – Она извлекла из темно-синей коробки коричневую фигурную бутылку. – Коньяк «Фин-Шампань», пятнадцать лет выдержки. Даром, что ли, сто двадцать долларов плочено?

Тим присвистнул.

Разобрались и с закусками. Остальным Тим плотно забил провизией мешок из «Берёзки», сунул под мышку «Белую лошадь».

– У нас в доме натуральный холодильник в виде неотапливаемого чердака, – сказал он Брэду. – Очень экономично, уменьшает расход электричества…

Лена перевела. Американец уважительно кивнул.

– Makes sense…

Когда Тим вернулся, Леночка бойко защебетала:

– Брэд хочет выпить за приятное знакомство. Его интересует чисто русский феномен последних лет, когда интеллектуалы сознательно уходят в сферу коммунального хозяйства. Поэты-дворники, философы-вахтёры, художники-истопники, историки-сантехники… Ты ведь в садике сантехником оформлен, так? Брэд усматривает в этом своеобразный социальный эскапизм…

– Пофуизм. – Тим кивал, не убирая с губ медовой улыбки. – Переведи этому пидору, что он меня заколебал.

– Пидор, ты его заколебал, – повторила Лена по-русски и вновь перешла на английский.

Тим понял, что она передаёт американцу их общее восхищение глубиной его проникновения в существо проблемы.

Выпили за это. Брэд – водочки с апельсиновым соком, Лена с Тимом – французского коньячку, мягкого и пахучего. Тим потянулся за толстым зелёным стеблем.

– Если рассчитываешь сегодня на оральный секс, на спаржу не налегай, – тихо предупредила Лена. Тим поперхнулся, закашлялся. Лена постучала его по спине, налила воды и, пока он пил, объяснила:

– В спарже много цинка, дорогой мой. После неё все твои выделения, включая семя, будут так вонять, что Боже мой!

– Понял… А что, насчёт секса есть перспектива? Или опять шутить изволите? Куда же мы денем твоего… хрена собачьего?

– А ты взгляни на него.

Доктор Брэд Собаччи, откинувшись на спинку кровати Андрона, мирно спал, зажав в ладони вилку с насаженным на неё прозрачным ломтиком голубого марлина.

– Слабаки эти америкашки, – сказал Тим. – Всего-то с двух коктейлей.

– Не только. – Лена дотронулась до старинного медальона на золотой цепочке, который носила на груди, надавила пальцами. Крышечка отошла, и Тим увидел крохотный флакончик с маслянистой янтарной жидкостью. – Нам, женщинам, природа не дала крепких кулаков, приходится полагаться на ловкость пальчиков и изворотливость мозгов… Шесть часов беспробудного сна бедняге гарантировано… Ну-с, приступим.

Она потянулась к его брюкам, по-хозяйски водрузила руку на гульфик.

– Погоди… – пролепетал Тим. – При нем? Она убрала руку, удивлённо посмотрела на недвижимого Брэда.

– Какая разница? Лежит статуя, совсем без …уя, рука поднята, в руке лопата. – Она осторожно вынула вилку из бесчувственной длани, с аппетитом сжевала трофейную рыбку. – Лично мне его присутствие только добавит куражу.

– Зато мне убавит. – Тим поднялся. – Помоги-ка мне оттащить его… Нет, лучше я сам. А ты приготовь, пожалуйста, пару бутербродов, рюмочку налей, положи побольше всякой зелени… Нанесём визит, только ты не удивляйся…

Он без труда взвалил на плечи субтильного доктора психологии, вынес в коридор и локтем постучался в дверь Варвары Ардальоновны.

– Андрюшенька, ты?

Она оторвалась от пасьянса, поправила очки, без удивления посмотрела на застывшую на пороге двухфигурную композицию. Даже трехфигурную – из-за плеча Тима с любопытством выглядывала Лена.

– Мам, у нас тут гости, можно, он пока у вас полежит, на батиной кровати… – монотонной скороговоркой пробубнил Тим, внося в комнату мистера Собаччи. – А мы вам гостинчиков, травки всякой…

Варвара Ардальоновна рассеянно кивнула и вновь углубилась в пасьянс. Тим уложил американца на кровать, устроил поудобнее, жестом показал Лене, чтобы поставила тарелку с угощением на столик, по правую руку от Варвары Ардальоновны. Та не обратила на Лену никакого внимания, повела носом над огурцами, спаржей и зимней клубникой, отвернулась в угол и негромко кликнула:

– Арнульфушка!

Тим тронул Лену за рукав.

– Пойдём.

Та пожала плечами, молча вышла.

– Но это же не твоя мать! – сказала она в коридоре. – Кто это? И почему Андрюшенька? И что ещё за Арнульфушка?

– Соседка это, – неохотно отозвался Тим. – Не обращай внимания, она со странностями…

Им никогда ещё так не любилось, как в эту ночь. Лена была неистова и разнузданна, как вакханка. Билась горлицей, раненой стрелой амура, влюблённой бабочкой сгорала в пожаре страсти, бешено стонала, шептала что-то нежное, задыхаясь от наслаждения, изливала на любимого потоки отборнейшей хриплой брани. Кончала мощно и многократно…

Тим лежал на влажной, скомканной простыне, опустошённый, выжатый до капли, дышал медленно, сознательно замедляя бешеный пульс. Когда сбил до приемлемой скорости, дотянулся до Лениных губ, бережно забрал сигарету – «Мальборо», блин, из того же валютного рога изобилия! – жадно затянулся.

Она приподнялась на локте и с улыбкой смотрела на него. Он улыбнулся в ответ.

– Ты, мать, превзошла саму себя. Будто в последний раз…

Она внезапно нахмурилась, вырвала у него сигарету и села, отвернувшись и кутая плечи в одеяло.

– Лен, ты что? Что с тобой?

Он протянул руку, дотронулся до растрёпанных рыжих кудрей. Она отстранилась.

– Да что, черт возьми, происходит?!

– Тим, милый, любимый мой, выслушай меня, умоляю, выслушай и постарайся понять… – Она говорила глухо, не оборачиваясь, и он видел только её раскачивающийся затылок и негустой, плавающий дымок сигареты. – Дело в том, что Брэд, он… он мой муж…

– Если это шутка, то крайне неудачная, – после долгой паузы сказал Тим.

– Это не шутка. Мы познакомились два года назад, – продолжила она, не меняя позы. – Он приехал к нам на факультет по международному обмену, читал лекции для аспирантов, вёл семинары по инженерной психологии. Я писала у него реферат, и мы… в общем, мы сошлись… А прошлым летом он был в Москве на международной конференции, там и расписались… А теперь он специально приехал за мной, послезавтра мы вылетаем в Стокгольм, а оттуда – в Нью-Йорк.

– Выходит тогда, на твоей даче, я делал предложение замужней женщине? – глухо проговорил Тим. – Господи, какой идиот… А ты – ты, Ленка, сука. Дешёвая, продажная сука! Я понимаю, если бы тут любовь, а так… За тряпки продалась, комсомольская богиня, за жрачку эту говенную!

Она резко повернула голову, в упор посмотрела на Тима.

– Ну, ударь меня, ударь. Убей, если так тебе легче будет, – сказала она свистящим шёпотом. – Только избавь от лекций по коммунистической морали. Ты же умный парень, Тим, ты же сам прекрасно видишь, в каком дерьме мы все тут живём. А дальше будет только хуже. Система в маразме. У этой проклятой страны нет будущего, а если и есть, то такое, какое и в самых страшных кошмарах не привидится! И свалить отсюда – это не просто мечта, но и долг каждого разумного человека! Долг перед самим собой, перед детьми и внуками, перед человечеством, наконец! И для этого все средства хороши… А любовь – о любви я, утёнок мой знаменитый, тоже подумала. Вот устроюсь там, обживусь, зашлю тебе какую-нибудь лупоглазую американочку с гуманитарными наклонностями…

Её монолог дал Тиму время овладеть собой, собраться с мыслями. Пригодились и уроки сенсея Смородинского. Он глянул на Лену ясно, спокойно, с ленивой улыбочкой.

– Спасибо, Тихомирова, я знал, что ты настоящий друг. Только не надо мне никакой лупоглазой американочки, не утруждай себя… Я удивляюсь тебе, ты же ведьма, ты же должна понимать, что ничего, ничего в этой жизни не бывает просто так… Ну ладно, одевайся, пошли будить твоего спутника дальнейшей жизни. Или сначала миссис Собаччи угодно принять ванну и выпить чашечку кофе?

И тут Лена упала головой на его голую грудь и горько разрыдалась.

– Я знаю, я дрянная, испорченная, я гадина… – лепетала она сквозь слезы… – Только не прогоняй меня, не прогоняй сейчас… Во имя всего, что нас связывало когда-то! Заклинаю тебя!

– Да? – Тим улыбнулся, но она не видела этой жестокой улыбки. – Во имя всего, что нас связывало – изволь! Посмотрим, что из этого получится. Предлагаю эксперимент – ты же у нас психолог, эксперименты любишь… Попробуем сделать вид, что этого разговора не было, что ты – прежняя Ленка Тихомирова, комсомольская активистка, любимая девушка одного недотепистого историка, а Брэд Собаччи – просто залётный фирмач, случайно подцепленный тобою и продинамленный по полной программе. Мне нужно десять минут на повторное вхождение в образ пылкого любовника. Тебе этого времени достаточно?

Она подняла голову и с вызовом посмотрела на него.

– Более чем… любимый.