Текст книги "Абьюзивная личность. Насилие и контроль в близких отношениях"

Глава 3. Научение абьюзивности

В 1963 году небольшая группа детей детсадовского возраста приняла участие в исследовании, которое радикально изменило психологию. Детей распределили по разным группам, первая из которых смотрела на то, как ребенок их возраста агрессивно нападает на надувную куклу Бобо, второй показывали фильм, в котором то же самое делал взрослый, третья группа смотрела мультфильм, в котором был агрессивный персонаж, а четвертая – вообще ничего не смотрела. Вскоре после этого детей подвергли легкой степени фрустрации. Фрустрированные дети, которые ранее видели проявления агрессии, вели себя более агрессивно, чем дети из контрольной группы.¹ Мониторинг исследования, проведенный психологом Альбертом Бандурой, показал, что взрослые, имеющие высокий статус, были самой эффективной «моделью» агрессии и что легче всего научение происходило у зависимых детей.² Если ребенка наказывали за агрессивное поведение, то тот просто начал сдерживать агрессию в присутствии наказывающего родителя. Агрессия загонялась внутрь и проявлялась в отсутствие родителя. У агрессивных мальчиков-подростков были отцы, которые дома сурово наказывали их за агрессию.³ Парадокс состоял в том, что родители добивались именно того, от чего пытались избавиться.

Исходя из более ранних экспериментов по научению на животных, теория социального научения анализирует приобретение привычек (хронических повторений определенных действий). Начав изучать подобным образом человека, теоретики социального научения обнаружили, что основным механизмом научения у людей служит наблюдение. С точки зрения теории социального научения, физическое насилие является привычкой, выученным способом справляться со стрессом. Если благодаря насилию удается снизить стресс или устранить обстоятельства, его создающие, привычка постепенно закрепляется и становится более устойчивой. Такой успех обеспечивает «подкрепление», поддерживающее привычку. Поскольку паттерн подкрепления, как правило, повторяется, привычка максимально закрепляется. Регулярное подкрепление – самый мощный из известных паттернов, вне зависимости от того, чему человек хочет научиться: играть в гольф (10 удачных ударов / 100 неудачных ударов за раунд), играть в игровые автоматы или устанавливать мощные эмоциональные связи на основе насилия, сопровождающегося регулярным подкреплением.^4–7

Через понимание «триггеров» и подкреплений, приводящих к приобретению этой привычки, от нее можно «отучиться» или изменить ее. Принципы социального научения, как мы с вами увидим, легли в основу первых терапевтических групп для абьюзивных мужчин. Цель терапии состояла в том, чтобы мужчины проанализировали собственное использование гнева и абьюза и научились иным способам выражения гнева.

Любая привычка состоит из трех аспектов, или компонентов, которые объясняют ее устойчивость: первый – причина возникновения привычки, второй – «провоцирующий фактор» (событие, являющееся триггером), третий – регулятор (реакции на привычку, которые либо ослабляют ее, либо поддерживают). Одной из причин возникновения привычки может являться само наше тело, доставшееся нам от рождения. Большие мускулистые мужчины по определению будут чаще получать подкрепление за физические действия, в том числе насилие. Они могут еще в детстве научиться тому, что конфликты можно разрешать с помощью агрессии. Однако подобные причины только ограничивают или создают возможность подкрепления. Мускулистые мужчины не приобретают склонность к физическому насилию по наследству – им достается лишь тело, благодаря которому вероятность успешности их физических действий более высока. Как только человек получил подкрепление применения физической силы, скорее всего, он повторит эти действия. Исследования как с людьми, так и с животными показывают, что действия, получающие подкрепления, повторяются. Случайное подкрепление (подкреплением считается то, ради чего подопытное животное будет давить на кнопку, а применительно к людям – то, ради получения чего мы готовы прилагать усилия) усиливает склонность к выполнению действия, и таким образом происходит развитие привычки.

К примеру, уровень активности, телосложения и мускулатура наследуются и рассматриваются как: 1) ограничивающие типы потенциально возможных агрессивных реакций и 2) влияющие на скорость научения. Унаследованное мускулистое тело как таковое не будет определять степень агрессивности, а только создавать потенциальную возможность для научения и получения подкрепления. Таким образом, теория социального научения признает наличие биологических факторов, воздействующих на поведение (см. таблицу 3.1). На научение может влиять эффект физического владения, обуславливающий вероятность того, что агрессивные реакции получат подкрепление. Разумеется, это совершенно не означает, что крупные мускулистые люди склонны к насилию. Просто мы имеем дело с более высокой вероятностью, что большие размеры станут приводить к подкреплению физической агрессии. Такие факторы, как совесть, эмпатия и самоконтроль, тоже будут влиять на развитие агрессивных привычек.

Таблица 3.1. Анализ поведения с точки зрения социального научения

Примечание. Из Бандура.² Copyright 1979 by Hans Toch. Воспроизводится с разрешения правообладателя.

Причины агрессии

Причины агрессии включают в себя наш самый первый опыт наблюдения действий других людей (научение через наблюдение) или проверку действия (подкрепляемое действие). Разумеется, любой человек, растущий в условиях современной «цивилизации», становится свидетелем насилия.

Каждый год в телепередачах и видеоиграх совершаются тысячи убийств, а в боевиках показывают насилие, смерть и безумие. Согласно теории социального научения, научение через наблюдение остается одним из главнейших факторов приобретения привычки. Раньше часто говорили о том, что телевидение может повышать уровень агрессии, что мужчины, в детстве смотревшие фильмы с применением насилия, с большей долей вероятности будут привлекаться к уголовной ответственности за серьезные нарушения по достижении 30-летнего возраста.⁸ Разумеется, есть и другое мнение: предпочтения при просмотре телепередач и криминальное поведение не имеют причинно-следственной связи и являются результатом склонности к насилию. Такая предрасположенность может быть генетической и приводить как к выбору телепередач, где показывают насилие, так и к преступным действиям в дальнейшем. Сторонники теории социального научения, в свою очередь, отвечают, что даже в тех случаях, когда экспозиция наблюдаемой агрессии не является выбранной добровольно, степень поведения с применением насилия все равно повышается. Это может быть связано с тем, что Роуэлл Хьюсманн называет приобретением агрессивных когнитивных сценариев – схем или программ агрессивного поведения, выученных через наблюдение.⁹ Эти схемы включают в себя оценку того, насколько возможно контролировать другого человека, каковы шансы на успех и что последует за применением агрессии – вознаграждение или наказание. В случае применения насилия между супругами под вознаграждением обычно подразумевается победа в борьбе за власть или «выпускание пара». Наказанием может быть все что угодно: от вмешательства полиции до того, что партнер может навсегда уйти, или до своей собственной эмоциональной реакции на применение насилия (например, вины или стыда). Все же есть вопросы, на которые данный подход не может дать ответ: почему наблюдение насилия должно повторяться многократно, если ударить какого-то очень просто и такое действие должно выучиваться быстро. Помимо этого, «сценарий» агрессии может искажаться, если человек приходит в ярость. Исследования процесса социального научения, обычно проводившиеся исключительно с благословения университетского комитета по научной этике, не смогли доказать, что у субъектов исследований возможно вызвать такую степень ярости или возбуждения, которая характерна для насилия в близких отношениях.

Если ребенок видел насилие в собственном доме между родителями, это оказывает куда более серьезное влияние на поведение в близких отношениях, чем безличное насилие по телевидению. Проведя общенациональное исследование, Мюррей Страус смог показать, что мужчины и женщины, ставшие свидетелями драк между родителями, в три раза чаще нападали во взрослом возрасте на своих супругов.^{10, 11} Этот показатель повышался с 10,7 до 35 %, если мужчины и женщины стали свидетелями насилия в детстве.* Если ребенок видел, как его родители бьют друг друга, то риск того, что он станет применять насилие по отношению к партнеру в браке или же сам окажется жертвой насилия, возрастает в три раза. Однако исследование Страуса просто выявило корреляцию или наличие связи между этими двумя показателями. У детей, ставших свидетелями насилия, потенциально были и другие причины применять насилие во взрослом возрасте: более бедные семьи, они и сами вполне могли подвергаться насилию со стороны кого-то из родителей, у семей было недостаточно социальной поддержки, они в целом были более «дисфункциональны». Наличие этих других факторов более вероятно в семьях, где родители бьют друг друга; следовательно, они оказывались смешаны (или перепутаны) с фактом наблюдения ребенком насилия в детстве. К тому же генетическая предрасположенность ребенка тоже могла быть одной из вероятных причин.^{11, 12} Если ученый предпочитает смотреть на вещи узко и предметно, то такое естественное «смешение» потенциальных причин взрослого насилия представляет собой проблему. Результатом стали дебаты о степени и значении того, что называется «трансгенерационной передачей» – то есть передачей степени насилия следующему поколению. Родители, применяющие насилие, разумеется, увеличивают «риск» того, что и у их детей будут отношения, в которых станет применяться насилие. Однако так происходит не со всеми. Несмотря на насилие между родителями, большинство детей во взрослом возрасте сами не применяют насилие.¹⁰ Возможно ли, что присутствуют еще какие-то факторы, связанные с наблюдавшимся или пережитым физическим насилием, которые повышают риск абьюзивного поведения во взрослом возрасте?

Необходимо принять во внимание и еще одну точку зрения совершенно иного характера. Похоже, что агрессия занимает важное место в жизни человека с раннего детства. На основании обзора исследований, в которых приняли участие родители, учителя и сверстники, Трамбле и Нагин¹³ обнаружили, что пик вспышек агрессии приходится на дошкольный возраст (около 18–42 месяцев), а затем начинает снижаться. В столь раннем возрасте большинство людей уже имеют опыт применения агрессии, а, следовательно, если приобретение агрессии и происходит через подражание, то в первые два года жизни, а не в более позднем возрасте в силу влияния средств массовой информации. Однако поскольку все дети проявляют агрессию на столь ранней стадии, Трамбле и Нагин задались вопросом, играет ли здесь наблюдение настолько большую роль. Они пишут следующее: «Если модели физической агрессии и оказывают влияние, то, скорее всего, через снижение скорости, с которой дети учатся не применять физическую агрессию. Действительно, снижение частоты проявлений физической агрессии с возрастом указывает на то, что абсолютное большинство детей с возрастом учится не применять физическую агрессию»³ (с. 94). По мере того как с возрастом проявлений физической агрессии становится меньше, растет использование вербальной и косвенной агрессии, а следовательно, дело не в снижении количества «факторов, провоцирующих агрессию», или агрессивных действий, а в изменении форм выражения агрессии.† Сначала мы учимся обуздывать агрессию, а потом выражать ее в более социально приемлемых формах.

Другой основной способ приобретения привычек – самообучение, или метод проб и ошибок. Джеральд Паттерсон управляет Центром обучения в Орегоне, который специализируется на работе с трудными подростками через систематическое применение принципов социального научения. Паттерсон и его коллеги тщательно исследовали поведение агрессивных мальчиков. Однажды они наблюдали за мальчиками, которые изначально вели себя в школе пассивно.¹⁴ Одни мальчики держались подальше от неприятностей, сторонясь других детей, оставались пассивными, избегающими и неагрессивными. Другие пассивные мальчики время от времени оказывались втянутыми в драку. Одни проигрывали, их избивали, и тогда они оставались пассивными и субмиссивными. Другим время от времени удавалось избегать нападений и давать обидчикам отпор – и тогда с ними происходило нечто странное. Они не только научались использовать агрессию как тактику защиты, но и переходили в нападение и начинали сами искать поводы для драки, вели себя по закону джунглей в ситуациях, которых раньше пытались избегать. Этот тип научения называется метод проб и ошибок. Он постепенно «формирует» поведение, сужая его до некой привычной формы. Репертуар решения проблем определенного типа становится крайне ограниченным. Любые конфликты «автоматически» и быстро приводят к выученной привычке: гневу и угрозе агрессии.

Существует интересная статистика по травле в школе, которая повторяет данные по агрессии среди взрослых. Мальчики, которые устраивают травлю, как правило, выбирают в качестве жертв других мальчиков, а девочки склонны травить в равной степени как мальчиков, так и девочек.¹⁵ Девочки более склонны к научению «социальной агрессии» (злые слухи и сплетни, исключение из группы), поскольку такие проявления менее заметны, чем физическая агрессия мальчиков. Однако авторы исследований по наблюдению в естественных условиях приходят к выводу, что есть очень «много пересечений» (по форме и частотности) между проявлениями агрессии у девочек и у мальчиков. Эти новые открытия ставят перед нами вопросы: как девочки научаются социальной агрессии? приобретается ли она через те же процессы наблюдения, как и физическая агрессия? На данный момент мы крайне мало знаем о развитии женской агрессии – известно лишь, что девушки, отличающиеся «антисоциальным» поведением в 15-летнем возрасте, становятся агрессивными матерями и женами.^{16, 17} Арчер показал, что во взрослом возрасте мужчины более агрессивны в физическом отношении, чем женщины, однако их агрессия, как правило, направлена на других мужчин. При рассмотрении агрессии, направленной именно на представителей противоположного пола, оказалось, что женщины ведут себя более агрессивно, чем мужчины. Разумеется, научение методом проб и ошибок не является единственной причиной или, по выражению Альберта Бандуры, «механизмом приобретения». Механизмом приобретения может быть и популярная реклама. В 1950–1960 годы в комиксах для мальчиков была популярна реклама с участием культуриста Чарльза Атласа. В форме комикса в этой рекламе изображался худощавый мужчина на пляже, которому бросает песок в лицо более накачанный соперник. Он приходит домой, накачивает мышцы по системе тренировок Чарльза Атласа, возвращается на пляж и дает сдачи обидчику. Его девушка под впечатлением от произошедшего восхищенно щупает его бицепс.

Данные процессов социального научения в первую очередь сосредотачивались на том, какой процент подвергшихся насилию детей, вырастая, начинает применять насилие к собственным супругам или родителям. По результатам ретроспективных исследований таких оказалось около 40 %. Психолог Кэтрин Уидом проанализировала все имеющиеся данные по этому вопросу и пришла к выводу, что если ребенок подвергся насилию, то шансы, что он станет абьюзивным родителем, возрастают, однако прямой или простой взаимосвязи здесь обнаружить невозможно.¹² Слишком много подобных исследований были по сути ретроспективными: ученые изучали группу абьюзивных родителей, проясняли их анамнез и определяли процент, подвергавшийся насилию в детстве. Как правило, показатели оказывались довольно высокими. Однако этот подход имеет некоторые ограничения, потому что таким образом мы ничего не узнаем о том, сколько детей, столкнувшихся с насилием в детстве, не стали абьюзивными родителями. Поскольку ретроспективные исследования в качестве выборки использовали группу абьюзивных родителей, неабьюзивные родители сразу же «выпадали» из поля зрения ученых. Вследствие этого уровень виктимизации в детстве неабьюзивных родителей неизвестен. Пытаясь исправить это досадное упущение, Уидом провела проспективное исследование с помощью мониторинга жертв насилия в детстве спустя много лет, чтобы выяснить, попадали ли они в группу риска применения насилия во взрослом возрасте. Оказалось, что подвергшиеся насилию дети чаще совершают преступления с применением насилия, особенно дети мужского пола. Даттон и Харт ¹⁹ показали, что тип насилия (сексуальное, физическое) также связан с типом совершаемых в будущем уголовных преступлений.

Детский психолог Байрон Эгеланд из университета Миннесоты также провел проспективное исследование в поисках ответа на этот вопрос.²⁰ В этом исследовании был проведен мониторинг группы подвергшихся насилию до того, как они прибегли к насилию во взрослом возрасте. Это крайне важное методологическое изменение, поскольку оно устраняет ретроспективное искажение. Эгеланд обнаружил, что 40 % в его проспективной выборке оказались абьюзивными (например, жестоко обращались с детьми).

Обычно из подобных исследований делают два вывода. Первый состоит в том, что опыт насилия или присутствия при насилии повышает вероятность того, что и сам человек будет склонен к абьюзу Второй – что большинство подвергшихся насилию детей сами к нему впоследствии не склонны. Разумеется, никакого противоречия между этими выводами нет. Результаты исследований означают лишь то, что моделирование насилия или наблюдение за насилием оказывают влияние на степень абьюзивности во взрослом возрасте, однако не в полной мере определяют, станет ли человек абьюзивным. Теория социального научения говорит о том, что люди могут приобрести способность действовать агрессивно через наблюдение, но что эта способность не будет переходить в действия, если во взрослом возрасте насилие не станет выполнять никакой функции. У многих подвергшихся насилию детей во взрослом возрасте могла просто не возникнуть потребность применить насилие или не представился случай. У некоторых был длинный список так называемых защитных факторов – позитивных событий, которые могли скомпенсировать ранний негативный опыт. Удалось выявить некоторые из таких защитных факторов: наличие хотя бы одного поддерживающего взрослого во враждебной среде в раннем детстве, наличие эмоциональной поддержки в семье во взрослом возрасте, психотерапия в подростковом возрасте или юности.²⁰

Научение физическому насилию кажется относительно незамысловатым в силу того, что есть доказательства наличия возможности научения: сам факт абьюза. Однако при попытке применить процессы социального научения к научению абьюзивности в близких отношениях возникают некоторые проблемы. Во-первых, несмотря на то, что довольно легко научиться сжимать кулаки и наносить удары, эмоциональная абьюзивность представляется куда более сложным явлением. Как моделируется нахождение слабых мест партнера, если у всех людей эти слабые места разные? Откуда абьюзивным партнерам известны самые уязвимые точки супругов? Наблюдали ли они за тем, как их родители эксплуатируют те же слабости во взаимоотношениях друг с другом? Почему практически все абьюзивные мужчины в англоговорящих странах используют одни и те же слова для вербального абьюза партнеров (bitch «сука», slut «шлюха», whore «проститутка», cunt «пизда». – Прим. пер.)? Почему большинство этих мужчин никогда не пользуются подобной лексикой при посторонних? Почему абьюзивность так часто сопровождается крайней степенью ревности и избеганием вины? Являются ли эти качества личности выученными? Имеющиеся данные не позволяют нам дать ответы на эти вопросы. Другая проблема заключается в отсутствии доказательств, что мужчины обучаются абьюзивности по отношению к женщинам, чтобы быть способными отразить физическое нападение. Есть ли какой-то общий набор чувств у мальчика, ставшего жертвой школьного хулигана, и у мужчины, который ссорится с женой? И тот и другой могут ощущать беспомощность и бессилие. Кажется, что мужчины чувствуют бессилие, ощущают угрозу, боятся потерять контроль во время конфликта с интимным партнером. Однако если мы предположим, что триггером насилия выступает не измеримое внешнее событие, а переживаемое внутри чувство, то нам придется выйти за рамки изначальной гипотезы «стимул – реакция».