Текст книги "Инквизиторы"

Глава 21

Я пробудился, когда яркий солнечный луч уперся в мою физиономию отвесно и начал припекать не на шутку. Подле меня безмолвно стояла Франческа Диллман.

– Счастливчик: можешь уснуть в любое время, при любых обстоятельствах, – вздохнула она.

– Долгие годы упражнений... Я уселся, протер глаза, потянулся и принялся отряхивать одежду от приставшего сора.

– Война окончилась? Можно разбегаться по домам? Франческа улыбнулась:

– Кажется, нет. Ведутся великие маневры. Сначала изрядно постреливали, но уже с полчаса все тихо.

Поглядев на меня с неподдельным лукавством, доктор Диллман сказала:

– Удивлена, что ты не мчишься на подмогу Джеймсу.

– Какого лешего? Нужна ему подмога волка-одиночки! Сражения в солдатском строю не по моей части. На несколько секунд мы умолкли.

– Счастливое воссоединение супругов состоялось? – полюбопытствовал я.

Собственно, спрашивать было излишне. Лицо Франчески буквально светилось от счастья. Высокая, подтянутая, ученая и очень самостоятельная дама... Только сейчас она казалась влюбленной школьницей, весьма напоминая воспрявшую в последние несколько часов Глорию-Джин Патнэм.

Что ж, надлежало признать: моей невзрачной персоной Франческа интересовалась мимолетно, вынужденно, поверхностно. Мы разделили полдюжины приятных ночей, но и только. Что ж...

– Состоялось, – уведомила доктор Диллман весьма застенчиво. И продолжила со всевозможной поспешностью: – О, Боже! Ведь я думала, Мэтт, что уже потеряла его1 После минувшей ночи Монтано как пить дать отыгрался бы на заложнике... Я шла по тропе, глотала слезы и думала, думала: как же теперь жить? Без него... А потом увидела этот милый, великолепный джип!

– Слушай и запоминай, – прервал я. – Твоего Арчибальда никто никогда не выкрадывал. Заруби на носу, и ему зарубку сделай: глубокую, надежную. Ибо, если история с похищением выплывет наружу, люди зададутся резонным вопросом: а твоя роль в освобождении мужа к чему сводилась? Именно таких вопросов избегать надобно. Любой ценой.

– Мэтт, но...

– Веди себя спокойно, и все образуется. Рикардо Хименесу и Освободительной Армии Коста-Верде приписывают сотни похищений. Хименес великолепно сумеет позабыть об Арчибальде, ибо недоставало еще выслушивать наветы: украл американского археолога, чтоб миллион долларов заграбастать... Сам поговорю с предводителем повстанцев. А если твой муж будет вести себя тише воды, ниже травы, никому и в голову не стукнет любопытствовать, как он вообще очутился в Коста-Верде вместо Каньона-де-Шелли. Скажем, доктор Диллман прилетел в Копальке, желая сделать жене приятный сюрприз. Прибыл на место раскопок – ни изыскательской группы, ни жены. Пусто. Франческа нахмурила брови.

– Доктор сунулся туда, метнулся сюда, кое-кого из старых знакомцев порасспрашивал и выяснил подобие истины. Нанял проводника: указать лагерь Монтано. И чуть не схлопотал пулю, потому что Люпэ счел его шпионом. По счастью, среди bandidos началась распря, Монтано пал от руки Хименеса, который отказывался верить, будто соратнички пробавляются обыкновенным разбоем. А поверив и убедившись, укокошил виновника и помчался в Лабаль, освобождать невинно пострадавших. Заодно и Арчибальда прихватил. Уразумела? Заставь уразуметь супруга.

Ответила Франческа отнюдь не сразу.

– Ты невзлюбил Арчи, верно? – сказала она минуту спустя.

– Обладая столь просвещенными извилинами, – желчно промолвил я, – нетрудно и догадаться: я не пылаю нежностью к человеку, числящемуся твоим благоверным.

Положив руку на мое запястье, женщина шепнула:

– Прости, Мэтт...

– Прощаю. А теперь возьми-ка вот это. Вырвав из блокнота с фотографическими записями листок, я черкнул на нем несколько цифр и протянул Франческе.

– Запомнить и уничтожить. Если впоследствии возникнут неприятности, если покажется, что я сумею помочь, позвони по указанному номеру. Не застанешь на месте, попроси передать сообщение и оставь собственный номер.

Я поколебался.

– Всякое случается... Вдруг мои необычайные таланты придутся кстати?

Проворно помотав головой, Франческа выпалила:

– Нет-нет!.. И потом... Ты уже столько для меня сделал... Неловко просить о большем.

– Тьфу! – сказал я. – Представь на минутку, что муженек потеряется вновь, и понадобится выручить? Неужто будешь рисковать его бесценной шкурой лишь потому, что не решишься обратиться к человеку, способному исправить положение вещей?

Франческа улыбнулась:

– Ты сегодня по-настоящему ядовит. Хорошо, запомню и уничтожу. Спасибо, милый...

– И еще. Ты, конечно же, не послушаешься, никто не желает подчиняться разумным советам... Но все равно. Пожалуйста, не выкладывай своему Арчи того, что ему вовсе не обязательно знать. Если уже не выложила, разумеется...

Чуть виноватый взгляд Франчески безошибочно уведомил меня: еще не приступала к исповеди. Ни места надлежащего не было, ни времени. Да и настроения, пожалуй. Но ждет не дождется, когда же сможет, наконец, честно и до конца излить возлюбленному переполняемую чувством вины душу.

– Он должен понимать происходящее лишь в общих чертах, дабы уберечь тебя от возможных затруднений дома. Но касаемо некоторых требований, выставленных Люпэ де Монтано, и неких ночных похождений, Арчи не должен подозревать ничего. Понимаешь?

– Понимаю, только...

– Я видел твоего Арчи. Поверь: подобное признание будет целебно для души и губительно для супружества.

– Senor Helm?

– Si, yo soy Helm.[14]14
  – Да, я – Хелм (исп.).


[Закрыть]

Солдат уведомил, что El Jefe Menor[15]15
  Младший Вождь (исп.).


[Закрыть] жаждет видеть мою скромную особу, а я, ответив немедленным и учтивым согласием, двинулся в указанном направлении.

Миновало минут сорок после бурной и весьма огнестрельной встречи на просеке. Джим, возглавивший людей Рикардо, уже отправился вспять, и звуки оживленной перестрелки были весьма впечатляющи.

Хименес обнаружился ярдах в трехстах от нас, по направлению к Лабалю. Он устроился в хромированном кресле и не без видимого облегчения давал отдых слабым ногам.

Я воздел правую ладонь, изображая голливудского индейца:

– Хау, о великий Младший Вождь! Внемлю речам твоим!

Сперва Рикардо чуть не оскорбился, ибо латинская раса принимает воинские чины и революционные титулы весьма серьезно. Все же минуту спустя он успокоился, ухмыльнулся и произнес:

– Ничего забавного. Отца, бывшего президента, называют El Jefe Mayor[16]16
  Старший Вождь (исп.).


[Закрыть], а меня произвели в младшие... Послушай, Мэтт, вы и впрямь понятия не имеете, кто следовал по пятам?

– Ни малейшего.

– К нам выслали парламентера. Его подстрелили сгоряча, но, по счастью, не убили. Говорить он будет лишь с господином Мэттиасом Хелмом. Сиречь, Мэттью Хелмом... Кто бы это мог проведать о настоящем имени Сэма Фельтона, да еще из джунглей не выбираясь, а?

Голос Рикардо звучал невозмутимо, но глаза приняли выражение весьма подозрительное.

– У меня полно знакомых во всех уголках земли, – ответил я, пытаясь понять, что, собственно, происходит. – И друзей, и врагов. Правда, врагов неизмеримо больше. Где парламентер?

С минуту Хименес безмолвствовал, смотря очень пристально и внимательно. Потом вздохнул.

– Bueno, amigo. Я имею глупость верить тебе. Когда-нибудь погибну из-за собственной наивности. Но прошу: выясни суть вопроса и, если можно, положи конец идиотской стрельбе, пока моих людей не потрепали.

Впервые за все время я подумал, что революция, затеянная в Коста-Верде, чего доброго, может и успехом увенчаться... Парень, сидевший в хромированном самоходном кресле, был разумен и отнюдь не безразличен к участи подчиненных.

– Ограничения имеются? – полюбопытствовал я. Рикардо помотал головой.

– Действуй, как сочтешь нужным. Или прикажи перебить, или отпусти подобру-поздорову. Сам решишь.

– Удавиться впору! – зарычал вспотевший, злой, но тем не менее казавшийся необъяснимо довольным и оживленным Джеймс Патнэм. – Сборище необстрелянных юнцов! Единственный сержант, понимающий по-английски, хлопочет возле раненого... Плевать! Что случилось?

– Да ничего, просто явился на вас поглядеть, себя показать... Кого изничтожаем?

– Не знаю. Спроси у почтенного пришельца: тебе, наверное, представится... Они залегли в руинах, а это, по сути, готовые огневые точки, неплохо сооруженные мельмеками, да временем усовершенствованные... Ребята молодцы, я ругаюсь просто для порядка. Зелены, конечно, а все-таки на курки нажимают исправно и драться готовы, как бешеные. Не то, что молокососы, которых мне присылали во Вьетнаме. "Ах, негуманно, ах, неэтично..."

Джеймс поморщился.

– Пойдем.

За стволом весьма почтенного дерева лежал раненный парламентер. Грязно-зеленая хлопковая рубаха набухала кровью, лицо перекосилось от боли.

– В Коста-Верде, – сказал Джеймс, – о белых флагах, сдается, не слыхивали. Он махал тряпкой вовсю, но тем не менее... Сам видишь. Я склонился.

– Como se llama su jefe?[17]17
  – Как зовут вашего командира? (исп.).


[Закрыть]

Парламентер попытался произнести имя, понял, что ужасный выговор не дает мне возможности уразуметь слово, и пояснил по-испански:

– Pie de metal.[18]18
  Металлическая ступня (исп.).


[Закрыть]

– А-а-а, – молвил я несколько мгновений спустя. Уж больно внезапной была новость. Потребовалось время, дабы осмыслить услышанное.

– Кто? – не вытерпел Джеймс.

– Ты с ним не знаком. Дай-ка белый флаг и вели солдатне взять винтовки на предохранители. Я не хочу разделить участь этого бедолаги. Ждите, скоро вернусь. Надеюсь...

Я продирался по тропической чаще, направо и налево рубя лианы и колючие ветви отточенным и увесистым мачете. Никакого иного оружия при мне не было. Такова судьба, угрюмо размышлял я: вечно попадаешь меж двух огней. Позади – нервные бойцы Хименеса, впереди – насторожившиеся люди Бультмана...

Пробившись ярдов на сто с небольшим вперед, я очутился у прогалины, по другую сторону которой виднелись каменные руины. Тщательно выставил белый флаг. И воззвал:

– Эгей, Pie de metal! Мистер Бультман! Откликнись!

Позади послышался голос:

– Bitte, Herr Helm,[19]19
  – Пожалуйста, господин Хелм (нем.).


[Закрыть] уроните мачете. Ваша сноровка в обращении с лезвиями есть общеизвестная... Речь лилась весьма спокойно.

– Благодарю. Можете повернуться. Где Грегорио?

– Черт, – сказал я, – вы же слыхали стрельбу. Приношу извинения, у нас не самые дисциплинированные на свете войска. Даже меня поначалу обстреляли. Грегорио жив, о нем заботятся, но от любых обнадеживающих замечаний воздержусь.

Бультман осторожно приближался, держа наизготовку старый вальтер-Р38, оружие, сменившее когда-то в немецкой армии заслуженный, овеянный немеркнущей романтикой парабеллум. Вальтер гораздо лучше, во всяком разе, спусковой механизм не такой ужасный, как у парабеллума.

"Н-да, – подумал я, – немец и впрямь отдаленно смахивает на расплывчатые, нерезкие фото, хранящиеся в архиве. Высокий, худощавый ариец из предвоенных гитлеровских фильмов; приглядный и подтянутый субъект, хотя и не очень молодой. Светлые, коротко стриженные волосы, пятнистый комбинезон..."

Впрочем, у Бультмана и Франчески Диллман имелась общая черта: и доктор, и наемник выглядели бы элегантными аристократами, даже надев устрашающее рубище, вретище и рванье.

– Думал, ты уже промышляешь в Чикаго, – сообщил я.

– И о Чикаго разведали?

– А зачем же ты еще сдался Раэлю? Местные убийства блистательно вершит господин Эчеверриа.

– Вот с какой стати на меня объявили охоту, – произнес Бультман. Говорил он почти без акцента, но фразы иногда строил не вполне правильно. – Да, ваше агентство не сумело действовать незамеченным. Хочешь помешать моему чикагскому заданию?

– Ни за что на свете! Буду лишь приветствовать: по соображениям как служебным, так и личным; личные, сознаюсь честно, преобладают.

– Тогда поясни, для чего приехал в Коста-Верде, если не за моей головой.

– Вообще-то, – молвил я задумчиво, – посылали меня по твой скальп, и секрета здесь нет. Однако дозволили действовать сообразно создавшемуся положению, решать самому: останется Бультман в живых или это излишне. Вот и решаю: останется. Если подымет правую руку и произнесет несколько слов... Да не смотри с эдаким прищуром! Я безоружен, а в кустах наверняка залегли двое-трое твоих автоматчиков!

Поколебавшись, Бультман ухмыльнулся:

– Ни бельмеса не понимаю, но ладно... Переложив пистолет в левую руку, он воздел правую.

– Прекрасно, – сказал я. – Теперь клянись всем, что для тебя свято: никогда, нигде и никому не проговорюсь, какая именно служба просила устранить кровопийцу Фиделя Кастро.

– Ach, – раздраженно процедил Бультман, – это же просто глупо! Хуже телевизионного фильма! Смехотворно!

– Понимаю, – согласился я. – Сам так считаю. Но, коль скоро это глупо и смехотворно, значит, и вреда не будет поклясться? Правда?

– Хелм, это идиотизм! Я безо всяких клятв отродясь не выдавал заказчиков.

– Сделай милость, произнеси торжественное обещание. Рассматривай его, как личное одолжение мне. Секунду спустя немец осклабился:

– Хорошо. Клянусь и присягаю.

– Danke schon, – с облегчением отозвался я. – Теперь твое вечное и надежное молчание обеспечено, а приказ именно к этому, в сущности, сводился.

Поглядев друг другу в глаза, мы дружно рассмеялись.

– Коставердианская миссия Мэтта Хелма завершилась, – уведомил я. – Полным успехом. Выкладывай, как попал в эти богомерзкие джунгли, зачем крадешься по пятам и отчего не нападал раньше, ринувшись по дороге во всю прыть? В группе только трое надежных людей, считая меня самого, а ты, насколько разумею, ведешь не меньше взвода коммандос.

– До президента, – сказал Бультман, – дошло известие о похищенных американцах. Раэль запрыгал от беспокойства, точно таракан, угодивший на сковороду. Перепугался, что заложников перебьют, а дядюшка Сэм разгневается и урежет помощь Коста-Верде. А то и начисто прекратит ее. Кому надобен президент, не умеющий в собственной стране порядок наводить? А отдать партизанам выкуп он тоже не желал. Нельзя же снабжать противника целым миллионом долларов.

– Ага, значит, курьера просто задержали в Санта-Розалии, покуда ты набрал ударный отряд из наиболее закаленных десантников и бросился нам на выручку?

Бультман кивнул.

– А вдобавок Раэль обещал крупное вознаграждение за голову Люпэ де Монтано, если мне повезет. Мне повезло, но лишь наполовину: Монтано пал, однако не от моей руки. Выяснилось, что заложников прячут в Лабале и охраняют сравнительно малыми силами. Я помчал туда и обнаружил только груду мертвецов. Под аркой, Хелм, кто-то подрался на славу. Замечательно подрался. Не ты ли сам?

– Насыщенный выдался вечерок, – молвил я уклончиво. – И потом ты пустился вдогонку, по следам?

– Ja, чтобы защитить в дальнейшем. Я полагал, вы просто имели быть захвачены другой партизанской шайкой... Подкрадывался, выжидал удобный миг... А нарвался на засаду. И устроенную по всем правилам, кстати. Пришлось немедленно вступать в бой.

– Отриньте геройство, сударь, – усмехнулся я. – Ты профессионал. Тебе не погибать со славой надобно, а жить с удовольствием. Допустим, я устрою так, что вся честь освобождения американских бедолаг будет принадлежать господину Бультману. Поможешь мне за это обустроить одно хитрое дельце?

Глава 22

Двумя днями позже я сидел в гостиничном номере, посреди Санта-Розалии, дожидаясь вместе с остальными, пока латиноамериканские бюрократы и североамериканские дипломаты договорятся по щекотливому поводу, который мы предоставили. Зазвонил телефон, и голос нашего коставердианского резидента (резидент, вопреки убеждению покойной Миранды, наличествовал, только об этом не знал никто) уведомил: отсутствие доктора Арчибальда Диллмана замечено в Каньоне-де-Шелли, уже поднялся великий шум и гвалт; а сведения, которые просил я, добыты и будут исправно вручены чуть погодя.

– Вы, кстати, спрашивали, не объявлялся ли Бультман в El Palacio de los Gobernadores, – продолжил парень. – Нынче поутру вышел оттуда, побеседовав с Энрике Эчеверриа и самим El Presidents.

Глядя в заливаемое солнцем окно, я скривился:

– Возможно, это к добру. Или нет; но тогда Бультман окажется худшей сволочью со времен Иуды. Присматривайте за ним на всякий случай. Спасибо.

Временно оставаясь не у дел, я спустился по лестнице и решил пропустить приличный коктейль на площадке возле плавательного бассейна. Кое-кто из товарищей по минувшим несчастьям плескался в голубовато-зеленой, насыщенной хлором воде. Я устроился на весьма неудобном стуле, за столом с прозрачной плексигласовой крышкой, заказал напиток и быстро получил просимое. Поболтал в бокале соломинкой, позвенел тающими ледяными кубиками, попробовал. Банановый дайкири оказался неожиданно хорош.

– Нехудо подкрепиться с утра пораньше! – раздался жизнерадостный голос Глории Патнэм. – Только не много ли будет?

– Завтрак, обед и ужин, слитые воедино, – уведомил я. – Превкуснейшая штука. Хотите попробовать?

– Хорошо, закажите еще бокал.

В простом черном купальнике Глория выглядела великолепно. Усевшись напротив, она посмотрела мне прямо в глаза.

– Нужен совет, Сэм. Разумный и добрый. Дадите?

– Постараюсь, – ответил я. – Но сперва чуток выпейте, ибо не знаю, с какой стати взялись волноваться.

Принесли второй коктейль, и Глория-Джин исправно последовала моему наставлению.

– Сэм, – сказала она, – я не мстительна по природе. Не радовалась, видя Барберу тяжело раненным и страдающим. Но знала: покуда этот субъект жив, ни Джим, ни я сама не сумеем позабыть о случившемся... – Она помотала головой. – Только речь отнюдь не о нем. Ох!

Мокрое полотенце сползло с коленей женщины, шлепнулось на кафельную плитку.

– Сделайте милость, Сэм, подымите, – лукаво попросила Глория.

Я пригнулся, недоумевая, и услыхал быстрый шепот:

– Здесь можно говорить, не опасаясь, что подслушают?

– Прошу, сударыня, – сказал я, – вручая Глории увесистую махровую ткань. – Полагаю, да. Микрофоны устанавливать негде, и вряд ли игра стоила бы свеч, с точки зрения Эчеверриа. Выкладывайте.

– Я знаю, – промолвила Глория, – что ваше настоящее имя не Сэм, а Мэтт. Но привыкла думать, как о Сэме... Разрешите обращаться по-прежнему?

– Безусловно. Глория помедлила и брякнула:

– Думаете, революция, которой заправляет Рикардо, победит?

– Сейчас – едва ли. Они могут шататься по лесам, докучать правительству до бесконечности, язвить, подобно комарам, но не сверх того. Захватить целую страну весьма непросто, Глория.

– Понимаю...

– Люпэ де Монтано был, разумеется, бандюгой девяносто шестой пробы, но и бойцом опытным числился. У Рикардо же отважное сердце, а опыта – ни малейшего. Особенно по тактической части. Вспомните походную колонну, двигавшуюся на Лабаль! Пустить броневик замыкающей машиной! Ведь такого нарочно не придумаешь... Даже пожилые туристы, вздумавшие открыть огонь, потрепали бы этих вояк весьма крепко. – Глория медленно произнесла:

– Знаете, почему я любопытствую?

– Догадываюсь. Джеймс вернулся в родную колею, воспрял и жаждет принять постоянное командование над зелеными юнцами, дабы превратить их в умудренных опытом, опасных военных мужей...

– Рикардо предложил ему чрезвычайно высокий чин в Освободительной Армии Коста-Верде.

– Ну, голубушка, – засмеялся я, – подобным чинам в базарный день цена – ломаный грош. Не чин тут важен, а совсем иное.

– Понимаете, Сэм... Если я начну скандалить, рыдать, умолять, он согласится, и оставит затею, и позабудет о ней. То есть, не позабудет никогда, но смирится и уступит любимой жене. И боюсь...

– Боитесь? – ловко вставил я. – Действительно боитесь, что Джеймс послушается?

Глория посмотрела в упор, не мигая.

– Конечно. Ибо вижу, чего Джеймс хочет, к чему стремится, что позволяет ему жить полнокровной жизнью. И отвергнуть открывшуюся возможность лишь оттого, что истеричка-жена желает иметь под боком безобидного, уютного, пропадающего от зеленой тоски супруга?..

Состроив гримасу, Глория вынула из бокала соломинку, выкинула ее, отхлебнула изрядный глоток.

– Он ведь не лгал, Сэм, не пытался выставить себя лучше или чище, чем был на деле... Я знала: выхожу замуж за офицера, против собственной воли вынужденного покинуть армию; за профессионала, видящего цель и смысл бытия в... У него отняли все, буквально все, чему Джеймс обучался, к чему готовился, ради чего избрал военную карьеру. Напряженное существование, риск, возможность меряться силами с неприятелем и побеждать! Не вправе я лишать его последней зацепки! Потому и прошу совета. Если революция обречена, Джеймс, вероятно, погибнет... А как благословить его на эдакое?

– Решайте сами, Глория, – сказал я. – Нужен вам пребывающий в безопасности обломок былого человека или полноценный человек, подвергающий себя риску? Женщина прерывисто вздохнула.

– В том-то и дело. Мечусь меж двух огней, за двумя зайцами гонюсь – и понятия не имею, как быть. Подскажите, Сэм. Вы опытны, умудрены; ваши занятия близки натуре Джеймса; вы можете наставить меня, как никто иной. Ни у кого иного я бы не искала поддержки... Так чудесно было видеть мужа возвратившимся к жизни! Только стоит ли ради этого тотчас же ставить Жизнь на карту?

– По словам Бультмана, – изрек я, – Джеймс умудрился в полчаса сделать необстрелянных сопляков довольно опасным отрядом, сплотить, кое-чему обучить на ходу... Мистер Патнэм – знаток своего дела.

– Разумеется, – подтвердила Глория. – Но ведь это еще не ответ.

– Уверены? Видите ли, коль скоро в местную игру мешается капитан Патнэм, перевес может оказаться на стороне повстанцев. Так оно, всего скорее, и произойдет. Рикардо будет, по его собственному выражению, боевым стягом, символом освобождения. А Джеймс в несколько недель обеспечит его армией, способной драться весьма и весьма эффективно. Рикардо заверяет – повторяю, Рикардо заверяет, а сам утверждать не берусь, – будто большая часть коста-вердианской армии отнюдь не в восторге от нынешнего президента. Останься Джеймс на действительной службе – уже был бы, по крайней мере, полковником. Что уравнивало бы его с Гектором Хименесом в положении. А касаемо опыта, уверен: ваш муж заткнет за пояс любого из местных генералов... Ежели на стороне Хименеса-младшего начнет сражаться настоящий военный талант – революция победит. А уж таланта Патнэму не занимать.

Воспоследовало долгое безмолвие. Наконец, Глория, чуть заметно кивнула.

– Вы совершенно правы. Но сознаюсь, я надеялась услыхать другое...

– Конечно.

– Только... только нельзя ведь превращать любимого человека в игрушку, в талисман, в безмозглое приложение к жене, коль скоро человек талантлив... Сами сказали.

– Да. Очень талантлив.

– Мы живем вместе много лет. Не столь уж весело бывало... А сейчас... Джеймса точно подменили. К лучшему, понимаете? – Я грустно улыбнулся:

– Мне ли не понять! Пятнадцать лет провел когда-то близ женской юбки. Скучал, томился, ковбойские романы сочинял, давая выход природным наклонностям... Половина моя дражайшая была утонченной ханжой, пришлось позабыть о былых временах; напрочь позабыть. Но потом похитили нашу дочь. И чтобы вернуть маленькое чудовище в лоно семьи, я припомнил некие не совсем уснувшие навыки. Довольно грубо поступил с похитительницей, однако Бетси выручил. Когда опасность миновала, моя благоверная вегетарианка не сумела жить бок о бок с кровожадным убийцей. А я вернулся на покинутую после второй мировой службу – и сызнова ощутил себя существом полноценным...

Глория осушила бокал до дна, посмотрела неожиданно прояснившимся взором:

– Непременно передам Джеймсу все до словечка. Спасибо, Сэм. Убедили. Спасибо за все.

– De nada. Будьте счастливы, Глория-Джин. Я следил, как она удаляется: храбрая, очень умная, очень любящая и самоотверженная женщина. И подумал: повезло Джеймсу Патнэму! По-настоящему повезло.

Комната моя была угловой, окна выдавались на две оживленные столичные улицы; непрерывный рокот моторов, завывание клаксонов, скрип тормозов и густой гомон свели бы с ума кого угодно.

Прямо внизу, на перекрестке, мигал светофор. Машины останавливались, урчали, потом скрежетали переключаемыми передачами, ревели, укатывали дальше.

Промучившись примерно полчаса, я не выдержал, наглухо закрыл оконные створки.

Задернул тяжелые шторы.

Кондиционера в номере не было. Но уж лучше вспотеть, чем истязать барабанные перепонки без малейшей надежды на грядущее затишье.

Пронзительно зазвонил телефон.

Я ругнулся, приблизился к ночному столику, поднял трубку.

– Алло, Фельтон слушает.

– Алло, Бультман держит слово... Через три дня, ровно в три часа пополудни, президент Раэль назначил аудиенцию нам обоим. Четверг, раньше никак не получилось. Я заеду за тобою на такси. Между прочим, познакомишься также с Эчеверриа. Бультман платит по счету, nicht war?[20]20
  – Верно? Правда? (нем.).


[Закрыть]