Текст книги "Ретт Батлер"

Эдгар Пурьер восхищался теми, кто был при власти. Отец Ретта, Лэнгстон Батлер, обладал влиянием, потому что был богат и неумолим, – вернее, оттого и богат, что неумолим. Влияние Шарлотты Фишер Раванель основывалось на богатстве, а поскольку война поощряет смелость, обрел влияние и Эндрю Раванель.

Эдгар Пурьер не понимал только, на чем держится власть Ретта Батлера.

Когда Ретт впервые появился в заведении Кэткарта Пурьера, Эдгар поднялся по лестнице, чтобы оценить нового ученика отца. Ретт посмотрел на Эдгара и мгновенно увидел его насквозь, сразу сбросив со счетов. «Как же так, – хотелось возразить юному Эдгару, – я совсем не такой. Я представляю из себя нечто большее!» Увы, впоследствии Эдгар удостаивался только полунасмешливой улыбки Ретта. Когда Эдгар пытался льстить ему, тот высмеивал его подхалимство. Как-то Эдгар преподнес Батлеру в подарок дорогой шейный платок, но тот ни разу его не надел. И однажды вечером Эдгар обнаружил подаренный платок на шее негра-привратника заведения мисс Полли. Когда единственный раз Эдгар набрался храбрости объясниться, Ретт прервал его прежде, чем он успел сказать три слова:

– Не сейчас, Эдгар, – и вышел из комнаты.

Ретт Батлер не был жесток к Эдгару – как Генри Кершо и Эндрю Раванель, – однако его безразличие было хуже жестокости. В чем секрет Ретта? Может, его сила в равнодушии?

Когда Батлера выгнали из Вест-Пойнта (никто из чарльстонцев не удивился бы, если бы он пустил себе пулю в лоб), Эдгар Пурьер единственный пришел на пристань встречать приятеля.

– Черт побери, рад тебя видеть, Ретт. Пойдем со мной. У мисс Полли новая девчонка с такими аппетитами…

Ретт только улыбнулся полунасмешливой улыбкой, которую Эдгар ненавидел.

– Не сейчас, Эдгар, – сказал он и направился в город.

На пороге с ведерком для угля в руке нерешительно стояла горничная «Красной Шапочки».

– А, входи, детка.

– Простите, сэр. Я не знала, что здесь кто-то…

– Не важно, не важно, делай свою работу. Боишься, что я тебя укушу?

– Нет, сэр.

– Я бы никогда не укусил такую милашку, как ты.

Девушка вспыхнула.

– Скажи, детка, когда придет капитан Батлер?

– Не знаю, сэр.

Когда она опустилась на колени, чтобы выгрести угли из печки, платье натянулось на спине и стал виден каждый позвонок. Минетта, вернувшись с бренди, рявкнула:

– Лайза! Тебе нельзя заходить в гостиную вечером!

Смущенная девушка опрокинула ведерко, и уголь рассыпался, залетев под кресло капитана Пурьера. Он раздвинул ноги, чтобы она смогла достать угольки.

– Вот неуклюжая, – прошипела Минетта. – Оставь. Соберешь после того, как капитан уйдет.

– Минни, как ты думаешь, Лайза смогла бы меня обслужить?

– Лайза еще ребенок, капитан, – холодно сказала Минетта. – Она не развлекает клиентов.

Когда вошел Макбет, держа за руку незнакомого мальчишку, Лайза воспользовалась моментом, чтобы сбежать.

Макбет объяснил Минетте:

– Парень говорит, что он сынок Красотки.

Минетта сравнила лицо паренька с изображением на дагерротипе, хранившемся у мадам на туалетном столике.

– Но, mon petit[24]24
  Детка (фр.).


[Закрыть], ты же в пансионе. В Новом Орлеане!

Тэз развел руками, как будто сам не понимал, как очутился в Атланте. И расплылся в очаровательной улыбке.

– Говорит, сынок мисс Уотлинг, – повторил Макбет.

Внимание Эдгара Пурьера сосредоточилось на Тэзе.

– Мальчик, кто ты? Как тебя зовут?

– Я Тэйзвелл Уотлинг, сэр.

– Господи, Уотлинг! И ты родился?..

– В Новом Орлеане, сэр.

– Когда? Меня не волнует, где ты родился. Дай-ка посчитаю. Двенадцать… нет, все тринадцать лет назад!

– Мне тринадцать лет, да, сэр.

– Cher[25]25
  Дорогой (фр.).


[Закрыть] капитан, сейчас не время для расспросов. Мальчик приехал встретиться со своей дорогой мамой.

Капитан Пурьер, встав, принялся придирчиво изучать Тэза, словно выбирал себе новый кольт.

– Да, есть сходство, определенное сходство – те же уши, тот же нос! – Он поднял стакан. – Тэйзвелл Уотлинг! Ей-богу, ты внебрачный сын Ретта Батлера!

Залпом выпив бренди, он поставил стакан на каминную полку.

– Вы ошибаетесь, сэр. Капитан Батлер – мой опекун.

– Ну конечно. Вне всякого сомнения.

Тикали часы на камине, в печке потрескивал огонь.

Тэз, приехавший издалека, почувствовал усталость.

– Я сообщу капитану Батлеру о вашей заинтересованности в моем происхождении, сэр.

Глаза у Пурьера стали пустыми.

– Поговорим в другой раз, мальчик. Минни, можешь принести мне еще бренди? Теперь французского, хорошо, eher?

Минетта спешно провела Тэза через прихожую в комнату, которая раньше служила семейной столовой, а теперь превратилась в будуар Красотки Уотлинг, святилище необразованной женщины со средствами. Темные шелковые муаровые шторы закрывали окна, скрадывая шум улицы. Плафоны были расписаны пышными яркими цветами. На кровати лежало покрывало из розовой парчи, а в изголовье – бесчисленное множество больших и маленьких подушек с бахромой. Теплый надушенный воздух окутал Тэ-за. От этого гимна женственности мальчику стало не по себе.

Мать посмотрела поверх очков для чтения.

– Тэз, – ошеломленно произнесла она. – А я как раз пишу тебе!

– Мадам, le bon fils![26]26
  Славный сынок (фр.).


[Закрыть]

Минетта подтолкнула мальчика к матери.

Тэз попытался предупредить ее протесты:

– Я так рад, что я здесь, маман. Можно мне остаться с тобой?

– Но, Тэз…

– Я пробрался сквозь линии федералов, прямо под носом у часовых. Один из них чуть не наступил на меня! Если бы так случилось, не знаю, что бы я делал! Я не привез никакой еды, мне нечего было есть, я голодал, маман. А потом повстречался с какими-то гуртовщиками, которые везли скот в Монтгомери, и они угостили меня кукурузными лепешками. А уже на железной дороге полицейские не пускали меня в поезд. И солдаты тайком провели меня в вагон.

Сын бросился в объятия матери.

– Бог знает, как я скучала по тебе, мой дорогой.

Минетта открыла бар.

– Минни! Он называет меня Минни! Если уж меня окрестили именем Минетта в церкви, то пусть и Капитан Длинный Нос потрудится произнести!

Красотка нежно откинула волосы со лба сына.

– Минетта, пожалуйста, давай потом.

– Элоиза вообще не хочет спускаться, когда этот человек приходит.

– Да, Минетта. После, прошу тебя.

– Капитан, вот ваш французский бренди!

Минетта плюнула в стакан, прежде чем наполнить его, и вышла.

Мать и сын обнимались, разговаривали и снова сжимали друг друга в объятиях. Чуть позже Лайза принесла на подносе суп с хлебом. Тэз ел на туалетном столике матери, среди помад и снадобий.

– Лайза просто чудо, правда, мама? – сказал он с набитым ртом.

– Супруга бедной девочки убили на войне. Они провели вместе только один день. Только один! Когда она оказалась на пороге нашего дома, я впустила ее.

Красотка постелила на пол рядом с кроватью одеяла и, после того как мальчик заснул, поцеловала его в лоб и погасила лампу.

На следующее утро Тэз, возвращаясь из уборной, заметил, что из кухонной трубы поднимается дым. Лайза отскочила от плиты, которую топила.

– Как ты меня напугал! Не привыкла, что здесь кто-то рано встает.

– Я выспался, – сказал Тэз. – Мы в Нью-Орлеане вообще почти не спали.

Она подняла бровь.

– Как так?

– Там днем и ночью жизнь кипит. – Он потер нос. – В Атланте столько дыма!.. Как вы терпите?

– Сам скоро привыкнешь.

– Маман сказала, что ты вдова.

– Да, пристрелили моего Билла.

– Ая никогда не был женат, – сказал Тэз.

– Конечно, ты же еще ребенок.

Тэз выпрямился.

– Мы в Нью-Орлеане говорим: «L’heure coq cante, il bon pour marie!» – И любезно перевел: – «Когда петух закричит, он уже готов к женитьбе!»

– Ты говоришь забавно, – заметила Лайза. – Расскажи еще что-нибудь.

Тэз на французском сказал девушке, какие у нее красивые глаза, и она покраснела, потому что и французский язык не может скрыть чувства.

Тэз добавил:

– Ты, наверное, слышала, что я незаконнорожденный.

– Вряд ли я когда-либо встречала незаконнорожденного.

– Ну, теперь встретила, и что ты думаешь?

– Да вот, думаю, овсяную кашу приготовила, ты, может, захочешь.

Позже Тэз познакомился с девушками: Элен – у нее были волосы, длиннее которых ему не приходилось видеть, и Элоизой – с сонными от опия глазами.

Макбет, у которого все костяшки пальцев были разбиты, расплющены от драк, вырос в Атланте.

– Я городской негр, – говорил Макбет. – И косынок не ношу. У меня на голове – шляпа.

Тэз справился у него о капитане Батлере.

– Да он приходит и уходит, – ответил Макбет.

– А капитан Батлер спит здесь? В доме?

– Ты имеешь в виду, спит ли он с твоей мамочкой? – спросил негр без обиняков.

Тэз сжал кулаки, но Макбет не отводил глаз, пока мальчика не отпустило. Тэз с отсутствующим видом принялся что-то насвистывать.

– Ты кого-нибудь убивал? – спросил он.

– Только негров, – ответил Макбет.

Защелкнув за собой дверь в комнату Ретта, Тэз принюхался. Спертый запах дыма и пыли. Так вот какой кабинет у его отца. Пока полицейский не проболтался, Тэз и не подозревал об этом. Когда он спрашивал у Красотки об отце, она всегда отвечала:

– Придет время, и ты все узнаешь.

Теперь время пришло, он вырос.

Ничего примечательного в комнате не было: письменный стол, массивный железный сейф, кушетка орехового дерева, два основательных кресла и дубовый платяной шкаф. Два окна выходили на улицу, где Макбет выгребал окурки с цветочных клумб. А противоположные два смотрели на конюшню, за ней виднелось заросшее сорняками пастбище, оканчивающееся зеленой опушкой болотной травы на берегу мутной речушки.

Тэз, покрутив диск, подергал медную ручку, но сейф не открывался.

Красотка не раз рассказывала ему, как познакомилась с Реттом.

– Если бы я в тот день не шла мимо гостиницы «Сент-Луис», Тэз, голубчик, все обернулось бы для меня очень плохо. У меня не было ни монетки, ни единого десятицентовика. Я бы могла отказаться от тебя. И вот, милый, я увидела рядом с гостиницей разряженных франтов и подумала, что они пожалеют меня и смогут хоть что-нибудь выкроить. Я забыла о гордости. Она пропадает, когда ты нищий. В общем, сначала я не признала Ретта, а он меня сразу узнал. И позаботился обо мне. Обо мне и о моем любимом мальчике.

Костюмы и накрахмаленные рубашки висели в дубовом шкафу над двумя парами стоявших на подставках сапог для верховой езды. В ящиках стола ничего не было, кроме перьев, чернил, писчей бумаги и «Американских записок» Диккенса.

Тэз подвинул кресло. Царапины на нижней перекладине говорили о том, что Ретт упирался в нее каблуками. Мальчик сполз с кресла пониже, но все равно не достал до царапин ногами.

Тэз завтракал с Лайзой, а ужинал с девушками в четыре часа. До захода солнца он поднимался наверх и, сев на кушетку Ретта, читал до полуночи Диккенса. Снаружи слышались смех, неверные шаги и хихиканье девиц.

После того как Макбет провожал последнего посетителя, Красотка Уотлинг закрывала переднюю дверь, тушила красную лампу и свет в гостиной и поднималась наверх проведать сына.

Красотка Уотлинг не была красивой женщиной, зато обладала бойкостью и обаянием. Как-то на день рождения Ретт купил ей платье из Парижа серого шелка. Красотка сложила его и, завернув в бумагу, сунула глубоко в ящик бюро.

– Меня никто не узнает, – сказала она.

В другой раз Ретт предложил ей поменьше пудриться. Он усадил ее перед туалетным зеркалом, умыл теплой водой и очистил кожу ваткой.

– Тебе не нужны румяна. Твои щечки и так как яблочко.

Красотка в зеркале выглядела на десять лет моложе, невинной и застенчивой. Деревенская девушка, смотрящая из зеркала, напугала ее, и Красотка расплакалась.

В субботу вечером, в день выплаты содержания у солдат, за три дня до Рождества на дверь «Красной Шапочки» повесили венок. Сержант Джонсон с ухмылкой сказал своему боссу:

– С Рождеством, капитан.

Эдгар Аллан Пурьер вошел внутрь, а Джонсон, поставив ногу на перила крыльца, зажег трубку.

На диванчике тет-а-тет из зеленого бархата сидел однорукий майор, который спросил Эдгара:

– Разве бордели для военных – лучшее место для вашего времяпровождения, капитан? Или они для вас слегка… неприятны?

Эдгар Пурьер поджал губы, и майор встал, увлекая за собой Элен.

– Давай продолжим наверху, милочка.

Элен, прикрыв рот, захихикала.

Смеясь, вошли трое лейтенантов артиллерии, но за спиной полицейского стали строить рожи и отправились в другое заведение.

В такое время в «Красной Шапочке» были самые горячие ночи, и Минетта улыбнулась сквозь зубы.

– Капитан Пурьер, как я рада, что вы нас посетили.

– А что такое?

Минетта продолжила:

– Думаю, вам будет интересно узнать о нашем юном Тэйзвелле. Сегодня ночью должен вернуться капитан Батлер. Мисс Уотлинг и Макбет поехали на вокзал встречать его с поезда. Вы сможете получить ответы на все ваши вопросы – как там говорится? – из первых рук.

К удовлетворению Минетты, Эдгар вздрогнул.

– Выпьете бренди, пока ждете, капитан?

Эдгар Пурьер подошел к каминным часам и невидящим взором уставился на искусно сделанные позолоченные стрелки. Потом резко вздохнул и обернулся.

– Сходи за мальчишкой.

– Капитан?

– Приведи мальчишку, Минни, или это сделает мой сержант.

Ведя Тэза вниз по лестнице, она предупредила его быть осторожней с Длинным Носом.

– Он как аллигатор, – сказала Минетта. – Опаснее всего, когда улыбается.

Полицейский указал на стул с прямой спинкой, но Тэз остался стоять.

– Сэр?

– Когда мы с твоим отцом были как ты, мальчик, мы очень дружили, – улыбнулся Эдгар. – Такие штуки откалывали!

– Сэр?

– Знаешь, мальчик, хоть мы и были близки в те дни, Ретт никогда не рассказывал мне, что ухаживает за Красоткой Уотлинг. Ретт был джентльменом, понимаешь, а Красотка… – Нахмурившись, Эдгар замялся. – А, Лайза! Входи, дорогуша.

Девушка стояла на пороге с телеграммой в руке.

– Сэр…

– Входи, входи. Что там у тебя?

Она приблизилась, опустив глаза.

– Дай ее мне, Лайза.

– Это не вам, сэр. Это от капитана Батлера Красотке Уотлинг.

Его цепкие пальцы были как магнит. Эдгар прочел телеграмму, скомкал и бросил на пол.

– Ничего особо важного, детка. Поезд моего друга Ретта задерживается. – Он вытянул ноги и положил их одна на другую. – Нет, Лайза, не уходи. Невежливо покидать гостей, пока не кончился вечер. Держу пари, ты не знала, что Тэйзвелл – сын капитана Батлера. Нет? Дружище Ретт старается не раскрывать свои карты.

– Теперь можешь идти, девочка, – отпустила ее Минетта. – У тебя много дел на кухне.

– Я не разрешал ей уходить, – улыбнулся Длинный Нос, будто Минетта допустила простительную оплошность.

Она пожала плечами. В конце концов, она куртизанка, а не мать этой девчонке.

Тэз встал между Лайзой и креслом капитана.

– Понравилась она тебе, парень? А ты любишь денежки, детка?

Лайза сунула руки под передник.

– Все любят деньги, – презрительно заявила она.

Эдгар прошептал:

– Очаровательная малышка, правда, парень?

С видом человека, которому принадлежит весь мир, он открыл кошелек и извлек двадцатидолларовую золотую монету, повертел на свету, а потом положил на каминную полку.

– Видала такое раньше, девочка?

Лайза потянулась к монете.

– Ну и деньжищи!

Серебряный доллар, который капитан Пурьер положил рядом с золотой монетой, казался бедным родственником.

– Уложимся за полчаса, и не говори, что не делала этого раньше. – Погладив руку девушки, как человек, пытающийся приручить дикую кошку, он пробормотал: – Спальня наверху свободна, Минни?

– Капитан, – запротестовала Минетта, – Лайза еще ребенок. Куртизанка тут я!

– Минни, – сказал Пурьер, – если бы я хотел твоих ласк, я бы их уже получил.

И обернулся к Лайзе:

– Вперед, девочка. Потрогай денежки.

– Оставьте ее! – Голос Тэза, к его стыду, дрогнул.

– Она тебе нравится, парень? Взгляни на нее, Тэйзвелл Батлер. Она падка на деньги. Такая милашка и такая жадная.

Эдгар достал из бумажника еще один серебряный доллар и положил на первую монету.

Лайза, как зачарованная, шагнула к деньгам.

– Черт побери! Черт! – воскликнул Тэйзвелл и смахнул монеты Пурьера на пол.

Лайза хлопнулась на колени, чтобы достать золотую монету, закатившуюся под диванчик.

Ухмыляясь до ушей, Эдгар покачивался на каблуках и смеялся.

Тэз метнул каминные часы, но полицейский успел пригнуться. Импровизированный снаряд разлетелся на пружинки, колесики, осколки стекла.

– Вот те на! – захихикал Эдгар Пурьер.

Но он мгновенно переменился в лице, когда Тэз схватил статуэтку Венеры.

– Эй, парень, обожди! Остынь! Нападение на офицера Конфедерации… – Эдгар правой рукой остановил удар. И тут же взвизгнул: – Да чтоб тебя! Больно! Хватит!

У Тэза обнажились в оскале зубы.

– Ублюдок!

Парень сделал обманный выпад и, когда полицейский попытался схватить статуэтку, наотмашь ударил его по носу. У Эдгара из глаз брызнули слезы.

– Господи, капитан! – воскликнул позади Тэза сержант Джонсон. – Да это же просто взбесившийся ребенок!

Несмотря на это, сержант вырубил мальчишку кованой дубинкой.

Очнувшись, Тэз почувствовал что-то теплое на левой ноге – кого-то стошнило. Тэз подтянул ногу. Голова болела так сильно, что он приоткрыл рот, пытаясь выпустить боль наружу. В углу валялся какой-то солдат, прислонившись лбом к стене, на которую помочился. Тэз потрогал шишку на голове, осмотрел себя. Одного ботинка не хватало, карманы были вывернуты. Он зажмурился, и сразу перед глазами завертелись сине-оранжевые круги.

Лунный свет струился сквозь высокое зарешеченное окно. Глазок в двери камеры был правильным кружком немигающего желтого света.

Прошло несколько часов, прежде чем пожилой негр тихо позвал через эту дырочку:

– Тэйзвелл Уотлинг? Есть такой?

Тэз прошел за негром по коридору в караульное помещение, где вдоль одной стены стояла скамья, а за столом сидел полковник-конфедерат, листая бумаги. Он не взглянул на Тэза.

В шесть часов утра появился Ретт Батлер, чисто выбритый, в свежей рубашке. Тэз почувствовал запах его помады для волос.

– Тэз, ты сломал бедняге Эдгару нос. Он не может показаться на публике.

У Тэза внутри все заклокотало.

– Капитан Пурьер – негодяй.

– У него кишка тонка быть негодяем, Тэз. Эдгар просто пачкает все, к чему прикасается. – Легко проведя крупными пальцами по голове мальчика, Ретт заглянул ему в глаза. – С головой все в порядке, малыш. Сержант Джонсон в своей работе виртуоз.

– Сэр, капитан Пурьер позволял себе вольности.

– У Эдгара необычные вкусы. Я отправлю тебя обратно к иезуитам. В тюрьме джентльменом не станешь.

Тэз чувствовал себя разбитым. Все тело болело и воняло. А отец когда-нибудь устает, или болеет, или боится? Одежда его всегда так безупречна? И он никогда не забывает напомадиться?

Тэз собрал все свое мальчишеское достоинство.

– Сэр, в сиротском приюте мы, мальчики, говорили, что солнце встает на востоке и садится на западе одинаково и для самого лучшего джентльмена, и для его внебрачного сына.

Глава 13
Легендарный предводитель мятежников

Мелани Гамильтон с детства знала, что выйдет замуж за Эшли Уилкса, потому что «Уилксы всегда женятся на кузинах».

Каждое лето Мелани с братом Чарльзом ехали на поезде из Атланты в Джонсборо, где их на вокзале встречал камердинер Джона Уилкса, Мозес. У него в кармане всегда были паточные леденцы, но он неизменно притворялся, что на этот раз их забыл.

Уилксы из Двенадцати Дубов были самыми знатными родственниками Гамильтонов, поэтому Чарльз с Мелани прибывали в чопорной, донельзя накрахмаленной одежде. Их отмывали и отскабливали до невозможности. В предписаниях тетушки Питтипэт («Если у тебя упадет салфетка, не поднимай; не проси у кузины Индии прокатиться на пони – подожди, пока сама предложит») не было необходимости: сироты Гамильтоны пребывали в благоговейном страхе перед родственниками.

Чарльзу нравились эти поездки, Мелани – нет. Атланта была городом, а Двенадцать Дубов, несмотря на прекрасную библиотеку Уилксов и их галантные манеры, все же провинцией. Все эти равнодушные деревья, среди которых ребенку так легко заблудиться, эта темная, мутная река, в которой тот же ребенок мог утонуть! А сколько ужасных насекомых! Пчелы, осы, шмели; противные жуки, запутывающиеся в волосах; кровососы-москиты, залетавшие под полог кровати, – от их писка Мелани не могла уснуть полночи. Чарльз говорил, что если позволить им напиться досыта, укус потом не будет зудеть. Ужасно было наблюдать, как Чарльз позволял какому-нибудь москиту наполнять кровью отвислое ярко-красное брюшко на своей вытянутой руке.

Чарльз окрестил Двенадцать Дубов «царством насекомых» и донимал своим жужжанием Мелани до тех пор, пока она уже не знала, что и делать – смеяться или плакать.

Как только Мелани в один прекрасный день выйдет замуж за Эшли Уилкса, она полюбит Двенадцать Дубов так же, как Эшли, но перспектива стать очередной миссис Уилкс, распоряжающейся этим огромным домом, слугами и домашним бюджетом, пугала ее. Когда мать Эшли умерла, его сестрам, Индии и Милочке, пришлось очень тяжело. И все ожидали, когда же наконец жена Эшли возьмет все управление на себя.

Мелани и Эшли займут свое место в Двенадцати Дубах, как и его родители, и плантация будет держаться на них, пока они не отправятся в последний путь на кладбище на вершине холма позади дома. А по каменным ступенькам, ведущим на кладбище, поднимется влюбленная пара, чтобы посидеть под пологом древних каштанов и вязов. Там они обменяются торжественными фразами, которые произносят молодые люди в таком месте.

Мелани нравились сады плантации: здесь росли магнолии, азалии, рододендроны и французские розы. Самым приятным воспоминанием было то, как они с Эшли сидели под глицинией, чьи толстые лозы по возрасту равнялись с самим домом.

Влюбленные говорили о книгах и о красоте. Обсуждали романы Вальтера Скотта и «Лавку древностей» Чарльза Диккенса.

Ухаживание Эшли за Мелани было настолько ненавязчиво, что окружающим можно было бы простить, если бы они его не заметили. Они обошлись без болезненных сомнений, колебаний, полуобязательств, смелых попыток к сближению и оскорбленных уходов тех несчастных влюбленных, которые не женятся на кузинах. В один весенний день Эшли попросил Мелани выйти за него, и Мелани сказала «да». У Эшли, позже вспоминала Мелани, в петлице была роза. И еще она была удивлена, насколько приятным оказался его поцелуй.

Спустя год службы в полку Джорджии Эшли попросил перевести его в бригаду Раванеля, поскольку, как позже Эшли писал Мелани: «Я подумал, что это мой долг».

Мелани не могла критиковать решение мужа, но провела много бессонных ночей.

Вскоре после присоединения к Раванелю Эшли начал жалеть о своем выборе. «Чарльстонские джентльмены – совсем не то, что в Джорджии. Они ни капли не сомневаются, что Низины – это вселенная, а Чарльстон – ее центр. Когда я рассказывал о садах нашей плантации, о редчайших розах, которые еще прабабушка привезла с виргинской плантации, – о тех самых розах, которые ее прабабушка привезла еще из Суррея в Англии! – они сказали мне, что розы возле Жокейского клуба “прелестнейшие на всем Юге”, а сами даже не смогли назвать сорт!»

В постскриптуме Эшли добавлял: «Полковник Раванель – прирожденный полководец, но я бы ни за что не оставил его наедине со своими сестрами!»

В беспокойные смутные дни, когда Юг вступил в войну, мисс Мелани Гамильтон вышла замуж за Эшли Уилкса, а мисс Скарлетт О’Хара – за Чарльза Гамильтона. Ни у той ни у другой пары не было времени перевести дух. Поначалу, когда торговцы принялись называть Мелани «миссис Уилкс», она не понимала, к кому они обращаются.

Спустя шесть месяцев Мелани была совершенно подавлена вестью о смерти брата Чарльза. Мелани была еще младенцем, когда заботу о них с Чарльзом взяла на себя тетушка Питтипэт. Эту пухленькую, доверчивую, как дитя, женщину, в крещении Сару Джейн Гамильтон, все звали Питтипэт с незапамятных времен. Хозяйство у нее было настолько благополучно неорганизованное, что все соседские дети приходили сюда играть. Мелани не помнила своих отца и мать и любила брата неистовой любовью сироты. Болезненный ребенок, она узнавала докторов Атланты по походке на лестнице. Никто не удивился бы, если бы она умерла молодой, но Чарльз должен был жить вечно!

С его кончиной умерло и все детство Гамильтонов: паточные леденцы Мозеса, чулан под лестницей Питтипэт – их укромное местечко, глупые детские шутки… И «царство насекомых».

В первый год войны, когда Эшли был в армии, а Чарльз уже лежал в могиле, Мелани Уилкс чувствовала себя отчаянно одинокой.

Выдержать каждый бесконечный день, улыбаться тем, кто нуждался в ее улыбке, сочувствовать тем добрым душам, которые приходили выразить соболезнования, – все эти обязанности были ее утешением.

Мелани разбавляла горе в хлопотах о Скарлетт. Она полностью одобрила решение матери Скарлетт, Эллен, отправить молодую вдову погостить у родственников в Чарльстоне. На станции Мелани сказала невестке, сама себе не веря, что когда-нибудь та перестанет горевать по Чарльзу.

Когда стало ясно, что визит в Чарльстон не развеял ее настроения, Мелани предложила Питтипэт пригласить Скарлетт с малышом Уэйдом к ним в Атланту. Питтипэт, покашляв и пробормотав что-то в нерешительности, наконец сказала:

– Боюсь, Скарлетт совсем не спокойная особа, дорогая.

Мелани возразила, что у них есть обязательства перед женщиной, которую выбрал Чарльз, а главное, перед малолетним сыном Чарльза, Уэйдом Хэмптоном Гамильтоном. Питтипэт, как всегда, уступила.

Невестка Мелани была настолько же полна жизни, сколь сама Мелани сдержанна. Скарлетт ничего не страшилась, Мелани же не приходилось испытывать свою смелость. Скарлетт всегда окружали страстные поклонники, за Мелани ухаживал только кузен, причем очень неприметно. Возможно, Мелани надеялась, что кипучая энергия Скарлетт слегка уменьшится в общении с ней. Она очень хотела, чтобы невестка стала ее подругой.

Прошло совсем немного времени после приезда Скарлетт, как опасения тетушки Питтипэт подтвердились. Скарлетт столкнула лбами ее лучших подруг – миссис Мерриуэзер и миссис Элсинг. Мелани, принеся извинения за Скарлетт, сохранила мир. А еще Мелани обожала малыша Уэйда. У него были милые, доверчивые глаза Чарльза.

Когда вдову Гамильтон стал навещать капитан Батлер, подруги Питтипэт, такие добрые к больным детям и пожилым слугам, пришли в ужас – и дали почувствовать свое неодобрение.

Мелани слышала много ужасного о капитане Батлере. На счастье, когда он заехал в третий раз, ни Питтипэт, ни Скарлетт не было дома.

По ее мнению, он обладал обаянием черной пантеры. Мускулистый, в отличие от большинства джентльменов, хотя его портные старались изо всех сил это скрыть.

Подавленный известием, что миссис Гамильтон нет дома, он сообщил, что завтра уезжает из Атланты и нанес визит экспромтом.

– Капитан Батлер, – сказала Мелани, – о вас говорят, что вы негодяй.

– Да, – улыбнулся он. – Видимо, так и есть.

– Однако беседу вы ведете учтиво и выглядите как джентльмен.

– Внешность, миссис Уилкс, как известно, обманчива.

– Сегодня вы привезли парижские туфли для тети Питтипэт и английскую игрушку для Уэйда.

– Миссис Уилкс, любой взломщик, который дорожит своей работой, нейтрализует сторожевых псов, прежде чем стащить фамильное серебро.

– Говорят, вы бойкий торговец, но при этом честный.

Он отмахивался от своих заслуг, как смахивают крошки с лацканов пиджака.

– Бизнесмены скорее польстят вору, чем признают, что он их обманывает.

– Мистер Батлер?

– Да, миссис Уилкс? – Он широко улыбнулся, не думая о последствиях.

– Говорят, что вы считаете эту войну глупым предприятием.

Его веселье улетучилось.

– Эта война ужасна. И я боюсь, что будет только хуже. Она уничтожит Юг.

Мелани предложила свою маленькую ручку.

– Какое удовольствие принимать вас, капитан Батлер. Пожалуйста, входите. Заварить вам чашечку чая?

С этого момента никто, кроме Скарлетт, не смел говорить дурно о капитане Батлере в присутствии Мелани.

И все же Мелани была рада, когда блестящая двуколка Ретта выехала за забор тетушки Питтипэт. Его шляпа с тщательно причесанным ворсом опровергала тот факт, что прекрасную шляпу сейчас нигде не купишь, отполированные туфли отрицали, что хорошие туфли не достать, а деликатесы, которые он привозил, были свидетельством того, что где-то есть мир без войны.

Удобно устроившись в гостиной, Ретт удовлетворял любопытство тетушки Питтипэт о последних парижских модах и нарядах при английском дворе.

Мелани, которой всегда хотелось путешествовать, с восхищением слушала рассказы Ретта о визгливых похоронных оркестрах Нового Орлеана и лагерях золотоискателей в Калифорнии.

При встречах Ретта и Скарлетт летели искры, будто сталкивались кремень и кресало. В Ретте и Скарлетт, в каждом в отдельности, чувствовалось нечто изумительное, и Мелли не могла не надеяться, что они будут вместе. Она не понимала, почему Скарлетт так холодна с Реттом, если только она не хранила верность Чарльзу. Случалось, Ретт высмеивал холодность Скарлетт и, разозленный, уходил, а Скарлетт могла промчаться по дому тетушки, хлопая всеми дверьми.

В то утро капитана Батлера не было в городе, и три обитательницы дома тетушки Питтипэт отправились в гостиницу «Нэшнл» на прием, который организовала Долли Мерриуэзер в честь Эндрю Раванеля. Дамы надеялись, что с ним будет и его офицер по личному составу, Эшли Уилкс.

Стоял ясный морозный день. Скрипучие санитарные кареты стали настолько привычным явлением в городе, что на них никто не обращал внимания.

– Мелани! Нельзя отвечать на приветствия солдат, – заметила тетушка Питтипэт. – Не уверена, что они джентльмены.

– Это наши славные ребята, – ответила Мелани Уилкс, а потом крикнула: – Мальчики, мы гордимся вами!

Дядюшка Питер, пожилой кучер Питтипэт, заворчал от такого непристойного поведения и щелкнул поводьями. Кобылка, встрепенувшись, поскакала быстрее, но через минуту опять перешла на привычную иноходь.

Повозки, всадники, пешеходы стекались в центр города. Газовые фонари были украшены синими флагами, в каждом окне развевались знамена Конфедерации.

– Говорят, за полковником Раванелем повсюду следует музыкант, – сказала тетушка Питтипэт. – А офицеры у него любят повеселиться.

Когда их экипаж остановился, поскольку к гостинице ближе было не подъехать, дамы высадились, а Питтипэт дала указания Питеру забрать их не позже пяти часов.

– Да, мисс Питти.

На вокзале было не протолкнуться, и по предложению Скарлетт они, пройдя за товарными складами, перебрались через рельсы, невзирая на жалобы Питти, и попали в маленький парк, примыкающий к гостинице. С этого выгодного места поезд полковника Раванеля не был виден, зато можно было расслышать приветственные возгласы. Раскаты криков ликования сопровождали героическую процессию по всей Приор-стрит, горожане впряглись в экипаж Раванеля, то появляющийся, то пропадающий из виду, а впереди него бежали мальчишки, с важностью выкрикивая:

– Дорогу полковнику Раванелю! Дорогу!

– О дорогая, – пролепетала тетушка Питтипэт, – я сейчас упаду в обморок.