Текст книги "Искушение прощением"

Невропатолог обдумал эту финальную ремарку, прежде чем спросить:

– Что вас интересует?

– Если исходить из предположения, что отметины на запястье – это следы нападения, я обязан организовать криминальное расследование и попытаться найти тех, кто видел пострадавшего накануне инцидента.

– Понимаю, – произнес врач и чуть более доброжелательным тоном спросил: – Как он попал в больницу?

– Мы не знаем наверняка. Пострадавшего нашли на тротуаре у моста. Падая, он ударился головой о металлические перила, а потом и о мостовую. В обоих местах обнаружена кровь.

– А отметины на запястье?.. – спросил дотторе Стампини.

– Как и вы, дотторе, – ответил Брунетти с легкой усмешкой, – я вижу эти повреждения и пытаюсь понять, что к чему. В данном случае мои предположения просты: на этого мужчину напали и сбили его с ног.

– С целью ограбления? – уточнил врач.

– При нем не было бумажника. Только ключи от квартиры в кармане. На нем даже не было пальто. Этот человек живет неподалеку от места происшествия.

– В его истории указано, что рентгеновский снимок сделан сегодня в три утра…

Брунетти кивнул:

– Предположительное время нападения – полночь.

Стампини сунул руки в карманы форменного пиджака и уставился в пол. Перекатился пару раз с носка на пятку и обратно, потом вынул руки из карманов и убрал волосы со лба. Наконец он сказал:

– Пострадавший вряд ли сможет рассказать вам, что произошло. По крайней мере, в ближайшее время. А может, вообще никогда.

– Рентгеновский снимок?.. – спросил Брунетти.

Невропатолог кивнул.

– Судя по всему, у него обширное мозговое кровоизлияние. Компьютерная томограмма покажет больше, но то, что я уже сейчас вижу на рентгене, выглядит нехорошо.

– Насколько нехорошо, дотторе? Речь идет о полном восстановлении мыслительных функций? – спросил Брунетти. – Или о выживании?

По выражению лица Стампини мало что можно было понять. Врач потер щеку правой рукой, словно проверяя, не забыл ли утром побриться.

Наконец он опустил руку и посмотрел на собеседника.

– И о том, и о другом, – сказал доктор Стампини, потом вспомнил замысловатую грамматическую конструкцию, в которую Брунетти облек свой вопрос, и уточнил: – Об обоих вариантах.

– Не понимаю, – признался комиссар.

– И восстановление функций, и жизнь пациента под вопросом, – сказал врач и добавил: – Жене пока ничего не говорите.

– Мне и не придется этого делать, дотторе. Она сама скоро все узнает.

9

В общем-то, спрашивать больше было не о чем, и Брунетти шагнул к двери. Неопределенно хмыкнув, моложавый невропатолог сказал:

– Разумеется, я могу ошибаться. Иногда гематома рассасывается и пациент полностью поправляется.

Брунетти поднял руку и тут же уронил ее. Спрашивать больше было не о чем, значит, лучше вернуться к профессорессе Кросере и ее мужу.

Первое, что увидел комиссар в коридоре радиологии, – это как двое мужчин-медработников подходят к пострадавшему. Профессоресса Кросера стояла тут же. Со своего места Брунетти наблюдал за тем, как санитары берутся за каталку, один – спереди, второй – сзади, и толкают ее к двери, потом мимо него и к лифтам. Комиссар и синьора Кросера молча последовали за ними и вошли в кабину лифта. Пока он опускался, не было произнесено ни слова.

Третий этаж. Неврология. Каталку с пациентом ввезли в отделение, и один из санитаров вручил дежурной медсестре пачку документов. Та просмотрела их, что-то сказала, потом нажала кнопку на стене, и открылись двери в следующий коридор. Санитары покатили каталку туда. Когда Брунетти и синьора Кросера попытались пройти следом, медсестра остановила их:

– Вам туда нельзя.

– Я жена этого человека! – воскликнула профессоресса.

Это заявление не возымело на медсестру ни малейшего эффекта. Она повторила:

– Вам туда нельзя. – И, чуть смягчившись, добавила: – По крайней мере, пока его не уложат на кровать.

– Где тут можно присесть? – спросил Брунетти, которому не терпелось вернуться в квестуру. Но не оставлять же профессорессу здесь одну, пока она не убедится, что ее муж устроен должным образом!

Гвидо покосился на наручные часы, понятия не имея, какое время они показывают. Может, семь утра, а может (кто бы удивился!), и полдень. Комиссару казалось, что он пробыл в больнице так долго, что цифры на циферблате перестали быть маркерами и разделителями событий. Надо же! Всего лишь начало десятого!

– Там, за лифтами, – зал ожидания, – сказала медсестра, поднимая телефонную трубку.

К услугам ожидающих были уже привычные пластиковые стулья, соединенные по пять в ряд. У Брунетти этот жуткий красновато-оранжевый цвет ассоциировался исключительно со страданием.

Он подождал, пока синьора Кросера займет ближайшее к двери сиденье, и, глянув на соседний с нею стул, куда она – вряд ли случайно – поставила свою сумку, тоже присел.

– Могу ли я вас кое о чем спросить, профессоресса?

– Вы уже спрашивали, – отозвалась она, все еще глядя на дверь.

– Знаю. Простите, но придется побеспокоить вас снова. Если подтвердится предположение, что на вашего мужа напали, это уже преступление, и моя работа – найти злоумышленника. Единственное, что я могу, – это изучить недавнее прошлое вашего супруга. Не случалось ли с ним чего-то необычного, загадочного, не сказал ли и не сделал ли он чего-то такого, что спровоцировало преступника?

Женщина молча слушала.

– Странные телефонные звонки? Темы, которые он не желал обсуждать? Люди, с которыми не хотел разговаривать? Может, все это из-за проблем с вашим сыном?

Не дождавшись ответа, Брунетти продолжил:

– Вы говорили, что беспокоитесь за сына. Ваш муж, наверное, разделял вашу тревогу?

– А вы бы не беспокоились? – сердито спросила женщина.

– Конечно, синьора, как и любой отец, – мягко ответил Брунетти и добавил: – И любая мать.

Странно… Он и не заметил, как перестал обращаться к ней с добавлением официального «профессоресса» и перешел к обычному «синьора», уравняв ее тем самым с другими женщинами.

Синьора Кросера отвернулась, поглубже села на стул и посмотрела на открытый дверной проем.

– Кажется, я вам говорил, что у меня тоже двое детей, и оба подростки. Я постоянно беспокоюсь о них и о том, что с ними может случиться.

Даже не удостоив его взглядом, женщина спросила вежливым, нейтральным тоном:

– Вас этому учат в полицейской школе, комиссарио? Как завоевать доверие допрашиваемого…

Ее вопрос задел Брунетти, но не обидел. Вообще-то смех в таких ситуациях – редкая роскошь, и он не устоял. Чем удивил профессорессу.

– Не совсем так, синьора, – сказал Гвидо, отсмеявшись. – Только доверие допрашиваемых-мужчин: с ними можно поговорить о футболе. Когда я устраивался на работу в полицию, меня вообще не предупреждали, что придется опрашивать и дам. Думаю, наши наставники свято верили, что все женщины сидят дома и воспитывают детей.

Брунетти вновь стал серьезным и сказал:

– Я хочу найти того, кто причинил вред отцу ваших детей, синьора, и прошу вас мне помочь.

Снова повернувшись к нему лицом, она спросила:

– Даже если тем самым я подвергну опасности сына?

– Ваш сын слишком юн, чтобы опасаться закона. Худшее, что может с ним случиться, – его отправят поговорить с социальным работником или психологом, но и то лишь в том случае, если судья сочтет, что он настолько зависит от наркотиков, что нуждается в профессиональной помощи.

Женщина опять отвернулась к двери.

– Но что, если то, что я вам расскажу, подвергнет моего сына большей опасности? – спросила она.

Брунетти прокрутил эту фразу в голове. «Большей опасности». Большей, нежели уже подвергся отец ее мальчика? Большей, нежели та, что угрожает Сандро сейчас, потому что дилер, вероятно, каким-то образом узнал, что его мать ходила в полицию? Может, отец решил с этим покончить и именно дилер поджидал его на мосту?

– Вы опасаетесь человека, который продает Сандро наркотики? – спросил Брунетти.

Синьора Кросера посмотрела на него.

– Только если полиция с ним не справится, комиссарио. – И, прежде чем Брунетти успел возразить, что она преувеличивает, женщина продолжила: – Ведь что бы вы там ни предприняли, дилеры все равно будут делать что хотят.

– Ваш супруг разговаривал с Сандро? – спросил Брунетти, которому не хотелось обсуждать возможности полиции.

Этот вопрос удивил профессорессу, и комиссар получил возможность понаблюдать за тем, как она размышляет, что ему ответить.

– Этого я вам сказать не могу, – наконец проговорила женщина, и у Брунетти снова осталось как минимум два варианта трактовки этой фразы.

– Что бы мы ни предприняли в отношении дилера, вашего сына это под угрозу не поставит, – не сдавался Гвидо.

– Даже если вы арестуете его на следующий день после нападения на моего мужа?

– Нет, если дилер будет арестован за распространение наркотиков. Я уверен, что ваш сын не единственный, кто покупает у него товар.

Синьора Кросера переплела пальцы и сказала:

– Мне нужно подумать. И посоветоваться с мужем.

Сохраняя нейтральное выражение лица, Брунетти ответил:

– Он, возможно, не вспомнит, что произошло.

При сильных травмах головы такое бывает – комиссар прекрасно это знал.

– Нет, – произнесла синьора Кросера и уже уверенно повторила: – Я хочу посоветоваться с мужем.

Брунетти понял, что настаивать бесполезно. Как и ей думать, что она может посоветоваться с мужем о чем бы то ни было. Испытывая замешательство, комиссар встал со стула.

– Простите, но я не знаю имени вашего супруга…

Женщина изумленно глянула на него, потом на дверь, куда увезли ее мужа, и в этом взгляде было столько сострадания и нежности, что Брунетти быстро отвел глаза.

– Как странно, – медленно проговорила профессоресса Кросера, и комиссар снова сосредоточил внимание на ней.

– Простите? – переспросил он. – Боюсь, я не уловил вашу мысль.

Она улыбнулась – первая искренняя улыбка за сегодняшний день, которая сразу сделала ее лицо гораздо моложе.

– Обычно это женщина – бессловесный придаток к мужу.

Ее лицо внезапно напряглось, губы сжались. Брунетти испугался, что она снова заплачет.

Вместо этого синьора Кросера набрала в грудь побольше воздуха и сказала:

– Туллио Гаспарини.

Сердечные секреты… Суждено ли ему их разгадать? Наверное, в тысячный раз задаваясь этим вопросом, комиссар поблагодарил профессорессу и удалился.

10

По пути в квестуру Брунетти решил, что первым делом нужно выяснить, кто продает наркотики ученикам школы Альбертини, включая Сандро Гаспарини. На данный момент это был самый перспективный подозреваемый. Простейший путь – поговорить с мальчиком, но на это потребуется согласие его матери, которая, разумеется, настоит на том, чтобы во время беседы присутствовал адвокат. В случае категорического отказа со стороны профессорессы можно, конечно, установить за Сандро слежку, но где найти для этого людей? И судью, который это санкционирует?

Зачем кому-то выходить из дома в полночь без пальто, имея при себе только связку ключей? И так, чтобы никто из домашних этого не заметил? Брунетти остановился как вкопанный. А где прошлым вечером и сегодня утром, собственно, был Сандро? Комиссар вернулся к их с синьорой Кросерой разговору, но так и не вспомнил, спрашивал ее об этом или нет. Когда он позвонил, она была дома. Если бы Сандро отсутствовал, это был бы первый вопрос, который она задала бы полицейскому. И возможно ли, что, уходя из дома среди ночи, она не объяснила детям, куда направляется? Но были ли дома оба, сын и дочь?

Брунетти вынул из кармана новенький телефон, который раздобыла для него синьорина Элеттра, не без затруднений открыл вкладку интернет-браузера. Нашел номер школы Альбертини и набрал его. После четвертого гудка ответил женский голос:

– Здравствуйте. Школа Альбертини. Чем могу помочь?

– Доброе утро, синьора! Это комиссарио Гвидо Брунетти. Звоню по поводу вашего ученика.

После небольшой паузы она уточнила: «Комиссар полиции?», словно в школы звонят и другие комиссары.

– Да. Могу я поговорить с директором?

На этот раз женщина молчала дольше, то ли в замешательстве, то ли не желая что-либо предпринимать.

– Минутку, пожалуйста! – наконец произнесли в трубке. – Я переключу вас на синьору диреттриче Ралло.

Директриса ответила после второго гудка.

– Бьянка Ралло, – сказала она.

– Синьора диреттриче, это комиссарио Гвидо Брунетти. Мне нужна информация об одном из ваших учеников.

– Не хочу показаться грубой, синьоре, но какие гарантии, что вы тот, за кого себя выдаете?

Судя по тону и лексике, директриса была высокообразованной дамой. Ее ответ получился одновременно нейтральным, вежливым и… почти ироничным.

– Синьора диреттриче, – столь же вежливо ответил Брунетти, – есть способ развеять ваши сомнения. Могу я его озвучить?

– Я вся внимание.

– Разрешите мне задать вопрос, а затем позвоните в квестуру, и пусть вас соединят с комиссарио Гриффони. Ответ вы дадите уже ей. – Гвидо дал директрисе время переварить услышанное и добавил: – Мне понадобится всего минута, чтобы перезвонить и попросить, чтобы вас переключили на нее немедленно. – После короткой паузы он спросил: – Синьора диреттриче, вас устраивает такой вариант?

– Зависит от того, что за вопрос, – приятным голосом ответила дама.

– Мы склонны полагать, что на отца одного из ваших учеников, синьора Туллио Гаспарини, этой ночью было совершено нападение. И я хотел бы знать, явился ли Сандро сегодня утром в школу.

– Это все?

– Да.

Какое-то время из мобильного не доносилось ни звука. Брунетти, стоя у самого канала, смотрел на воду. Надо же, как высоко она поднялась…

– Хорошо, – ответила директриса. – Я позвоню в квестуру минут через пять.

Не теряя времени, Брунетти нажал «отбой», тут же перезвонил в квестуру и спросил, на месте ли Клаудиа. Ему ответили, что да, на месте. Тогда он сказал оператору, что скоро с комиссарио Гриффони должна связаться синьора Ралло и нужно немедленно попросить Клаудиа, чтобы она дождалась этого звонка.

Брунетти сунул телефонино обратно в карман и направился в квестуру. Минут через десять, уже на месте, он спросил, где Вианелло. Оказалось, что инспектора отправили в Маргеру[30]30
  Район Венеции. (Примеч. ред.)


[Закрыть] – присутствовать при допросе подозреваемого в домашнем насилии – и сегодня он вряд ли вернется в квестуру.

Войдя в кабинет Гриффони, Брунетти сразу заметил, что теперь на ней черная юбка и жакет, и туфли, разумеется, уже не коричневые.

– Что случилось? – спросила Клаудиа, едва его увидев.

Брунетти ответил вопросом на вопрос:

– Она уже звонила?

– Кто?

– Пресиде школы Альбертини. Она должна была сообщить, явился ли сын синьоры Кросеры сегодня на занятия.

– Нет, не звонила.

Не дождавшись от Брунетти иной реакции, кроме кивка, Гриффони встала и перегнулась через стол, чтобы пододвинуть второй стул.

– Гвидо! Бога ради, присядь и расскажи, что нового.

Брунетти послушно пересказал ей свою беседу с профессорессой Кросерой и сообщил, что случилось в больнице, после того как Клаудиа ушла. Кабинет у нее был до того маленький, что они почти соприкасались под столом коленками, хотя стул Брунетти стоял чуть ли не в дверном проеме.

– Она была ошарашена. Очень расстроилась, увидев мужа.

– Расстроилась искренне или напоказ? – уточнила Клаудиа.

– Думаю, искренне.

– Она знала, что он вышел из дома?

– Говорит, что нет, но я ей не верю.

Гриффони, которой ложь тоже не была в новинку, лишь кивнула.

– А что с их сыном? Он был дома, когда ты позвонил?

– Не знаю. – И с легким замешательством Брунетти добавил: – Я не додумался спросить у нее об этом.

Клаудиа улыбнулась.

– Отсюда и звонок пресиде. – После короткой паузы она продолжила: – Умная женщина! Ведь ей мог позвонить кто угодно. Даже киднеппер.

– Клаудиа! – Брунетти наклонился вперед и постучал указательным пальцем по тыльной стороне ее руки. – Мы в Венеции. А не в каком-нибудь… – Он запнулся, подумал немного и закончил: – Представляешь, не могу вспомнить город, в котором за последние годы похищали ребенка.

Гриффони взглянула на него и быстро отвела глаза. После недолгого раздумья она сказала с явным удивлением:

– Я тоже. Наверное, киднеппинг просто вышел из моды.

В этом Брунетти сомневался.

– Скорее люди перестали обращаться по этому поводу в полицию. Просто платят похитителям в надежде, что это сработает.

– Но мы бы услышали об этом, разве нет? – спросила Клаудиа. – Рано или поздно.

– Думаю, да, – согласился Брунетти и добавил, сам удивляясь ожесточению, которое вложил в свои слова: – Ненавижу это! Больше, чем любые другие преступления. Хотя и их ненавижу тоже.

– Даже больше, чем убийство? – спросила Гриффони.

– Можно и так сказать.

– Почему?

– Потому что жизнь в данном случае подменяется деньгами, а может, потому, что киднепперы пытаются продать чью-то жизнь за деньги.

Брунетти не совладал с голосом, и он прозвучал очень жестко.

– Никогда не слышала, чтобы ты говорил таким тоном, – заметила Клаудиа.

– Знаю. Хуже этого нет ничего. Киднепперов я бы сажал пожизненно, всех без исключения. И каждого, кто им помогал, тоже. Каждого, кто знал, что они задумали, и все равно помогал. Даже если все, что человек сделал, – это дал киднепперу почтовую марку, чтобы тот наклеил ее на письмо с требованием выкупа. Я бы держал их за решеткой, пока не сдохнут!

Огромным усилием воли Брунетти заставил себя успокоиться, хотя мог бы сказать и больше.

– Личный опыт? – спросила Гриффони.

– Да, одно из моих первых дел, двадцать с лишним лет назад.

– Все было так плохо?

– Похитили девочку у одного неаполитанского семейства.

– Где это случилось?

– На Сардинии. Я в то время работал в Неаполе, и меня и еще двух парней отправили туда разбираться.

– Похитителей нашли?

– Да, – резко ответил Брунетти.

– Как?

Он отмахнулся.

– Они оказались идиотами.

– Но? – Клаудиа решила прояснить то, что осталось недосказанным.

– Но девочка умерла.

– Ее убили еще до получения выкупа?

– Иногда я думаю, что лучше бы ее убили, – сказал Брунетти и, хотя его собеседница не настаивала, пояснил: – Они посадили ее в ящик и закопали. Когда полиция их арестовала, всех четверых, они сказали, где искать ящик. Но к тому времени, когда его откопали, девочка была уже мертва.

Гриффони молчала.

– Может, поговорим о чем-нибудь другом, Клаудиа?

Ответить ей помешал телефонный звонок.

– Гриффони! – сказала она в трубку. Кивнула, жестом приглашая Брунетти тоже послушать. – Да, синьора, он поставил меня в известность. – И после паузы произнесла: – Нет, по рангу мы более-менее равны, но здесь он работает дольше. Да, венецианец. Если я ничего не путаю, вырос в Кастелло.

Она глянула на Брунетти, откинула голову назад и прикрыла глаза, чуть помахивая правой рукой в такт разговору.

– Да, он сообщил об инциденте. Он с раннего утра был в больнице у пострадавшего.

Гриффони прикрыла глаза рукой – жест, который обычно выдавал ее нетерпение.

– Конечно, я понимаю, синьора диреттриче!

На этот раз Клаудиа довольно долго молчала, слушая собеседницу. Не открывая глаз, она переместила руку на макушку, словно удерживая на сосуде невидимую крышку. Слушала, не перебивая, и только время от времени одобрительно хмыкала.

Потом убрала руку от макушки и сказала:

– Значит, он на занятиях?

Клаудиа открыла глаза и посмотрела на Брунетти, издала нейтральное «м-м-м» и наконец произнесла: «Спасибо, синьора диреттриче!» Понижая тон, как обычно в конце разговора, она сказала:

– Не сомневаюсь, что мой коллега будет очень благодарен вам за информацию.

Еще пара вежливых реплик, и Клаудиа повесила трубку.

– Как ты уже понял, Сандро Гаспарини на занятиях. По школьным правилам родителей ставят в известность сразу же, если ученик не пришел в класс. – И уже иным, более пытливым тоном Гриффони добавила: – Что тебе известно об этом парне?

– Только то, что я тебе рассказал: ему пятнадцать, он учится во втором классе личео. У него случаются перепады настроения, он забросил учебу…

– И принимает наркотики, – подсказала Гриффони.

– Его мать настолько в этом уверена, что пришла ко мне поговорить.

Клаудиа, в чьем кабинете не было окна, встала, прислонилась спиной к стене и скрестила руки на груди.

– Думаешь, из-за этого и напали на его отца? – спросила она.

Брунетти почувствовал облегчение, отметив про себя, что его коллега не сомневается в том, что это все же было нападение.

– Эти два события сопряжены во времени, – сказал Гвидо. – И мне бы очень хотелось обнаружить между ними хоть какую-то связь.

Гриффони, мысленно проследив связь между этими двумя событиями, сказала:

– Если Гаспарини-старший узнал, кто дилер, но не захотел впутывать в это полицию, он мог назначить ему встречу и чем-то пригрозить…

Брунетти кивнул: такая версия у него уже была.

– Нам известны имена нескольких распространителей наркоты в школах, – сказал он. – Я знаю как минимум двоих.

Гриффони кивнула, подтверждая, что и она тоже в теме.

– Одному из них я когда-то оказал услугу, – продолжил Брунетти. – Пора ему об этом напомнить.

Клаудиа не сдвинулась с места, ничем не выказала любопытства или нетерпения. Просто стояла и спокойно смотрела на Гвидо. И правда, что тут такого? Ну сидит человек, что называется, в дверях (две ножки стула упираются в порог!), а ей самой приходится подпирать стену…

Брунетти услышал, как кто-то идет по коридору, у него за спиной, но поворачиваться не стал. Когда шаги стихли, комиссар подытожил:

– Спрошу у него, кто курирует Альбертини.

Гвидо сам изумился тому, как буднично это прозвучало: словно у дилера была лицензия на то, чтобы распространять наркотики среди школьников.

– И он скажет? – спросила Гриффони.

Брунетти кивнул.

– Много лет назад мой брат написал рекомендацию его сыну, когда тот поступал в медицинскую школу в Англии.

– В медицинскую школу?

– Да, на рентгенолога. Мой брат – старший рентгенотехник больницы в Местре. Парень проработал с ним два года, и брат говорил, что лучшего ассистента у него не было. Почему бы ему не написать рекомендацию?

– Разумеется, – согласилась Гриффони. – А дальше что?

– Теперь он – помощник главного рентгенолога в бирмингемской больнице.

– В то время как его отец толкает наркоту? – поразилась Гриффони.

– В то время как его отец толкает наркоту.

– Evviva l’Italia![31]31
  Да здравствует Италия! (итал.) (Примеч. ред.)


[Закрыть] – сказала Гриффони.