Текст книги "Искушение прощением"

16

Хорошее настроение не покинуло Брунетти по дороге домой и даже поднялось вместе с ним в квартиру. В кухне он застал Раффи, жующего сэндвич с прошутто примерно той же величины, что и греческо-итальянский словарь, который парень держал в другой руке. При виде отца Раффи проговорил с набитым ртом:

– Пытаюсь дожить до ужина!

Брунетти молча прошел мимо него и достал початую вчера вечером бутылку Ribolla Gialla.

– Это – для той же цели, – сказал он, ставя бутылку на кухонную стойку, а следом за ней и бокал. И с тонким расчетом пододвинул второй бокал Раффи: – Тебе налить?

Парень как раз набил рот хлебом с ветчиной, поэтому лишь молча помотал головой. Проглотил и сказал, демонстрируя отцу сэндвич:

– Ну не с этим же! Мне бы лучше водички…

Ага! – возликовал в Брунетти внутренний детектив. – Алкоголь его не интересует. Есть надежда, что и наркотики тоже.

Пока Раффи жевал, отец вынул из холодильника бутылку минералки и налил ему стакан воды. Сын запихнул в рот последний кусок и с трудом вымолвил:

– Спасибо, papà!

– Задали разбор текста и тебе не хочется за него приниматься? – спросил Брунетти, кивая на словарь.

Раффи качнул головой и выразительно закатил глаза. Потом с видом ученого мужа воздел кверху палец и продекламировал:

– Αδύνατον τόν μηδέν πράττοντα πράττειν εύ

После чего выпил воду, со стуком поставил пустой стакан в мойку – излюбленный приемчик Паолы, демонстрирующий, что решение принято и обжалованию не подлежит, – и пошел к себе в комнату.

«Было время, когда я бы с ходу это перевел», – сказал себе Брунетти, но на этот раз познаний в греческом ему не хватило.

За ужином семья пыталась решить, принять ли приглашение родителей Паолы, предложивших провести неделю между Рождеством и новогодними праздниками в их загородном доме, в Доббиако.

Брунетти молча наслаждался треской с гарниром из шпината, пытаясь предугадать ответы домашних. Паола сказала, что терпеть не может Доббиако, и холод тоже, и вообще разлюбила лыжи. Раффи – что с удовольствием съездил бы туда, но должен обсудить это с Сарой. Кьяра, которая никогда никого не хотела разочаровывать, стала сокрушаться по поводу того, что у их семьи так много домов и бо́льшую часть года они пустуют. Она отмахнулась от замечания матери, что в каждом доме круглый год есть обслуга, а значит, и здания находятся под присмотром, и люди обеспечены работой, – аргумент, который Паола отточила еще много лет назад, подавляя социалистические настроения Раффи по поводу владения собственностью.

– Не в том дело! – продолжала Кьяра, подыскивая новое топливо для своего праведного возмущения. – Это экологический вандализм – содержать столько домов в жилом состоянии. Представь, сколько на это уходит ресурсов!

– Не говори глупостей, Кьяра! – сказала ей мать. – Ты прекрасно знаешь, что дедушка поставил на крышах солнечные батареи.

Раффи удовлетворенно заметил:

– И теперь продает излишки электроэнергетической компании!

Брунетти вспомнил, что еще недавно его сын был рьяным врагом капитализма, жаждавшим разрушения всей этой порочной системы. Как вышло, что он, отец – и вдобавок полицейский! – не заметил, когда киднепперы из Европейского центробанка похитили их Раффи, а на его место подсунули двойника?

– То есть ты, мой ангел, ехать не хочешь? – спросил Гвидо у Кьяры.

После этого вопроса пыл девочки заметно поостыл.

– Papà, я этого не говорила, – ответила Кьяра. – Я с удовольствием поехала бы. Подальше от загрязнений, которые тут у нас!

«У всего есть экологическая подоплека», – подумал Брунетти, но вслух этого не сказал.

– А ты, papà? – спросил Раффи, возможно, вспомнив о том, как заботливо отец налил ему недавно воды.

– Я бы тоже с удовольствием съездил.

– Но ты же терпеть не можешь лыжи! – тут же отреагировала Кьяра.

– Зато я люблю горы, – улыбнулся Брунетти.

Они заговорили о другом, но тема поездки в Доббиако так и осталась открытой. Восстановила гармонию Паола, вернее, ее свежеиспеченный кекс с грецкими и лесными орехами.

И уже вечером, в кровати (в руках – Антигона, рядом – жена), Брунетти осенило. Изречение, процитированное Раффи…

– Аристотель! – воскликнул он. – «Не может быть счастлив тот, кто ничего не делает».

***

На следующее утро Брунетти, придя на работу и собравшись с душевными силами, позвонил виче-квесторе и спросил, найдется ли у того время его принять. Патта тяжело вздохнул и сказал, что если дело спешное, то комиссар может зайти и сейчас.

Когда Брунетти вошел в кабинет к шефу (задержавшись в приемной ровно настолько, чтобы попросить синьорину Элеттру прошерстить личную жизнь синьора Форнари), дотторе Патта сосредоточенно изучал документы в папке. Заслышав шаги, он на манер святого Августина, отвлеченного от работы небесным гласом святого Иеронима, сначала посмотрел налево, на сноп света из окна, потом на Брунетти и, наконец, на пол, словно ожидая увидеть там маленького белого песика, еще недавно сидевшего у его ног. Мгновение – и взор виче-квесторе прояснился. Он вернулся в бренный мир со всеми его перипетиями.

– Брунетти, в чем дело? – спросил шеф.

– Кое-какие догадки по поводу синьора Гаспарини, виче-квесторе, – намеренно негромко ответил комиссар.

– Гаспарини? – переспросил Патта. – Вам придется освежить мою память.

– Разумеется, синьоре! – сказал Брунетти.

– Присядьте! – ненавязчиво распорядился шеф.

Комиссар подошел к стулу, который обычно выбирал, когда разговаривал с начальством.

– Это пострадавший, найденный возле моста двое суток назад.

– То было разбойное нападение, разве нет?

– Складывалось такое впечатление, синьоре, – произнес Гвидо.

– Что вы хотите этим сказать, Брунетти? – тут же насторожился Патта.

– Нападение могло быть и преднамеренным, дотторе.

– И кто же преступник?

– На прошлой неделе ко мне приходила жена синьора Гаспарини. Беспокоилась, не принимает ли ее сын наркотики.

– Вы хотите сказать, это дело рук ее сына?

– Нет, синьоре. – Брунетти ничем не выказал раздражения. – Синьор Гаспарини мог откуда-то узнать, кто именно продает наркотики ученикам той школы, где учится его ребенок.

Комиссар предпочел не объяснять, что эти данные получены от информатора. Он умолк, ожидая от виче-квесторе комментария или вопроса.

– И это, по-вашему, спровоцировало нападение?

– Это вероятно, дотторе, – мягко ответил Брунетти.

Он оставил при себе комментарий о низком уровне уличной преступности в Венеции – не дай бог виче-квесторе воспримет это как скрытую критику своего родного Палермо.

Патта поудобнее устроился в кресле и переплел пальцы на животе. Но даже под тяжестью его рук на рубашке не появилось ни морщинки.

– Что нужно от меня?

– Ничего, синьоре. Я хотел обратить ваше внимание на эту зацепку, она может нам пригодиться. Было бы неплохо найти человека, продающего наркотики школьникам.

– У вас же есть дети, – сказал Патта. – Вы беспокоитесь о них?

– Не так, как если бы мы жили в другом городе, – произнес Брунетти и поспешил уточнить: – Например, в Милане.

Патта кивнул, подался вперед и сказал:

– Я вас понял. Хорошо! Посмотрим, что вам удастся раскопать.

– Благодарю вас, синьоре, – сказал Брунетти, вставая.

Если бы он смог прокрасться к двери, а оттуда – в приемную, ни слова больше не сказав и не услышав, короткий список их с Паттой мирных бесед пополнился бы еще одним пунктом… Но когда комиссар был уже у порога, сзади донеслось:

– Удачи, Брунетти!

От неожиданности он не сразу нашел дверную ручку.

– Благодарю вас, синьоре! – повторил комиссар и вышел.

Уже в приемной он прислонился спиной к двери и зажмурился. Дважды глубоко вдохнул, все еще не веря в то, что только что произошло.

– Синьоре, вы в порядке? – встревожилась синьорина Элеттра.

Брунетти открыл глаза и увидел, что одной рукой она ухватилась за стол, словно хотела вскочить и броситься к нему на выручку.

– С вами все хорошо?

– Да, – шепотом ответил Гвидо, успокаивая ее жестом. – Виче-квесторе только что пожелал мне удачи в поимке подозреваемого.

Секретарша снова опустилась в кресло, и Брунетти пояснил, направляясь к ее рабочему столу:

– А еще, пока мы разговаривали, он был сама любезность и внимание.

– Наверное, с ним что-то случилось, – произнесла синьорина Элеттра.

– Или ему что-то от меня нужно, – предположил Брунетти.

– Но вы бы не сказали ему ничего важного, синьоре, правда? Ни при каких обстоятельствах? – спросила секретарша.

Брунетти вытянул вперед правую руку с растопыренными пальцами и указал на нее другой рукой.

– Нет, пока мне под ногти не начнут загонять живые побеги бамбука, – сказал он.

Синьорина Элеттра вздохнула с облегчением.

– Знать бы, что он задумал.

Она взяла со стола листок и протянула его комиссару. На нем ее рукой было начертано имя жены Форнари, дата и две денежные суммы в евро.

– После освобождения он получает пенсию по инвалидности, а его супруга – пособие, за то, что за ним ухаживает.

– Что у него за болезнь? – спросил Брунетти, перебирая варианты нового мошенничества, к которому могло прибегнуть семейство Форнари.

– Из тюремного досье Форнари следует, что он был освобожден из тюрьмы по состоянию здоровья, – сказала секретарша.

– А подробнее?

– Он так занемог, что проще лечить его в домашних условиях, с регулярным посещением больницы.

– В досье указано, чем именно он болен?

– Видимо, у него что-то серьезное, – сказала синьорина Элеттра, но, судя по тону, она сильно в этом сомневалась. – Однако за эти годы я навидалась всякого. Форнари вполне могли придумать хитрую схему, чтобы социальные службы платили им обоим. Что не помешало мужу передать наркобизнес в субподряд тому, кто предложил наиболее выгодные условия.

– Вы не могли бы заглянуть в… – начал было Брунетти и тут же продолжил: – В медицинскую карту Форнари. Там могут быть указаны причины госпитализации.

– Я уже этим занимаюсь, синьоре, – ответила синьорина Элеттра. – Вы будете у себя? Я сразу же вам сообщу.

Секретарша позвонила через полчаса.

– Я нашла медкарту Форнари. Я ошибалась: дела у него действительно плохи.

– Что за заболевание?

– Рак легких. В тяжелой форме. – Синьорина Элеттра выдержала небольшую паузу. – Нет, не так. Разновидностей у рака легких много, и у Форнари – одна из худших. Поэтому его и освободили.

– Можно ли судить по данным медкарты, в каком он сейчас состоянии?

– Нет. Там указан тип химиотерапии, которая ему назначена, сколько циклов пройдено, и все.

– Как долго он на терапии?

Секретарша ответила не сразу.

– С тех пор как его освободили. Форнари прошел два длительных курса «химии», потом – лучевой терапии. Последние три месяца он снова на химиотерапии: один курс каждые три недели. – И после паузы она добавила: – По мнению врачей, он слишком слаб, чтобы ездить в больницу, поэтому его доставляют туда службой Sanitrans[46]46
  В Венеции – спецслужба для перевозки больных по воде.


[Закрыть].

– Когда Форнари посещал больницу последний раз?

На том конце – шелест страниц и едва слышное бормотание. Наконец синьорина Элеттра сказала в трубку:

– На прошлой неделе он как раз проходил химиотерапию. Следующий курс запланирован через две недели.

– Форнари регулярно посещает больницу?

Снова шуршание…

– Да.

– Хорошо.

Это вырвалось само собой. Форнари, конечно, наркодилер и бывший заключенный, но еще он – человек с онкозаболеванием.

После продолжительных колебаний синьорина Элеттра произнесла:

– Есть один нюанс, комиссарио… Но вы, наверное, уже об этом думали.

– О чем именно?

– Если Форнари в этой сфере давно, у него есть связи с… скажем так, коллегами. И он может управлять всем по мобильному. Единственное, что ему нужно, – это надежный курьер.

– Интересная мысль, синьорина. Спасибо, что подсказали, – ответил Брунетти. Он попросил позвонить ему сразу же, как только обнаружится что-то важное, и положил трубку.

Комиссар выдвинул нижний ящик стола, положил на него ноги и, максимально откинувшись в кресле, уставился в потолок. Надо же, пятно… Светло-коричневое, размером с компакт-диск, но с опущенными вниз щупальцами, слева над окном, где потолок встречается со стеной. Над его кабинетом – мансардный этаж, где в прошлые века проживала прислуга. В каморках на этой стороне здания хранится старая мебель и каталожные шкафы, и обитатели квестуры туда почти не заглядывают. Потолки там низкие, пол – деревянный, окон очень мало, и те крохотные. Несколько лет назад Брунетти там побывал, и ему в глаза бросилось плачевное состояние оконных рам, но тогда его личный кабинет находился на другой стороне и он не увидел в этом проблемы.

Форнари – другое дело. Тут проблема очевидна. Человек с тяжелой болезнью, регулярно принимающий химиотерапию, вряд ли будет развозить по городу наркотики или стоять на холоде перед школой, поджидая покупателей. И еще менее вероятно, что у него хватит сил на то, чтобы подстеречь кого-то, напасть на него и столкнуть с моста.

Брунетти какое-то время рассматривал пятно. Думать, что Форнари – тупиковый вариант, ему не хотелось, даже учитывая плачевное состояние его здоровья. Жена. Приятели. Телефонино. Послать кого-то с поручением – что может быть проще?

Комиссар снова перебрал в уме все, что узнал о Гаспарини, еще одном счастливом супруге. Еще немного, и поверишь, что Италия – страна мужчин, у которых хорошие жены! Да что там, разве сам он не принадлежит к этой категории?

Брунетти встал, решив, что самое время пойти полюбопытствовать на окраину района Кастелло. И лучше сделать это в одиночку, чтобы они с Форнари могли поговорить спокойно, как наркодилер с наркодилером.

17

Улицу и дом Брунетти нашел в путеводителе Calli, Campielli e Canali[47]47
  Дословно: «Улочки, площади и каналы» (итал.).


[Закрыть] – Рио-делле-Горне, в том месте, где узкий канал отделяет ее от стены Арсенала. В этой части города комиссар не был уже сто лет, но несмотря на это помнил, что на Кампо-делле-Горне растет большое дерево, как и о том, что приятель уговаривал его купить вскладчину лодку, стоявшую вот у этой самой стены.

Гвидо отказался от предложения, ведь к тому времени он уже стал отцом и знал, что хлопот ему хватит и без лодки. Хорошо иметь лодку, когда ты юн и беззаботен или, напротив, уже в летах, когда времени много и его нечем заполнить. Мужчина, у которого есть семья и работа, всегда занят. Лодка – это подружка, но не жена.

Изучая Calli, Campielli e Canali, Брунетти надеялся, что его ноги сами вспомнят дорогу и легко приведут его на место. На деле же он дважды сбился с пути. Впрочем, один раз можно и не считать: в конце Калле-деи-Фурлани он чуть было не свернул направо, но вовремя опомнился и взял левее. Еще через пару минут Гвидо пересек Кампо-до-Поцци и уперся в тупик. Признав поражение, он вернулся на кампо, оттуда – влево и вниз по улице, пока не вышел на Кампо-делле-Горне.

У самой кромки канала стояла высокая привлекательная блондинка и смотрела на воду. У ее ног, смешно сдвинув в сторону задние лапы, сидел крепенький белый пес. Брунетти подошел и заговорил с ней, неизвестно почему решив, что эта дама англичанка, причем уверенность его была настолько сильна, что он сразу же перешел на английский:

– Что-то случилось, синьора?

– Там теннисный мячик Мартино, моей собаки, – ответила дама и с улыбкой добавила: – Боюсь, тут ничего нельзя поделать.

Брунетти увидел дрейфующий слева по воде лохматый желтый мяч.

– Будь я лет на тридцать моложе, синьора, я бы прыгнул в воду и достал его для вас, – импульсивно заявил комиссар.

У нее собака, значит, она живет в городе. Лишний повод проявить знаменитую итальянскую galanteria…[48]48
  Обходительность (итал.).


[Закрыть]

Дама звонко рассмеялась и сразу как будто помолодела. Она всмотрелась в его лицо.

– А будь я на тридцать лет моложе, я бы с удовольствием понаблюдала за этим, – сказала она и, глянув вниз, на собаку, произнесла: – Мартино, идем! Не все наши желания исполняются.

Еще раз улыбнувшись Брунетти, женщина удалилась в сторону церкви Сан-Мартино-Весково.

Довольный этим эпизодом, комиссар прошел еще немного вдоль канала, затем свернул налево, в узкую калле, куда не проникал солнечный свет. Слева была дверь. Такая низкая и широкая, что казалась квадратной. Не найдя звонка, Брунетти постучал. Подождал немного и стукнул еще пару раз. Когда ответа не последовало, еще пять раз постучал в дверь – уже кулаком.

Голос, шаги… Дверь наконец открылась, и комиссар увидел женщину. Она была примерно его ровесницей, высокой и чересчур худой. Женщина вышла на улицу и голосом, исполненным надежды, спросила:

– Вам нужен Джанлука?

Рыжая, с седыми, отросшими сантиметра на три у корней волосами, вокруг носа и рта – россыпь веснушек, кожа покраснела, кое-где шелушится… Глаза оттенка ляпис-лазури, такие синие, что на мгновение Брунетти заподозрил, что это контактные линзы. Впрочем, нет. Эта женщина не из тех, кто таким интересуется.

– Да, я пришел к Джанлуке, – ответил комиссар без улыбки.

Незнакомка, похоже, и не ждала улыбок. Она вошла в дом, придержав для Брунетти дверь.

– Входите. Он наверху.

Умышленно держа рот на замке, Гвидо прошел мимо нее в пахнущий сыростью коридор, откуда наверх вела деревянная лестница. Вероятно, этот дом был построен для рабочих Арсенала в конце позапрошлого века. В таких зданиях все чаще размещались заведения типа bed & breakfast гостиничной сети Relais Bijoux. Это осталось жилым…

Брунетти поднялся по лестнице, хозяйка – следом за ним. На площадке второго этажа она сказала:

– Направо!

Гвидо развернулся и увидел другую дверь – на этот раз правильной прямоугольной формы; она была приоткрыта. Из-за двери в коридор проникали свет и тепло.

– Входите! – сказала женщина, подходя к комиссару ближе и едва ли не вталкивая его в комнату.

Не спросив позволения, Брунетти толкнул дверь и вошел в комнату с низким балочным потолком. Балки выглядели несколько непривычно. Они были источены червями и сплошь покрыты темными пятнами копоти, словно тут годами грелись от угольной печки, такой, какая была у его деда с бабкой. Пара окон, близко одно к другому, но что за ними – не видно, потому что стекла изнутри запотели и влага стекала каплями.

При виде конденсата Брунетти особенно остро ощутил, как жарко натоплена комната. Казалось, даже стены источают жар, а не только два электрических обогревателя у софы, на которой полусидел-полулежал мужчина с бледным лицом и длинными прямыми волосами. Был почти полдень, но окна совсем не пропускали света. То ли улочка была слишком узкая, то ли прилегающие дома слишком высокими? Одно Брунетти ощущал совершенно четко: он в ловушке, или в пещере, или в тюремной камере.

Мужчина поднял на него глаза:

– Кто вы?

– Меня зовут Гвидо.

– Они вас прислали?

– Да! – ответил Брунетти, вложив в это восклицание столько нетерпения, сколько смог.

– Что им надо?

У мужчины был голос курильщика, вязкий и неприятный.

Комиссар улыбнулся, подтянул к себе стул и без приглашения сел на него.

– А вы как думаете, синьор Форнари?

Брунетти оглянулся и увидел, что женщина по-прежнему маячит в дверях.

– Ей обязательно тут находиться? – грубо спросил он.

– Нет, – сказал Форнари. – Уйди!

Женщина удивила Брунетти, подчинившись и тихо закрыв за собой дверь.

Когда комиссар снова сосредоточился на собеседнике, тот, казалось, уже успел погрузиться в сон. Лицо у Форнари было красное – то ли от жары, то ли от принимаемых лекарств. А может, и из-за болезни.

В свое время он, наверное, был красавцем. Прямой тонкий нос, на удивление изящная форма бровей. Красиво очерченные, полные губы лишь подчеркивают мертвенную бледность лица.

Форнари открыл глаза, серые, слегка затуманенные, и спросил:

– Они подождут?

– Глупый вопрос, синьор Форнари, – произнес Брунетти с преувеличенной вежливостью.

– Я всегда расплачивался вовремя. Я был хорошим клиентом, – не сдавался тот.

От звука его голоса – словно в горле застряло что-то мокрое – у Брунетти мурашки побежали по коже.

– Это было раньше, – бесстрастно ответил он. – Сейчас – другое дело.

В короткий миг забытья голова Форнари съехала вправо, и теперь он с трудом выпрямился. Брунетти видел, как пальцами, похожими на звериные когти, он цепляется за софу, вытаскивает подушку из-за спины. Комиссар вспомнил, с каким трудом Форнари разговаривает, и… подавил в себе желание наклониться и помочь ему.

– Вчера вечером жена отвезла деньги. Вы получили их, не так ли?

Брунетти ограничился кивком.

– Так почему же они сказали, что возьмут нового поставщика?

– Для Альбертини? – уточнил Брунетти.

Форнари метнул в него удивленный взгляд. Этот человек был слаб, но не глуп. Он кивнул, но выражение его лица стало подозрительным.

Брунетти ответил нарочито снисходительным тоном:

– У нас есть кому заняться обеими точками, и Альбертини, и Марко-Поло. Посмотри на себя! Как долго, по-твоему, ты еще сможешь вести дела? – И добавил уже с презрением: – Думаешь, твоя жена такая неприметная? И годится для такого дела? – Комиссар повысил голос, словно разозлился: – Думаешь, мы станем так рисковать? Лучше уж сразу нанять циркового клоуна! – Он коротко, пренебрежительно хохотнул, словно его собеседник не очень удачно пошутил.

– Поэтому сегодня не было доставки? – спросил Форнари уже без тени подозрения.

– А ты сам этого не знаешь? – ответил вопросом на вопрос Брунетти.

– Что тогда с нами будет? – в голосе Форнари послышалась паника.

И он задохнулся в приступе страшного кашля, который заставил его согнуться у края софы. Форнари все кашлял и кашлял, пока приступ не сменился серией продолжительных хрипов, и Брунетти мучительно захотелось выйти.

Дверь открылась, и в комнату торопливо вошла хозяйка с чистым белым полотенцем. Она склонилась над задыхающимся мужем, перевернула его сперва спиной на подушки, а потом на бок. Положила полотенце у его лица и подняла ноги Форнари на софу.

Кашель все не стихал, влажный и жуткий, предвещающий близкую смерть. Никто не выдержит этой муки. Легкие в конце концов не устоят перед заполонившей комнату жестокой силой… Брунетти встал и вышел в коридор. Он закрыл за собой дверь и стоял там, как ему показалось, вечность, слушая, как с кашлем утекает жизнь.

Наконец раздалось несколько нерегулярных хрипов – и кашель постепенно затих. Брунетти разжал кулаки, сунул руки в карманы. Еще через пару минут женщина вышла из комнаты. Посмотрела на него, даже не пытаясь скрыть презрения к его слабости.

– Он уснул. Можете уходить.

Брунетти спустился по ступенькам, хозяйка шла следом за ним, словно желая поскорее от него отделаться. Внизу лестницы комиссар остановился и подождал ее. Женщина прошла мимо, даже не глянув на него, и открыла дверь.

– Что вам вчера сказали, когда вы отвозили деньги? – спросил он.

– Что я им не подхожу. Для доставки найдут другого человека. Меня уволили.

Она вдруг поморщилась, будто собиралась вот-вот заплакать, но потом протяжно, чуть ли не с облегчением вздохнула.

И пояснила то ли сердито, то ли нетерпеливо:

– Говорю вам: меня уволили. – И с той же подозрительностью, что и муж, поинтересовалась: – А вы разве не в курсе?

Брунетти пожал плечами. Обычное дело в большой организации: информация не передается вовремя из отдела в отдел; кадровая служба не спешит с новостями; уведомление о расторжении контракта запоздало.

Не прощаясь, комиссар прошел мимо женщины на улицу. Она даже не удосужилась хлопнуть дверью.