Текст книги "Игра королев"

Такое простое объяснение. Удовлетворенная Маргарет вздохнула:

– Так печально. Все талантливые люди сами губят себя, как бы друзья ни пытались им помочь. – Она радостно добавила: – Я могу что-нибудь принести?

После ее ухода Кристиан долго сидела, замкнувшись в своем черном мире, и пыталась подавить гнев, который разбудил в ней этот визит. Затем, с трудом перестав думать о пережитом, она мысленно возблагодарила благие намерения предупредившего ее Гидеона Сомервилла и вновь принялась ходить из угла в угол.

Гидеон по поручению лорда Грея съездил в Норем, где был вынужден переночевать. Вернувшись, он с небрежным видом навел справки и узнал, что пленников, захваченных в Далкейте, в тот же день перевезли к архиепископу Йоркскому и что перед отъездом слепая девушка о нем пару раз спрашивала.

Если бы он был предоставлен самому себе, то мог бы последовать за ними, но у лорда Грея имелись другие соображения на этот счет. Когда его лучшие офицеры разлетелись, подобно семенам одуванчика, по всей стране от Роксбурга до Браути, ему требовался кто-нибудь порасторопнее под рукой.

Гидеон смирился: его желание вернуться домой сдерживалось тем обстоятельством, что Маргарет Леннокс осталась в Берике и не собиралась покидать его, пока Харви не окрепнет достаточно, чтобы пуститься в путь. Если графиня заняла выжидательную позицию, то почему бы и ему не последовать ее примеру, подумал Гидеон и с удивлением обнаружил, что игра его увлекла так, будто задевала его личные интересы.

В следующий понедельник его отослали в Ньюкасл, чтобы обсудить финансовые проблемы с казначеем.

– Когда вы там закончите, я сам, вероятно, буду в Ньюкасле, – заметил лорд Грей. – Там мы и встретимся, наверное. Вы должны выехать утром. О да – вы ведь интересовались Сэмом Харви?

– Да, – насторожился Гидеон.

– Девчонка Стюарт говорила, будто он легко ранен, но это не так. У него пуля застряла в бедре, что весьма опасно. Он может и умереть.

– Когда вы узнали? – Гидеон напрягся.

– Только что. Бедняга. Я чувствую себя немного виноватым. Не стоило его вообще тащить сюда, если б знать, что Лаймонд вне игры, – проворчал он.

– Да, бедняга, – согласился Гидеон. – Уилли, ничего, если я выеду сейчас, а не завтра утром? Я мог бы заехать к Кейт по дороге.

– По дороге? – произнес лорд Грей снисходительно. – Крюк в двадцать миль, как я полагаю. Но не беспокойтесь. Таковы все мужья – я сам был такой. Все нормально. Передайте ей от меня привет.

– Конечно, передам, – пробормотал Гидеон и бросился вниз по лестнице, сзывая своих людей.

Менее чем через полчаса он был уже в пути, а на следующий день, во вторник девятнадцатого июня – дома в Флоу-Вэллис.

Глава 2
ПОСЛЕДНИЙ ШАХ

1. БЫСТРЫЙ РАЗМЕН

Лаймонд оправлялся от раны с характерной для него быстротой: с самого начала он вел себя так, как будто ее и не существовало, и Кейт это вполне устраивало.

Устойчивый дух старомодной учтивости безраздельно царил во Флоу-Вэллис. Ни одно помещение не запиралось от гостя – его постоянно кто-нибудь сопровождал, но ему не возбранялось ходить куда вздумается. По ее приглашению он разделял с Кейт трапезу и спускался к ней в гостиную. Его подспудное сопротивление ситуации, в которой он оказался, приводило Кейт в восторг; ей нравилось и то, как он это сопротивление выказывал.

В первое же утро после инцидента с Чарльзом он недвусмысленно задал тон всему их последующему общению. Он отпер дверь, принес подобающие извинения и принял как должное господствующую в доме атмосферу холодной вежливости.

Кейт тем временем готовилась к битве. После четырех дней пристального изучения в пятницу за ужином она открыла огонь.

– Я заметила, – начала она, передавая соль, – что вы сегодня выходили. Вы виделись с Филиппой?

Лаймонд принял из рук Кейт соль, но не принял вызова.

– Мы перемолвились несколькими словами, – ответил он. – Она… удивительная девочка.

Кейт подхватила:

– Мы тоже так считаем. Что она вам сказала?

– Ее ответы отличались краткостью, но и их непросто было добиться.

Кейт знала, что он не преувеличивал.

– Я боялась, что она вовсе не станет отвечать. Мы пытались внушить ей сочувствие к вам. Ненависть в детях неуместна.

На этот раз через мгновение он ответил на ее выпад:

– Возможно, нам с Филиппой стоило бы сблизиться. Она бы ко мне привязалась, если бы узнала получше.

Кейт бросилась в атаку, не обратив внимания на то, что глаза Лаймонда вспыхнули.

– Это пробудило бы в ней сочувствие к вам?

– Может быть. Подопытное животное всегда вызывает сочувствие, не так ли?

– Но не змеи, – возразила Кейт несколько непоследовательно. – Я ненавижу змей.

– Однако многие пользуются змеиной кожей, а змеям не оставляют права даже защищаться.

– Беззащитность – что-то новое в характере змей. Как бы то ни было, я не позволю им ползать по моему дому, сворачиваясь колечком где придется. Это действует на нервы.

– Конечно, особенно если заставлять их снова развернуться. Вы знаете, у меня нет желания упражняться в риторике.

Кейт уставилась на него с подозрением:

– С какой стати я должна отказывать себе в развлечении по вашей милости?

– Милость тут ни при чем; я восхищаюсь вами и трепещу одновременно: за четыре дня проделать такой путь.

– Со змеями спасает только проворство. Иначе они успевают сменить кожу. Что же касается вас, то вам неведомо само слово «милость», – парировала Кейт, собирая тарелки.

Он опустил глаза:

– Не могу же я извиняться без конца. Это покажется однообразным.

Кейт, вынув блюдо из буфета, остановилась рядом с ним.

– Я ничего не требую от вас, кроме маленького невинного развлечения. Почему вы не отвечаете на колкости?

– Хотя бы потому, – сказал Лаймонд, внезапно подняв на нее взгляд, – что я привык огрызаться, а вы нет.

– Это меня не смущает, – задумчиво промолвила Кейт. – Так вы покажете зубы?

– Как акула. Это вошло у меня в привычку. А привычка – придуманная дьяволом замена благих начинаний. Привычка сводит на нет честолюбие, инициативу, воображение. Привычка – проклятие брака и преддверие смерти.

– В качестве защитника хаоса вы выглядите убедительно. Существует такое понятие, вы знаете, как привычный беспорядок, что, конечно, вам знакомо: немногие способны вынести ваш беспорядочный образ жизни. Что, если бы вам представилась возможность вести нормальное существование? – Она проницательно взглянула ему в лицо.

– Не будем касаться моих темных дел, ладно? Мы потеряли нить разговор. Имеется некоторая разница между беспочвенным возбуждением и тягой к смене впечатлений.

– Если нельзя затрагивать вас лично, то я не желаю спорить, – категорически отрезала Кейт. – Я, может быть, и не прислушиваюсь к вашим высказываниям, но и вы мои пропускаете мимо ушей.

– С вашей стороны это не высказывания, а зондирование почвы. Не знаю, почему я должен раскрывать перед вами тайники моей души.

– Зато я знаю. Потому что Гидеон помог бы поджарить родного отца, если бы каннибал стал читать ему стихи.

– А я не только испил из Кастальского ключа 13), но и омылся в нем.

– Насколько я помню, вы искупали в нем беднягу Чарльза, – саркастически заметила Кейт. – Вы цените свой внутренний мир. Приношу извинения за то, что пытаюсь вторгнуться столь недостойным образом. Не обращайте внимания: сверчок знает свой шесток.

Его тонкие, длинные пальцы потянулись к солонке.

– Прекратите это, а? – мягко попросил Лаймонд.

Кейт выпрямилась и перешла в открытую атаку:

– А почему я должна прекратить? Я хочу…

Он прервал ее, толкнув тяжелую серебряную солонку так, что та остановилась ровно на середине стола.

– То, чего вы хотите, очевидно. Вы хотите моей откровенности. Если вы ее добьетесь, то по крайней мере станете строить предположения с моего молчаливого согласия. Если и это не удастся, то вы прибегнете к моральному давлению. Я полностью сознаю, что поступил дурно по отношению к членам вашей семьи, и готов загладить вину. Но не таким образом.

Ее щеки зарделись.

– Господин Кроуфорд, я сильно сомневаюсь, что у вас есть выбор.

Он устремил на Кейт беспокойный, безжалостный взгляд.

– Нет нужды напоминать мне об этом. Вы вольны казнить или миловать. Тут ничего не поделаешь.

– Если право на молчание вам дороже жизни, тогда тут действительно ничего не поделаешь.

– Право на молчание? Нет, – живо возразил он. – Но я ставлю свободу духа выше свободы тела. Я требую права совершать ошибки и не разглагольствовать о них. Вы, естественно, вольны защищать вашего супруга. Моя жизнь в полном вашем распоряжении – но не мои мысли.

– О Господи, – рассмеялась Кейт, вставая. – Я сомневаюсь, что я бы пережила близкое знакомство с вашими мыслями. Я хотела выяснить только один существенный вопрос: едите ли вы гусиные яйца. Гусыни беспрестанно несутся – дурацкая привычка, но не разбивать же яйца.

Кейт никогда не упорствовала в безнадежном деле. Он улыбнулся, ловко вскочил и открыл перед ней дверь; в уголках его глаз притаился смех.

– Я не думал, что весь разговор затеян из-за яичной скорлупы. Ни за что на свете не лишу вас удовольствия последней укусить противника.

– Конечно, если речь идет о змеях. Но если вы имеете в виду акул…

– Пифия, – парировал Лаймонд и неожиданно улыбнулся.

Кейт признала свое поражение.

В последующие дни она не предпринимала дальнейших попыток. Осознав, что, во-первых, эти стычки не затрагивают его истинных интересов, а во-вторых, его ум был слишком острым, Кейт могла утомить своего гостя, могла разозлить. Четырехдневный опыт научил ее, что она может и поколебать его самообладание, и сам он бывал обескуражен и удручен тем, что воля его слабеет. Но ей никогда не удавалось взять верх – и Кейт прекратила попытки.

Ей было известно, что он пробовал найти общий язык с Филиппой, но безуспешно. В последний раз он зашел в музыкальную комнату, постоял, как он это часто делал, у окна и лениво подобрал лютню Филиппы, лежавшую на подоконнике.

Он, очевидно, забыл, что комната Кейт была смежной с музыкальной. Кейт отдыхала, и, хотя десять дней, проведенные в его обществе, показали ей, насколько этот человек воспитан и непритязателен, она не вышла, чтобы не оказаться в неловком положении самой и не смутить Лаймонда. Таким образом, до нее донеслись сладкие звуки лютни, а потом она услышала, как Филиппа ворвалась в музыкальную комнату. Девочка остановилась на пороге, и ее мать предусмотрительно приоткрыла дверь, чтобы все видеть.

– Она моя! – выкрикнула Филиппа. – Эта лютня, на которой вы играете!

Лаймонд мягко отложил инструмент и подошел к клавикордам Гидеона.

– Лютня и клавикорды? Ты очень ученая девочка.

Филиппа откинула назад длинные волосы. Они растрепались, гребень потерялся, а край ее платьица, как с неудовольствием заметила Кейт, был серым от пыли. Девочка воинственно заявила:

– Я могу играть еще на ребеке 14).

– О!

– И на флейте!

«Филиппа, Филиппа!» – подумала про себя Кейт, улыбаясь.

Лаймонд вернулся к клавикордам:

– Тогда ты именно тот человек, с которым я хочу поговорить. На чем ты любишь играть больше всего?

– На лютне, – тоном собственницы.

– Тогда, – Лаймонд приподнял крышку, дабы приступить к игре, – может быть, ты скажешь мне, как заканчивается эта вещица? Я никогда не мог выяснить.

Это оказалась всего-навсего песенка «Воин», которую Филиппа слышала еще в колыбели и каждую ноту знала наизусть. Она запрыгала по комнате:

– Это «Воин»!

– Правда, но что там дальше?

Она бочком отступила:

– Не знаю.

Звуки клавикордов набирали силу.

– Попробуй вспомнить.

Кейт видела, как ее дочь впитывает каждый звук: игра Лаймонда обладала воистину магическим обаянием. Но вот Филиппа резко вытянула руку, схватила лютню с проворством паука, поймавшего долгожданную муху, и понеслась к дверям во весь дух.

– Это клавикорды моего папы! – завопила она. – Вы не смеете к ним прикасаться! Оставьте папу с мамой в покое! Вы здесь никому не нужны!

Кейт испугалась за нее. Ее рука сжала ручку двери, но музыка не прекратилась, хотя и стала очень тихой.

Голос Лаймонда еле слышно произнес:

– Ты не хочешь, чтобы я играл? Да воцарится радость – гласят клавикорды. Да будут мирными наши встречи.

Карие, как у Кейт, глаза Филиппы уставились на него.

– Нет! – крикнула девочка. – Я вас ненавижу!

И, вцепившись в лютню, бросилась вон из комнаты.

Музыка прекратилась, наступила полная тишина. Немного подождав, Кейт вышла из своего укрытия.

Он был все еще здесь и смотрел невидящим взглядом вниз, подперев подбородок рукой.

Потом он заметил Кейт:

– Видите! Я давно не играл, знаю, но эффект оказался хуже, чем я полагал.

Она села:

– Кто учил вас?

– Сначала мать. Отец считал, что музыка не только сводит людей с ума, но и занимаются ею одни сумасшедшие.

– Тогда от него вы, очевидно, унаследовали воинскую доблесть? – лениво поинтересовалась Кейт. – Немногие музыканты способны прогреметь на военном смотре.

– Некоторые – да: посмотрите хотя бы на барабанщика Джеми, который повалил английского силача. Мне никогда не удавалось совершить ничего подобного, да я и не стремился к этому. – Он положил руку на клавиатуру. – Вот мой брат – атлет.

– Он лучник?

– Шпага, меч, лук – он всем владеет блестяще.

Итак, у него есть брат.

– Значит, он прирожденный воин, что тоже Божий дар, – заметила Кейт. – То, что вы такие разные, должно служить залогом мира в семье.

Он любезно с ней согласился и снова заиграл. Наблюдая за ним, Кейт поймала себя на том, что обдумывает слова, сказанные Гидеоном после его краткого пребывания в Кроуфордмуире: «Там все держится не только на словах и приказаниях. Он стреляет лучше их всех, борется лучше их всех, наконец, может их всех перехитрить. Его власть – это власть льва в царстве зверей».

Она тихонько вздохнула. Через мгновение Лаймонд заметил, не прерывая игры:

– Разносторонняя одаренность – одна из немногих человеческих черт, которые вызывают всеобщую неприязнь. Вы можете знать греческий и хорошо рисовать, и вы популярны. Вы можете знать греческий и быть атлетом, и вы дико популярны. Но попробуйте совместить все вместе, и вас сочтут шарлатаном. Никто не вызывает такого подозрения, как человек, от природы наделенный всеми талантами.

Кейт задумалась.

– Нужен еще один талант – находить общий язык с людьми, но его можно развить. Он необходим, потому что талантливая личность вне контактов с окружающим миром совершает смертный грех по отношению к человечеству. Скажите вашим совершенным личностям, что такой талант необходим – и им, пожалуй, не составит труда преодолеть лишь одно это препятствие.

– Такой поворот дела требует благожелательности и от противоположной стороны, – размышлял Лаймонд. – Нет, совершенный человек должен, как Парис, выбирать из трех возможностей – быть совершенным, но не нравиться никому; быть совершенным, но страдать от зависти; прятаться даже от наиболее ретивых последователей и слыть безвредным чудаком.

– Что вы и делаете, – проницательно подметила Кейт, – совершая смертный грех.

– Нет, – покачал головой Фрэнсис Кроуфорд, глядя на свои пальцы, скользящие по клавишам. – Смертный грех – причинить зло брату своему. Мой же, при моей образованности, разносторонности, самомнении и известных самоограничениях, был против сестры… Бога ради, – вдруг прошептал он, – не говорите ничего.

В наступившей тишине Кейт сидела молча, как он попросил. Лаймонд громко выругался, и она удивленно на него воззрилась, ободренная таким проявлением искреннего гнева.

Стоя у окна, Лаймонд ответил ей затравленным взглядом.

– Ваша вина – это ведь как раз то, что вам хотелось узнать? Вы перестали давить, и я сам начал рассказывать… Я, как правило, не выплескиваю на людей тяжелые воспоминания. Прошу меня простить. Виною всему то, что целых пять лет я молчал – обычно мне лучше удается сдерживаться.

Она тоже встала:

– Вы высоко цените свое самообладание, не правда ли?

– Ценил, когда оно у меня было. Нельзя же властвовать над людьми, если не умеешь…

– А вы хотите властвовать над людьми?

Он усмехнулся:

– Я понял ваш намек. Мне не над кем сейчас властвовать. Но все же…

– Вы бы добивались этого в обыденной жизни. – И тут Кейт решилась задать опасный вопрос. – Смогли бы вы когда-нибудь вести обыденную жизнь?

Лаймонд слегка улыбнулся, направляясь к двери.

– Это зависит от Сэмюэла Харви. Есть, конечно, еще кое-что. Я мог бы оправдаться перед судом. Но как только я появлюсь на людях, мой брат убьет меня и его повесят… Мы, шотландцы, чертовски сложные натуры.

Кейт проводила его до двери и тихо спросила:

– Сколько еще вы можете выдержать?

– Не беспокойтесь. – Он неправильно истолковал ее волнение. – Если я и сломаюсь, то не здесь.

Гидеон прибыл на следующий день и пригласил Кроуфорда пройти в гостиную, куда уже спустилась Кейт. Поприветствовав пленника, он без обиняков приступил к делу:

– Харви в Хаддингтоне, он серьезно ранен и, возможно, умрет. Я приехал, чтобы сообщить вам.

– Ох, – вздохнул Лаймонд. – Это, похоже, снимает проблему.

Гидеон все успел обсудить с женой.

– Я не могу помочь вам проникнуть в Хаддингтон.

– Понимаю.

– Но если вы видите реальную возможность пробраться туда и выбраться обратно живым, то я одолжу вам коня.

Молчание. Лаймонд глубоко вздохнул:

– Догадываюсь, что вы имеете в виду. Не буду надоедать вам изъявлениями благодарности. Это очень много для меня значит.

– Знаю. Что вы собираетесь делать?

– Поеду к Джорджу Дугласу, – медленно ответил Лаймонд. – Надеюсь, что смогу на него повлиять… И попытаться вытащить Харви. Если затея провалится, полезу туда сам.

– Но как же! – невольно воскликнула Кейт, и взгляд Лаймонда обратился к ней.

– У меня действительно нет выбора.

Кейт не знала, что сказать.

Гидеон распахнул дверь.

– Поезжайте! Я торопился изо всех сил, но неизвестно, сколько он протянет. Поспешите! Кейт…

Она уже стояла на пороге.

– Я соберу все, что потребуется.

Вскоре Лаймонд вскочил на коня, и супруги смотрели, как он промчался к воротам и махнул на прощанье рукой.

– Идиоты! – пробормотал Гидеон. – Проклятые шотландские кретины в Эдинбурге! Потерять такого человека!

Они вернулись в дом и занялись привычными делами, в то время как жеребец Гидеона, взмыленный, несся вперед, закусив удила, меж зеленых холмов по узким долинам, ведущим в Шотландию.

Пока Лаймонд находился в Нортумберленде, Уилл Скотт сбился с ног, разыскивая его на севере Англии. Он долго наблюдал за замком Уарк, пока не убедился, что Лаймонд вряд ли появится на месте знаменательной встречи. Он посетил ферму, где его приняли в банду, и все потайные места, которые успел основательно изучить за девять месяцев.

Только дважды он натолкнулся на других членов шайки, с которыми немало времени провел бок о бок. Лэнг Клег, гнавший перед собой целый табун изможденных кляч, радостно его поприветствовал и вкрадчиво спросил, правда ли, что он не поделил с Лаймондом деньги и проломил тому голову. Скотт промычал что-то невнятное и постарался уехать как можно быстрее. В другой раз в него чуть не угодила выпущенная кем-то украдкой стрела, пока он осматривал одно из укромных местечек, где разбойники имели обыкновение прятать фураж. Уиллу не удалось узнать, кто это был, да он и не особо старался.

Через две недели после нелицеприятной встречи с Сибиллой в замке Трив Скотт с пустыми руками и исполненный мрачных предчувствий вернулся в Бранксхолм, где на него наткнулся лорд Калтер, заехавший по делам к Бокклю.

– Уилл Скотт!

Юноша поднял глаза. Мощная, массивная фигура, пронзительные серые глаза, прямые волосы – все это казалось фантасмагорическим наваждением, памятью о блистательной минувшей зиме – бегство, лес по дороге в Аннан и крик Лаймонда: «Ричард! Ты бросил вызов!»

Скотт не спеша поднялся, а Ричард внезапно с силой вцепился ему в плечо и больно сжал.

– Паршивый щенок, где он?

Скотт сделал то, чему его учили, ловким рывком вывернулся из ручищ Ричарда и отскочил на безопасное расстояние.

– Я вернулся домой не для того, чтобы меня лапали руками, – ухмыльнулся Скотт. – Полагаю, отец в отъезде.

– Твои гнусные манеры вполне приличествуют мерзкому подонку, в которого ты превратился стараниями моего братца. Ты привез с собой твоего хозяина?

– Что, снова? – нагло удивился Скотт. – Я уже привозил его в Трив в начале месяца – разве вам не говорили? Как часто мне предстоит это повторять?

Лорд Калтер, оставаясь внешне таким же бесстрастным, поинтересовался:

– Так где же он?

Скотт пожал плечами:

– Кто знает? Линлитгоу? Лондон? Мидкалтер? Он сбежал.

– Из Трива! – вскричал Ричард.

– Ага, из Трива, – хрипло прозвучал новый голос.

Бокклю, обливаясь потом, в одной сорочке ввалился в комнату, чихнул и крикнул, чтобы подали что-нибудь выпить.

– Открыл задвижку и смылся. Подумать только, замок Трив оказался дырявым, как решето. Видите, Уилл вернулся. Именно Уилл спас вашу жену от Лаймонда.

Это он добавил совершенно напрасно.

– Настоящий подвиг Геракла, я уверен, – саркастически улыбнулся лорд Калтер.

Сэр Уот слишком поздно сообразил, что бесполезно стараться расположить его милость в пользу человека, который видел вместе его жену и брата. Он прекратил попытки и осведомился:

– Вы приехали ко мне? Садитесь, садитесь. Я в полном вашем распоряжении. Я собирался отвезти этого дуралея в Эдинбург, чтобы испросить для него официальное помилование. Что-нибудь случилось?

Ответ был краток:

– Решено в понедельник напасть на английский гарнизон в Хаддингтоне.

Сэр Уот отставил кружку с элем, его лицо, покрытое шрамами, встревоженно напряглось, вокруг глаз собрались морщины.

– Подождите минутку. Французы согласны атаковать?

– На определенных условиях. Вы услышите о них завтра. Они хотят основные крепости, конечно, Данбар, Эдинбург, Стерлинг. Они уже получили Думбартон.

– С высочайшего соизволения ее французского величества. Хо-хо! Ладно, они могут забирать себе Данбар, но будь я проклят, если они переступят порог двух остальных. Что еще им угодно?

– То, чего они всегда требовали, – понизил голос лорд Калтер. – Но мы обсудим это в другом месте.

Бокклю так увлекся расчетами, что не обратил внимания на последние слова. Но Скотт вскочил:

– Естественно, каждый, кто связан с Лаймондом, на подозрении. Я пойду.

Дверь хлопнула, когда Бокклю, очнувшись, взревел:

– В этом нет никакой необходимости! Черт, вы что, спятили! Именно этот парень сдал нам Лаймонда!

Выражение лица Ричарда не изменилось.

– Я не хотел оскорбить вас, Уот. Но секрет такого свойства, что им нельзя рисковать! Для Шотландии настал момент удовлетворить основное требование французов, то есть…

– Отправить принцессу во Францию.

– Да. Дабы она получила воспитание при французском дворе и сочеталась браком надлежащим образом, как ее мать и французский король сочтут нужным. Если мы и парламент дадим согласие. В противном случае французский флот поднимет якорь и отправится домой, не дав сражения.

Ричард внимательно изучал насупленные брови, орлиный нос и упрямый подбородок своего собеседника.

– Вы согласитесь, Уот? Вы на чьей стороне?

Бокклю вскинулся, нетерпеливо постукивая по столу:

– На той же, что и вы: какой здесь может быть выбор? Протектор кажет свою гнусную рожу у Кэнонгейта, а Франция с досады заигрывает с императором. Нас затравили, как лису в норе… и нам пора свыкнуться с этим. Вы где-то остановились в городе?

– Я снял дом на Хай-стрит.

– А Сибилла? – поинтересовался сэр Уот, продемонстрировав блистательное отсутствие такта.

– Я не имею никакого представления о том, что делает моя мать, – сухо ответил Ричард. – Мы с ней не виделись некоторое время.

– Она отвезла вашу жену обратно в Мидкалтер, – продолжал Бокклю, наморщив нос и причмокнув так, что борода его встала дыбом. – Вам не приходило в голову, что ваш брат намеренно вбивает клин между вами и вашим семейством? Если так, то вы играете ему на руку.

– Я спрошу у него, когда разыщу, – усмехнулся Ричард.

– Черт! – засмеялся Бокклю. – Рад слышать, что он протянет достаточно долго, чтобы поговорить с вами.

– О… он протянет, – процедил Ричард. – Еще долго после того, как его поймают. Я не спешу. Вовсе нет.

– Бедняга, – небрежно кинул Бокклю и допил эль.

На следующий день в Эдинбурге за закрытыми дверями было решено, что юная королева Мария отправится во Францию как можно быстрее при соблюдении максимальной осторожности.

План был гениален в своей простоте. Через восемь дней четыре галеры, стоящие у крепости Форт, снимутся с якоря и поплывут не на юг, а вокруг северного побережья Шотландии. Пристанут они у Думбартона на западе, где королева поднимется на борт. Итак, пока лорд Грей и английский флот будут сторожить пустую мышеловку, французские галеры спокойно отплывут восвояси.

Совещание закончилось мирно. Лорд Калтер, покидавший Холируд вместе с Бокклю, столкнулся с Томом Эрскином и ласково положил руку на плечо.

– Какие-нибудь новости о Кристиан?

Том перевел глаза с лорда Калтера на Бокклю и обратно.

– Она в Берике.

– Да, тебе повезло, – бодро пошутил сэр Уот. – Придется раскошелиться, чтобы выкупить ее, но ты, наверное, получишь ее обратно прежде, чем иссохнешь вконец.

Ответной улыбки не последовало. Том произнес устало:

– Мы только что получили послание лорда Грея. Им не нужен выкуп, они предпочитают обмен.

– Что? – возмущенно переспросил сэр Уот. – Обмен? Но на кого? На кого? Мы не брали пленных со времени их последнего нашествия.

– Они полагают, что у нас кое-кто есть, – сухо пояснил Эрскин. – Они хотят Лаймонда.

Сэр Джордж Дуглас обосновался в Лонмаркете. Он вернулся из Холируда в приятном расположении духа. Его казна пополнилась значительной суммой французских денег: д'Эссе заплатил их за его и лорда Ангуса неустанный интерес к шотландским делам. В его сумке имелось сопроводительное письмо для гонца, позволяющее тому свободный проезд в Англию, дабы выразить графу Ленноксу и племяннице сэра Джорджа, графине, его горячую просьбу о мягком обращении с его младшим сыном и о его скорейшем возвращении.

Он заехал домой – и обнаружил там Хозяина Калтера.

Лаймонд был измучен, что явственно проступало в выражении его лица и в том, что обычно мягкий голос звучал жестко. Он требовал доставить Сэмюэла Харви. Он четко дал понять, что это шантаж и что он не собирается ничего предлагать взамен, кроме молчания.

Сэр Джордж напряженно размышлял. Он подошел к буфету и, как когда-то в Танталлоне, наполнил два бокала вином и поставил на стол.

– У вас такой вид, как будто вы проделали изрядный путь, и, следует заметить, совершенно зря. Боюсь, что никто на этом свете не удостоится чести беседовать с Сэмюэлом Харви, господин Кроуфорд. Харви мертв.

Лаймонд не прикоснулся к вину, но его необыкновенное самообладание не покинуло его в эту минуту. Спустя мгновение он твердой рукой поднял бокал и спросил:

– Вы можете это доказать?

Так получилось, что Дуглас мог, и доказательство выглядело убедительно, потому что – редкий случай для насквозь лживой натуры Дугласа – то, что он сказал, было чистой правдой.

Когда слуги зажгли свечи и удалились, сэр Джордж обратился к Лаймонду, погруженному в глубокую задумчивость:

– Что вы теперь будете делать?

Тот безразлично отозвался:

– Есть, спать и тратить деньги, как все.

Наступила долгая тишина. Затем Дуглас, вертя в пальцах бокал так, чтобы в нем заиграл свет, мягко проговорил:

– Вы знаете, что Грей предложил обменять жизнь Кристиан Стюарт на вашу?

На этот раз реакция была мгновенной. Лаймонд резко повернулся и поставил пустой бокал на стол.

– Нет, я не слышал. – Он стоял, не спуская с сэра Джорджа широко открытых глаз.

Дуглас, взглянув на него, предпочел развить свежую тему в присущей ему мягкой, изысканно вежливой манере.

– …По-своему забавно, господин Кроуфорд. Если бы вы не проявили свой незаурядный ум в Хериоте, Далкейт никогда бы не атаковали.

Лаймонд слушал его не прерывая. Сэр Джордж, злорадно наслаждаясь своим превосходством, заключил:

– Возможно, пожизненное заточение в Англии – это лучшее, что могло с ней произойти… Я подразумеваю, что вам не следует поддаваться благородному порыву и ехать в Холируд, чтобы вас могли обменять на нее.

Лицо Лаймонда оставалось бесстрастным.

– Если мне так заблагорассудится, я предстану перед судом, хотя и поставлю тем самым вас в неловкое положение.

– И сделаете вашего брата убийцей? Обречете вашу благодетельницу на пожизненное заключение? Плохо продумано. Посмотрим на дело с практической точки зрения. Вы согласились бы сдаться лорду Грею?

– Почему вы спрашиваете? Хотите, чтобы вам принадлежала честь меня выдать?

Едва ли не впервые в жизни сэр Джордж был совершенно искренен.

– Да. Я нуждаюсь в благосклонности лорда Грея и с легкостью могу все устроить именно сейчас. На заре в Берик отправится гонец с письмами к моей племяннице и ее мужу. Вы можете присоединиться, потому что в охранной грамоте сказано, что гонца сопровождает один солдат.

Сэр Джордж, хорошо изучив Лаймонда, знал, что тот не удержится от подобного жеста, и все же смутился, уловив в его глазах отблеск насмешливого презрения.

– Старую заезженную клячу сдают на живодерню. Что бы я мог возразить?

Сэр Джордж облегченно вздохнул:

– Так вы поедете? Поедете с моим человеком в Берик, чтобы обменять себя на эту девушку?

– Именно так я и сделаю, слово в слово: тушите свечи, звоните в колокола. Конечно, поеду. Для чего же еще я появился на свет? – произнес Лаймонд с горькой решимостью.

2. ТРАГИЧЕСКИЙ ХОД

На следующее утро Лаймонд, безоружный, покинул эдинбургский Бристо-Порт с курьером, который вез письма сэра Джорджа и его охранную грамоту.

Утро выдалось по-летнему теплым: булыжники мостовой блестели от влаги, крыши домов мирно окутал туман. На улицах еще не было ни одного ворчливого старого вояки из тех, кто готовился начать летнюю кампанию.

Когда первые лучи солнца проглянули сквозь пелену тумана, в домах наметилось оживление. Дымок закурился над трубами, и водовоз на скрипучей телеге мерно протрусил вдоль Хай-стрит, оставляя сияющие, как серебряные шиллинги, капли воды на мостовой. Он вынужден был посторониться, когда мимо него пронеслось несколько всадников, одетых в цвета Эрскинов. Всадники остановились у дома лорда Калтера. Том Эрскин, спешившись, колотил в дверь, пока ее не открыли.

Он оставался внутри менее десяти минут. Ричард, еще лежавший в разворошенной постели, едва поняв, о чем идет речь, вскочил и бросился одеваться.

Во дворце был обнаружен шпион, тщательно замаскированный, и он не только подслушал заседание королевского совета, но был в курсе последующих распоряжений о бегстве королевы во Францию. Его разоблачили, гнались за ним, потеряли из виду, затем наконец схватили, перебудив половину города.

Расхаживая, Эрскин торопливо излагал суть дел:

– Хуже всего, черт возьми, что он успел передать донесение. Это известно. Теперь у него выпытывают, кому он передал сведения.