Текст книги "Где будет труп"

Глава VI
Свидетельствует первый цирюльник

То благодушный был старик.

‘‘Второй брат“[46]46
  Здесь и далее цитаты, где не указано иное, – в переводе А. Савиных.


[Закрыть]

Пятница, 19 июня – день и вечер

– Не могли бы вы сказать мне, что стало со старым мистером Эндикоттом? – осведомился лорд Питер.

Управляющий магазином мясных деликатесов предпочитал обслуживать знатных клиентов лично. Ему пришлось остановить руку с вертелом, который уже было вонзился в окорок.

 – Да, милорд. У него дом в Илинге. Он иногда заглядывает к нам за баночкой наших фирменных пикулей. Весьма примечательный господин этот мистер Эндикотт.

 – Да, в самом деле. Я давно его не видел. Боялся, уж не случилось ли с ним чего-нибудь.

 – О нет, что вы, милорд. Он в добром здравии. В семьдесят шесть лет увлекся гольфом, а еще коллекционирует изделия из папье-маше. Ничто так не держит на плаву, как интересное занятие, – вот как он говорит.

 – Совершенно верно, – ответил Уимзи. – Надо к нему как-нибудь заехать, навестить. Какой у него адрес?

Управляющий сообщил адрес, а затем, вернувшись к насущным вопросам, вогнал вертел в окорок до самой кости, мастерски крутанул, вытащил и церемонно поднес лорду Питеру, держа за рукоять. Тот сосредоточенно обнюхал его, сказал „Ах!“ с надлежащим восторгом и торжественно вознес ветчине хвалу.

 – Спасибо, милорд. Думаю, она вам придется по вкусу. Доставить ее к вам домой?

 – Я возьму ее с собой.

Управляющий подозвал продавца, который тщательно обернул товар бесчисленными слоями жиронепроницаемой бумаги, белой бумаги и оберточной бумаги, обвязал бечевкой наилучшего качества, искусно соорудил из свободного конца бечевки удобную ручку и застыл со свертком, как нянька со спеленатым принцем крови на руках.

 – Моя машина у входа, – сказал Уимзи.

Лицо продавца просияло. На Джермин-стрит выкатилась церемониальная процессия: продавец нес ветчину, лорд Питер натягивал автомобильные перчатки, управляющий бормотал ритуальные любезности, второй продавец открывал дверь и кланялся через порог. Наконец машина унеслась прочь, оставив на улице благоговейно перешептывающуюся толпу, которая собралась, чтобы восхититься обтекаемой формой и обсудить количество цилиндров.

Дом Эндикотта в Илинге нашелся очень легко. Хозяин был дома. Подношение окорока и встречное предложение выпить стаканчик старого хереса прошли в теплой обстановке, в какой подобает обмениваться дарами равным по силе, но дружественным монархам. Лорд Питер ознакомился с коллекцией подносов из папье-маше, поддержал беседу о гольфе, а затем без неуместной поспешности перешел к цели визита.

 – Одна из ваших бритв, Эндикотт, попалась мне при чрезвычайно любопытных обстоятельствах. Не сможете ли вы что-нибудь о ней рассказать?

Мистер Эндикотт с любезной улыбкой на цветущем лице налил еще по стакану хереса и ответил, что будет счастлив, если окажется полезен. Уимзи описал модель и внешний вид бритвы и поинтересовался, нельзя ли узнать, кто ее купил.

 – А! С костяной рукоятью, говорите. Повезло, что вам встретилась такая, их у нас было всего три дюжины. Большинство клиентов предпочитают черные рукояти. Да, об этих я могу кое-что рассказать. Модель поступила к нам во время войны – кажется, в 1916-м. Тогда не так-то просто было достать первоклассное лезвие, но эти были отличные. Все же белые рукояти – недостаток; помню, как мы радовались, когда отправили дюжину старому клиенту из Бомбея, капитану Фрэнсису Этертону. Он попросил прислать с запасом – для себя и для друзей. Это было году в 1920-м.

 – Бомбей? Далековато. Но как знать. А что с остальными?

Мистер Эндикотт, судя по всему, обладал феноменальной памятью. Он погрузился мыслями в прошлое и принялся излагать:

 – Во-первых, капитан второго ранга Меллон. У него было две таких бритвы. Но его можно исключить, потому что его корабль был взорван и затонул со всем экипажем. Бритвенный прибор пошел ко дну вместе с хозяином. В 1917-м вроде бы. Меллон был настоящим джентльменом, из хорошей семьи. Из дорсетских Меллонов. Еще одна у герцога Уэзерби. Недавно он говорил, что она до сих пор у него, так что он тоже отпадает. И мистер Притчард. С его бритвой произошла удивительная история. Его слуга сошел с ума и попытался прирезать ею хозяина, но, по счастью, мистер Притчард смог его одолеть. Слугу арестовали за покушение на убийство, но признали невменяемым, а бритва служила вещественным доказательством на суде. Знаю, что мистер Притчард потом купил себе новую бритву, черную, потому что старую в борьбе вонзили в спинку стула, выщербив лезвие. Он сказал, что оставит ее на память о том, как прошел по лезвию бритвы. Я тогда подумал, что это очень остроумно. Мистер Притчард – занятный джентльмен. Еще одна была у полковника Граймса, но ему пришлось бросить свои принадлежности при отступлении к Марне[47]47
  Имеется в виду масштабное сражение на Марне в сентябре 1914 г., закончившееся поражением германской армии.


[Закрыть], и мне неизвестно, что с ней случилось. Ту бритву он любил и купил другую такую же, она до сих пор у него. Это уже шесть из второй дюжины. Что же стало с остальными?.. О, знаю! С одной из них приключилась забавнейшая история. Молодой мистер Рэтклифф – достопочтенный[48]48
  Это означает, что упомянутый Рэтклифф – сын пэра.


[Закрыть] Генри Рэтклифф – однажды явился ко мне в крайне возбужденном состоянии. „Эндикотт, – вскричал он, – вы только взгляните на мою бритву!“ – „Господи помилуй, – изумился я, – да ею будто дрова пилили“. – „Вы почти угадали, Эндикотт, – сказал он. – Моя свояченица и ее гениальные приятели задумали поставить какой-то домашний спектакль и вырезали декорации моей лучшей бритвой“. Боже праведный, как он бушевал! Лезвие, конечно, было непоправимо испорчено, он купил другое, прекраснейшую французскую бритву, которую мы в то время пробовали. Потом… а, да! Бедный лорд Блэкфрайарз. Печальная история. Он женился на одной из этих кинозвезд, а та промотала его деньги и сбежала с каким-то даго[49]49
  Уничижительное название для иностранцев, изначально относилось к итальянцам и испанцам (образовано от имени Диего), потом распространилось на другие национальности.


[Закрыть] – да вы это, наверное, помните, милорд. Вышиб себе мозги, бедняга. Он оставил пару бритв своему камердинеру, а тот не расстанется с ними ни за что. По две бритвы купили майор Хартли и полковник Белфридж. Оба покинули Лондон и переселились в деревню. Я могу дать вам их адреса. Теперь сэр Джон Вестлок. О нем я не могу сказать ничего определенного. У него были какие-то неприятности, он уехал за границу во время скандала с трестом „Мегатерий“[50]50
  Выдуманный трест, упоминается также в романе Сэйерс „Сильный яд“.


[Закрыть]. Когда же это было – в начале двадцатых, так ведь? Память моя уже не та. У него была пара бритв. Он умел ценить хорошие лезвия и очень бережно за ними ухаживал. Мистер Алек Бэринг – с ним тоже печально вышло. Говорят, это наследственное, но я всегда думал, что та авиакатастрофа не могла не повлиять. Там, где он сейчас, бритву ему вряд ли дадут. У него была одна из этой партии, замена той, что он забыл в отеле. Итого сколько? Уже шестнадцать, не считая той дюжины, что отправлена в Бомбей. Вот почти и все, потому что полдюжины я отдал своему последнему старшему помощнику, когда закрывался. Он держит заведение в Истборне, и дела у него, говорят, идут весьма неплохо. Двадцать две. А что же с последней парой?

Мистер Эндикотт почесал в затылке со страдальческим видом.

 – Иногда мне кажется, что я начинаю сдавать, хотя мой гандикап[51]51
  Гандикап – рейтинг мастерства игрока в гольф, чем меньше гандикап, тем выше мастерство.


[Закрыть] уменьшается, да и дыхание не подводит. Но кто же все-таки купил эту пару? Ну же. Мог ли это быть сэр Уильям Джонс? Нет, не мог. Или маркиз де?.. Нет. Минутку. Эту пару сэр Гарри Рингвуд купил для своего сына – молодого мистера Рингвуда, который учился в Модлин-колледже[52]52
  Модлин-колледж – один из старейших колледжей Оксфордского университета.


[Закрыть]. Я же помню, что не видел их потом. Он их купил в 1925-м, а молодой джентльмен после университета поступил в Министерство по делам колоний и уехал в Британскую Восточную Африку. Вот! Я знал, что постепенно вспомню. Вот вся партия, милорд.

 – Эндикотт, вы великолепны, – восхитился лорд Питер. – В жизни не встречал старика моложе вас. И я хочу знать, у кого вы покупаете вина.

Довольный мистер Эндикотт подтолкнул графин к лорду Питеру и назвал имя виноторговца.

 – Многих из этого списка мы можем сразу исключить, – сказал Уимзи. – С полковником Граймсом проблема: кто знает, что произошло с прибором, оставленным во Франции, но думаю, кто-то да прикарманил его. Не исключено, что бритва вернулась в Англию. Это вариант. Надо разыскать майора Хартли и полковника Белфриджа. Не думаю, что это сэр Джон Вестлок. Если он бережливый малый, то уж наверное бритвы возит с собой, холит их и лелеет. Следует узнать о бедняге Бэринге. Его бритву могли продать или отдать кому-то. И мы должны разведать о молодом Рингвуде, хотя его, скорее всего, можно вычеркнуть. Остается ваш помощник. Как вы думаете, он мог их продать?

 – Нет, милорд, вряд ли. Он собирался оставить их себе. Ему, знаете, нравилось, что на них старое имя. Но для продажи клиентам он поставил бы на бритвах собственное. Понимаете, милорд, в этом есть свой шик. Только если ваши дела идут успешно и вы можете заказывать бритвы партиями по три дюжины, вам на них выгравируют имя. Он очень хорошо начал, купил три дюжины лезвий Круппа. Уши мне про них прожужжал. Так что, скорей всего, клиентам он продает именно их.

 – Верно. Мог ли он продать те бритвы подержанными?

 – Этого я сказать не могу, – отвечал Эндикотт. – Подержанные бритвы не очень-то покупают, разве что бродячий парикмахер придет.

 – Что такое бродячий парикмахер?

 – Это безработные парикмахеры, милорд, они ходят с места на место, надеются, что их возьмут работать на подхвате, когда не хватает рук. В нашем заведении таких, считайте, и не было. Как правило, они не первоклассные мастера, а я не подпустил бы к своим джентльменам никого, кроме первоклассного мастера. Но в таком месте, как Истборн, где в сезон большой наплыв клиентов, без них редко обходится. Может, вы захотите сами расспросить моего бывшего помощника. Его зовут Пламер, на Бельведер-роуд. Если хотите, я ему сообщу.

 – Не стоит беспокоиться, я сам к нему заеду. Только один вопрос. Не было ли среди упомянутых вами клиентов неуклюжего малого, который терзал свои бритвы и постоянно отсылал их обратно для заточки?

Мистер Эндикотт захихикал.

 – Как же, как же. Полковник Белфридж – боже! Боже! Он над своими бритвами измывался, как мог, и, наверное, до сих пор продолжает. То и дело заявлял мне: „Честное слово, Эндикотт, я не понимаю, что вы делаете с моими бритвами. Они и недели не держат заточку. Сталь уже не та, что была до войны“. Но дело не в стали и не в войне. Дело в нем самом. Честное слово, я думаю, что он бритву на ремне тупил, а не правил. У него не было слуги, знаете. Полковник принадлежит к очень благородному роду, но отнюдь не богат. Прекрасный солдат, я уверен.

 – Старой школы, а? – сказал Уимзи. – Сердце доброе, но горяч не в меру. Знаю таких. Где, говорите, он теперь живет?

 – В Стэмфорде, – не задумываясь, ответил Эндикотт. – На Рождество прислал мне открытку. Очень мило с его стороны – меня помнить. Но мои старые клиенты в этом смысле очень чуткие. Они знают, что я ценю их благодарную память. Что ж, милорд, я был чрезвычайно рад вас видеть, – добавил он, видя, что Уимзи встал и потянулся за шляпой. – Очень надеюсь, что смог оказать вам хоть малую помощь. Надеюсь, сами вы в добром здравии. Выглядите вы хорошо.

 – Старею, – пожаловался лорд Питер. – Волосы на висках начали седеть.

Мистер Эндикотт озабоченно закудахтал.

 – Это пустяки, – поспешил он успокоить гостя. – Многие дамы считают, что это придает достоинства. Надеюсь и верю, что не редеют на макушке.

 – Насколько мне известно, нет. Взгляните.

Мистер Эндикотт раздвинул густую солому волос и пристально вгляделся в корни.

 – И следа нет, – уверенно провозгласил он. – Редко встретишь такую здоровую кожу черепа. Тем не менее, милорд, если вы заметите малейшее поредение или выпадение волос, дайте мне знать, я почту за честь вас проконсультировать. Я все еще владею рецептом „Особого лосьона Эндикотта“, и, хотя самого себя не хвалят, я не встречал еще средства, которое бы его превзошло.

Уимзи рассмеялся и обещал позвать Эндикотта на помощь при первых признаках беды. Старый цирюльник проводил его до двери, ласково пожал ему руку и попросил заглядывать еще. Миссис Эндикотт расстроится, узнав, что с ним разминулась.

Усевшись за руль, Уимзи обдумал три варианта действий. Он мог поехать в Истборн, мог поехать в Стэмфорд, а мог вернуться в Уилверкомб. Естественно, он предпочел бы Уилверкомб. Логично было бы сразу вернуться на место преступления, если только преступление имело место. Тот факт, что Гарриет тоже там, – случайность, не более. С другой стороны, его прямой долг – как можно скорее прояснить вопрос с бритвой. В раздумьях он приехал к себе домой на Пикадилли, где застал своего камердинера Бантера за наклеиванием фотографий в большой альбом.

Он выложил Бантеру свою проблему, ожидая совета. Тот попросил дать ему время на размышления, всесторонне обдумал вопрос и затем почтительно огласил свое мнение.

 – На месте вашей светлости я, полагаю, склонялся бы к тому, чтобы поехать в Стэмфорд, милорд. По ряду причин.

 – В Стэмфорд, значит?

 – Да, милорд.

 – Что ж, наверное, вы правы, Бантер.

 – Благодарю вас, милорд. Ваша светлость желает, чтобы я вас сопровождал?

 – Нет, – сказал Уимзи. – Вы можете съездить в Истборн.

 – Очень хорошо, милорд.

 – Завтра утром. Я переночую в Лондоне. Не могли бы вы послать от моего имени телеграмму… или нет, я передумал, пошлю ее сам.

Телеграмма лорда Питера Уимзи мисс Гарриет Вэйн:

иду следу бритвы стэмфорд отказываюсь быть героем детектива который надоедает героине ущерб долгу будете моей женой питер

Телеграмма мисс Гарриет Вэйн лорду Питеру Уимзи:

доброй охоты конечно нет здесь произошло важное вэйн

Глава VII
Свидетельствуют жиголо

Никчемная, нелепейшая жизнь.

‘‘Книга шуток со смертью“

Пятница, 19 июня, вечер

Мисс Гарриет Вэйн, одетая в платье цвета кларета, кружилась по танцевальному залу „Гранд-отеля“ в объятиях мистера Антуана, светловолосого жиголо.

 – Боюсь, я плоховато танцую, – сконфуженно заметила она.

Мистер Антуан, который, к ее удивлению, оказался не евреем, не латиноамериканцем и не полукровкой с Балкан, а французом, чуть крепче обхватил ее уверенной рукой профессионала и ответил:

 – Вы танцуете очень правильно, мадемуазель. Только чуть-чуть не хватает entrain[53]53
  Увлечение, задор (фр.).


[Закрыть]. Может быть, вы ждете идеального партнера. Когда танцуют не только ноги, но и сердце, это merveille[54]54
  Чудо (фр.).


[Закрыть]. – Он посмотрел на нее выверенным приглашающим взглядом.

– И вы обязаны говорить такие вещи всем этим пожилым дамам? – улыбаясь, спросила Гарриет.

Антуан раскрыл глаза чуть шире, а затем ответил в тон:

 – Боюсь, что да. Это часть нашей работы, знаете ли.

 – Должно быть, очень утомительная.

Он ухитрился пожать плечами, ни на миг не нарушив гибкой грации движения.

 – Que voulez-vous?[55]55
  Что вы хотите? (фр.)


[Закрыть] В любой работе есть утомительные моменты, которые искупаются более приятными. Вам, мадемуазель, я мог искренне сказать то, что в другом случае сказал бы из вежливости…

 – Обо мне не беспокойтесь, – ответила Гарриет. – Я бы хотела поговорить о другом. Расспросить вас о мистере Алексисе.

 – Се pauvre Alexis![56]56
  Бедняга Алексис! (фр.)


[Закрыть] Ведь это вы его нашли, мадемуазель?

 – Да. Хотелось бы узнать, каким человеком он был. И почему покончил с собой таким образом.

 – Нам всем тоже хотелось бы это понять. Несомненно, всему виной русский темперамент.

 – Я слышала, – сказала Гарриет, чувствуя, что ступает по тонкому льду, – он был помолвлен.

 – А, да. С английской леди. Конечно.

 – И что, был ли он счастлив?

 – Мадемуазель, Алексис был беден, а английская леди очень богата. Ему было выгодно жениться на ней. На первых порах, безусловно, могло быть некоторое desagrement[57]57
  Затруднение, неприятность (фр.).


[Закрыть], но потом – вы ведь понимаете, мадемуазель, такие дела улаживаются сами собой.

 – Как вы думаете, может быть, он внезапно понял, что не вынесет этого, и выбрал такой выход?

 – Трудно сказать, но – нет, не думаю. В конце концов, ему достаточно было просто уехать. Он был прекрасным танцором и шел нарасхват. Он бы легко нашел другое место, при условии, что здоровье позволило бы ему продолжать.

 – Не было ли у него другой привязанности, которая осложнила дело?

 – Насколько я знаю, он никогда не упоминал каких-либо серьезных связей.

 – Полагаю, женщинам он нравился? – прямо спросила Гарриет.

Антуан красноречиво улыбнулся.

 – Не разбил ли он кому-нибудь сердце?

 – Ни о чем таком я не слышал. Но, конечно, друзьям всего не рассказывают.

 – Разумеется. Не хочу совать нос не в свое дело, но все это кажется мне очень странным.

Музыка смолкла.

 – Как тут принято? – спросила Гарриет. – Мы танцуем дальше или вы уже ангажированы?

 – Нам совершенно ничего не мешает протанцевать еще один танец. Потом, если только мадемуазель не пожелает заключить особый договор с руководством, мне следует уделить внимание другим моим клиенткам.

 – Нет, я не хочу нарушать заведенный порядок. Но нет ли причины, препятствующей вам и обеим юным леди поужинать со мной позже?

 – Совершенно никакой. Вы очень добры, очень любезны. Оставьте это мне, мадемуазель. Я все устрою. Естественно, что мадемуазель интересуется!

 – Да, но я не хочу, чтобы управляющий решил, будто я допрашиваю персонал за его спиной.

 – N’ayez pas peur, je m’en charge[58]58
  Не бойтесь, я все устрою (фр.).


[Закрыть]. Вскоре я снова приглашу вас на танец и тогда расскажу, что удалось придумать.

Улыбаясь, он проводил Гарриет до столика, тут же подхватил увесистую леди в туго обтягивающем платье и плавно унесся с нею. Неизменная чувственная улыбка застыла на его лице, словно нарисованная.

Шесть танцев спустя эта улыбка вновь появилась рядом с Гарриет. Кружа ее в вальсе, Антуан сообщил, что в половине двенадцатого, когда танцы закончатся, если она будет любезна отыскать ресторанчик в нескольких кварталах отсюда, он сам, а также Дафна и Хлоя, встретят ее там. Ресторанчик маленький, но очень хороший, и владелец прекрасно их знает. Кроме того, сам Антуан живет в отеле при этом ресторане и будет счастлив угостить мадемуазель бокалом вина. Там им никто не пометает, и можно будет говорить открыто. Гарриет согласилась при условии, что за ужин заплатит она, – и, таким образом, незадолго до полуночи очутилась на канапе, обитом красным плюшем, под зеркалами в позолоченных рамах, за приятным ужином в континентальном духе.

Блондинке Дафне и брюнетке Хлое не терпелось обсудить подноготную покойного мистера Алексиса. Оказалось, что Дафна была его конфиденткой и могла дать подробный отчет о сердечных делах своего покойного партнера. Да, у него была девушка, но пару недель назад их связь прервалась по невыясненным причинам. Нет, это не имело отношения к миссис Уэлдон – с ней, говоря словами мистера Микобера[58]58
  Не бойтесь, я все устрою (фр.).


[Закрыть], дело было „обеспечено“. Нет, это, очевидно, был разрыв по обоюдному согласию, который, похоже, никого особенно не расстроил. Во всяком случае, не Алексиса, который, хоть и всячески демонстрировал положенное в таких случаях огорчение, на самом деле был донельзя доволен, будто провернул выгодное дельце. А упомянутая юная леди с тех самых пор появляется в обществе другого мужчины, вроде как друга Алексиса.

 – Если спросите меня, то я скажу, что Алексис сам толкнул ее к этому парню, чтоб не мешала обделывать дела. – В речи Дафны крепкий кокни прорывался сквозь налет показной утонченности.

 – Какие дела он обделывал? [59]59
  Уилкинс Микобер – герой романа Чарльза Диккенса „Дэвид Коппер
  фильд“, неисправимый оптимист.


[Закрыть]

 – Вот уж не знаю. Но в последний месяц у него что-то было на уме. Он очень важничал, прямо не подступишься к его величеству. „Увидишь, – он мне сказал, – только погоди немного“. – „Уж конечно, – говорю ему. – Больно мне надо навязываться. Храни свои тайны, мне-то они точно не нужны“. Я уверена, он вел какую-то игру. Не знаю какую, но от радости чуть не до потолка прыгал.

„Вот и миссис Уэлдон то же самое говорила, – подумала Гарриет. – Алексис готовил ей какой-то сюрприз. Правда, она истолковала это в свою пользу“. Гарриет пустила еще один пробный шар.

 – Разрешение на брак? – переспросила Хлоя. – Нет-нет, он бы из-за этого не радовался. Его никак не могла привлекать женитьба на этой противной старухе. Так ей и надо. Она осталась с носом. По мне, все это отвратительно.

 – Мне ее жаль, – вставил Антуан.

 – Тебе всегда всех жаль. А я считаю, что это гадко. Эти ужасные толстяки, которые так и норовят облапать девушку, тоже гадкие. Хорошо, что Грили – человек приличный, следит, чтобы они держали себя в руках, а то бы я давно все бросила. Но старуха! – Юная цветущая Хлоя состроила презрительную гримаску.

 – Наверное, Алексис хотел обеспечить себе финансовое благополучие, – предположила Гарриет. – Я имею в виду, что танцор ведь не может всю жизнь танцевать? Особенно если он слаб здоровьем.

Она произнесла это неуверенно, но, к ее облегчению, Антуан сразу же горячо с ней согласился:

 – Вы правы. Пока мы молодые и веселые, все хорошо. Но вскоре голова начинает лысеть, ноги начинают неметь – и конец! Управляющий говорит: „Все отлично, танцуете вы хорошо, но мои клиенты предпочитают кого помоложе“ – hein?[60]60
  Зд.: каково? (фр.)


[Закрыть] И прощайте первоклассные заведения. Мы катимся, что называется, по наклонной плоскости. Поверьте, это огромное искушение – когда кто-то вдруг скажет: „Стой! Только женись на мне, и до конца своих дней ты будешь жить в богатстве и комфорте“. И что в этом такого? Точно так же каждую ночь врешь, только теперь – жене, а не двум-трем десяткам глупых старух. И то и другое делается ради денег – так в чем разница?

 – Да, наверное, мы все этим кончим. – Хлоя поморщилась. – Только Алексис так об этом говорил, что можно было подумать, будто он хочет романтики. Весь этот треп про благородное происхождение и пропавшее состояние, как в тех книжках, на которых он помешался. Настоящий герой романа – вот как он себя видел. Всегда хотел прославиться, этот ваш мистер Поль Алексис. Можно было подумать, что он делает одолжение даже полу, на котором танцует. А потом – раз! – прекрасный принц опускается до женитьбы на старухе ради денег.

 – Ну нет, он не был таким уж скверным, – запротестовала Дафна. – Ты не должна так говорить, дорогая. Танцорам очень тяжко приходится. Да мы для всех все равно что грязь под ногами. Однако они тобой не побрезгуют, если дашь им хоть полшанса. Почему бы Алексису, да и любому из нас, хоть немного не отыграться? Как бы там ни было, он умер, бедненький, и о нем нельзя отзываться плохо.

 – A, voilà, – сказал Антуан. – Он умер. Почему он умер? Никто не режет себе горло pour s’amuser[61]61
  Вот… для развлечения (фр.).


[Закрыть].

 – Этого я тоже не понимаю, – подхватила Хлоя. – Как услышала, сразу сказала себе: „Не похоже на Алексиса“. У него духу не хватило бы такое сделать. Да он боялся мизинец уколоть. И не надо на меня так смотреть, дорогая, Алексис был настоящим нюней, и будь он мертв хоть десять раз, разницы никакой. Ты сама над ним смеялась. „Я по этой лестнице не полезу, боюсь упасть“. „Я к зубному не пойду, вдруг он мне зуб вырвет“. „Не тряси меня, когда я режу хлеб, я могу порезаться“. – „Скажи пожалуйста, – говорила я ему. – Можно подумать, ты стеклянный“.

 – Я знаю, что думает мадемуазель, – сказал Антуан, скривив печальный рот. – Она думает: „Voilà! Вот он, жиголо. Он не мужчина, он кукла, набитая опилками“. Его покупают, его продают, а иногда случаются неприятности. А что скажет английский муж? „А что вы хотели? На этого парня смотреть противно. Живет за счет глупых женщин, не желает играть по правилам“. Иногда тошно становится, но человеку надо жить. Que voulez-vous? Се n’estpas rigolo que d’être gigol [62]62
  Что вы хотите? Быть жиголо – вовсе не весело (фр.).


[Закрыть].

Гарриет покраснела.

 – Я ничего такого не думала, – сказала она.

 – Конечно думали. Это совершенно естественно, мадемуазель.

 – Антуан умеет играть по правилам, – благожелательно вставила Дафна, – он прекрасно играет в теннис. И еще отлично плавает.

 – Сейчас речь не обо мне, – отмахнулся Антуан. – Я, честно говоря, не понимаю, зачем ему резать себе горло. Это неразумно. И зачем было так далеко забираться? Он не ходил пешком, говорил, что прогулки его утомляют. Если б он решился на самоубийство, то сделал бы это дома.

 – И принял бы снотворное, – добавила Дафна, кивая золотистой головой. – Я знаю, он мне однажды его показал, когда на него в очередной раз нашла хандра. Он сказал: „Это путь прочь из жестокого мира“. И наговорил еще много поэтической чуши. Я велела ему не дурить. Разумеется, через полчаса от хандры и следа не осталось. Такой вот он был. Но резать горло бритвой – ни за что!

 – Это ужасно интересно, – сказала Гарриет. – Кстати, – она вдруг вспомнила разговор с Уимзи, – у него было что-то с кожей? Не приходилось ли ему всегда носить перчатки, например?

 – Нет-нет, – ответил Антуан. – У жиголо не может быть что-то с кожей. Ни в коем случае. У Алексиса были очень изящные руки. Он так ими гордился.

 – Говорил, у него чувствительная кожа, из-за этого он и не брился, – вставила Дафна.

 – Ах да! Расскажу вам кое-что, – снова вступил Антуан. – Он приехал сюда около года назад и попросился на работу. Мистер Грили, он говорит мне: „Смотри его танец“. Потому что, мадемуазель, от нас только что ушел другой танцор, вдруг, comme ça[63]63
  Вот так (фр.).


[Закрыть], не предупредив, как положено. Я смотрю его танец и говорю мистеру Грили: „Это очень хорошо“. Управляющий говорит: „Ладно, я тебя беру на испытательный срок, но бороды мне тут не надо. Дамам это не понравится. Бородатый жиголо – это неслыханно“. А Алексис ему: „Если я сбрею бороду, то появлюсь в бутонах“[64]64
  Bouton – прыщ (фр.).


[Закрыть].

 – В прыщах, – подсказала Гарриет.

 – Да, pardon, прыщах. Жиголо в прыщах – тоже неслыханно, вы понимаете. „Ну, – говорит управляющий, – можешь ходить немного с бородой, пока ты нам подходишь. Но если хочешь остаться, бороду убирай“. Очень хорошо, Алексис приходит, танцует, и леди от него в восторге. Борода – это так благородно, так романтично, так необычно. Они едут большое расстояние специально, чтобы танцевать с бородатым. Мистер Грили говорит: „Хорошо. Я ошибался. Ты оставайся, и борода тоже пусть. Господи! Чего еще захотят эти леди? Может, бакенбардов? Антуан, – говорит он мне, – отрасти бакенбарды подлиннее и пойдешь нарасхват“. Но я – нет! Господь не дал мне столько волос, чтобы отрастить бакенбарды.

 – У Алексиса вообще была бритва?

 – Откуда мне знать? Если он знал, что бритье делает прыщи, он, наверно, пробовал бриться, n’est-ce pas?[65]65
  Не так ли} (фр.)


[Закрыть]Но о бритве я ничего не знаю. Дафна, а ты знаешь?

 – Я? Хорошенькое дело. Алексис моим кавалером не был. Но я спрошу у Лейлы Гарленд. Она должна знать.

 – Sa maitresse[66]66
  Его любовница (фр.).


[Закрыть], – объяснил Антуан. – Да, спроси у нее, Дафна. Очевидно, что это вопрос очень важный. Я не подумал об этом, mon dieu![67]67
  Боже мой! (фр.)


[Закрыть]

 – Вы мне сообщили много интересного, – подытожила Гарриет. – Я вам весьма обязана. И буду обязана еще больше, если вы не станете упоминать о нашем разговоре, потому что тут газетные репортеры и так далее…

 – О! Послушайте, мадемуазель, не стоит думать, что раз мы куклы, которых покупают и продают, то у нас нет ни глаз, ни ушей. Тот джентльмен, что прибыл утром, – думаете, мы не знаем, кто это? Этот лорд Питер, он такой знаменитый, разве он стал бы сюда приезжать из-за пустяка, hein?[68]68
  Зд.: а? (фр.)


[Закрыть]И не просто так он беседует с вами и задает вопросы. Он не стал бы интересоваться танцором-иностранцем, который сгоряча перерезал себе горло. Нет. Но мы также умеем держать язык за зубами. Ma foi[69]69
  Право же (фр.).


[Закрыть], если б не умели, мы бы давно потеряли работу, понимаете. Мы рассказываем все, что знаем, а леди, которая пишет romans-policiers[70]70
  Детективы (фр.).


[Закрыть], и лорд, который признанный connaisseur[71]71
  Знаток (фр.).


[Закрыть] загадок, ведут расследование. Но мы ничего не скажем. Это наша работа – ничего не говорить. Само собой разумеется.

 – Верно, – подтвердила Хлоя. – Мы не выдадим. Да если и расскажем, ничего не будет. Полицейские нас спрашивали, конечно, но они ни единому слову не верят. Да они думают, что все из-за Лейлы Гарленд, точно говорю. Полиция всегда считает: если что-то случилось с парнем – значит, все дело в девушке.

 – Но это, – добавил Антуан, – комплимент.