Текст книги "Где будет труп"

Глава XI
Свидетельствует рыбак

 
Есть один,
Покрытый жесткой шерстью до макушки
И с красными прожилками в глазах
Под черными кустистыми бровями;
Из жадного оскаленного зева
Торчат клыки кривые; лоб покат,
Свиной щетиной плечи заросли,
На бурых пальцах россыпь бородавок,
И ногти крючковаты. Это он.
 

Фрагмент[80]80
  Перевод с англ. В. Сонькина.


[Закрыть]

Понедельник, 22 июня

Уимзи не пришлось долго ждать последних новостей. Он вернулся в „Бельвю“ к ланчу и спокойно угощался аперитивом в баре, как вдруг кто-то сильно хлопнул его по плечу.

 – О господи, инспектор! Как я перепугался! Хорошо, хорошо, поймали с поличным. Что на этот раз?

 – Просто зашел рассказать новость, милорд. Подумал, что вы захотите ее услышать. Заставляет задуматься, должен сказать.

 – Задуматься? Вид у вас очень взволнованный. Видимо, с вами этого давно не случалось. С непривычки тяжело. Выпьете?

 – Спасибо, милорд. Не откажусь. Теперь вот что – помните, у нашего юного друга был счет в банке на триста фунтов?

 – Еще бы.

 – Мы выяснили, – инспектор понизил голос до сиплого шепота, – что он с ними сделал.

Уимзи изобразил нетерпение, но этого оказалось мало. Инспектор, очевидно, считал, что у него в руках лакомый кусок, и не собирался расставаться с ним без положенных театральных церемоний.

 – Ну же, инспектор. Что он с ними сделал?

 – Угадайте, милорд. Даю вам три попытки и спорю на что хотите, вы не угадаете. Даже за двадцать попыток!

 – Тогда я должен поберечь ваше время, оно дорого. Давайте. Имейте же совесть. Не держите меня в этой мучительной неизвестности. Что он с ними сделал?

 – Он пошел, – важно сказал инспектор, – и обратил их в золото.

 – Во ЧТО?

 – В три сотни золотых соверенов – вот во что. Триста кругленьких звонких золотых джимми о’гоблинов[81]81
  Джимми о'гоблин – старое жаргонное название фунтов стерлингов, особенно соверенов.


[Закрыть].

Уимзи смотрел на него непонимающим взглядом.

 – Триста – о нет, инспектор, мое бренное тело не выдержит такого потрясения. Столько золота во всей Англии не сыскать. Да я не видел больше десяти золотых соверенов зараз с тех самых пор, как дрался плечом к плечу с дедушкой при Ватерлоо. Золото! Как он его достал? Как заполучил? В наши-то дни его в банках уж не выдают. Неужто ограбил Монетный двор?

 – Нет, не грабил. Честным образом обменял банкноты на золото. Но при всем при том история странная. Я вам расскажу, как все было и как мы об этом узнали. Может быть, вы помните, на прошлой неделе фотографию Алексиса напечатали в газетах?

 – Да, увеличенный фрагмент группового снимка с праздника в отеле на прошлое Рождество. Я его видел.

 – Правильно. Это единственное, что удалось найти, Алексис ничего не оставил. Так вот, вчера в участок залетел один чудаковатый старикашка: гладстоновский воротничок[82]82
  Стоячий воротничок с отогнутыми уголками. Его ввел в моду британский премьер-министр Уильям Гладстон (1809–1898).


[Закрыть], бакенбарды, галстук-самовяз, нитяные перчатки, котелок с квадратным верхом и большущий зеленый зонт – все при нем. Сказал, что живет за Принсмурской дорогой. Вытаскивает он из кармана газету и тычет в фотографию. И трубит: „Вы, я слыхал, ищете сведения об этом несчастном юноше“. – „Ищем, – говорит суперинтендант. – Вы, папаша, о нем что-то знаете?“ – „О его смерти – совершенно ничего, – отвечает старичок, – но три недели назад я заключил с ним весьма любопытную сделку, а сейчас подумал, что вы, вероятно, захотите о ней узнать“. – „Отлично, папаша, продолжайте“. Он и продолжил, рассказал нам все по порядку. Произошло вроде бы вот что. Вы, может, помните – с месяц назад дело было, в газеты попало, – жила в Сигемптоне странная старушонка, совсем одинокая, если не считать сотни кошек. Мисс Энн Беннет, хотя не важно, как ее звали. Однажды случилось то, что обычно случается. Шторы опущены, из кухонной трубы дым не идет, молоко никто не забирает, кошки орут так, что сердце разрывается. Констебль проникает в дом через окно и находит мертвую старушку в постели. Дознание подтверждает „смерть от естественных причин“, то есть „от старости и голода“, а в довершение еще и от нелеченой пневмонии. Дом, конечно, набит деньгами, в том числе в матрас зашиты четыре сотни золотых соверенов. Так часто бывает.

Уимзи кивнул.

 – Да. Ну так вот, обнаруживается ближайший родственник, которого старушка сто лет не видела, и кто же это, как не наш старикан из Принсмура, Абель Беннет. Находят завещание, по которому все достается ему, пусть только он присмотрит за бедными кисками. Будучи к тому же ее душеприказчиком, он приступает к обязанностям и вступает в наследство. Очень хорошо. Назавтра после дознания является наш юный друг Поль Алексис – старик правильно назвал его имя и опознал по фотографии. Путанно рассказывает старику Беннету, что ему зачем-то нужны золотые соверены. Будто бы хочет купить бриллиант у заморского раджи, который не признает банкнот, – такую вот чепуху.

 – Он это в книжке вычитал, думаю, – сказал Уимзи. – Где-то я что-то такое видел.

 – Очень похоже. Старик Беннет, который соображает получше своей сестры, сказку эту не проглотил, потому что, по его словам, юноша не выглядел как человек, покупающий бриллианты у раджей, но, в конце концов, хотеть золота – не преступление, а уж для чего оно – не его дело. Он немного поторговался, и Алексис предложил ему триста фунтов в банкнотах Английского банка и двадцать фунтов в придачу в обмен на триста золотых соверенов. Дедушка Абель был не прочь получить бакшиш в двадцать фунтов и согласился на сделку при условии, что банкноты проверят в Сигемптонском банке. Алексис с радостью согласился и тут же вытащил купюры. Короче говоря, они зашли в Сигемптонское отделение Лондонско-Вестминстерского банка, там сказали, что купюры в порядке, после чего Беннет отдал золото, а Алексис положил его в кожаный саквояж и унес. Вот, пожалуй, и все. Мы проверили даты в банке, и оказалось, что Алексис снял свои деньги для обмена на золото, как только прочел в газете заметку о смерти Энн Беннет. Но о том, зачем оно ему было нужно или что он с ним сделал, я знаю не больше, чем Человек-на-Луне[83]83
  Существует легенда о человеке, чье лицо или целую фигуру видно в очертаниях лунных морей. Одни считают, что это Каин, другие – что безымянный обыватель, попавший на Луну за кражу капусты или хвороста.


[Закрыть].

 – Я давно понял, что в этом деле есть кое-какие странности, – заметил Уимзи, – но сейчас, осмелюсь признаться, поставлен в тупик. Зачем навьючивать на себя все это золото? Думаю, историю с бриллиантом раджи можно забыть. В бриллианте за триста фунтов нет ничего особенного, его можно купить на Бонд-стрит без всякого золота и не приплетая индийских владык.

 – Это точно. К тому же где вы найдете раджу, который не признает банкноты Английского банка? Эти ребята далеко не дикари, многие из них в Оксфорде учились.

Уимзи благосклонно принял дань уважения своей альма-матер.

 – Единственное объяснение, которое мне приходит в голову, – сказал он, – состоит в том, что Алексис замыслил сбежать куда-то, где банкноты Английского банка не имеют хождения. Но где в наши дни отыскать такое место? В Средней Азии?

 – Могло быть и по-другому, милорд. Он так тщательно все сжег, уходя из дому, словно не хотел оставить ни малейшей зацепки, которая позволила бы его найти. А банкноте Английского банка не так-то легко затеряться. Все номера обязательно где-то всплывут, рано или поздно. Другие купюры[84]84
  Фунты стерлингов мог выпускать не только Английский банк (центральный банк страны), но и некоторые коммерческие банки на территории Шотландии и Северной Ирландии, а также банки коронных владений и заморских территорий.


[Закрыть] безопаснее, но за рубежом их, весьма вероятно, будет трудно обменять – стоит оказаться в стороне от больших дорог. Я считаю, что Алексис собирался удрать и взял с собой золото, потому что это единственная разновидность денег, которая везде в ходу и ничего про вас не расскажет. Скорее всего, на таможне его о золоте и не спросили бы. А если б спросили, то вряд ли стали бы обыскивать.

 – Верно. Думаю, вы правы, инспектор. Но, между прочим, вы понимаете, что это наголову разбивает версию самоубийства?

 – Похоже на то, милорд, – великодушно согласился инспектор. – Если только он не заплатил этим золотом кому-то внутри страны. Например, если его шантажировал кто-то, кто хотел сбежать. Тогда ему нужно было золото по тем же самым причинам, о которых мы говорили, и он, возможно, заставил Алексиса его доставать, чтобы самому в этом не участвовать. Алексис платит, а затем у него ум заходит за разум, и он режет себе горло.

 – Вы очень изобретательны, – сказал Уимзи, – но, полагаю, прав все же я. Хотя если это убийство, то оно продумано так умело, что и зацепиться, кажется, не за что. Вот только бритва. Послушайте, инспектор, я кое-что придумал насчет нее, если только вы разрешите это провернуть. Наша единственная надежда – вынудить убийцу, если он, конечно, есть, совершить ошибку, пытаясь нас обхитрить.

Он отодвинул в сторону бокалы и зашептал инспектору на ухо.

 – В этом что-то есть, – ответил Ампелти. – Почему бы и не попробовать. Это может сразу решить дело, так или иначе. Лучше спросить суперинтенданта, но если он не будет возражать, я говорю – действуйте! Почему бы не заехать и прямо сейчас с ним не обсудить?

По прибытии в полицейский участок Уимзи с инспектором обнаружили, что суперинтендант беседует с ворчливым стариком в рыбацком свитере и сапогах. Вид у того был страшно недовольный.

 – Что, нельзя уже взять собственную лодку и выйти на ней когда хочешь и куда хочешь? Море ведь для всех, нет разве?

 – Конечно, конечно, Поллок. Но если вы не делали ничего плохого, зачем так запираться? Вы же не отрицаете, что были там в это время? Фредди Бейнс клянется, что вас видел.

 – Бейнсы эти ваши – оторви и брось, – проворчал мистер Поллок. – Шныряют повсюду, пялятся, носы суют куда их не просят. Ихнее какое дело, где я был?

 – Все-таки вы это признаете. В котором часу вы дошли до Утюга?

 – Фредди Бейнса спросите. Он, итить, небось все знает.

 – Оставим. Во сколько, вы говорите, это было?

 – А не ваше дело. Тут пылиция, там пылиция – в этой чертовой стране свободы не добьесся. Есть у меня право или нет у меня права идти куда хочу? А ну отвечайте!

 – Послушайте, Поллок. Все, что нам нужно, – это кое-что узнать. Если вам нечего скрывать, почему не отвечаете на простой вопрос?

 – И что за вопрос? Ходил я в четверг к Утюгу или нет? Ходил. И что?

 – Вы шли от вашего дома, да?

 – А если и так – что, нельзя?

 – Можно, можно. Во сколько вы вышли в море?

 – Около часу. Может, раньше, а может, и позже. Еде-то между приливом и отливом.

 – А до Утюга дошли к двум.

 – Что, и это нельзя?

 – Вы видели кого-нибудь на берегу в это время?

 – Ну.

 – Что, видели?

 – Ну. Что у меня, глаз нету?

 – Есть. Возможно, у вас также найдутся вежливые слова. Где вы его видели?

 – На берегу, где Утюх, около двух.

 – Вы разглядели, кто это был?

 – Не разглядел. Так что не пойду в этот ваш треклятый суд и не буду присягать, будто разглядел все чирьи на роже, а вы, мистер суперинтендант, можете зарубить это на своем наглом носу.

 – А что вы видели?

 – Идиётку какую-то. Скакала по берегу, как полоумная. То побежит, то встанет, то песок ковыряет, то опять бегом пустится. Вот я что видал.

 – Расскажу это мисс Вэйн, – сказал Уимзи инспектору. – Это потрафит ее чувству юмора.

 – Так вы видели женщину, да? А что она после этого делала, видели?

 – Прибежала к Утюгу и давай там валять дурака.

 – На Утюге еще кто-то был?

 – Какой-то парень там лежал. По крайности, похоже было на то.

 – А потом что?

 – Она давай вопить и махать руками.

 – Ну?

 – Что ну? Я не обратил внимания. Никогда не обращаю внимания на баб.

 – Теперь скажите, Поллок, вы видели кого-нибудь еще на берегу в то утро?

 – Ни единой души.

 – Вы всегда шли в виду берега?

 – Да.

 – И не видели никого, кроме этой женщины и лежащего мужчины?

 – Я разве не сказал? Не видал никого.

 – А этот мужчина на Утюге? Когда вы его впервые увидели, он лежал?

 – Ага, лежал.

 – А когда вы его заметили?

 – Как он стал заметен, так я его сразу и заметил.

 – Когда это было?

 – Будто я все по минутам помню. Может, без четверти два, может, без десяти. Я записей для пылиции не вел. Своим делом занимался, и другим неплохо бы так поступать.

 – Каким делом?

 – Шел на чертовой лодке. Вот каким делом!

 – Как бы то ни было, вы увидели мужчину раньше, чем женщину, и тогда он лежал на скале. Как вы считаете, он был мертв, когда вы его впервые увидели?

 – Откуда мне знать, мертвый или не мертвый? Он мне ручкой не махал. А если б махал, я б этого не увидал, поняли? Слишком далеко в море был.

 – Но вы сказали, что все время были в виду берега.

 – И был. Но берег большой. Его из виду особо не потеряешь. Но это не значит, что я мог видеть на нем каждого дурака, делающего ручкой.

 – Ясно. Вы были прямо за Жерновами, так?

 – Какая разница, где я был? Я там не раздумывал ни о трупах, ни о бабах с ихними кавалерами. Мне там было чем заняться, вместо чтоб сидеть и пялиться на купальщиков.

 – Чем же?

 – Это мое дело.

 – То есть ваше дело, каким бы оно ни было, требовало вашего присутствия в море за Жерновами?

Поллок упрямо молчал.

 – С вами на лодке кто-то был?

 – Нет, не был.

 – А что тогда делал в это время ваш внук?

 – А, он-то? Да со мной был. Я думал, вы спрашиваете про кого другого, кого там быть не должно было.

 – Что вы имеете в виду?

 – Только то, что в пылиции одни дураки служат, а больше ничего.

 – Где ваш внук?

 – В Корке. В прошлую субботу уехал, н-да.

 – В Корке, значит. Сбывает контрабанду в Ирландию?

Мистер Поллок обильно сплюнул.

 – Нет конечно. Поехал по делу. Моему делу!

 – Очень уж загадочное это ваше дело, Поллок. Вы бы поостереглись. Когда ваш внук вернется, нам нужно будет с ним побеседовать. Так вы говорите, молодая леди увидела вас, когда вы подошли к берегу, а потом вы опять ушли в море.

 – А что?

 – Зачем вы заходили в бухту?

 – Это мое дело, так?

Суперинтендант сдался.

 – Вы можете по крайней мере сказать, видели ли кого-нибудь, идущего вдоль берега между вашим домом и Утюгом?

 – Могу. Никого не видал. До без четверти два – точно. А после – не могу поклясться ни что видел, ни что не видел, потому что занимался своим делом, говорю же.

 – Вы не видели поблизости другой лодки?

 – Нет.

 – Очень хорошо. Если ваша память в ближайшие дни прояснится, лучше дайте нам об этом знать.

Мистер Поллок пробормотал что-то нелестное и удалился.

 – Его не назовешь милым старичком, – заметил Уимзи.

 – Старый прохвост, – сказал суперинтендант Глейшер. – И хуже всего то, что ни единому его слову нельзя верить. Хотел бы я знать, чем он там по правде занимался.

 – Может быть, убивал Поля Алексиса? – предположил инспектор.

 – Или за мзду доставлял убийцу к месту преступления, – добавил Уимзи. – Это более вероятно. Какой у него мог быть мотив для убийства Алексиса?

 – Не стоит забывать, милорд, о тех трехстах фунтах. Знаю – я сам говорил, что это самоубийство, и до сих пор так думаю, но теперь для убийства появился гораздо лучший мотив.

 – Это если допустить, что Поллок знал о трехстах фунтах. Но откуда?

 – Смотрите, – сказал суперинтендант. – Положим, Алексис хотел покинуть Англию.

 – Это и я говорю, – вставил Ампелти.

 – И положим, он нанял Поллока, чтоб тот подобрал его где-то недалеко от берега и отвез на яхту или что-то такое. И предположим, что, расплачиваясь с Поллоком, он случайно показал ему остальные деньги. Разве не мог Поллок высадить его на берег, зарезать и удрать с деньгами?

 – Но зачем? – возразил Ампелти. – Зачем его высаживать? Проще было бы зарезать его на борту и выбросить тело в море.

 – Нет, не проще, – живо откликнулся Уимзи. – Инспектор, вы когда-нибудь видели, как режут свинью? Знаете, сколько крови при этом кругом? Если бы Поллок зарезал Алексиса на борту, пришлось бы адски трудиться, отмывая лодку дочиста.

 – Совершенно верно, – сказал суперинтендант. – Но как насчет одежды Поллока? Боюсь, нам не хватает улик, чтобы получить ордер и обыскать его дом на предмет пятен крови.

 – С просмоленной штормовки кровь смывается в два счета, – заметил Уимзи.

Оба полицейских мрачно согласились.

 – А если вы встанете позади человека и перережете ему горло вот так, то у вас есть шанс не слишком забрызгаться. Убийство это или не убийство, но я уверен, что он умер там, где его нашли. И если только вы не будете против, господин суперинтендант, у меня есть маленькая идея, которая может помочь нам точно узнать, убийство это или самоубийство.

Он опять рассказал о своем предложении. Суперинтендант кивнул.

 – Не вижу никаких препятствий, милорд. Не исключено, что-нибудь да выйдет. Если честно, мне и самому пришло в голову нечто подобное, можно сказать. Но я не против, чтобы это считалось идеей вашей светлости. Совсем не против.

Уимзи ухмыльнулся и отправился на поиски Солкома Гарди из „Морнинг стар“. Тот, как и ожидалось, восстанавливал силы в баре отеля. Большинство газетчиков к тому времени уже уехали, но Гарди не оставил пост, демонстрируя трогательную веру в лорда Питера.

 – Хоть вы и скверно со мной обращаетесь, старина, – сказал он, глядя скорбными фиалковыми глазами в серые глаза Уимзи, – но я чую, у вас в рукаве что-то припрятано, иначе бы вы не слонялись вот так вокруг места преступления. Если только это не из-за девушки. Бога ради, Уимзи, скажите, что это не из-за девушки. Вы же не станете так низко шутить над бедным трудягой-журналистом. Вот что! Если у вас ничего нет, рассказывайте про девушку. Все сгодится, лишь бы история была. „Сын пэра влюблен. Романтическая помолвка“ – это лучше, чем ничего. Но мне нужна история.

 – Салли, возьмите себя в руки, – ответствовал его светлость, – и не тяните грязные чернильные лапы к моей частной жизни. Немедля оставьте этот злачный притон, сядьте тихонько в холле, и я расскажу замечательную, прелестную историю – вам, и только вам.

 – Вот это дело, – просиял Гарди. – Вот чего я жду от старого доброго друга. Никогда не подводи товарища, даже если он всего лишь жалкий журналюга. Noblesse oblige[85]85
  Положение обязывает (фр.).


[Закрыть]. Я так и сказал остальным паршивцам. „Я верен старине Питеру, – сказал я им. – Ставлю на него. Он не позволит честному трудяге потерять работу из-за того, что не было хорошего материала для газеты“. Но эта молодежь – у нее ни напора, ни чутья. Флит-стрит[86]86
  Флит-стрит – улица в Лондоне, где располагались редакции ведущих британских газет.


[Закрыть] катится к чертям собачьим, туда ей и дорога. Из старой гвардии один только я и остался. Знаю, где водятся новости и как их добыть. Я себе сказал – держись старины Питера, и рано или поздно он даст тебе настоящий материал.

 – Чудесный парень! – воскликнул Уимзи. – Да не оставят нас друзья, да льются новости рекою[87]87
  Слегка искаженная строчка из старой застольной песни „Друг и бутылка“, ставшая популярным тостом: „Да не оставят нас друзья, да льется выпивка рекою“.


[Закрыть]. Вы на ногах-то стоите, Салли?

 – Я? – возмущенно воскликнул журналист. – Вы когда-нибудь видели, чтобы газетчик не стоял на ногах, когда у кого-то есть для него материал? Может, трезвость и не мой конек, черт возьми, но ноги меня держат и понесут к моему материалу, а чего же еще человеку нужно?

Уимзи мягко усадил друга за стол в холле.

 – Вот, пожалуйста. Запишите это и проследите, чтоб в вашем бульварном листке вышел большой материал. Можете добавить завитушек, если хотите.

Гарди быстро поднял на него взгляд.

 – О. Скрытый мотив, так? Не просто по дружбе. Одного патриотизма мало[88]88
  Эти слова произнесла перед казнью британская медсестра Эдит Кэвелл, героиня Первой мировой войны, спасавшая раненых независимо от того, на чьей стороне они воевали. Она помогла 100 солдатам союзной армии бежать из оккупированной Германией Бельгии, а затем была арестована немцами и расстреляна.


[Закрыть]. Ну, была бы новость, да еще если эксклюзив, а мотив в таком случае несу-щест… несуществу… чертово слово… несущест-ве-нен.

 – Точно, – сказал Уимзи. – Теперь пишите. „Покров тайны, окутавший кошмарную трагедию на Утюге, становится тем гуще, чем усерднее его стараются сорвать. Казавшаяся на первый взгляд обыкновенным самоубийством, ужасная смерть… “

 – Хватит, – перебил Гарди. – Такое я смогу написать, даже если меня ночью разбудят. Мне нужны факты.

 – Да-да, но поддайте загадочности. Поехали дальше: „Прославленный сыщик-любитель лорд Питер Уимзи дал интервью нашему специальному корреспонденту в уютной гостиной отеля „Бельвю“.

 – Это так важно, что именно в гостиной?

 – Важен адрес. Мне нужно, чтобы они знали, где меня найти.

 – Понятно. Дальше.

 – „…отеля „Бельвю“ в Уилверкомбе. По его словам, полиция все еще упрямо придерживается версии самоубийства, хотя сам он никоим образом не удовлетворен этой версией. Особенно он обеспокоен тем, что, хотя покойный носил бороду и никогда не брился, орудием преступления… “

 – Преступления?

 – Самоубийство – это преступление.

 – Так и есть. Ну?

 – „…была обычная опасная бритва с сильно сточенным лезвием“. Вдолбите им это как следует, Салли. „Историю этой бритвы удалось проследить вплоть до… “

 – Кому удалось?

 – Мне.

 – Можно я это напишу?

 – Если хотите.

 – Так будет лучше. „Лорд Питер Уимзи со свойственной ему скромной улыбкой объяснил, что сам приложил все усилия, чтобы проследить историю бритвы. Поиски привели его… “ Куда они вас привели, Уимзи?

 – Этого я им сообщать не хочу. Скажите, что поиски увели за сотни миль.

 – Хорошо. Я так напишу, что это прозвучит очень значительно. Что-то еще?

 – Да. Самое главное. Позаботьтесь, чтоб это напечатали жирным шрифтом – ну вы знаете.

 – Этим не я занимаюсь. Помощник редактора. Но я попробую. Дальше. „Опершись на стол и сделав красноречивый жест изящной рукой, лорд Питер признался… “

 – „След, – стал диктовать Уимзи, – прервался на самом важном месте. Как бритва попала к Полю Алексису? Удовлетворительный ответ на этот вопрос рассеял бы все мои сомнения. Если удастся подтвердить, что Поль Алексис бритву купил, я сочту версию самоубийства полностью доказанной. Но пока не восстановлено это недостающее звено в цепи доказательств, я буду придерживаться мнения, что Поль Алексис был предательски и жестоко убит. Я приложу все силы, чтобы убийца понес наказание, которое он вполне заслужил“. Ну как вам, Салли?

 – Ничего. Я доведу это до ума. Конечно, добавлю, что, зная об огромных тиражах „Морнинг стар“, вы рассчитываете дать вашему заявлению максимально широкую огласку и т. д. и т. п. Может, мне даже удастся раскрутить их на вознаграждение за информацию.

 – А почему бы и нет? В общем, не жалейте красок. Справитесь?

 – Да. В горе и в радости, в богатстве и в бедности. Между нами – вы успокоитесь на том, что это самоубийство, если за вознаграждением кто-то придет?

 – Не знаю, – ответил Уимзи. – Наверное, нет. Я вообще-то никогда не успокаиваюсь.