Текст книги "Иерархия Неба и Земли. Том II. Часть II. Новая схема человека во Вселенной"

Однако у моего здравого смысла нет никаких сомнений относительно того, где заканчиваюсь я и начинаются другие, или о том, как распознать эту границу. Во-первых, существует критерий чувствительности. Дырка в пальто не причиняет мне боли. По этой причине я говорю, что мое пальто находится за пределами моего тела.

Подпись к рис.:

«Обонятельная область

Зрительная область».

Развитие зрительной области мозга:

1) Землеройка 2) Долгопят 3) Игрунка.

Скорее всего, они аналогичны стадиям эволюции человеческого мозга.

Я отвечу, что если чувствительность является квалификацией для членства в моем теле, то очень многое из того, что находится под моей кожей, нужно исключить, и очень многое из того, что находится за пределами моей кожи, нужно допустить. Мой мозг так же нечувствителен к боли под ножом хирурга, как и мои волосы под ножницами парикмахера, а аскет или мазохист может испытывать удовольствие от того, что, по мнению здравого смысла, является телесным повреждением. С другой стороны, даже самый случайный наблюдатель не согласился бы, что я нечувствителен к повреждению пальто. Я обнаруживаю все признаки того расстройства, которое ощущаю[147]147
  Как Тагор говорит о наших вещах: «Они будто принадлежат самой нашей природе, и мы кровоточим, отсоединяя их». Садхана, с. 77. И, наоборот, существует практически универсальное мнение о том, что то, что происходит с одеждой, происходит и с человеком (см. Золотая ветвь, с. 43). Конечно, мы, как и Декарт (Размышления, VI) проводим различие между телесным повреждением, которое летчик ощущает в своем теле, и повреждением, которое, как он видит, было нанесено его самолету; но в обоих случаях может быть чувство «личного повреждения».


[Закрыть].

Что касается чувствительности в целом – способности к различению, способности реагировать по-разному в ответ на различия в окружающей среде, – то естественный орган из плоти и крови в большинстве случаев очень сильно уступает искусственному органу из металла, дерева и стекла. Например, посмотрите, как обычно измеряют предметы. Первобытный способ – в том, чтобы использовать естественные органы и вычислять, соответственно, в длине шага, длине предплечья и руки с расправленными пальцами. Следующий орган – измерительная рейка – по качеству сильно превосходит старый. Действительно, у него нет нервов и обычных органов осязания, но это все только к лучшему. Ибо сегодня действует улучшенный вид чувствительности, более визуальный и менее тактильный[148]148
  Во многих областях прогресс – вопрос увеличивающегося господства зрения. В общем смысле, чем «выше» существо, тем больше зрение принимает на себя от других чувств. Подобным образом, чем более человек развитый, тем он менее алчный – ему достаточно просто наслаждаться удаленным объектом. Постепенно мы понимаем, что верный способ что-то потерять – прижать это к себе.


[Закрыть], и человек точно знает, какие части его стандартной и градуированной измерительной рейки соответствуют измеряемому предмету. Отрастив множество подобных органов, человек за несколько тысяч лет стал несравненно более разборчивым организмом, чем раньше. Теперь он – великан, сверхчувствительный ко всякого рода условиям, которые раньше для него не существовали.

3.: Если я порву свое пальто, то не буду ощущать боль в самом, пальто, как я ощущаю ее в пальце, если его порежу.

Ф.: Хотя между двумя этими видами переживаний существуют явные различия в качестве, в их изначальном местонахождении нет разницы. Оба они имеют место здесь, в Центре, и оба включают в себя областную проекцию. Что касается «тамости», я нахожу, что мало что отличает порезанный палец и порванное пальто.

3.: У меня нет контроля над моим пальто, но когда моей руке больно, я могу отнять ее или нанести ответный удар.

Подпись к рис.:

Неподконтрольные области

Области под контролем

Неподконтрольные внутренние области

В этом и состоит настоящее различие между тем, что есть мое тело и тем, что им не является.

Ф.: Получается, что мои неконтролируемые мышцы находятся за пределами моего тела? Что больше поддается моему контролю – биение моего сердца или тиканье моих часов? Если моим настоящим телом является только то, чем я могу двигать, то тогда я представляю собой пустую сферу, в которой не место большей части моих естественных органов и место большей части моих искусственных органов. И последние не являются просто придатком. Они – полноправная часть меня, поскольку вся моя модель поведения формируется на их основе. Они являются органами моей жизни, так как я живу с ними и через них и посредством их, и, живя таким образом, я становлюсь более живым.

3.: Но эти так называемые органы – мое пальто, и ручка, и стул – мертвы.

Ф.: Так же, как и минеральные соли, выделяемые моими костными клетками, жидкая часть моей крови, моя слюна, соляная кислота моего желудка, желчь моей печени. Однако без этих мертвых вещей я и сам мертв. Каждое живое существо является сообществом мертвых членов: вместе они живы, по отдельности они умирают. Мое пальто – один из мертвых членов сообщества, которым я являюсь. В совокупности оно живо. Когда я его ношу, я его оживляю. Так же, как и чай, который я только что выпил, он принимает участие в моей жизни.

«Часто, если что-то происходит с ногами человека, то их можно вылечить; но если подобное случается с его брючинами, то это уже никак нельзя починить… Мы знакомы лишь с несколькими людьми, однако знаем очень много брюк и пиджаков. Оденьте пугало в вашу новую сорочку, а сами встаньте рядом без сорочки, и не будут ли, скорее всего, здороваться с пугалом? Проходя недавно кукурузное поле, мимо шляпы и пальто на столбе, я узнал владельца фермы. Он был всего лишь немногим более потрепанным, чем когда я видел его в последний раз». Торо, Уолден, Экономия.

3.: Тем не менее, между ним и всем остальными отсутствует целостность. Настоящее различие между моим пальто и моими конечностями – в том, что я должен удалять первое и не могу удалить второе.

Ф.: Поврежденные кариесом зубы удаляли, пломбировали и вновь приживляли в челюсть, после того как зубную ячейку обработали пенициллином. Кость вновь формируется вокруг корня зуба, и он годится еще на многие годы.[149]149
  Эта операция была проведена в 1945 году в больнице св. Марии, на Пред-стрит в Лондоне. См. Дэйли телеграф от 27 июня, 1945.


[Закрыть] Возможно, к тому времени, как я буду умирать, я смогу оставить свои здоровые органы друзьям, которые в них нуждаются. В скором времени у больниц, возможно, будут запасы внутренних органов, так же как сегодня у портных, поставщиков мебели и инженеров есть запасы внешних органов.

Кератопластику, или пересадку роговицы, при которой часть прозрачной роговицы берут у трупа (или у глаза, который пришлось удалить у пациента) и пересаживают в живой глаз, проводят уже несколько лет, с некоторым успехом.

Как бы то ни было, одно точно – отсутствие целостности не является более смертельной, чем целостность – животворной. На самом деле одна из самых примечательных свойств моих клеток – именно их отсутствие целостности: они являются отдельными индивидами, чья субстанция не смешивается. Общеизвестно, что многие из моих внешних органов менее компактно расположены, чем мои внутренние; общеизвестно, что легче реконструировать периферию организма, чем его ядро, и ампутация превращена из «большой» операции в «малую»[150]150
  Тот факт, что инструменты отсоединяются от тела пользователя, является основой нашего «отстраненного» к ним отношения. Почти невозможно рассматривать руку, держащую эту ручку, так же как я рассматриваю ручку: психологическое отличие гораздо больше логического. Это не случайно: цена власти человека над материей – в его отделении от материи. Сравнить: Г. Уилдон Карр, Меняющийся фон религии и этики, от с. 182.


[Закрыть]. Но именно эта эластичность, эта «разболтанность суставов» моих внешних органов и есть их основное преимущество. Они являются гораздо более эффективными инструментами моей жизни, гораздо более оживляющими, гораздо лучше организованными, чем если бы они были постоянно присоединены к ядру. Они в большей мере являются частью меня именно оттого, что являются частью меня в меньшей мере[151]151
  То же самое можно сказать и о песчинках, которые некоторые мелкие ракообразные подбирают и кладут в свои органы равновесия: давление и движение песчинок вызывает рефлекторные действия, благодаря которым ракообразное не падает. (Ракообразное использует и железные опилки, если сможет таковые найти; затем оно плавает вверх животом, когда проплывает под магнитом).


[Закрыть].

3.: Не учитывая все тонкости дискуссии, простая, практичная правда – в том, что все, что заключает в себя моя кожа, является мною, а все, что находится вовне – это то, что мною не является; быть может, оно и мое, но не я сам.

Ф.: В таком случае паразиты и желчные камни, искусственные зубы, швы, металлические пластины и прочие ортопедические устройства, которые могут во мне находиться – это поистине я. С другой стороны, если мою кровь пропустить через аппарат-облучатель, то она станет уже не мной[152]152
  Случаи перитонита и послеродового сепсиса удачно вылечивали, пропустив кровь пациента через аппарат, подвергающий ее воздействию ультрафиолетовых лучей.


[Закрыть].

3.: Короткого периода за пределами моей кожи недостаточно, чтобы лишить мою кровь ее членства в моем теле – членства, которое у нее было с самого начала. Но любой вторженец, все, что не росло вместе с остальными, должен быть, разумеется, исключен.

Ф.: Существует эмбриональная болезнь[153]153
  Эмбриональный эритробластоз – заболевание, которое приписывали несовместимости групп крови родителей.


[Закрыть], при которой жизнь организма может спасти только полное переливание крови. Что же является по-настоящему чужеродным – первоначальная кровь, которая убивает, или новая кровь, которая сохраняет жизнь? В любом случае, разве это не глупая и бессмысленная задача – пытаться различить в младенце, чью жизнь спасли подобным образом, «родные» части от «чужих»? Это исключительный пример, однако нет ничего исключительного в бактериях, населяющих кишечник человека. Многие из этих гостей не являются ни вредными, ни полезными, однако есть и другие, которые оказывают своему хозяину огромную услугу, снабжая его витаминами[154]154
  Особенно витамина В1. Организмы многих людей не содержат микроорганизмов, способных снабдить их этим витамином: таким людям нужно получать необходимое количество В1 из пищи.


[Закрыть]. Эти благотворные микроорганизмы, безусловно, не были частью его, когда он начинал свою жизнь в виде единой оплодотворенной клетки. Тем не менее, не являются ли они частью целого, участвуя в его жизни?[155]155
  Пищеварительный тракт жвачных животных содержит большое количество микрофауны и микрофлоры. Функции последних сэр Джозеф Баркрофт описал как 1) синтез витаминов, 2) переваривание углеводов, 3) формирование протеина («Новости науки», III). В этом случае, как и в многих других, то, что функционально является необходимой частью животного, является генетически «чуждым».


[Закрыть]

3.: Тогда настоящим критерием является постоянство вместе с зависимостью: то, на что я положусь, то, без чего я не могу обойтись и что не могу обменять, и есть я. Ясно, что мои инструменты и одежда, хотя и являются необходимыми (по крайней мере, частично), непостоянны и легко заменимы. И по этой причине их нужно считать внешними.

Ф.: Наоборот, мне не нужно (честно говоря, я и не могу) менять обстановку своего дома каждый год или пять, тогда как я могу сохранить свою плоть и кровь, только постоянно избавляясь от нее.

Материал моего тела постоянно меняется, но темп изменений склонен ускоряться ближе к центру моих областей. Итак, в каком-то смысле мое запястье является менее постоянно моим, чем мои наручные часы[156]156
  Примечательно, что слово «мое» применимо, без всякого различения, ко всем органам моей жизни, от моих почек до моих часов, и от моих часов до моей страны. Г-н К. С. Льюис (Письма Баламута) находит, что такое применение вводит в заблуждение: дело в том (по его словам), что нам не принадлежат даже наши тела. Я согласен, что они не принадлежат нам перманентно. Я считаю, что 1) нам этот мир принадлежит (и мы им являемся) ровно настолько, насколько мы с ним себя отождествляем, 2) что размеры нашего суммарного тела соответственно колеблются в пределах между «ничто» в Центре и всеми вещами и 3) что нет никакой четкой границы между частью из плоти и крови и всеми остальными частями.


[Закрыть].

3.: Вместе с тем, нет сомнений в том, какой из этих двух мне нужен больше. В этом и состоит настоящая проверка – необходимость. Я могу обойтись без моих часов и пальто, но не без содержимого этого пальто.

Ф.: Вообще без всякой одежды – я умру; без одежды какого-то общего вида я не смогу жить человеческой жизнью; без одежды какого-то особого вида я не могу зарабатывать на жизнь в обществе. Разве эти оболочки не так же мне необходимы, как моя кровь и мои нервы? Если я этой ручкой зарабатываю себе на пропитание, то она, по крайней мере, так же высоко котируется среди моих органов, как и ноготь, без которого я вполне могу обойтись, или как аппендикс, который может стать активной угрозой. На самом деле я един, представляю собой единство органов как естественных, так и искусственных, «родных» и «чужых», центральных и областных, необходимых и неважных. Говорить об облаке или о камне как о чем-то едином и в то же время о человеке и его пальто как о двух разных вещах – нелепо[157]157
  Миф о предмете одежде, которая (после того, как ее пропитали кровью Нессуса) стала частью плоти Геркулеса, когда он ее носил, по своей сути правдивый.


[Закрыть]. И на практике все признают свое единство. Одежда «создает» человека.

3.: Но все признают существенное различие между человеком и его нарядом.

Ф.: Но кто этот человек? Является ли он внутренними органами, которые были ему навязаны, которые по большей части им не управляются, о которых он мало что знает и о которых ему еще меньше дела, которые он не хотел, не планировал, не заработал и не сделал – является ли он ими или он является внешними органами, которые он хотел, ради которых работал и которые выбирал; теми органами, без которых он чувствует себя потерянным, неестественным, сам не своим; теми органами, которые выражают его индивидуальность, которые, возможно, он сам и сделал, и, в любом случае, которыми он умеет пользоваться – намеренно и правильно[158]158
  Принимая во внимание исчерпывающие эксперименты д-ра Дж. Б. Райна в области психокинеза, также нельзя с уверенностью сказать, что мы всегда двигаем нашими телесными удлинителями путями, которые являются наименее прямыми, чем те, посредством которых мы двигаем нашими телами: ядерное тело не всегда должно воздействовать на удлинитель или контролировать его каким-либо явным способом.


[Закрыть]? «Не умеем чтить мы в человеке просто человека»[159]159
  Троил и Крессида, III. 3 (перевод: Т. Гнедич).


[Закрыть]. Если он находится там, где проживает свою жизнь, то он в большей степени присутствует и в больше степени живой в своих внешних или искусственных органах, чем в плоти и крови, которые они облачают[160]160
  Обсуждая отождествление человека с его одеждой, Уильям Джеймс заходит настолько далеко, что заявляет, что мало кто из нас без сомнений предпочтет иметь прекрасное тело в вечно потертой одежде, вместо того чтобы иметь некрасивое тело в чистой одежде (Основания психологии, с. 178). В других местах он находит, что «то реальное, чем мы являемся» — это то усилие, которое мы прикладываем; то, что мы носим с собой, гораздо в меньшей степени является в истинном смысле «нами» (Принципы психологии, ii, с. 578)


[Закрыть]. Поэтому люди, которые не ставят вам в вину цвет ваших волос, будут критиковать ваши носки и галстук. Одежда «создает» человека, т. к. человек создает одежду. «Пожалуй, обыкновенному двуногому, из любой страны и любого поколения, ни разу в жизни не приходит в голову… что его одеяния и его „я“ не являются чем-то единым и неделимым»[161]161
  Sartor Resartus, 1.8.


[Закрыть]. Однако с человеческой точки зрения обыкновенное двуногое право, и презрительный тон высказывания Карлайла вовсе не оправдан.

Число писателей, которые рассматривали одежду и инструменты человека как продолжение его тела, довольно велико. Например, кроме Карлайла, есть еще Лотце (Микрокосм), Сэмюэл Батлер (Записные книжки, 1915, cc. 50–51), Бергсон (Творческая эволюция, c. 148; Мораль и религия, c. 267), Джулиан Хаксли (Индивид в царстве животных, c. 29) и Джеральд Херд (Нарцисс, анатомия одежды, I и II).

Наверное, самую поразительную дань целостности человеческого тела и его одежды отдает фетишист, чьи сексуальные желания полностью удовлетворяются туфлей или предметом нижнего белья. См., например, Фрейд, Введение в психоанализ, cc. 257, 292, 293.

Сверток с книгами или мешок с углем рассматривают как некое число книг или количество угля в некоей таре, но человека не рассматривают как голое тело, на которое надета одежда. То, что на него надето, для меня является истинным качеством самого человека. Если, распрощавшись с рассудком, он бы разделся посреди улицы, эффект был бы таким же шокирующим, как если бы его переехала машина. К тому же почему бы в виде исключения не ориентироваться на внешность? Почему бы просто не принять человека в том виде, в котором он есть, составляющим со своей одеждой одно единое целое? Только искушенный наблюдатель сможет увидеть его как отчетливый объект какого-либо рода, выделяющийся на чужеродном фоне. Четкий контур сделанного пером рисунка не отражает истину: человек – это виньетка, незаметно сливающаяся с творением. И даже самый отчетливый черно-белый эскиз человека не показывает его со спины: несмотря на все указания эскиза на обратное, он там вполне может составлять единое целое со своим окружением.

(Антропологи показали, как люди по всему миру рассматривают одежду в качестве части личности того, кто ее носит. Итак, Законы Ману предписывают купаться в одежде[162]162
  Традиции купаться в своей повседневной одежде индусы в основном следуют и сегодня.


[Закрыть]; во многих общинах одежда человека представляет его в его отсутствие; согласно ирландскому поверью, одежда мертвеца снашивается с необычайной скоростью[163]163
  Эрнест Кроули, Социальная психология одежды.


[Закрыть]; на Фиджи считают, что человек, надевший одежду вождя, заражается определенной болезнью[164]164
  Фрейзер, Золотая ветвь.


[Закрыть]. Снять одежду – значит уменьшить индивидуальность, отсюда и ритуальное разжалование, при котором у солдата отбирают оружие и лычки; отсюда также происходит и европейская традиция снимать шляпу и азиатская – снимать обувь[165]165
  Сравнить: с время от времени предоставляемой привилегией оставаться с покрытой головой в присутствии королевских особ.


[Закрыть]. Ношение бедной или очень простой одежды в качестве траурной имеет такую же значимость. Хотя мы больше не хороним вместе с человеком его утварь или оружие, мы считаем само собой разумеющимся, что труп должен быть одет в приличный костюм[166]166
  В США отдают предпочтение дневной одежде (факт, который Олдос Хаксли использует самым ужасающим образом в Обезьяне и сущности); в Англии (что, быть может, более уместно) хоронят в ночной одежде. Но, в любом случае, раздевание трупа приравнивается к нанесению емуувечий.


[Закрыть].

Как Пьяже говорит о маленьком ребенке: «Боль в ноге не сразу привлекает внимание к ноге. Она воспринимается скорее как блуждающая боль, которая не локализована и которую разделяют все. Даже когда она локализуется, маленький ребенок, несомненно, еще долго воспринимает ее как общую для всех; он не может спонтанно осознать, что это он один ощущает эту боль». Детская концепция мира, c. 126.

Спор между индейцами Британской Колумбии был разрешен путем уничтожения одеял, при котором каждая из сторон пожертвовала равным числом: оскорбление действительно ощутимое, учитывая, что одеяла – не только покрытие, но и валюта[167]167
  Эрнест Кроули, цитируемое ранее произведение.


[Закрыть]. Этих нескольких примеров, взятых из обширной литературы на эту тему, достаточно, чтобы показать, каким общим и многосторонним является мнение о том, что человек и его одежда являются единым целым[168]168
  Психология одежды Дж. С. Флюгеля – пожалуй, самое важное современное произведение на эту тему.


[Закрыть].

«Люди никогда не устают повторять, что человек – лишь мельчайшая точка, – говорит Бергсон. – Однако, даже физически, человек не просто занимает отведенное ему крошечное место… Ибо если наше тело является материей для нашего сознания, … то оно охватывает все, что мы воспринимаем, достает до самых звезд». Однако по разным причинам «появилась привычка ограничивать сознание одним маленьким телом и игнорировать большое»

И здравому смыслу бесполезно убеждать нас, что, в конечном счете, я живу в своем теле и следовательно (в отличие от наблюдателя) нахожусь в положении сказать, насколько оно протяженно. Рассматривая свою левую руку, которая лежит сейчас на этой книге, я не могу обнаружить ничего, что бы отделяло ее от других вещей, никаких свидетельств о привилегиях, никаких признаков собственности. Она могла бы быть и необычайно хорошо сделанной восковой моделью. Зачастую это является для меня настоящим шоком – обнаружить, что то, что кажется такой непосредственной и неоспоримой данностью – форма, границы, природа и бытие моего тела, – вовсе таковой не является. Лежа неподвижно в постели в темноте и уделяя внимание тому, что в это время присутствует, до меня доходит, что у меня нет никаких свидетельств относительно моей формы и протяженности[169]169
  Интересный вопрос: до какой степени чувство физической обособленности зависит от контраста между температурой тела и температурой своего окружения? Сравнить: Рильке, Дуинские элегии.


[Закрыть]: я мог бы быть всего лишь точкой или бестелесной головой на подушке или огромной многоножкой или планетой, плывущей в темном пространстве, или самой вселенной или любой другой из миллионов вещей. Нет ничего, что бы указывало на то, где заканчиваюсь я и начинаются другие вещи. Я не могу, путем прямого осмотра, сосчитать свои пальцы: я не уверен, что они у меня есть.

Мораль и религия, cc. 221–222. Однако я не согласен с Бергсоном в отношении деталей. Когда я вижу звезду, то мое тело становится более протяженным для того, чтобы включить не ту звезду, а эту звезду, т. е. солнечную систему.

Является ли это просто, с моей стороны, неспособностью узнать то, что на самом деле существует? Вовсе нет. Это опыт, который нужно принимать каким он есть и с предельной серьезностью. Пока продолжается это состояние внимания к тому, что является непосредственной данностью, нет такого смысла, в котором я был бы человеком или любого рода воплощенным существом. Мои границы на самом деле исчезли. Я уже больше не являюсь отдельным созданием. Такого рода слияние не необычно – на самом деле это самая распространенная вещь на свете. Ибо временные и искусственные границы не могут поддерживаться. Каждую ночь они должны тихонько сами себя уничтожать. Человек, который не может спать – который не может разрушить ежедневные барьеры, которые он воздвигает между собой и вселенной – сходит с ума. Ради своего здоровья и счастья, не менее чем по интеллектуальным причинам, я должен вновь обрести то младенческое незнание границ, которое у меня было до того, как моя изоляция стала определенной и я пришел к решающему выводу: «Я не то, что я вижу, и отличаюсь от того, до чего дотрагиваюсь»[170]170
  Теннисон, In Memoriam,)<A-l.


[Закрыть].

Мое тело – это собрание орудий и инструментов. Например, моя рука – это тиски, мои ноги – пропеллеры, мои глаза – оптические инструменты. Однако инструменты из плоти и крови, которые я вырастил у себя на теле, абсолютно непригодны для той жизни, которую я привык вести.

«Человек – это животное, пользующееся орудиями», писал Карлайл. «Без орудий он – ничто, с орудиями он – все»

(Sartor Resartus, I.5).

Трудно назвать хотя бы одно человеческое дело, с которым я мог инструменты из плоти и крови, которые я вырастил у себя на теле, абсолютно непригодны для той жизни, которую я привык вести. Трудно назвать хотя бы одно человеческое дело, с которым я мог бы справиться этими голыми руками. На самом деле мое «естественное» тело – и не тело вовсе, а лишь фрагмент такового, т. к. оно не может добывать средства к существованию или вообще даже выживать без многих дополнительных органов. Единственный способ мне жить жизнью человека – это расти и использовать тело человека полностью – тело, которое гораздо больше и гораздо более сложное, чем тело любого другого существа на земле.

«Что касается вашего тела, которое окружает вас подобно сосуду или чехлу, и многих и любопытных инструментов, которые оно к себе присоединило – пусть они не тревожат ваши мысли. Так как они есть то же самое, что и топор плотника, за исключением того, что они родились вместе с нами и естественным образом втыкаются в нас».

Марк Аврелий, Размышления, Х. 38

Итак, я расширяю то тело, с которым родился. Чтобы написать эту книгу, я отрастил новый орган, шестой палец на правой руке. Когда я хочу что-то разбить, то для этой цели я приобретаю особенно твердый и тяжелый кулак – молоток. Когда я хочу что-то очень подробно рассмотреть, я наращиваю на мое глазное яблоко новые линзы и называю их своим микроскопом. Как только я ощущаю холод, я удваиваю плотность своей кожи, а как только мне становится жарко, я сбрасываю один слой. Когда мои зубы уже больше не поддаются лечению, я выращиваю себе новый набор, путем более нового и быстрого метода. Итак, мое тело можно приблизительно разделить на два отдела – на ту часть, которую я не могу запросто изменить по своему желанию, и ту часть, которую я могу выращивать и сбрасывать по желанию (при условии, что у меня есть деньги). Органы первой части я всегда ношу с собой; органы второй я оставляю разбросанными по всему дому: на моем письменном столе, в моем шкафу, на моем верстаке, в кладовой, на кухне и в ванной – как множество неупакованных, готовых к росту анатомических частей. Чтобы жить жизнью человека, нужно обитать в комнате Синей Бороды или в анатомичке, т. к. невозможно за один раз объединить все необходимые органы, и вместе с тем невозможно и обойтись без них[171]171
  Поначалу кажется любопытным, что так мало искусственных органов носят так, как одежду или часы. Полупостоянные наушники, способные усиливать и приглушать звук (тем самым создавая идеальную тишину в железнодорожных вагонах, а также идеальные условия для прослушивания лекций), казалось бы, должны быть бесценными. Их можно было бы совмещать с подобным устройством для регулировки голоса, с телескопическими-микроскопическими очками и расположением зеркал, которое, по сути, давало бы тем, кто их носит, глаза на затылке. Однако пока человек мудро предпочитает несколько съемных инструментов одному постоянному.


[Закрыть].

«Палка и карманы являются частью человеческой физиологии, – говорит персонаж одного современного французского романиста. – Моя палка продлевает мою осязательную и мышечную чувствительность на целый ярд, продлевая и трансформируя все мои чувства кроме ощущения жары… она также представляет собой факультативную антенну, нечувствительную к боли, которую можно заменить при несчастном случае». Затем следует описание преимуществ наших карманов перед нашими естественными резервуарами, которые слишком восприимчивы к нашим эмоциям: карман – это орган-контейнер, свободный от неудобств, связанных с необходимостью контроля сфинктера (Жорж Дюамель, Сесиль среди Паскье, Лондон, 1940, c. 64).

Когда я сел писать в это кресло, у меня выросло четыре дополнительных ноги.

Сравнить: Тагор, Религия человека, с. 33.

На данный момент очень удобно иметь столько же ног, сколько у насекомого. Но тогда как я оставляю четыре ноги, когда встаю, муха должна носить все свои шесть лапок постоянно, хотя они для мухи так же бесполезны, когда она в воздухе, как ножки моего стула – для меня, когда я хожу[172]172
  Не так давно немецкий крестьянин наложил бы шину на ножку стула, если бы одна из его овец сломала ногу – безусловно, это гомеопатическая магия, однако не лишенная смысла.


[Закрыть]. Когда я сверлю дырку в куске дерева, то нет большой разницы между мной и личинкой жука – мы оба являемся живыми буравчиками. Существенное различие видно, когда, удалив буравчик и отрастив пилу, я подвергаюсь метаморфозе, в которой отказано личинке. Быть привязанным, прикрепленным к своим инструментам – штука опрометчивая и травмирующая. Клешня лобстера, копыто лошади, крыло птицы, когти орла, столь эффективные для выполнения своих специализированных задач, в каком-то роде являются не менее чем деформациями, чудовищными наростами, от которых животное страдает профессиональными заболеваниями. Специализированное животное является излишне успешным: оно опрометчиво на всю жизнь связало себя с очень эффективным набором орудий и с ограниченным образом жизни, который с ними связан. Человек, с другой стороны, своим успехом обязан своей неудаче. Так как он ни в чем не является экспертом, то он становится экспертом во всем, т. к. он усовершенствовал искусство удаления. Он может отрастить и удалить, безболезненно, немедленно и без потерь энергии все антенны, крылья, копыта, меха, плавники, панцири и клешни животного мира.

Ради своего здоровья, а также из эстетических соображений, желательно, чтобы человек выбрасывал свои отходы в место, которое для этого и предназначено – городские очистные сооружения. Существует три возможных способа это сделать. Он может ходить туда каждый день. Он может отрастить естественную кишку, ведущую от своего дома к очистным сооружениям, проложив ее под тротуаром – природа в свое время делала и более удивительные вещи[173]173
  Подходящий пример – крайнее удлинение многих наших собственных нейронов. Если на клеточном уровне я могу за несколько недель удлинить свое тело в несколько миллионов раз, почему бы мне также этого не сделать на человеческом уровне?


[Закрыть]. Или он может отрастить искусственную кишку, известную как канализация, которую он может отрезать и вновь себе прививать так часто, как пожелает. Превосходство третьего метода не нуждается в рекламе: удивительно то, что природе понадобилось столько времени, чтобы его для себя обнаружить.