Текст книги "Комиссар Его Величества"

Пилгрим принял душ и стал бриться, разглядывая свое лицо в зеркале с немалым удовлетворением. Всего один телефонный звонок – и деньги возвращены обратно, плюс десятипроцентная прибыль!

В банке «Хильярд и Клиф» было заведено, что на всяком чеке суммой свыше ста фунтов стерлингов требовалось две подписи – еще одна традиция, оставшаяся со времен Захарова. На следующее утро Мэлори с тяжелым сердцем отправился в кабинет Пилгрима с полуподписанным чеком. Старший партнер молча посмотрел на чек, взялся за ручку и замер.

– Я отлично помню сумму, поскольку она навеки запечатлелась в моем сердце. Мы заплатили за эту чертову картину три миллиона с четвертью, а не три миллиона пятьсот семьдесят пять тысяч! – взревел он.

Мэлори вздохнул.

– Существует ведь еще наценка на продажу. Десять процентов от цены.

– Ах да, – вспомнил Пилгрим. – Эти деньги получает аукционист непонятно за что, правильно? Целых триста двадцать пять тысяч! Послушайте, Хорейс, мы избрали себе не ту профессию.

Надев пальто и шляпу, Мэлори отправился на Сент-Джеймс-сквер в сопровождении банковского броневика, где сидели охранники, вооруженные дубинками и газовыми пистолетами. Менее чем через час старый банкир вернулся с картиной. Теперь она находилась не в огромном деревянном ящике, как ранее, а в легком, точь-в-точь соответствовавшем ее размерам. Полотно отнесли в комнату партнеров, после чего сотрудники службы безопасности вернулись на свои рабочие места – вновь стали прогуливаться вдоль здания на Ательсгейт, 6, стараясь не привлекать к себе внимание прохожих.

А сэр Мэлори, вооружившись молотком и зубилом, склонился над ящиком. Открыть его оказалось нетрудно. Вскоре они вдвоем с Пилгримом извлекли картину в стальной раме из деревянного плена.

На холст они и не взглянули – их интересовала только рама. С внутренней ее стороны находился небольшой запечатанный пенал. Слегка дрожащими пальцами Мэлори взломал печать, сунул пальцы в пенал и нашел там ключик. В противоположном углу рамы оказалась замочная скважина. Поворот ключа – и рама раскрылась, открыв взорам партнеров потайное отделение; в котором лежали бумаги.

Тайник оказался очень простым. Правда, весьма недешевым.

Глава 8

Четвертая часть отчета капитан-лейтенанта Королевского флота Г. Дж. Дайкстона о его путешествии в Россию весной и летом 1918 года

"Было темно. Я чувствовал, что вот-вот упаду, а потому повторил по-русски:

– Мне срочно нужна ваша помощь. Я должен поговорить с консулом, мистером Престоном, по очень важному делу.

Меня так трясло в лихорадке, что я едва удерживался на ногах. Человек в шелковом халате осмотрел меня с ног до головы и повторил:

– Уже слишком поздно, – после чего попытался закрыть дверь.

Положение спас Рузский. Тихим, угрожающим голосом он произнес:

– Дело срочное! Мы из Уральского губернского Совета. Будьте поосторожнее, гражданин.

Англичанин нахмурился.

– А кто вы такие?

– Я комиссар Рузский. А это комиссар Яковлев. Немедленно сообщите консулу.

После чего вскоре появился и сам Престон. Я сказал, что должен немедленно поговорить с ним с глазу на глаз. Консул отвел меня на второй этаж и угрюмо спросил:

– Какого черта вам нужно?

– Это нужно не мне, а королю, – ответил я.

Престон удивленно поднял бровь, очевидно, решив, что это какая-то шутка.

– Есть у вас тут «Список офицеров Королевского флота»? – спросил я.

К моему удивлению, в консульстве названная книга имелась, хотя от британских морей до этой сибирской глуши было по меньшей мере тысяча миль.

– Найдите там капитан-лейтенанта Генри Джорджа Дайкстона.

Отложив в сторону «Список», консул спросил:

– В таком случае что означает этот маскарад с Яковлевым?

– Вы должны дать мне честное слово, Престон, что никогда и никому не скажете о нашем разговоре ни единого слова.

Престон недовольно поморщился.

– Лишь в том случае, если вы сможете мне доказать, что действительно выполняете поручение его величества. У вас есть доказательства?

– Нет.

Тем не менее я рассказал ему свою историю и показал мандат от Свердлова. Престон был вынужден мне поверить. Правда, при упоминании о Захарове он скривился:

– Неужели этот человек действует по поручению короля?

Вот в это Престону поверить было трудно.

– Не только по поручению, но с благословения короля. Итак, вы даете честное слово?

Престон пообещал хранить тайну, и тогда я изложил ему суть проблемы. У консула, впрочем, и собственных проблем хватало. Лондон и британское посольство в Москве постоянно его одолевали требованиями как-то помочь императорской семье. Престон ежедневно пытался проникнуть в дом Ипатьева, однако неизменно получал отказ.

– Таким образом, – резюмировал он, – мне так и не удалось добиться аудиенции с его величеством, но видеть его издали я могу. Пойдемте со мной.

Мы поднялись на самый верхний этаж в одну из комнат. Престон отодвинул штору, и помещение наполнилось лунным светом.

– Видите? – спросил он.

Да, я видел. Дело в том, что консулат находился сразу за домом Ипатьева, поэтому сверху можно было видеть все как на ладони. Точнее говоря, просматривался не сам Дом особого назначения, а его внутренний двор. Сейчас, ночью, там, разумеется, никого не было, да и в самом доме не наблюдалось никакого движения – лишь в нескольких окнах горел приглушенный свет.

– И вы их видите? – спросил я Престона.

– Естественно. – Консул держался очень сдержанно, но сразу было видно, что этот человек не чужд глубоких чувств. – Ежедневно примерно в течение часа царь и царица в сопровождении дочери выходят на прогулку. Они ходят по дворику взад и вперед. Только представьте, до какой малости сжалось пространство, подвластное самодержцу всея Руси!

– А можно вступить с ними в какой-нибудь контакт? – спросил я. – Не пробовали?

Он покачал головой:

– Не осмелился.

– Ах, вы не осмелились! – возмутился я. – Кузен вашего государя находится в такой опасности...

Престон перебил меня:

– Боюсь, вы не все знаете. Печальные новости.

– Что еще?

Престон вздохнул:

– В Архангельске высадились британские и американские войска. По сути дела, я теперь представляю здесь державу, ведущую боевые действия против России.

– Мы воюем с Россией?!

Я просто не верил своим ушам. Ведь мы так долго состояли с Россией в союзе.

– Нет, не воюем. Война не объявлена, хотя это мало что меняет. Мое положение здесь стало весьма двусмысленным. Дело, естественно, не в моей персоне, а в том, что я представляю здесь интересы многих иностранных граждан, не только британцев. Я не могу себе позволить предпринимать какие-либо рискованные действия.

Я сердито посмотрел на консула, но он жестом попросил не перебивать:

– С другой стороны улицы, из дома Пурина, обзор еще лучше. Оттуда видно даже сад.

– Где этот дом?

Оказалось, что дом, принадлежавший купцу Льву Пурину, находился совсем близко.

– Этот человек предан царю?

– Он банкир, – печально усмехнулся Престон. – Что теперь у него осталось, кроме преданности?

Консул положил мне руку на плечо и, очевидно, почувствовал, что я весь трясусь.

– Вы нездоровы? – спросил он.

– Очень может быть, – ответил я, хотя факт болезни уже не вызывал у меня никаких сомнений.

– Аспирин, горячий чай и лимон, – сказал Престон и отвел меня в гостиную, где пылал камин, несмотря на теплый весенний вечер.

В чай Престон добавил виски, и я выпил этот бодрящий напиток. Тем временем Престон рассказывал мне о Пурине. Выяснилось кое-что интересное: оказывается, из дома Пурина не только открывался отличный вид на Дом особого назначения, но там имелся и частный телефон, о котором никто не знал. У жены банкира в другой части города жила сестра, и приватная телефонная связь соединяла два эти дома.

– Это может вам пригодиться, – заметил Престон.

Он готов был помогать советами, на большее рассчитывать не приходилось. Помню, как я взволнованно втолковывал ему что-то о чувстве долга, но состояние мое было столь плачевным, что детали разговора в памяти не отложились.

Вскоре я ушел, с трудом переставляя ноги. Помню, что Рузский ждал меня снаружи. Я коротко пересказал ему сведения, полученные от Престона, причем два раза чуть не потерял сознание – Рузский влепил мне пару звонких пощечин, чтобы я не упал...

* * *

Очнулся я в каком-то голом помещении и некоторое время лежал без движения, не в силах как следует открыть глаза – веки казались неимоверно тяжелыми. Постепенно я смог осмотреться. Я лежал под белой простыней, стены тоже были белыми. В углу располагалось небольшое зарешеченное оконце без занавески. Скачала я подумал, что нахожусь в заточении. Собственно, так оно и оказалось, правда, это была не тюрьма. Вскоре я убедился, до какой степени меня оставили силы. Я не мог пошевелить рукой, оторвать голову от подушки, даже на то, чтобы поднять палец, требовалось невероятное усилие воли. Все тело онемело, в голове было гулко и пусто.

Я лежал примерно час, ни о чем не думая. Впоследствии я узнал, что такое состояние объяснялось крайним упадком сил – ведь я находился на волосок от смерти.

В конце концов раздался звук открываемой двери, шелест ткани, и женский голос спросил по-русски:

– Вы очнулись?

Я хотел ответить, но во рту так пересохло, что вырвался лишь какой-то стон.

Ко мне склонилось женское лицо. Я увидел перед собой монахиню лет пятидесяти, чьи голова и плечи были замотаны в платок.

– Действительно очнулся, – сказала она.

Я хотел кивнуть, но она поспешно произнесла:

– Нет-нет, не двигайтесь. – Положила мне на лоб холодную и сухую руку. – Как вы себя чувствуете? Пить хотите?

Я чуть шевельнул тяжелыми веками, а она налила в стакан воды. Потом приподняла мне голову и дала попить.

Я с наслаждением напился.

Монахиня сказала:

– Вас спасли молитвы. Мы все за вас молились.

Я поблагодарил ее и спросил, где я нахожусь. Оказалось, что я по-прежнему в Екатеринбурге, в женском монастыре.

Смочив рот, я почувствовал, что могу говорить. Правда, разговаривал я едва слышным шепотом.

– Как я сюда попал?

– Вас привел сюда ваш друг, мсье Бронар. Ах, сударь, это было так давно.

Монахиня, сама того не замечая, перешла на французский. Как многие образованные русские той эпохи, она говорила по-французски не хуже, чем по-русски.

– Давно? – переспросил я. – Что вы имеете в виду?

– Прошел почти месяц, – улыбнулась она. – Почти месяц мы беспокоились о вас и молились за вас.

– Целый месяц?! А какое сегодня число?

– Четвертое июня.

А ведь явернулся в Екатеринбург десятого мая!

– Не может быть! Что со мной произошло?

Монахиня нежно улыбнулась.

– Воспаление легких: сначала одностороннее, потом двустороннее. Вы перенесли одну за другой две тяжелые болезни. Два раза вы были на волосок от смерти. А теперь вам нужно хорошо питаться и набираться сил.

Мои мысли понемногу прояснялись. Головокружение исчезло, и я попытался разобраться в ситуации.

– Скажите, сестра, чья власть в городе?

– Большевистская, – поджала она губы. Было ясно, что коммунисты у нее симпатии не вызывают.

– А белые?

– Наступают. Во всяком случае, все об этом говорят. Но они пока еще далеко от Екатеринбурга.

– А царь?

Монахиня приложила палец к губам:

– Вы слишком много разговариваете, мсье. Вам нужно отдохнуть.

– Скажите мне...

– Нам не нужно разговаривать о таких вещах.

– Но он жив?

Она кивнула и вышла из комнаты, прошептав на прощание:

– Отдыхайте, мсье.

Я слышал, как закрылась дверь.

Если бы я мог владеть своим телом, то немедленно поднялся бы с кровати, но увы: глоток воды оживил меня всего на несколько минут, а затем я почувствовал себя еще более слабым. Вскоре меня вновь заклонило в сон, а когда я проснулся, то в комнате уже горели свечи. Рядом сидела добрая монахиня, и восхитительно пахло едой. Женщина села рядом со мной и с ложечки стала поить меня бульоном, словно маленького ребенка. Бульон был замечательный – с луком и перловкой. В жизни не ел ничего столь чудесного. Главное же, что я ощутил, как в моем теле возрождается жизнь, появляется сила. Покормив меня, монахиня улыбнулась и сказала:

– Скоро вы поправитесь.

Через час явился Бронар. Я уже засыпал, но он бесцеремонно ущипнул меня за щеку, чтобы я очнулся. Чувствуя неимоверную слабость, я попросил его оставить меня в покое, хотя мне ужасно хотелось узнать свежие новости.

– Вам что, неинтересно? – прошептал он.

– Конечно интересно.

– Вся царская семья здесь.

– Где «здесь»?

– В доме Ипатьева. Под стражей. Мальчика и остальных трех великих княжон привезли из Тобольска. Семья воссоединилась.

– Все живы?

– Пока да. Значительную часть свиты вернули обратно в Тобольск.

Я вздохнул с облегчением. Слава Богу, царская семья воссоединилась, и все в добром здравии. А ведь прошел целый месяц.

– Еще какие новости?

– Одного из слуг расстреляли, – сухо заметил Бронар.

– Что с документом?

Я чувствовал, что силы меня окончательно оставляют.

– Ничего не слышу! – раздраженно сказал Бронар.

– Документ, – прошептал я.

– Нет, у меня его нет! – нетерпеливо воскликнул он. – Но его необходимо раздобыть во что бы то ни стало. Понимаете?"

Глава 9
Парень на мотоцикле

Сэр Хорейс Мэлори не имел обыкновения посещать ежеквартальные приемы, устраиваемые организацией, которая более всего известна под названием СШАСК – то есть Соединенные Штаты Америки плюс Соединенное Королевство. Членами состоят представители компаний и банков двух этих стран. Главной задачей организации является содействие деловому сотрудничеству между обоими государствами, а также помощь американским гражданам, временно проживающим в Британии, в наведении социальных контактов с дружественными англичанами.

По традиции, банкеты проходили в непринужденной обстановке: шум, свист, крики, легкомысленные шутки, всевозможные пари.

Мэлори чувствовал, что он уже несколько староват для подобного сборища, однако ради Пилгрима все же решил сходить. Возможно, молодому человеку это мероприятие понравится...

Нет, Пилгриму оно не понравилось. О Мэлори и говорить нечего. Неприятности начались с того, что некий цветущий господин, оказавшийся рядом с ними за банкетным столом, шутливо сказал, обращаясь к Мэлори:

– Видел вас на аукционе, где продавали Тернера. Вы знаете, кому досталась картина?

– Нет, – коротко ответил Мэлори.

– Такие деньжищи выложили за квадратный метр холста, по которому размазано много краски, – жизнерадостно продолжил сосед. – Поразительно, как люди умеют швыряться деньгами. По-моему, это чистейшее расточительство.

– Я тоже так считаю, – согласился Мэлори, более всего желавший, чтобы сосед заткнулся. Старый банкир решил вновь изобразить выжившего из ума идиота. – Только деньги на ветер пускают, так я вам скажу. И какие деньги! Вот мне тут рассказывали про лорда-канцлера...

– Забавно, – перебил его сосед. – А я слышал, что картину купил банк «Хильярд и Клиф».

– Мы не такие идиоты, – пробормотал Мэлори. – Скажете тоже! Вы слышали, Пилгрим?

Пилгрим деланно рассмеялся:

– Чушь собачья! Кто вам это рассказал?

– А мне рассказали не только это, – весело ответил сосед, повышая голос, чтобы остальные присутствующие тоже могли услышать его.

– Наверняка какие-нибудь пустые сплетни, – заметил Мэлори. – Давайте лучше поедим супу.

Он хлебнул супу и обжегся – суп был слишком горячим. Но разговор остановить не удалось.

– Мне рассказали вот что, – с энтузиазмом продолжил сосед – финансовый директор одной из страховых компаний. – Причем слухи идут, можно сказать, от аукционной компании. Они сказали, что покупатель пожелал остаться анонимным, но что это был крупный англо-американский банк.

– Полнейшая чушь! – перебил Мэлори.

– Банк, который хочет сделать обществу прекрасный подарок.

Все слушали с интересом, подсмеиваясь.

Мэлори решил, что пора скинуть маску старого идиота. Он уже понял, к чему идет дело. Небрежным жестом банкир взмахнул рукой и как бы случайно опрокинул тарелку с супом прямо на колени соседу... из страховой компании.

Позднее он объяснил потрясенному Пилгриму:

– Это был единственный приятный момент за весь вечер. Помните, как этот тип скакал по залу, держась за брюки?

Вы ведь знаете, что он собирался произнести в следующую секунду?

– Нет, не знаю.

Мэлори предостерегающе взглянул на компаньона:

– Я не собираюсь говорить этого вслух даже наедине с вами, дружище. Слово не воробей.

Беседовали они на ходу, точнее, на бегу. Суп обжег директору весьма неудобное место, и этот жизнерадостный господин вознамерился задать Мэлори взбучку, невзирая на преклонный возраст банкира. Когда же настигнуть виновника не удалось, он отправился в ванную с переносным телефоном в руке, положил себе на травмированное место мешочек со льдом и принялся названивать в отдел искусства газеты «Таймс». Когда ему удалось разыскать редактора отдела, то он мстительно сообщил ему новость, которую назвал «слухом, поступившим из хорошо информированных источников». Редактор воскликнул, что новость кажется ему необычайно интересной. Так оно и было.

– Редактор газеты «Таймс» был бы весьма признателен, если бы вы нашли время для беседы с ним, – сообщила на следующее утро своему шефу секретарша Пилгрима.

Пилгрим сразу же снял трубку.

– Чем могу быть полезен, Джордж?

Однако это оказался не главный редактор, с которым Пилгрим был знаком, а какой-то Валентайн, имя которого банкир слышал впервые.

– У меня всего один вопрос, мистер Пилгрим.

– Валяйте.

– Правда ли, что вы приобрели Тернера, намереваясь подарить его государству?

Пилгрим моментально мобилизовался. Если он ответит «нет», следующий вопрос будет: «Зачем же вы тогда приобрели эту картину?» Если он ответит «да», то это обойдется банку в три с половиной миллиона фунтов. Может быть, ответить: «Никаких комментариев по этому вопросу»? Однако это всегда звучит так подозрительно, и к тому же Пилгрим никогда не разговаривал грубо с репортерами. Когда он учился на факультете бизнеса в Гарварде, в моде была теория, гласившая, что пресса – друг предпринимателя.

Поэтому он ответил так:

– Что-то я вас не пойму.

– Вы хотите сказать, что приобрели картину не для того, чтобы преподнести ее Тернеровскому фонду?

– Я хочу сказать, что мы ее вовсе не покупали, – не моргнув глазом соврал Пилгрим. – Это понятно?

– Совершенно понятно, – ответил Валентайн. – Большое вам спасибо. Кстати, мистер Пилгрим...

– Вы сказали «один вопрос».

– Просто я хочу вам сказать, что эта история получила очень широкую огласку. Вчера вечером о ней разговаривали даже в баре палаты общин.

– Понятно, – фальшиво рассмеялся Пилгрим. – Интересно, кто распространяет подобную ерунду? Спасибо за сведения.

– Так что вам не будет отбоя от репортеров. Советую отвечать на вопросы осторожней.

Пилгрим повесил трубку. На столе перед ним лежал телекс от Пепе Робизо, подтверждающий условия сделки: аукционная цена плюс десять процентов.

Пилгрим поморщился. Мэлори вчера вечером оказался прав: слово не воробей, вылетит – не поймаешь. Над банком «Хильярд и Клиф» собираются тучи. Возможно, придется действительно пожертвовать Тернером, а ведь он, Пилгрим, уже обещал картину, да не кому-нибудь, а самому Пепе Робизо. По спине банкира стекла струйка холодного пота. Отбирать добычу у голодного тигра – вот как это называется.

Что ж, самый подходящий момент спросить совета у Мэлори. Он ведь консультант, вот пусть и консультирует.

К изумлению Пилгрима, Мэлори довольно индифферентно отнесся к эпизоду с Робизо, зато не на шутку разъярился по поводу ходящих по Лондону сплетен.

– Это чья-то подлая шутка, – процедил он. – Наверняка к делу причастна эта мерзкая, скользкая дворняжка Садбэри. Конечно он – больше некому.

– Мы не можем этого доказать.

– Конечно не можем. В том-то вся и штука. Позволю себе заметить, что вина всецело на вас, Лоренс. Типы вроде Садбэри считают, что имеют право не только грабить вас, но еще и морить занудными разговорами, а вы велели ему заткнуться и переходить к делу. Вы уязвили его тщеславие.

– Теперь об этом напишут все газеты.

– Будем отрицать. Больше нам ничего не остается, – твердо сказал Мэлори. – Если мы будем достаточно упрямы, как-нибудь рассосется.

Однако не рассосалось. Одному репортеру удалось снять момент, когда Мэлори и сотрудники его службы безопасности грузили ящик с картиной в банковский броневик. Снимок был напечатан на первой странице «Стандарта», единственной все еще сохранившейся вечерней газеты. Рядом было напечатано интервью с Пилгримом, начисто отвергавшее факт покупки банком картины.

– Посмотрите только, сэр Хорейс, – заметила миссис Фробишер, вручая Мэлори газету. – Какая удачная фотография! Вы получились очень неплохо.

Это было сущей правдой.

Мэлори знал, что последует дальше, а потому предпочел пока заняться другим делом, исход которого, как он надеялся, окажется более благоприятным. Если мистер Робизо, этот опасный миллионер, так сильно напугавший Пилгрима, действительно стремится попасть в приличное общество, значит, он уязвим. По сути дела, проблема очень проста: Робизо не удается вступить в контакт с некоторыми людьми, общество которых ему так необходимо. Причем речь идет не о богачах – Робизо и сам очень богат, так что с денежными мешками у него проблем нет. Речь наверняка идет об аристократах, о так называемых старых деньгах. А главный аристократ во всей Флориде... Мэлори улыбнулся. Всегда найдутся общие знакомые. В данном случае, кажется, может пригодиться дочь старины Дигби. Да-да, первая жена Рэндольфа. Кажется, она прехорошенькая. Мэлори вспомнил свадьбу, происходившую в здании Адмиралтейства во время войны. Он еще тогда подарил ей очаровательный шелковый персидский коврик для молитвы. Девочка из настоящей аристократической семьи, носительница одного из величайших имен столетия. Как лучше на нее выйти? В конце концов, не обязательно приглашать этого Робизо на ужин – достаточно приглашения на какой-нибудь благотворительный прием, где он сделает соответствующее пожертвование, а взамен удостоится рукопожатия высочайшей особы. Да, это как раз то, что нужно. Мэлори надолго уселся за телефон. В конце концов он вышел на некую леди, которая пообещала поговорить с дамой по имени Кларисса, а та, в свою очередь, знакома с дочерью Дигби. Все устраивалось наилучшим образом. Этот маленький триумф тем не менее очень мало скрасил последующие дни, которые, впрочем, доставили массу удовольствия представителям прессы. Уж журналисты-то были на седьмом небе от счастья. В списке излюбленных мишеней прессы банки стоят очень высоко. Даже выше, чем корыстные нефтяные компании, коррумпированные местные власти и падшие священники. А уж большой банк – лакомый кусок для газетчика. Чем яростнее отвергали представители «Хильярд и Клиф» факт приобретения Тернера, тем меньше им верили.

«Сэр Хорейс Мэлори, – писал корреспондент „Санди экспресс“, – провел большую часть своих семидесяти восьми лет, производя горы денег. У него особняк в графстве Глостер, дом на Мэйфэр и несколько миллионов на личном счете. Было бы недурно, если в этот джентльмен потратил часть нажитых неправедными трудами средств на доброе дело и преподнес шедевр Тернера в дар сокровищнице британского искусства! Вы не сможете взять полотно с собой в могилу, сэр Хорейс».

– Я пока не собираюсь в могилу, – свирепо прошипел Мэлори. – Нет, не собираюсь.

Они сидели вдвоем с Пилгримом в модерновом офисе последнего, чувствуя себя союзниками в неравной борьбе.

– Во всяком случае, Дайкстон тут ни при чем, – мрачно заметил Пилгрим. – Нельзя организовать кампанию травли с того света.

– Нет-нет. Во всем виноват Садбэри.

– Это так подло! – воскликнул Пилгрим. – Мы купили картину, ну и что тут такого? Теперь мы почему-то должны ее отдавать. Даже не можем ее продать!

– Однако нужно признать, что удар нанесен очень ловко, – сказал Мэлори.

Пилгрим ответил на эту реплику долгим мрачным взглядом. Он стукнул ладонью по столу и решительно заявил:

– Нужно нанести ответный удар, Хорейс. Мы просто обязаны. Сначала мы тратим на эту историю сотни, потом тысячи, потом сотни тысяч, теперь миллионы! Дальше пойдут десятки миллионов, потом сотни миллионов, а потом мы обанкротимся! Как удалось Дайкстону втянуть нас в такую передрягу?

– Он получал свои пятьдесят тысяч в год, времени разработать план мести у него было сколько угодно. Напомню вам, что нам так и неизвестно, где находится следующая часть рукописи. В предыдущем, куске никаких инструкций не было.

– Я не понимаю, зачем нам вообще нужно продолжение рукописи, – сказал Пилгрим. – Мы ведь знаем, что произошло с Романовыми. Их расстреляли в Екатеринбурге в каком-то подвале. Так ведь?

– Считается, что так, – скептически заметил Мэлори.

– Вы что, в это не верите?

– Истина окончательно не установлена, Лоренс. Некоторые считают иначе. Я вам дам почитать одну книгу...

– Читал я уже все эти чертовы книги. Уверяю вас, красные расстреляли всю семью.

– И что с того?

– А если так, то чего нам беспокоиться?

– Мы беспокоимся из-за документа. Захаров считал, что он стоит целого состояния. Вспомните, что в памятной записке Захаров пишет об «очень серьезных последствиях».

Пилгрим снова шлепнул ладонью по столу.

– "Очень серьезные последствия"! Самое серьезное последствие состоит в том, что мы пляшем под дудку Дайкстона. Он заставляет нас раскошеливаться в геометрической прогрессии. Так мы обанкротимся! – Молодой банкир выпрямился и кинул на Мэлори жесткий взгляд. – Итак, мы снова возвращаемся к Захарову. Вновь и вновь. Почему он так много для вас значит? Я знаю, что вы были с ним знакомы, Хорейс, и очень высоко его ценили.

– Нет, – прервал его Мэлори. – Вы понимаете неправильно.

– Что вы имеете в виду?

– Я не ценил его, а до смерти его боялся. Просто трясся от ужаса!

– А мне казалось, что вы его любите.

– Люблю? – Мэлори фыркнул. – Не думаю, что хоть кто-то на земле любил Бэзила Захарова. Вряд ли. Разве что одна женщина... Уважать – да. Уважали его очень многие. И очень боялись, причем не без причины. К его мнению прислушивались, хотели видеть его союзником, но не другом.

– И все же вы думаете, что каждое слово Захарова – Священное писание?

– Можно сформулировать это и так, – поджал губы Мэлори. – Скажите, приходилось ли вам когда-нибудь играть в теннис с первоклассным игроком?

– Один раз я играл в сквош с самим Хасим-ханом, в нью-йоркском клубе «Золотая ракетка».

– Давайте я вам сам скажу, что вы при этом заметили. Во-первых, первоклассный игрок бьет по мячу гораздо, сильнее и точнее, чем вы. Во-вторых, он не делает промахов. В-третьих, он может играть в полную силу гораздо дольше, чем вы. Согласны?

– Все точно, – улыбнулся Пилгрим, вспоминая незабываемый матч. – Вы забыли еще одно.

– Что именно?

– Первоклассный теннисист играет позиционно. Он заранее угадывает, куда ты ударишь. Не успеешь отбить мяч, а он уже там, где нужно, и дает ответ на вопрос, который ты еще не успел сформулировать... – Пилгрим замолчал, поняв, к чему ведет Мэлори.

– Вот-вот, – кивнул старый банкир. – Игры разные, а принцип тот же. Захаров играл во власть, лучшего игрока я не знаю.

Пилгрим подошел к окну и выглянул наружу.

– Судя по всему, вы совершенно убеждены в своей правоте, Хорейс. Я же не очень. Можете убедить меня окончательно?

– Думаю, что могу.

– Тогда сделайте это прямо сейчас. Но сначала... – Пилгрим нажал на кнопку интеркома и сказал: – Жак, зайдите ко мне, пожалуйста.

Грейвс появился почти сразу же.

– Жак, я хочу вам поручить чертовски трудное задание. Составьте мне полный список пенсионов, которые банк «Хильярд и Клиф» выплачивает в течение многих лет. Скажем, с... Хорейс, в каком году умер Захаров?

– В тридцать шестом.

– О'кей, скажем, с четырнадцатого года по тридцать шестой. Поняли?

– Понял.

Когда Грейвс вышел, Пилгрим опустился в кресло.

– Ну, давайте убеждайте меня.

– Вы когда-нибудь бывали в Монтэ? – спросил Мэлори.

– В Монте-Карло? Конечно.

– В казино заходили?

– Да.

– Играли?

– Ну нет, только не я.

– Сейчас, конечно, казино не то, что прежде, – мечтательно произнес Мэлори. – Сейчас они есть повсюду, даже в Лондоне, – скривился он. – Но было время, Лоренс, когда Лас-Вегас еще не появился, в Лондоне и прочих столицах не было ни единого казино. Если богатые люди хотели сыграть в железку или в рулетку, им приходилось ехать в Монтэ. Известно ли вам что-нибудь о государственном статусе Монако?

– Кажется, это княжество, да? Как зовут этого парня? Принц Ренье?

– Он из рода Гримальди. Наследственный монарх. Род Гримальди правил этими землями целые века. Отметьте это для памяти, а я тем временем расскажу вам о сэре Бэзиле. А заодно и о женщине, которая, возможно, его любила. Она ждала сорок лет, прежде чем смогла выйти за него замуж. Где родился Захаров, никто не знает, поскольку в разное время он называл разные города. Во всяком случае, родился он в бедной семье. Свою карьеру Захаров начал в Константинополе пожарником. Это было в шестидесятых годах прошлого века, когда пожарные бригады имели обыкновение действовать несколько... нетрадиционно. Они поджигали какой-нибудь дом, потом прибегали на пожар с топорами, проникали в горящее жилище и смотрели, чем там можно поживиться. Улавливаете? Захаров по происхождению грек, а дело "происходило в Турции, которая потихоньку начинала разваливаться. Наш герой занялся торговлей оружием. Дела у него шли превосходно. Сначала он работал на компанию «Норденфельт», потом прослышал про новое оружие – пулемет Максима, устроил слияние двух концернов и стал работать на «Максим и Норденфельт». Когда я говорю «работать», я не имею в виду, что он служил коммивояжером и развозил заказы на маленьком автомобиле марки «форд». Пилгрим улыбнулся:

– А в чем заключалась его работа?

– Захаров устраивал сделки, – тоже улыбнулся Мэлори. – Получал при этом комиссионные. В один прекрасный день, представляя компанию «Викерс», он продал подводную лодку румынской королеве Марии, причем сделка была заключена тет-а-тет. Вы слышали о королеве Марии? Это была потрясающая женщина! Впрочем, не буду отвлекаться. Очень скоро Захаров достиг высокого положения в «Викерсе». Он не был председателем правления – всего лишь одним из директоров, но решал все вопросы единолично: начинал где-нибудь войну, потом поставлял оружие обеим сторонам и так далее. Из-за него войны на Балканах длились десятилетиями. А теперь об игроке, предчувствующем удар партнера. Не успели братья Райт совершить свой первый полет, как Захаров основал аэронавигационные кафедры сразу в трех университетах – Оксфордском. Парижском и Санкт-Петербургском. Слышали ли вы об одном изобретателе по имени Константинеску? Он еще изобрел устройство, позволявшее вести пулеметный огонь с аэроплана. Так вот, этот человек работал на сэра Бэзила. Потом наш герой пал жертвой любви. Да, Захаров влюбился. Представьте себе знатную даму: герцогиня Вильяфранка, из семьи испанского гранда и прочая и прочая. Герцогиня была замужем за сумасшедшим и к тому же являлась ревностной католичкой поэтому о разводе не могло быть и речи. Влюбленным пришлось ждать Великой Избавительницы. И они терпеливо ждали. Если не ошибаюсь, это продолжалось сорок три года. Когда герцог умер, они поженились. Вы меня слушаете?