Текст книги "Комиссар Его Величества"

– Очень внимательно, Хорейс, поверьте мне.

– Стало быть, жил на свете бедный мальчик из константинопольских трущоб. И вот он стал одним из богатейших людей планеты, женился на герцогине, а Ллойд-Джордж пожаловал ему рыцарское звание. Теперь наш герой и сам сделался грандом. Ему не хватало лишь королевства, чтобы бросить его к ногам невесты... Теперь вернемся к Монако. В течение трехсот лет, с Пероннского договора 1641 года, княжество Монако входило во французские владения. Князья Гримальди не обладали никакой властью, а в Монте-Карло стоял французский гарнизон – так, на всякий случай: Тем не менее кое-какие права у князей оставались, и в 1862 году очередной Гримальди вручил человеку по фамилии Блан концессию на открытие казино. Блан был умен, а его сын оказался еще умнее. Поэтому заведение начало приносить огромный доход. Настолько огромный, что на эти деньги существовало все Монако, начиная с самого князя. В этой стране нет налогов. Казино оплачивает расходы на полицию, судей, общественные работы и так далее. Замечательная идея! – с восхищением воскликнул Мэлори. – Но тут началась война.

– Которая?

– 1914 года. Вам не скучно, Лоренс?

– Пока нет.

– Война разгоралась все сильнее, бизнес пришел в упадок. Я имею в виду бедного мсье Блана, а не Захарова. Уж наш-то герой получал свой процент с каждой пули, с каждого снаряда и почти с каждой пушки. Зато в казино дела шли все хуже и хуже, и доход княжеской семьи постоянно понижался. Князю это не нравилось, и потому он – разумеется, негласно – вышел на Захарова. Была заключена секретная сделка, в результате которой Захаров получил возможность вышвырнуть из Монте-Карло главу дома Бланов вместе с его сыновьями и зятьями. Между прочим, в числе последних был один Бонапарт и один Радзивилл. Я не утомляю вас деталями, Лоренс?

– Я все жду, когда начнется главное.

– Очень скоро, – улыбнулся Мэлори. – Запомните еще одно: у Захарова была многолетняя и тесная связь с французским премьер-министром Жоржем Клемансо. Вы уж простите мне мой учительский тон.

– Да бросьте вы, Хорейс. Продолжайте!

– Далее произошло вот что. Учтите, что мировая война была в самом разгаре! Клемансо вдруг заключает договор, причем абсолютно тайный, с князем Монако. Согласно этому договору, княжество вновь обретает независимость. Учтите, что полный текст договора так нигде и не был опубликован. Правда, его условия были изложены мелким шрифтом в приложении к Версальскому договору. Уверяю вас, там их никто толком и не рассмотрел. Дальнейшее было проще простого. Захаров выложил миллион, стал владельцем казино и всего Монако.

– Ловко, – заметил Пилгрим.

– Вот именно.

– Он был ушлым парнем.

– Несомненно. Теперь я вас убедил?.. Господи Боже! – вдруг ахнул Мэлори и застыл с разинутым ртом и выпученными глазами.

Пилгрим вскочил на ноги, опасаясь, что старика хватил удар.

– Вы в порядке, Хорейс?

Мэлори нахмурился.

– А?

– Вы в порядке?

– Кто, я? Да, в порядке. Просто я кое-что вспомнил.

– Что именно?

– Знаете, какого числа был подписан договор между Францией и Монако, то есть между Клемансо и князем Гримальди? Я раньше не придавал этому значения.

– Ну и какого?

– Сэр Бэзил получил свое королевство семнадцатого июля 1918 года.

– Ничего себе, – выдохнул Пилгрим: – Эта дата мне знакома. Если не ошибаюсь, в этот день расстреляли царя!

* * *

Чек, подписанный Пилгримом и Мэлори, был доставлен сэром Хорейсом владельцам аукциона еще в тот день, когда банкир совершил свой знаменитый, увековеченный фотографом визит в художественную галерею за картиной. Финансовый директор аукционной компании, в свою очередь, тоже отправил чек в королевский банк «Кауттс и К°», анонимному продавцу Тернера. Этот чек был выписан на сумму 2 миллиона 925 тысяч фунтов стерлингов, то есть от аукционной цены было отнято 325 тысяч – десять процентов, так называемая премия продавца. Не будем забывать, что банк «Хильярд и Клиф» уже заплатил аукционистам десятипроцентную «премию покупателя». Таким образом почтенная компания положила себе в карман 650 тысяч фунтов, а потому сочла возможным особенно не тянуть с расчетом. Обычно аукционисты удерживают у себя деньги на месяц-другой, чтобы заодно слегка подработать на процентах. В данном случае чек был выслан продавцу буквально через несколько дней.

Мистер Эверард Полли, служащий банка «Кауттс», которому было поручено вести операцию по продаже картины Тернера, подтвердил полученный чек и сверился с инструкциями, оставленными банку его усопшим клиентом. В последнем абзаце говорилось: «...по получении коего конверт № 5 должен быть отправлен в адвокатскую контору „Шиш, Дагониш и К°“, находящуюся на Чансери-лейн, 199, Лондон».

Мистер Полли был весьма заинтригован. Он больше сорока лет проработал в банке «Кауттс», но впервые участвовал в столь... он даже затруднялся найти подходящее слово... в столь сомнительной операции. Вот именно, сомнительной. Шедевр искусства, столько лет хранившийся в запаснике, уплаченная за него баснословная цена, абсолютная секретность! Н-да, весьма, весьма сомнительная сделка. С чувством глубокого внутреннего неодобрения мистер Полли вызвал одного из посыльных и велел доставить адресату конверт № 5 – на этом участие банка в операции заканчивалось. Как жаль, что так и не удастся узнать, что все это означало.

Рассыльный банка «Кауттс» взял такси. От Стрэнда до Чансери-лейн было не очень далеко, и в такое чудесное утро вполне можно было бы пройтись пешком, но по выражению лица мистера Полли рассыльный понял, что запечатанный конверт с большой римской цифрой V представляет собой нечто особенное. Потому служащий решил исполнить приказ как можно скорее, а прогуляться можно будет и на обратном пути, через Линкольнский парк. Если повезет, можно будет поглазеть на девушек, играющих в теннис, а заодно заглянуть в новый бар.

Рассыльный вручил конверт мистеру Редверсу Пратту, главному клерку «Шиш, Дагониш и К°». Главный клерк спросил:

– Благодарю вас. От кого это?

– Сказал бы, но не могу.

Мистер Пратт нахмурился:

– Что за шутки? Ведь конверт кем-то послан?

– Несомненно, – ответил рассыльный. – Но я не знаю кем. Мое дело передать, и все.

– Ах так, – улыбнулся мистер Пратт, глядя на конверт. – Как вы полагаете, может быть, это бомба?

– Вряд ли – конверт слишком тонкий.

– Надеюсь, вы не ошибаетесь. Спасибо.

Когда рассыльный удалился, мистер Пратт взломал печать. Внутри оказался еще один конверт, к которому был приколот листок бумаги с текстом следующего содержания: «Немедленно переслать старшему партнеру банка „Хильярд и Клиф“, Ательсгейт, б».

В отличие от мистера Полли, мистер Пратт был заинтригован очень мало. Передача бумаг от адресата адресату входила в его рутинную работу, и мистер Пратт гордился, что выполняет ее самым наилучшим образом. Почтовая служба его не устраивала, и мистер Пратт в последнее время пользовался услугами фирмы тоже с весьма неординарным названием. Мистер Пратт набрал номер, и певучий девичий голос с чистейшей кокнийской интонацией произнес:

– "Налетчики Судзуки".

– Это «Шиш, Дагониш и К°», адвокатская контора...

– "Шиш догонишь"? Слушай, мужик, кончай прикалываться, – фыркнула девица. – Я как-никак на работе...

– Мы постоянные клиенты, – терпеливо объяснил мистер Пратт. – Будьте умницей и посмотрите в ваших бухгалтерских книгах. Мы сами знаем, что название нашей компании звучит необычно. «Шиш...»

– Ага. «Шиш догонишь»! Ладно, поняла. Погоди минуточку. Сейчас я пришлю к тебе «налетчика Судзуки», о'кей? Кого спросить?

– Мистера Пратта.

Девушка рассмеялась.

– Ладно, брат из «Шиш догонишь». – И повесила трубку.

Пратт тоже улыбался. Он и сам родился в Ист-Энде и умел ценить туземный юмор.

Рассыльные фирмы «Налетчики Судзуки» носились на своих красных мотоциклах, доставляя письма и пакеты по всему огромному мегаполису. Дежурные ждали на стоянке, пока поступит вызов по радио.

«Красный Судзуки № 7» находился на Шафтсбери-авеню, возле закусочной «Макдональдс». Мотоциклиста звали Дейв Легг. Он был с головы до ног обряжен в зловещего вида кожаные доспехи, и рация оторвала его от трапезы: он только что приобрел «биг-мак» и здоровенный стакан кока-колы, удобно устроился на седле и приготовился отобедать.

Дейв выругался, поставил коку на асфальт и свободной рукой в перчатке с раструбом достал микрофон.

– Ну чего? – рявкнул он.

– Ты где?

Дейв ответил.

– Снова ты рядом с «Макдональдсом», – вздохнула девушка. – Немедленно отправляйся на Чансери-лейн, сто девяносто девять. И так стал жирный, как боров.

Дейв Легг сунул микрофон обратно в карман и случайно задел ногой стакан. Кока-кола пролилась. Дейв снова выругался, а тут еще горчица с «биг-мака» капнула ему на перчатку. Дейв слизнул горчицу, засунул разом половину «биг-мака» в свой вместительный рот и включил стартер. Ловко обогнув подъезжавшее такси, «Судзуки» влился в уличный поток.

Несколько минут спустя Редверс Пратт радушно принимал «налетчика Судзуки» у себя в офисе. Мистер Пратт считал себя знатоком и коллекционером различных человеческих типажей. Ему было приятно думать, что этот кожаный громила вскоре войдет в изысканные чертоги банка «Хильярд и Клиф».

– Передать этот конверт лично старшему партнеру, – сказал Пратт. – Больше никому – понятно? Никаких секретарш, никаких клерков – только лично.

– Какая у него кликуха-то? – спросил Дейв.

– Что, простите? Ах, вы имеете в виду, как его зовут? Мистер Пилгрим, запомните. Ательсгейт, шесть. Это в Сити.

– Да пошел ты, – буркнул Дейв, после чего вынул из кармана шоколадку «Марс», швырнул бумажку на пол и удалился.

Ровно через семь минут он стоял перед сэром Хорейсом Мэлори, успев преодолеть швейцара, двух клерков и секретаршу Пилгрима – каждый из них пытался получить у него конверт.

– Это только для старшего партнера, папаша, – заявил Дейв. – Так мне приказано. Никаких секретарш, никаких шестерок, понял?

Мэлори улыбнулся.

– Я тоже старший партнер, сэр Хорейс Мэлори. Можете оставить конверт у меня.

Он сразу узнал конверт, угол которого торчал из раструба грязной кожаной перчатки.

– Мне сказано: «Пилгрим». Мистер Пилгрим, и больше никто!

– О Господи! – воскликнула миссис Фробишер, топнув ногой. – Сэр Хорейс – это...

– Это не Пилгрим, – отрезал Дейв Легг и повернулся к Мэлори. – Или я ошибаюсь, командир?

– В общем, нет, не ошибаетесь, – развел руками Мэлори. – Откуда вы приехали?

– С Чансери-лейн, сто девяносто девять.

– Ясно. «Шиш и Дагониш».

– Что вы имеете в виду? – осклабился Легг.

Старого банкира раздирали сейчас противоречивые чувства:

с одной стороны ему хотелось на месте придушить этого наглого урода, с другой – поскорее заполучить рукопись Дайкстона. Причем первое желание было сильнее второго. Тем не менее банкир выдавил из себя улыбку:

– Может быть, нам позвонить туда и объяснить, что мистера Пилгрима на месте нет? Распоряжение самого заказчика вас устроит?

– Само собой, – ответил Дейв.

Миссис Фробишер позвонила мистеру Редверсу Пратту прямо при «налетчике», после чего передала последнему трубку, которую тот цапнул своими грязными пальцами.

– Тут папаша, которого зовут... Папаша, как вас там?

– Мэлори, – мягко ответил сэр Хорейс.

– Мэлори. Он сгодится? Ладно, понял.

Дейв повысил трубку и вручил Мэлори конверт:

– Нате, получайте.

– Очень вам благодарен, – ответил Мэлори.

Глава 10

Пятая часть отчета капитан-лейтенанта Королевского флота Г. Дж. Дайкстона о путешествии в Россию весной и летом 1918 года

"На мне все заживает как на собаке. Во всяком случае, в том, что касается ран телесных. Мать любила говорить, что Дайкстоны живучи. Однако тогда, в Екатеринбурге, я поправлялся медленно. На следующий день, проснувшись, я первым делом вспомнил о драгоценном документе, который привез из Тобольска. У меня не было сил подняться, а лютому я просто лежал и мучился неизвестностью.

Когда монахиня вошла в комнату с очередной чашкой живительного бульона, я спросил:

– Где моя одежда?

Монахиня улыбнулась.

– В безопасности. Кроме того, теперь она гораздо чище, чем в момент вашего прибытия.

– Сестра, – прошептал я, – это очень важно...

Она прервала меня:

– Сначала попейте бульону. Это еще важнее. – Она отказалась слушать меня до тех пор, пока я не выпил всю чашку. – Так в чем дело?

– Там в кармане очень важные бумаги, – слабым голосом сказал я. – Скажите мне, пожалуйста...

Она подняла руку:

– Вам нужно беречь силы. Сейчас пойду посмотрю...

Через две-три минуты она вернулась с бумажным пакетом и села рядом с кроватью. Я увидел, что монахиня сурово хмурится.

– Вот ваши вещи.

– Где бумага? – прошептал я. – Она должна быть в белом конверте.

Монахиня заглянула в пакет, сунула туда руку и спросила:

– Вот это?

Конверт утратил былую белизну, а во время моего купания в канаве насквозь промок, и тем не менее я сразу его узнал. Я вздохнул с облегчением.

– Вы богатый человек? – спросила монахиня.

– Нет.

Она нахмурилась еще больше, хотя голос продолжал оставаться мягким и ласковым.

– Почему вы спрашиваете? – прошептал я.

– Здесь множество драгоценностей. Они стоят огромное количество денег. Все это находилось в ваших карманах.

Только теперь я вспомнил о постыдном хищении, которое совершил в трюме парохода «Русь». Господи, подумал я, как ей объяснить?

Мы часто забываем, что истинная добродетель заключена в простоте. Я ломал голову, какую ложь придумать, чтобы дело осталось в тайне, а монахиня попросту сказала:

– Я очень боюсь, как бы эти вещи не пропали.

– Положите конверт мне под подушку, сестра, – ответил я.

Так она и сделала – и вовремя, ибо в келью вошел Бронар. Со вчерашнего дня я несколько окреп и слушал его с куда большим интересом. За месяц моей болезни положение мало изменилось. Царская семья воссоединилась, но по-прежнему находилась в доме Ипатьева и никто не имел к ней доступа.

Многие члены Уральского Совета, возможно большинство, выступали за казнь всех Романовых без исключения. Если верить Бронару, Голощекин говорил: «Мало прогнать их с трона, надо загнать их под землю!»

Рузский со своим союзником Скрябиным отстаивали иную точку зрения. Скрябин оказался в столь хорошо известном нам теперь положении порядочного человека, связавшегося с Советской властью. Уже в те времена большевики обожали разглагольствовать о морали, призывая при этом к кровопролитию. Призывы Скрябина провести открытый судебный процесс, то есть позиция по-настоящему моральная, оставались гласом вопиющего в пустыне.

Бронар вел себя хитрее. Он тоже громогласно требовал крови. Николай должен заплатить за преступления своей жизнью, равно, как и вся его семья, поскольку они тоже пили кровь трудящихся. «Однако нужно соблюсти все правила социалистической законности», – повторял «комиссар» Рузский. Рассказывая мне об этом, он осклабился своей несимпатичной ухмылкой.

– Вы бы меня только слышали! Я требую крови, а потом тут же заявляю, что социализм не имеет права пятнать себя самосудом, даже если он вполне оправдан. Потом я говорю, что Скрябин прав, но по совсем другим причинам. Мы обязаны явить миру не «милосердие», а нашу непреклонную решимость. Только так сможем мы покончить с беззаконием и тиранией, царившими в старой России.

Когда Бронар ушел, я попытался сделать небольшую гимнастику, чтобы немного укрепить свои ослабленные мускулы. Я все время помнил, что под подушкой лежат заветная бумага и краденые драгоценности... Не забывал я и о законных владельцах этих сокровищ, ведь их от меня отделяла какая-нибудь миля или две. Над несчастными нависла зловещая угроза. Было совершенно ясно, что за минувший месяц новые вожди России не сделали ничего для облегчения участи Романовых.

– Принесите мою одежду, сестра, пожалуйста, – попросил я.

– Какие глупости! Вы слишком слабы, чтобы куда-то идти.

– У меня неотложное дело. Пожалуйста, принесите одежду! А если удастся, хорошо бы найти извозчика или какую-нибудь телегу, чтобы добраться до вокзала!

– Но вы не можете никуда ехать! В вашем нынешнем состоянии...

– Я должен!

В конце концов мне удалось ее уговорить, но процесс одевания оказался куда более трудным, чем я себе это представлял. Голова была удивительно легкой, и я с трудом удерживал равновесие. Лишь после нескольких неудачных попыток мне удалось выпрямиться в полный рост, однако вскоре я кое-как уже передвигался, опираясь на палку, которую дала мне монахиня. Во дворе меня дожидалась телега, устланная чистым сеном. Я с облегчением устроился там и попросил возницу отвезти меня на Вознесенскую, к дому британского консула. Я знал, что Мы проедем мимо так называемого Дома особого назначения; где содержится императорская семья. Вид этого здания еще более укрепил меня в решимости, возможно совершенно идиотской, помочь монарху, оказавшемуся в столь трагической ситуации.

Престон вел себя совершенно в традициях британской дипломатии: ныл, скряжничал и не хотел давать денег. Хоть он знал, кто я такой и зачем нахожусь в Екатеринбурге, когда речь зашла о выделении мне некой суммы наличными, Нрестон стал обращаться со мной как с самым настоящим уголовником. В конце концов, потеряв терпение, я воскликнул:

– Престон, каким вы ремеслом занимаетесь в свободное от исполнения консульских обязанностей время?

– Я не ремесленник какой-нибудь, сэр! – обиделся Престон.

– Ну хорошо, кто вы по профессии? Зачем вы здесь находитесь?

Разумеется, Престон находился в Екатеринбурге по делам, связанным с добывающей промышленностью, как и все прочие иностранцы. На Урал Престона привели серебро, медь и платина. Выяснив это, я вытащил из кармана рубин диаметром почти с полдюйма, обрамленный платиной.

– Дайте мне двести футов под залог этого камня.

– Он ваш?

– Какое вам дело?! – возмутился я. – Подите вы к черту с вашей осторожностью! Сейчас речь идет о гораздо более важных вещах, чем условности, закладные бумаги и прочая ерунда. Надеюсь, моей подписи будет достаточно?

Оказалось, что достаточно. Такие, как Престон, никогда не отказываются от выгодной сделки. К счастью, у людей его породы всегда водятся деньги. В конце концов я получил от консула сто пятьдесят соверенов.

Затем повозка отвезла меня на вокзал. Я мог бы опустить следующий пассаж, ибо он касается исключительно екатеринбургской жизни той эпохи, но намеренно не стану этого делать. Пусть читатель этих записок знает, что в «революционном» городе и в помине не было ни равенства, ни хваленого принципа «каждому по труду». Если у тебя были деньги, ты мог пировать, как король, если не было – подыхай с голоду. Я отправился в вокзальный ресторан, готовый к тому, что какой-нибудь комиссар кулинарных дел не пустит меня внутрь без мандата, да еще и произнесет целую проповедь. Вместо этого я обнаружил в ресторане метрдотеля во фраке, струнное трио и меню с полметра длиной. Зрелище было поистине потрясающим. Публика выглядела весьма непрезентабельна многие сидели в шапках, глушили спирт, а напившись, валились на пол. То и дело раздавался женский визг. За одним из столиков сидел председатель Уральского Совета Белобородой. Я увидел, как он щелкнул пальцами, подозвал официанта и заказал еще шампанского. Ресторан сохранил весь былой блеск. Только публика изменилась.

Я сел спиной к залу и подкрепился, стараясь не привлекать к себе внимания. Есть совсем не хотелось, но организм нуждался в пище. Покончив с едой, я отправился покупать билет на поезд, следовавший в западном направлении. Выяснилось, что золото в билетной кассе действует столь же эффективно, как в ресторане. На сей раз никакого третьего класса – я получил в свое полное распоряжение двухместное купе и заверения в том, что никто там меня не побеспокоит.

Поездка заняла трое суток, и в дороге я совершенно оправился. Из Екатеринбурга я выехал слабый, как новорожденный котенок, а в Москву прибыл отдохнувшим и набравшимся сил. Ко мне вернулись и здоровье и решимость. Я знал, что в ближайшие дни мне очень понадобятся оба эти качества. И они действительно понадобились, ибо меня ожидало множество горчайших разочарований!

Первым делом нужно было достать сургуч и спички. Спички я раздобыл без труда, зато в поисках сургуча пришлось побегать. Я обошел все лавки, спрашивал в почтовых отделениях, на телеграфе и лишь поздно вечером, в Финляндском банке, нашел искомое. Служащий сказал, что у них где-то был сургуч, и принес целую запечатанную коробку! Я чуть не облобызал клерка от счастья. Запечатав драгоценный конверт огромным количеством сургуча, я поставил в нескольких местах свои инициалы и спросил у служащего:

– Вы финн?

– Как и все работники банка, сударь.

Что ж, подумал я, нельзя гарантировать, что аппетит Ленина и Троцкого не разыграется и они не проглотят Финляндию. Но может быть, как-нибудь обойдется, а финны – такой народ, которому можно доверять. Конечно, они несколько диковаты, но славятся своей честностью. Я протянул служащему конверт.

– Хочу, чтобы вы сохранили это в надежном месте. У вас есть сейфы?

– Конечно, сударь.

– Вмешиваются ли в ваши дела большевистские власти?

– Почти нет.

– Значит, вы сможете взять это на хранение?

– С превеликим удовольствием, сударь.

Я подписал квитанцию (именем Генри Джордж), заплатил один соверен вперед, после чего взял извозчика и отправился в Кремль. Когда я приблизился к воротам Спасской башни, сразу стало видно, что за минувшие недели многое в Кремле изменилось. Тогда у ворот стоял пулемет. Теперь же на посту по стойке «смирно» вытянулись двое красноармейцев в опрятных мундирах. Они не обратили на меня ни малейшего внимания, но откуда-то немедленно выскочил караульный начальник и рявкнул на меня, требуя, чтобы я объяснил, к кому иду.

– Товарищ Свердлов по-прежнему сидит в Кавалерском корпусе? – спросил я.

– А кто вы такой?

– Передайте ему, что англичанин Дайкстон вернулся в Москву и хочет его видеть.

– Мало ли кто хочет видеть товарища Свердлова.

– Ваше дело – передать. И поживее.

Однако все оказалось не так просто. Главное, что изменилось в Кремле, – это атмосфера. Всем теперь заправляли чиновники, установившие свои бюрократические порядки. Меня передавали от одного служащего к другому, однако дело с места не двигалось. У меня было ощущение, что все эти люди не помогают мне, а просто хотят от меня избавиться. Впрочем, в современном мире именно так все и устроено.

Ничего не добившись, я вернулся в Кремль на следующее утро. Ночь я провел в гостинице, которая до недавнего времени являлась особняком какого-то богача. Особняк как следует выпотрошили, поэтому роскошная кровать со спинкой, украшенной позолотой, не имела ни матраса, ни постельного белья. Зато в комнате было довольно чисто и, главное, не было клопов. В Кремле я снова угодил в чиновничью кадриль и достиг приемной лишь к двум часам дня. Там было множество народу. У входа за столом сидел дежурный, который внимательно изучил выданный мне пропуск, а потом недовольно спросил:

– По какому вы вопросу?

– Товарищу Свердлову это известно.

– Он очень занят.

– Я выполняю его задание, причем особой важности. Мне нужно доложить товарищу председателю.

Дежурный скривился. Его работа была не пускать посетителей к начальству.

– Можете передать ваш рапорт мне.

– Давайте-ка без волокиты, – сказал на это я, – иначе мой рапорт будет о вас!

Дежурный сердито показал на длинную очередь, и мне пришлось присоединиться к ожидавшим. Стулья были жесткие, в помещении царила духота, свежий воздух сюда почти не проникал. Ожидание было не из приятных. Однако в семь вечера дверь наконец открылась, и секретарь объявил:

– Товарищ народный комиссар просит капитана Дайкстона войти.

Когда я проник в кабинет, Свердлов свирепо уставился на меня:

– Какого черта вам здесь нужно?

Я был очень зол, лишь это объясняет необдуманность моего поведения.

– Здравого смысла мне нужно, вот чего! Или у вас тут этот товар не водится?

Свердлов опешил от моей дерзости, и несколько секунд мы просто молча сверлили глазами друг друга. Меня бы не удивило, если бы он тут же, на месте, приказал меня арестовать, но после паузы председатель ВЦИК внезапно расхохотался.

– Это уж точно, со здравым смыслом у нас проблемы! – Он подмигнул мне и спросил: – Не хотите ли выпить?

Я кивнул, и через секунду в руке у меня оказался стакан с наливкой. Свердлов молча чокнулся со мной и выпил. Из вежливости я последовал его примеру, чуть не обжег себе пищевод крепким напитком и испугался, не охмелею ли я в самый ответственный момент.

– Вы дали мне задание, а потом помешали его выполнить, – сказал я.

– Значит, у вас ничего не вышло? Документ Захарова остался неподписанным?

– Так точно, он не подписан.

– Почему? У вас было достаточно времени.

– Почему?! Да потому что вы меня арестовали, а Николая посадили под замок! Вот почему!

– Это сделал местный Совет.

– А по чьему приказу он действовал? По чьему приказу меня не пустили в Омск? Ответьте!

Свердлов нахмурился, потом снова усмехнулся.

– Где документ?

– У Николая. Если он еще жив.

– Что вы имеете в виду?

– Большинство Екатеринбургского Совета выступает за казнь.

Свердлов чуть заметно дернул головой:

– Не беспокойтесь, он в безопасности.

– Неужели? Несмотря на то, что находится в руках диких, неконтролируемых людей? Помните, вы выдали мне мандат? Так вот, они наплевали на него. На вашу подпись тоже. Даже на подпись Ленина!

– И тем не менее Романовы в безопасности.

– Откуда вы знаете?

– Знаю. – Голос его стал тихим и угрожающим. Свердлов давал мне понять, что я захожу слишком далеко.

– Рад это слышать.

Председатель ВЦИК насупился.

– Рады? Чему это вы рады?

– Мысль о казни детей отвратительна любому нормальному человеку.

– Это не просто дети, это Романовы. На их совести реки крови. Вам этого не понять.

– Там четыре девушки и больной мальчик.

– А кроме того, Николай Кровавый и его германская стерва!

– Вас все еще интересует оружие? – спросил я.

Свердлов отвел взгляд, взял со стола бутылку.

– Еще хотите?

– Нет, спасибо. Я еще не совсем оправился от болезни.

Тогда Свердлов налил себе и, осушив стакан, сказал:

– Ваше здоровье... Оружие становится важным тогда, когда оно необходимо.

– А разве вам оно больше не нужно? Ведь в Сибири белые и чехи.

– Еще больше оно нужно здесь. – Свердлов встал и потянулся. – Послушайте, англичанин, я устал. Приходите ко мне завтра, в полдень.

– Если ваши чиновники меня пропустят, – кисло заметил я.

Свердлов рассмеялся и быстро написал что-то на листке бумаги.

– Возможно, в Сибири мое имя стоит немногого. – Он снова хмыкнул. – Но здесь оно пока действует.

Я ушел от него, пребывая в некотором недоумении. В определенном смысле его слова подтвердили мою собственную гипотезу: Романовы оказались в заточении потому, что этого хотели московские большевистские вожди. Это было очевидно. Но почему же тогда Свердлов обращался со мной столь вежливо и терпеливо? Ведь я знал, какую роль он и Ленин играют в этой истории. Я был опасным свидетелем. Проще всего было бы меня убрать, и тем не менее Свердлов зачем-то уделяет мне свое драгоценное время, говорит какие-то утешительные слова.

На следующий день произошло то же самое. Когда я вошел в кабинет, Свердлов знаком велел мне садиться и передал мне бумагу. Она была озаглавлена «Срочная телеграмма» и адресована командарму Яну Берзину, в Екатеринбург. «Немедленно доложите положение дел семьей Романовых зпт содержащихся вашем округе тчк Требуется ваш личный контроль их безопасностью тчк Ленин».

– Обратите внимание, что телеграмма отправлена вчера, – заметил Свердлов.

– Ответ есть?

– Ждем. Присядьте, выпейте чаю.

Я подошел к самовару, заварил чаю себе и ему. Когда я передал Свердлову стакан, председатель ВЦИК показал мне газету.

– Вот зачем понадобилась эта телеграмма.

В газете «Труд» была помещена статья, где говорилось, что Николай Романов был расстрелян красноармейцами, когда пытался скрыться из Екатеринбурга по железной дороге.

– Вы думаете, это неправда? – спросил я.

– Скоро будем знать точно. В газетах сейчас печатают много всякой ерунды. Ничего, со временем мы научимся контролировать прессу.

Ответ принесли через полтора часа. Свердлов прочитал телеграмму и рассмеялся.

– Ну вот видите. «Москва ВЦИК тчк из Екатеринбурга тчк Навещал Романовых зпт содержащихся стражей тчк Все здоровы тчк Охрана надежная зпт медицинское обслуживание имеется зпт питание удовлетворительное тчк Ян Берзин, командарм».

– Ну как, вы удовлетворены? – спросил Свердлов.

– Состояние здоровья Романовых меня не волнует. Мне нужен документ.

– Вы должны заставить его подписать.

– Заставить?

– Пистолет, приставленный к виску, способен делать чудеса. Это я вам точно говорю.

– То-то вы так легко смогли заставить его ратифицировать Брест-Литовский договор, – заметил я.

– А Николай его не ратифицировал... – начал было Свердлов, но тут же рассмеялся. – Ладно, ладно. У меня сейчас нету времени на шутки. Но вы можете не беспокоиться – пока все останется без изменений. Если же Романовых привезут в Москву, вам будет выдан пропуск для их посещения. Договорились?

Я кивнул, и Свердлов позвонил в колокольчик. Вошла секретарша, красивая молодая женщина, одетая во все черное.

– Надежда, это англичанин, – сказал Свердлов. – Никак не могу запомнить его фамилию. Информируйте его обо всем, что касается проблемы Романовых.

– Хорошо, товарищ председатель.

Свердлов поднялся, протянул мне руку.

– Почему же Николай не подписал?

– Думаю, осторожничает.

– Поздно он решил проявить осторожность. Надо бы раньше. Кайзера Вильгельма, Распутина и собственной жены он так не опасался. Ладно, гражданин, всего вам хорошего.

– До свидания, сэр.

– Не «сэр», а «гражданин».

– Я англичанин. Мы привыкли обращаться, к вышестоящим «сэр».

– К вышестоящим? Ну кто же может быть выше англичанина. Признайтесь, что вы пошутили.

Свердлов дружелюбно хлопнул меня по плечу, и я вышел. Секретарша деловито спросила меня:

– Как вам удобнее получать отчет? Ежедневно?

– Я не могу этого требовать, но был бы весьма признателен.

Она кивнула:

– Хорошо. Мой кабинет находится вот здесь. Приходите тогда, когда сочтете нужным.

Я поблагодарил ее и ушел. Ситуация казалась мне несколько загадочной. Если документ у царя, то с точки зрения Свердлова разумнее всего было послать меня назад на Урал, дав инструкции Берзину, чтобы тот пропустил меня к царю. Судя по всему, у командарма трудностей с этим не возникало.

Если председатель действительно верил в эффективность метода «пистолет-у-виска», то уже через неделю бы я вернулся в Москву с бумагой, которая обеспечила бы Советскую власть столь нужным ей вооружением.

Почему же тогда меня заставляют ждать? Председатель был со мной очень любезен, секретарша будет ежедневно предоставлять мне информацию... Все это очень мило, но ведь на самом деле никакой существенной поддержки я не получил. Если Свердлов хотел попросту задержать меня в Москве, ему это удалось. Но разве его не интересует оружие? Неужели новый режим, вынужденный вести войну на многих фронтах, может позволить себе отказаться от целой горы вооружения?