Текст книги "Дом в глухом лесу"

Глава 14
БИТВА ПРИ ЛУНЕ

– Кстати, Нолл, хочешь знать, что еще рассказал мне отец? – осведомился сквайр, обращаясь к своему городскому другу.

Эти двое задержались в кабинете, в то время как капитан и Слэк отправились заняться приготовлениями. Доктор укатил на двуколке к одному из живущих по соседству пациентов, которого обещал проконсультировать, после чего собирался вернуться; мистер Аркрайт ускакал на ферму «Лесной холм» за луком и стрелами. Упрямицы из Грей-Лоджа, не желая признавать свою неправоту, отбыли домой, перед отъездом в последний раз попытавшись уговорить джентльменов одуматься – без какого бы то ни было успеха.

– Вот уж не знаю, стоит ли оно того, – отозвался Оливер в ответ на вопрос сквайра, а вовсе не на мольбу дам. – То, что ты мне уже поведал, и без того пугает меня до дрожи. В преддверии поединка у меня и так нервы на пределе, а ведь саму птицу мы еще не видели!

Улыбнувшись, сквайр прилег на капитанский диван, заложив руки за голову и задумчиво обводя комнату взглядом.

– А что, если я скажу тебе… – промолвил он чуть загадочно, – многое из того, что ты и твои приятели-церковники знают о небесах и земле в философском смысле и о месте человека в мире, не что иное, как вздор и нелепица? Сущая чепуха и чушь, как ты сам бы выразился.

– На это я бы ответил, что ты либо пророк, либо пьян, либо крайне нуждаешься в помощи доктора Холла. – Оливер вновь обосновался в кресле, что облюбовал для себя в ходе военного совета.

Сквайр скользил взглядом по стенам кабинета, по суровым лицам старинных портретов, несущим стражу под слоем масляной краски и лака, по длинным рядам книг, по капитанскому барометру и прочим инструментам, по высоким, светлым окнам.

– Чудовища колодца, – продолжал он, – просто счастливы предложить человеку то, о чем он мечтает и что ему требуется – или по крайней мере сам он так считает! – просто-таки выкладывают все это перед твоим потрясенным взором – ни дать ни взять чудесные подарки под Рождество с обещаниями всевозможных радостей и вечной жизни. Чертовски манящая перспектива, когда в руки тебе вкладывают подобное сокровище. При помощи этих посулов и обещаний они тебя внутрь и заманивают – вот так мы с отцом ловили рыбку на Далройдском причале! Точно так же они в старину заманили к себе монахов, а потом – молодого Кэмплемэна, и кто знает, скольких еще жертв, оказавшихся на грани безумия и эту грань перешагнувших, ибо безумие – удел смертного разума, что столкнулся с бесконечностью. Я тоже утратил бы разум, не вмешайся мой отец. Пропасть между конечным и бесконечным слишком велика и непостижима для человеческого сознания; только слившись с бесконечностью, ты в силах взглянуть ей в лицо. Но едва колодец поглотит тебя, едва ты канешь в чернильно-черную бездну, как тут же обнаруживаешь, что обещанные сокровища – не более чем прах и тлен. О да, это вечность, в самом деле вечность, не сомневайся – вечность, которую суждено провести в рабстве у орды чудовищ.

– Твои рассуждения, Марк, ужасно меня тревожат, скажу начистоту, – отозвался Оливер, еще более укрепляясь в мысли, что не хочет ничего более слышать ни о колодце, ни о его обитателях – и, однако ж, ни минуты не сомневаясь, что рассказа не избежать. – Просто не могу в них поверить, и все тут. По-моему, они – лишь последствие твоих ночных кошмаров, дурного настроения и переутомления.

– Предположим, Нолл, – не отступался сквайр, – предположим, что «загробный мир», эти твои обещанные небеса, вечное блаженство, о котором толкует тетушка, предположим, что и это тоже – царство демонов, бездонная чернильно-черная пропасть, где правят чудовища, – и ничего больше?

– Я скорее поверю, что за гранью земного бытия ждет забвение, распад сознания и ничто, нежели в темные небеса, управляемые чудовищами. Но согласись, Марк, если есть дьяволы, должен быть и Всевышний.

– Ха! – воскликнул сквайр, щелкая пальцами и вставая. – Выбрось из головы эти дурацкие общепринятые мнения. Выбрось из головы твою треклятую веру! Лучше вообрази себе, Нолл, что существуют только чудовища – и ничего больше. Вообрази, что этот ваш так называемый трансцедентальный Всевышний – лишь искусственное порождение человеческого интеллекта, абстрактный идеал, созданный в ответ на вполне реальную угрозу дьяволов?

Верно, доверчивые простецы вроде тебя утешаются мыслью о том, что всеблагой Господь обладает властью над падшими ангелами. Ибо если дьяволы – только падшие ангелы, не более, это заметно умаляет их мощь, верно? Падших ангелов страшишься не так, как всемогущих богов. Но если эти чудовища на самом деле – всемогущие боги, и нет на них никакой сдерживающей силы, никакого тебе справедливого и могучего Всевышнего, тогда на что надеяться человечеству?

– Устрашающая перспектива, просто чудовищная; могу лишь молиться о том, чтобы ты оказался не прав, – ответствовал Оливер, гадая про себя: что, если конечное и бесконечное и в самом деле вступили в конфликт в сознании сквайра и друг его на пути к сумасшествию? – У меня просто мурашки по коже бегут при мысли о том, что в загробном мире нет ни крупицы добра. Вечность в темных небесах или на дне колодца – выбор не из лучших. Но не преувеличиваешь ли ты самую малость? Уж не стал ли ты альбигойцем наоборот? При том, что прежде, насколько я могу судить, был всего лишь праздным хозяином Далройда и закоренелым скептиком? Порою, Марк, я просто не знаю, как тебя и воспринимать-то.

– Признай, Нолл, что моя теория неплохо объясняет все несовершенства нашего мира. Вот, например, кошмарное событие с перевернутой каретой в окрестностях Вороньего Края на дороге через горы, когда пассажиры нашли свою смерть в ледяной воде внизу, и среди них – двое малолетних детей, брат и сестра, которым еще и пяти не исполнилось. Деяние Господа, так ты это называешь? А почему бы не деяние чудовищ? Этот наш мир для них просто создан! По-твоему, всеблагой Господь допустил бы существование такого колодца? По-твоему, всеблагой Господь обрек бы девушку-самоубийцу на участь столь страшную? Тебе не приходило в голову, Нолл, что твой хваленый Всевышний в частной жизни может вести себя как сущее чудовище? Или, если на то пошло, целая орда чудовищ?

В глазах Оливера читались возражения, которые ему так и не удалось облечь в слова.

– Я и не думал, что ты ко мне прислушаешься, как и от нашего достойного викария ничего подобного не ждал, – продолжил сквайр, скрестив руки и вновь усаживаясь на мягкий диван. – Он слишком удобно устроился, со своим доходом, и церковными десятинами, и поборами, с женушкой, и домиком, и садиком, и виолончелью. Ну а мне плевать. И послушай, я тебе еще кое-что скажу, Нолл (Оливер внутренне напрягся, приготовившись к новым откровениям), – меня об этом предупреждали. Я уж вижу, что ты мне не веришь, ты во мне сомневаешься! Я был предупрежден, Нолл – мы все были предупреждены, если на то пошло, – но никто из нас предупреждению не внял.

– И кто же нас предупредил, скажи на милость, и когда? – полюбопытствовал Оливер.

– Да старик-священник тем утром, у Далройдской пристани. Сам викарий Марчант! Ты ведь помнишь, что за вопросы он нам задавал, когда появился из тумана вместе со своей супругой? «Вы не видели Эдит? Вы нашу девочку не видели?»

– По-моему, уже доподлинно установлено, что престарелая чета бродила по берегам озера еще некоторое время после исчезновения дочери, разыскивая тело, но тщетно; и вскорости умерла от разбитого сердца. Что может быть естественнее вопроса викария?

– Ты прав, Нолл, но лишь отчасти; это был не вопрос, это было предостережение, предназначенное для моего слуха: меня предостерегали, чтобы я опасался их дочери. Ты разве не уловил скрытого смысла? «Вы нашу девочку не видели? Нашу Эдит? ОНА ЗДЕСЬ! »

Оливер тяжко вздохнул. До сих пор ему даже в голову не приходило рассмотреть слова старика-священника в подобном свете. Но ведь и сквайру – тоже!

– Они отлично понимали, что на сына и наследника их ближайшего друга, девятого сквайра, ее ярость обрушится в первую очередь, и пришли предостеречь меня, – промолвил Марк. – Отец стал первой ее жертвой – ведь именно он содействовал ее отправке в Вороний Край и передаче ребенка достойному обществу Гроба Господня, что пристраивает в хорошие руки незаконнорожденных младенцев. Мой отец составил план и сам же позаботился о его исполнении, чтобы облегчить бремя стыда и горя своему другу-викарию, – и в результате первым же пострадал от последствий. Право же, не удивлюсь, если викарий Марчант и его жена скончались от чего-то более осязаемого, нежели «разбитое сердце». Возможно, их до смерти напугало нечто, прилетевшее к ним в ночи? И перестань на меня глаза таращить, Нолл, я отлично знаю, что говорю. Вспомни, мы имеем дело не с человеческим существом, как совершенно верно указал Слэк. И вот что еще тебе скажу…

– Лучше не говори, – снова ощутимо напрягся Оливер. – От всех твоих россказней у меня просто мороз по коже…

– Послушай, где, по-твоему, она была все эти двадцать восемь лет? Разумеется, рядом со своим ребенком! Ставлю пятьдесят гиней – нет, пусть будет все сто! – что это существо постоянно находилось рядом с младенцем. А теперь дочь ее выросла и сама обзавелась дочерью. Помнишь, что ответила миссис Уинтермарч в гостиной Скайлингдена, когда ты, Нолл, спросил, с какой стати они поселились в нашей маленькой деревушке? «Сама не знаю, почему я выбрала именно Шильстон-Апкот: шестое чувство, не иначе, подсказало мне, что наш дом – здесь». Ставлю еще одну золотую гинею, что «чувство» это сработало через сны, а уж мы с тобой в снах немного разбираемся, верно? Именно это существо и внушило ей поселиться здесь вместе с семьей, чтобы свести с нами со всеми счеты.

– Да, меня преследуют кошмары, как и тебя, как и всех прочих в деревне. Однако какое отношение я имею к бедствиям и невзгодам мисс Марчант? – возразил Оливер.

– Ровным счетом никакого, – покачал головой Марк. – Просто-таки ни малейшего. Но ты здесь, Нолл, ты просто-напросто приехал сюда, в Шильстон-Апкот, в Талботшир, причем именно этим летом, – и оказался у нее на пути.

Оливер только порадовался, когда неприятный разговор оборвало появление Слэка, сообщившего, что все почти готово.

Все трое поднялись на несколько лестничных пролетов на площадку с французскими окнами и вышли на парапет. А затем один за другим запрыгали по раскачивающемуся дощатому мостику к домику на сосне. Как и в первый раз, Оливер с опаской переступал по неустойчивым планкам, будучи уверен, что того и гляди сорвется, рухнет с головокружительной высоты и разобьется вдребезги. Но веревки и подвесная конструкция держали крепко; каких-то несколько секунд – и Оливер оказался на другой стороне и вновь ступил на порог капитанского хитроумного жилища в ветвях. Сам капитан уже поджидал их внутри, настраивая подзорную трубу. Слуга немедленно направился к комоду и извлек на свет нечто тонкое и хрупкое, завернутое в тряпицу.

– Что там у тебя, Слэк? – осведомился Оливер. – Часть твоего секретного арсенала?

– В общем, да, мистер Оливер, сэр, – ответствовал философ, вздыхая. – Вообще-то это весь арсенал и есть. Ну, если не считать скитальца-джентльмена, конечно же.

И слуга раскрыл затянутую в перчатку ладонь. В ней покоились три золотисто-коричневых маховых пера.

– Юный Уэсли дал, – объяснил он. – Мальчик предложил мне их совсем недавно, в обмен на пирог с гусятиной и листвянниковый пудинг, чтобы старушку-бабушку удивить. Это, сэры, перья совы! Да-да, пожалуйста, осмотрите их хорошенько: каждому в аккурат по одному и достанется. До чего легкие и мягкие, верно? Благодаря их гибкости птица летает совершенно беззвучно, как говорят. Вот мне и пришло в голову, что в один прекрасный день перья кому-нибудь пригодятся.

Капитан изрядно заинтересовался находкой: его глазкам-пуговицам перья предстали впервые.

– Клянусь, я не догадывался, что мой вассал и кухарь имеет в своем владении подобные редкости, иначе бы непременно их присвоил, – пророкотал он и принялся внимательно исследовать перо, поднеся его к самым перевязанным очкам и приглядываясь к каждой мельчайшей детали. – Да, именно, и впрямь совиное перо… вид Strix семейства ястребиных по классификации Линнея… ястребы ночного воздуха… обратите внимание на отсутствие придаточного пера… а вот здесь, в самом основании, – небольшое углубление, что некогда открывалось в фолликул; по нему текла кровь этого примечательного существа… Потрясающе!

– Но где мальчишка раздобыл эти перья? – полюбопытствовал Оливер.

– Да во время одного из визитов в усадьбу вместе с хозяином по поводу ремонта, – отвечал Слэк. – Когда уже под вечер они уходили, Уэсли заметил в одной из комнат верхнего этажа, что отходят от галереи, некую даму: она как раз выпускала птицу в окно. Эта дама, утверждает мальчик, была не кто иная, как хозяйка дома. Он задержался в галерее и, когда та ушла, подобрал с полу несколько перьев. Молодчага, сэр, просто молодчага!

– И что нам прикажете с перьями делать?

– Прошу прощения, сэр, – промолвил коротышка-слуга, – но это не нам предстоит что-то с ними делать, а нашему джентльмену и скитальцу небесных сфер.

К тому времени солнце опустилось за высокую гряду Талботских гор; и уже поднималась в небо ему на смену яркая, ясная, холодная небесная тарелка, именуемая луной, испещренная отметинами, весьма смахивающими на человеческий лик. Похоже было на то, что в эту ночь луне сиять полной.

Вскорости к джентльменам, собравшимся на «вилле», присоединился и доктор Холл. А еще несколько минут спустя громкий оклик снизу возвестил о прибытии Тони Аркрайта с арсеналом иного сорта. Капитан, оторвавшись от подзорной трубы, крикнул ветеринару занять боевую позицию, а после того кивком дал понять Марку и остальным, что и он, и труба – в полной готовности.

– Наш мистер Шейкер уже побывал в поднебесном домике с визитом и получил свою порцию рыбы и сервелата, – промолвил Слэк, оглядываясь на часы. – Однако с тех пор, как он был птенцом – Крошкой Осбертом, как мы его звали, – он привык откликаться на призыв деревянной свистульки. В это время дня он обычно держится неподалеку, позади нас, в глубине Мрачного леса, в пределах слышимости. Если мистер Шейкер сочтет нужным, то прилетит. Разумеется, последнее время он изрядно расстроен; возможно, что и не отзовется.

Капитан вновь припал к подзорной трубе. Он медленно развернул инструмент на юго-восток, в сторону далекого мыса и Скайлингдена. Нашел верхний ряд окон и одно-единственное окно, теперь хорошо ему знакомое, окно, сквозь которое женщина, во взгляде которой читались неприязнь, обреченность и страх, несколько раз выпускала огромную сову. Капитан знал: это не служанка, но об остальном мог только догадываться вплоть до недавней ярмарочной пятницы, когда впервые увидел на Нижней улице дам Уинтермарч.

– Вот так я и опознал в ней супругу Уинтермарча, – промолвил капитан, щурясь в окуляр. – Мальчишка столяра ничего мне не сообщал, а мой вассал и кухарь поставить меня в известность и не подумал. Так что новости мои безнадежно устарели!.. Проклятие, а вот и наша дама собственной персоной!

Он уступил трубу Марку, тот, в свою очередь, пустил к ней Оливера, а тот – доктора Холла. Было видно, как отдернули шторы и как подняли раму: у окна стояла миссис Сепульхра Уинтермарч. Как только трубу возвратили капитану, мрачная женская фигура исчезла из виду; в следующее мгновение с подоконника сорвалась в небо сова.

– Птица вылетела, мужлан! – воскликнул капитан. При этих словах Слэк извлек из жилетного кармана крохотный свисток и, подойдя к одному из открытых окон, поднес инструмент к губам, вдохнул поглубже – и засвистел. Раздался высокий, пронзительный звук, да такой громкий и резкий, что все немедленно заткнули уши. Слуга тут же извинился за то, что не предупредил собравшихся о подобной неприятности заранее, а затем свистнул еще дважды.

– Деревянный свисток, – сочувственно промолвил капитан, – чертовски шумная штукенция! Одним словом, потрясающее изобретение!

День угасал, вставала луна, а джентльмены все высматривали птицу – но тщетно. Они подождали еще немного, надеясь, что тераторн явится прежде, чем окончательно стемнеет и мистер Аркрайт утратит возможность пустить в ход свое оружие.

По счастью, ждать им оставалось недолго. Воздух прорезал хриплый, нездешний вопль – еще более дикий и странный, нежели звук деревянной свистульки. Дерево содрогнулось; «виллу» несколько раз основательно тряхнуло, пол заходил ходуном. В восточном окне сумеречный свет разом погас; гигантские когти, острые, точно бритвы, впились в подоконник, и в проем ворвалась огромная, похожая на стервятника птица.

И вновь Оливеру пришлось волей-неволей совладать с испугом при виде кармазинно-красной головы и черного как смоль тела тераторна. Непросто было ему, приезжему из города, справиться с врожденной антипатией к крылатому вестнику беды. В конце концов, тераторн – птица крайне отталкивающая, что бы ни говорили по этому поводу Слэк с капитаном и даже Марк. Холодные пронзительные глаза внимательно изучили собравшихся, особенно доктора Холла и чужака из Вороньего Края; надо думать, про себя птица сходным образом размышляла о безобразии представителей рода человеческого. Однако при виде втиснувшегося в оконный проем чудища с кармазинно-красной головой, такой зловещей и грозной, со степенно сложенными черными крыльями, в совершенно «священнической» позе, Оливер поневоле представил себе преподобного архидиакона церкви в парадном цилиндре.

Философ шагнул к окну и разразился потоком ласковых слов и фраз, долженствующих успокоить недоброго вестника беды и заверить его, что все в порядке. Птица тут же откликнулась – не приходилось сомневаться, что тераторн и коротышка-слуга – лучшие из друзей, что в свою очередь преисполнило горожанина Оливера глубочайшим изумлением. Капитан счел нужным добавить словечко-другое и от себя гулким, как контрабас, голосом, хотя и несколько приглушенным из-за повязки на носу.

Умиротворив птицу, Слэк протянул ей три пера; холодный пронзительный взгляд тераторна немедленно обратился на них. Чудовище вытянуло шею и покачало головой вверх-вниз, приблизив жуткий клюв к самым перьям. Оливеру почудилось, что птица узнала запах; и немудрено, ибо разве этот запах не принадлежал врагу?

Без дальнейших понуканий тераторн сорвался с места, основательно тряхнув сосну и капитанский домик.

– Прямиком в усадьбу полетел, – сообщил капитан, вглядываясь в подзорную трубу.

– Славный дружище Шейкер! – воскликнул Слэк.

– А что за приказ вы ему отдали? – полюбопытствовал Оливер.

– Прошу прощения за вольность, мистер Оливер, сэр, никаких приказов я не отдавал, – поспешил уточнить слуга. – Мистеру Шейкеру ничего приказать нельзя. Я всего лишь попросил оказать нам услугу. – И мечтательно-задумчивый Слэк, вернувшись к философскому, миссис-Филдинго-образному настрою, отвернулся и пробормотал про себя: – А к чему это все приведет, уж и не ведаю; опасаюсь, впрочем, что ни к чему доброму!

Капитан, высунувшись из южного окна, окликнул стоявшего внизу ветеринара:

– Мы идем!

Не мешкая, один за другим, друзья покинули виллу, прошли по подвесному мостику и, спустившись по нескольким лестничным пролетам, оказались у самого основания «Пиков», где уже поджидали лошади, подготовленные престарелым капитанским конюхом. Докторского коня выпрягли из двуколки и заседлали, а к седлу капитанского могучего скакуна привесили ягдташ. С псарни привели гончих; собаки весело резвились у ног лошадей. Слэк дал им понюхать перья; капитан и остальные вскочили в седла и поскакали вслед за мистером Аркрайтом на луг.

– Удачи вам, джентльмены! – громко крикнул философ и, уныло покачав головой, вновь забормотал себе под нос, провожая всадников взглядом с крыльца: – И к чему это все, я спрашиваю? Куда это нас заведет? Боюсь, за последнее время я сделался жутким меланхоликом. Суждено ли нам дожить до следующего Михайлова дня, хотел бы я знать? Ох, и зачем я только сохранил эти перья! Надо было вообще от них отказаться. Боюсь, теперь нам остается только положиться на судьбу. Жизнь – престранная пьеса… сколь незначительную, сколь мимолетную, сколь неуклюжую роль играем мы на театральных подмостках; а что до автора пьесы, так он просто умалишенный, вместо мозгов у него – устрицы, в желудке – уксус, а в жилах – настой календулы вместо крови. Не пиши для меня ни строчки, безумец, и не пой мне песен, ибо, надо думать, все мы обречены, как бы дело ни повернулось сегодня.

А в воздухе между тем уже кипела битва. Тераторн времени зря не терял: полетел прямиком к мысу и атаковал сову под сенью Скайлингденского леса. Ловко маневрируя и уворачиваясь, он выгнал свою противницу из чащи и, оказавшись на другой стороне бухты, изменил стратегию и позволил гнать себя в направлении «Пиков». Не успели всадники выехать на середину луга, как крылатые недруги уже закружились у них над головами, оглашая окрестности диким визгом и жуткими злобными криками.

Они закладывали виражи и пикировали друг на друга, а между тем позади них вставала гигантская луна. И так уж вышло, что битва по большей части разворачивалась на ее фоне; стремительно мелькающие силуэты противников лавировали и сталкивались в холодном, ясном свете. Снова и снова сходились двое на фоне луны; сова свирепо и бешено атаковала и теснила превосходящего ее размером тераторна. Чаще случалось так, что бросалась вперед и наносила удар сова, тераторн, напротив, лишь отражал натиск. Очень скоро стало очевидно: сова постепенно и неотвратимо одерживает вверх, нападая и обрушиваясь на «преподобного архидиакона», будто одержимая сверхъестественной яростью, иначе и не скажешь. Вот теперь сквайр с Оливером поняли, отчего в Скайлингдене не держат привратника – в нем просто нужды не было! – и отчего в окрестном лесу с прибытием мистера Вида Уинтермарча и его домашних разом смолкли птицы.

В то время как прочие наблюдали за ходом сражения, мистер Аркрайт спешился и тоже изготовился к бою. Он надел нарукавник и перчатку, закинул на спину колчан. Шагнул вперед, натянул лук, прицелился – и выпустил в мишень первую из стрел. Стрелял он, по сути дела, наудачу, ибо мишень отличалась редкостным проворством, а подвергать риску тераторна он не смел. Спускать тетиву можно было лишь тогда, когда птицы на краткий миг разлетались в стороны, изготовившись к новой атаке. Так что стрелы мистера Аркрайта по большей части летели мимо, на изрядном расстоянии от цели. Уже давно ветеринар, этот меткий лучник, не сталкивался с задачей настолько трудной; однако же сдаваться он не собирался, нет!

И снова противники обрушились друг на друга, и снова разлетелись в разные стороны. Тераторн, явно уставший, прянул вниз, в сторону, и, распахнув крылья, описал над лугом широкий круг. Сова следила за ним немигающим взглядом: вместо того чтобы броситься вдогонку, птица зависла в воздухе, распушив хвост. И мистер Аркрайт не упустил своего шанса. Он выхватил из колчана новую стрелу, натянул тетиву едва ли не до отказа, встал в стойку, прицелился; тетива запела – и стрела помчалась вперед со скоростью ветра.

Сова перевернулась в воздухе с душераздирающим воплем удивления и боли. Стрела вонзилась точнехонько в цель. Даже на расстоянии мистер Аркрайт видел, как зеленые фосфоресцирующие глаза глядят яростно и озадаченно, обшаривая взглядом землю в поисках нового противника. Одно из крыльев явно пострадало; птица с трудом двигала им, пытаясь не потерять высоты. В этот самый миг мистер Шейкер, описав круг над лугом и заметив, что противнице приходится несладко, пошел в атаку. Невзирая на рану, сова еще держалась в воздухе, пусть и с трудом, так что мистер Аркрайт потянулся за новой стрелой. Однако не успел он выстрелить, как птица, увернувшись от пикирующего тераторна, изо всех сил забила крыльями и помчалась над лугом и над деревьями в направлении деревни.

– Клянусь своей рукой, удирает! – завопил капитан, трогаясь с места. – Вперед, мои собачки, ну, вперед!

Псы возбужденно затявкали; лучший наездник Талботшира ринулся в сумрак чащи, увлекая за собою прочих. За ним по пятам скакали сквайр и Оливер, за ними – доктор, а замыкающим – мистер Аркрайт с луком и стрелами. Всадники свернули с узкой частной дороги на каретный тракт и помчались прямиком в Шильстон-Апкот; капитан, в просторном черном плаще и мягкой шляпе, галопировал впереди, и гулкий голос его с успехом заменял охотничий рог. Вот лучший наездник Талботшира пришпорил лошадь, перешел на галоп, далеко оторвался от своих спутников и исчез за поворотом в сгущающейся тьме. Псы тоже словно растаяли во мраке, хотя звонкий лай их эхом прокатывался по безлюдному лесу, подобно некоему потустороннему хору.

Сквайр и Оливер в свою очередь пришпорили коней, однако Медник и гнедая кобылка не были чистокровными гунтерами и с капитанским лихим скакуном не шли ни в какое сравнение. Мистер Аркрайт отстал от прочих в силу того, что ему пришлось снова садиться в седло; а лошадь доктора была уже не первой молодости. Так что все они миновали перекресток и выехали на Нижнюю улицу с некоторым опозданием.

Учитывая поздний час, деревня словно вымерла. В это время жизнь кипела разве что в «Гербе»: вот и сейчас трактир призывно сиял, словно фонарь, среди деревьев над окраиной. Всадники огляделись по сторонам, но обнаружили лишь пару-тройку торговцев, что закрывали лавочки на ночь. Капитан Хой, гончие и мистер Шейкер исчезли бесследно. Тераторн скорее всего утомился в битве и полетел за добычей полегче; что до капитана, здесь оставалось только строить предположения.

Сквайр был глубоко раздосадован. В целом он считался неплохим охотником, а в погоне за дичью Медник в жизни его не подводил; но сейчас не время было щеголять в охотничьем камзоле, да и дичь оказалась не из простых. Ему и прочим оставалось лишь положиться на то, что лучший наездник Талботшира в эту самую минуту уже настигает добычу.

Побеседовав с лавочниками, друзья выяснили, что капитан и его псы и впрямь здесь побывали. («Очертя голову пронеслись, – сообщил один из торговцев, – вот прям только что».) Всадники помчались дальше, убедившись, что след действительно ведет в деревню, и уже прочесывали окрестности церкви Святой Люсии, когда вновь послышался собачий лай, правда, заметно приглушенный; а затем и сам капитан выехал из переулка с саблей наголо. Позади скакал мистер Кодди Бинкс, коротышка-аптекарь: этот завзятый охотник, едва заслышав гончих, птицей взлетел в седло и присоединился к гону. Псы, однако, уже утратили интерес к погоне и теперь потерянно метались туда-сюда, повизгивая и волнуясь, поджав хвосты; на пушистых мордах была отчетлива написана тревога. По всей видимости, они издалека углядели дичь – и дичь им по вкусу не пришлась.

В лице самого капитана отражалось глубокое разочарование. В ясном лунном мареве он натянул поводья и поправил шляпу.

– Удивительное создание от нас ускользнуло.