Текст книги "Каменная обезьяна"

Глава 28

В китайском языке многие слова являются сочетаниями антонимов. Например, «наступать-отступать» значит «двигаться».

Одним из таких слов является «вести дело», которое дословно переводится как «покупать-продавать».

И именно этим занимались сейчас, ненастной августовской ночью, четверо мужчин, сидящих в прокуренном кабинете Ассоциации рабочих Восточного Бродвея: покупали и продавали.

Предметом торгов была человеческая жизнь – Призраку предлагалось купить сведения о местонахождении семейства Чанг. Однако это, похоже, нисколько не волновало собравшихся.

Разумеется, в Чайна-тауне немало землячеств, действующих строго в рамках закона. Они оказывают своим членам незаменимые услуги: разрешают конфликты между конкурентами, оберегают школьников от подростковых банд, содержат центры по уходу за престарелыми и детьми, защищают профсоюзы работников ресторанов и швейных мастерских, а также служат связующим звеном с «другим правительством», то есть мэрией и управлением полиции.

Однако Ассоциация рабочих Восточного Бродвея занималась совсем другим. У нее была только одна задача – помогать «змеиным головам» в районе Большого Нью-Йорка.

И вот сейчас, уже за полночь, трое председателей ассоциации, мужчины лет сорока – пятидесяти, сидели по одну сторону стола, напротив человека, которого никто из них не знал. Но этот человек мог оказаться очень ценным, поскольку ему было известно, где скрывается семья Чанг.

– Как вы познакомились с этими людьми? – спросил директор ассоциации у незнакомца, назвавшего только свою фамилию – Тань, предположительно, чтобы Призрак не смог его отыскать и под пыткой выведать местонахождение семьи Чанг.

– Чанг – друг моего брата, оставшегося в Китае. Я снял для семьи квартиру и нашел работу для Чанга и его сына.

– Где находится эта квартира? – как бы мимоходом спросил председатель землячества.

Тань резко махнул рукой:

– Именно эту информацию я и собираюсь продать. Если она нужна Призраку, он за нее заплатит.

– Можете поделиться с нами, – улыбнулся один из помощников. – Из этих стен ничего не выйдет.

– Я буду иметь дело только с Призраком.

Разумеется, главари землячества это знали, и все же попробовать стоило: на свете столько глупцов.

– Вы должны понять, – снова заговорил один из помощников, – что найти Призрака очень нелегко.

– Что ж, – презрительно усмехнулся Тань, – думаю, вы сознаете, что я могу обратиться к кому-нибудь другому.

– В таком случае почему вы пришли к нам? – поспешно спросил другой помощник.

Тань ответил не сразу.

– Потому что мне сказали, что вы наиболее информированы.

– Это очень опасно, – сказал директор. – Призрака разыскивает полиция. Если узнают, что мы поддерживаем с ним отношения… нашу организацию закроют.

Тань пожал плечами:

– У вас есть безопасные способы связаться с Призраком, разве не так?

– Хорошо. Давайте перейдем к деньгам. Сколько вы заплатите нам за то, что мы выведем вас на Призрака?

– Десять процентов от того, что он заплатит мне.

Директор махнул рукой:

– Наша встреча окончена. Можете искать себе других помощников.

Рассмеявшись, Тань спросил:

– А сколько хотите вы?

– Половину.

– Очень неудачная шутка.

Стартовые позиции были обозначены, и начались торги, продолжавшиеся почти полчаса. Наконец стороны остановились на тридцати процентах, при условии, что речь будет идти об американских долларах.

Достав сотовый телефон, директор набрал номер. Ответил сам Призрак, и директор назвал себя.

– Да? – спросил «змеиная голова».

– К нам пришел человек, сдавший квартиру людям, спасшимся с «Дракона». Чангам. Он хочет продать вам кое-какую информацию.

Помолчав, Призрак спросил:

– Пусть докажет свои слова.

Директор передал просьбу Таню.

– Западное имя главы семьи Сэм, – ответил тот. – С ними также старик, отец Чанга. И двое сыновей. Да, и жена, Мей-Мей. И еще у них маленькая девочка. Это не их дочь. Она была на корабле, но ее мать утонула.

– Как он с ними познакомился?

– Его брат, оставшийся в Китае, был другом Чанга.

Призрак задумался.

– Передай этому человеку, что я заплачу за информацию сто тысяч одноцветных.

Директор спросил у Таня, согласен ли он. Тот немедленно кивнул. С некоторыми людьми не торгуются.

Обрадованный суммой, директор тем не менее постарался не показать виду.

– Он согласился заплатить нам комиссионные, – осторожно намекнул он Призраку. – Быть может, сэр, если вас это не очень затруднит…

– Да, я сам дам вам ваш процент. Естественно, если сведения окажутся точными. Какова ваша доля?

– Тридцать процентов.

– Болваны, – презрительно бросил Призрак. – Вас ограбили. На вашем месте я бы меньше чем на шестьдесят пять процентов не согласился.

Вспыхнув, директор начал было оправдываться, но Призрак грубо оборвал его:

– Пришли его ко мне завтра в половине девятого утра. Ты знаешь куда.

Он дал отбой.

Директор передал Таню условия, и они пожали друг другу руки.

Согласно порядку, установленному Конфуцием, дружба находится на низшем уровне – после отношений повелителя и подданного, отца и сына, мужа и жены и старшего брата и младшего брата. И все же директору показалось, что стоящий перед ним человек совершил очень гнусный поступок.

Не важно. Когда Тань попадет в ад, ему придется расплачиваться за все свои деяния. А что касается директора и его помощников, что ж, тридцать тысяч долларов за один час – это очень неплохо.

С трясущимися руками, задыхаясь, Сэм Чанг вышел из конторы Ассоциации рабочих Восточного Бродвея. Ему пришлось пройти три квартала, прежде чем он нашел бар, большую редкость для Чайна-тауна. Усевшись на колченогий табурет, он заказал пиво. Залпом выпив бутылку из горлышка, Чанг заказал вторую.

Он был удивлен – нет, поражен тем, с какой легкостью трое руководителей землячества поверили в то, что он Джозеф Тань, и сказали ему, где он сможет завтра встретиться с Призраком.

Сэм Чанг внутренне ликовал. Какая жуткая мысль – по сути, он торговался с этими людьми насчет того, за сколько продаст свою семью.

Всего несколько часов назад Чанг сидел в своей темной квартире в Бруклине и думал: «Значит, вот какой суждено быть нашей жизни. Мрак и страх…»

Его отец прищурился.

– Что ты собираешься делать? – спросил старик.

– Призрак нас ищет.

– Да.

– Он не ждет, что мы начнем искать его.

Чжан Цзици долго смотрел на сына; затем его взгляд скользнул на табличку с фамилией на импровизированном алтаре. Чжан… лучник.

– И что ты сделаешь, если его найдешь?

– Убью его.

– А почему ты не хочешь обратиться в полицию?

Сэм Чанг горько усмехнулся:

– Ты доверяешь здешней полиции больше, чем нашей, китайской?

– Нет, – согласился отец.

– Я его убью, – повторил Чанг.

Он еще ни разу не смел ослушаться отца, но сейчас ему стало страшно. А что, если старик запретит ему осуществить то, на что он уже настроился?

Однако, к его удивлению, Чжан Цзици спросил только:

– Сможешь ли ты?

– Да. Ради моей семьи смогу. – Чанг надел ветровку. – Я отправляюсь в Чайна-таун. Посмотрю, как можно найти Призрака.

– Послушай меня, – слабо прошептал старик. – Ты знаешь, как проще всего найти человека?

– Как, папа?

– Человека проще всего найти через его слабость.

– А в чем слабость Призрака?

– Он не может признавать себя побежденным, – сказал Чжан Цзици. – Он должен убить нас, иначе в его жизни появится страшная дисгармония.

Поэтому Сэм Чанг сделал именно то, что предложил его отец, – поманил Призрака возможностью расправиться со своими жертвами. И тот клюнул.

Прижимая холодную бутылку пива к щеке, Сэм Чанг думал о том, что ему самому, скорее всего, придется умереть. Он сразу же убьет Призрака – как только тот откроет дверь. Но у того наверняка есть помощники и телохранители, которые расправятся с убийцей своего босса.

У Чанга перед глазами встало лицо Уильяма, его первенца, молодого юноши, которому суждено будет унаследовать семейный очаг Чжанов гораздо раньше, чем он думает.

Чанг снова услышал дерзкий голос сына, увидел презрение в его глазах… «О Уильям! – подумал он. – Да, я уделял тебе слишком мало времени. Но если бы ты только понял, что поступал я так исключительно ради блага нашей страны, в которой предстояло жить тебе и твоим детям. А когда оставаться в Китае дальше стало опасно, я привез тебя сюда, бросив свою любимую родину, чтобы дать тебе то, чего не мог дать дома.

Любовь, сын, проявляется не в подарках-безделушках, не в лакомствах и не в собственной комнате. Любовь проявляется во внутренней дисциплине, в личном примере, в готовности пожертвовать всем – вплоть до своей жизни.

О сынок…»

Расплатившись, Сэм Чанг вышел из бара.

Хотя было поздно, некоторые магазины еще работали, заманивая последних туристов. Зайдя в сувенирную лавку, Чанг купил небольшой ковчег, бронзовое блюдо, электрические свечи с красными наконечниками и благовония. Он долго выбирал статуэтку Будды и наконец остановился на той, где бог улыбался. Несмотря на то что завтра он убьет человека и умрет сам, веселый Будда принесет его семье утешение, а в конечном счете и счастье.

– Дело в том, Ами…

Амелия Сакс сидела за рулем, направляясь в центр города. Стрелка спидометра, что было совсем нехарактерно, почти не зашкаливала за максимальную разрешенную скорость.

– Дело в том, крошка, – продолжал больной отец, сраженный жадными раковыми клетками, пожиравшими его тело, – что тебе придется полагаться только на саму себя.

– Конечно, папа.

– Нет-нет, ты соглашаешься со мной только для вида. На самом деле ты просто хочешь успокоить старика, потому что он выглядит черт знает как.

Даже при смерти, лежа в хосписе для неизлечимо больных, этот человек продолжал повелевать своей дочерью.

– Что ты! Я хотела сказать совсем не то…

– Ами, послушай, послушай меня.

– Слушаю.

– Я слышал твои рассказы о том, как ты несешь службу.

Сакс пошла по стопам отца и в то время служила патрульным полицейским. Так ее и прозвали: ДП – «дочь патрульного».

– Пап, да я все сочинила.

– Будь серьезной.

Улыбка Сакс поблекла, и она действительно стала серьезной. Пыльный летний ветерок проникал в полуоткрытое окно, ероша непокорные рыжие волосы и теребя застиранные простыни на кровати отца. Оба чувствовали себя неуютно в этом мрачном заведении.

– Продолжай, – наконец сказала Сакс.

– Спасибо… Я слышал твои рассказы о том, как ты несешь службу. По-моему, ты не бережешь себя, Ами. Но продолжаться так дальше не может.

– Пап, откуда такие разговоры?

Но оба прекрасно понимали, что причиной всему является рак, стремительно убивающий отца. А старому полицейскому хотелось оставить своему единственному ребенку кое-что более существенное, чем полицейский значок, пистолет «кольт» с никелированной рукояткой и старый «додж-чарджер», требовавший замены коробки передач и головки блока цилиндров. Герман Сакс заговорил снова, произнеся слова, которые требовала от него роль отца:

– Уважь старика.

– Давай лучше вспомним что-нибудь веселенькое.

– Хорошо. Помнишь, как ты летала первый раз?

– Мы отправились к бабушке Сакс во Флориду. Стояла страшная жара – сто восемьдесят градусов в тени, и на меня напал хамелеон.

Но сбить Германа Сакса с мысли было не так-то просто.

– А стюардесса, или как их называют теперь, сказала: «В экстренном случае наденьте кислородную маску, а затем помогите тем, кому требуется помощь». Такое у них правило.

– Да, так всегда говорят, – согласилась Сакс, оглушенная чувствами.

Старый полицейский, подняв руку с навсегда въевшимся в кожу машинным маслом, продолжал:

– Такого же правила должен придерживаться патрульный полицейский. Сначала думай о себе, потом о жертве. И такого же правила должна придерживаться ты сама. Что бы ни случилось, в первую очередь береги себя. Ибо, если с тобой что-то случится, ты уже никому не сможешь помочь.

Сакс ехала под моросящим дождем. Голос отца, звучавший у нее в ушах, постепенно затих, но на смену ему пришел другой. Голос врача, говорившего с ней несколько недель назад.

– А, мисс Сакс, вот вы где.

– Здравствуйте, доктор.

– Я только что встретился с лечащим врачом Линкольна Райма.

– И?..

– Мне нужно кое о чем с вами поговорить.

– Похоже, у вас плохие известия, доктор.

– Почему бы нам не присесть вон в том углу?

– Можно поговорить и здесь. Выкладывайте мне все. Начистоту.

Весь ее мир перевернулся вверх ногами; все планы на будущее рухнули.

Что ей делать?

Сакс свернула к тротуару и остановилась.

Ладно, один выход есть…

Амелия Сакс долго сидела неподвижно, понимая, что это безумие. Затем, поддавшись порыву, она выбралась из «камаро» и, опустив голову, быстро завернула за угол и вошла в дом. Поднялась пешком по лестнице. И постучала в дверь.

Дверь открылась, и Сакс улыбнулась Джону Суну. Тот, улыбнувшись в ответ, кивком пригласил ее пройти в квартиру.

Что бы ни случилось, в первую очередь береги себя. Ибо, если с тобой что-то случится, ты уже никому не сможешь помочь…

Вдруг Сакс показалось, что у нее с плеч сняли огромную тяжесть.

Глава 29

Полночь.

Однако, несмотря на изнурительный день, который привел его с борта тонущего корабля в квартиру на улице Западный Центральный парк, на противоположном конце земного шара от дома, Сонни Ли не чувствовал усталости.

Взяв сумку с покупками, он зашел в спальню Линкольна Райма.

– Когда я ходить в Чайна-таун с Хонксе, лоабан, я покупать несколько вещей. Купить подарок для тебя.

– Подарок? – поинтересовался Райм со своего трона – новой кровати для больных с травмой позвоночника, как его уверяли, очень удобной.

Достав из сумки сверток, Ли начал разворачивать бумагу.

– Смотри, что я здесь иметь. – В его руках появилась маленькая нефритовая фигурка свирепого человека с луком и стрелой в руках. Ли огляделся по сторонам. – Где есть север?

– Север там, – кивком указал Райм.

Поставив фигурку на стол у стены, Ли вернулся к сумке и достал палочки благовоний.

– Не вздумай зажигать их здесь!

– Я должен, лоабан. Они тебя не убивать.

Хотя Ли недавно убеждал всех, как китайцам нелегко отвечать на просьбу отказом, сам он, очевидно, не разделял этой склонности характера своих соотечественников.

Поставив палочку в подставку, он зажег ее, а затем, принеся из ванной пластмассовый стаканчик, наполнил его жидкостью из светло-зеленой бутылки.

– Что ты делаешь, возводишь храм?

– Алтарь, лоабан. Не храм.

Похоже, Ли позабавило неумение Райма различать такие очевидные вещи.

– А это кто такой? Будда? Конфуций?

– С лук и стрела? – Ли презрительно фыркнул. – Лоабан, ты знать так много о так мало и так мало о так много.

Райм рассмеялся, вспоминая, что приблизительно то же самое неустанно твердила его жена, только на повышенных тонах и не так членораздельно.

– Это есть Гуань Ди, бог войны. Мы приносить ему жертва. Он любить сладкий вино, и я принести как раз это.

Криминалисту вдруг захотелось узнать, как бы отнеслись Селитто и Деллрей, не говоря про Сакс, увидев, что его спальня превратилась в алтарь бога войны.

Склонившись перед изваянием, Ли забормотал по-китайски. Затем, достав из сумки белую бутылку, уселся в плетеное кресло рядом с кроватью паралитика. Наполнив пластмассовый стаканчик себе, он долго возился со стаканом Райма. Наконец ему удалось снять крышку, и, наполнив стакан до половины, Ли закрыл его и вставил соломинку.

– А это что? – спросил Райм.

– Очень хороший вещь, лоабан. «Чжу йи цзинь чю». Теперь мы приносить жертва. Это есть очень хороший вещь. Как виски.

Нет, это было совсем не виски; определенно, это было не виски восемнадцатилетней выдержки с нежным ароматом дыма. Но, хотя на вкус напиток был весьма отвратительный, в голову он ударил хорошо.

Ли кивнул на импровизированное святилище:

– Я находить Гуань Ди в Чайна-таун. Он есть очень любимый бог. Ему посвящен тысячи храмы по всему Китай. Но я купить его не из-за война. Он также есть бог полицейских, я говорить.

– Это ты сочиняешь.

– Ты мне не верить? Нет, я говорить правда. Каждый полицейский участок, где я бывать, иметь Гуань Ди. Если расследование идти плохо, полицейский жечь свечи, совсем как мы. – Глотнув напиток, Ли принюхался. – Очень крепкий вещь, я говорить. Байцзю.

– Что?

Ли кивнул на бутылку.

– О чем ты молил своего бога? – спросил Райм.

– Я переводить: «Гуань Ди, пожалуйста, дай нам найти Чанги и поймать проклятый Призрак».

– Это очень хорошая молитва, Сонни.

Райм снова отпил байцзю. Водка становилась лучше с каждым глотком, – а может быть, он просто постепенно начинал забывать, какая она отвратительная.

– Та операция, о которой ты говорить. Она делать тебе лучше?

– Возможно, операция мне поможет. Незначительно. Ходить я все равно не смогу, но мне вернется какая-то свобода движения.

– Как она работать?

Райм рассказал Ли про доктора Черил Уивер, нейрохирурга, проводящую в Университете Северной Каролины экспериментальные операции пациентам с травмой спинного мозга. Он до сих пор помнил чуть ли не дословно, как врач описывала свою методику.

Нервная система состоит из аксонов, передающих импульсы. При травме спинного мозга аксоны пережимаются или разрываются и погибают. Поэтому они утрачивают возможность передавать импульсы и теряется связь между головным мозгом и остальным телом. Вам известно, что нервные клетки не восстанавливаются. Однако это не совсем так. В периферийных частях нервной системы, таких как руки или ноги, поврежденные аксоны могут регенерироваться, но в центральной нервной системе – в головном и спинном мозге – они действительно не восстанавливаются. По крайней мере, не восстанавливаются без посторонней помощи. То есть если вы порезали палец, через какое-то время поврежденное место затянется кожей и восстановится чувствительность. Но в поврежденном спинном мозге этого не происходит. И все же мы пытаемся найти пути помочь регенерации аксонов.

В нашем институте практикуется комбинированный метод атаки на поврежденное место. Используя традиционную декомпрессионную хирургию, мы восстанавливаем костные ткани позвоночника, защищая место травмы. Затем вводим в поврежденную часть спинного мозга две субстанции: во-первых, клетки ткани собственной периферийной нервной системы пациента, а во-вторых, клетки центральной нервной системы эмбриона.

– Нервные клетки акулы, – закончил Райм.

– Рыба? – рассмеялся китайский полицейский.

– Именно. Нервные клетки акулы совместимы с человеческими больше, чем клетки какого-либо другого животного. Затем, – продолжал криминалист, – я буду принимать лекарства, помогающие регенерации тканей спинного мозга.

– Эй, лоабан, – сказал Ли, внимательно оглядывая его с ног до головы, – эта операция, она есть опасная?

И снова Райм услышал голос доктора Уивер.

Разумеется, риск есть. Сам по себе препарат особо опасным не назовешь. Но у всех больных с серьезными поражениями спинного мозга наблюдаются существенные перебои в работе легких. Сейчас вы этого, возможно, не замечаете, но во время действия наркоза возможен отказ дыхательной системы. Дальше, стресс во время операции может привести к дисрефлексии вегетативной нервной системы и, как следствие, к резкому повышению кровяного давления – уверена, это вам знакомо, – что, в свою очередь, может вызвать кровоизлияние в мозг. Кроме того, существует риск нанесения хирургической травмы в месте повреждения позвоночника – сейчас у вас нет кист и шунтов, но операция и последующее наращивание тканей может привести к нежелательным последствиям.

– Да, опасная, – признался Райм.

– Мне казаться, это есть «юй люань ту цзи».

– То есть?

Задумавшись, Ли сказал:

– Это переводить так: «бросать яйца в скала». То есть делать то, что обязательно кончаться неудача, я говорить. Так зачем ты делать эта операция?

Для Райма ответ казался очевидным. Для того, чтобы на один шаг приблизиться к независимости. Например, получить возможность взять в руки вот этот стакан и поднести его к губам. Почесать голову. Стать более нормальным – если использовать термин, считающийся среди инвалидов очень нетактичным. Чуть сблизиться с Амелией Сакс. Стать лучшим отцом ребенку, которого она так хочет.

– Сонни, просто я должен это сделать. – Райм кивнул на бутылку виски «Макаллан», стоящую у изголовья кровати. – Предлагаю теперь попробовать мой «байфу».

– «Байцзю», лоабан, – рассмеялся Ли. – А ты только что говорить: «Предлагаю попробовать мой магазин».

– Байцзю, – поправился Райм.

Ли наполнил свой стаканчик и стакан Райма выдержанным виски. Райм взял губами соломинку. Да, определенно, так гораздо лучше.

Опрокинув в рот содержимое пластмассового стаканчика, Ли тряхнул головой:

– Я говорить, ты не надо делать эта операция.

– Я взвесил риск и…

– Нет-нет. Принимать себя, какой ты есть! Принимать свой ограничения!

– Но почему? Когда есть возможность уйти от этого?

– Я видеть много научный мусор, который вы иметь у себя в Мейго. У нас в Китай такое есть совсем не везде. О да, Пекин, Гонконг, Гуандун, Фучжоу, конечно, конечно, мы иметь почти все, что иметь вы, да, немного отставать – спасибо, председатель Мао, но мы иметь компьютеры, мы иметь Интернет, мы иметь ракеты – правда, иногда они взрываться, но обычно они летать в космос как надо. Но наши врачи, они не использовать много науки. Они возвращать человеку гармония. В Китай врачи не есть боги.

– Мы придерживаемся иной точки зрения.

– Да-да, – насмешливо закивал Ли. – Доктора́ делать человек моложе. Давать волосы. Давать женщина большой сыонь… ты понимать… – Он показал руками пышный бюст. – Мы это не понимать. Это не есть гармония.

– Значит, по-твоему, вот это гармония? – грустно усмехнулся Райм.

– Таким тебя сделать судьба, лоабан. И на то быть какие-то причины. Быть может, теперь ты стать более хороший полицейский. Теперь твоя жизнь сбалансирован, я говорить.

Райм вынужден был рассмеяться:

– Я не могу ходить, я не могу подбирать улики… Черт побери, о чем ты говоришь?

– Быть может, твой мозг, теперь он работать лучше, я говорить. Быть может, у тебя более сильный воля. Лучше цзичжон, сосредоточенность.

– Извини, Сонни, я не могу принять твои доводы.

Однако, как уже успел выяснить Райм, если Сонни Ли начинал высказывать свое суждение по какому-то вопросу, остановить его было невозможно.

– Лоабан, разреши я тебе объяснить. Ты помнить Джон Сун? У который есть каменный Царь обезьян, приносить удача?

– Помню.

– Ты есть обезьяна.

– Кто?

– Ты есть похож на обезьяна, я говорить. Обезьяна делать волшебный вещи, чудо. Он есть умный, упорный – и иметь характер, я говорить. Совсем как ты. Но обезьяна не обращать внимание на законы природы, искать способ обмануть боги и жить вечно. Он воровать персик бессмертия, стирать имена из «Книга живых и мертвых». И попадать в беду. Его сжигать, бить и закопать под горой. Наконец обезьяна перестать хотеть жить вечно. Найти себе друзей и отправиться в паломничество в святой земля за запад. Он стать счастливый. Найти гармония, я говорить.

– Я хочу снова ходить, – упрямо прошептал Райм, гадая, почему он раскрывает свою душу перед этим странным коротышкой. – По-моему, я прошу очень немногого.

– А может быть, ты просить слишком много, – возразил Ли. – Послушай, лоабан, посмотреть на меня. Я хотеть быть высокий и очень красивый, чтобы за мной бегать все девушки. Хотеть иметь большой завод, производить много товар, чтобы меня все уважать. Хотеть быть банкир в Гонконг. Но это не есть моя природа. Моя природа есть быть очень хороший полицейский. Быть может, если ты опять пойти, ты потерять что-то другой – что-то более важный. Почему ты пить эта бурда? – Он кивнул на виски.

– Это мой любимый байцзю.

– Да? И сколько он стоит?

– Около семидесяти долларов за бутылку.

Скорчив презрительную гримасу, Ли тем не менее осушил свой стаканчик и снова наполнил его.

– Послушай, лоабан, ты знать даосизм?

– Я? Эту бредятину? Ты ошибся адресом.

– Ладно, я тебе кое-что говорить. В Китай у нас есть два большой философы: Конфуций и Лао-цзы. Конфуций учить, человеку нужно слушаться начальники, выполнять приказы, поддакивать и молчать. Но Лао-цзы, он говорит наоборот. Каждый человек должен идти свой жизненный путь. Искать гармония и единение. По-английски «даосизм» значит «путь жизни». Лао-цзы написал что-то такой, что я сейчас стараться сказать. Это все про тебя, лоабан.

– Про меня? – переспросил Райм, пытаясь убедить себя, что его интерес к словам этого странного маленького человека, наверное, подпитывается из родника алкоголя, проснувшегося у него внутри.

Прищурившись, Ли начал переводить:

– Лао-цзы говорить: «Не надо уходить из дом, чтобы лучше видеть. Не надо смотреть в окно. Лучше жить в центре свой я. Делать – это значит быть».

– У вас в Китае что, черт побери, найдется пословица на каждый случай жизни? – недовольно буркнул Райм.

– Это правда, мы иметь много пословицы. Надо попросить Том записать это и повесить на стена рядом с алтарь Гуань Ди.

Наступило молчание.

Не надо уходить из дома, чтобы лучше видеть. Не надо смотреть в окно…

Наконец разговор возобновился. Ли обстоятельно рассказал о жизни в Китае.

– Какой у тебя дом? – спросил Райм.

– Квартира. Размером вся с эта комната.

– Где она?

– В мой родной город, Лю-Гуянь. Это значит «шесть садов», но теперь их больше нет, их срубить. Наверное, пятьдесят тысяч жителей. Рядом с Фучжоу. Там много человек. Больше миллиона, я говорить.

– Я совсем не знаю эти места.

– Провинция Фуцзянь, Юго-Восточный Китай. Тайвань совсем рядом. Много горы. Протекает река Минь, большой река. Мы есть очень независимый. Пекин много тревожиться. Фуцзянь есть дом первая триада – организованная банда, я говорить. Банда Сань Лянь Хуэй. Очень могущественный. Много контрабанда: соль, опий, шелк. В Фуцзянь много моряков. Рыбаки, торговые суда. Крестьяне совсем мало. Коммунистический партия в мой город есть очень сильная, но это потому, что председатель есть богатый капиталист. Он иметь интернет-компания, совсем как «Америка онлайн». Очень преуспевающий компания. Ха, подлый собака, лакей капитализма! Он зарабатывать много-много деньги. Его акции совсем не падать.

– Расскажи мне о преступности в своем городе, – попросил Райм.

Ли кивнул.

– Много взятки, протекция. В Китае обманывать клиент, деловой партнер нет ничего страшного. Но обманывать партия и правительство – и ты умирать. Судить, стрелять в затылок. Еще у нас есть много другой преступность. То же самое, что здесь. Убийства, грабежи, изнасилования. – Ли глотнул виски. – Я находить человек, он убивать женщины. Убивать четыре женщины, собирался убивать еще. Я его поймать. – Он рассмеялся. – Один капля крови. Я найти один капля крови на шина его велосипед, маленький как песчинка. Это привязать его к место преступления. Он сознаваться. Видишь, лоабан, у нас есть не только ву-ву.

– Не сомневаюсь в этом, Сонни.

– Похищение женщин в Китай большой проблема – у нас мужчин больше, чем женщин. На каждый сто женщины есть сто двадцать мужчины. Люди не хотеть рожать девочки, я говорить, только мальчики. Но тогда откуда браться невесты? Поэтому преступники похищать женщины и девушки и продавать их. Очень печально, к нам приходить люди и просить найти их похищенный жены и дочери. Много полицейский не связываться с такие дела – они есть очень сложные. Иногда женщину отвозить за тысячи миль. В прошлый год я находить шесть женщины. В нашей полиции это есть рекорд. Очень хорошо найти похититель и арестовать его.

– Да, ты совершенно прав, – согласился Райм.

Ли поднял стаканчик, и какое-то время они молча потягивали виски. Райм поймал себя на том, что в кои-то веки чувствует себя удовлетворенным. Большинство тех, кто навещал его, обращались с ним как с калекой. О, никто не хотел его обидеть. Но люди или выбивались из сил, пытаясь не обращать внимание на «состояние» Райма, как они выражались, или, наоборот, подчеркивали его беспомощность, отпуская по этому поводу шутки, призванные показать, насколько они понимают его проблемы. Хотя на самом деле никто ничего не понимал, и стоило только гостям мельком увидеть катетер или упаковку памперсов для взрослых, они начинали считать минуты до того момента, когда можно будет спастись бегством. Эти люди никогда не спорили с Раймом, даже не возражали ему. Но в действительности они никогда не были ему настоящими друзьями.

Однако на лице Сонни Ли Райм читал полное безразличие к его состоянию. Как будто это, черт побери, и впрямь было чем-то естественным.

Только сейчас до Райма вдруг дошло, что почти все те, с кем он встречался в течение последних нескольких лет, за исключением Амелии Сакс, оставались просто его знакомыми. А Сонни Ли он знал меньше одного дня, но тот уже стал чем-то бо́льшим.

– Ты упомянул про своего отца, – сказал Райм. – Когда ты сегодня звонил ему по телефону, мне показалось, ваш разговор был непростым. Какие у вас с ним отношения?

– А, мой отец…

Ли снова глотнул виски. Похоже, он уже начал привыкать к этому напитку, так же как Райм привык к байцзю. «Глобализация посредством спиртного», – криво усмехнулся Райм.

Сонни снова наполнил свой стаканчик.

– Вообще-то, его нужно тянуть медленно, – предложил Райм.

– Тянуть медленно после того, как умирать, – ответил полицейский-китаец и опрокинул в рот розовый стаканчик, расписанный цветочками. – Мой отец… Он меня не очень любить. Я… как это говорить… не жить так, как он хотеть.

– Ты его разочаровал?

– Да, разочаровал.

– Чем именно?

– О, это долгий история. Попробую рассказать в два буквы.

– В двух словах.

– Доктор Сунь Ятсен, он в двадцатые годы объединить Китай, но начинаться гражданский война. Гоминьдан командовать Чан Кайши. Но коммунист – они воевать против него. Затем вторгаться Япония, плохо становиться всем. Потом Япония проиграть, у нас опять начинаться гражданский война, наконец побеждать коммунисты и Мао Цзэдун, а националисты бежать на Тайвань. Мой отец, он воевать вместе с Мао. В октябре сорок девятый год он стоять вместе с председатель Мао у Ворота поднебесной в Пекин. О, лоабан, я слышать этот рассказ миллион раз. Отец стоять рядом с Мао, а оркестр играть «Марш добровольцы».

Так вот, мой отец иметь гуанси. Большие связи. Он стать важный человек в коммунистический партия в Фуцзянь. Хотеть, чтобы я идти за ним. Но я видеть то, что коммунисты делать в шестьдесят шестой год, – «Великий пролетарский культурный революция». Они всё ломать, убивать людей. Правительство и партия делать плохо.

– Это было наперекор установленному порядку вещей, – заметил Райм. – Нарушение гармонии.

– Совсем правильно, лоабан, – рассмеялся Ли. – Мой отец хотеть, чтобы я вступать в партия. Приказывать мне. Угрожать. Но я наплевать на партия. – Он развел руками. – Я наплевать на великий идеи. Я любить полицейский работа. Любить ловить преступники… Всегда загадки, всегда опасность, я говорить. Мой сестра, она большой человек в партия. Наш отец гордиться ей, хотя она есть женщина. Он говорить, она его не позорить, как я. Постоянно говорить это. – Маленький китаец помрачнел. – Еще есть очень плохо, когда я жениться, у меня нет сына, нет детей.