Текст книги "Джерри-островитянин. Майкл, брат Джерри (сборник)"

– Уберите собаку! – дико заорал Нишиканта Доутри. – Если вы не…

Майкл на руках баталера грозно рычал не только на кита, но и на все враждебные силы, вызвавшие панику у двуногих богов его плавучего мира.

– Вот именно, поэтому, – огрызнулся Доутри, – пусть он себе поет, сколько вздумается. Вы заварили эту кашу, и если вы поднимете руку на мою собаку, вам не придется услышать конца всей музыки, поганый вы ростовщик этакий!

– Совершенно правильно, так его, – кивнул одобрительно Бывший моряк. – Не можете ли вы, баталер, достать какой-нибудь кусок паруса или одеяла, или чего-нибудь более широкого и мягкого, чем эта веревка, которая врезается мне как раз в место недостающих ребер.

Доутри сунул Майкла старику в руки.

– Подержите его, сэр, – сказал он. – Если этот ростовщик чем-нибудь заденет Киллени, плюньте ему в лицо или укусите его – как хотите. Я мигом обернусь, и он не успеет вас тронуть. Кит вернется еще не так скоро. Пусть Киллени лает, сколько ему вздумается. Один его волосок ценнее, чем полчища таких гадин-ростовщиков.

Доутри ринулся в общую каюту и вернулся с подушкой и тремя простынями; связав простыни вместе, он с помощью принесенной подушки удобно устроил Бывшего моряка, а затем взял Майкла на руки.

– Вода появилась, – доложил помощник. – Шесть дюймов, – нет, семь дюймов, сэр.

Матросы через рухнувшую фор-стеньгу помчались в кубрик, чтобы уложить свои вещи.

– Приготовьте шлюпку к спуску с правого борта, Джексон, – приказал капитан, глядя вслед уплывающему в облаках морской пены киту, готовящемуся к новой атаке. – Не спускайте ее. Пусть будет подвешена на канатах, а то эта проклятая рыба расплющит ее. Держите ее наготове, пусть люди собирают вещи и грузят на шлюпку припасы и пресную воду.

Найтовы[52]52
  Найтов – обвязка, скрепление веревкой.


[Закрыть] были ослаблены, и шлюпка приготовлена к спуску до возвращения кита.

Кит ударил «Мэри Тернер» на этот раз посередине левого борта. С кормы можно было увидеть, а также и услышать, как весь левый борт погнулся, а затем принял прежнее положение, точно был сделан из фанеры. Шхуна качнулась вправо, и весь правый борт очутился под водой. Бешеным усилием шхуна выпрямилась, и вода прокатилась по палубе, заливая по колени стоящих у шлюпки людей, и затем вылилась обратно в море из желобов левого борта.

– Поднимайте шлюпку! – приказал с кормы капитан Доун. – Тяните канат! Поднимайте шлюпку! Держите концы! Живее!

Шлюпка была уже за бортом и стала в уровень с фальшбортом «Мэри Тернер».

– Десять дюймов, сэр, и быстро прибывает, – сообщил помощник, измерив футшток[53]53
  Футшток – шест с делением на футы и дюймы, устанавливаемый для измерения уровня воды.


[Закрыть].

– Пойду за своими приборами, – заявил капитан Доун, направляясь к себе в каюту. Наполовину исчезнув в люке, он остановился и, обращаясь к Нишиканте, насмешливо прибавил: – И за своим единственным хронометром.

– Полтора фута, и прибывает! – крикнул ему вслед помощник.

– Нам бы тоже не мешало уложиться, – следуя за капитаном, обратился Гримшоу к Нишиканта.

– Баталер, – сказал Нишиканта, – сойдите вниз и уложите мою постель. Об остальном я позабочусь сам.

– Мистер Нишиканта, вы можете убираться к черту, сэр, вместе со всеми вашими пожитками, – спокойно ответил Доутри и, не переводя дыхания, почтительно обратился к Бывшему моряку: – Подержите Киллени, сэр. Я позабочусь о ваших вещах. Есть ли у вас вещи, которыми вы особенно дорожите, сэр?

Джексон сошел вниз и присоединился к людям, торопливо укладывающим свои вещи. В это время кит снова ударил «Мэри Тернер». Захваченные врасплох, они все были отброшены влево, и из каюты Симона Нишиканты послышались жалобные проклятия – он при падении налетел боком на край койки. Но невероятный треск и грохот на палубе заглушили все.

– Одни щепки – вот и все, что останется от шхуны, – сказал в наступившей тишине капитан Доун, осторожно выползая из каюты и крепко прижимая к груди свой хронометр.

Передав его на хранение одному из матросов, капитан вернулся к себе в каюту и с помощью Доутри вытащил наверх свой чемодан. В свою очередь, он помог баталеру вытащить наверх чемодан Бывшего моряка. Затем капитан Доун и Доутри при помощи растерянных матросов проникли через люк в кладовую и начали выбрасывать оттуда провиант – ящики с рыбными и мясными консервами, вареньем и бисквитами, масло и молоко в банках – словом, всевозможные запаянные, высушенные, заготовленные впрок и консервированные продукты, которыми в наше время снабжаются пароходы для пропитания находящихся на них людей.

Доутри и капитан вышли из кладовой последними, и оба невольно подняли глаза вверх, на то место, где за несколько минут перед тем возвышались грот– и бизань-стеньги. Затем они посмотрели на обломки мачт, лежащие на палубе, – бизань-стеньга рухнула, порвав контр-бизань, и, поддерживаемая вертикально стоящими парусами, колотилась взад и вперед при всех движениях парусов, а грот-стеньга лежала поперек разрушенной передней рубки.

Пока кит, разрушающий в своем отчаянии шхуну, отплыл на необходимое ему для нового разбега расстояние, все руки на «Мэри Тернер» были заняты спущенной за борт и готовой к окончательному спуску шлюпкой. Основательная груда ящиков, бочонков с пресной водой и сундуков лежала на палубе. При взгляде на нее и на снующих взад и вперед по палубе людей было ясно, что шлюпка будет катастрофически перегружена.

– Матросы идут с нами во что бы то ни стало, – нам нужны гребцы, – сказал Симон Нишиканта.

– Но вы-то нам нужны ли? – мрачно спросил Гримшоу. – Вы занимаете вашей особой слишком много места, и, кроме того, вы – большая скотина.

– Полагаю, что я буду весьма желанным пассажиром, – заметил ростовщик, раскрывая рубашку с такой стремительностью, что четыре пуговицы отлетели, показывая кольт-44. Кобура была привязана прямо на голом теле, под мышкой левой руки, таким образом, что правая рука в надлежащий момент могла сразу выхватить оружие. – Полагаю, что я буду весьма желанным пассажиром. Но мы всегда можем отделаться от нежеланных.

– Если вы так на этом настаиваете, – насмешливо согласился фермер, между тем как его громадные руки невольно сжимались, точно он душил кого-то за горло. – Кроме того, если у нас возникнут трудности с провиантом, вы будете весьма желанным – в количественном отношении, конечно, – а не в каком-либо ином. Ну, а кого же вы признаете нежеланным? Негра? У него ведь нет оружия.

Но эти шутки были сразу прекращены новой атакой кита – удар пришелся по корме, снес руль и разрушил все рулевые приводы.

– Высота воды? – спросил капитан Доун помощника.

– Три фута, сэр, я только что измерял, – был ответ. – Я полагаю, сэр, что следовало бы разгрузить судно и после следующего удара окончательно спустить шлюпку, бросить в нее остальную поклажу, разместиться самим и удирать.

Капитан Доун кивнул.

– Придется поторопиться, – сказал он. – Будьте наготове все. Баталер, вы первый прыгаете вниз, и я вам передам хронометр.

Нишиканта воинственно выпрямился во весь свой огромный рост перед капитаном, приоткрыл рубашку и выставил свой револьвер.

– Наша лодка перегружена, – сказал он, – и баталер не поедет с нами. Поняли? Зарубите себе это на носу. Баталер из тех, кому незачем ехать с нами.

Капитан Доун спокойно разглядывал револьвер, и в его сознании пронеслось видение доходных домов в Сан-Франциско.

Он пожал плечами.

– Наша шлюпка все равно будет перегружена всем этим хламом. Ступайте первым, если хотите настоять на своем, но запомните, что капитан – я, и если вы хотите еще раз увидеть свои ростовщические лавочки, то рекомендую вам немного поберечь меня. Баталер!

Доутри подошел вплотную.

 – Для вас здесь не будет места… и для двоих или троих еще, весьма сожалею…

 – Великолепно, – сказал Доутри. – Я как раз боялся, что вы потребуете, чтобы я ехал с вами, сэр. Квэк, тащить мой вещи на другой шлюпка, другой сторона.

Квэк повиновался. Штурман тем временем в последний раз измерил воду в трюме – три с половиной фута, – а матросы побросали остальную, более легкую поклажу в готовую к спуску шлюпку.

Длинный, тощий, сутуловатый матрос-швед, шести с половиной фута роста, похожий на жердь, с бледно-голубыми, как бы выцветшими глазами и с волосами и кожей под тон, бросился помогать Квэку.

– Эй, долговязый Джон! – окликнул его штурман. – Вы едете с нами. Работайте здесь!

Швед смущенно улыбнулся и, запинаясь, объяснил:

– Я хотел идти вместе с коком.

– Бросьте, пусть его едет, где хочет; чем меньше народа, тем легче, – вмешался Нишиканта. – Еще кто-нибудь пойдет на ту шлюпку?

– Конечно, – усмехнулся Доутри ему в лицо. – Все оставшееся пиво пойдет ко мне. Надеюсь, вы ничего не имеете против?

– За два цента… – в притворном бешенстве захлебнулся Нишиканта.

– Вы и за два биллиона центов не рискнете связаться со мной, кровопийца вы этакий, – отрезал Доутри. – Их вы забрали в руки, но я-то вам цену знаю. Вы и за два биллиона биллионов центов не захотите меня раздразнить… Долговязый Джон! Тащите этот ящик пива и этот тоже на нашу шлюпку… Эй, Нишиканта, попробуйте возразить, если у вас хватит духу.

Симон Нишиканта не посмел или не сообразил, что бы ему сказать, но был выведен из затруднения криком:

– Кит возвращается!

Все бросились к поручням, чтобы удержаться при толчке. Кит разнес на куски несколько балок, и «Мэри Тернер» медленно закачалась на волнах.

– Спускай шлюпку! Ходу! Живее!

Приказание капитана было быстро исполнено. Шлюпку оттянули, подняли на блоках и спустили на воду рядом с палубой, откуда был брошен последний багаж и провиант.

– Я могу помочь вам, сэр, раз вы так спешите! – сказал Доутри, взяв из рук капитана хронометр и готовясь передать его ему в лодку.

– Идите же, Гринлиф, – позвал Гримшоу Бывшего моряка.

– Сердечно благодарен, сэр, но мне кажется, что в другой лодке будет просторнее, – последовал ответ.

– Кок должен ехать с нами, – закричал Нишиканта со своего места на корме. – Эй ты, желтая обезьяна! Поди сюда! Прыгай!

Но старенький, сморщенный А Мой колебался. Он, видимо, размышлял, хотя никто не знал подлинных его мыслей. Перед ним был выбор между оружием жирного ростовщика и проказой Квэка и Доутри, и, взвешивая все шансы, он в то же время учитывал перегруженность одной шлюпки и легкость другой.

– Моя идет другой шлюпка, – сказал он, наконец, и потащил свой мешок на другую сторону палубы.

– Отваливай! – скомандовал капитан.

Скрэпс, этот толстый ньюфаундлендский щенок, играл и забавлялся все время; теперь, заметив, что люди с «Мэри Тернер» попрыгали в рядом стоящую шлюпку, он перемахнул через низко стоящий в воде фальшборт и кубарем повалился на груду сложенных вещевых мешков и ящиков с припасами.

Шлюпка качнулась, и Нишиканта, держа револьвер наготове, заорал:

– Назад его! Швырните его обратно!

Матросы повиновались, и пораженный Скрэпс после короткого перелета оказался лежащим на спине на палубе «Мэри Тернер». Он принял это лишь за грубую шутку и в восторге катался и извивался по палубе в ожидании новых забав и игр. С добродушным, заигрывающим ворчанием он приблизился к Майклу, но был встречен брюзгливым, свирепым рычанием.

– Видно, придется и его присоединить к нашей компа нии, а, сэр? – заметил Доутри, урывая минуту, чтобы при ласкать голову щенка, за что тот благодарно лизнул ему руку.

Первоклассному корабельному баталеру приходится отличаться от всех прочих людей своей ловкостью и расторопностью. Дэг Доутри был первоклассным корабельным баталером. Усадив Бывшего моряка в безопасный уголок и поручив Долговязому Джону приготовить шлюпку к спуску и закрепить концы, он послал Квэка в трюм наполнить бочонки скудными остатками пресной воды, а кока А Моя – на кухню, забрать остальную провизию.

Переполненная людьми, провиантом и вещами, первая шлюпка быстро удалялась от опасного центра, каким являлась «Мэри Тернер». Ей едва удалось отплыть за сотню ярдов, как кит, миновав шхуну, повернул на полном ходу и, вздымая столбы воды, чуть-чуть не столкнулся с ней. Кит прошел так близко, что гребцы втянули весла в шлюпку. Перегруженная лодка накренилась и зачерпнула воду. Нишиканта, стоявший на ногах, около своего удобного места, чуть не слетел. Инстинктивным судорожным усилием удерживая равновесие, он выронил револьвер за борт.

– Ха-ха! – издевался над ним Доутри. – Пропал Нишиканта! Я его насквозь вижу, и теперь он у вас в руках. Он вам пригодится еще на обед. Неважное кушанье, по-моему! Когда дело дойдет до голода, съешьте его первым. Конечно, он – гад, и мясо его будет пахнуть гадом, но немало порядочных людей ели тухлятину в плохие минуты. Вам все-таки придется продержать его ночку в соленой воде!

Гримшоу, занимавший не слишком удобное место, сразу, как Доутри, оценил положение и, быстро поднявшись, схватил жирного ростовщика за шиворот и совсем не любезно приподнял его и швырнул лицом вниз на дно шлюпки.

– Ха-ха, – на расстоянии ста ярдов послал им вдогонку Доутри.

Затем Гримшоу не спеша занял освободившееся более удобное место.

– Хотите ехать с нами? – крикнул он Доутри.

– Нет, благодарю вас, сэр! Нас тут целая компания, и мы хорошо разместимся на другой шлюпке.

Гребцы бешено налегли на весла, и шлюпка быстро удалялась. Тем временем Доутри с А Моем проникли в кладовую, чтобы выбрать оттуда остатки провизии.

Они все еще возились в кладовой, когда кит задел шхуну посередине левого борта и взмахом своего мощного хвоста вчистую сорвал вант-путенсы и ванты бизань-мачты. Новая волна качнула шхуну, и вся бизань-мачта рухнула.

– Черт побери, вот так кит! – обратился Доутри к А Мою, когда они, выбравшись на палубу, увидели последние раз рушения.

А Мой побежал за продуктами на кухню, а Доутри, Квэк и Долговязый Джон налегли общим весом на фалы, приподняли шлюпку через борт и спустили ее на воду.

– Подождем следующего удара, тогда спрыгнем в шлюпку, нагрузим ее и двинем подальше отсюда, – сказал баталер Бывшему моряку. – У нас еще масса времени. Шхуна не будет погружаться скорее, чем сейчас.

Но палуба уже стояла вровень с водой, и шхуна медленно опускалась.

– Э-эй! – вспомнив что-то, вдруг крикнул Доутри вслед удаляющейся шлюпке капитана Доуна. – Каков курс на Маркизские острова? А как велико отсюда расстояние, сэр?

– Северо-северо-восток, – четверть румба, на восток! – слабо донеслось в ответ. – Идем на Нука-Хиву! Около двухсот миль! Держите по юго-восточному ветру, и вы доберетесь до нее.

– Благодарю вас, сэр, – поблагодарил баталер и затем побежал к нактоузу, вынул из него компас и вернулся с компасом к себе в шлюпку.

Кит новых атак не предпринимал, и им казалось, что он уже забыл про шхуну. Пока они выжидали, наблюдая плавающего в отдалении кита, «Мэри Тернер» медленно погружалась в воду.

– Пожалуй, рискнем… – совещался Доутри с Долговязым Джоном, как вдруг откуда-то снизу раздался жалобный голос: «Кокки, Кокки!» Затем раздраженно, злобно: «Черт побери! Черт побери! Черт побери!»

– Да нет же, конечно, – крикнул Доутри и бросился бежать по палубе, пробираясь через рухнувшие снасти грот-мачты, загораживающие ему дорогу. Крохотный белый комочек жизни, нахохлившись, сидел на краю койки, играл хохолком и проклинал человеческим голосом превратности судьбы и судьбу кораблей и людей на морях.

Кокки прыгнул на протянутый ему Доутри указательный палец, быстро взобрался по рукаву рубашки до плеча и так крепко вцепился коготками в легкую ткань, что больно оцарапал кожу, затем прильнул головой к его уху и с благодарностью и облегчением сказал: «Кокки, Кокки!»

– Эх ты, вояка, – прошептал Доутри.

– Здорово! – ответил Кокки голосом столь похожим на голос Доутри, что тот вздрогнул.

– Эх ты, вояка! – повторил, прижимаясь ухом к оперенной головке попугая, Доутри. – А некоторые люди еще думают, что мир создан для человека.

Кит все еще медлил, а вода покрывала уже тонким слоем палубу, когда Доутри скомандовал всем разместиться в лодке. А Мой хотел сесть как можно дальше от Квэка и баталера.

Оттолкнувшись, они сбросили свои запасы и вещи со скамеек на дно шлюпки и заняли свои места. А Мой остался на носу, Долговязый Джон сидел рядом с Квэком, а Доутри так и остался с Кокки на плече. На сложенных на корме вещах стоял Майкл, не сводивший глаз с «Мэри Тернер», и сердито огрызался на глупого Скрэпса, готового начать свою возню. Бывший моряк стоял у рулевого весла и, когда все было готово, подал знак к отплытию.

Майкл вдруг ощетинился и зарычал, предупреждая о появлении кита. Но кит не делал новых атак. Он медленно кружил около шхуны, как бы разглядывая своего врага.

– Бьюсь об заклад, что все эти удары дают себя чувствовать и что у него разболелась голова, – засмеялся Доутри, главным образом, чтобы успокоить своих спутников.

Они едва сделали несколько взмахов весел, когда восклицание Долговязого Джона заставило их посмотреть на бак, где судовая кошка гонялась за громадной крысой. Он заметил и других крыс – очевидно, вода выгнала их из нор.

– Нельзя же дать кошке погибнуть, – как бы про себя, но обращаясь ко всем, сказал Доутри.

– Конечно нельзя, – ответил Бывший моряк, налегая всем телом на рулевое весло и поворачивая шлюпку обратно. Кит, медленно описывая круги, два раза пересекал им дорогу, прежде чем они могли налечь на весла и отплыть от шхуны. На них он не обращал ни малейшего внимания. Смерть настигла его детеныша со шхуны, поэтому его ярость и месть были направлены только на шхуну.

Они уже отплывали, когда кит стал быстро удаляться, готовясь к новой атаке. Проплыв с полмили, он повернул и помчался обратно.

– Теперь, когда она полна воды, она его доконает, – сказал Доутри. – Давайте передохнем и посмотрим.

Удар пришелся как раз посередине и был сильнее всех предыдущих ударов. Обломки фальшборта и штаги полетели вверх, и шхуна почти перевернулась, блеснув на солнце медью обшивки. Затем она как бы замерла, грот-мачта раскачивалась, как пьяная, но не падала.

– Вот это удар! – вскричал Доутри, глядя на кита, бесцельно вздымавшего воду ударами своего гигантского хвоста. – Им обоим пришлось, видно, плохо!

– Шхуна кончить совсем, – заметил Квэк, когда фальшборты исчезли под водой.

Шхуна быстро погружалась, и через несколько минут исчезли и обломки грот-мачты. Теперь только кит плавал и барахтался на поверхности океана.

– Даже нечем похвастаться будет, – произнес Доутри эпитафию «Мэри Тернер». – Никто нам не поверит. Чтобы такое прекрасное судно было потоплено, начисто потоплено каким-то старым, глупым китом! Нет, сэр. Я никогда не верил этому хрычу в Гонолулу, когда он уверял, что «Эссекс» был потоплен китом, а теперь никто не поверит и мне.

– Прелестная шхуна, красавица-шхуна, – оплакивал «Мэри Тернер» Бывший моряк. – Я никогда не видел более изящной оснастки на трехмачтовом судне, и на свете не было другой шхуны, которая бы так красиво и легко шла по ветру.

Дэг Доутри, проживший всю жизнь свободным холостяком, оглядывал бывшее на его попечении население шлюпки: Квэк – чудовищный чернокожий папуас, спасенный им когда-то от удовольствия быть съеденным своими собратьями; А Мой – маленький старенький судовой кок, о возрасте которого можно было только приблизительно догадываться, с ошибкой на десять лет в ту или иную сторону; Бывший моряк – благородный, любимый и уважаемый; Долговязый Джон – юный швед, великан ростом и младенец душой; Киллени-бой – чудо-пес, Скрэпс – неимоверно глупый толстый щенок; Кокки – белоснежный комочек жизни, властный, как острие ножа, и обаятельный, как дитя; и, наконец, судовая кошка – рыжая гибкая потребительница крыс, примостившаяся у ног А Моя. А Маркизские острова были за двести миль, если идти на парусах, но попутный ветер стих, хотя и должен был подняться утром, после восхода солнца.

Баталер тяжело вздохнул, и в его мозгу всплыла картина из его детской книжки – сказка о старушке, которая жила в башмаке. Тыльной стороной ладони он отер со лба пот и смутно почувствовал онемевшее место на лбу, между бровями.

– Ладно, ребята, – обратился он ко всем. – До Маркизских островов нам на веслах не добраться. Без ветра мы ничего не поделаем. Но все же следует отойти на милю-другую между нами и этой проклятой старой коровой. Вздумается ей вернуться или нет, неизвестно, но пока она близко, мне как-то не по себе.

Глава XVI

Два дня спустя, на пароходе «Марипоза», совершающем свой обычный рейс между Таити и Сан-Франциско, пассажиры бросили вдруг свои палубные игры, покинули карточные столы в курительной каюте, оставили недочитанные романы на креслах и, толпясь у перил, глазели на направлявшуюся к ним маленькую шлюпку. Когда Долговязый Джон с помощью А Моя и Квэка спустили парус и вынули мачту из степса[54]54
  Степс – гнездо, в которое ставится нижний конец мачты.


[Закрыть], среди пассажиров раздались смешки и хихиканье. То, что они увидели, противоречило всем их представлениям о спасающихся после кораблекрушения моряках.

Шлюпка со своим багажом, постельными принадлежностями, ящиками провианта и пива и население ее напомнили пассажирам Ноев ковчег. Здесь были кошка, две собаки, беленький попугай, китаец, негр, белобрысый великан, седой Дэг Доутри и даже Бывший моряк, удивительно дополнявший картину. Какой-то веселый малый, отдыхающий от занятий в архитектурной конторе, прозвал его Ноем и приветствовал:

– Эй, Ной! Хорош потоп, а? Едем на Арарат?

– Рыбы много наловили? – закричал другой юнец, перегибаясь через перила.

– Поразительно! Поглядите-ка на их пиво! Хорошее английское пиво! Запишите за мной один ящик!

Никогда еще потерпевших кораблекрушение не спасали с таким весельем и хохотом. Веселые юнцы уверяли, что старик Ной собственной персоной явился на «Марипозу» с остатками вымерших племен, и рассказывали пожилым дамам душераздирающие сказки о тропическом острове, погибшем от вулканических извержений и землетрясений.

– Я – баталер, – обратился Дэг Доутри к капитану «Марипозы», – и буду счастлив и благодарен, если вы поместите меня с вашим баталером. Долговязый Джон – матрос, и его можно устроить на баке. Китаец был у нас коком, а негр принадлежит мне. Но мистер Гринлиф – джентльмен и достоин самой лучшей каюты на вашем судне, сэр.

Когда на пароходе разнеслась весть о том, что эти люди спаслись с трехмачтовой шхуны, обращенной в щепки и потопленной китом, то пожилые дамы поверили этому рассказу не более, чем сказкам о погибшем острове.

– Капитан Хэйворд, – обратилась одна из них к капитану. – Может ли кит потопить «Марипозу»?

– Она еще никогда не бывала потоплена таким образом, – был ответ.

– Я так и знала! – заявила она. – Это не дело для корабля – быть потопленным каким-то китом. Верно, капитан?

– Совершенно верно, сударыня. Но все пятеро настаивают на этом.

– Моряки ведь известны своей фантазией, не так ли? – в форме вопроса высказала она свое плоское представление о моряках.

– Я больших вралей не видывал, сударыня. Поверите ли, проплавав сорок лет по морям, я даже сам себе перестал верить.

Девять дней спустя «Марипоза» вошла в Золотые Ворота и стала на якорь в Сан-Франциско. Юмористические заметки в местных газетах, написанные обычным стилем неотесанных, только что сошедших со школьной скамьи юных репортеров, чуть задели фантазию Сан-Франциско историей о спасенных «Марипозой» моряках, потерпевших столь странное и дикое кораблекрушение, что ему не верили даже сами репортеры. Так уж повелось, что глупость и неправдоподобность газетных отчетов заставляет всякую необычную реальность казаться ложью. Для начинающих репортеров, газет и тупоумных обывателей, получающих все новые впечатления в кинематографе, реальный мир и весь мировой простор словно не существуют.

– Потоплен китом? – переспрашивает обыватель. – Ерунда. Самая настоящая ерунда. Вот «Приключения Эли нор» – замечательный фильм! Можете мне поверить! Вот там я видел….

Итак, Дэг Доутри и его экипаж сошли на берег во Фриско, никем не приветствуемые и не воспетые, а утренние газеты были полны ночными измышлениями репортеров о нападении гигантской медузы на итальянского рыбака. Долговязый Джон исчез из виду, устроившись в одном из матросских общежитий; через неделю он записался в союз моряков и поступил грузчиком на паровую шхуну, идущую за красным деревом в Бандон, Орегон. А Мой, едва выйдя на берег, был задержан Федеральным иммиграционным управлением и отправлен на ближайшем тихоокеанском почтовом пароходе в Китай. Кошку усыновили на баке «Марипозы», и она поехала обратно на Таити. Скрэпса отвезли на берег и оставили на попечении одной семьи.

Дэг Доутри сошел на берег и на свои небольшие сбережения снял две крохотные комнаты для себя и своих питомцев, то есть Чарльза Стоу Гринлифа, Квэка, Майкла и Кокки. Но Бывшему моряку он недолго позволил прожить вместе с ними.

– Это нас не устраивает, сэр, – сказал он ему. – Нам сейчас нужен капитал. Заинтересовать и привлечь капитал – эта роль принадлежит вам. Нам сегодня же придется купить два чемодана, взять автомобиль и торжественно подкатить к подъезду «Бронкс-отеля», как богачи, которым наплевать на все. Это прекрасный отель, и вы можете там очень недорого устроиться. Есть ведь и небольшие комнаты, выходящие во внутренний двор, а есть вы можете на стороне – это выйдет гораздо дешевле.

– Но ведь у меня нет денег, – запротестовал Бывший моряк.

– Прекрасно, сэр. Я поддержу вас, насколько хватит сил.

– Но, дорогой мой, вы знаете, что я старый мошенник. А у вас тянуть я не могу. Вы… вы же мой друг, разве вы не понимаете разницы?

– Конечно, понимаю и очень благодарен за эти слова, сэр. Поэтому-то я и с вами. Когда вам навернется другая компания охотников за кладами и ваш корабль будет готов к отплытию, вы возьмете меня с собой в качестве баталера, вместе с Квэком, Киллени и остальным семейством. Вы усыновили меня, и теперь я ваш великовозрастный сын, и вам приходится меня слушаться. «Бронкс-отель» – отлично звучит – это именно то, что нам надо. Это создает обстановку. Народ прислушивается к вашим речам, но и придает большое значение названию вашего отеля. Уверяю вас, что когда вы откинетесь на глубоком кожаном кресле и – с дорогой сигарой во рту и стаканом двадцатицентового питья на столике – будете рассказывать о сокровище, это само по себе будет стоить сокровища. Тогда они сразу вам поверят. Пойдемте, сэр, купим чемоданы.

Бывший моряк решительно подъехал на автомобиле к «Бронкс-отелю», старинным почерком написал «Чарльз Стоу Гринлиф» и принялся с новыми силами за дело, которое годами спасало его от работного дома. Не менее решительно Дэг Доутри принялся за поиски работы. Это было крайне необходимо при его расточительном образе жизни. Семья его состояла из Квэка, Майкла и Кокки и нуждалась в пище и приюте; содержание Бывшего моряка в первоклассном отеле тоже обходилось недешево. Затем приходилось еще утолять собственную, шестиквартовую, жажду.

Но, как на грех, это был момент промышленного кризиса. Проблема безработицы в Сан-Франциско стояла острее, чем когда-либо. Что касается пароходов и парусных судов, то на каждое место баталера претендовало по три кандидата. Доутри не мог найти никакой постоянной работы, а случайные заработки не покрывали его текущих расходов. Он даже проработал три дня на муниципальных земляных работах, но, по правилу, должен был уступить затем работу другому безработному.

Доутри охотно устроил бы Квэка на работу, но это было совершенно невозможно. Негр никогда в жизни не бывал в большом городе и только с борта парохода видел Сидней. Он знал только свой пароход, далекие острова Южных морей и родной остров Короля Вильгельма в Меланезии.

Итак, Квэк оставался дома, готовил и убирал две крохотные комнатки и ухаживал за Майклом и Кокки. Для Майкла, привыкшего к простору парохода, коралловых бухт и плантаций, эта обстановка была тюрьмой.

Однако по вечерам Майкл вместе с баталером отправлялся бродить по городу. Иногда Квэк сопровождал их несколько шагов. Белые боги, кишмя кишевшие на тротуарах, поразили своим количеством Майкла, и он потерял всякое уважение к ним. Но тем выше поднялся в его глазах обожаемый баталер. Майкл растерялся в этом множестве богов, и баталер, более чем когда-либо, являлся единственным оплотом, той тихой пристанью, куда не доходят горе и грубость жизни.

«Не давай наступать себе на ноги!» – вот основной лозунг городской жизни двадцатого века. Майкл скоро понял это, охраняя свои лапы от бесчисленных башмаков бегущих куда-то людей, не обращающих на него ни малейшего внимания и не признающих права на существование для маленького четвероногого ирландского терьера. Вечерние прогулки с баталером неизменно приводили их из одного бара в другой. Люди в барах стояли у длинных стоек, на усыпанном опилками полу, или сидели за столиками, пили и разговаривали. Баталер тоже пил и разговаривал, пока его шестиквартовая жажда не была утолена, а затем отправлялся домой в постель. Немало знакомств завязалось за это время у него и у Майкла. В большинстве случаев это были моряки, плававшие вдоль берега и в бухте Сан-Франциско, но попадались среди них и матросы, работавшие на берегу, и портовые рабочие.

Один из таких моряков, капитан небольшой шхуны, совершающей рейсы взад и вперед по бухте и по рекам Сакраменто и Св. Хоакина, обещал Доутри взять его к себе в качестве кока и матроса. Вместимость шхуны была восемьдесят тонн, включая и палубный груз, и капитан Иоргенсен самым демократическим способом разгружал и нагружал ее вместе со своим коком и матросами. Шхуна плавала день и ночь, при всякой погоде – один человек у штурвала, остальные отдыхали. Им всем приходилось нести двойную и тройную нагрузку, но пища была обильной, а жалованья набегало от сорока пяти до шестидесяти долларов в месяц. Жаловаться в общем было не на что.

– Вот вам мое слово, – говорил капитан Иоргенсен. – Этот Гансон – сапожник, а не кок, я скоро спроважу его, тогда вы поедете с нами… и ваш песик тоже. – С этими словами он ласково опустил свою крупную рабочую руку на голову Майкла. – Это чудесный пес, и он очень нам пригодится на нашей плоскодонке, когда мы будем спать в доках или на стоянках.

– Спровадьте Гансона поскорее, – побуждал его Доутри.

Но капитан медленно покачал своей упрямой тугодумной головой.

– Сначала я должен его хорошенько вздуть.

– Так вздуйте его сейчас и затем спровадьте, – настаивал Доутри. – Вот он как раз торчит здесь в углу.

– Нет, он должен дать мне повод. У меня давно зуб против него. Но мне нужен повод, очевидный для всех. Он должен вызвать меня на драку, чтобы каждый мог сказать: «Урра, капитан, так его, так и надо!» Тогда место будет за вами, Доутри.

Если бы капитан Иоргенсен не так основательно и всесторонне обдумывал предстоящую Тайсону трепку, и если бы Гансон не замешкался дать к ней повод, Майкл сопровождал бы своего баталера на шхуну «Говард», и вся последующая жизнь Майкла сложилась бы иначе, чем это было ему предначертано. Но от судьбы не уйдешь, и к ней его вел целый ряд случайностей, над которыми Майкл был не властен и о которых он подозревал так же мало, как и его баталер. В этот период его жизни самая дикая фантазия не могла бы предугадать грядущей эстрадной карьеры и сцен кошмарной жестокости, какие ему пришлось пережить. А судьбу Дэга Доутри и Квэка не могло бы предсказать самое безумное, отравленное наркотиками сновидение.