Текст книги "Джерри-островитянин. Майкл, брат Джерри (сборник)"

– Послушай, – сказала она напряженным шепотом. – Ты никогда раньше не встречал эту собаку?

Гарлей отрицательно покачал головой.

– Ты видел ее, – настаивала она. – Посмотри на это сморщенное ухо. Подумай! Подумай хорошенько! Вспомни!

Но Гарлей все еще качал головой.

– Вспомни Соломоновы острова, вспомни «Ариэль». Вспомни, как мы вернулись с Малаиты, где мы подобрали Джерри, в Тулаги. У Джерри был брат, он сторожил негров на какой-то шхуне.

– И его звали Майклом, – продолжай.

– У него было такое же точно сморщенное ухо, – быстро шептала она. – Он был весь лохматый. Он был брат Джерри. Их отца и мать звали Терренс и Бидди в Мериндже. Джерри – наш «певец-глупыш». И этот пес поет. И у него сморщенное ухо! И его зовут – Майкл!

– Это невероятно, – сказал Гарлей.

– Только тогда и стоит жить, когда в жизни случается невероятное, – ответила она. – И вот перед нами как раз такой случай. Я убеждена в этом.

Мужское начало в Гарлее отвергало возможность этого факта, а женское начало в Вилле настаивало на том, что невероятное свершилось.

Тем временем собака на сцене запела английский гимн.

– Вот видишь, я права, – удовлетворенно сказала Вилла. – Ни один американец в Америке не станет учить собаку английскому гимну. Собака сперва принадлежала англичанину, и он-то и обучил ее. Соломоновы острова находятся в британском владении.

– Соломоновы острова очень далеко отсюда, – улыбнулся он. – Но меня поражает это ухо. Я припоминаю теперь. Я вспоминаю, как мы бродили по берегу Тулаги с Джерри и как его брат приехал на вельботе со шхуны «Эжени». И у его брата было как раз такое сморщенное ухо.

– Вспомни-ка еще! – прибавила Вилла. – Сколько мы с тобой видели поющих собак? Только одну – Джерри. Очевидно, поющие собаки – большая редкость. В той же семье скорее встретишь один тип. Бидди и Терренс породили Джерри. А это Майкл!

– Это был мохнатый пес со сморщенным ухом, – вспомнил Гарлей. – Я ясно вижу, как он стоял на вельботе и как бегал по берегу, бок о бок с Джерри.

– Если ты увидишь, как Джерри бегает с ним рядом, убедишься ли ты окончательно в этом? – спросила она.

– Это был их номер, а до них это проделывали Терренс и Бидди, – согласился он с ней. – Но от Соломоновых островов до Соединенных Штатов путь не близкий.

– Но Джерри же проделал его, – отвечала она. – И раз Джерри с Соломоновых островов приехал в Калифорнию, то что же удивительного в том, что и Майкл проделал этот путь? Послушай его!

Собака на сцене пела на бис «Мой дом, мой дом». Затем на шумные аплодисменты появился Джекоб Гендерсон и стал раскланиваться с публикой. Вилла и Гарлей с минуту молчали.

Затем Вилла без всякого повода заявила:

– А я сижу и искренне благодарю судьбу за одну вещь.

Он ждал.

– За то, что мы так безобразно богаты, – закончила она свою мысль.

– Это значит, что ты хочешь во что бы то ни стало получить эту собаку и получишь ее, потому что я в состоянии тебе это удовольствие доставить, – поддразнил он ее.

– Потому что ты не в состоянии отказать мне в нем, – отвечала она. – Ты видишь, что это брат Джерри. По крайней мере, должен же ты смутно это чувствовать…

– Да, конечно, – кивнул он головой. – Невозможное иногда оказывается возможным, и весьма вероятно, что мы стоим как раз перед таким явлением. Невероятно, чтобы это был Майкл, но, с другой стороны, что мешает этому псу быть Майклом. Пройдем за кулисы и выясним всю эту историю!

«Опять агенты Общества защиты животных от жестокого обращения», – подумал Джекоб Гендерсон, когда Вилла и Гарлей, в сопровождении директора театра, вошли в его уборную. Майкл дремал, лежа на стуле, и не обратил на вошедших ни малейшего внимания. Пока Гарлей толковал с Гендерсоном, Вилла рассматривала Майкла. Майкл едва приоткрыл глаза, а затем снова закрыл их. Слишком много горечи накопилось в нем, и слишком он был подавлен, чтобы ласково и приветливо отнестись к людям, которые приходили, трепали его по голове, говорили разные глупости и шли своим путем дальше, навсегда исчезая из его жизни.

Вилла Кеннан, разочарованная таким холодным приемом, оставила его на минуту в покое и прислушалась к тому, что Гендерсон рассказывал о своей собаке. Дрессировщик Гарри Дель Мар подобрал эту собаку где-то на побережье Тихого океана. Всего вероятнее, что это случилось в Сан-Франциско. Он забрал собаку с собой, но погиб от несчастного случая в Нью-Йорке, не успев сообщить, в чем заключается ее специальность. Вот и все, если не считать двух тысяч долларов, уплаченных Гендерсоном некоему Гаррису Коллинзу, причем он, Гендерсон, считает эту покупку самой выгодной сделкой своей жизни.

Вилла повернулась обратно к собаке.

– Майкл, – позвала она, понизив голос до шепота.

Глаза Майкла приоткрылись, уши дрогнули, и все тело затрепетало.

– Майкл, – повторила она.

Теперь Майкл поднял голову, насторожил уши и широко раскрытыми глазами поглядел на нее. Он со времени Тулаги не слыхал этого имени. Через годы и моря донеслось до него это слово из его прежней жизни. Действие было мгновенным, и сразу со звуками имени нахлынули на Майкла воспоминания. Он снова увидел «Эжени» и капитана Келлара – капитан Келлар последний называл его так, – затем увидел мистера Хаггина, Дерби и Боба с плантации Мериндж, Бидди и Терренса, затем среди теней исчезнувшего прошлого вынырнул его брат Джерри.

Но разве это прошлое исчезло? Имя, пропавшее на годы, вернулось к нему. Оно вошло в эту комнату с этими людьми. Он не рассуждал об этом. Но его поступки доказывали, что ход его рассуждений был именно таков.

Он соскочил со стула, подбежал к Вилле и обнюхал ее руку, пока она ласкала его. Затем он узнал ее – и обезумел. Он скакал по комнате, обнюхал пол под умывальником и во всех углах комнаты. Как бешеный, кинулся он к ней обратно и громко заскулил, когда она попыталась приласкать его. В следующую минуту он, все еще одержимый безумием, отскочил от нее и, продолжая скулить, скакал по комнате.

Джекоб Гендерсон поглядел на него с легким неудовольствием.

– Он никогда еще так не бесновался, – сказал он. – Это очень спокойный пес. Может, это у него какой-нибудь при падок начинается, хотя до сих пор у него ничего подобного не было.

Никто ничего не понял. Даже Вилла Кеннан не поняла его. Но Майкл знал, в чем дело. Он искал этот исчезнувший мир, обрушившийся на него при звуке его прежнего имени. Раз вернулось к нему из небытия имя, и вернулась эта женщина, встреченная как-то на берегу Тулаги, значит – и все остальное из времени Тулаги могло вернуться из небытия обратно. Ведь стояла же она перед ним, облеченная плотью, и звала его, лаская, по имени – значит, и капитан Келлар, и мистер Хаггин, и Джерри могут оказаться здесь, в этой комнате или же за этой дверью.

Он подбежал к двери и, громко заскулив, царапал ее.

– Может быть, он ищет кого-нибудь за дверью, – сказал Джекоб Гендерсон, открывая ему дверь.

И Майкл действительно искал. Он был уверен, что за этой дверью разлился Тихий океан и что шхуны и пароходы, рифы и острова, люди и животные, знакомые ему по прежней жизни, ворвутся к нему в эту комнату.

Но прошлого за дверью не оказалось. Снаружи в коридоре было лишь обычное повседневное настоящее. Он печально вернулся к женщине, называвшей его по имени и приласкавшей его. Она-то во всяком случае была реальна. Затем он осторожно обнюхал Гарлея и признал его за человека с палубы «Ариэля» и берегов Тулаги и снова взволновался.

– О Гарлей, я уверена, что это он, – вскричала Вилла. – Разве ты не можешь испытать его? Устрой ему испытание!

– Но как? – раздумывал Гарлей. – Он, очевидно, узнал свое имя. Оно волнует его. И хотя он никогда не был с нами хорошо знаком, но, похоже, нас вспомнил, и наше присутствие тоже волнует его. Если бы он мог сказать нам…

– О, скажи! Скажи, милый! – умоляла Вилла Майкла, охватив его голову руками и раскачивая ее взад и вперед.

– Осторожнее, сударыня, – предупредил ее Джекоб Гендерсон, – это очень угрюмый пес, и он никому не позволяет таких вольностей.

– Но мне-то он позволит, – полуистерически засмеялась она. – Он меня знает, Гарлей! – Новая мысль мелькнула в ее уме, и она отпустила Майкла. – Я знаю, как испытать его. Послушай меня. Помнишь, Джерри был натаскан на негров до того, как попал к нам. И Майкл был натаскан на негров. Поговори с ним на морском жаргоне. Сделай вид, будто сердишься на какого-то негра, и посмотрим, как он себя будет вести.

– Мне трудновато будет вспомнить морской жаргон, – сказал Гарлей, кивком головы одобряя ее мысль.

– Я пока что отвлеку его, – быстро сказала она.

Вилла уселась и, нагнувшись к Майклу, обвила его голову руками и спрятала ее у себя на груди, затем принялась раскачивать его и тихонько напевать, как обычно делала это с Джерри. Майкл нисколько не рассердился на эту вольность и, как и Джерри, отозвался на ее пение и тихонько стал подвывать ей. Она глазами подала Гарлею знак.

– Честное слово! – начал тот сердитым тоном. – Какой черт твой торчит тут место? Мой сердит твой очень!

Услышав эти слова, Майкл весь ощетинился и, освободившись от обнимавших его рук, с рычанием кружился по комнате, отыскивая негра, который, очевидно, только что вошел сюда и чем-то рассердил белого бога. Но никакого негра в комнате не оказалось. Майкл, все еще ощетинившись, посмотрел на дверь. Гарлей тоже посмотрел на дверь, и Майкл уже нисколько не сомневался в том, что за дверью стоит чернокожий с Соломоновых островов.

– Эй, Майкл! – закричал Гарлей. – Прогони черного прочь!

С грозным рычанием Майкл бросился к двери. Его ярость и сила удара были так велики, что щеколда отлетела и дверь распахнулась. Он ожидал увидеть за дверью человека, и пустота показалась ему страшной; он весь поник, и голова его шла кругом от обманчивых теней прошлого, раздражавших и возбуждавших его душу.

– А теперь, – сказал Гарлей Гендерсону, – поговорим о деле.

Глава XXXV

Когда поезд подошел к станции Глен Эллен в Лунной долине, Гарлей Кеннан сам через боковую дверь багажного вагона принял Майкла и опустил его на землю. Майкл первый раз ездил по железной дороге без клетки. В Окленде ему только надели ошейник и цепочку и посадили в багажный вагон. В ожидавшем их автомобиле он увидел Виллу Кеннан, и, когда цепочка была снята, он уселся на сиденье между ней и Гарлеем.

Машина мчалась по дороге, огибавшей склоны Сономы, но Майкл едва смотрел на леса и открывавшиеся далекие просеки. Он провел три года в Соединенных Штатах, как узник в одиночном заключении. Его уделом были клетка и цепочка, тесные помещения, багажные вагоны и платформы вокзалов. Ближе всего он подходил к природе в те часы, когда Джекоб Гендерсон, сидя в каком-нибудь парке за изучением Сведенборга, привязывал его к своей скамейке. Таким образом, деревья, холмы и поля перестали существовать для Майкла. Они были столь же недоступны, как синева неба.

– Тебе, видно, это все не очень-то нравится, а, Майкл? – заметил Гарлей.

При звуках прежнего имени Майкл повернул голову, прижал уши назад и ткнулся носом в плечо Гарлея.

– Он очень сдержан в выражении своих чувств, – решила Вилла. – Вот уже прямая противоположность Джерри.

– Подожди судить до их встречи, – заранее улыбнулся Гарлей. – Джерри будет бесноваться за двоих.

– Если они только узнают друг друга после стольких лет, – сказала Вилла. – Я сомневаюсь, чтобы они узнали.

– Но ведь вспомнили же они друг друга в Тулаги, – отвечал он. – А они расстались крохотными щенками и встретились уже взрослыми псами. Вспомни, как они лаяли и носились по берегу. Майкл был самым буйным и невыносимым. Он шумел вдвое больше, чем Джерри.

– Но он возмужал и теперь стал очень сдержан.

– За три года он мог научиться сдержанности, – настаивал Гарлей.

Но Вилла покачала головой.

Когда машина подкатила к дому и Гарлей первым выскочил на землю, раздался радостный визг и лай; Майклу показалось, что он уже где-то слышал этот голос. Но лай из радостного превратился в подозрительный и ревнивый, едва Джерри почуял запах другой собаки на ласкавшей его руке Гарлея. В следующее мгновение он увидел в лимузине своего соперника и прыгнул на него. Майкл зарычал, прыгнул ему навстречу, и оба они покатились по дну автомобиля.

Ирландский терьер при всяких обстоятельствах слушается голоса своего хозяина, и Майкл и Джерри сразу отскочили друг от друга, едва раздался голос Гарлея Кеннана. Очутившись на земле, они не предпринимали новых атак, ограничиваясь глухим рычанием. Эти стычки продолжались несколько секунд, и они не успели признать друг друга, пока не оказались на земле.

Они все еще были напряжены, и шерсть стояла на них дыбом, но уже начали пофыркивать.

– Они узнали друг друга! – вскричала Вилла. – Подо ждем, посмотрим, что они будут делать.

Что касается Майкла, то он нисколько не удивился возвращению Джерри из небытия. Эти вещи начали случаться и сами по себе ничего особенного собой не представляли. Поразила его лишь связь событий. Если эти люди, встреченные им когда-то в Тулаги и его брат Джерри вернулись из небытия, значит, мог вернуться и вернется его обожаемый баталер.

Но, отвечая Джерри, Майкл фыркнул и осмотрелся кругом в поисках баталера. Дружеский привет выражался у Джерри желанием вместе побегать. Он в виде приглашения залаял, сделал с полдюжины прыжков, затем прискакал обратно и передней лапой, играя, ударил Майкла, чтобы увлечь его за собой.

Майкл столько лет не бегал на свободе с другими собаками, что сначала не понял приглашения Джерри. Но довольство и дружелюбие в собачьем царстве обычно принимали именно эту форму, а к Майклу они перешли по наследству. Джерри снова ударил его лапой, залаял и помчался, увлекая за собой Майкла. Майкл невольно последовал за ним. Но он не лаял и, едва сделав с полдюжины прыжков, остановился и поглядел на Виллу и Гарлея, как бы испрашивая разрешение.

– Валяй, Майкл! – сердечно воскликнул Гарлей, поворачиваясь и протягивая руку, чтобы помочь Вилле сойти с автомобиля.

Майкл поскакал прочь, смутно испытывая радость носиться плечом к плечу с Джерри. Но Джерри был более рад, он бешено гнался, наскакивал на Майкла, извивался всем телом, шевелил ушами и визжал и лаял вовсю. Итак, Джерри лаял, Майкл же не издавал ни звука.

– Прежде он лаял, – сказала Вилла.

– Гораздо больше, чем Джерри, – прибавил Гарлей.

– Значит, они выбили у него лай, – заключила она. – Ему, очевидно, приходилось очень плохо, если он разучился лаять.

Зеленая калифорнийская весна переходила в красно-бурое лето, и Джерри, вечно бегавший по горам и долам, ознакомил Майкла с самыми отдаленными участками ранчо Кеннана.

А Майкл, следуя всюду за Джерри, постоянно искал чего-то и никак не мог найти.

– Он все время ищет. Все кого-то разыскивает, – говорил Гарлей, обращаясь к Вилле. – Этого существа нет в живых. Здесь его нет. Но кого же это он постоянно разыскивает?

Это был баталер, и Майкл никогда не нашел его. Небытие скрыло его и не хотело вернуть Майклу; но если бы он проделал десятидневное путешествие по Тихому океану до Маркизских островов, он нашел бы там баталера, а с ним и Квэка и Бывшего моряка. Они беззаботно жили втроем – в земном раю – на берегу Тайохаэ. Вокруг их крытой тростником хижины, приютившейся под высокими деревьями, Майкл встретил бы множество всевозможных животных – тут были и кошки, и котята, и свиньи, ослы и пони, и даже обезьянка, но ни собак, ни какаду здесь не было. Дэг Доутри в резких выражениях раз навсегда заявил, что ни о каких собаках не может быть и речи…

Однако Майкл не оставлял надежды найти баталера и, бегая по горам, карабкаясь или скатываясь в глубокие каньоны, постоянно ожидал и был готов увидеть перед собой баталера или уловить незабываемый запах, который приведет его к богу.

– Постоянно, постоянно чего-то ищет, кого-то разыскивает, – нараспев повторял Гарлей Кеннан, провожая Виллу и наблюдая за бесконечными поисками Майкла. – Джерри выслеживает кроликов или лисицу, но ты замечаешь, что они нисколько не занимают Майкла? Он ведет себя так, словно потерял бесценное сокровище и не знает, ни где оно потеряно, ни где его следует искать.

Майкл многому научился у Джерри и узнал теперь жизнь лесов и полей. Он никогда не принимал участия в играх, и единственной его забавой были гонки с Джерри. Время игр для него прошло. Нельзя сказать, чтобы он был угрюм или подавлен годами, проведенными на сцене или в школе Гарриса Коллинза, но он был необычайно степенен и сдержан. Веселье и жизнерадостность покинули его. Как старая рана на плече, нанесенная ему когтями леопарда, давала себя чувствовать в холодную и сырую погоду, так и в его сознании запечатлелись все пережитые испытания. Он любил Джерри, радовался его обществу, и ему нравилось носиться с ним по лугам и долам. Но инициатива всегда принадлежала Джерри – он шумел и лаял, преследуя какую-нибудь дичь, негодуя выходил из себя при виде белки, скакавшей по ветвям на высоте сорока футов. Майкл смотрел и прислушивался к этой игре, но сам в ней участия не принимал.

Так же спокойно и со стороны наблюдал он за игрой в драку между Джерри и Вождем Норманнов, громадным першеронским жеребцом. Это была лишь игра, и Джерри был верным другом Вождя Норманнов, но громадный конь, прижимая уши и раскрыв пасть, преследовал Джерри; как безумные, носились они по двору, гоняясь друг за другом, проделывая все это шутя, без всяких враждебных намерений. Но никакие приглашения Джерри не могли заставить Майкла принять в этой игре участие. Он довольствовался тем, что, сидя в сторонке, наблюдал за играющими.

«Зачем играть?» – как бы спрашивал Майкл, из которого давно выбили охоту играть.

Однако, когда дело доходило до настоящей работы, он оказывался впереди Джерри. По случаю какой-то повальной болезни скота посторонним собакам доступ на ранчо Кеннанов был запрещен. Майклу не пришлось долго объяснять в чем дело, и бродячим собакам от него пощады не было. Он не лаял и не рычал: безмолвно кидался на них, кусал, опрокидывал в пыль и выгонял за пределы ранчо. Это напоминало ему охоту на негров, это была его служба белым богам, которых он любил и которые у него эту службу требовали.

Он не испытывал к Вилле и Гарлею такой безумной, беззаветной страсти, как к баталеру, но он любил их искренней и сдержанной любовью. Он не выражал своих чувств восторженным визгом и не извивался в избытке чувств всем телом. Это он предоставлял Джерри. Но он всегда радовался обществу Виллы и Гарлея, и ему нравилось, когда они, приласкав Джерри, ласкали и его. Самыми счастливыми в его жизни были те часы, которые они проводили все вместе у камина; он усаживался поближе к ним, положив голову на колени Виллы или Гарлея, и время от времени чья-нибудь ласкающая рука опускалась на его голову или теребила его сморщенное ухо.

Джерри любил играть с детьми, попадавшими в дом Кеннанов, но Майкл терпел детей лишь до тех пор, пока они оставляли его в покое. А когда они становились фамильярными, угрожающе рычал, шерсть на его шее становилась дыбом, он вырывался из их рук и важно уходил.

– Я никак не могу этого понять, – говорила нередко Вилла. – Он был бесконечно игрив и весел, постоянно готов на какую-нибудь шалость. Он был гораздо глупее Джерри и возбуждался легче, а уж шуму от него было несравненно больше. Если бы он умел говорить, много, верно, мог бы он нам порассказать ужасного о своей жизни за это время – от Тулаги до «Орфеума».

– Возможно, что это лишь слабый намек на то, что ему пришлось пережить, – отвечал Гарлей, указывая на плечо Майкла, раненное леопардом в тот день, когда погибли эрдель Джек и маленькая зеленая обезьянка Сара.

– Он прекрасно лаял, я помню, что он лаял, – продолжала Вилла. – Почему он больше не лает?

И Гарлей, указывая на раненое плечо Майкла, говорил:

– Вот тебе ответ, и возможно, что найдутся еще сотни других ран, мы только их не видим.

Но время шло, и они снова услыхали лай Майкла, и не один раз, а дважды. И оба раза явились лишь залогом другого, более серьезного испытания, когда Майкл и без лая сумел на деле показать свою любовь к людям, спасших его от клетки и рампы и даровавшим ему свободу Лунной долины.

Пока же в бесконечных гонках с Джерри он изучил ранчо вдоль и поперек, начиная от птичьего двора и утиного пруда и кончая вершиной Сономы. Он узнал, в какое время года и в каких местах водятся дикие олени и когда они совершают набеги на плодовые сады и виноградники; он знал, когда они прячутся в глубоких расщелинах и скрываются в тайниках, знал, когда они появляются на открытых прогалинах и обнаженных склонах холмов и вступают в драку друг с другом. Под руководством Джерри, следуя за ним повсюду, Майкл узнал нравы и обычаи лисиц, ласок и енотов, а также кошачьих хорьков, совмещающих в себе все характерные особенности кошек, енотов и ласок. Он познакомился с птицами, вьющими гнезда на земле, и усвоил разницу в правах луговой и лесной куропатки и фазана. Он знал о присутствии горного льва задолго до того, как этим львом был зарезан первый теленок. Лев спустился на ранчо из Мендосино, и его встреча с Майклом окончилась для Майкла весьма плачевно. Израненный и окровавленный вернулся он домой, и тогда Гарлей Кеннан понял, что это неспроста, а на следующий день поехал с винтовкой по следам зверя. Майкл знал о ранчо больше, чем знал Гарлей Кеннан. Гарлей постоянно отрицал присутствие змей в своим ранчо, а Майкл в самой гуще лесной чащи, покрывающей Соному, знал такую расщелину, где целое семейство гремучих змей пряталось в зимнее время и грелось на солнышке летом.

Глава XXXVI

Зима в Лунной долине была прелестна. Последние лилии увяли среди сожженных солнцем лугов, и калифорнийское жаркое лето задремало и скрылось в пурпурных туманах безветренных дней.

Итак, Майкл лаял дважды. Впервые это случилось, когда Гарлей Кеннан верхом на горячем жеребце пытался заставить своего скакуна прыгнуть через узкий поток. Вилла уже была по другую сторону потока и, натянув поводья, смотрела на них, ожидая окончания первого урока. Майкл тоже ждал, но держался при этом ближе к Гарлею. Сначала он улегся на землю у самого берега и старался отдышаться после быстрого бега. Майкл плохо знал лошадей, и вскоре страх за Гарлея заставил его вскочить на ноги.

Гарлей очень мягко и терпеливо пытался убедить жеребца прыгнуть через поток. Он не натягивал поводьев и не повышал голоса, но животное всячески противилось прыжку и от волнения покрылось потом и пеной. Молодая трава была помята, и земля кругом взрыта его копытами. Конь настолько боялся потока, что, подъехав галопом к берегу, внезапно остановился и припал к земле, затем поднялся на дыбы. Это было слишком для Майкла.

Когда конь опустился передними ногами на землю, Майкл подскочил к его голове и залаял. В его лае были порицание и угроза; конь снова поднялся на дыбы, и тогда Майкл высоко подпрыгнул в воздухе, но челюсти его сомкнулись, не успев вцепиться в морду коня.

Вилла прискакала обратно по склону противоположного берега.

– Милосердный Боже! – вскричала она. – Послушай только! Он еще не разучился лаять!

– Ему кажется, что жеребец хочет меня погубить, – сказал Гарлей. – Он угрожает ему. Он прекрасно знает, как это делается, и прочел моему жеребцу целую проповедь.

– Если Майкл хватит его за нос, то это будет посерьезнее проповеди, – предупредила Вилла. – Осторожнее, Гарлей, или Майкл перестарается.

– Ну, Майкл, ложись и не волнуйся, – приказал Гарлей. – Уверяю тебя, что все идет, как полагается. Все в порядке. Ложись!

Майкл покорно лег, но все существо его протестовало: он не спускал глаз с коня, и все мускулы его подобрались и напряглись, готовые к прыжку на случай, если поведение коня будет угрожать жизни Гарлея.

– Я не могу уступить ему, а то он никогда не выучится прыгать, – сказал Гарлей жене, поворачивая коня, чтобы отъехать на некоторое расстояние от потока. – Я добьюсь своего или мы вместе покатимся в воду!

Он во весь опор прискакал обратно, и конь, против своей воли, не будучи в силах остановиться, высоко прыгнул, чтобы избежать страшного потока, и очутился на другой стороне.

В следующий раз Майкл залаял тогда, когда Гарлей на том же горячем коне пытался закрыть калитку на отвесном склоне горной лесной дороги. Видя грозящую его господину опасность, Майкл старался сдержаться, но в конце концов не выдержал, подскочил к голове коня и неистово залаял.

– Как бы там ни было, но его лай помог мне, – утверждал Гарлей, когда ему удалось справиться с калиткой. – Очевидно, Майкл заявил, что покажет ему, как не слушаться хозяина.

– Во всяком случае, он разговаривает, – смеялась Вилла. – Хотя и не отличается особой разговорчивостью.

Но Майкл больше никогда не разговаривал. Лишь в этих двух случаях он прибегнул к лаю, чтобы оградить своего господина от угрожавшей опасности. Он никогда не лаял на луну, не отзывался на эхо холмов и не преследовал лаем ни людей, ни животных. Слышное на ранчо эхо было для Джерри неистощимым источником вокальных упражнений. Пока Джерри заливался лаем, Майкл со скучающим выражением ложился и выжидал, когда этот дуэт окончится. Он не лаял, даже нападая на чужих собак, пробегавших по ранчо.

– Он не боится, как опытный старый вояка, – заметил Гарлей, наблюдая за его борьбой с чужой собакой. – Он сохраняет полное хладнокровие. Драка ничуть его не возбуждает.

– Он постарел раньше времени, – сказала Вилла. – В нем не осталось охоты ни к игре, ни к разговору. Но я все-таки знаю, что он любит меня и тебя…

– Не болтая много об этом, – закончил за нее муж.

– Эта любовь светится в его спокойных глазах, – прибавила она.

– Он напоминает мне одного из участников экспедиции лейтенанта Грили, – согласился он. – Тот был одним из горсточки уцелевших. Он прошел через столько испытаний, что бывал так же сдержан, как Майкл, и так же молчалив. Он казался неинтересным большинству людей, не умеющих его понять. А дело обстояло как раз наоборот. Они были неинтересны ему. Они так мало знали о жизни, что последнее слово всегда оставалось за ним. Из него трудно было вытащить слово. Он не разучился говорить, но не видел смысла в том, чтобы говорить, когда никто его не понимал. Он стал угрюм и замкнут от горечи жизненных испытаний. Но достаточно было взглянуть на него, чтобы понять: этот человек побывал в тысяче преисподен и прошел через тысячу ледяных смертей. В его глазах было то же спокойствие, что и в глазах Майкла. И та же мудрость. Я бы, кажется, все отдал, чтобы узнать, как было сломано его плечо. Очевидно, это был тигр или лев.

Как горный лев, встреченный Майклом на горе, человек блуждал по зарослям и чащам Мендосино, следовал по суровым горным тропам, а по ночам пересекал возделанные долины, избегая встреч с людьми. Как горный лев, человек этот был врагом всех людей, и все люди были его врагами. Его жизнь шла неправильным путем, и он причинил людям больше зла, чем лев, который убивает телят, чтобы утолить свой голод. Как горный лев, человек этот был убийцей. Но его приметы и описания его злодеяний были помещены во всех газетах, и люди интересовались им гораздо больше, чем львом. Лев резал телят на горных пастбищах. Но человек с целью грабежа зарезал целую семью – начальника почтовой конторы, его жену и троих детей, живших в квартире над почтовой конторой в горной деревушке Чисхольм.

Человек в течение двух недель скрывался от своих преследователей. Он только что перебрался через широкую возделанную долину Санта-Роса и очутился на горе Сонома. Целых два дня он отдыхал и отсыпался на самом неприступном участке ранчо Кеннана. У него был с собой кофе, взятый им с места последнего грабежа. В пишу ему пошла одна из ангорских коз Гарлея Кеннана. От усталости и истощения он проспал сорок восемь часов подряд, просыпаясь время от времени и жадно пожирая мясо или выпивая неимоверное количество кофе, безразлично, холодного или горячего, а затем снова погружался в тяжелый, полный кошмарных видений сон.

Тем временем цивилизация, пользуясь своими организациями и хитроумными изобретениями, настигла его. Электричество окружило его тесным кольцом. Телефон нагнал его в диких каньонах горы Сонома, а на горах расположились посты полиции и отряды вооруженных фермеров. Убийца пугал их больше, чем горный лев. Телефон на ранчо Кеннана и на других ранчо, прилегающих к Сономе, не переставал звонить, передавая всевозможные распоряжения о поимке убийцы.

Полиция шарила по горе, и человек был вынужден среди бела дня сойти в Лунную долину, чтобы взобраться на гору, отделяющую ее от долины Напа. Гарлей Кеннан выехал тем временем верхом на своем чистокровном жеребце. Он не преследовал человека, убившего начальника почтовой конторы и его семью в Чисхольме. Он хорошо знал, что эта гора кишела преследователями – недаром двадцать человек их переночевало накануне на его ранчо. Итак, встреча Гарлея Кеннана с убийцей была совершенно непредусмотренной и случайной.

Для убийцы встреча была уже не первой за эти дни. Минувшей ночью он заметил костры полицейских постов в лесу. На рассвете, пытаясь спуститься по направлению к Петалуме, он встретил не менее пяти отрядов вооруженных винтовками и карабинами фермеров. Скрываясь, преследуемый по пятам фермерами, он попал в толпу мальчишек из Глен Эллена и Калиенте. Им не удалось подстрелить его, так как их ружья годились лишь для охоты на белок и ланей, но все же его спина была усеяна дробинками, которые, застряв под кожей, раздражали его до бешенства.

Сбегая по склону ущелья, он попал в стадо короткорогих быков. Испуганные появлением человека, они сбили его с ног и, перепрыгивая через него в паническом бегстве, сломали копытами его винтовку. В полном отчаянии, безоружный, помятый копытами быков, с горящими поверхностными ранами на спине, он обошел гору по тропинке диких зверей, затем перебрался через два каньона и начал спускаться в третий, руководствуясь следами лошадиных копыт.

Спускаясь по этой тропе, он встретил поднимавшегося верхом в гору репортера. Репортер – ну что ж, он был, как все городские репортеры, – знал лишь обычаи и нравы города и никогда не участвовал в охоте на человека. Кляча, взятая им напрокат в долине, была разбита на все ноги, заморена и давно потеряла бодрость и силу духа. Она совершенно спокойно отнеслась к тому, что сидевшего на ней всадника стащил с ее спины выскочивший из-за крутого поворота тропы незнакомец с диким лицом и безумным взглядом. Репортер ударил нападавшего хлыстом. После этого репортеру в первый раз в жизни пришлось испытать на собственной шкуре, что представляют собой те трепки, которые он так охотно описывал в ранние дни своего репортерства, повествуя о матросских стычках и о правах посетителей матросских кабачков.