Текст книги "Возвращенный рай"

20

Ги де Савиньи стоял в транзитном зале международного аэропорта Барбадоса, всматриваясь в поток пассажиров, которые только что прибыли из Нью-Йорка. Большинство приехало сюда отдыхать, на них были спортивные костюмы или прогулочные платья – куртки, привезенные из ветреного Нью-Йорка, они несли на руках, а также тащили свои чемоданы, сумки, фото– и кинокамеры. Некоторые уже подготовились к карибскому солнцу, надев яркие цветные рубашки с короткими рукавами. Ги догадался, что это местные жители, вернувшиеся на родину. Но пока что он не видел ни одного пассажира, который хотя бы отдаленно напоминал человека, которого он ждал. Одинокую женщину, примерно его возраста. И, наверное, ее будет легко узнать – светловолосая и с голубыми глазами – типичная арийка.

Толпа поредела. Ги поправил свои темные очки, начиная нервничать: а прилетела ли дочь Отто вообще этим рейсом? Он ощутил, как приятные предчувствия начинают сменяться тяжким разочарованием, и подумал, что представившийся шанс был слишком уж хорош, чтобы оказаться реальным. Такого рода удачи у него случаются нечасто. Возможно, фрейлейн Лили Брандт опоздала на этот рейс или изменила планы, а его не успели предупредить. Но аэробус должен был вылететь из Нью-Йорка раньше того, как он поднялся с Мандрепоры. Поэтому фрау Брандт успела бы позвонить на взлетную полосу и отменить свой заказ. Впрочем, может, она и позвонила, а к телефону подошел Мануэль и забыл передать ему о звонке.

Все утро Мануэль был занят перевозкой грузов для Джорге Санчеса. Может быть, ему даже доставило зловредное удовольствие не предупреждать Ги, позволить и тому совершить ненужный и дурацкий полет. Похоже, Мануэля раздосадовало, что накануне после обеда задание от фрау Брандт получил Ги, хотя винить ему было некого, кроме самого себя: он сам не поднялся к телефону и вынудил Ги сделать это. Но все, что связано с Брандтами или Джорге Санчесом, Мануэль рассматривал как свое личное дело – и, конечно, так оно и было раньше. Ги задавал себе вопрос, почему фрау Брандт встретить свою падчерицу попросила именно его. Членов семьи Джорге перевозил на своем личном самолете или иногда просил Мануэля сделать это вместо себя, и логично было бы поступить так и на этот раз.

Ги вздохнул, хотел было повернуться и уйти, когда заметил молодую женщину, привлекшую его внимание совсем по иной причине. Стройная, смуглая, вероятно, латиноамериканского происхождения, одетая просто, но со вкусом – брючный костюм желто-лимонного цвета, через плечо – дамская сумочка фирмы «Ив Сен-Лоран», в руках – дорогая, на вид итальянская кожаная дорожная сумка. За ней плелся на расстоянии двух шагов местный носильщик с чемоданом – тоже с этикеткой фирмы ИСЛ. Тот весь расплылся от удовольствия, но, несмотря на то что был в форменной одежде, он напоминал обычного туземного носильщика, которых берут в тропические экспедиции. Ги не удивился бы, если носильщик вдруг вскинул чемодан себе на голову.

Какая красавица! – подумал Ги… но так ни о чем и не догадался. И только, когда она сама подошла к нему, улыбаясь, до него дошло, кто она такая.

– «Эр перпетуа»? – спросила она негромким приятным голосом. – Я – Лили Брандт. Думаю, вы должны доставить меня в Мандрепору.

Сразу же как Лили сошла с самолета, она почувствована запахи Карибского моря. Нет – даже до этого. Теплый, пропитанный знакомыми ароматами воздух ворвался в самолет, как только открыли люки, ее охватило волнение, связанное не с нервными переживаниями последних месяцев на острове, а с многими другими, более счастливыми днями. Вдыхая этот запах, Лили на минуту забыла, что умирает ее отец, забыла про Джорге, забыла обо всем, кроме одного – она почти дома. Здесь – ее родина. В данный момент все остальное не имело значения.

Приподнятое настроение не покидало ее, когда она получала багаж, и при встрече с пилотом, прилетевшим, чтобы встретить ее: в его сопровождении она прошла на бетонированную площадку, где стоял самолет «Эр перпетуа». Летчик был ей незнаком – смуглый, удивительно привлекательный, в черных брюках и белом форменном кителе, в белой рубашке с капитанскими нашивками, сверкавшими на погонах. Он ей сразу понравился, вызвал мгновенное расположение, что еще более укрепило ее в радостном настроении. Он усадил ее в кресло сразу же за своим и разместил ее багаж. Она же ждала, сгорая от охватившего ее нетерпения. «Самая длинная миля – это последняя миля». Ей пришли на память слова из старинной песни: и досмотр, и проверки перед вылетом казались ей бесконечными. Потом они взлетели, поднявшись над сверкающей поверхностью серебристо-голубого моря, пролетев с беззаботной легкостью над авиалайнером, доставившим ее из Нью-Йорка, которому этой легкости недоставало. Взмывая и проваливаясь на воздушных подушках, они словно парили на спине морской птицы, а не на сделанной человеком машине.

– Вы здесь уже давно? – спросила Лили.

Он полуобернулся, непонимающе взглянул на нее, и Лили рассмеялась собственной глупости. Конечно, он не мог расслышать, что она сказала, – на нем был шлем, и он мог слышать только голоса радиосвязи. Она, извиняясь, махнула рукой, показывая, что поняла свой промах, и откинулась на спинку кресла. Но вскоре она заметила, что он возится с кнопками на контрольной доске, вынимая и втыкая контакты в гнезде, а потом с усмешкой передал ей такой же шлем, как у себя.

– Ах… спасибо, – вырвалось у Лили.

Шлем она надевала и раньше – когда летала с Джорге, – но это было очень давно. Она потратила минуту или две, чтобы как следует надеть его, заправила длинные черные волосы за уши, чтобы наушники плотно прилегали к ушам, и нашла нужный уровень микрофона.

– Спасибо, – сказала она. – Я забыла, что вы не можете меня услышать. Мне хотелось знать, давно ли вы здесь?

– Нет, я – новичок. Меньше двух недель. – Микрофон добавлял солидности его и без того басистому голосу.

– Я так и подумала, я вас раньше не видела. Вам здесь нравится?

– Солнце, море и пустынные пляжи? Разве это может не нравится! Как я понимаю, здесь ваш дом?

– Да, я тут родилась. Теперь живу в Нью-Йорке.

– Разница!

– Еще бы. Там – настоящая зима.

– А я три недели назад был в Англии. Тоже довольно холодно. Неудивительно, что вы захотели приехать домой, чтобы немного погреться на солнышке.

– О… не совсем из-за этого, – произнесла Лили и смолкла: от острого напоминания о реальной действительности радужные пузыри эйфории лопнули.

– Чем вы занимаетесь в Нью-Йорке? – спросил он, не заметив неожиданно охватившего ее смятения.

– Издательским делом. Информацией и рекламой. Довольно приятное занятие, но утомительное. Масса деловых обедов и приемов с шампанским.

– Тяжко! – отозвался он с иронией.

– Понимаю вашу иронию, – уныло отозвалась Лили. – Я действительно избалована.

– Убежден, что это не так. Просто в этом беда таких видов работы, как ваша и моя. Для всех они кажутся очень привлекательными, кроме людей, которые их выполняют. Реальное положение вещей совершенно иное.

– Вот именно, – подхватила она. – Абсолютно верно. Посторонние не видят, что я смертельно устаю, что мне ничего не хочется, кроме спокойного вечера перед телевизором, со стаканом кока-колы в руке.

– Но все-таки мы справляемся.

– Да, – рассмеялась она. – Справляемся.

Треск в наушниках прервал их разговор, и Лили поняла, что пилот готовится к посадке. Она повернулась и выглянула из окна кабины и почти тут же с чувством радостного возбуждения увидела Мандрепору – крошечную полоску земли в голубизне открытого моря. Эта полоска обрела реальные очертания, когда самолет снизился и пролетел над островом. Лили видела его с высоты много раз, но всегда этот вид захватывал ее—заросшие лесом холмы и белые песчаные пляжи, гостиница и причалы, забитые яхтами, лачуги с крышами из гофрированного метала, в которых жили Джози и другие туземцы, полдюжина хороших домов, разбросанных среди дубрав, и вилла с аккуратными лужайками и плавательным бассейном. Ее дом. Опять нахлынули чувства, наполовину радостные, наполовину печальные. Развернувшись, самолет пошел на очень низкой высоте, слишком низкой, чтобы можно было что-либо разглядеть, кроме узкой взлетной полосы и деревьев, окаймлявших ее с восточной стороны. Лили крепче вцепилась в подлокотники сиденья, как всегда, слегка нервничая при посадке, но самолет мягко коснулся земли, колеса побежали по бетонной полосе и вскоре без рывка остановились.

– Отличная посадка, – похвалила Лили. – Мне говорили, что садиться на этой полосе трудно.

– Это – наша работа, – небрежно отозвался пилот.

Она сняла шлем, передала ему, расстегнула пристяжной ремень, сладко потянулась, оправила на коленях шерстяные брюки лимонного цвета.

Дома. Дома! Прекрасное чувство, несмотря ни на что. А затем, посмотрев на заросшую травой площадку, она увидела то, от чего счастливое настроение сразу улетучилось. На солнце блестел небольшой белый самолет. Аэроплан Джорге. Так, значит, он здесь. Лили почувствовала, как неприятно забилось ее сердце, отдаваясь во всем теле сильными ударами пульса.

Летчик умело провел машину по аэродрому, приоткрыл люк, чтобы проветрить кабину, вылез из нее сам и помог спуститься ей. Лили охватило какое-то паническое чувство, и вдруг ей захотелось прильнуть к этому приятному, привлекательному, умелому человеку, который, как это ни странно, показался ей последним бастионом стабильности перед тем, как на нее обрушатся тяжелые проблемы и эмоциональные потрясения.

– Спасибо, – поблагодарила она его. – Полет был замечательным. Заходите как-нибудь на рюмку вина.

– Не против, – ответил он, но она заметила его удивление. Дочь хозяина виллы приглашает пилота маршрутного самолета на рюмку вина – неслыханная вещь!

– Я говорю это серьезно, – добавила она. – Это не просто любезность. Но я не знаю, как вас зовут.

– Ги де Савиньи.

– Как вас следует называть: капитан де Савиньи или Ги?

– Ги меня вполне устроит.

После этого разговора она почувствовала себя лучше. Ей показалось, что у нее появился союзник. Когда он выгружал ее багаж, она уже практически успокоилась и смотрела, как шофер отца выносит ее багаж и укладывает в «мерседес», стоявший у края взлетной полосы.

– Еще раз спасибо, – сказала она.

Потом она посмотрела на море. Солнце уже скрывалось за горизонтом, небо – чистое и голубое всего минуту назад – теперь залило багровой краской, и опять сердце Лили тревожно забилось. Багрово-красный. Она ненавидела этот цвет. Он воскрешал в ней воспоминания, которые она хотела забыть. Воспоминания о днях до Джорге, но неразрывно связанных с ним. Даже находясь в безопасном Нью-Йорке, она не любила смотреть на такой закат. Здесь на Карибском море значение такого освещения возрастало во много крат, оно окрашивало все ее эмоции тревожными предчувствиями и обдавало холодом страхов.

Лили обернулась и увидела, что Ги направился к небольшому домику, в котором располагалась контора аэродромчика. Багрово-красные отсветы на море все еще полыхали в глазах Лили, она чувствовала себя крайне опустошенной.

В небольшом офисе с белой крышей, откуда была видна взлетная полоса и который находился примерно в двух или трех сотнях ярдов от конторы компании «Эр перпетуа», Джорге Санчес принимал Энрике Гарны, офицера, отвечавшего за порядок на Мандрепоре.

Офис был не больше конторы «Эр перпетуа», но заметно лучше оборудован. Хотя большинством дел Джорге руководил из своего дома, расположенного высоко на холме среди деревьев, он нуждался в помещении в непосредственной близости от аэродромчика и морских причалов. И поскольку он начал проводить все больше времени на острове, то захотел снабдить этот офис всеми внешними атрибутами комфортабельного помещения. Джорге привык к роскоши. Он воспитывался в семье богатого землевладельца и вырос, не просто желая взять от жизни самое лучшее, но презрительно относясь ко всему, что этим высоким меркам не соответствовало. Он много пил – легкая краснота его темно-смуглого лица служила тому доказательством – но пил лишь самые лучшие вина и крепкие напитки. Курил сигары только ручной закрутки, темного цвета и тонкие. Рубашки шил на заказ, костюмы и хлопчатобумажные галифе для верховой езды шились для него в наиболее престижных ателье Каракаса. Все, что было ниже по качеству, оскорбляло его природное высокомерие и как бы сужало огромную пропасть, разделявшую людей его круга – богатеев Венесуэлы – от трудового люда, прислуги и безработных, которые ютились в трущобах на склонах холмов или просили на улицах милостыню.

Джорге было также важно производить впечатление на коллег по бизнесу. Энрике Гарсиа входил в круг таких людей, хотя был всего лишь офицером по поддержанию порядка. Но его добрая воля имела большое значение, чтобы предприятия Джорге работали без помех. Когда бы Гарсиа ни приезжал на Мандрепору, Джорге приглашал его к себе, оказывая исключительное гостеприимство, приветствуя как старого друга и уделяя ему столько времени, сколько было необходимо, чтобы создать сердечную атмосферу и обставить обычную подачку в столь приятной и непринужденной манере, что это делало ее больше похожей на дар друга, нежели на то, чем она была на самом деле – обыкновенной взяткой за то, что в посылаемом Гарсиа рапорте своему начальству ничего не упоминалось о проделках Джорге.

Гарсиа не нравился Джорге – ему вообще мало кто нравился из тех, с кем он имел дело и кому платил, – но он старался не выказывать своего презрительного к ним отношения. Он уже битый час рассказывал Гарсиа байки и усиленно потчевал его местным пуншем, не переставая наблюдать, что происходит на взлетной площадке, и делая вид, что очень увлечен бессвязной болтовней карабинера о том, как тот арестовал хозяина яхты длиной в семьдесят пять футов, нарушившей правила в порту одного из подконтрольных ему островов. Джорге надеялся, что, пока Гарсиа находится на острове, никто на Мандрепоре не окажется таким дураком, чтобы привлечь внимание к делам «фирмы». Гарсиа мог догадываться, что тут творится кое-что незаконное, но одно из правил игры заключалось в том, чтобы не демонстрировать эти делишки у него под носом.

– Ему это обошлось в копеечку, – ликующе сообщил Гарсиа. – Но, в общем-то, он в состоянии раскошелиться. Яхта у него новейшей конструкции, только что спущена на воду, оборудована системой глобальной ориентировки, начиненная всякими приборами. О, он вполне мог позволить себе раскошелиться.

Джорге кивнул, скрывая свою неприязнь. Гарсиа разбогател как раз за счет тех людей, чью деятельность должен был пресекать, но остался таким же толстым, тупым и неотесанным. Джорге надеялся, что у него хватит местного пунша накачать его так, чтобы тот свалился в воду, когда будет возвращаться на борт своего катера. Он вполне заслуживает этого – лишь бы не утонул. Джорге не хотелось бы начинать все сначала, обрабатывать нового карабинера, который может оказаться более щепетильным.

– Налить еще? – любезно спросил он.

Гарсиа громко рыгнул, похлопал по груди своей мясистой рукой и качнулся на стуле.

– Не против пропустить еще.

Джорге встал – высокий мужчина крепкого сложения, довольно элегантный – подошел к бару с напитками. Когда он наполнял бокал Гарсиа, то услышал над головой рокот двухмоторного самолета, который пошел на посадку – аэроплан на конечной стадии полета. Джорге подошел к окну с бокалом, широко распахнул ставни, ощутив освежающий ветерок с моря и ожидая, когда в поле зрения появится самолет. Как он и думал, прилетел «Твин Оттер», окрашенный в цвета «Эр перпетуа». Вел его, несомненно, новый пилот.

Джорге прищурил глаза, следя, как самолет снижается и садится в то время, как Гарсиа продолжал бормотать свое. Новый пилот – отличный летчик. Это очевидно. Об этом свидетельствовала его мастерская посадка на маленькую и трудную полосу, но у Джорге зарождались на его счет серьезные сомнения.

– Он задает слишком много вопросов, – доложил ему Мануэль, старший пилот, которому Джорге безоговорочно доверял. – Думаю, за ним нужен глаз да глаз.

Джорге намеревался поступить именно так. Ему не нравились люди, которые задают слишком много вопросов, особенно те, о которых ничего не известно. Тут попахивает возмутителем спокойствия, в лучшем случае, а в худшем – профессиональным доносчиком. А ему только и не хватало появления профессионального доносчика, чтобы тот помешал беззаботному обтяпыванию его делишек. Джорге не нанимал нового пилота – он был слишком занят другими, более важными делами, и потому предоставил это, казалось бы, рутинное дело своему брату Фабио. Черт побери, неужели этот остолоп ничего не может сделать хорошо? Неужели он нанял опасного для них человека? Ну, если это так, то новый пилот добром не кончит, так же, как это случилось со всеми другими, кто пытался совать нос не в свое дело, изображая больших умников.

«Твин Оттер» остановился, люки открылись, показался новый пилот. Джорге критически смерил его взглядом, вяло подумав: кто это прилетел на этот раз? Какой-нибудь турист, решил он. Они слетались из Южной Америки как стаи диких гусей – стареющие немцы с военными грешками, они превратили Латинскую Америку и окружающие острова в своего рода тюрьму: будто их осудили в Нюрнберге и приговорили к пожизненному заключению именно здесь. Но они не волновали его – гостиница являлась второстепенным делом. За управление ею отвечал Отто – пусть он и занимается своими соотечественниками, – теперь же, когда он отошел от дел, руководство перейдет к Фабио. Если только брат не уговорит отца закрыть гостиницу. Относительно отеля всегда имелись некоторые разногласия внутри фирмы – Джорге считал, что гостиница создает ненужный риск, в то время как его отец, Фернандо, говорил, что гостиница дает хорошее прикрытие. Пока что возобладала точка зрения Фернандо. Главой фирмы все еще оставался он. Но болезнь Отто напомнила Джорге о том, что и его собственный отец не вечен. Когда-нибудь в недалеком будущем руководство перейдет к нему, и он поступит так, как считает нужным.

На его губах появилась довольная улыбка, но тут же слетела. Он замер. Из самолета «Твин Оттер» вылезла молодая женщина в брючном костюме лимонного цвета, свежий ветерок с моря раздувал ее темные волосы. Лили.

Хотя с их последней встречи прошло уже четыре года, Джорге узнал ее мгновенно.

Лили – живое воплощение своей матери в таком же возрасте, стройная, изящная, невероятно прекрасная, во всей свежести юности, которая на его глазах отцвела и увяла в Магдалене, когда годы взяли свое.

Лили. После всего случившегося, он не думал, что она когда-нибудь опять возвратится на Мандрепору, но теперь сообразил, что болезнь Отто заставила ее приехать сюда снова. Лили обожала отца, почти боготворила его. Никакие разочарования, никакие сердечные надрывы не были властны изменить ее чувства к нему. Ей, по-видимому, сообщили, что Отто умирает, и она прилетела, пока не поздно, чтобы помириться с ним.

Джорге широко улыбнулся. Краем уха он слышал, как бубнит Гарсиа, становясь все более крикливым, по Мере того как пунш развязывал его язык. Но теперь тот ПОЧТИ не досаждал ему – мелкое неудобство, не больше, крохотная неприятность, словно жужжание мухи на оконной раме.

Лили возвратилась, следовательно, игра продолжится. Он овладел и Магдаленой, и Лили – и Лили опять будет его. Джорге почувствовал вспышку возбуждения, кровь быстрее побежала в его венах, на затылке выступила испарина. Он облизал губы, неотрывно следя, как Лили идет по аэродрому к поджидавшей ее машине, не сознавая даже, что он наблюдает за ней.

Лили – возвратилась – и он возжелал ее так же сильно, как и прежде, захотел ее с неистовой жадностью, с какой жаждал всех хороших вещей в жизни, даже сильнее. Лили не купишь, как он покупает других женщин, ее надо завоевать, и от этого награда становилась несравнимо заманчивее. Но его не остановит ничто. Просто он с еще большей решимостью станет добиваться своего.

Джорге хотел получить Лили больше всего на свете. Л Джорге был таким человеком, который всегда добивался желаемого.

21

Вилла дремала в одуряющей жаре раннего вечера. Огненный шар солнца уже спускался в море, по жара не спадала. Она распространялась волнами от белой каменной дорожки, удерживая в воздухе сладко-дурманящие ароматы цветущих тропических кустарников, которыми была обсажена дорожка.

Лили чувствовала раскаленный камень через подошвы своих туфель и желала как можно скорее заменить их на пару резиновых шлепанцев, мечтала сбросить с себя шерстяные брюки и надеть просторный ситцевый сарафан. Но неудобство от неподходящей одежды не шло ни в какое сравнение с ее нервозностью и взвинченностью. Вот она и дома и скоро увидит отца. Этого она хотела больше всего, только ради этого и приехала сюда, а теперь, когда встреча уже неизбежна, ей хотелось почему-то оттянуть ее. В памяти вдруг ярко всплыли обстоятельства их расставания, годы разлуки усугубили взаимное непонимание. Но не только это пугало ее во встрече с отцом, а сознание того, что скоро она столкнется с реальностью не в воображении, а своими глазами увидит его больного и все разрушительные последствия его недуга. И тогда не останется места даже для малейшей надежды: ничего, кроме необходимости примириться с неизбежностью утраты.

Местный мальчик с ее чемоданом шел вслед за ней шагах в двух. Лили взглянула на него: улыбающееся смуглое лицо становилось все серьезнее по мере приближения к вилле, как будто невидимая тень в ярком предвечернем свете предвещала здесь неизбежную смерть. Лили Брандт, дочь бывшего офицера немецкой армии, внучка Винсенте Кордоба, политика и землевладельца. В ее жилах текла кровь аристократов двух цивилизаций. Благородное происхождение обязывало обуздывать свои слабости. Она обязана это сделать и ради самой себя.

Лили поднялась по невысоким ступенькам и широко растворила слегка приоткрытую дверь.

– Привет! – крикнула она. – Вот и я!

Ее уверенный и ровный голос повис в воздухе как полуденная жара. А потом резко отдернулась занавеска, отделявшая кухню, и оттуда выскочила Петси с распростертыми объятиями, с радостной улыбкой на живом коричневом лице, не зная смеяться ей или плакать.

– Мисс Лили! О, мисс Лили! Слава Богу – это вы!

– Петси! – Лили обняла ее, чувствуя, как полные груди вмялись при ее прикосновении подобно перезрелым дыням. От няни, от ее теплой смуглой кожи исходил привычный запах, который она запомнила с детских лет. – Так рада видеть тебя!

– А я вас, мисс Лили! О, как я рада, как я рада! У Петси, которая крепко прижимала к себе Лили, из глаз покатились слезы.

– Лили, – кратко, но с оттенком неодобрения, произнес голос с легким немецким акцентом. – Значит, ты добралась благополучно.

Лили еще раз сжала Петси и повернулась к Ингрид, как всегда невозмутимой.

– Привет, Ингрид. – Она быстро чмокнула ее в обе щеки, но без теплоты, которую выказала, приветствуя Петси: та все еще топталась рядом, вытирая кончиком фартука слезы.

– Спасибо, Петси, вы свободны, – распорядилась Ингрид, отпуская негритянку. Потом повернулась к мальчику, который в нерешительности стоял в дверях.

– Отнеси, пожалуйста, вещи мисс Лили наверх, Кэмми. Ты знаешь, в какую комнату.

– В мою прежнюю комнату? – Лили вдруг ужасно испугалась, что Ингрид все переменила в ее отсутствие – ей очень бы не хотелось этого.

– Конечно, – живо отозвалась Ингрид. – Ну, думаю, что тебе не терпится принять душ и переодеться.

– Да… но прежде я хочу увидеть папу. Где он?

– Он в гостиной. – Ингрид предостерегающе подняла руку, чтобы остановить Лили, которая направилась было туда. – Должна сразу предупредить тебя – он действительно сильно болен. Пожалуйста, не говори и не делай ничего такого, что расстроило бы его.

– Понятное дело! – резко отозвалась Лили. – Неужели я стану это делать.

– Его бы шокировало…

Лили не стала дальше слушать Ингрид и торопливо прошла мимо в направлении гостиной. Когда она его увидела, шаги ее невольно замедлились. Несмотря на все свои страхи и на то, что она ждала всего, чего угодно, то, что она увидела, все-таки поразило ее.

Отто полулежал на подушках в раскладном кресле, одетый в голубую шелковую рубашку и полотняные брюки. Но даже в полусидячем положении одежда висела на нем, и Лили показалось, что он совсем высох и стал тенью былого Отто. Когда-то сильное и красивое лицо осунулось, выглядело болезненным, на бледной коже ярко выделялся синевато-багровый шрам.

Лили замерла от ужаса, но любовь и беспокойство взяли верх, она подбежала к отцу, обхватив его руками, поцеловала в щеку, почувствовала, какая она холодная.

– Папа… О, папа!

– Лили… любимая! – Его голос дрогнул.

Они расплакались оба, потом Лили присела на корточки, держа его руки в своих.

– Папа, какой ты хороший!

– Что ты, – сказал он печально. – Из меня получился ужасный родитель. Спроси Ингрид. – Он сделал движение рукой в сторону жены, которая прошла за Лили в гостиную, но остановилась поодаль, давая возможность Лили побыть с отцом наедине.

– Я вижу, что болезнь не мешает тебе наслаждаться вином, – заметила Лили, кивнув в сторону бокала возле его локтя и беря легкий и шутливый тон.

– Не мешает. Слава Богу, я еще могу пропустить стаканчик! – вздохнул он. – Ах, Лили, до чего я докатился! Я всегда думал, что умру сразу. Не ожидал, что со мной произойдет такое.

– Не говори так, папа. Ты не умрешь!

– Увы, Лили. От этого не уйти. – Он произнес это в философском тоне, и она не сумела возразить ему. Все мысли о том, как заставить его усиленно лечиться, вылетели у нее из головы. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: слишком поздно.

– Ну… хорошо ли ты долетела? – спросил он.

– Да… прекрасно. – Такие вопросы не имели никакого значения, но они, по крайней мере, сглаживали неловкость момента.

– А как тебе удалось так быстро договориться об отлучке с работы?

– Мне положен отпуск, и я просто сказала, что беру его. Меня заменят. В этом нет проблем.

– Хорошо. А воздушное такси встретило тебя в Барбадосе?

– Да, новый пилот. Он показался мне приятным.

– Тогда все в порядке. Я не хочу, чтобы ты… – Он замолчал. Ему так много надо было сказать ей, но не сразу: к тому же он уже чувствовал себя очень уставшим.

– Папа, – сказала она, читая его мысли. – Если ты беспокоишься о моих встречах с Джорге, то напрасно. Между нами давным-давно все кончено. Теперь я повзрослела и поумнела.

Тени вокруг его глаз сгустились.

– Разве это меняет дело?

– Да, – твердо произнесла Лили. – Тогда я была неопытной. Я не знала того… – что мне известно теперь.

– Лили. – Его пальцы, походившие теперь на когти – настолько они исхудали, – сжали ее руку. – Ты по-прежнему мало что знаешь. Нам надо поговорить…

Возбуждение в его голосе встревожило Лили. Оно не осталось незамеченным и Ингрид.

– Отто, не сейчас, – вмешалась она. – Лили надо с дороги принять ванну, переодеться во что-то легкое, а тебе надо отдохнуть.

– Ради всех святых! Я только и делаю, что отдыхаю! Но мне это совсем не помогает.

– Сегодня ты уже перенапрягся, – твердо заявила Ингрид, не сдаваясь. – Ты волновался из-за Лили – не отрицай, потому что я знаю. Ну вот, она здесь, жива и здорова. Не случилось ни авиакатастрофы, ни угона самолета, ни задержек, ни встречи с Джорге. Ты можешь выпить еще стаканчик и расслабиться. Для откровенных разговоров по душам завтра будет сколько угодно времени.

– Папа, Ингрид права.

Лили поцеловала его руки и выпустила их, поднимаясь.

– Я приехала сюда, по крайней мере, на две недели, а будет необходимо – задержусь и еще. Видишь, времени у нас – хоть отбавляй.

Произнося эти слова, она уже знала, что это неправда. Их время может оказаться чрезвычайно ограниченным. Но один день вряд ли что-нибудь изменит.

– Увижу тебя за ужином… или раньше, если я управлюсь, а ты не будешь отдыхать. Ужин по-прежнему в восемь?

– Конечно. Здесь ничего не меняется. – Он имел в виду – и Лили это поняла – не только время приемов пищи.

Она улыбнулась ему, скрыв переполнившие ее эмоции за маской невозмутимости.

– Береги себя. И никаких безумств – когда меня нет поблизости!

Отто устало улыбнулся ее шутке. Малейшее движение стоило ему теперь больших усилий.

– Даю тебе слово, любимая.

Когда Гарсиа удалился на свой катер, стоявший на якоре у причала, Джорге по взлетной полосе направился к домику, где размещалась контора «Эр перпетуа». Он надеялся, что новый пилот все еще там, но летчик уже ушел. В конторе, однако, находился Мануэль, листал бумаги. Он, ухмыляясь, взглянул на вошедшего Джорге.

– Все идет гладко? – с ходу спросил Джорге.

– Ать-два, никаких проблем.

– Хорошо. – Джорге взял в руки бланк, посмотрел на него, положил обратно. – Вижу, пассажира встретил новый пилот.

– Так точно. – Ухмылка Мануэля стала шире. Он знал, что за пассажир прилетел и что это означало для Джорге, но ничего не сказал. Его не касалось, чего Джорге добивался от дочери старика, как и от прочих женщин, хотя его иногда забавляла эта слабость Джорге; он восхищался – и завидовал – многим его победам. Джорге все еще умел подойти к дамам, а следовать его примеру Мануэль не надеялся, хотя был на десять лет его моложе. У Джорге были повадки охотника на крупную дичь, который бьет наповал, и у бедняг было не больше шансов устоять, чем у хромого льва, попавшего на мушку крупнокалиберного ружья. Ну, что же, успехов ему!

– Как новый пилот? – спросил Джорге. – Задавал ли еще какие вопросы?

– Нет, но сегодня я его и не видел. Он летал за дочерью старика, а я…

– Да, – прервал его Джорге. – Знаю, чем ты занимался. Приглядывай за ним, Мануэль. Сразу же сообщи мне, если появится что-то важное.

– Угу, будет сделано.

– Я пошел. И так потратил уйму времени с этим ослом Гарсиа. Иду домой.

Но домой он не пошел, вернее, пошел, но не намеревался надолго оставаться там. Он собирался посетить виллу и возобновить свои связи с Лили. И оба, он и Мануэль, мимо которого ничто не проходило, знали об этом.

– Отто, неужели ты хочешь рассказать ей все о семье Санчес, даже и о своих деловых связях с этой семьей? – спросила Ингрид.

Лили была наверху, а по доносившемуся урчанию в водопроводных трубах можно было догадаться, что она принимает душ или ванну.

Отто перевел уставший взгляд на лицо Ингрид, и она содрогнулась, видя его явное бессилие.

– Да, Ингрид, думаю, я это сделаю. Не хочу, чтобы она что-то обнаружила, когда меня не станет и я не смогу дать ей нужные объяснения. К тому же будет лучше для ее собственной безопасности, если она все узнает сейчас. Лили упрямая, а ты знаешь, что представляет собой Джорге и другие. Они могут сделать все что угодно, если заподозрят опасность. Она должна знать, что они ни перед чем не остановятся…