Текст книги "Айн Рэнд. Эгоизм для победителей"

Помимо Весты, Рэнд решила очистить рукопись от своего былого увлечения Ницше. В первой версии рукописи она предваряла каждую из четырёх глав афоризмами из «По ту сторону добра и зла». Теперь она убрала эти эпиграфы, а также удалила несколько прямых аллюзий на Ницше в тексте романа. Однако она по-прежнему не могла убрать из «Источника» всё мстительное презрение, наполнявшее её ранние работы. Страх перед толпой особенно сильно ощущался в тех главах, где речь шла о Гейле Винанде. Рэнд демонстрировала, как Винанд утратил все свои возможности, потакая народным массам, которым он продал свою душу. Однажды ночью полный отчаяния Винанд ходил по улицам Нью-Йорка, и его чувство деградации лишь усиливалось, когда он ощущал запах метро, «осадок большого количества людей, их тел, спрессованных в одну массу», он проходил мимо пьяниц, домохозяек, водителей такси и баров. «Я сдался бакалейщику, палубным матросам парома, владельцам бильярдных», – думал он. Его понимание собственной ценности тесно связано с отвращением к окружающим, которые «не могут произвести ничего». Далее в тексте Рэнд попыталась сбалансировать подобные описания с позитивным изображением присяжных, но её презрительный настрой всё равно продолжал окрашивать повествование в свои цвета.

Твой талант настолько бесспорен, что в конечном итоге прорвётся и забьёт струёй, как фонтан.

Впрочем, сравнение с другими современными произведениями, прославлявшими индивидуализм, показало, насколько новаторским «Источник» был на самом деле. Элитизм и популизм были двумя импульсами, которые всегда существовали в условиях разлада, когда речь заходила об аргументации в пользу нерегулируемого капитализма. «Мемуары лишнего человека» Нока, например, были пропитаны обоснованным презрением к обычному человеку. В то же время противники «Нового курса» утверждали, что, если человека предоставить самому себе, он сможет самостоятельно должным образом организовать свою судьбу. Как и Самнер, они прославляли «забытого человека», обычных рабочих, сохранявших то, что Патерсон называла «декорациями жизни» без вмешательства государства[184]184
  См.: What Social Classes Owe to Each Other, 107; Isabel Paterson, God of the Machine (1943; New Brunswick, NJ: Transaction, 1993), 12. Это во многом говорит о производственной этике, которую Майкл Казин называет важной составляющей популизма. Казин отмечает, что популизм является «гибкой формой убеждения» и не все, кто пользуется данной идиомой, должны считаться популистами в социологическом плане. Kazin, The Populist Persuasion: An American History (New York: Basic Books, 1995), 3.


[Закрыть]. Приверженцы политики невмешательства зачастую единогласно одобряли как привилегированность элит, так и прелести обычного самодостаточного человека.

В «Источнике» это противоречие ловко обходилось, а фатальный элитизм либертарианства нивелировался за счёт теории этики Рэнд. Несмотря на всё неистовство, нравственность Рэнд носила успокаивающий характер. Рорк говорит присяжным: «Степень способностей может варьироваться, но основной принцип остаётся неизменным; степень независимости человека, его инициативность и личная заинтересованность в работе определяет его талант как работника и достоинства как человека». Иерархия ценностей в книге не носит закрытый характер, поскольку любой может стать частью элиты Рэнд, если просто любит свою работу. Вместо того чтобы говорить о богатых, Рэнд рассуждала о независимых, отходя таким образом от концепции социального класса. Неравенство или различия персонажей обсуждаются определённым образом в индивидуальном порядке, безотносительно к объёмным социальным структурам[185]185
  Несмотря на то что понятие «класс» не играет в героизме индивида Рэнд главной роли, его отсутствие показательно. Её готовность критиковать американское общество, опуская классовые различия, предвосхищает поздний сдвиг в политической дискуссии в Америке, а также предвещает успех правых в сдвиге основ политических дебатов от классов к культуре. См.: Daniel Bell, “Afterword (2001): From Class to Culture” in The Radical Right, ed. Daniel Bell, 3rd ed. (1963; New Brunswick, NJ: Transaction, 2002), 447–503.


[Закрыть]. Об обитателях Адской кухни и наиболее фешенебельных районов города говорится в одном и том же ключе независимости.

Но даже не связывая либертарианство с традиционным элитизмом, Рэнд в «Источнике» говорит о том, что нам уже известно: человеколюбие – просто ширма для тех, кто стремится к власти. В то время, когда люди видели зарождение двух новых тоталитарных режимов, эта идея не несла в себе новизны. В фильме Альфреда Хичкока «Иностранный корреспондент» (1940) лидер британской партии мира изображён немецким агентом, скрывающим свои дьявольские планы под личиной пацифизма. Патерсон также поднимает эту тему в своей книге, в её ярко озаглавленной главе «Гуманист и гильотина». Спустя несколько лет Рэнд стала утверждать, что идеи, отражённые в этой главе, появились благодаря ей, но Патерсон рьяно это оспаривала. Есть вероятность того, что Патерсон в самом деле верила в этику личного интереса ещё до встречи с Рэнд, поскольку подобных взглядов придерживались многие сторонники laissez-faire. Патерсон могла перефразировать слова Уильяма Грэма Самнера (который, как известно, к филантропии относился скептически), когда писала: «Бо́льшую часть вреда в этом мире причиняют хорошие люди и не из-за случайности, оплошности или упущения, а в результате осознанных, продолжительных действий, на которые их мотивируют высокие идеалы добродетели». Рэнд не была первым мыслителем, критиковавшим альтруизм или предполагавшим, что доблестные намерения часто являются прикрытием для низменных побуждений. В самом деле, изучая раннее либертарианство, Рэнд наткнулась на редко возникавшие сообщества, где её критика альтруизма не была табу[186]186
  Paterson, God of the Machine, 235. As Sumner put it, “The next pernicious thing to vice is charity in its broad and popular sense” (What Social Classes Owe to Each Other, 135).


[Закрыть].

То, что предлагала Рэнд, было незабываемой, хорошо стилизованной версией старой аргументации под современный контекст. Её основным инструментом был злодей из «Источника» Эллсворт Тухи, цепляющийся за власть посредством продвижения коллективистских идей. Он ненавязчиво оказывает влияние на газету Винанда: «Если в высказывании содержатся чьи-либо личные мотивы, оно всегда будет «подстрекать к эгоизму» или «пахнуть жадностью». В кроссворде нужно было отгадать слово, определённое как «устаревший человек», а ответ был – «капиталист». В речи он пародирует Четыре свободы Рузвельта: «Если вам дадут работу, с которой вы не сможете уйти, это станет ограничением свободы вашей карьеры. Но при этом освободит вас от страха безработицы». Однако самый успешный метод воздействия Тухи – создание «Союза работников Винанда», который он использует в качестве органа власти для захвата редакции. Несмотря на возвышенную риторику, деятельность союза направлена на получение выгоды только для одного человека.

Кроме того, Рэнд обошла стороной традиционный либертарианский скептицизм по отношению к благотворительности ради критики концепции альтруизма как таковой. Некоторые авторы вроде Патерсон и Самнера утверждали, что милосердие не должно навязываться государством, его нужно поддерживать за счёт частных благотворительных организаций, членство в которых добровольное. Рорк же, напротив, говорит аудитории: «Единственное доброе дело, которое люди могут делать друг для друга, можно выразить одной фразой, характеризующей их взаимоотношения: «Руки прочь!» (683). Вновь обращаясь к ранней двойственной концепции активного и пассивного человека, Рэнд теперь обозначала основное различие между независимостью и зависимостью, представляя этику как суровый выбор между самопожертвованием и эгоизмом. В отличие от других либертарианцев, Рэнд не позволяла в свою концепцию индивидуализма проникнуть «социальной концепции».

Приближаясь к завершению проекта, Рэнд работала на пике своего энтузиазма благодаря новому лекарству. Она была в восторге от того количества часов, которое она могла посвятить работе, прибегая к новому препарату, и рассказывала о своём открытии друзьям. За несколько месяцев она урезала объём романа, переформировала его философский подтекст и отполировала образы персонажей, живших в её голове почти что десять лет. И всё это без нужды отказываться от своей подработки. Но бензедрин давал и побочные эффекты. Когда роман был завершён, доктор диагностировал у Рэнд состояние, близкое к нервному срыву, и настоятельно порекомендовал ей провести две недели в полном покое[187]187
  АР к Джону Голлу, 29 июля 1943 г., ARP 044–15-A.


[Закрыть].

Уставшая, но счастливая Рэнд вместе с Фрэнком сбежала к Патерсон в её загородный дом. Там она поразила Патерсон, заявив, что ожидает продаж книги по меньшей мере стотысячным тиражом. Иначе она станет считать себя неудачницей, бестактно объявила она Патерсон, автору десяти романов, ни один из которых не разошёлся тиражом больше нескольких тысяч экземпляров. Несмотря на неизменную поддержку Рэнд, она была далеко не уверена в том, что её роман продастся хорошим тиражом. «Источник» был не в её вкусе: слишком много прилагательных, слишком много драмы. Она даже отказалась писать на книгу рецензию в Herald Tribune, что тщательно скрывала от Рэнд.

С New York Times Рэнд повезло больше: там на «Источник» в мае, спустя всего месяц после выхода романа, написали лучшую рецензию в её карьере. Лорин Прюэтт назвала Рэнд «автором великой силы»: «Она обладает тонким и острым умом, а также способностью писать блестяще, прекрасно, проникновенно». Прюэтт хвалила роман не только за форму, но и за содержание, говоря, что читателю будет интересно поразмышлять «над некоторыми базовыми концепциями нашего времени», и отметив, что «это единственный из всех идейный роман, написанный американской женщиной, что я могу вспомнить». Менее крупные издания также вторили этим словам. Один критик из Питсбурга сказал, что «Источник» мог существенно изменить жизнь каждого, кто его прочтёт», а Providence Journal написал: «Благодаря всего одной книге Рэнд сразу же пополняет ряды важнейших романистов современной Америки». По-другому к творению Рэнд относились главным образом только более высокомерные издания вроде Times Literary Supplement, где посчитали, что «мисс Рэнд может создавать только горгулий, а не персонажей», и The Nation, где Диана Триллинг фыркнула по поводу карикатурности книги[188]188
  Lorine Pruette, “Battle against Evil,” New York Times Book Review, May 16, 1943, 7, 18; Bett Anderson, “Idealism of Architect Is Background for Book,” Pittsburg Press, May 30, 1943; “Novel about a Young American Architect,” Providence Journal, May 16, 1943; “Varieties of Complaint,” Times Literary Supplement, November 15, 1947, 589; Diana Trilling, “Fiction in Review,” The Nation, June 12, 1943, 843.


[Закрыть].

К лету «Источник» начал появляться в списках бестселлеров, чему способствовало внимание критиков, а также положительные рекомендации. Патерсон несомненно сыграла свою роль в стремительном успехе книги, и хотя она отказалась писать на «Источник» рецензию, имя Рэнд в своей колонке с безопасного расстояния она упоминала восемь раз за 1943 г.[189]189
  См. рассуждения Кокса в The Woman and the Dynamo, 311–312.


[Закрыть] В те годы Патерсон была на пике своей славы в качестве книжного критика, а «По очереди с книжным червём» обеспечивал Рэнд должным вниманием со стороны общественности. Осенью продажи продолжали расти, оправдывая ожидания Рэнд, но смущая всех остальных, в том числе служебное подразделение её издателя. Вопреки советам редактора Рэнд, был выпущен лишь небольшой тираж, так как ожидалось, что продажи составят максимум 10 тыс. экземпляров. Вскоре пришлось принимать экстренные меры, чтобы удовлетворить спрос. К концу года было продано почти 50 тыс. копий, допечатывать книгу приходилось шесть раз. То, что в Bobbs-Merrill не смогло предсказать такой успех, было понятно. «Источник» – книга странная, большая, мрачная, сумбурная. Даже после ожесточённой последней редактуры Рэнд её объём составлял почти 700 страниц.

Что такое читатели нашли на страницах «Источника»? Начать можно с того, что в книге рассказывалась история, и рассказывалась хорошо. Обрамлённое символизмом Рэнд архитектурное дело стало интересным и живым. В одной из эффектных сцен Рэнд рассказывает о бунтарском поступке Рорка, благодаря которому он получает первого крупного клиента, Остина Хеллера. Когда Хеллер разглядывает акварельный эскиз предложенного ему дома, в котором идеи Рорка смешаны с идеями других архитекторов, Рорк вдруг стирает акварель, показывая, каким он изначально задумал дом.

«Рорк развернулся. Он стоял по другую сторону стола. Схватив рисунок, он стремительно выбросил вперёд руку с карандашом, и тот зашелестел по бумаге, прочеркивая чёрные жирные линии поверх неприкосновенной акварели. Под этими линиями исчезли ионические колонны, фронтон, портик, шпиль, маркизы, кирпичи. Выросли два каменных крыла, выплеснулись широкие окна, балкон разлетелся вдребезги, а над морем взмыла терраса. Всё это делалось, пока остальные соображали, что, собственно, происходит… Наконец Рорк на долю секунды поднял голову и посмотрел на Хеллера. В дальнейшем представлении никто больше не нуждался; это и так было как рукопожатие».

Хеллер сразу же даёт Рорку его первый крупный заказ. Напряжённое, драматичное описание этого момента делает его живым и эмоционально значимым. Даже в чванливом Times Literary Supplement признали, что «каким-то образом [Рэнд] сделала роман на удивление читаемым»[190]190
  “Varieties of Complaint,” Times Literary Supplement, November 15, 1947, 589.


[Закрыть]. Благодаря нескольким пьесам, сценариям и одному роману Рэнд развила стремительный и захватывающий стиль повествования, с лёгкостью удерживавший внимание читателя.

Однако для многих читателей «Источник» было больше, чем просто история. Книга, как это было понятно из писем поклонников, которые начала получать Рэнд, породила множество восторженных отзывов[191]191
  Точное количество писем, полученных Рэнд, назвать невозможно, поскольку после её смерти было уничтожено множество нераспечатанных конвертов. Мне удалось изучить приблизительно тысячу уцелевших писем поклонников, которые хранятся в её архивах. Около двух сотен писем касались исключительно «Источника». (Поздние письма от поклонников, восхищённых «Атлантом», также отмечены как «Источник».) Провести подробный разбор читательской аудитории Рэнд невозможно, однако случайный образец писем с 1943 по 1959 г. из одной архивной ячейки указывает на многогранность привлекательности её произведений. Из 107 писем, присланных Рэнд, 76 содержат биографические сведения: 20 человек называли себя старшеклассниками, 7 – студентами колледжей и 39 – взрослыми, состоящими в браке. География проживания людей, писавших эти письма, была разнообразной и не сводилась лишь к какому-либо отдельному региону страны. ARP, ячейки 38 и 39.


[Закрыть]. В этих лихорадочно, на скорую руку написанных письмах люди рассказывали о том, как книга повлияла на их жизни. Для многих «Источник» стал сродни откровению. Один из читателей, повторив слова Девитта Эмери, сказал Рэнд: «Это будто ты проснулся в первый раз». Метафора пробуждения была наиболее популярным среди читателей средством описания произведения Рэнд. Молодые люди были особенно благодарны за её настоятельное утверждение о том, что нужно прислушиваться к своим мечтам и стремлениям, невзирая на последствия. Один 18-летний начинающий писатель вцепился в книгу как в спасательный круг: «Но теперь, когда я достигаю точки (а в последнее время я достигаю её часто), когда боль просто не может стать ещё сильнее, я читаю фрагмент, любой фрагмент «Источника». Рэнд ожидала такую реакцию и в самом деле надеялась воззвать к самым глубинным чувствам читателя. В письме Эмери, которое она написала ему вскоре после публикации, значилось: «Пришло время осознать, как это делают красные, что распространение наших идей в художественной форме – это великое оружие, потому что взывает к эмоциям общества, а также к его интеллектуальному отклику». Продажи «Источника» подтвердили правоту Рэнд. После того как критика и рецензии постепенно начали уходить из памяти людей, продажи книги, вместо того чтобы снизиться, только увеличивались год за годом. Читатели открывали её для себя, убеждались в её силе и рекомендовали своим друзьям[192]192
  Джейн Э. Томпсон к АР, 21 августа 1944, ARP 036–01A; Бетти Андрэ к АР, 21 февраля 1946 г., ARP 036–01C; АР к ДеВитту Эмери, 17 мая 1943, Letters, 42.


[Закрыть].

Среди самых преданных поклонников Рэнд были те, кто руководствовался её персонажами как мерилом самооценки и саморазвития. Они не хотели попадать в категорию секонд-хендеров, которых так презирала Рэнд. Один армейский лейтенант признался Рэнд: «Как бы я ни восхищался Рорком, у меня нет сил действовать, как он… Возможно, я в итоге больше похож на Гейла Винанда, потому что у меня нет причин думать о том, что я смогу выдержать больше, чем он». Прочие благодарили «Источник» за то, что он помог им выбраться из конформизма и не дал сдаться. Прочитав книгу, кто-то сказал Рэнд: «Я был сильно озадачен и напуган. Но озадаченность победила страх… Спасибо вам». Одна девушка сравнивала себя со всеми героями романа по очереди, прежде чем прийти к выводу: «Я – это я и живу с тем, чего по-настоящему хочу». Убедив читателя принять или отвергнуть параллель между собой и её персонажами, Рэнд вдохновила многих на собственный выбор и мотивацию в жизни[193]193
  Тад Хортон к АР, 18 декабря 1945, ARP 036–01H; Луиза Бейли к АР, 15 августа 1950, ARP 036–01H; Джейн Э. Томпсон к АР, 21 августа 1944, ARP 036–01A.


[Закрыть].

Для прочих книга была больше интеллектуальным опытом. То, что Рэнд отвергала традиционную мораль, а также её противоречивая теория эгоизма подтолкнули многих читателей к размышлениям, спорам и обсуждениям. Особенной популярностью её книга пользовалась у солдат, которые видели в ней избавление от скуки и повод поразмыслить о причинах вступления США в войну. Один военный из Техаса сказал: «Хоть я и не полностью согласен с гипотезами из книги, должен признать, что этот материал заслуживает пристального внимания. И в самом деле, на первый взгляд он предлагает логическое обоснование тех вещей, которые породили нынешний глобальный кризис». Несколько авторов писем рассказывали Рэнд, что её роман имел большой спрос среди солдат в их частях и часто передавался из рук в руки. Один рядовой писал: «Источник» даёт моим мозгам необходимую зарядку», а критик из Бостона рассказывала, как «с мужем жили в мире «Источника» несколько недель, обсуждая его вдоль и поперёк, сверху донизу в поисках ответов на вопросы «что?», «почему?» Даже тем, кто не был согласен с Рэнд, нравилось размышлять над вопросами, которые она освещала в книге. Этот интеллектуальный восторг был порождён тщательным включением идей в ткань вымышленной истории. Многие из тех, кто никогда не читал трактаты по этике или политике, поймут, что роман быстро затянет их в мир идей[194]194
  Герберт А. Балджерин от Bobbs-Merrill к АР, 23 августа 1943, ARP 102–17x; PFC Джеральд Джеймс к АР, 29 июля 1945, ARP 036–01B. Ответ Рэнд Джеймсу см.: Letters, 228. Миссис Лео (Эдна) Корецки к АР, 10 января 1946, ARP 036–01A.


[Закрыть].

Рэнд с самого начала надеялась сделать эмоциональную и интеллектуальную составляющие зеркальным отражением друг друга. В идеале читатель должен будет испытывать сильные эмоции от идентификации себя как с её персонажами, так и с её политическими взглядами. Она говорила Де Витту Эмери: «Когда прочтёшь мою книгу, то поймёшь, что это изобличение «Нового курса», того, что он делает с гуманистами и как может повлиять на следующие выборы, хотя при этом непосредственно сам «Новый курс» я в тексте не упоминаю вообще»[195]195
  АР к ДеВитту Эмери, 17 мая 1943, Letters, 73.


[Закрыть]. Вера Рэнд в то, что художественная литература могла иметь значительные для политики последствия, исходила из её опыта жизни в России и внимательных наблюдений за левыми движениями в Нью-Йорке. Когда антикоммунистов выгоняли из Ленинградского государственного университета, Рэнд поняла, что даже самые невинные литературные труды могут обладать политическим подтекстом. Эту мысль она держала в уме на протяжении первых лет пребывания в Соединённых Штатах, когда посылала своей семье американские романы для перевода на русский. Эти книги были важным источником дохода семьи Розенбаумов, однако им нужно было проходить советскую цензуру. Рэнд стала экспертом в отборе историй, которые могли одобрить коммунисты. Те же самые работы, по её мнению, медленно отравляли американскую систему и сделали свой вклад в поражение Уилки. В одном из своих писем потенциальному инвестору она писала: «Люди настолько насытились коллективизмом пропаганды «Нового курса», что уже не могут понять, за что мистер Уилки борется. Эта пропаганда вышла за рамки политики. И с ней надо бороться за рамками политики»[196]196
  Айн Рэнд, «Уважаемый мистер —», письмо потенциальному спонсору без даты, около 1942, ARP 146-PO4.


[Закрыть]. «Источник» представит американцам ценности и идеалы, поддерживающие индивидуализм, а не коллективизм.

Многие читатели поняли и приняли глубинное значение «Источника». В своём письме Рэнд одна женщина критиковала Управление по регулированию цен – федеральное агентство, задачей которого было регулирование цен на товары и услуги, а также размеров арендной платы после начала войны: «Я полагаю, вы с нарастающим ужасом смотрите на отцовскую заботу нашего правительства о бедных и обездоленных. Я тоже, потому что когда мы начинаем обменивать свою свободу на денежную стабильность, то теряем и то и другое». Другая признавалась: «Моя ненависть к Рузвельту иногда перерастала в манию. Он был связан со всем, что я ненавидела. Вполне очевидно, что ваши чувства по этому поводу совпадают с моими или даже сильнее их». Индивидуализм Рэнд шёл вразрез с основными интеллектуальными течениями её времени, но отражал идею Викторианской эпохи о том, что зависимость порождает слабость и приводит к моральной деградации. По словам пресвитерианского священника из Индианы: «В Говарде Рорке я вновь открыл для себя «индивида» – человека, которым я воспитывался и в которого должен был верить, но которого потерял где-то в тумане интеллектуальных, нравственных и духовных смятений, порождённых в нездоровой атмосфере проповедниками, профессорами и бедностью времён Великой депрессии». Рэнд была права, когда считала, что в Америке всё ещё сохранялась сильная антиправительственная традиция и почти инстинктивный страх бюрократизации, регулирования и централизации. Даже несмотря на то что её роман продвигал новую нравственность, с политической точки зрения он подтверждал мудрость старых методов[197]197
  Рут Остин к АР, без даты, 1946, ARP 036–01F. Ответы Рэнд см.: Letters, 287–289, 293–296, 303–304. Олден Э. Корнелл к АР, 1947, ARP036–01D; Эдвард У. Гринфилд к АР, 15 октября 1957, ARP 100–11x. Как отмечает историк Алан Бринкли, даже в самый разгар популярности «Нового курса» существовали настроения по «защите автономности индивида и независимости сообщества от вторжения современного индустриального государства». Voices of Protest: Huey Long, Father Coughlin, and the Great Depression (New York: Knopf, 1982), 11. В 1935 60 % американцев в опросе организации Гэллапа заявили, что расходы по оказанию помощи были «слишком высоки», а в течение рецессии 1937 лишь 37 % выступало за расходы государства «на помощь предпринимателям выйти из текущего кризиса». Хотя к подобным ранним опросам следует относиться с осторожностью, игнорировать скрытые в них антиправительственные настроения по ряду тематик, существовавшие в течение нескольких лет, нельзя. См.: Alec M. Gallup, The Gallup Poll Cumulative Index: Public Opinion, 1935–1997 (Wilmington, DE: Scholarly Resources, 1999), especially 1–197. В данном кратком рассуждении Рэнд на тему Майкл Сзалай связывает антиэтатизм «Источника» с подобными настроениями у Гертруды Стейн и Эрнеста Хемингуэя. Szalay, New Deal Modernism: American Literature and the Invention of the Welfare State (Durham, NC: Duke University Press, 2000), 75–121.


[Закрыть].

Тем, кто уже начал сочувствовать либертарианству, роман предлагал поразительный контраргумент традиционным идеям государственного невмешательства. Как и задумывалось, «Источник» превратил индивидуализм в живую, дышащую веру. То, как Рэнд подчёркивала важность творчества, продуктивности и силы индивидуальности, послужило бодрящим тоником для Джеймса Ингебретсена, только окончившего службу в армии, когда он прочёл «Источник» и «Мемуары лишнего человека» Нока. Своему другу он сказал: «Говард Рорк – ответ Ноку, то есть именно творчество, а не побег является решением проблем современного беспорядочного мира, в котором мы живём. Свобода, а не всеобъемлющее порабощение – это решение для всех нас. Поэтому теперь я знаю, в какую сторону двигаться». Вскоре после отправки этого письма Ингебретсен переехал в Лос-Анджелес, где помог организовать Pamphleteers – одну из первых либертарианских организаций послевоенного периода. Подобным образом журналист Джон Чемберлен понял, что его политические взгляды утвердились благодаря сочетанию старого и нового. Чемберлен прочёл книгу Рэнд, как и «Бога из машины» Патерсон, а также новую, выпущенную в 1943 г. книгу Роуз Уайлдер Лейн «Открытие свободы». Позже он вспоминал, что все три писательницы «превращали концепцию социальной власти Нока в подробную реальность»: «Эти книги ясно давали понять, что если жизнь – нечто большее, чем борьба за подачки правительства, то нужно создать новую форму отношения к созидающему». В 1930-х гг. Чемберлен был известен за свои умеренно социалистические взгляды, но после войны он стал открыто говорить о приверженности к либертарианству, когда писал статьи для Wall Street Journal, Life и Time[198]198
  Выдержка из письма Джеймса Ингебретсена Леонарду Риду включена в «Рид к АР», 17 декабря 1943, ARP 139-F1x; John Chamberlain, A Life with the Printed Word, (Chicago: Regnery Gateway, 1982), 136.


[Закрыть].

Рэнд считала преступность метафорой индивидуализма, перед которой трудно устоять.

«Источник» дал либертарианству новые силы в самый подходящий момент. Находясь на протяжении долгих лет в состоянии полудрёмы, группы противников «Нового курса», такие как Комитет конституционного правительства и Фонд американской экономики, в начале 1940-х гг. начали просыпаться. Они сразу же признали Рэнд единомышленницей. Осенью 1943 г. она приняла участие в публичных дебатах под эгидой Фонда американской экономики. Её оппонентом был Освальд Гаррисон Виллард, бывший редактор The Nation, а на повестке дня был вопрос: «Коллективизм или индивидуализм: что обеспечит прогресс после войны?» Она продала очень сжатую версию своего «Манифеста» Комитету конституционного правительства, опубликовавшему его в Reader’s Digest под названием «Единственный путь к завтрашнему дню». Вскоре ставший рупором народного антикоммунизма, Reader’s Digest помог Рэнд стать известной в качестве открыто политизированного автора[199]199
  Ayn Rand and Oswald Garrison Villard, “Wake Up America: Collectivism or Individualism: Which One Promises Postwar Progress?”, Cincinnati Post, October 19, 1943. Данная статья была частью синдикации Фреда Дж. Кларка для Американского экономического фонда и распространилась по всей нации в октябре 1943 Ayn Rand, “The Only Road to Tomorrow”, Reader’s Digest, January 1944, 88–90. Рэнд пришла в ярость, узнав, что опубликованная статья отличалась от оригинала, особенно более мягким языком и отсутствием упоминания Сталина как тоталитарного диктатора. См.: АР к ДеВитту Уоллесу, 8 декабря, 1943, ARP 138-C4x. Рэнд продала статью Комитету конституционного правительства – консервативной организации, которую на протяжении некоторого времени возглавлял Норман Винсен Пил. Она поместила статью в Reader’s Digest и разделила с ней гонорар. См.: Эд Рамли к АР, 1 ноября 1943, ARP 138-C4x. Об идеологической ориентации Reader’s Digest см. Joanne P. Sharp, Condensing the Cold War: Reader’s Digest and American Identity (Minneapolis: University of Minnesota Press, 2000). AR to Archie Ogden, May 6, 1943, Letters, 67.


[Закрыть].

Однако Рэнд по-прежнему боялась, что не может найти своего читателя. Больше всего расстраивала реклама «Источника», в которой книга представлялась как эпичная история любви, нежели серьёзный сборник идей. Разозлившись, она отправила Арчи Огдену письмо, в котором объясняла причины своего негодования. Незадолго до этого она начала действовать сама, возрождая свой политический крестовый поход, но теперь связывая его напрямую с успехом романа. Судя по словам Эмери, она хотела стать эквивалентом Джона Стейнбека, только со стороны правого крыла: «Пусть теперь наша сторона сделает мне имя, а затем уже я буду созывать встречи, возглавлять движения и представлять организации… Я буду ценным активом для наших реакционеров». Основная идея заключалась в продвижении «Источника» в качестве идеологического и политического романа, на что в Bobbs-Merrill никогда не пошли бы[200]200
  АР к ДеВитту Эмери, 17 мая 1943, Letters, 73.


[Закрыть].

Рэнд должным образом объяснила, что её амбиции не носили личного характера. Проблема, как она объясняла Эмери и нескольким другим собеседникам, заключалась в том, что интеллектуальное пространство было заполнено «розовой коллективистской блокадой «Нового курса», через которую другому мнению попросту было не пробиться. Именно поэтому книги вроде «Источника» были настолько важны: если они станут «очень известными, то смогут дать дорогу и другим писателям с нашей стороны». Рэнд была убеждена, что «народ с нами»; только левые интеллектуалы стояли на пути[201]201
  Там же, 73, 72.


[Закрыть]. Она назначила встречу с руководителями DuPont и Национальной ассоциации промышленников, а также убедила Монро Шекспира передать её книгу Фултону Льюису-мл., ведущему на правом радио.

В итоге нужный толчок «Источнику» дал Голливуд. Идея о производстве фильма была для Рэнд особенно соблазнительной. Роман хорошо продавался, но она всё равно переживала, что его может ожидать то же бесчестие, что и «Мы, живые». Фильм смог бы рассказать о ней более широкой аудитории и обеспечить книге долгую жизнь. Рэнд отвергла первое предложение о фильме всего спустя несколько недель после публикации романа с уверенностью, что со временем книга приобретёт бо́льшую ценность. Осенью 1943 г. её новый агент сообщил о более перспективном предложении от Warner Brothers. Рэнд принялась торговаться. Спустя почти десятилетие работы в индустрии она успела научиться на своих ошибках. Проданный ею сценарий «Красной пешки» вскоре вырос в цене вдвое и принёс студии хорошую прибыль, которую она ощутить не смогла. Рэнд не стала соглашаться меньше чем на 50 тыс. долларов. Немалая сумма. Едва ли прошло два года с тех пор, как она накидывалась на возможность заработать тысячу долларов. В Warner Brothers пытались сбить цену, но Рэнд была непреклонна.

В ноябре сделка состоялась. Почти так же, как и деньги, её радовало то, что студию интересовало, чтобы она сама написала сценарий. Это означало, что ей с Фрэнком придётся вернуться в Голливуд, чего она сильно боялась. Но Рэнд понимала, что только будучи там она сможет обеспечить целостность своей истории и сохранить суть своих идей. Warner Brothers даже уболтал её на возможность консультировать съёмочную группу. После подписания контракта Фрэнк и Изабель Патерсон посадили её в такси и отвезли в Saks Fifth Avenue. «Ты можешь купить себе любую шубу, но только при условии, что она будет норковая»[202]202
  Биографическое интервью 12, 22 января 1961.


[Закрыть], – сказал Фрэнк своей жене. Инстинкты Рэнд подсказывали ей, что деньги лучше поберечь, сэкономить каждый пенни, чтобы у неё всегда была возможность работать над книгами. Но Фрэнк с Изабель знали, что теперь всё будет по-другому. После стольких лет тяжёлого труда Рэнд наконец сделала себе имя.