Текст книги "Его тайные желания"

Глава 4

– Мы сегодня рано закончили, – сказала я мамаше Луизе, поставив последнюю вымытую кастрюлю на полку. Смахнув крошки с кухонного стола, я сложила посудное полотенце. Приятно видеть, что дела целого дня подходят к концу.

– Если рано закончили – это значит, что Господь приготовил для нас еще работу, только мы не знаем об этом, – сказала мамаша Луиза.

– Будем надеяться, что этого не случится. Нужно проверить дом, чтобы убедиться, что все в порядке и везде заперто.

– Я уже сказала папаше Джону, чтобы он позаботился об этом. Что-то странное ощущается в воздухе, миз Жюльет, и это нехорошо. Я пойду вместе с ним прямо сейчас.

– Спасибо, – поблагодарила я, и мамаша Луиза направилась по лестнице в ту часть дома, где они жили с папашей Джоном. Множество раз за эти годы я задавала себе вопрос: что бы мы делали без их любви и преданности?

Миньон вошла в кухню как раз в тот момент, когда я повернулась, чтобы уйти. Она выглядела почти рассерженной – состояние для нее, можно сказать, из ряда вон выходящее.

– Жюльет, если бы месье Фитц и месье Галье не затронули эту тему, когда ты рассказала бы нам об убийстве в городе?

– Скоро.

– Когда? Я подозреваю, что ты бы и не упомянула об этом. Нельзя к нам относиться так, словно мы дети.

– Ну как ты можешь говорить такое?

– Ты не доверяешь нам! Не рассказываешь о вещах, которые мы должны знать, как, например, о повышении налогов.

– Я не хотела вас беспокоить.

Миньон вздохнула:

– Я знаю. Но прошло уже десять лет, как умер отец. Я больше не ребенок. Когда тебе было семнадцать, ты уже была помолвлена и готовила себе приданое.

– Что следует делать и тебе, а не портить руки стиркой.

– Я должна помогать. А теперь скажи, сколько нам не хватает, чтобы заплатить налоги.

– Если месье Тревельян останется в течение того срока, который он планирует, этого хватит, чтобы покрыть значительную часть налогов. А если актерская труппа отправится дальше, нам нужно будет заселить их комнаты.

– Тогда, может быть, пора дать объявление? Сколько он еще останется у нас?

– По крайней мере полгода.

– Достаточно времени, чтобы ты хорошо узнала его, не правда ли?

Интуитивные предупредительные сигналы и скрытый подтекст в словах сестры заставили меня перейти на менторский тон.

– Нонни, месье Тревельян – человек умудренный опытом и состоятельный. Он занимает гораздо более высокое общественное положение и намерен вернуться в Сан-Франциско, когда завершит здесь свои дела.

Похоже, на Миньон мои слова не произвели ни малейшего впечатления.

– Ты находишь его красивым?

– Даже очень.

– И еще он удивительно обаятельный.

Я хотела было солгать, но не смогла.

– Да. Но Господь населил землю многими тварями, и некоторые созданы для того, чтобы только на них смотреть и не трогать их.

Миньон ахнула:

– Почему он тебе не нравится?

– Я этого не сказала, и к тому же мы едва знакомы. Ты ведь прекрасно понимаешь, что огонь обжигает, даже если не дотрагиваться до него, не правда ли?

– Ты любила Жан-Клода?

Я прикрыла глаза, но затем честно встретила вопрошающий взгляд Миньон.

– Папу устроил этот брак. Жан-Клод был гораздо старше меня, но думаю, что со временем мы зажили бы счастливо. Если бы можно было вернуться в прошлое, я вышла бы замуж не иначе как по любви и не стала бы женой человека, который прошел большой жизненный путь и никогда не видел тех роз, которые видела я. – Я погладила Миньон по плечу. – И больше не надо заводить разговоров обо мне или месье Тревельяне. Есть вещи поважнее, о которых тебе следует знать. Месье Дейвис назвал тебя славной и сговорчивой. Похоже, мужчина настроен достаточно серьезно. Он не говорил тебе о своих чувствах?

Миньон побледнела и озабоченно прикусила губу.

– Боже, он спросил, было ли приятно мне находиться в его компании, и я, естественно, сказала «да». А истина в том, что он говорит слишком много, мне же захотелось вернуться к вышиванию, чтобы не заснуть.

Я рассмеялась, Миньон ненавидела вышивание.

– Ладно, мы найдем способ и дадим ему понять, что ты не разделяешь его чувств. Он хотел взять тебя на карнавал в пятницу, а я сумела включить в его план всю семью. Мы должны встретиться у собора в семь часов.

Миньон обрадовалась.

– По крайней мере он не будет одинок. Что конкретно, по-твоему, он имеет в виду, называя меня сговорчивой? – спросила она, явно обескураженная такой характеристикой.

– Я думаю, что в его понимании – это быть как мадам Галье перед месье Галье.

– Откуда у него это представление обо мне? На месте мадам Галье меня трудно было бы заставить соблюсти рамки приличия. Месье Галье, кажется, считает, что его жена – всего лишь пьедестал для его большой головы.

Я широко раскрыла глаза.

– Мне приятно, что ты так наблюдательна. Я уверена, что, если ты как-нибудь при случае выскажешь свое мнение, месье Дейвис перестанет считать тебя слишком сговорчивой и у него пропадет желание ухаживать за тобой. А сейчас я должна навестить Андре и Жинетт.

– Я присмотрю за Жинетт. Я буду спать в ее комнате, чтобы помочь, если ей что-нибудь понадобится ночью. Она так напугала меня днем, когда я увидела, что она лежит на полу бледная как смерть. Она не приходила в себя до тех пор, пока я не дала ей нюхательную соль. И даже после этого она не сразу поняла, кто я.

– Я и не знала, что все было так ужасно. Она выглядела усталой, но здоровой. Я пошлю утром записку доктору Ланау и попрошу его зайти завтра. Если Жинетт...

– Если у Жинетт возникнут проблемы, которые я не смогу решить, я позову тебя, обещаю. – Она обняла меня и ободряюще похлопала по спине, словно старше была она, а не я. Оказывается, моя сестра давно выросла, а я была слишком занята, чтобы это заметить.

У всех нас были характерные для рода Де-Перри сердцевидный овал лица, темные глаза и черные волосы, похожие на воды Миссисипи в безлунную ночь, однако неземная деликатность Жинетт выделяла ее и делала похожей на ангела, который послан для того, чтобы некоторое время находиться среди простых смертных.

Я нашла сына в постели, хотя он еще не спал. Он тщательно умыл лицо, однако на пальцах его ног все еще была видна засохшая грязь, как и на его простынях, которые теперь не отстирать.

– Андре, почему ты не принял ванну? – Я села рядом с ним на кровать, не зная, что делать.

Он сонно потер глаза.

– Я все равно запачкаюсь, когда встречусь с Филиппом и Уиллом утром в лагере.

– Я тебе говорила много раз, что человек таков, каков он в деле. У тебя есть дела более серьезные, чем ежедневные прогулки с приятелями. Завтра ты должен остаться дома и сделать то, что намечалось на сегодня, плюс к этому постирать свои вещи. Сюда относятся и простыни, которые ты сейчас испачкал.

Он сел в кровати и ошеломленно открыл рот.

– Сделать сам?

– Да.

– Но я должен пойти! Я обещал Филиппу и Уиллу, что...

– Ты обещал сегодня мне.

Он потупил взор.

– Ты просто не хочешь, чтобы я снова отправился к лагерю.

– Это не так. – Я отвела завиток волос с его лба, обратив внимание, что он накрыл подушку мягкой голубой накидкой, которую моя мама приготовила еще до его рождения. Ему нравилось прикасаться щекой к мягкому поношенному материалу. – Я надеюсь, ты будешь человеком слова.

– Да, но ты не понимаешь меня!.. Это очень важно.

– Мы поговорим об этом завтра. И еще ты должен знать, что в пятницу мы поедем на карнавал в город. Разве это не будет интересно?

Он пожал плечами.

– Отправиться с Филиппом и Уиллом в лагерь, который строил мой отец, – это интересно.

Я вздохнула, поцеловала его и, поправив сетку над кроватью, пожелала спокойной ночи.

– Увидимся завтра.

Он кивнул и закрыл глаза. Я вышла из комнаты, чувствуя себя разочарованной из-за того, что он не проявил никакой радости по поводу карнавала. Его интерес к армейскому лагерю был понятен, в некотором смысле я недооценивала его потребность почувствовать таким образом связь с отцом. Я надеялась на сообщение мистера Гудзона. Оно подтвердит, что мои предположения в отношении Жан-Клода соответствуют истине.

Я приняла ванну, позволив пару снять с меня напряжение, благодаря отца за то, что он прозорливо установил современные коммунальные удобства. Я то и дело возвращалась в мыслях к мистеру Тревельяну и моему отношению к нему и с трудом заставляла себя сконцентрироваться на более практических делах.

Я надела ночную рубашку, халат и шлепанцы, а выйдя из ванной комнаты, стала искать в карманах платья телеграмму. Карманы были пусты, в них я нашла только визитную карточку мистера Тревельяна. Мне стало не по себе, когда я, обшарив карманы халата, не нашла телеграммы и там.

Должно быть, я обронила ее где-то в доме. Взяв фонарь, я отправилась своим обычным маршрутом на третий этаж. Ничего не найдя в коридоре и в комнате Андре, я спустилась на два пролета по лестнице. Беглый осмотр кухни и комнаты дворецкого ничего не дал, но долетевшее из гостиной звяканье стекла заставило меня замереть в центре вестибюля. Я резко повернулась, пульс мой участился, когда я поняла, что здесь, внизу, я не одна. Впервые в жизни моя гостиная показалась мне мрачной и неприветливой. Я погасила фонарь и на цыпочках подошла к двери.

Если учесть, что мистер Тревельян обладал способностью оказываться там, где я меньше всего этого ожидаю, я не должна была удивляться тому, что увидела именно его, стоящего у окна. В руках он держал стакан, подняв его вверх и вглядываясь в его содержимое при свете луны. Спустя некоторое время он сделал глоток, хрипло чертыхнулся и выплеснул остатки в растущий в кадке цветок.

Я поморщилась, что он нашел наше спиртное таким неприятным, да и мысль о подвыпившей герани вызвала у меня досаду.

– Смею заметить, что мамаша Луиза уже поливала цветы сегодня:

Он повернулся и улыбнулся, словно довольный тем, что я застала его врасплох.

– Я разбудил вас? – Голос его прозвучал хрипло, выдавая скрытое беспокойство.

– Я ищу бумажку, которую потеряла.

Я зажгла ближайшую лампу, изгнав из комнаты темноту, но не интимность пребывания с ним наедине. Мистер Тревельян подошел к каминной полке и поставил свой стакан.

– Вероятно, телеграмму? – спросил он, стоя спиной ко мне.

– Вы нашли ее?

Он повернулся ко мне, но лицо его оставалось в тени.

– После ужина, на полу своей комнаты.

Я проглотила комок в горле, испытанное мной облегчение оказалось кратковременным.

– Должно быть, я потеряла ее, когда показывала вам вашу комнату.

– И я ее не заметил перед тем, как идти на обед, – мягко возразил он, пересекая комнату.

По выражению его глаз я поняла: он не верит мне. Он остановился в нескольких дюймах от меня, настолько близко, что я смогла ощутить тепло его тела и обжигающий огонь пронзительного взгляда. Я плотнее запахнула полы халата, и он понимающе улыбнулся. В его глазах светилось тайное желание.

– Телеграмму, месье? – Я протянула руку.

Он вытащил телеграмму из кармана сюртука, но вместо того, чтобы положить ее в мою протянутую руку, коснулся моей щеки краешком листка и опустил его к декольте халата. Пульс у меня застучал в ушах настолько громко, что он наверняка должен был его услышать. Меня вдруг бросило в жар, я задержала дыхание и схватила телеграмму.

– Советую вам быть более осторожной, – пробормотал он. – Вы способны заставить меня забыть обо всем на свете. – Тихо проговорив это, он повернулся, чтобы уйти. – Спокойной ночи, миссис Бушерон.

Кое-как я собралась с мыслями, чтобы погасить свет в гостиной, стрелой бросилась к себе в комнату и заперла за собой дверь. Я распласталась на кровати, не имея сил признаться даже себе, что хочу ответить на его желание. Я плохо знала его, он был незнакомец, но я испытывала к нему неодолимое влечение. Это – пугало меня, даже больше, чем телеграмма с предупреждением об опасности или история с убийством в городе.

На следующий день рано утром до меня донеслось недовольное бормотание сына, сопровождаемое стуком тяжелой палки о железный котел. Эти звуки долетели через окно кухни, где мы с Миньон занимались приготовлением завтрака. Я отправила Андре первым делом постирать свои простыни, и он был этим очень недоволен. День начался не слишком удачно и в других отношениях. Не оказалось писем Жан-Клода в голубом ящике, в котором я их хранила, и нигде в кабинете. Ни Андре, ни Миньон их не видели.

Жинетт вошла на кухню возмущенная. Она взялась за фартук.

– Почему вы меня не разбудили?

– Тебе нужно было отдохнуть побольше, и если судить по твоему виду, мы были правы, – ответила я. – Должно быть, чай мамаши Луизы тебе помог.

– А из того, что я слышала от пансионеров, которые беседовали сейчас в гостиной, права я: что-то неладное происходило ночью. Я спрашивала тебя, а ты разве сказала мне правду? Нет. Мужчину убили среди бела дня – и ты ни слова!

– Извини. Я не хотела тебя беспокоить. А о чем говорили пансионеры? – спросила я.

– Что надо быть осторожными, в особенности находясь в городе.

– Кто это сказал?

– Мистер Фитц. А что Андре делает во дворе?

– Занимается стиркой, – сказала я, пытаясь понять, что пансионеры имеют в виду.

– Сам? Неудивительно, что он чувствует себя таким несчастным.

– У меня такое ощущение, что это моя вина. – Миньон прошлась по кухне.

– Как это может быть, Нонни? У тебя слишком доброе сердце. – Я перестала размешивать бисквитное тесто и посмотрела на нее.

– Ну, – нахмурилась она, – может быть, я не должна была требовать от него, чтобы он принял ванну перед тем, как помочь мне. Я знаю, как ему это не нравится.

– Значит, ты предпочла бы, чтобы он оставил грязные разводы на простынях пансионеров, и это прибавило бы нам всем работы еще на целый день? Андре должен учиться. В двенадцать лет он достаточно взрослый и пора задуматься о будущем. – Я поморщилась, когда до меня долетел особенно громкий звук удара о котел. Таким образом сын демонстрировал негодование по поводу того, что выполняет «женскую работу». Должно быть, его было слышно на муниципальной дороге.

– Похоже, он расстроен не только тем, что выполняет эту работу, – сказала Жинетт.

Я рассказала ей о лагере.

– Я думаю, ему нужно узнать побольше о Жан-Клоде. Кстати, не у тебя ли письма Жан-Клода, Жинетт?

Жинетт искренне удивилась.

– Разве их нет в шкафу в кабинете?

– Там их нет, – ответила я, покачав головой. – Коробка на месте, но писем в ней нет.

– Это странно.

– Ты думаешь, что от простыней что-нибудь останется при таком обращении? – Можно было безошибочно узнать голос мистера Тревельяна, который прервал грохот снаружи.

– Кто это? – шепотом спросила Жинетт.

– Наш новый пансионер, – ответила Миньон, подходя к окну.

– Не важно, – проворчал Андре. – Поделом ей за то, что заставила меня стирать. Все мальчишки смеялись бы надо мной, если бы увидели, чем я занимаюсь. Спорю, что вам никогда не приходилось выполнять девчоночью работу.

– Он пиратский главарь, – прошептала Миньон.

– Боже, Жюльет! Ты не сказала мне, какой... какой красивый наш новый пансионер, – проговорила Жинетт, обмахивая лицо.

Не в силах сопротивляться искушению, я присоединилась к сгрудившимся у окна сестрам, пытаясь решить, действительно ли я применила слишком строгое наказание для сына. Андре переступил грань, употребив подобное выражение: «Поделом ей за то, что заставила меня стирать!» Размышляя об этом, я остановила взгляд на мистере Тревельяне. Его черные волосы, еще влажные после ванны, блестели па утреннем солнце. Одетый в облегающие черные брюки, в расстегнутой льняной рубашке и без туфель, он напомнил мне мушкетера, которого я видела на иллюстрации в приключенческом романе Александра Дюма. Я почувствовала смятение при мысли о предстоящей встрече с ним сегодня. После того как я солгала ему вчера вечером, я понимала, что должна извиниться и объяснить, почему я оказалась в его комнате.

– Я бывал в твоей шкуре несколько раз, – сказал мистер Тревельян. – Малоприятная вещь.

– Вы занимались стиркой?

– Нет, но мне случалось злиться и негодовать до такой степени, что мне было безразлично, правильно ли я поступаю, – ответил мистер Тревельян. – Твои чувства более важны, чем все остальное, так?

Андре перестал колотить по котлу.

– Я этого не сказал.

Мистер Тревельян присел, и его глаза оказались на одном уровне с глазами Андре.

– Тебе не надо было говорить этих слов, потому что твое бормотание и грохот говорят вместо них. Я понимаю твои чувства.

Я увидела, что Андре совершенно сбит с толку. Куда этот человек гнет?

– Хорошо, месье. Но ведь это...

– Неправильно? – закончил за него фразу мистер Тревельян. – Это освобождает тебя от чувства злости? Или от негодования?

Андре покачал головой.

Мистер Тревельян пожал плечами.

– У каждого человека есть скрытая от посторонних глаз сторона жизни или чувства, которые не вполне справедливы, но большинство людей боятся это признать. Важно, как ты поступаешь с этими чувствами. Это как раз и определяет, мужчина ты или мальчик.

– Что вы имеете в виду, месье?

– Мужчина делает то, что правильно, независимо от того, что он чувствует, даже если он думает, что другие будут над ним смеяться, или даже если он испытывает боль или смятение. Мальчик делает то, что он хочет и когда хочет, и ему безразлично, что он причиняет боль другим. Мне кажется, твоя мама и тети работают очень много и могут воспользоваться помощью мужчины по дому. Мой совет тебе – взвесь, достаточно ли ты силен, чтобы быть сейчас мужчиной. Если ты станешь дожидаться, когда вырастешь, чтобы это сделать, будет не только гораздо труднее, но могут произойти очень плохие вещи.

Последовало длительное молчание. Андре смотрел на свои простыни в котле, плечи его были напряжены, пока он взвешивал слова мистера Тревельяна.

– Какие плохие вещи... месье?

– Мне это стоило жизней близких людей, – ответил он и хрипловатым голосом добавил: – Не совершай таких ошибок, как я.

Он дотронулся до плеча Андре, то ли успокаивая, то ли предупреждая, и направился в сторону своей комнаты. Никто не произнес ни слова, никто не пошевельнулся. Мы все были потрясены, в особенности Андре. Он долгое время смотрел на дверь в комнату мистера Тревельяна, затем начал стирать, стараясь не шуметь.

Все, что я говорила своему сыну, не доходило до него, а этот незнакомец нашел слова, которые тронули сердце Андре. Мистер Тревельян вошел в мой дом, нарушив покой, и хотя многое в нем казалось опасным и загадочным, он разбередил и мое сердце.

Мистер Тревельян не появился ни на завтрак, ни на обед, и его отсутствие нервировало меня. Я не переставала думать о нем или о его беседе с моим сыном. Напряжение, возникшее накануне вечером, возросло. Мистер Фитц и мистер Галье продолжали дискуссию относительно пьес, но тон их рассуждений стал менее любезным. Я задалась вопросом, действительно ли они спорят о том, какую пьесу играть, или причина заключается в мисс Венгль, поскольку каждый из них явно старался привлечь ее внимание.

После обеда я решила отнести поднос с едой мистеру Тревельяну и извиниться. Я остановилась у его двери, собираясь с духом, перед тем как постучать. Поистине это выглядело смехотворно – никогда раньше я не испытывала нервной дрожи перед такой простой задачей. Я стучала в двери мужчин бесчисленное количество раз, без какой-либо мысли о возможности интимных отношений, мысли, которая преследовала меня сейчас. В отчаянии я постучала гораздо громче и настойчивей, чем намеревалась.

Мистер Тревельян открыл дверь быстро, представ в том же наряде, в каком был во дворе с Андре. Только на этот раз рубашка его была наполовину застегнута.

– Вы неоднократно пропустили еду сегодня. Я подумала, что вы, должно быть, голодны.

Он некоторое время изучающе смотрел на меня, прежде чем принять поднос.

– Спасибо.

– Пожалуйста. Вы не больны?

– Нет. Я просто... просто писал.

– Стало быть, я вам помешала, тогда я поговорю в другой раз, – сказала я, отступая назад.

– Нет. Все в порядке, мне как раз нужно сделать перерыв.

Я окинула взглядом комнату и не обнаружила ничего в доказательство того, что он до этого писал. Письменный стол был чист, на нем не было ни одного листка бумаги, и только кровать была разобрана. Я отвела от нее глаза, чтобы тут же встретиться с его вопрошающим взглядом.

– О чем вы хотели поговорить со мной?

Он поставил поднос на письменный стол, после чего скрестил на груди руки и оперся спиной о стойку кровати, наблюдая за тем, как я изучаю его комнату. Рубашка на нем распахнулась, обнажив верхнюю часть груди и темные волосы.

– О телеграмме.

Я услышала, что по лестнице поднимаются мистер Фитц и мисс Венгль, а мне не хотелось, чтобы они застали меня на пороге комнаты мистера Тревельяна. Я шагнула в комнату и закрыла за собой дверь. Мистер Тревельян вскинул брови, но не изменил позы, что это можно было рассматривать как молчаливое приглашение.

– Это непросто рассказать, но вчера вечером, как раз перед тем, как вы вышли из своей комнаты на обед, Андре сказал, что он видел мужчину в коридоре на семейном этаже, который подслушивал мой разговор с Жинетт. Я бросилась на лестницу, чтобы проверить это, встретила поднимавшуюся по лестнице Миньон. И тут вы вышли из своей комнаты. После того как вы с Миньон ушли в столовую, я заглянула в комнаты всех пансионеров, чтобы проверить, нет ли там кого-нибудь. Я никого не нашла. Но когда открыла вашу дверь, я увидела ваш помятый костюм. И хотя мне не следовало этого делать, я вошла, чтобы поправить его, а затем, сообразив, что вторгаюсь в чужую комнату, поспешила уйти. Должно быть, именно тогда я потеряла телеграмму.

Мистер Тревельян подошел ко мне, буквально гипнотизируя взглядом.

– Ваш сын сказал, что видел меня?

Я попыталась отступить назад и натолкнулась на дверь, ладони мои взмокли, пульс затеял бешеную пляску. Он остановился, подняв руки вверх.

– Я ни в коем случае не хочу вас пугать, но совершенно определенно могу заявить, что ваш сын не мог видеть меня. Я находился в своей комнате.

– В коридоре было довольно темно. Он не мог точно определить, но он считает, что у этого мужчины темные волосы и что на нем был серый пиджак.

Мистер Тревельян сжал кулаки и шагнул ближе.

– Вы мне не верите?

– У меня нет ответа. У вас не было времени для того, чтобы вернуться в свою комнату, переодеться и после этого встретиться со мной и Миньон на лестничной площадке. Так что я не думаю, что это непременно вы, но никого другого внизу не было.

– И никого не было в сером костюме. Не могли появиться кто-то чужой в вашем доме?

Меня охватил страх при этой мысли.

– Возможно.

– Миссис Бушерон, советую вам взять за правило запирать двери.

– Мы делаем это на ночь.

Он взял мою руку в свою, прикосновение его было трепетным и нежным, но уверенным и очень чувственным.

– Не только на ночь. Запирайте также и днем. Я прочитал, что вам угрожает опасность. Что это означает? От кого она исходит?

– Пока что не знаю подробностей, – сказала я, вынимая пальцы из его ладони. – Но в ней говорится, что я не должна доверять никому.

Я открыла дверь, собираясь уйти, но он преградил мне путь. Я довольно долго стояла, глядя ему в глаза, сердце у меня колотилось, словно я только что совершила пробежку.

– Вы можете мне доверять, – сказал он грудным низким голосом, который действовал так же гипнотически, как и его взгляд.

– Вы незнакомец, – прошептала я.

– Разве? С того момента, как мы встретились, это слово не может быть использовано, миссис Бушерон. Я уверен, что вы испытываете ко мне такое же влечение, как и я.

Он наклонился ближе, и я затаила дыхание. Слегка улыбнувшись, Тревельян неожиданно отступил.

– Спасибо за обед и за ваше извинение. Я высоко оценил и то, и другое.

– Пожалуйста, – пробормотала я и вышла из комнаты. Мне показалось, что все основы моей жизни поколеблены. Мистер Тревельян был прав. Я не видела в нем незнакомца. А мне следовало бы, я должна быть предусмотрительной и осторожной.