Текст книги "Великолепные руины"

11. Ди из Трои

Апрель 1962

Рим, Порто-Верньона, Италия

Водителя хуже Ричарда Бёртона Паскаль еще не встречал. На дорогу Дик смотрел одним глазом, руль держал двумя пальцами, а правой рукой стряхивал сигаретный пепел в окно, хотя сигаретой этой он даже и не затянулся ни разу Паскаль смотрел на Бёртона и думал, не забрать ли у него окурок, пока тот не обжегся. «Альфа-ромео» визжала и скрипела на поворотах. Они уже выбрались из центра Рима. Вслед машине кричали и грозили кулаками пешеходы, едва успевавшие увернуться из-под колес. Ричард рассеянно огрызался и бормотал извинения.

Паскаль не узнал его, пока та женщина, что подошла к нему на Испанской лестнице, их не представила:

– Познакомьтесь, Паскаль Турси, а это Ричард Бёртон.

Он все еще сжимал конверт Майкла Дина, когда она провела его вниз по ступеням и через пару переулков. Они зашли в ресторан, вышли через заднюю дверь. На пустой узкой улочке, прислонившись к голубому «альфа-ромео», стоял человек в темных очках, слаксах, толстом свитере и красном шарфе. Ричард Бёртон снял очки и криво улыбнулся. Они с Паскалем были примерно одного роста. У Ричарда были пушистые бакенбарды, взъерошенные каштановые волосы, ямочка на подбородке, оспины на щеках, широко расставленные синие глаза, а самое главное – огромная голова! Черты лица удивительно резкие, казалось, будто скульптор по отдельности вылепил каждую деталь, а потом собрал все вместе. Паскаль никогда не видел фильмов с его участием, и имя его впервые услышал от клуш в поезде. Но с первого взгляда на Ричарда было понятно: это великий актер.

По просьбе переводчицы Паскаль снова рассказал, запинаясь, всю историю на ломаном английском. Как Ди Морей приехала в его деревню, как она ждала какого-то человека, а он все не ехал, как пришел врач, как Паскаль поехал в Рим, как его по ошибке отправили сниматься в массовке, как он ждал Майкла Дина, а потом говорил с ним, как ударил его, а тот признался, что Ди не больна, а беременна, как Дин решил откупиться вот этим конвертом с деньгами.

– Господи! – сказал Бёртон. – Этот Дин просто бессердечный торгаш. Похоже, они всерьез решили закончить картину, раз посылают эту мразь разбираться с бюджетом, сплетнями и дисциплиной. Разобрался, ничего не скажешь! Бедная девочка! Послушайте, Пат, – он взял Паскаля за руку, – отвезите меня к ней, а, старина? Давайте хоть немного благородства проявим, смотрите, каких тут дел наворотили без нас.

– А! – Паскаль наконец понял, что вот этот человек и есть его соперник, а вовсе не жалкий Майкл Дин. Понял и расстроился. – Тогда… ваш ребенок?

Ричард Бёртон даже глазом не моргнул.

– Похоже, что да, так оно и есть.

Через двадцать минут они уже неслись в «альфа-ромео» Бёртона по предместьям Рима к автостраде и Ди.

– Как же здорово снова сесть за руль! – Ричарду приходилось перекрикивать шум ветра, разметавшего его каштановые волосы. В темных очках отражалось предзакатное солнце. – Я тебе ужас до чего завидую, Пат! Как ты ему вмазал, молодец! Вот ведь гаденыш какой! Только я, пожалуй, повыше прицелюсь, когда придет мой черед.

Окурок обжег ему пальцы, он дернулся, словно его пчела ужалила, и выбросил сигарету в окно.

– Я ничего не знал про их идиотский план. И что у нее ребенок будет, тоже не знал. Я, конечно, не в восторге, но что поделаешь? Ты же знаешь, на съемках всякое бывает. – Ричард пожал плечами и посмотрел в зеркало заднего вида. – Но Ди мне нравится. Она… – Бёртон все никак не мог подыскать слово. – В общем, я по ней скучал. – Он поднес пальцы ко рту и ужасно удивился, что в них нет сигареты. – Мы и раньше были знакомы, а когда муж Лиз приехал в Рим, нас с Ди закрутило. Потом «Фокс» согласились, чтобы я поучаствовал в каких-то дурацких съемках, «Самый длинный день». Наверное, хотели от меня избавиться на время. Я был во Франции и вдруг узнал, что Ди больна. Я позвонил ей, она сказала, что была у доктора Крейна… что у нее рак. Она должна была поехать на лечение в Швейцарию, но мы договорились сначала встретиться на море. Я сказал, как закончу сниматься, сразу приеду к ней в Портовенере. И велел этому гнойному прыщу Дину доставить ее туда. Этот гад врет как дышит. Он мне сказал, Ди стало хуже и она уехала в Берн. Мол, она позвонит, когда вернется. Что я мог поделать?

– Портовенере? – переспросил Паскаль. Значит, она все-таки приехала к нему по ошибке. Или Майкл Дин ее просто обманул.

– А все этот фильм, чтоб ему пусто было! – Ричард покачал головой. – Ничего с ним не выходит, полная задница. Куда ни пойдешь, всюду тебе вспышки в морду. Даже священники в рясах и те с фотоаппаратами. И из Штатов вон всяких уродов малолетних присылают, чтобы съемки не останавливались, чтобы девок с площадки убрать, чтобы мы не надирались каждый день… Газеты прямо криком заходятся, стоит нам выпить по коктейлю. Давно надо было мне отказаться и уехать. Сумасшедший дом! Знаешь, из-за кого все полетело к черту? Из-за нее.

– Из-за Ди Морей?

– Что?! – Ричард сердито посмотрел на Паскаля, как будто тот его совсем не слушал. – Нет, не из-за Ди, конечно. Из-за Лиз. От нее вреда столько же, сколько от смерча в квартире. А мне оно надо? Нет. Я спокойно играл в «Камелоте» и отлично себя чувствовал! От этой Джули Эндрюс, конечно, даже кивка не дождешься, но женщин там и без того полно, я вниманием не обижен. Кино мне на хрен не сдалось! Я хотел вернуться на подмостки, ну, там, призвание, искусство и прочая лабуда. А потом звонит мне мой агент и говорит, что «Фокс» заплатит неустойку «Камелоту» и еще мне гонорар в четырехкратном размере, если только я соглашусь попрыгать в белой хламиде вокруг Лиз Тейлор. В четырехкратном размере! И то я не сразу бросился вещи собирать. Сказал, что подумаю. Покажите мне смертного, который будет думать, когда ему такое предлагают! А я вот пошел думать. Знаешь о чем?

Паскаль пожал плечами. Понять этого человека было невозможно, все равно что пытаться устоять на ногах во время шторма.

– Я думал о Ларри. Оливье. Вспоминал, как он меня поучал. Знаешь, нудно так, как древний дед. – Ричард выпятил нижнюю губу и гнусаво произнес: – «Дик, когда-нибудь тебе придется выбирать, кем стать, знаменитостью или Акте-е-ром». – Он засмеялся. – Старый пердун! Я сыграл в «Камелоте» последний раз и вечером поднял стакан за здоровье Ларри. И за театр. Сказал, что возьму деньгами, большое вам спасибо за предложение. Думал, и недели не пройдет, как я поставлю эту чернявую выскочку Лиз Тейлор на колени. Ну или посажу на колени. Себе. – Ричард снова рассмеялся. – Да, Оливье… Бог ты мой, да кому какая разница, на сцене играет сын валлийского рудокопа или в кино? Как говорил Китс, имена наши все равно написаны водой, так чего беспокоиться? Старые козлы вроде Оливье или Гилгуда могут свой актерский кодекс друг дружке в жопу засунуть. А я говорю, отвалите и не портите людям праздник, так? – Ричард Бёртон оглянулся на Паскаля: – Короче, я уехал в Рим и познакомился с Лиз. Знаешь, Пат, я таких женщин прежде не встречал. У меня их много было, но эта… Господи боже! Знаешь, что я ляпнул при знакомстве? «Вам когда-нибудь говорили, что вы неплохо выглядите?»

Ричард улыбнулся.

– Она на тебя посмотрит, и мир перестает вращаться. Я знал, что она замужем, и главное, что она мужиков как перчатки меняет. Но я-то тоже не железный. Дураку понятно, что каждый дебил захочет стать великим актером, а не знаменитостью, если только ставки будут равны. Но они же не равны, правда? Потому что на весах еще чертова куча денег, и сиськи, и обалденная талия в придачу. И глаза, господи, какие глаза! И тут, старик, весы начинают склоняться в сторону кино, а потом просто переворачиваются. Нет, точно, имена наши написаны водой. Или коньяком. Если повезет, конечно.

Он повернулся к юноше и подмигнул. Паскаль уперся рукой в щиток.

– Кстати, о коньяке! Ты как, старичок? – Ричард глубоко вздохнул и продолжил: – Ну понятно, газетные ищейки мигом все разнюхали, и ее муж заявился в город. Дня четыре я злился, а потом решил вернуться к Ди, пусть хоть она меня утешит. Вообще-то, и двух недель не проходило, чтоб я к ней в дверь не постучал. Она – чистая душа… и умненькая. – Он покачал головой. – Ужасно, когда у хорошенькой женщины есть мозги. Когда она все понимает. Вот она бы точно с Ларри согласилась, я уверен. Сказала бы, что я только зря трачу свой талант на этот фильм. Она за меня очень переживала. Я понимаю, нечего было с ней связываться, такая хорошая девчушка не для меня, но… Себя не переделаешь, верно? Природа возьмет свое. – Ричард похлопал себя по карманам. – У тебя сигареты не найдется?

Паскаль вынул из пачки сигарету, прикурил. Ричард глубоко затянулся, выпустил через ноздри дым.

– Этот Крейн, тот, к которому Ди ходила, он только и годится, чтобы Лиз таблетками пичкать. Он же рассыпается на ходу! Они с Дином нарочно всю эту хрень про рак придумали, чтобы увезти Ди из города. Это кем же надо быть, чтобы девушке, которую тошнит по утрам, сказать, что у нее рак и она скоро умрет?! Ублюдки! Такие ни перед чем не остановятся.

Внезапно Ричард ударил по тормозам, машина подпрыгнула, как испуганный зверь, взвизгнули шины, и «альфа-ромео» вынесло с дороги на пятачок перед магазином.

– Ну что, старичок, выпить хочешь? Я хочу!

– Я есть хочу, я сегодня не завтракал даже.

– Ага. А денег у тебя случайно нет? А то я так распереживался, когда мы уезжали, что забыл прихватить кошелек.

Паскаль открыл конверт и протянул актеру тысячу лир. Тот рысью помчался в магазин. Вернулся он через минуту с двумя открытыми бутылками красного вина.

– Что за дыра, тут даже коньяк не продают, – сказал он, протягивая Паскалю вино и усаживаясь обратно за руль. Бутылку Ричард пристроил между ног. – Нам что теперь, виноградной мочой имена выписывать? Ну ладно, деваться-то все равно некуда. – Ричард отхлебнул из бутылки и тут заметил, что Паскаль его разглядывает. – Мой отец двенадцать пинт пива в день выпивал. У валлийцев дурная наследственность, так что я себя сдерживаю: пью, только когда работаю. – Он подмигнул. – Поэтому я всегда работаю.

Через четыре часа человек, сделавший Ди ребенка, допил обе бутылки и остановился, чтобы купить третью. Паскаль только диву давался, сколько в Ричарда влезало вина. Они припарковали «альфа-ромео» в порту Ла-Специя, и юноша уговорил рыбаков в таверне отвезти их в Порто-Верньону за две тысячи лир.

– Я, между прочим, сам из маленькой деревушки, – сказал Ричард, устраиваясь на скамейке старой моторки.

Было холодно и темно, дул сильный ветер. Паскаль поднял воротник. Капитан встал у руля и вывел лодку из бухты, окатив их брызгами с головы до ног. На свежем воздухе Паскалю еще сильнее захотелось есть.

Капитан не оглядывался на пассажиров. Так и стоял на носу, как изваяние, с покрасневшими от холода ушами.

– Наше пятнышко на карте называется Понтрхидифен. Это долина между двумя большими зелеными горами, а посреди деревни течет речушка, чистая, как водка. Это в Уэльсе. У нас там угольные шахты. Знаешь, как речка называется?

Паскаль ни слова не понимал из речи Ричарда.

– А ты подумай. Все очень логично.

Паскаль пожал плечами.

– Эйвон. Как в Стратфорде-на-Эйвоне. Про Шекспира слыхал? Смешно, правда?

Паскаль согласился, что смешно.

– Так, кто тут про водку говорил? Ага, я же и говорил. – Он грустно вздохнул и крикнул в спину капитану: – Эй, капитан! Кто же выходит в море всухую? Так нельзя! (Рыбак не оборачивался.) Этак и до бунта недалеко, что скажешь, Пат? – Ричард устроился на скамейке полулежа, поднял воротник, чтоб не дуло, и продолжил рассказ: – Нас, маленьких Дженкинсов, было тринадцать, и все как один настоящие спиногрызы. Я двенадцатый. Когда тринадцатый родился, мне было два года. Он мамашу и прикончил. Сил в ней больше не осталось, все детишки досуха высосали. Мне последнему хоть что-то досталось. А потом нас воспитывала сестра, Сесилия. От старого козла Дженкинса помощи особой ждать не приходилось. Ему было пятьдесят, когда я родился, и он был пьян в зюзю с первыми лучами солнца. Я его почти и не знал. Из наследства одна фамилия. А псевдоним – это от учителя в актерской школе, хотя я всем говорю, будто в честь Майкла Бёртона назвался. «Анатомия меланхолии», слышал, нет? Нет? Ну извини. Нет, это все я сам придумал. Бёртон. Дики Дженкинс был сопливым сусликом, а вот Ричард Бёртон… он… орел!

Паскаль сонно кивнул. Бормотание Ричарда, стук мотора и качка его совсем усыпили.

– Все мальчишки Дженкинсы пошли работать в ту же шахту. Только я один выбрался. Меня спас Гитлер. Подвернулся шанс поступить в летчики. Повезло. Я думал, я слепой как крот и меня не возьмут. Нет, взяли. Вот скажи мне, что надо говорить парнишке из такой деревни, если встретишь его в Оксфорде?

Паскаль пожал плечами. Он ужасно устал от этой болтовни.

– Надо говорить: а ну вали в свою шахту обратно!

Видя, что юноша не смеется, Ричард склонился к нему, пытаясь объяснить:

– Ты пойми, просто я… не то чтоб я из шкуры выпрыгивал… но я знаю, каково это, тут родиться. Я же не всегда был… ну, вот таким. Нет, я, конечно, многое уже позабыл. Стал мягче, расслабился. Но ощущение помню.

В жизни Паскаль не встречал такого болтуна. Когда юноша чего-то не понимал по-английски, он старался сменить тему. И сейчас решил применить ту же тактику, хотя бы для того, чтобы снова услышать собственный голос:

– Ричард Бёртон, а вы в теннис играете?

– Больше в регби. Жесткие виды спорта мне больше по душе. Я бы после Оксфорда пошел играть нападающим за университетскую команду, но всех артистичных юношей губит легкость, с которой им покоряются женщины. – Он задумался. – Мой брат, Ифор, был отличным регбистом. И я бы не хуже смог, если бы постарался. Или надо было в хоккей податься, там у всех подружки с большими титьками. Но мне показалось, что актерам больше дают. – Ричард снова окликнул рыбака: – Эй, кеп, точно ни капельки нету? И коньяку не найдется? – Рыбак даже не обернулся, и Ричард снова прилег на скамью. – Чтоб ты потоп вместе с корытом, старый пидор.

Наконец они обогнули мыс, ветер стих. Лодка сбавила ход и ткнулась в дальний конец причала, в склизкие от воды доски. Ричард Бёртон прищурился, разглядывая дюжину коричневых домиков на берегу. Свет горел только в паре хижин.

– А что, остальные дома за холмом?

Паскаль смотрел на темные окна Ди Морей на третьем этаже его гостиницы.

– Нет. Это Порто-Верньона. Все.

Ричард покачал головой:

– Ну конечно. Прости! Боже мой, да это ж просто щель между скал! Телефонов тоже нет?

– Нет, – смущенно ответил Паскаль. – Может, следующий год придут.

– Этот Дин – прямо злой гений, – сказал Ричард почти восхищенно. – Вернусь, буду пороть этого гаденыша, пока у него из сосков кровь не пойдет. Змееныш!

Ричард сошел на пирс, а Паскаль задержался, чтобы заплатить рыбаку. Тот взял деньги и молча отбыл в обратном направлении. Юноша зашагал к берегу.

Наверху, на площади, вовсю гуляли рыбаки, как будто ждали чего-то. Они жужжали и носились по траттории, как растревоженные пчелы. Томассо-коммуниста вытолкнули вперед, и он начал спускаться по ступеням навстречу Паскалю и Ричарду. Юноша знал, что Ди не больна, просто беременна, но все равно испугался.

– Сегодня днем приезжали Гвальфредо и Пелле, – сказал Томассо, когда они встретились на ступенях. – Паскаль, они забрали твою американку! Я пытался их остановить. И тетя Валерия тоже. Она им сказала, девчонка помрет, если отсюда уедет. Американка тоже уезжать не хотела, но эта свинья, Гвальфредо, сказал ей, что она должна в Портовенере вернуться, что ее сюда по ошибке привезли. Что ее там ждет мужчина. И она уехала с ними.

Говорили они на итальянском, поэтому Ричард не понял, что случилось. Он опустил воротник, одернул рубашку и начал оглядываться. Потом улыбнулся Томассо и сказал:

– Старик, ты, часом, не бармен? Я бы выпил чего-нибудь. А то мне еще бедной девочке предстоит сказать, что ее обманули. А это непросто.

Паскаль перевел ему слова Томассо:

– Приехал человек другой отель и увез Ди Морей.

– Куда увез?

Паскаль махнул рукой:

– Портовенере. Сказал, она должна быть там, а мой отель не для американцев.

– Пират какой! Ну, мы ему еще покажем!

Они поднялись в тратторию, и, пока Ричард распивал с рыбаками остатки граппы, Паскаль составлял план действий. Его уговаривали подождать до утра, но Паскаль и Ричард сошлись во мнении, что Ди Морей должна немедленно все узнать. Она не умирает от рака. В Портовенере решили ехать этим же вечером. Все страшно разволновались. Томассо-Хрыч обещал перерезать Гвальфредо глотку, Ричард спрашивал, до каких часов открыты бары в Портовенере, Люго, герой войны, побежал домой за карабином, Томассо-коммунист торжественно отсалютовал и вызвался доставить экспедицию к месту сражения. И тут Паскаль понял, что он единственный трезвый человек в этой компании.

Он зашел в гостиницу, чтобы рассказать матери и тете о своих планах и прихватить для Ричарда бутылку вина. Валерия сидела у окна и описывала сестре все, что видела. Паскаль сунул голову в дверь.

– Я пыталась его остановить, – сказала мрачная Валерия и протянула ему записку.

– Я знаю, – сказал юноша.

В записке говорилось:

«Паскаль, сегодня приехали какие-то люди и сказали, что мой друг ожидает меня в Портовенере, что я попала сюда по ошибке. Я обязательно прослежу, чтобы Вам заплатили.

Спасибо за все,

Ваша Ди».

Паскаль вздохнул. «Ваша».

– Ты там поосторожней, – предупредила его мать. – Гвальфредо – человек опасный.

Юноша спрятал записку в карман.

– Все будет хорошо, мама.

– Конечно, будет, Паско. Ты хороший человек.

Паскаль удивился. Антония редко так открыто проявляла свои чувства, особенно когда на нее находили приступы депрессии и она не вставала с постели. Может, ей уже получше? Он подошел и поцеловал мать. От нее пахло чем-то кислым, как и всегда, когда она долго не поднималась с кровати. Она изо всех сил сжала его руку дрожащей худой лапкой.

Паскаль испугался.

– Мама, я скоро вернусь!

Он оглянулся на Валерию, но та угрюмо смотрела в пол. Антония не выпускала его руку.

– Мама, не переживай ты так!

– Я говорила Валерии, такая высокая красивая американка никогда здесь не останется. Я ведь ей говорила!

– Мама, о чем ты?

Она откинулась на подушку и медленно разжала пальцы.

– Поезжай за этой американкой и женись на ней. Я тебя благословляю.

Он засмеялся и снова поцеловал ее.

– Я ее найду, но люблю я только тебя, мама! Других женщин для меня не существует.

Паскаль вышел на веранду. Ричард и рыбаки по-прежнему пили. Смущенный Люго сказал, что карабин дать не сможет, потому что жена подперла им ростки помидоров в огороде.

Они пошли к морю. Ричард ткнул Паскаля локтем в бок и показал на вывеску отеля:

– Твоя идея?

Паскаль кивнул:

– Отец.

– Потрясающее название. – Он отхлебнул портвейна. – Прямо кино какое-то! Такие приключения. Чудеса!

Рыбаки помогли Томассо-коммунисту выгрузить сети, рыболовную снасть и сердитую кошку на берег и стащили моторку в воду. Паскаль и Ричард уселись на скамейке. Рыбаки смотрели им вслед с узкой полоски песка, которую Паскаль называл пляжем. Томассо дернул шнур и случайно выбил бутылку из рук Ричарда. К счастью, она упала Паскалю на колени и портвейн почти не пролился. Юноша вернул бутылку основательно набравшемуся валлийцу. Мотор никак не заводился. Они тихонько качались на волнах, отплывая все дальше от пристани. Ричард постоянно икал и извинялся.

– Что-то тут воздух какой-то спертый, – говорил он.

– Сволочь! – заорал Томассо-коммунист. – Давай, заводись! – Он дергал и дергал за шнур, но двигатель молчал.

Рыбаки с берега кричали, что нет искры или бензин кончился, потом те, кто считал, что нет искры, стали кричать про бензин, а те, что кричали про бензин, наоборот, советовали проверить зажигание.

Тут на Ричарда накатило. Он встал и звучным глубоким голосом произнес, обращаясь к рыбакам на берегу:

– Оставьте страхи, эллины! Клянусь вам… сегодня же в Портовенере прольются слезы. Слезы… по их усопшим сыновьям. По тем… с кем мы на битву нынче выступаем… во славу девы, юной Ди Морей… Прекрасной девы, чья краса… нам будоражит кровь. Вот слово вам мое: мы, эллины, вернемся… с победою иль вовсе не вернемся!

Рыбаки поняли только, что это героическая поэма. Все дружно захлопали, даже Люго, который в этот момент мочился на камень. Ричард взмахнул бутылкой, словно окропляя святой водой нахохлившегося от холода Паскаля и сражающегося с мотором Томассо-коммуниста.

– О гнусные сыны Портовенере! Дрожите! Походом выступают сей же миг… бесстрашные воители, и скоро… несчастье постучится в вашу дверь! – Он положил руку на голову Паскалю. – В общем, с нами Ахилл и вон тот ароматный парень, не помню, как его зовут… Герои, все как на подбор! – Томассо дернул еще раз, мотор завелся, и Ричард чуть не вывалился за борт. Паскаль еле-еле успел его поймать. Ричард похлопал его по руке и закончил: – Остры умом, суровы сердцем.

Лодка тронулась с места, и спасательная экспедиция наконец началась.

Рыбаки на берегу расходились по домам. Ричард вздохнул и тоскливо поглядел на Порто-Верньону, постепенно скрывающуюся за мысом. Ему вдруг показалось, что деревушки этой и не было никогда.

– Слушай, старичок, знаешь, я беру свои слова назад. Насчет того, что я из такой же дыры. – Он махнул бутылкой портвейна. – Нет, тут здорово, конечно, но я даже в войну такого захолустья не видал.

Причалив в Портовенере, они тут же двинулись к новой гостинице Гвальфредо. Портье запросил бешеную цену, они поторговались, заплатили из тех денег, что дал им Майкл Дин, и нахал выдал им бутылку коньяку для Ричарда и сообщил номер комнаты Ди Морей. Актер немного поспал в лодке. Как уж ему это удалось, Паскаль не представлял. Ричард прополоскал рот коньяком, пригладил волосы и сказал:

– Ну все. Я готов.

Они поднялись по лестнице, прошли по длинному коридору и остановились перед дверью с номером шесть. Паскаль разглядывал обстановку. Ему было ужасно стыдно, что Ди Морей пришлось прозябать в его обшарпанном pensione. Тут даже пахло как-то по-особенному, по-американски. Не то что в его гостинице: там воняло падшими женщинами и гниющими водорослями.

Ричард галсами шел впереди Паскаля, загребая ковер ногами и ежесекундно выправляя крен. Он подмигнул Паскалю и тихонько поскребся в дверь. Никто не ответил, и Ричард постучал громче.

– Кто там? – спросила Ди.

– Любовь моя, это Ричард. Я пришел тебя спасти.

Через секунду дверь распахнулась. На пороге стояла Ди в халате. Она бросилась в объятия к Ричарду, и Паскалю пришлось отвернуться, чтобы не выдать своихчувств. Он страшно завидовал актеру. И он еще смел надеяться на взаимность такой девушки. Куда уж ему! Паскаль сам себе напоминал ослика, который восхищенно наблюдает, как резвятся в поле породистые скакуны.

Через несколько секунд Ди отстранилась.

– Где ты был?! – спросила она укоризненно и нежно.

– Я искал тебя, – ответил актер. – Тут у нас целая одиссея была. Слушай, я вот что хотел тебе сказать, тебя ужасно обманули!

– О чем ты?

– Давай зайдем и присядем. Я тебе все объясню. – Ричард прошел в комнату и закрыл за собой дверь.

Паскаль остался в коридоре один. Он смотрел на дверь, слушал приглушенные голоса в номере и не знал, что теперь делать – остаться здесь, постучать в дверь и напомнить о себе или сесть обратно к Томассо в лодку и уплыть домой. Юноша зевнул и прислонился к стене. Он не спал часов двадцать. Бёртон, наверное, ей уже рассказал, что она не больна, что она беременна, но в комнате почему-то было очень тихо. Он ожидал криков, ожидал, что она рассердится или, наоборот, обрадуется и удивится, что у нее будет ребенок. «Ребенок!» – должна была закричать Ди. Или просто спросить: «Ребенок?» Нет, слышны были только приглушенные голоса.

Прошло пять минут. Паскаль уже совсем собрался уходить, но тут дверь распахнулась и появилась Ди. Одна. Она плакала. Ни слова не говоря, девушка пошла по коридору, ступая по ковру босыми ногами. Паскаль отлепился от стенки. Ди крепко обняла его за шею, прижалась к его груди, и он обнял ее в ответ. Животик у нее уже немного выступал под тонким халатом. Она пахла розами и мылом, и Паскаль вдруг с ужасом подумал, как же он-то пахнет после дороги, после поезда, автобуса, машины и моторок? И в этот момент он осознал, каким удивительным был сегодняшний день. Он начался в Риме, где Паскаля чуть было не приняли на роль раба в «Клеопатре», а закончился здесь, в пустом коридоре. Ди затряслась, точно старый мотор в лодке Томассо. Паскаль сжимал ее в объятиях целую минуту. Минуту он старался ни о чем не думать, просто наслаждаться, чувствовать ее тело под мягким халатом.

Наконец она отстранилась и вытерла слезы.

– Я не знаю, что сказать.

– Ничего, – пожал плечами Паскаль.

– Но мне хочется что-то вам сказать, Паскаль! Мне это необходимо! – Ди рассмеялась. – «Спасибо» как-то… недостаточно.

Паскаль опустил голову. Оказалось, иногда дышать – просто вдыхать и выдыхать – это тяжелая работа. Ему было очень больно.

– Нет. Достаточно.

Он вынул из кармана конверт с деньгами, изрядно похудевший с того момента, как Майкл Дин протянул его юноше на Испанской лестнице.

– Майкл Дин просил дать вам.

Ди открыла конверт и вздрогнула. Столько денег! Паскаль не сказал, что часть предназначалась ему. Тогда бы вышло, будто он соучастник.

– И еще это. – Паскаль протянул ей фотографии, на верхней была Ди и темноволосая женщина, на заднем плане декорации «Клеопатры». Девушка закрыла рот рукой. – Майкл Дин просил меня говорить вам…

– Я не хочу знать, что сказал этот ублюдок! Не надо, пожалуйста! – Она не отрывала взгляда от снимков.

Паскаль кивнул.

Ди показала на темноволосую женщину:

– Знаете, она кажется такой милой. Даже смешно. – Ди вздохнула и посмотрела на другие фотографии. На одном снимке Паскаль вдруг узнал Ричарда Бёртона.

Ди оглянулась на открытую дверь номера и снова вытерла слезы.

– Мы, наверное, сегодня здесь останемся. Ричард ужасно устал. Ему завтра нужно вернуться во Францию, там у него еще съемок на один день. А потом мы вместе поедем в Швейцарию и пойдем к этому врачу… ну, чтобы он обо всем позаботился…

– Да, – ответил Паскаль. В воздухе между ними повисли слова «обо всем позаботился». – Я рад, вы не больны.

– Спасибо, Паскаль. Я тоже рада. – В ее глазах снова заблестели слезы. – Когда-нибудь я вернусь и навещу вас, хорошо?

– Да. – Он знал, что больше ее никогда не увидит.

– Мы можем сходить в горы, к бункеру, снова посмотреть на картины.

Паскаль просто улыбнулся и сосредоточился, подыскивая правильные слова.

– Первая ночь… вы сказали… мы не знаем, когда начнется наша история, да?

Ди кивнула.

– Мой друг, Алвис Бендер, тот, кто писал книгу, вы ее читали… он сказал один раз то же самое. Он сказал, наша жизнь, это история. Но истории идут в разные стороны. – Паскаль отвел руку влево. – Вы. – Он отвел вторую руку вправо. – Я. – Выходило не очень, но Ди кивнула, как будто все поняла. – Иногда мы вместе… как в поезде или в машине… едем в одну сторону. Одна история. – Он сжал руки. – И я думаю, это… приятно, да?

– Ну конечно! – Ди тоже сжала руки, чтобы показать, что поняла его. – Паскаль, спасибо вам!

Они обнялись и на мгновение замерли, потом Ди отступила на шаг. Паскаль двинулся по коридору к лестнице. Он собрал в кулак всю свою волю и гордость, чтобы уйти достойно, как центурион, которым он чуть было не стал сегодня утром.

– Паскаль, – сейчас же окликнула его Ди.

Он обернулся. Она подбежала к нему и поцеловала, на этот раз в губы, но совсем не так, как она целовала его на ступенях гостиницы в первую ночь. Тот поцелуй был началом истории, а этот – завершением. Финальной сценой первого действия пьесы, после нее второстепенному герою полагается уйти со сцены.

Ди вытерла слезы и протянула ему фотографию. Ту, где она смеялась вместе с красивой брюнеткой.

– Это вам на память.

– Нет. Это ваше.

– Я не хочу ее оставлять. У меня две другие есть.

– Когда-нибудь… хотите.

– Знаете что? Однажды, когда я постарею и захочу доказать внукам, что была киноактрисой, я приеду и заберу ее у вас. Хорошо?

Она сжала его руку, повернулась и скрылась в номере, тихонько прикрыв за собой дверь, словно ребенок, тайком от родителей проскальзывающий к себе поздно ночью.

Паскаль стоял и смотрел на дверь. Ему так хотелось, чтобы к нему в отель приехали американцы. И вот явилась Ди. Точно воплощение мечты. Дверь в сказочный мир приоткрылась. А теперь все вернулось на круги своя. Лучше бы он за эту дверь никогда не заглядывал.

Паскаль прошел по коридору, спустился по лестнице мимо ночного портье и вышел на улицу. Томассо курил, прислонившись к стене. Паскаль показал ему фотографию.

Томассо взглянул на нее, пожал плечами и фыркнул. Они медленно пошли обратно к морю.