Текст книги "The Mitford murders. Загадочные убийства"

Глава 18

До возвращения в Лондон Гай решил еще заглянуть в больницу Восточного Сассекса, находившуюся совсем недалеко от побережья – именно туда привезли раненую мисс Шор, и там она через несколько дней скончалась. Хирурга и врача, лечивших ее в больнице, лишь формально допросили на дознании, и молодой человек подумал, что ему, возможно, удастся выяснить у них дополнительные подробности.

Однако, придя на Уайт Рок-роуд, где находилась эта большая и явно нуждавшаяся в ремонте викторианская больница, Салливан узнал, что у больничного хирурга сегодня выходной, а лечащий врач делал обход пациентов. К счастью, он сообразил переодеться в полицейскую форму, и встретившаяся ему медсестра проявила горячее желание помочь в расследовании. Она отправила привратника домой к доктору Берте Битти, и тот вернулся с сообщением о том, что она готова встретиться с Гаем в кафе на другой стороне этой улицы.

Встречу Битти назначила на четыре часа дня, и всякий раз, когда посетители открывали дверь, в кафе залетал влажный морской ветер, поэтому внушительное появление этой докторши Гай заметил сразу. Красивая женщина, такого профессионального вида, что казалось, будто под шубой скрывается врачебный белый халат. Увидев на столике молодого человека полицейский шлем, Берта прямиком направилась к нему.

– Мистер Салливан? – уточнила она, подойдя к столику.

Гай неловко встал, когда она опустилась на один из стульев, показавшихся вдруг на редкость хрупкими.

– Да. Благодарю вас, миссис Битти, что согласились встретиться со мной.

– Доктор Битти, – поправила его женщина.

– О да, безусловно, – с запинкой произнес Гай.

Заказав себе чай с булочкой, хирург повернулась к нему.

– Чем я могу помочь вам? Вы же знаете, что я говорила на дознании.

Салливан пояснил, что порой мелкие, казавшиеся незначительными подробности могут оказаться весьма важными для расследования. Он намеревался разобраться в этом преступлении, и поэтому ему хотелось бы уточнить у нее кое-какие детали. Доктор кивнула, видимо, предложив ему продолжать. Более всего, стал объяснять дальше полицейский, не имея орудия убийства и свидетелей, он старался найти мотив преступления. Несмотря на то что украдены какие-то деньги и драгоценности, эти ценности не стоят столь жестокого нападения, целью которого, по всей видимости, было именно убийство. Не могла бы доктор Битти, спросил Гай, описать еще раз подробно состояние мисс Шор на момент доставки в больницу? Ведь именно она первой осматривала пострадавшую.

– Ее доставили в полубессознательном состоянии, – раскатисто и гулко ответила врач. – Я пыталась поговорить с ней, но она не отвечала.

– Ее состояние быстро ухудшалось?

– Очень. Уже к вечеру она впала в кому. Ее доставили к нам до шести вечера, однако улучшения состояния так и не последовало.

– А как она выглядела, когда вы впервые увидели ее?

– Если говорить о странностях ее облика, то я заметила порванную твидовую юбку и разрывы нижнего белья с левой стороны, а также на ее кашне.

– Могли ли они появиться, когда ее выносили из поезда на носилках?

– Я так не думаю. И мы тоже, естественно, действовали осторожно… Мы понимали, что состояние ее одежды может дать дополнительные улики. Однако я не смогу подсказать вам, каким образом появились эти разрывы.

– Может быть, одежда порвалась при борьбе?

– Возможно, но она могла порваться и до того, как мисс Шор вообще села в тот поезд. Ничего нельзя сказать определенно.

– А имелись ли еще какие-то ушибы или синяки? – смущенно спросил Гай, стесняясь даже упоминать об осмотре пострадавшей без одежды.

– Нет.

– Как вы думаете, могло ли их отсутствие означать, что она не оказала грабителю никакого сопротивления?

– По этому поводу я даже думать не буду, мистер Салливан. Я не патологоанатом, а хирург.

Осознав, что ему не удастся склонить собеседницу на путь умозрительных размышлений, Гай решил зайти с другой стороны.

– А много ли людей ее навещали, пока она еще была жива?

– Я не дежурила при ней постоянно, хотя ее подруга, мисс Роджерс, насколько я понимаю, не отходила от ее кровати. Полагаю, заходили также какие-то ее здешние друзья. Не слишком много посетителей, впрочем, но ее однозначно не бросили на произвол судьбы, как некоторых из наших пациентов.

– Доктор, я уверен, что за время вашей службы вам встречались самые разные случаи, – неуверенно начал Салливан.

Берта кивнула.

– Как вы думаете, она знала напавшего?

Доктор Битти основательно обдумала вопрос Гая, но ответила уже без малейших колебаний.

– Хотелось бы мне дать вам вполне определенный ответ, но фактически это невозможно. Да, особых следов сопротивления незаметно. Никто не скажет вам наверняка, почему она не сопротивлялась, – это могло быть как из-за внезапности нападения, так и из-за того, что она знала того, кто напал на нее.

– Его? – уточнил Гай. – Вы полагаете, что на нее определенно напал мужчина?

– В данный момент речь не может идти ни о какой определенности. Однако мне представляется почти невероятным, чтобы женщина могла нанести удары такой силы. – Доктор Битти доела остатки булочки и, достав из кармана носовой платок, аккуратно промокнула губы.

– Благодарю вас, – сказал Салливан. – Я так признателен вам, что вы согласились встретиться со мной! Даже в свой выходной.

На этом его расследование в Гастингсе закончилось.

Глава 19

– Очередная девочка, – должным образом сообщил лорд Редесдейл нянюшке Блор по телефону.

– Ах, милорд, это очень забавно! – прыснув от смеха, воскликнула нянюшка.

– Что вы имеете в виду? – раздраженно спросил многодетный отец. – У нас действительно опять девочка! Девочка, черт побери!

– Прошу прощения, милорд, – мгновенно поутихнув, извинилась Блор. – Я-то уж подумала, что это первоапрельская шутка… Безусловно, вы сообщили нам замечательную новость. Как назовете малышку?

– Не знаю. Мы еще ничего не придумали. Прости господи, мы уже, кажется, использовали все пристойные девичьи имена!

– Да, милорд, – совершенно невозмутимо отреагировала нянюшка на бурное возмущение хозяина. – А как самочувствие ее милости?

– Прекрасно. Будет валяться в кровати две недели: предписание доктора. Я даже думаю, что теперь вы все можете вернуться. К Пасхальному воскресенью. Полагаю, возвращение детей ее взбодрит и порадует.

– Безусловно, милорд. Сегодня же днем мы сядем на поезд. Я заранее пришлю телеграмму, чтобы мистер Хупер мог встретить нас.

– Хорошо, – сказал лорд, и на этом телефонная связь прервалась.

Нянюшка стояла в кафе. Телефонный аппарат находился на почетном месте около кассы. Это означало, что ни о каких личных разговорах не могло идти и речи, поскольку Роуз не допускала и мысли о наличии каких-то секретов – во всяком случае, если дело касалось ее клиентов, и взимала с них полшиллинга за звонок. Нельзя сказать, чтобы телефон приносил ей особую прибыль – лишь у немногих посетителей имелись знакомые с телефоном, которым они могли позвонить.

Остаток утра прошел в суматохе сборов и уборке. Сестры и Том изображали яростное недовольство по поводу отъезда, не желая покидать миссис Пил и ее пирожные с кремом, однако им не хватало блеска искренности. Дети любили праздновать Пасху дома, с утренним перезвоном церковных колоколов и с поиском пасхальных яиц, ради которых они скрупулезно прочесывали все уголки сада и даже церковного кладбища за стеной.

Новости о рождении ребенка – все уже знали, что у них появилась всего лишь очередная сестричка – не удалось вызвать никаких комментариев. Даже Нэнси ограничилась драматическим вздохом, заслужив укоризненный взгляд нянюшки.

* * *

После разговора с доктором Гай вернулся в Лондон и послал Луизе короткое письмо, сообщив, что не желает посягать на ее время, но ему хотелось бы дать ей знать, что его легко можно найти по домашнему адресу, если ей, возможно, захочется написать… Салливан предположил, что она может еще что-то услышать о мисс Флоренс Шор или что нянюшка Блор узнает нечто важное, поскольку он не собирался отказываться от расследования этого преступления. Читая его письмо, Кэннон подумала: «Что ж, чему быть, того уж не миновать» – и вложила его в конец своей книжки.

* * *

Прибыв в сумерках в Астхолл-манор, с животами, еще полными от съедения огромного пакета хлеба с маслом и кексов, который со слезами на глазах вручила им в дорогу Роуз, дети в считаные мгновения изменили атмосферу притихшего дома. С восторженными криками девочки и Том набросились на миссис Виндзор и на свою любимую горничную Аду. Хупер, Ада и Луиза отволокли дорожные чемоданы наверх в детское крыло, слыша, как лорд Редесдейл призывает детей к тишине, хотя и его голос звучал на редкость жизнерадостно.

Леди Редесдейл лежала в кровати на животе, и за ней ухаживала личная горничная. Никто не зашел взглянуть на младенца, кроме нянюшки Блор, шепотом приветствовавшей появление малышки в этом мире.

Детская простояла закрытой всего неделю, но Луиза с удовольствием распаковывала вещи и раскладывала их по местам. Возвращение в дом, который она уже начала считать своим, придало ей новые силы, несмотря на долгое утомительное путешествие.

Девочки и Том, устроившись с отцом в библиотеке, грелись у камина. После первого апреля батареи отключали, а камины в доме затапливали только после трех часов дня, за исключением спальни леди Редесдейл. Не то чтобы кто-то жаловался или думал изменить это правило, даже если вдруг выпадал снег: такой уж порядок был заведен в этом доме.

Вскоре Нэнси начала развлекать отца историями об их недельном отдыхе в Сент-Леонардс-он-Си: она вспоминала о кроватях, теснившихся в квартире миссис Пил над ее кафе, о прогулках по холодному морскому побережью, о расследовании убийства…

– Расследование убийства? – резко переспросил ее отец. – Коко, о каком это убийстве ты толкуешь?

– Об убийстве в поезде Флоренс Шор, – пояснила Нэнси. – Представляете, мы тоже ехали тем самым поездом! А полицейский, расследующий это преступление, приехал в Сент-Леонардс. И я расскажу вам еще кое-что, о чем вы, мой бедный, милый старый недотепа, не удосужились вспомнить. Флоренс Шор была той самой медсестрой, которая написала сестре нянюшки из Ипра, чтобы она сообщила нам о том, как вы, живой и здоровый, славно и героически воюете.

Лорд Редесдейл серьезно взглянул на свою старшую дочь.

– Ну надо же! Она ведь действительно писала такие письма. В то время я, разумеется, ничего не знал, но ваша матушка, когда я вернулся домой, рассказывала, что ей передали новости о том, что со мной всё в порядке. Черт побери, она даже раньше меня узнала, что меня удостоили упоминания в приказе! – Тень воспоминаний о тех тяжелых днях пробежала по его лицу. – Ты права, дочь. Я не догадался связать те письма с именем убитой в поезде женщины. Лично я с ней не встречался, хотя она заслужила у наших солдат очень хорошую репутацию. Они говорили, что она внимательна и добра, всегда готова их выслушать… Врачи, разумеется, предпочитали не слишком участливых медсестер.

– А почему? – спросила Нэнси.

– Шла война, – отрывисто ответил отец семейства, после чего некоторое время задумчиво помолчал и вдруг, меняя тему, резко спросил: – А что там понадобилось полицейскому?

– В общем, он узнал, что мисс Шор как раз ехала в гости к миссис Пил в том поезде… Вы понимаете, в том самом поезде, где ее убили…

– Нет нужды упоминать столь кровавые подробности.

– Я и не упоминаю. Он спрашивал миссис Пил, не может ли она вспомнить каких-то подробностей из жизни мисс Шор, которые помогли бы расследовать преступление. Он выглядел на редкость воспитанным, Пав, такой высоченный и симпатичный парень…

– Достаточно. Тебе еще рано обращать внимание на такого рода достоинства.

– И к тому же, – продолжила Нэнси, – он знаком с Лу-Лу. Они познакомились, когда она ехала сюда к нам.

– Кто такая, черт возьми, Лу-Лу?

– Лу-Лу! Помощница нянюшки.

– Ах, это служанка, – теряя интерес, произнес лорд.

На протяжении этого разговора Луиза топталась около двери в библиотеку, дожидаясь удобного момента, чтобы вмешаться и сказать детям, что им пора ложиться спать. Она осознала, что лорд Редесдейл едва догадывался о ее существовании, но не позволила себе посетовать на судьбу: сейчас важнее было остановить откровения Нэнси.

Переступив порог, Кэннон вошла в комнату, в которую ее обычно никто не звал, да и сама она чувствовала себя в ней неловко.

– Извините, милорд, но детям пора подниматься в детскую, – сказала она.

Лорд Редесдейл взглянул на нее и закашлялся. Надо отдать ему должное, на лице его отразилось легкое смущение. Дети подняли протестующий гвалт, но Луиза проявила необычайную твердость, и буквально через минуту вся компания встала и потащилась вверх по лестнице.

Нэнси вышла последней и поднималась по лестнице бок о бок с помощницей няни.

– Ты же понимаешь, что я не собиралась рассказывать ничего особенного, – оправдываясь, заявила она.

– О чем рассказывать? – равнодушно произнесла Луиза, размышляя, не вообразила ли себе Нэнси, что стояла на пороге открытия тайной интриги ее жизни, достойной всего лишь очередной главы для страшной вечерней сказки. Неужели все они воспринимали ее именно так? Как загадочное ничтожество или как заслуживающий изумления персонаж?

Как бы то ни было на самом деле, она не собиралась показывать, что Нэнси удалось серьезно ранить ее хрупкую и чувствительную душу, поскольку уже достаточно знала о привычках этой старшей дочери лорда и понимала, что лучше не давать ей в руки такого рода власть. Старшая из детей Редесдейла безжалостно дразнила сестер, несмотря на фундаментальную преданность семейному духу.

– Ну, я же просто болтала о всяких пустяках… – затихающим голосом добавила Нэнси.

Ничего не сказав, Луиза быстро пошла вперед к детской, где подхватила за руки Диану и Декку. Она надеялась, что они с Нэнси не такие уж разные, что между ними больше общего, но, вероятно, в их мире она обречена на одиночество.

Глава 20

Постельный режим и усиленное питание в течение нескольких недель после рождения Дебо (потребовалось некоторое время, чтобы выбрать ребенку имя) помогли леди Редесдейл восстановить силы, так что к маю месяцу она вполне поправилась и решила, что часть летнего светского сезона предпочла бы провести в Лондоне.

Лорд Редесдейл, неизменно стремившийся видеть счастливой свою обожаемую супругу, арендовал дом на Глостер-сквер, и все семейство, включая миссис Виндзор и кухарку, миссис Стоби, перебралось в город как раз ко времени Цветочной выставки в Челси, предвещавшей два месяца светских приемов.

Тем не менее обещанная летняя погода пока запаздывала. Воздух достаточно прогрелся, но почти ежедневно шли дожди. Даже ярчайшие платья под сенью большого черного зонта выглядели поразительно бессмысленно. Нэнси со свойственным ей упрямством отвергала любые разочарования. Несмотря на то что Пав строго напомнил своей дочери, что она еще недостаточно взрослая для танцевальных балов, она ничуть не сомневалась, что объединенным силам начала новой, третьей декады двадцатого века – первого, поистине радостного послевоенного сезона – вкупе с ее собственной силой воли удастся преодолеть барьер родительского запрета.

К вящему разочарованию старшей дочери, по прибытии на Глостер-сквер леди Редесдейл настроилась посетить лишь несколько приемов и ясно дала понять, что они проживут в Лондоне не больше трех недель. Несмотря на то что последние месяцы беременности ей редко удавалось видеться с друзьями, по натуре своей она была не особо склонна к светскому общению, и ее супруга, разумеется, тоже не устраивало долгое пребывание в обществе. Хватило одного «пустозвона» с неуместными замечаниями о германцах или охотничьих забавах, чтобы покончить с желанием появления на светских приемах.

О танцах Луиза даже и не думала. Ей ужасно не хотелось возвращаться в Лондон из-за опасения случайной встречи со Стивеном. По той же причине она сомневалась, что сможет навестить мать, хотя и отчаянно хотела повидаться с ней. Но, с другой стороны, в Лондоне жил Гай, и, возможно, она могла бы встретиться с ним.

После Сент-Леонардса Кэннон не писала ему, и хотя она понимала, что должна думать о работе, ей в то же время невольно вспоминались его доброжелательное лицо и теплое пожатие рук.

В Лондоне, по крайней мере, режим их жизни слегка изменился. Нянюшка Блор взяла на себя заботы о младших девочках – Дебо, Юнити и Декке, а Диана и Памела дважды в день с удовольствием гуляли по парку, после чего сами развлекались в детской на Глостер-сквер с новыми арендованными игрушками, среди которых имелся очаровательный кукольный чайный сервиз сине-белого фарфора. Диана, к примеру, изображала великосветскую даму, а Памела играла роль ее служанки, наливая бесконечные чашечки чая и выслушивая от своей сестры капризную критику в адрес ее умения подавать чай.

Луизе досталась роль своеобразной дуэньи для Нэнси. Не то чтобы старшую из детей приходилось особо охранять – они побывали на двух или трех чайных приемах с ее кузинами и прогулялись в районе Музея естественной истории в Южном Кенсингтоне вместе с одной пожилой дамой, жившей с ними по соседству еще в те времена, когда их семья снимала роскошный особняк на Хай-стрит в Кенсингтоне.

Нэнси ужасно завидовала своей подруге Марджори Мюррей, поскольку та посещала школу Квинс-Гейт [15]15
  Привилегированная частная школа в центре Лондона.


[Закрыть].

– Настоящую школу, Лу-Лу, можешь себе представить? Где их умы подпитываются массой полезных знаний.

– Я не стала бы утверждать этого, – со смехом заметила Марджори, когда они, склонившись, разглядывали чучело ленивца в стеклянной витрине. – Вся польза заключается в заучивании множества французских фразочек и инструкциях по правильному стилю вальсирования. А кроме того, все девочки без умолку трещат о том, какие мужчины наиболее приемлемы и за каких они предпочли бы выйти замуж. Я уж точно не назвала бы их «синими чулками».

– Ну и какой смысл во всех этих разговорах? – вздохнув, произнесла Нэнси. – Когда человеку до восемнадцати лет не разрешают свободно веселиться. Я доживу, наверное, до седых волос, прежде чем Пав позволит мне выйти в свет.

– Никакого, – согласилась Мюррей, – хотя в Лондоне устраивают разные мероприятия. Я вот лично собираюсь пойти на бал в грядущий четверг. Благотворительный бал, по-моему. Ну, знаете, под эгидой Красного Креста. Для сбора средств солдатам.

Розовое платье Марджори украшали крошечные пуговки по лифу и темно-красная окантовка. Хотя этот наряд вряд ли мог соперничать с новомодными платьями в стиле «чарльстон» [16]16
  Стиль «чарльстон», по названию одноименного танца, входившего тогда в моду, предполагал свободный крой, заниженную талию, часто – свисающие детали декора.


[Закрыть], оно тем не менее имело некоторую свободу прилегания, что явно показывало отсутствие корсета. Мюррей, вероятно, еще тоже не исполнилось восемнадцати лет, но в белых чулках и туфлях на невысоких каблучках она смотрелась вполне изысканно. Луиза понимала, что никто не назвал бы изысканной простую желтую юбку Нэнси, хотя утром она радовалась живости ее оттенка.

– Что ж, могу лишь сказать, что твои родители более прогрессивны, – заметила Митфорд.

– Давайте поднимемся на второй этаж, посмотрим на раковины, – предложила Кэннон, тщетно стремясь отвлечь внимание своей подопечной от бальной темы.

– И любой может купить билет на этот бал? – спросила Нэнси, поднимаясь вслед за Луизой по широкой лестнице.

– Наверное, да, – ответила Марджори, – ввиду того, что эти деньги пойдут исключительно на благотворительность. Бал устраивает моя крестная. И только по этой причине, честно говоря, мне и разрешили пойти. Мой отец не отпустил бы меня ни в какое другое место.

Нэнси замедлила шаг, позволив Луизе уйти вперед, и прошептала подруге:

– А ты сможешь раздобыть мне два билета? Я дам тебе денег. Мне удалось накопить немного с последнего дня рождения.

– А как ты объяснишь родителям, куда пойдешь? – с сомнением в голосе спросила Мюррей.

– Об этом не беспокойся, я найду способ. Так ты сумеешь помочь мне? Сможешь купить мне два билета?

– Ладно, куплю. Только не говори никому, что это я их тебе купила. Иначе у меня будет куча неприятностей.

– Обещаю! – пылко ответила Нэнси. – Ах, Марджори! Подумать только… Это может изменить все наше будущее.

– Я не стала бы возлагать особые надежды на несколько танцев с окостеневшими ветеранами и увечными солдатами. На этот бал, знаешь ли, и пойти-то особо некому, – сообщила Мюррей подруге, но та в ответ лишь заразительно улыбнулась, и обе девушки поспешили вверх по ступеням, догоняя Луизу.

Глава 21

Утром, за пару дней до бала, Луиза проснулась, как обычно, рано, разбуженная хныканьем Дебо, хотя эту спокойную малышку легко утихомиривала бутылочка. До них доносился шум проезжающих мимо окон машин – новые, непривычные звуки просыпающейся городской жизни, – а солнечные лучи успели нагреть диванные подушки возле окна как раз к тому времени, когда детская овсянка остыла до приемлемой для поедания температуры. Декка, как обычно, всячески уклоняясь от щетки, с трудом способной расчесать ее запутанные белокурые кудри, втянула Юнити в резвую игру, и обе девочки в ночных рубашках прыгали по кроватям в детской. Хорошо еще, что Памела и Диана одевались вполне самостоятельно. Нэнси продолжала спать и, вероятно, проспала бы до полудня, если б Луиза не научилась будить ее.

Лорд Редесдейл ожидал, что его старшие дочери будут одеты и готовы к завтраку точно к четверти восьмого, когда сам он, сидя за столом, взирал на карманные часы, считая секунды до появления служанки с гренками. Короткая стрижка его темных с проседью волос и тщательно подрезанные усы даже в окружении детей поддерживали для него атмосферу воинской дисциплины. После завтрака – быстрой десятиминутной трапезы, если дети не вызывали вспышек отцовского раздражения, испачкав пальцы маслом или пролив молоко на скатерть, – глава семейства мирно удалялся в свой кабинет. Вчера Нэнси ворвалась туда и с восторгом обнаружила именно то, что ожидала: отец сидел в глубоком кресле, накрыв лицо газетой, которая мерно вздымалась в ритме его громкого храпа. С этого момента вход в кабинет без стука был строго запрещен.

Нынче утром, как и любым другим, хозяин дома мог выйти из кабинета около полудня, чтобы поехать в клуб, где после легкого ланча опять же, скорее всего, погрузится в тяжелую дремоту у камина. После этого он вернется домой к чаю и напоследок вздремнет перед переодеванием к ужину. Если город действовал на него усыпляюще, то зимой в своем загородном имении лорд Редесдейл часами выгуливал собак, а летом с удовольствием проводил целые дни, рыбача на реке Виндруш, протекавшей прямо по их саду.

Пару дней назад Нэнси поделилась с Луизой тем, что ее отец громогласно заметил во время чаепития, как его обеспокоили светские приемы Лондона, где оказалось полно распутных бездельников, с которыми, даже при желании, он совершенно не смог найти общего языка. Да, лорд Редесдейл не любил Лондон.

Не любила столицу и нянюшка Блор. Кэннон все больше привязывалась к этой плотного телосложения женщине, само присутствие которой внушало ей неведомые раньше спокойствие и уверенность. И пусть лоб нянюшки избороздили морщины, ее рыжая шевелюра еще горела огнем, и к детям она относилась с неизменным живым интересом. Она без конца чем-то занималась в детской, в равной мере наделяя подопечных поцелуями и строгими наставлениями. Луиза поняла со всей очевидностью, что дети любили Блор, вероятно, больше, чем родную мать, с которой они вели себя сдержанно и молчаливо. Нянюшка ворчала, что лондонский воздух загрязнен автомобильными выхлопами, а из-за обитания в арендованном доме она вечно беспокоилась, как бы дети не испачкали грязными пальцами хозяйскую мебель, и переживала, что прилегающий к дому сад слишком мал для необходимых ежедневных прогулок. Поэтому утром и днем детей обычно собирали и выводили для марш-броска в Кенсингтон-гарденз. Луиза подозревала, что Блор, при всем своем возмущении, втайне наслаждалась, везя малышку Дебо в огромной коляске фирмы «Силвер Кросс» [17]17
  Первая детская коляска современного вида компании «Силвер Кросс», основанной в 1877 г. у инженером и изобретателем У. Уилсоном, пользовалась популярностью благодаря изобретенной им пружинной подвеске и перекидному капюшону.


[Закрыть], сознавая, что она ничуть не уступает снобистским столичным няням. Их униформа не выдерживала никакой критики по сравнению с ее статусом няни, опекающей потомство барона. Конечно, няня, сообщившая, что она тоже служит у графа или у герцога, могла вызвать у Блор громкое фырканье и проповедь по поводу того, как именно им надлежит заботиться о благородных отпрысках, не просиживая целыми днями в саду и не треща попусту языками.

Их обычный маршрут проходил мимо статуи Питера Пэна, особенно любимой Памелой. «Какие милые зайчики!» – всякий раз, вздыхая, восклицала она, на что Нэнси неизменно отвечала выразительной гримаской. На одной из таких прогулок они вновь начали обсуждать дело Флоренс Шор. Побудило их к этому письмо от Роуз, полученное нянюшкой тем утром.

– Неужели за последнее время не появилось никаких новостей? – спросила Нэнси.

– Нет, насколько я знаю, – ответила Блор, – и Роуз пока ничего нового не упоминала. Она внимательно следит за ходом расследования и сообщает мне новости.

– Подумать только, ведь этот преступник по-прежнему на свободе! – произнесла старшая из девочек нарочито трагическим тоном, делая вид, что высматривает кого-то за деревом. – Он же может прятаться за любым кустом!

– Достаточно уже об этом, мисс Нэнси, – сказала Блор, притянув Юнити поближе к себе.

– Прости, нянюшка, – смиренно отозвалась старшая мисс Митфорд.

Она никогда ни перед кем не извинялась, кроме нянюшки Блор.

– Тот полицейский считает, что на нее мог напасть кто-то из ее знакомых, – добавила Нэнси, – правда, Луиза?

Кэннон, уже подумывавшая, что пора бы вновь встретиться с Гаем, просто кивнула. Он, очевидно, должен был быть в Лондоне, но она не осмеливалась дать ему знать, что тоже приехала в столицу.

– По-моему, мотив, должно быть, в деньгах. Деньги вечно провоцируют на преступление, – с уверенностью заявила Нэнси.

– При ней было мало денег, – заметила нянюшка Блор.

– Разве? – удивилась девушка. – Откуда вы знаете?

– Мне Роуз говорила. Пусть она работала медсестрой, но происходила из хорошей семьи, – ответила няня. – Однако больше я ничего вам не скажу, не люблю сплетничать. – И она устремилась дальше по аллее, явно дав понять, что разговор на эту тему закончен.

– Но откуда же Роуз могла это узнать? – настаивала Нэнси.

– Наверное, ей мог сообщить об этом наш адвокат, – немного помедлив, предположила Блор.

– Ваш адвокат? – недоверчиво произнесла старшая из сестер.

– Да, именно наш адвокат, – резко произнесла нянюшка. – Помимо вас, знаете ли, у меня есть и свои финансовые интересы. И после смерти нашего отца Фло порекомендовала нам этого адвоката.

– И где же он? Он по-прежнему ваш адвокат?

– А какое вам до этого дело, мисс Нэнси? – спросила Блор, но тут же, как обычно, откровенно ответила: – Да, он по-прежнему представляет наши интересы. Лондонский адвокат, у него контора на Бейкер-стрит.

После этого любопытной дочери лорда уже не составило труда выяснить у няни его имя (мистер Майкл Джонсен) и адрес конторы (Бейкер-стрит, 98б). Едва они вернулись с прогулки, как Нэнси утащила Луизу в кабинет, заведомо пустовавший до возвращения лорда Редесдейла из клуба к чаю.

– Давай позвоним этому мистеру Джонсену и договоримся о встрече с ним завтра утром, – с горящими глазами предложила Митфорд. – Ведь у него мы сможем выяснить по-настоящему важные сведения.

– Даже не знаю, – ответила Кэннон. – Сомневаюсь, что нам следует вмешиваться в это дело.

– Я уверена, что он сообщит нам только общедоступные подробности. Ничего противозаконного. Разве ты не понимаешь, что если нам удастся выяснить нечто важное, то у тебя появится отличный предлог для встречи с мистером Салливаном?

– С чего ты взяла, что мне нужен какой-то предлог? – спросила Луиза, но при этом невольно улыбнулась.

* * *

На следующее утро Нэнси убедила леди Редесдейл и нянюшку Блор в том, что Луизе необходимо сопровождать ее в «Магазин армии и флота» для покупки очередной партии белых перчаток, а на самом деле они улизнули на Бейкер-стрит, доехав туда на подземном поезде. Около одиннадцати утра девушки уже сидели в конторе мистера Джонсена в огромных кожаных креслах перед его письменным столом, заваленным кипами документов и папок, большинство из которых грозило свалиться на пол.

– Мои картотечные груды, – заявил Майкл Джонсен с нервным смешком, пригладив ладонью волосы. На локтях рукавов его костюма поблескивали заплатки, а выдающийся живот выдавал еще и привычку к обильным ланчам.

– Не часто мне приходилось видеть здесь дочерей лордов, – заметил юрист и, казалось, вновь хотел усмехнуться, но подавил смешок и спросил: – Чем я могу быть вам полезным?

Нэнси сидела, выпрямив спину и изящно скрестив ноги в лодыжках – именно так, как множество раз в присутствии Луизы ее просила сесть леди Редесдейл, и аккуратно положив перчатки на колени.

– Видите ли, мистер Джонсен, наше дело, – начала она, и Кэннон вдруг осознала с ошеломленным восхищением, что Нэнси флиртует с ним, – весьма необычно, как я понимаю, но покойная мисс Флоренс Шор дружила с сестрой-близняшкой нашей няни, и она подумала, что ее, возможно, упомянули в завещании. Это некая миссис Роуз Пил. Она проживает в Сент-Леонардс-он-Си, поэтому, вероятно, ей самой трудно выбраться в Лондон, чтобы все выяснить, и мы решили оказать ей эту услугу, ввиду того что сейчас сами живем в Лондоне.

Адвокат кивнул и нервно улыбнулся, растянув мясистые розовые губы и показав ряды мелких сероватых зубов.

– Насколько я понимаю, завещание огласили в прошлом месяце, поэтому… – Нэнси выдала одну из своих самых обаятельных улыбок, и Луиза могла поклясться, что видела, как на лбу мистера Джонсена выступили капельки пота. – …не могли бы вы сообщить нам, упомянута ли в нем наша подруга? Полагаю, вы могли бы выяснить это для меня?

Рука Джонсена простерлась прямо к левой кипе бумаг.

– Конечно, мог бы, мисс Митфорд. Теперь это уже документы публичного характера. Строго говоря, вам следовало бы обратиться в официальную канцелярию, но раз вы уже здесь… И если вы никому не скажете, я не буду настаивать на соблюдении формальностей.

Тут мужчина сделал неудачную попытку подмигивания. Выглядело это так, словно он пытался проморгаться, чтобы удалить попавшую в глаз соринку.

Нэнси положила руку на край стола и подалась вперед.

– Мы ничего никому не скажем, мистер Джонсен, в этом вы можете быть уверены, – убедительным тоном произнесла она и, выпрямившись, протянула руку за документом.

Состояние медсестры оказалось действительно впечатляющим для человека, всю жизнь проработавшего на государственной службе и скромно жившего в благотворительном пансионе: 14 279 фунтов стерлингов. Душеприказчиком она назначила своего брата Оффли, чтобы проследил за распределением изрядного списка даров многочисленным крестникам и друзьям – одним по четверти сотни, другим по сотне фунтов. Каретные часы, подаренные ей крестной и тезкой, знаменитой медсестрой Флоренс Найтингейл, мисс Шор завещала дочери какой-то дальней родственницы. Как они и ожидали, имя Роуз Пил не упоминалось.