Текст книги "Сияние Авроры"

23. Тайлер

Я открываю глаза, не понимая, где нахожусь.

Чувствую на языке слабый привкус металла, который обычно остается в воздухе после кислородного скруббера, и на мгновение кажется, будто я снова в общежитии Академии Авроры. Мысли об академии наводят на воспоминания о моем экипаже, а дальше, конечно же, о Кэт – они лавиной обрушиваются на меня. Камера для допросов. Безликие зеркальные маски. Буравящий взгляд синих глаз Кэт, прижимающиеся ко мне сухие, холодные губы.

Здесь тепло, Тай. Я не могу дождаться, когда ты тоже это почувствуешь.

Я резко сажусь и охаю от вспышек боли: в голове, в груди, в горле. Из-за криков я здорово сорвал голосовые связки – ощущение, будто проглотил битое стекло. Я, морщась, трогаю шею, обвожу взглядом камеру и натыкаюсь на пару глаз, холодно смотрящих на меня. Черные волосы. Черные губы. Черное сердце.

Саэдии.

«Тебя долго не было, маленький терранин».

Звучащий в моей голове голос излучает сильдратийскую надменность, тихую мелодию презрения. Меня до сих пор немного пугает то, что эта психопатка способна мысленно общаться со мной, хотя, учитывая состояние моего голосового аппарата, возможно, оно и к лучшему. Не думаю, что травма неизлечимая, однако в ближайшее время я вряд ли смогу петь в караоке…

«Что они делали с тобой?» – интересуется Саэдии, окидывая меня взглядом.

«А тебе какое дело?» – огрызаюсь я в ответ.

«Такое, маленький терранин, что следующей, возможно, стану я».

«Боишься?»

«Познай своего врага, парень».

Мои брови медленно ползут вверх.

«Ты сейчас всерьез цитируешь одно из положений военной стратегии терран?»

Она тихо усмехается.

«Конечно нет. Не будь дураком».

«Так говорил Сунь Цзы. Он был терранским генералом. "Познай врага и себя, и тебе не придется беспокоиться о результате сотен грядущих битв"».

«Так говорила Сараи Раэль. Она была сильдратийским Темпларом. "Познай сердце своего врага, если хочешь им полакомиться"».

«Высказывание Сунь Цзы мне кажется чуть более поэтичным».

«Я – Воерожденная, Тайлер Джонс. Зачем мне поэзия?»

Саэдии, сверкая глазами, вытягивает перед собой длинные ноги. Ко мне приходит мучительное осознание, что ниже пояса на ней до сих пор нет ничего, кроме нижнего белья, поэтому я, будучи джентльменом, не отрываю пристального взгляда от ее глаз. Пальцы Саэдии касаются связки трофеев на шее, и я в очередной раз убеждаюсь: таким образом она пытается добиться от меня реакции. Она прекрасно осознает свою красоту. Понимает, как эта красота выбивает других из колеи, а потому хочет увидеть, как та повлияет на меня. Каждое действие этой девушки взвешенно. Продуманно. Рассчитанно.

А еще до меня доходит, что сам я по-прежнему без рубашки.

И ноги у нее растут чуть ли не от ушей…

«Им нужна информация о моем экипаже, – говорю я. – Информация, которой ты не располагаешь. Пытка военнопленных запрещена Мадридскими конвекциями. Так что не беспокойся».

Она выгибает ухоженную бровь.

«Я разве произвожу впечатление того, кто особо беспокоится, Тайлер Джонс?»

«Имей ты хоть малейшее представление о том, что здесь происходит, забеспокоилась бы».

«Мне прекрасно известно, что здесь происходит. Твой народ обрек себя на самоубийство. Интересно, кого вы будете оплакивать больше всего, когда ваш мир с криками утянет черная дыра, которую архонт Каэрсан сотворит из вашего солнца?»

Я чувствую, как в моей голове вспыхивает гнев.

«Ты сама говоришь о том, что необходимо познать своего врага, – объясняю я ей. – Разве тебя ничего не смущает в этой ситуации? Последние два года терранское правительство изо всех сил, насколько способен человек, не вмешивалось в дела сильдратийцев. А теперь мы просто ради забавы открываем огонь по флагманскому кораблю Несломленных?»

«Несломленные никогда не признавали Соглашение Джерико, парень. По факту война между нашими народами не прекращалась. Это был лишь вопрос времени, когда руки сильдратийцев вновь обагрятся терранской кровью. Вопрос чести».

«Разве ты не видишь, что с вами играют?»

Она презрительно усмехается, глядя на меня:

«Ты боишься надвигающейся бури».

«Конечно боюсь! Могут погибнуть миллиарды людей!»

«Ты не достоин крови, текущей в твоих жилах».

Я качаю головой и отворачиваюсь. Знаю, что должен перетянуть ее на свою сторону. Знаю, что враг моего врага – мой друг. Но понимаю, что разговаривать с этой девчонкой бессмысленно. Потому что мне известно, каково это – быть солдатом и сражаться за то, во что ты глубоко веришь. А в сестре Кэла нет места ничему, кроме ярости и презрения.

Глядя на меня глазами в обрамлении черной полосы, она продолжает настаивать на своем:

«Джерико Джонсу хватило смелости сражаться, когда его мир нуждался в нем. Как только с Ориона пришел сигнал, он хотя бы с благородством откликнулся на него».

Я сердито смотрю на нее, крепко стиснув зубы при упоминании отца.

«Думаешь, в еще одной бойне может быть какое-то благородство? Мы оба лишились отцов в этой войне, Саэдии, – разве этого недостаточно?»

Глаза сильдратийки сужаются.

«Это тебе Кэ…»

В эту секунду дверь с тихим шорохом отворяется. Я поднимаю голову и вижу полдюжины терранских пехотинцев в полной тактической броне и с дезинтеграторами в руках. Сердце ухает вниз, горло сжимается, стоит мне вспомнить о застегивающемся на шее болевом ошейнике. При мысли об очередном раунде пыток желудок наполняется скользким льдом.

– О Творец, – хриплю я.

Шеренга пехотинцев, стуча ботинками по полу, входит в комнату. Но, вместо того чтобы схватить меня, они подходят к койке Саэдии и обступают ее маленьким кольцом.

– Руки, эльфийская сучка, – командует лейтенант, выставляя вперед магнитные наручники.

– …Что вам от нее надо? – спрашиваю я сквозь сильную боль в горле.

– Руки, – повторяет лейтенант, его товарищи подчеркнуто вскидывают винтовки. – Сейчас же.

– Она ничего не знает, – возражаю я. – Вы не…

– Заткни пасть, предатель! – рявкает на меня один из пехотинцев.

Голос Саэдии раздается в моей голове, ее слабая улыбка делается чуть шире.

«Это было смело, маленький терранин. А теперь смотри и учись».

Она медленно и неторопливо поднимается, протягивает руки, подставляя тонкие запястья. Она в меньшинстве – их шестеро на одну, – к тому же ранена. Но как только лейтенант собирается защелкнуть наручники, Саэдии подкидывает руку и вонзает костяшки пальцев ему в горло.

Мужчина, охая, отлетает на три метра назад к стене. В это время Саэдии, несмотря на травмы, выбивает почву из-под ног второго, а после с ослепительной скоростью отбрасывает винтовку третьего. Но остальные оказываются готовы к сопротивлению и стреляют прямо ей в грудь в упор. В камере раздаются оглушительные выстрелы, Саэдии падает навзничь, ее косы разлетаются в стороны. Я уже наполовину сползаю с койки, когда вдруг встречаюсь лицом к лицу с винтовкой другого пехотинца. Он смотрит на меня поверх ствола, лазерный прицел освещает мою покрытую синяками обнаженную грудь.

– Только дай мне повод, предатель, – говорит рядовой. – Я тебя предупреждаю.

– Мы так не поступаем, – произношу я, превозмогая мучительную боль в горле.

– Мы? – усмехается он, разглядывая татуировку на моей руке. – Кто это «мы», мальчишка из Легиона?

– Я такой же терранин, как и вы. Я не…

– Эти эльфеныши убили несколько тысяч терран во время атаки на «Андараэль»! – рычит лейтенант, поднимаясь с палубы. – И она командовала ими. Так что именно так мы и поступаем. А теперь закрой рот, пока и тебе не досталось.

– Вас же водят за нос! – шиплю я. – ГРУ используют АОТ для начала…

Рядовой делает шаг вперед и бьет меня по лицу прикладом дезинтегратора. Я отшатываюсь и падаю на койку.

– Еще одно слово, предатель, – рычит он, – и будешь собирать зубы переломанными пальцами!

Я вскидываю руки, прижимаясь спиной к кровати. Один из пехотинцев закидывает бесчувственное тело Саэдии себе на плечи, лейтенант бросает на меня злобный взгляд и отрывистым приказом отправляет весь отряд прочь – они молча выходят из камеры.

Я облизываю рассеченную губу и чувствую вкус крови на языке, в голове все еще звенит после удара.

Я понятия не имею, что они собираются с ней делать, но явно ничего хорошего. Потом думаю о Ра’хааме, носящем облик колонистов ГРУ, как вторую кожу. Думаю о Кэт и ее синих глазах. Обо всем, что должен был сказать и сделать.

Со вздохом качаю головой.

Дыхание Творца, все это не к добру.

24. Эхо

Кэл

За последние месяцы она невероятно продвинулась.

Я наблюдаю за Авророй из лагеря, и от силы, которой она обладает, у меня захватывает дух. Наша поляна для ночлега полностью преобразилась. На смену обычному костру, который Аврора создала много дней назад, пришла изысканно украшенная каменная чаша для костра. Участок травы, где мы спали, теперь венчает самая роскошная кровать, какую я когда-либо видел в своей жизни: из резного дерева, с балдахином и шелковыми простынями. Моя бе’шмаи даже сотворила мне сииф, чтобы я мог играть днем, пока она тренируется.

И как раз сейчас я сижу под нашими деревьями, перебираю струны инструмента и наблюдаю за ней. Аврора парит высоко над головой, только силуэт виднеется на фоне ослепительного неба. Булыжники, превышающие размер «Нуля», в идеальной синхронности вращаются вокруг нее, двигаясь во всех направлениях. Сама она словно восседает в центре, ее правый глаз горит. Вот один из камней разлетается на тысячи обломков, и его куски образуют вокруг нее идеальную сферу.

Эшвар летает неподалеку. На меня оно не смотрит. Даже не говорит со мной. А я, как обычно, в его присутствии испытываю смутное чувство… нет, не враждебности, а неприятия. Стоит мне взять какой-нибудь аккорд на сиифе, как оттенки внутри его кристаллической формы меняются в зависимости от исполняемой мной музыки.

– Можно кое о чем тебя спросить? – окликаю я его.

Оно не поворачивает головы в мою сторону. Но его внимание, я ощущаю, слегка переключается.

«Спрашивай», – отвечает существо.

– Эта мысль не дает мне покоя с тех пор, как мы оказались здесь. – Я беру минорной аккорд и вижу, как цветовой тон Эшвара меняется и колеблется. – Почему ты выглядишь как мы?

Теперь оно поворачивает голову. Разглядывает меня своими калейдоскопическими глазами.

Я не боюсь этого существа. Воин, который боится, никогда не познает вкуса победы. Но я ощущаю в нем силу. Мой народ – одна из немногих рас в галактике, кто до сих пор верит в эшваров. В детстве Древние представлялись мне какими-то мифическими фигурами. И теперь, когда я сижу здесь, в компании их коллективной памяти, его взгляд кажется мне… пугающим.

– Я не говорю, что ты выглядишь в точности как мы. Но у тебя две ноги. Человеческий облик. Ты выбрал такую форму, чтобы нам было проще воспринимать тебя?

Проходит много времени, прежде чем Эшвар отвечает.

«Это не мы выглядим как вы, молодой человек, – наконец отвечает оно. – А вы выглядите как мы».

– …Я все равно не понимаю, – говорю я.

«Тебе и не нужно».

– Возможно. Но мне бы хотелось понять.

«Твои желания не имеют значения, юнец. Как и ты сам».

Я стараюсь не обращать внимания на уязвленную гордость и сохранять спокойствие в голосе.

– Так почему же мы похожи на вас?

Эшвар не отвечает, его сияющий глаз направлен на Аврору, парящую в розовых небесах.

– Терране, бетрасканцы, челлериане, сотни других рас, – продолжаю я. – Мы все имеем одинаковую суть. Двуногие существа. Углеродной формы. С кислородным дыханием. Вероятность такого совпадения почти невозможна. Многие в окружении воспринимают наше сходство как главное доказательство существования великой силы. Неоспоримое свидетельство… божественной воли. И это основа их Объединенной Веры. Существования бога. Творца.

Эшвар вновь ничего не говорит. Тогда я иду дальше:

– Нашему врагу известно намного больше, чем нам. Ра’хаам был в той последней битве. Нам нельзя сталкиваться с ним, не имея представления. Если есть какие-то сведения, которые могут пригодиться нам в предстоящем бою, то будет опасно скрывать их от нас.

Наконец Эшвар смотрит на меня. Я чувствую, как по спине пробегает дрожь, пальцы скользят по струнам, отчего внутри него расцветает радуга.

«Не тебе читать нотации о вреде тайн».

Я недоуменно моргаю:

– Что ты хочешь этим сказать?

«Мы целую вечность готовились к победе в этой войне. Когда нам впервые, через тысячу лет крови и огня, удалось сразить Великого Врага, мы знали, что необходимо сделать, чтобы он не восстал вновь. И знаем сейчас. Лучше тебя. Так что не вздумай поучать нас об опасности лжи, которой от тебя столь явно разит».

Взгляд его горящих глаз снова обращается к Авроре.

«Не смей».

Сииф наливается тяжестью в моих руках. Слова Эшвара камнем оседают в моей груди.

Я откладываю инструмент в сторону и сижу в тишине.

Я боюсь.

Аврора

Сегодня Эш привел меня в какое-то новое место. Мы час летели над теперь уже знакомыми мне ориентирами. Поляна с розовым ковром цветов. Широкая река, в которую я падала, наверное, сотни раз, прежде чем смогла разделить. Густые джунгли, где каждый листочек замирал от взмаха моей руки.

В конце концов мы оказываемся на вершине утеса, откуда открывается широкий вид на Эхо, кристальный город далеко на горизонте. Я никогда не думала, что у этого места есть предел, однако позади нас медленно клубится нечто похожее на туман.

Наверное, это и есть край света.

Я сижу, скрестив ноги, у обрыва, обозреваю свою тренировочную площадку и жду. Парящий рядом со мной Эш наконец говорит:

«Ты подводишь нас, Аврора Цзе-Линь О’Мэлли».

Я удивленно заглядываю ему в лицо, пытаясь скрыть боль в глазах.

«Ты выросла, – продолжает оно. – Но недостаточно».

– Что ты имеешь в виду? Сейчас я сильнее, чем когда-либо. Могу раздвигать реки, разрушать камни…

«Твоего владения этой силой должно хватать на разрушение не только камней, но и миров. Ты знаешь, что должна делать».

– Я не…

«Да, – перебивает оно. – Ты знаешь. Просто ты все еще находишься в плену себя прежней. Заперта внутри представления о том, кем была. Все эти привязанности, узы тянут тебя назад, в то время как тебе необходимо сосредоточиться на том, что ждет впереди. Чтобы по-настоящему принять эту силу, ты должна вспыхнуть, Аврора Цзе-Линь О’Мэлли. Или же покинуть это место и смириться с тем, чего никогда не будет».

И хотя это случилось несколько месяцев назад, в моей памяти до сих пор свежо воспоминание о неудаче на цветочном поле. Образ моего отца. В душе я знаю, что Эш прав: одного слова призрака оказалось достаточно, чтобы я потеряла власть над силой. Чтобы я расплакалась. Слезы даже сейчас жгут мне глаза, собираясь на ресницах.

– Я хочу, – говорю я.

«Правда?»

– Да! – кричу я. – Мне ненавистно это чувство. Но… мне тяжело, Эш. Очень тяжело. Отправляясь на Октавию, я должна была проснуться через пару недель и начать новую жизнь. А вместо этого проспала двести лет. – Я тру глаза, злясь на слезы, на саму себя. – А еще я знаю, что есть вещи важнее, чем оплакивающая свою жизнь земная девчонка, но, может, ты все-таки сбавишь немного обороты. – Я смотрю в его радужные глаза, и в моем взгляде читается обвинение. – Потому что я многого лишилась именно из-за тебя.

Оно стоит, все его тело сверкает на свету. Я буквально ощущаю… его злость на меня.

«Мы осознаем, от чего просим тебя отказаться. Но на кону – судьба всей галактики».

– Я понимаю!

«Тысячи обитаемых миров. Миллиарды миллиардов душ. Все это будет уничтожено, если мы позволим Ра’хааму расцвести».

– И это я понимаю! – кричу, поднимаясь на ноги. – Я ведь не идиотка, Эш. Я все понимаю!

«И все равно отказываешься. Отпустить. Вспыхнуть. Ты же – Триггер, Аврора Цзе-Линь О’Мэлли. Ты – обнаруженная эшварами сила. И если не избавишься от мешающих тебе преград, никогда не преуспеешь».

– Но как? – спрашиваю я.

«Ты хочешь этого?» – интересуется Эш.

Я поднимаю глаза к розовому небу надо мной. За ним ждут миллиарды солнц. Думаю обо всем, что лежит на чаше весов. Жизни незнакомых людей, жизни моих друзей. Все это будет потеряно, если я сейчас отступлюсь.

Желая быть исследователем, я хотела такой жизни. Увидеть и сделать то, о чем многие только мечтают. Дойти до самого края. Вот почему я стала изучать картографию, вот почему многим пожертвовала ради того, чтобы попасть в экспедицию на Октавию – именно она два столетия спустя привела меня сюда.

К этому краю.

– Да, – слышу я свой голос.

«Правда?»

– Да!

«Тогда закрой глаза».

И я закрываю.

Вдруг оказываюсь в белой комнате, полуденное солнце светит в широкие стеклянные окна. До меня доходит, что я стою в одной из дюжен кухонь, в которых бывала моя семья, когда мы путешествовали по миру во время подготовки к экспедиции на Октавию. А потом грудь внезапно сдавливает, я ощущаю прилив радости, тоски и любви при виде нее – она так близко, что можно прикоснуться к ней рукой.

– Мама… – шепчу я.

Она поднимает голову и дарит мне одну из своих улыбок – из числа тех, что вселяют в меня уверенность, будто в мире все хорошо. Окидывая взглядом комнату, впитывая в себя окружающую обстановку, я понимаю, что уже бывала здесь раньше. Это не просто место из моих воспоминаний – это конкретный, уже пережитый мной вечер.

Сегодня папин день рождения. Мама нарезает овощи для его любимого блюда, популярного в ее семье: густого коричневого рагу с морковью и картофелем, ягненком и перловкой. Я отмеряю тапиоковый крахмал для приготовления обожаемой им рисовой лапши.

Мне где-то тринадцать лет, и к тому времени мы не всегда с ней ладим. Я уже решила, что хочу подать заявку на участие в экспедиции на Октавию. Однако мама считает, что для таких серьезных решений еще слишком рано. Даже больно вспоминать о наших с ней ссорах по этому поводу, сколько времени мы потратили впустую на такие мелочи.

Сейчас я наблюдаю за движениями ее быстрых, ловких рук, вижу знакомое обручальное кольцо. В тот прошлый раз, несколько столетий назад, мы просто пели песни, готовили и обсуждали одно из моих домашних заданий, пока все остальные не вернулись домой. Но теперь, я знаю, при желании видение можно изменить, не заходя слишком далеко.

И мне этого действительно хочется. Очень сильно.

Поэтому я прошу систему умного дома выключить музыку, опираюсь на маму и кладу голову ей на плечо. Она обнимает меня одной рукой и прижимает к себе. Жест невероятно знакомый, от нее исходит такая нежность, что у меня на глаза наворачиваются слезы.

– Что такое, Аври Цзе? – спрашивает она, целуя мои волосы.

Я молча обдумываю, что именно хочу ей сказать. Я не могу поведать о том, что случилось, иначе это разрушит иллюзию, форму того, что представляет собой это место. Но зато могу приблизиться к этой теме.

– Да просто вспоминаю о своих старых друзьях из предыдущих школ, – говорю я.

– Да?

Я закусываю нижнюю губу:

– Знаю, мы все время переезжаем, но некоторые из них… наверное, думали, что я буду рядом намного дольше, понимаешь? Возможно, они считали, что смогут положиться на меня во всем, а теперь меня с ними нет.

– Ох, Аврора. – Она поворачивается ко мне и обнимает, моя голова устраивается под ее подбородком. Скоро я стану слишком высокой для этого. – Ты всегда с такой ответственностью подходишь к делу. Я очень ценю в тебе эту черту. И знаю, как тяжело постоянно переезжать. Но мы не можем вечно оставаться на одном и том же месте, дорогая, – ради кого бы то ни было. Жизнь нужна для того, чтобы жить. С теми, кого ты оставила, все будет хорошо, уверяю тебя. Как и с теми, кого придется оставить в будущем, даже если ты отправишься на другую планету.

– Но некоторые люди зависят от нас, – возражаю я.

– Да, это так, – соглашается мама. – Но в будущем тебя ждет множество приключений, и многие из них будут связаны с расставаниями. Те, кто любит тебя, с гордостью отправят тебя в эти приключения, уверяю.

Я отодвигаюсь, чтобы заглянуть ей в лицо, глаза щиплет от слез.

– Я люблю тебя, мама, – говорю я. Она смотрит на меня сверху вниз, и на ее лице, в нежном изгибе губ отражается самая искренняя любовь.

– Я тоже тебя люблю, дорогая, – тихо произносит она. – И если однажды ты отправишься во все те приключения, которые придумаешь себе, я буду невероятно горда тем, что вырастила такую дочь, которой хватило смелости следовать за своими мечтами. Уверяю тебя.

– Даже если мне придется оставить тебя?

– Ты никогда не оставишь меня, детка, – говорит мама. – Потому что я всегда буду с тобой.

* * *

В тот вечер я плачу в объятиях Кэла.

– Я оставила ее, – говорю, уткнувшись ему в грудь, мой голос звучит гнусаво и приглушенно, так что неясно, понимает ли он меня. – Оставила ради приключения, а ей досталась только моя смерть.

Он нежно целует мои волосы:

– Для нее ты умерла, следуя за своей мечтой. Ты жила именно так, как она завещала тебе. Любой из нас надеется прожить хорошую жизнь, какой бы продолжительности она ни была, бе’шмаи.

Позже я делаю нам картофель, морковь, ягненка и перловку в подливке, а потом показываю Кэлу, как готовить рагу и печь мамин любимый ирландский содовый хлеб. Мы сидим бок о бок, прижавшись плечами, и я рассказываю ему о своей жизни на Земле.

К концу моих объяснений, как играть в хоккей на траве – он все никак не возьмет в толк, почему бить клюшкой соперника запрещено правилами, – я уже хохочу во весь голос.

Мне становится легче, я сама делаюсь легче, потому что близость Кэла, по правде говоря, дарит мне покой. Его прикосновения, его взгляд, его улыбки, которые он дарит мне, – их я вообще не могла себе представить после нашего знакомства. Все это дает мне силы, в то время как давление этого места, напротив, разрывает на куски. Пребывание в Эхо позволило нам несколько месяцев провести вместе, узнать друг друга так, как возможно лишь со временем. И я настолько благодарна за этот подарок, что не могу выразить словами.

Например, я уяснила одну вещь: когда взгляд Кэла, как сейчас, опускается к моим губам, он думает о том, чтобы меня поцеловать. Мне совсем не хочется ждать, пока он решится на поцелуй, – только не сегодня.

Поэтому я сама подаюсь вперед и хватаю его за рубашку, он позволяет мне без усилий притянуть его к себе. Я поднимаю подбородок, между лопатками возникает приятное покалывание от предвкушения, которое спускается к пояснице, и наши губы встречаются.

Мы сидим рядом, и как только он склоняется надо мной, я обвиваю его рукой за шею. В этот миг его ладонь ложится на мою спину, и он бережно опускает меня на мягкую траву, давая мне возможность увлечь его за собой. Его фигура заслоняет звезды, а тихий стон, слетающий с губ, когда я углубляю поцелуй, заставляет меня позабыть о том, где мы находимся.

Его волнение и ощущение родства делают эти минуты еще более восхитительными. Выгибая спину и прижимаясь к нему, я вновь улыбаюсь ему в губы.

Это именно то, что мне было нужно. После сегодняшнего урока Эша и теперь в присутствии тихого, уверенного – и да, невероятно сексуального – спокойствия Кэла я чувствую, будто с моих плеч упал… груз. Тень внутри меня исчезла.

Мне кажется, я наконец понимаю, что должна делать. Меня переполняют разные эмоции: вина за то, что я оставила свою семью, злость на то, что у меня их забрали, печаль из-за того, что я не смогла стать частью их жизни после своего ухода. И в то же время я держусь за понимание и осознание, что они все-таки жили.

Потому что так делают все.

Здесь, в настоящем, у меня есть Кэл. Он воплощает в себе все, о чем я мечтала, и мне даже не нужно испытывать Тягу, чтобы понимать: я люблю его. Это не порыв и не внезапно возникшее чувство, а медленно, шаг за шагом, зарождающаяся любовь, где каждый усвоенный урок добавляет все новые эмоции к уже имеющимся.

И уже ночью, лежа в объятиях Кэла, прижимаясь щекой к его обнаженной груди, я осознаю, что надо сделать со всем тем грузом, который тянет меня назад.

Не дает двигаться вперед.

Мне нужно отпустить свое прошлое и сосредоточиться на настоящем.

Мне нужно отказаться от того, кем я была, и принять новую себя.

Мне просто нужно сжечь все дотла.

* * *

На следующее утро мы с Эшем возвращаемся на вершину утеса. Я чувствую себя легкой, как воздух, когда мы проплываем над Эхо, чья красота расстилается под нами. Я сижу на краю обрыва и вглядываюсь туда, где находится граница мира. Закрываю глаза и на этот раз вижу папу.

Мне шесть или семь лет, он пришел ко мне почитать перед сном. У нас есть большая книжка со сказками и преданиями народов мира. Папа садится на кровать рядом со мной, и мы вместе листаем страницы. Пока он читает, я вожу маленьким пальчиком по иллюстрациям.

Папа обнимает меня одной рукой, и я привычным движением подтягиваю к нему колени, чтобы он мог придвинуть книгу, а я вместо него – переворачивать страницы.

Папа читает долго. Я в это время вдыхаю его запах, наслаждаюсь теплом его кожи, вспоминаю времена, когда его объятия казались мне самым безопасным местом на свете. Но вот он наконец опускает глаза и смотрит на меня, нахмурив лоб в любимой мной манере.

– Тебя что-то беспокоит, Цзе-Линь? – тихо спрашивает папа.

Он с таким вниманием и заботой прислушивается ко мне. А я могу лишь думать о нашем последнем разговоре – во всяком случае, о том, который состоялся между нами, когда папа был еще самим собой, а не частью Ра’хаама.

Тогда я накричала на него и Патрис и прервала связь, не дав ему шанса ответить.

– Я думаю о тех, кого мне пришлось покинуть, – отвечаю я.

– …Из твоей предыдущей школы?

Я киваю:

– Я сказала кое-что плохое. И у меня не было возможности попросить прощения перед отъездом.

– Ох. – Он осторожно закрывает книгу, кладет ее на пол возле кровати. – Да, это трудно. Если есть такая возможность, то, конечно, всегда лучше вернуться и извиниться. Но если это невозможно сделать, то, на мой взгляд, очень важно помнить, что ни отношения, ни дружба не определяются одним мгновением. Они – совокупность всех тех минут, которые мы проводим вместе. Складываются из разных мелочей, когда мы говорим: «Я тебя люблю», «Я тебя уважаю», «Я тобой дорожу». И все это нельзя стереть несколькими неосторожными словами.

– Откуда ты знаешь? – шепчу я.

– Когда умерла твоя бабушка, я очень жалел и переживал, что накануне не позвонил ей. Собирался, но был занят. Однако со временем я понял, что один пропущенный звонок не определяет наших отношений. Это делают десятки тысяч сказанных «Я тебя люблю». Она знала, как я любил и уважал ее. И именно это имело значение. – Он прижимает меня к себе. – Тебе стало легче, Цзе-Линь?

– Ты уверен, что последние слова не так важны? – Я крепко зажмуриваю глаза, впитывая тепло его рук. – Уверен, что она тебя простила?

– В тот же миг. Те, кто по-настоящему знает нас, видят всю картину целиком, а не только часть.

Я тесно придвигаюсь к нему. Закрываю глаза и шепчу:

– Я люблю тебя, папочка.

– Я тоже тебя люблю, Цзе-Линь.

Он целует меня в макушку, и мои губы растягиваются в улыбке.

– Всегда.

* * *

В тот вечер мы с Кэлом отправляемся на поляну и вместе лежим в поле розовых цветов, чьи лепестки закрылись с наступлением ночи. Растворяясь в объятиях друг друга, мы смотрим на звезды, которые некогда усеивали небо над родной планетой эшваров.

Да, я знаю, что сама себе усложняю жизнь. Я целыми днями отрекаюсь от разных вещей, а потом каждый вечер возвращаюсь в лагерь и все глубже погружаюсь в Кэла. Он, похоже, испытывает то же самое. Это чувство растет в нем вместе с любовью ко мне. Оно сродни тени. Сегодня она особенно тяжела и давит на него своим грузом, даже когда он наслаждается красотой кружащих над головой звезд.

– Все хорошо? – спрашиваю я у него.

Я ощущаю его сознание, напоминающее гобелен из золотых нитей. Слабая эмпатия, которую он унаследовал от своей матери, переплетается с моей возрастающей силой.

– Я в растерянности, бе’шмаи, – наконец отвечает он.

– Из-за чего?

– Я все думал. – Он вздыхает, глядя в ночное небо. – О подарке Адамса. О футляре для сигарилл, который спас мне жизнь на борту «Тотентанца».

Я удивленно моргаю.

– Почему ты думал о нем?

– Внутри него… была записка. Написанная рукой Финиана. Но он даже не помнит, чтобы писал ее. Именно он ее обнаружил. Я все гадаю, не предназначена ли она мне.

– …Что там было написано? – спрашиваю я, сомневаясь, что хочу знать ответ.

Кэл смотрит на меня сияющими глазами.

– «Скажи ей правду».

Я храню молчание, разглядывая его в темноте. Он невероятно красивый, какой-то неземной, практически волшебный, и мне даже не верится, что он мой. Одновременно с этим я вижу происходящую в его душе борьбу. Чувствую терзающие его разум муки.

– Во мне есть нечто, бе’шмаи, – говорит он, и я с изумлением вижу слезы в его глазах. – Оно связано с моим прошлым. Моим происхождением…

– Кэл, все в порядке, – успокаиваю я, касаясь его лица.

Он мотает головой:

– Это нечто сидит во мне. И я боюсь, что никогда не избавлюсь от него.

Я вспоминаю историю о Саэдии, которую он рассказал мне. О страданиях его детства, о жестокости отца по отношению к нему и его матери, о тени прошлого, вечно нависающей над ним. Я знаю, что он борется каждый день. С насилием, в котором рос, с яростью внутри себя. Даже сейчас я чувствую ее, притаившуюся за этими прекрасными глазами.

– Ты – не твое прошлое, Кэл. – Я переплетаю наши пальцы, мой взгляд прикован к созвездиям над головой. – Ты не тот, кем тебя воспитали. Именно этому я научилась здесь. Наши сожаления и страхи сдерживают нас. Мы должны отпустить их, чтобы стать теми, кем нам суждено быть. Мы должны сжечь их дотла.

– Наше прошлое делает нас такими, какие мы есть.

– Нет, – возражаю я. Мне вспомнилось, какой груз свалился с моих плеч, когда я смогла отпустить маму и папу. – Мы сами выбираем, какими нам быть. Каждый день. Каждую минуту. Прошлого нет. Завтрашний день состоит из миллиона вчерашних, разве ты не понимаешь?

Кэл хмуро смотрит на звезды.

– Мне сомнителен… путь, по которому они заставляют тебя идти, бе’шмаи, – тихо произносит он.

– …Что ты имеешь в виду? – спрашиваю я.

– Если ты отринешь от себя прошлое, сожжешь все, что хоть сколько-то важно для тебя, как того велят Древние… – Он качает головой. – В чем тогда будет твоя цель? Что даст тебе стимул бороться?

– Спасение всей галактики – уже достаточная цель, – отвечаю я твердым голосом.

– Да, твоя борьба достойна уважения.

– Чувствую, за этим последует большое жирное «но».

– Но цель – это любовь, бе’шмаи, – говорит Кэл. – Любовь – то, что толкает нас на великие дела и на еще более великие жертвы. А без любви что останется?

Я выдергиваю руку из его ладони:

– Кэл, я должна это сделать. Если мы оставим планеты-инкубаторы без присмотра, Ра’хаам поглотит всех в галактике, в том числе и дорогих мне людей. Я уже лишилась отца из-за него.

– И теперь ты готова потерять все остальное, чтобы его остановить?

– Я не говорю, что хочу этого, – вздыхаю. – Я просто должна.