Текст книги "Якудза: преступный мир Японии"

Я прихватил с собой пакет и усердно делал вид, что ищу нужное мне помещение. Название компании «Голубая гора» было напечатано на этикетке, висевшей на двери компании, где еще виднелись следы предыдущих этикеток. На клочке одной из них, почти выцветшем и полустертом, было написано «Инвестиции Накатоми». Не «фонд», а «Инвестиции». Ага.

Сначала я подумал, что можно постучать в дверь и посмотреть, кто выйдет, но потом решил, что рисковать не стоит, тем более и переждать мне было негде. Пока я обдумывал, что делать дальше, дверь открылась, и из нее вышел очень высокий мужчина с длинными угольно-черными волосами. Казалось, его насильно запихнули в черный костюм на размер меньше. Что-то говоря в мобильник, который держал возле уха, он быстро направился к двери лифта. Он был похож на бойца якудза из «Централ Кастинг»[8]8
  Американское агенство, которое специализируется на кастинге статистов и дублеров.


[Закрыть]. Я должен был это предположить, учитывая, что два года назад полиция определила: компания является прикрытием для организованной преступности.

До почтовых ящиков здания было не добраться, так что я вышел, прогулялся минут десять, добрался до любимого кафе в Кабуки-тё и, сидя там, написал отчет. Я добавил несколько деталей, которые выявились в результате анализа цифр и данных.

Если вам предстоит выполнять работу в качестве частного сыщика и у вас ограниченное количество времени, в своем итоговом отчете вы должны указать, что вы знаете, чего не знаете и что подозреваете. Это своего рода цветовая кодировка отчета: черный, белый, серый. Пока у меня были лишь некоторые темно-серые данные.

Существовала вероятность того, что один из членов правления, который ушел в отставку в 2005 году, в 1996-м был арестован за мошенничество. Я провел поиск по базам данных газет и журналов по всем членам правления и нашел точное совпадение с одним из них. У него было то же имя, что и у человека, которого поймали на продаже поддельных акций зарегистрированной на бирже компании. Но, не зная больше ничего о человеке, включая его возраст, я не мог быть уверен, что это тот, кто нужен мне. Не было никаких интервью или статей на японском языке, в которых упоминался бы кто-либо из нынешних членов совета директоров.

Мы с Михиль просмотрели проект отчета у меня дома, сравнили цифры с исходными материалами и проверили, правильно ли записаны даты. Она убедила меня внести в формулировки некоторые коррективы.

– Джейк, это звучит так, будто ты говоришь клиенту: «Слушайте, придурки, держитесь подальше от этих людей. Вы, черт возьми, спятили?» И может быть, ты действительно хочешь им это сказать, но есть и более приятные выражения.

– Например, какие?

– Давай я за тебя напишу.

Вывод был прост: фонд «Накатоми» выглядит крайне подозрительно. Возможно, это подставная компания «Ямагути-гуми». Настораживают как отсутствие информации о фирме, так и ложные заявления, которые компания делает на своих веб-сайтах и в материалах о своей истории. Похоже, что фирма нацелена на иностранных инвесторов и использует ложную историю, чтобы внушить им уверенность и заставить их инвестировать в успешный, по их словам, хедж-фонд с высокой доходностью. Нет никаких доказательств того, что они когда-либо создавали успешные бизнес-проекты.

В состав совета могут входить осужденные преступники. Поэтому любой бизнес представляется крайне рискованным, и его следует избегать. Уточню: слова «следует избегать» в рамках комплексной проверки означают «держитесь подальше».

Очень редко можно сказать наверняка, с какой фирмой вы имеете дело. Было бы здорово, если бы вы всегда имели возможность знать, чем на самом деле занимается компания, но, увы, это не так. Существовала небольшая вероятность того, что фонд «Накатоми» – законная компания, просто чертовски хитрая.

В тот же день я отправил Тони окончательный отчет по электронной почте. Он остался очень доволен работой и сказал мне по телефону:

– Молодец, Колчак[9]9
  Колчак – журналист, герой сериала «Колчак: ночной охотник».


[Закрыть]. Думаю, клиент с ума сойдет.

Тем же вечером Тони переслал ему отчет и оказался прав: клиент совершенно взбесился. После нескольких отчаянных ночных звонков я согласился встретиться с ним на следующий день. На этот раз мы встретились в вестибюле отеля «Окура», заняли столик в углу, и я все ему рассказал.

Я не знал, насколько сильно его фирма была связана с «Накатоми» – может, они были в сговоре, – но только вид у клиента был такой, будто он вообще не спал. Возможно, компания уже доверила этому сомнительному предприятию крупную сумму денег. Судя по всему, в этой же рубашке в тонкую полоску, в которой он сюда пришел, он несколько дней где-то валялся, а его очки были заляпаны отпечатками пальцев.

Мне пришлось знакомить его с отчетом страница за страницей и объяснять весь процесс, потому что много чего я не мог изложить на бумаге. Я дал ему оригинал брошюры фирмы, с которой уже сделал копию.

Когда я закончил, он спросил, есть ли у меня какой-нибудь совет.

– Ну, – протянул я, как можно лучше изображая акцент штата Миссури, – как вы видите в брошюре фонда «Накатоми», их лозунг следующий: «Мы строим ваше финансовое будущее». Я бы сказал, что сегодня финансовое будущее вашей компании выглядит довольно паршиво.

Он даже не улыбнулся. Максимально сухо он сообщил мне, что его фирма уже подписала с «Накатоми» дорогостоящий консалтинговый контракт. Я спросил его, есть ли в их контракте с фирмой пункт, исключающий организованную преступность.

Такого пункта не было. Я вздохнул.

Я дал ему номер телефона и адрес электронной почты бывшего прокурора Игари Тосиро.

– Этот парень вам понадобится. Когда будете иметь дело с якудза, теми, кто входит в одну из организаций в настоящий момент, или бывшими, звоните именно ему.

Я никогда бы не подумал, что несколько лет спустя окажусь в том же положении, нарвавшись на очень сомнительную компанию, и постучу в дверь Игари, чтобы попросить о помощи.

Глава шестая. Издержки профессии

Порой вы любите свою работу, даже зная, что она может вас убить. Если тратить слишком много времени на репортажи о якудза или раскрытие их подставных компаний, легко забыть, что насилие – неотъемлемая часть их культуры. Близость к опасности порождает беспечность. Мне потребовалось как следует огрести по голове, чтобы вспомнить простую истину: какими бы вежливыми, умными и дружелюбными ни были мои знакомые из преступного мира, но если они из якудза, они в любом случае чем-то напоминают самодельные взрывные устройства, и причину, по которой они взорвутся, предугадать невозможно. Я наступил на мину в 2010 году, а шрам остался до сих пор.

В конце января 2010 года мне как следует прилетело по голове от бывшего босса якудза. Думаю, тогда-то все и пошло не так.

Это должно было случиться. Кто спит с собакой, наберется блох. Кто делает репортаж о преступном мире, тот неминуемо столкнется с насилием и запросто может сменить роль наблюдателя и летописца на роль жертвы, далеко не такую приятную.

Где якудза, там страдания. Как-то я взял интервью у бывшего члена банды Кюсю, который впоследствии отошел от дел и стал медбратом, видимо, желая таким образом искупить свои грехи. Между делом он объяснил мне суть своей работы. Весь этот бизнес построен на насилии. Вот что он сказал мне в ходе нашего очень долгого разговора:

– Мы стараемся не убивать жителей нашего района, потому что это оттолкнет от нас остальных людей, и мы уже не сможем за их счет зарабатывать деньги. Да, мы причиняем боль и терпим боль, но все, что мы делаем, очень продуманно. Люди становятся якудза, чтобы воплотить все то, что они хотят воплотить, но не могут. Они либо не знают, как это сделать, либо боятся это сделать, потому что опасаются последствий. Умные якудза занимаются финансовыми махинациями, но у большинства из нас занятие другое. Насилие – вот то, что мы продаем; без насилия мы просто кучка неудачников, не способных ни на что. Акт насилия требует сложных расчетов. Мы продаем услуги по насилию, но мы должны и учитывать затраты на предоставление этих услуг. Допустим, ко мне приходит клиент и просит, чтобы кого-то похитили, избили и проучили. Может быть, он хочет, чтобы кому-то отрубили руку. За это мне заплатят определенную сумму денег. А если меня поймают, что вполне вероятно, то в каком преступлении меня обвинят? Очевидно, в каком-то из тех, что связаны с похищением, насильным удержанием и нанесением телесных повреждений. За это запросто можно получить шесть лет тюрьмы. Это не шесть лет сидения на заднице – это шесть лет каторжных работ. Но мне предлагают пятьдесят миллионов иен. Чувак, это много денег. По сути, если посчитать, то мне будут платить шесть миллионов иен, то есть девяносто миллионов долларов в год, целых шесть лет за одно только преступление. Достаточно ли это за год моей жизни? А как насчет шести лет тюрьмы? Стоит ли преступление потраченного времени? На оценку затрат влияет и то, кто обращается с просьбой. Старший брат по организации? Или мой оябун, то есть босс? Если меня просит оябун, речь идет уже не о ценности моих услуг, а о моем долге. Если я что-то делаю для организации, она потом позаботится обо мне. Я получу бонус и повышение по службе. Если же меня попросит совершить что-то жестокое кто-нибудь за пределами организации, первым возникает вопрос, какой вариант устроит нас обоих. Важно помнить, что я должен сделать все, чтобы не попасться. Когда меня нанимали, чтобы похитить и проучить какого-нибудь обманщика, я планировал, что меня поймают, и меня не поймали. Но прежде, чем идти на такой риск, важно продумать худший сценарий развития событий. Тот, при котором меня поймают и посадят в тюрьму. Стоит ли оно того? Есть и другой худший сценарий: если я ненароком убью того, в кого пытался вбить немного здравого смысла. В этом случае уже никакие деньги радости не принесут. Хотя мы профессионалы и знаем, от чего может умереть жертва, поэтому прекращаем задолго до того, как все может плохо закончиться.

Я уже успел забыть об этих его словах. Все может пойти не так. Вы имеете дело с жестокими людьми.

Даже если бы не было преднамеренного насилия, все могло пойти не так. Я стал слишком самоуверенным и безрассудным. Мне следовало быть осторожнее, но опять же, может быть, это был неизбежный профессиональный риск.

Вот что произошло.

У меня были планы навестить Фумио Акияма (имя изменено), умного человека, бывшего босса якудза. Я хотел взять у него интервью. В какой-то момент он был одним из редакторов новостной службы якудза, предназначенной только для подписчиков, которую «Ямагути-гуми» молчаливо одобрили. Клиентская база была строго ограничена, и мне пришлось попросить его тайно переслать мне информационный бюллетень. Ему очень понравилось писать статьи и анализировать последние аресты, борьбу за власть и проблемы преступного мира.

В 1999-м, когда мы познакомились, Акияма был членом низшего ранга группы второго уровня «Ямагути-гуми». За несколько лет он поднялся по служебной лестнице японского преступного мира, прежде чем его спустили с этой лестницы в результате события, получившего название «Шок Гото», в конце октября 2008 года.

В 2008 году финансовый мир пережил то, что в Японии называют шоком Лемана, но в том же году японский преступный мир пережил шок Гото; это была крупномасштабная чистка некоторых высших руководителей «Ямагути-гуми».

В середине октября, пока руководители «Ямагути-гуми» обсуждали, следует ли изгонять из организации Тадамасу Гото, несколько боссов якудза направили в штаб-квартиру письмо протеста. Авторы письма возмущались тем, что Гото исключили, и еще много чем. Второй человек в организации, насчитывающей сорок тысяч человек, Киёси Такаяма, 20 октября ответил массовой чисткой. Из организации были навсегда исключены два высокопоставленных босса, пять участников поменьше, и еще троих на время отстранили. Чистка прошла бескровно, но стало довольно напряженно.

Те, кто был слишком близок к Гото или кто яростно выступал против его исключения из организации, впоследствии тоже были исключены или отстранены. Ходили слухи, что Гото планировал разрушить всю организацию путем переворота, и причиной его исключения стало именно это. Еще одним гвоздем в крышку его гроба стало предательство с целью получить в США новую печень.

Как и многие бывшие якудза, Акияма в период шока Гото покинул группу или был вынужден ее покинуть, но продолжал поддерживать с организацией связь. Он управлял небольшим бизнесом в сфере недвижимости в офисе в Синдзюку, недалеко от южного выхода. У него всегда были проблемы с наркотиками, и, возможно, это стало одной из причин, по которой его исключили.

Когда я пришел в его офис, то попросил разрешения процитировать его в книге «Последний из якудза», над которой работал, и разрешения поделиться некоторой деликатной информацией, которую он мне дал, с третьей стороной.

Хотя это была формальность, я решил, что спросить не помешает. Ну, я очень ошибался. Иногда, задавая неправильные вопросы, вы можете серьезно пострадать. За спрос денег не берут, но страдания причиняют.

Едва я постучал, он открыл дверь и впустил меня. Я вошел в приемную, а за ней находился его личный кабинет. Слева был деревянный шкаф, у стены – кушетка и маленький белый диванчик, на котором можно было посидеть. Между нами стоял низкий деревянный столик с хрустальной пепельницей и хрустальной же роскошной зажигалкой. Под столом лежали стопки журналов – еженедельники, журналы для фанатов якудза, немного порнографии, несколько деловых журналов. Пепельница была битком забита окурками, а небольшая мусорная корзина в углу комнаты – банками из-под кока-колы.

Акияма больше походил на учителя, чем на якудза: темно-синий костюм с красно-белым галстуком, небольшие залысины, крошечные глазки, которые казались еще меньше из-за толстых очков без оправы, начищенные до блеска коричневые туфли, правда, с парой дырок – я подумал, что от пепла сигарет.

Он предложил мне кока-колу из мини-холодильника, и я с радостью взял банку и сделал глоток. Он залпом выхлестал свою банку, словно нашел ее, бредя по пустыне, и тут же открыл другую.

– Чем могу быть полезен, Джейк? – спросил он. – Или, может, у тебя есть для меня какая-нибудь информация о подходящем участке недвижимости?

Акияма специализировался на проблемной недвижимости. В Японии, когда собственник квартиры умер или убит, агент по недвижимости должен сообщить об этом клиенту. Данные обстоятельтва снижают стоимость недвижимости или делает ее практически непригодной для сдачи в аренду или продажи. Акияма умел скупать проблемную недвижимость и обходить закон, чтобы продать ее по более высокой цене, чем он заплатил. Если на моем участке происходило убийство или самоубийство, я отправлял ему адрес места преступления, чтобы облегчить задачу, а взамен получал информацию.

– Ну, – ответил я, – я сейчас пишу книгу об истории якудза после войны, под названием «Последний из якудза»; я хотел бы взять у тебя интервью и, если возможно, указать твое настоящее имя.

Он кивнул, отхлебнул глоток кока-колы. Пока я объяснял, над чем сейчас работаю, он почесывал руки. Но тут-то я и сказал то, что стало триггером:

– Ты как-то рассказал мне кое-что о Тадамаса Гото, и я пообещал никому больше этого не рассказывать. Хотя я и выполнил это обещание, мне хотелось бы получить твое разрешение поделиться информацией с еще одним человеком. Я знаю, что она никому не разболтает. У меня есть причины ей доверять.

Последовало долгое молчание, а затем, не говоря ни слова, он резко схватил меня за воротник рубашки и приложил лицом об столик. Когда я попытался скатиться с него, Акияма пару раз как следует ударил меня каблуком по голове. В глазах у меня почернело от боли. Он еще раз ударил меня ногой по спине, крича:

– Я тебя урою!

Я наконец скатился со стола и на ходу схватил хрустальную зажигалку. Увидев над собой лицо Акияма, швырнул зажигалку ему в голову и попал прямо в лицо, что было чудом – обычно я не очень-то меткий.

Хрустальная зажигалка была тяжелой, с зазубренными краями. Все равно как если бы я кинул ему в лицо кирпич.

Он свалился со стола на диван, схватившись за лицо, и вновь что-то закричал, но я не обращал внимания на его крики. Теперь я был сверху, а он снизу.

Одной рукой я схватил его за ногу, а в другой сжал хрустальную пепельницу и с силой треснул ему по колену. Окурки разлетелись по всему полу. В облаке пепла я колотил его пепельницей, пока не услышал хлопок.

Он попытался встать, но упал. Теперь у него осталось только одно здоровое колено. Он схватил меня за руку и впился в нее ногтями, но я ударил его пепельницей по лицу, и он отпустил.

Я не очень хороший боец, но знаю, что с одним здоровым коленом трудно догнать кого-то, кто убегает. Он снова и снова повторял:

– Предатель, предатель, предатель!

Полагаю, я мог бы попросить разъяснений, но у меня не было настроения разговаривать. Я инстинктивно схватил его мобильный телефон, выпавший из куртки во время боя. Чтобы у меня был рычаг. Чтобы у меня была информация. Или, может быть, чтобы сохранить связь с реальностью. Я начинал ее терять. Я не мог как следует сфокусировать взгляд, и звуки звучали как-то странно. Как будто я слышал их из соседней комнаты.

Кажется, хорошего японского эквивалента фразе «какого хрена» подобрать нельзя, разве что «нани нан дайо» – «что это значит?», и я мог сказать только это. Акияма что-то бормотал и издавал странные звуки. У меня болела голова.

– Акияма, заткнись, – велел я ему.

Он уже не вопил от боли, а закрыл глаза и что-то неразборчиво бормотал. Мне захотелось как следуеет пнуть его по коленке, чтобы он обратил на меня внимание. Наконец он уставился невидящим взглядом в потолок. Одна его нога безвольно свисала, другой он зацепился за спинку дивана.

– Вот как мы поступим, – предложил я, – я вызову тебе скорую помощь, а ты скажешь, что на тебя напали и ограбили – кто, ты не знаешь, но, судя по виду, кореец.

Полиция всегда задает этот вопрос, когда нападают на иностранцев. Может быть, она задает его и японцам. Они всегда спрашивают: не кореец ли на вас напал?

Почему? Потому что многие копы – расисты. Если бы Акияма сказал им то, что я велел ему сказать, они, возможно, остались бы этим довольны и не стали задавать наводящих вопросов.

– Лично я отсюда сматываюсь, – продолжал я. – Если ты попытаешься меня сдать, я не только скажу, что это была самооборона, но и добавлю, что ты пытался меня убить и что они должны взять у тебя анализ мочи на наличие в твоем организме наркотиков, – сказал я самым серьезным и низким голосом. В Японии есть определенные лингвокультурные стереотипы, которые я усвоил. Симпатичные женщины должны говорить высокими и мелодичными голосами, а серьезные мужчины – глубокими и низкими. И еще я изо всех сил старался не потерять сознание. Я повторил свое предложение.

– Я вызову тебе скорую помощь, и если ты не хочешь, чтобы я сказал собакам (так в Японии называют копов), что ты под кайфом – а я думаю, так оно и есть, – скорми им эту историю, тупой ты засранец.

Видимо, он внимательно меня выслушал, потому что разразился потоком ругательств, способных порадовать любого лингвиста, считающего, что в японском почти нет мата. Это неправда.

Я вышел из офиса и побрел к вокзалу в поисках телефона-автомата. Позвонил в пожарную часть, набрал 119 и сказал, что слышал в офисе Акияма ссору и крики. Я знал, что пожарные свяжутся с полицией. Когда они спросили мое имя, я повесил трубку.

Голова болела так сильно, что я решил поехать домой на такси. Наверное, лучше было бы отправиться к врачу, но я об этом не подумал.

Вы можете спросить, почему я не позвонил в полицию?

Потому что Акияма был и остается моим источником. Нельзя сообщать о своих источниках в полицию.

Я почти не сомневался, что дело было не в чем-то личном. Просто он находился в стадии психоза, вызванного наркотиками, а я оказался рядом не в то время. Это было как попасть под удар молнии – нельзя же винить молнию.

От общего друга я узнал, в какую больницу доставили Акияма и как он себя чувствует. Ему пришлось перенести операции на колене, ноге и носу. Какое-то время он вынужден был провести в больнице. К счастью, полицейские не удосужились проверить его мочу и кровь на наличие наркотиков. С ним обращались как с жертвой ограбления.

Я приехал к нему в больницу. Вид у него был сконфуженный и виноватый.

– Какая муха тебя укусила? – спросил я.

– Прости. Сумасшедшая неделя. Мне показалось, ты хочешь меня подставить. Или уже подставил.

– Но почему? Лишь потому, что я задал тебе тот вопрос?

– Я не помню, – признался он. – Я мало что помню из событий той недели. Этого, – он изобразил, будто делает инъекцию, – было слишком много.

– Мне жаль твое колено, – посочувствовал я.

– Все в порядке. Спасибо, что не натравил на меня копов. Я это ценю. Сам-то ты как?

– Голова очень болит. Ты меня дважды огрел как следует.

– Ох, бедолага. Ты к врачу обращался?

– Нет.

– Зря. С травмами головы шутить не стоит.

Этот разговор показался мне нелепо отстраненным, будто я рассказывал ему, как меня избил кто-то другой. Мы пожали друг другу руки и больше никогда не обсуждали «происшествие».

Он по-прежнему хромает, я по-прежнему прячу свои раны. Височная доля чуть повреждена, и, может быть, поэтому у меня нарушилось чувство хронологии. События далекого прошлого кажутся мне совсем недавними. Что-то, что я пережил даввным-давно, я переживаю снова и снова, ощущая все те же эмоции и чувства, что и в то время. Это немного мешает двигаться дальше.

Но мы ведь ни о чем не забываем по-настоящему. Прошлое редко остается прошлым. Я могу объяснить это, только перефразировав слова Учителя из Книги Экклезиаста: что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем.

Снова и снова у меня возникает ощущение, что не происходит ничего такого, чего не происходило бы раньше в этом мире и в моей жизни. Но это не значит, что повторять не стоит. И иногда связь со своим прошлым полезна в будущем.