Текст книги "Секреты Лос-Анджелеса"

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ПУНКТ НАЗНАЧЕНИЯ: МОРГ

ГЛАВА СОРОК ВОСЬМАЯ

Телефонный звонок: девять из десяти – репортеры. Но Эд снимает трубку.

– Да?

– Эд, это Билл Паркер.

– Здравствуйте, сэр. Спасибо за ваше заявление в «Таймс».

– Не за что, сынок. Так и будем держаться – твердо стоять на своем, и через несколько месяцев все само рассосется. Как Инес? Сильно все это на нее подействовало?

– Не знаю. Отец мне говорил, что она живет у Рэя Дитерлинга в Лагуне. Мы расстались несколько месяцев назад.

– Жаль, жаль. Ну что ж, Инес – храбрая девушка. И по сравнению с тем, через что ей уже довелось пройти, это сущие пустяки.

Эд, протирая глаза:

– Не уверен, что все рассосется само собой.

– А я уверен. Свидетельства этого негра из Квентина ничего не стоят. Конечно, показания на полиграфе – вещь довольно серьезная, но достаточно одного взгляда на его адвоката, чтобы понять…

– Сэр, я не об этом. Дело в том, что те трое, которых я убил, похоже, в самом деле были невиновны…

– Не перебивай меня, сынок. И не говори, что мы должны пересмотреть дело. Вот уж от тебя я не ждал такой самоубийственной наивности! Нет, наша задача – спокойно ждать, пока стихнет шумиха. И генеральный прокурор в Сакраменто ждет сейчас того же самого. Скандалы в прессе, требования справедливости, демонстрации – весь этот шум рано или поздно всегда сам собой затихает.

– А если на этот раз не затихнет?

Паркер, со вздохом:

– Если генеральный прокурор назначит расследование, мы подадим на него жалобу в федеральный суд и начнем собственное расследование, чтобы его опередить. Я говорил с Эллисом Лоу, он полностью меня поддерживает. Но вот увидишь, этого не понадобится. Все само уляжется.

– Не уверен, что я этого хочу, – тихо говорит Эд.

ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ

Группа из Отдела организованной преступности. Мотель «Виктория», номер 6. Бад, Майк Брюнинг, парень из Фриско, прикованный наручниками к стулу, – Джо Сифакис, три судимости за криминальное ростовщичество, снят с поезда на Юнион-стейшн. Брюнинг обрабатывает Сифакиса куском шланга, Бад только смотрит.

На тумбочке четырнадцать сотен – пойдут в благотворительный фонд. Майк убеждает Джо убираться из Лос-Анджелеса подобру-поздорову. Аргументы весомые – нескольких зубов Сифакис уже лишился. Бад смотрит на часы: 16:20. Дадли что-то запаздывает.

Сифакис издает очередной вопль. Бад поворачивается и выходит в ванную. Все стены исписаны непристойностями: имена девушек, некоторые – с телефонами. Бад думает о том же, что и всегда, о том, что в последние дни занимает весь департамент, – о деле «Ночной совы».

В комнате орет Сифакис. Чтобы заглушить крики, Бад включает воду. О чем хотел поговорить с ним Дадли? Должно быть, все о той же «Ночной сове». Бад снова и снова проверяет свою версию – и не находит в ней слабых мест.

Никто не подозревает, что утечка в «Версию» – от него. Если бы до кого-то дошло, Бад бы об этом уже узнал. Никто не знает о скелете Каткарта в подвале. Никто не знает, что это он звонил гейтсвиллскому шерифу. И все же гордиться пока нечем: смерть братьев, признания уголовника в Квентине – чистое везение. Если бы не это, быть может, Бад так ничего бы и не добился.

О том, что в пятьдесят третьем он кое-что скрыл от начальства, тоже никто не подозревает. Разве что, может быть, Дадли. Да и тот, скорее всего, связывает это с тем, как Бад тогда психанул из-за убийства Кэти. Дад был одним из руководителей расследования по делу «Ночной совы», так что, конечно, мечтает замять дело – ведь под ударом вместе с Эдом Эксли оказывается и он. Паркер тоже старается спустить дело на тормозах: его шансы – пять к одному, пять к одному на то, что Эксли выйдет из этой передряги чистеньким, словно…

От воплей Сифакиса содрогается дверь.

Бад опускает лицо под струю воды. На зеркале нацарапано: «Мег Грюнвиц классная давалка – АХ-74022». На стенах – другие имена. Проститутки. На прошлой неделе к его списку добавилась еще одна: Линетт Эллен Кендрик, 21 год, дата смерти: 17/3/58, место смерти: Лос-Анджелес. Забита до смерти, следы колец, изнасилована во все дыры. Копы из местного участка не стали…

Сифакис что-то бормочет сквозь слезы. В ванной вдруг становится жарко, невыносимо жарко. Бад возвращается в комнату.

Сифакис сломался – продает всех и вся:

– … И я много чего знаю, много чего слышал. Вот, например, что здесь творилось, пока не было Мика. Как его посадили, так какие-то трое учинили беспредел, стали отстреливать его людей, тех, кто делами его заправлял. Потом на кассы его стали наезжать. И знаете что? Дала Смита все кличут миротворцем, а тут он и пальцем не шевельнул! Что вам еще рассказать? Про шлюх? Я много чего знаю! Могу дать хорошую наводку на…

Брюнинг смотрит со скучающим видом. Бад выходит во двор: жухлая трава, забор, оплетенный колючей проволокой. Четырнадцать пустых номеров – мотель достался полиции по дешевке.

– Здравствуй, сынок.

Дадли. Бад закуривает, идет ему навстречу.

– Извини, что опоздал, сынок.

– Неважно. Ты ведь говорил, у тебя какое-то серьезное дело.

– Да, все то же самое. Как тебе Голливудский участок, сынок? Нравится?

– Отдел убийств нравился больше.

– Прекрасно. Обещаю, ты скоро туда вернешься. Видел, какой спектакль разыграла четвертая власть с участием твоего приятеля Эксли?

Бад, поперхнувшись дымом и закашлявшись:

– Конечно. Жаль, нельзя в самом деле пересмотреть дело – то-то бы он попрыгал! Только мне не хотелось бы, чтобы из-за этого пострадал ты.

Дадли, со смехом:

– Внутренний конфликт – понимаю, понимаю, сынок. Знаешь, я и сам испытываю противоречивые чувства, особенно с тех пор, как одна птичка в Сакраменто нам чирикнула, что на генерального прокурора оказывается большое давление и рано или поздно он согласится на пересмотр дела. На такой случай Эллис Лоу уже подготовил жалобу. Однако, полагаю, разумнее всего нам надеяться на лучшее, а готовиться к худшему. Политические дрязги, сынок. Генеральный прокурор – республиканец, историю о невинно убиенных активно раскручивают демократы, и, если он ничего не предпримет, это может крупно повредить ему на следующих выборах. Кстати, ты, сынок, ничем не хочешь со мной поделиться? Может быть, тебе известно о «Ночной сове» что-то такое, чего не знаю я?

К этому вопросу Бад готов:

– Нет.

– Что ж, хорошо. Ну и хватит об этом. Сынок, у меня для тебя задание. Сегодня вечером, здесь же, в «Виктории». Надо потолковать по душам с одним бугаем. Честно говоря, боюсь, что Майк и Дик даже вдвоем не произведут на него должного впечатления. Кстати, сынок, мир тесен – насколько я понимаю, этот парень в пятьдесят третьем году знал нашего друга Дюка Каткарта. Может быть, и о Кэти Джануэй сможет тебе что-нибудь рассказать. Ты ведь так и не смог забыть бедняжку Кэти, верно, сынок?

Бад судорожно сглатывает – в горле у него пересохло.

– Ладно, сынок, забудь, что я об этом спросил. Говорят, с проституткой что ни делай, а распутства из нее не вытравишь – вот та же история и с такими воспоминаниями. Сегодня вечером, сынок, в десять часов. И не грусти. Скоро я поручу тебе одно экстремальное задание – задание, которое напомнит тебе добрые старые деньки.

Бад моргает.

Дад улыбается ему и исчезает в домике номер 6.

С проституткой что ни делай, а распутства из нее не вытравишь.

Линн. Кэти Джануэй. Что знает Дад?

Бад стоит у дверей, щурится, вглядываясь вдаль, а за спиной у него все четыре стены содрогаются от воплей Сифакиса.

ГЛАВА ПЯТИДЕСЯТАЯ

Новости от Боба Галлодета: не сегодня-завтра генеральный прокурор объявит о пересмотре дела. Эллис Лоу: единственный выход – перехватить инициативу.

Эд в кафе на Ла Брея, ждет Джека Винсеннса. На столе разложены бумаги: «Ночная сова», заметки по делу Хадженса.

Вопрос: правду ли говорит человек из Сан-Квентина? Судя по всему, да – каковы бы ни были его мотивы.

Второй вопрос: связано ли с «Ночной совой» убийство Энгелклингов? Невозможно ответить, пока не получим информацию из округа Марин.

Третий вопрос: пурпурный автомобиль у дверей «Ночной совы». Совпадение? Тогда выходит, что настоящие убийцы следили за прессой, обнаружили машину Рэя Коутса раньше полиции и подбросили туда обрезы. А это значит, что подброшены и стреляные гильзы в Гриффит-парке – что уж совсем маловероятно. Архивы тюрьмы за 1935 – 1955 годы уничтожены – проследить тюремные контакты троих негров невозможно. Мысленный узелок на память: задание Клекнеру и Фиску – разработать и проверить все логические версии, связанные с машиной и подброшенными стволами.

Еще вопрос: третья жертва. Малколм Лансфорд, бывший полицейский, затем охранник в магазине. Не могла ли стать причиной убийства его связь с какой-нибудь преступной группировкой? Ответ: крайне маловероятно – Лансфорд «Ночную сову» посещал постоянно, проводил там едва ли не каждый вечер и засиживался допоздна.

Прихлебывая кофе, Эд размышляет о власти. У ОВР власть огромная – и в Департаменте, и вне его стен. Фиск и Клекнер по его приказу сделают все, что угодно. Винсеннс признался, что следил за Бадом Уайтом, однако о Линн Брэкен умолчал. Эд это отметил и приказал Фиску провести проверку этой женщины. Несколько часов назад получил от него рапорт.

Линн Брэкен владеет на паях магазином одежды в Сайта-Монике. Ходят слухи, что прежде была проституткой. Партнер – Пирс Морхаус Пэтчетт, 56 лет. Проверку Пэтчетта провел Клекнер: богатый финансист, известен тем, что сводит своих деловых партнеров с девушками по вызову. Интересная деталь: Пэтчетт – владелец многоквартирного дома в Голливуде. Во время расследования «Ночной совы» возле этого дома произошла перестрелка, оставшаяся нераскрытой. Эд сам был на месте стрельбы – и в пустой квартире на первом этаже, по окнам которой стреляли, нашел кожаный ошейник с шипами. Менеджер заявил, что владельца дома не знает, жалованье получает чеками по почте. В квартиру на первом этаже время от времени наведывается парень, которого он знает только по имени – Ламар, «здоровенный накачанный блондин». Рапорт Голливудского участка: после инцидента Ламар в поле зрения полиции не появлялся. Дело закрыто.

Что-то Мусорщик запаздывает. Перейдем к заметкам о Хадженсе.

Тело страшно изуродовано – словно поработал мясник. Подозреваемых нет – точнее, их слишком много:

Хадженса ненавидели все. Вялое расследование началось с Макса Пелтца и его коллег по «Жетону Чести» – в последнем номере «Строго секретно» Хадженс устроил громкое «разоблачение» Макса и его школьниц. Пелтц прошел проверку на детекторе лжи. прочие предъявили алиби. Между строк – Паркер считал, что убитый вполне заслужил свою участь, потому и убийцу искать не стал.

Мусорщика все нет. Эд листает перечень алиби.

Макс Пелтц проводил время с несовершеннолетней – обвинение не выдвинуто. Сценаристка Пенни Фулвейдер – дома с мужем. Алиби Билли Дитерлинга – Тимми Валберн. Декоратор Дэвид Мертенс – тяжелый эпилептик – был с Джерри Марсаласом, медбратом, сопровождающим его повсюду. Звезда сериала Бретт Чейз – на вечеринке. Там же – его «напарник» по сценарию Миллер Стентон. Никаких следов, дело закрыто. И все же именно убийство Хадженса не давало покоя Винсеннсу той страшной весной 53-го.

Подходит Мусорщик, садится напротив. Без предисловий:

– Ну что?

– Завтра встречаюсь с Паркером. Не сомневаюсь, он объявит о пересмотре дела.

Винсеннс, с усмешкой:

– Ну и чего ты рожу кроишь? Сам этого хотел – так теперь хотя бы сделай вид, что доволен.

Эд выкладывает на стол шесть стреляных гильз.

– Три из них – с твоих последних тренировочных стрельб. Другие три я получил из хранилища вещественных доказательств в Голливудском участке. Следы на всех шести совершенно идентичны. Апрель пятьдесят третьего, Джек. Помнишь стрельбу на Черамойя?

Мусорщик, схватившись обеими руками за край стола:

– Продолжай.

– Тем домом на Черамойя владеет Пирс Пэтчетт, хотя и тщательно это скрывает. В этом доме были найдены садомазохистские игрушки. Пэтчетт – добрый знакомый Линн Брэкен, подруги Бада Уайта, имени которой ты – якобы – никогда не слышал. Ты в то время расследовал дело о порнухе, а порнуха и секс-игрушки – один бизнес. В последнем нашем разговоре ты признался, что у Хадженса был на тебя компромат, – поэтому-то ты и не находил себе места во время расследования. А теперь поправь меня, если я ошибаюсь: Брэкен и Пэтчетт знали Хадженса?

Мусорщик, впиваясь ногтями в столешницу:

– А ты догадливый… с-сукин сын! И что дальше?

– Бад Уайт знал Хадженса?

– Нет, вряд ли.

– Что есть у Уайта на Пэтчетта и Брэкен?

– Не знаю. Послушай, Эксли…

– Нет, это ты послушай. А потом ответь. Ты получил то, что хранил на тебя Хадженс?

Мусорщик, истекая потом:

– Да.

– От кого?

– От этой женщины, Брэкен.

– Как?

– Пригрозил разоблачением. Изложил на бумаге все, что знаю про нее и про Пэтчетта, все, что на них накопал. Сделал несколько копий и разложил по сейфам в нескольких банках.

– И они все еще…

– Да, они все еще в моем распоряжении. А в распоряжении Пэтчетта и Брэкен – копия компромата на меня.

Так он и думал.

– Ту порнуху, за которой ты охотился, распространял Пэтчетт?

– Да. Послушай, Эксли…

– Нет, Винсеннс, слушать будешь ты. Порножурналы у тебя сохранились?

– Да, все на депозите. Давай договоримся, Эксли. Я работаю на тебя – ты снимаешь с меня обвинение в сокрытии улик. И работу по «Ночной сове» делим надвое.

– Натрое. Нам не обойтись без Уайта.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ

Мотель «Виктория», номер 6. Дадли. Дот Ротштейн – огромная мужеподобная баба в комбинезоне – листает «Плейбой». Здоровенный качок прикован наручниками к стулу.

Дадли разворачивает досье.

– Ламар Хинтон, тридцати одного года. Одно обвинение в вооруженном нападении, освобожден досрочно. Работал в телефонной компании, подозревался в установке «черных» телефонных линий для Джека Уэйлена. В апреле 1953 года скрылся из города. Думаю, сынок, вполне логично будет назвать тебя матерым бандитом – и, следовательно, человеком, который, чтобы вновь стать членом цивилизованного общества, нуждается в энергичном перевоспитании.

Хинтон нервно облизывает губы, Дадли, с отеческой улыбкой:

– Ты добровольно согласился пойти с нами – это, безусловно, говорит в твою пользу. Ты не стал верещать о своих гражданских правах – это говорит в пользу твоего интеллекта, ибо, будучи умным мальчиком, ты, сынок, прекрасно понимаешь, что никаких прав у тебя нет. Моя работа – следить за организованной преступностью в Лос-Анджелесе и по мере сил удерживать ее в должных рамках. Должен тебе сказать, сынок, я обнаружил, что отличным средством убеждения в этом деликатном деле является физическое насилие. А теперь я буду задавать вопросы, а ты – отвечать. Если твои ответы меня удовлетворят, участие сержанта Венделла Уайта нам не понадобится. Итак, почему в апреле пятьдесят третьего ты покинул город?

Хинтон начинает заикаться, выбивая зубами дробь. Бад встает, подходит к нему. Тыльной стороной ладони по лицу – раз, раз, раз. Смотрит в стену – чтобы не видеть, что делает. Дот подает знак: достаточно.

Отбой. Дадли:

– Маленькое предупреждение, сынок, чтобы ты понял, на что способен сержант Уайт. Я вижу, что говорить тебе нелегко, и готов пойти тебе навстречу. Легкую задержку в ответах я готов отнести на счет твоего заикания. Вопрос помнишь? Почему ты сбежал из города в апреле пятьдесят третьего?

Хинтон, зажмурившись: «М… м… м…»

– Мы ждем, сынок. Хинтон:

– М-м-м-не н-н-н-надо б-б-ыло см-м-м-мыться.

– Замечательно. И почему же?

– П-п-просто н-н-н-неприятности. Из-за ж-ж-жен-щины.

– Извини, сынок, что-то не верится.

– Это п-п-п-правда.

Дадли кивает Баду. Тот делает вид, что собирается бить в полную силу, но в последний момент не доводит удар. Дот говорит:

– Золотко, если не разговоришься, тебя ждут куда большие неприятности. Давай, облегчи себе жизнь. Апрель пятьдесят третьего. Почему ты смылся?

За дверью переговариваются Брюнинг и Карлайл. Бад вдруг соображает: апрель пятьдесят третьего – это же «Ночная сова»!

– Вижу, сынок, я переоценил твою память. Что ж, давай помогу. Пирс Пэтчетт. Ты ведь был с ним знаком?

Бада пробирает холодная дрожь. Откуда, черт побери, он знает о Пэтчетте?

Хинтон молча рвется со стула.

– Ага, вижу, мы задели больное место.

Дот, со вздохом:

– Господи, что за мускулы! Мне бы такие!

Дадли раскатисто хохочет.

Спокойно. Если бы Дадли знал, что Бад скрыл улики – Бада бы здесь не было.

Дот бьет Хинтона дубинкой: бицепсы, колени. Тот даже не морщится.

Дадли, со смехом:

– Вижу, сынок, болевой порог у тебя высокий. Прокомментируй, пожалуйста, следующее: Пирс Пэтчетт, Дюк Каткарт, порнография. И не заставляй сержанта Уайта проверять, в самом ли деле ты умеешь стоически терпеть боль.

Хинтон – вдруг, совершенно не заикаясь:

– Иди ты в жопу, хуесос ирландский!

В ответ – раскатистое «хо-хо-хо».

– Ну ты и комик, сынок, просто Джек Бенни! Венделл, будь добр, покажи нашему другу, как мы здесь ценим его комическое дарование.

Бад хватает дубинку Дот:

– Босс, а что именно тебе нужно?

– Полное и добровольное сотрудничество.

– По «Ночной сове»? Ты упомянул Дюка Каткарта.

– Полное и добровольное сотрудничество по всем вопросам. У тебя есть возражения?

– Уайт, просто делай то, что тебе говорят, – скучающим тоном говорит Дот. – Черт, мне бы такие мускулы!

Бад подходит к ним ближе:

– Дайте мне поболтать с ним наедине. Всего пару минут.

– Возвращаешься к старым методам, сынок? Давненько ты не проявлял энтузиазма на такой работе.

Бад, шепотом:

– Дам ему поверить, что он меня обдурил, а потом прижму к стенке. А вы с Дот подождите снаружи, ладно?

Дадли кивает и выводит Дот на улицу. Бад включает радио: реклама подержанных автомобилей в «Йикел-Олдс». Хинтон, отчаянно гремя наручниками:

– Иди на хуй, урод! И ты, и этот говноед ирландский, и эта сука-лесбиянка – идите все на хуй!

Бад пододвигает стул.

– Мне самому все это не по душе. Давай договоримся: ответишь на несколько вопросов – и я скажу Дадли, чтобы тебя отпустил. Замнем и факт твоего нарушения условий досрочного освобождения.

– Пошел ты!

– Хинтон, я думаю, ты знаешь Пирса Пэтчетта и, может быть, знал Дюка Каткарта. Расскажи о них, и я…

– Мать твою в три дырки!

Бад швыряет Хинтона вместе со стулом через всю комнату. Стул с треском ударяется о стену, падает набок, вздымая тучу пыли и щепок. Падают полки, разбитое вдребезги радио хрипит.

Бад выпрямляет стул одной рукой. Темное пятно на штанах Хинтона, резкий запах мочи. Бад, не узнает собственного голоса. Ирландским говорком:

– Расскажи мне кое-что о сутенерах, сынок. Каткарт. Еще один, черножопый педик по имени Дуайт Жилетт. Девушка по имени Кэти Джануэй – она работала на них обоих. Ее убили, и у меня это вызывает чувство изжоги. Что ты о них знаешь, сынок?

Глаза в глаза – Хинтон смотрит на него, выпучив зенки. Заикаться перестал напрочь – чтоб гусей не дразнить.

– Сэр, я у мистера Пэтчетта водителем работал, я и еще один парень, Честер Йоркин. Мы развозили для него… ну, разный нелегальный товар. Каткарта я вообще не знаю. Про Жилетта слыхал – это педик, который поставлял девочек на вечеринки Спейда Кули. Хотите, про Спейда расскажу? Он законченный наркаш, жить не может без опиума. Сейчас выступает в «Эль-Ранчо», можете его там и прищучить. А никакой Кэти Джануэй я не знаю, и кто ее убил – тоже.

Бад берется за стул, и Хинтон, задыхаясь от ужаса, торопится дальше:

– Сэр, мистер Пэгчетт тоже сутенер. У него были дорогие девушки по вызову, двойники кинозвезд. Была у него одна любимица – Линн, шикарная блядь, косила под Веро…

Бад с рычанием бросается на него. Чьи-то сильные руки его оттаскивают; потолок рушится на голову, и растрескавшиеся стены из грязно-белых становятся черными.

* * *

Из тьмы выплывают вопросы и ответы, из звона в ушах – вопли и всхлипы. Порножурналы, Каткарт, Пирс П. – детали мозаики, не желающей складываться в единое целое. Даже имя «Линн Брэкен» кажется странным и чуждым. Микки Коэн, пятьдесят третий год, почему ты сбежал… Бад снова погружается во тьму. В беспамятстве ему мерещится Линн.

Линн: блондинка – продажная, брюнетка – настоящая. Линн, узнав о его связи с Инес: «Будь с ней подобрее и рассказывай мне обо всем». Линн ведет дневник. Бад заставляет себя туда не заглядывать, хотя чувствует – она не все ему рассказывает. Линн умна так умна: она всегда опережает его на два шага, она не пытается привязать его к себе – ждет, когда он придет к ней сам, и он всегда приходит. Из дальней дали доносятся вопросы и ответы. Пульсирующая боль в голове, звон в ушах, потом тишина и стены начинают светлеть.

Мотель «Виктория», номер 7. Койки для полицейских. Дверь в номер 6 распахнута настежь.

Бад скатывается с койки, встает. Голова раскалывается, ноет челюсть. Подушка, на которой он лежал, разорвана. В номере 6: пусто, кровь на стенах. Ни Хинтона, ни Дот, ни Дадли и его ребят. 1:10 ночи. Бад пытается вспомнить, о чем спрашивали Хинтона и что он отвечал, – не выходит.

Домой едет словно в тумане, слишком измотанный, чтобы думать. Зевая, отпирает дверь – над головой включается свет. Кто-то хватает его за локти.

Наручники на запястьях. Перед ним – Эд Эксли, Джек Винсеннс. За руки держат Фиск и Клекнер – ублюдки из ОВР.

Фиск хватает ею за шею, упирается пальцем в сонную артерию. Эксли с размаху бьет по лицу. В лицо ему летит папка. Эксли:

– Когда ты стал сержантом, ОВР провел по тебе персональное расследование, так что мы уже знаем о Линн Брэкен. Винсеннс следил за тобой в пятьдесят третьем: в этой папке – все, что у него есть на тебя, Брэкен и Пэтчетта. Ты допрашивал Пэтчетта по убийству Кэти Джануэй и работал по делу «Ночной совы». Мне нужно все, что тебе известно. Не захочешь сотрудничать – я немедленно начинаю внутреннее расследование по делу о сокрытии улик. Департаменту нужен козел отпущения, и очень похоже, что этим козлом должен стать я. Не поможешь мне выбраться из дерьма – сделаю все, что в моих силах, чтобы тебя уничтожить. И поверь, сил у меня хватит.

Фиск слегка ослабляет хватку. Бад рвется к Эду – но Фиск и Клекнер бультерьерами висят у него на плечах.

– Ты сволочь! Я тебя прикончу!

Эксли смеется ему в лицо.

– Это вряд ли. Помоги мне, Бад. Получишь отпущение грехов, свою долю славы и маленький бонус – кое-что по убийству той шлюшки, которое тебе покоя не дает.

Перед глазами снова сгущается мрак.

– А Линн?

– Ее мы допросим первой. С пентоталом. Если она чиста, ей ничего не грозит.

Он ничего не знает о «Версии». И о скелете в подвале.

– Ладно, договорились. Я тебе помогу. Но помни: наш разговор еще не окончен.