Текст книги "Тихий человек"

*

Ночь способна творить чудеса, превращать обыденность в волшебство. Все это благодаря лунному свету, который лепит из привычного батута и баскетбольной сетки светящиеся скульптуры. Лужайка становится серым озером, над которым как горы возвышаются забор и деревья. Мир, в котором я сейчас, – это мир неограниченных возможностей. Я тихо и осторожно иду к задней двери, слыша каждый свой вдох, каждое биение сердца, каждый шаг. В соседних домах так же тихо, как и в этом. Вырезаю отверстие в стекле и осторожно вынимаю его с помощью присоски. Воображение рисует мне, что будет, если оно упадет на землю и разобьется на тысячу осколков. Везде сразу включится свет, завизжат сирены подъезжающей полиции.

Аккуратно опускаю кружок из стекла на пол и вхожу в дом. Внутри пахнет ужином. Тишина. Я думаю о том, что сейчас произойдет. Открываю дверь на кухню и в темноте прохожу в коридор. Задерживаюсь у лестницы наверх, прислушиваюсь. Все тихо. Мать и сын крепко спят. Я поднимаюсь на второй этаж и иду по коридору. Сначала пойти в комнату мальчика? Думаю, да. Мне нужно удостовериться, что он не доставит проблем. Заглядываю в его комнату. Он крепко спит.

Выхожу из комнаты, тихо закрывая дверь, и иду в комнату матери. Целую вечность стою и смотрю на нее, обдумываю возможные варианты.

Столько вариантов.

Вдруг она просыпается. В ужасе. Беру ее за горло, прежде чем она успевает закричать. Она борется, страх делает ее очень сильной.

– Делай, как я говорю, или он умрет.

Говорю это громким шепотом. Она тут же затихает. В глазах – ненависть, но она ловит каждое мое слово и ждет следующего приказа.

20

Уинтер стоял в дверях комнаты Майры Хупер и ошеломленно смотрел на разгром. Двое криминалистов снимали улики с той же дотошностью, что и их коллеги внизу. Как же быстро можно превратить домашний очаг в дом смерти. Одно нажатие на курок или взмах ножом. Или, как здесь, взрыв новогодней лампочки. Еще вчера жизнь Майры и Коуди протекала по привычной траектории – школа, работа, ужин, – знакомые рельсы для тысяч семей. Сегодня поезд сошел с рельсов навсегда. Уже ничто никогда не будет прежним.

Уинтер сделал вдох, и в нос ударил запах смерти Майры. Запах петард Дня независимости, приправленный горелым мясом. Были и еще более физиологические запахи – мочи и кала. Тошнотворный запах смерти. Он подошел к кровати и посмотрел на обезображенное тело Майры. Остатки бомбы так и остались примотанными к груди. Щиколотки связаны скотчем. Руки тоже. Рот заклеен – чтобы она не могла кричать. Грудь полностью раскурочена взрывом. В эпицентре, где в нее вонзились раскаленные подшипники, был кратер. Словно выстрелили в упор. Обгоревшие волосы и кожа, одежда и постельное белье. После взрыва Коуди сразу же забежал сюда. Он сбил огонь одеялом, накрыв пламя и перекрыв ему кислород. Он соображал быстро, но и соображай он в десять раз быстрее, это не помогло бы спасти маму.

– Есть мысли? – спросил Джефериз.

– Пока нет.

– Давайте я объясню суть нашего сотрудничества. Мы даем вам доступ к месту преступления, а вы нам говорите, кто убийца, даете все его данные, сообщаете адрес. И самое главное, объясняете, как его поймать.

– Если бы все было так просто, – оценил шутку Уинтер.

– Фримен будет меня пытать потом. Вы должны мне что-нибудь рассказать.

– Я расскажу. Как только у меня появятся мысли, вы первый о них узнаете.

Уинтер вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. Он закрыл глаза и представил себя десятилетним мальчиком, которому предстоит убить свою маму.

*

Первое, что я вижу после пробуждения, – часы. Смотрю на них дважды, потому что это какая-то ошибка. Обычно мама будит меня гораздо раньше. Я спускаюсь вниз, сонный, и думаю, где же она. Может, мне ее позвать? Но я еще не проснулся до конца.

На кухне ее нет. Обычно к этому времени уже готов завтрак. Я зову, но она не отвечает. Я иду в гостиную, но там ее тоже нет. Я снова иду наверх. Я уже совершенно проснулся и начинаю волноваться. Вдруг она умерла ночью? Она не старая, но и у молодых бывают сердечные приступы. Или она могла убежать. Да! Или ее могли похитить.

Снова зову ее и бегу вверх по лестнице. Пока добегаю до ее комнаты, я уже кричу в полный голос, как будто мне опять четыре года. Поворачиваю ручку. Дверь приоткрывается, но взрыв захлопывает ее снова.

21

Уинтер открыл глаза и снова открыл дверь в спальню. По ту сторону молча стоял Джефериз. За ним неподвижно лежала Майра.

– Почему он решил взорвать наверху? – спросил Уинтер.

– На этот вопрос я знаю, как ответить. Если бы он стал выманивать мать вниз, то рисковал разбудить ребенка.

– То есть дело в снижении степени риска?

– По моему мнению, так, – ответил Джефериз. – Убийца попадает в дом, нейтрализует мать и затыкает ей рот. Комната ребенка – с другой стороны, так что если не шуметь, то получится все сделать, не разбудив его.

– Да, это так, – кивнул Уинтер.

Уинтер снова пошел к задней двери и стал думать о том, как жили Майра и Коуди, а не как она умерла. Он осмотрел гостиную. Как и в остальных комнатах, здесь было уютно и удобно. Видавший виды диван, телевизор на стене с игровой приставкой. Пульт лежал на полу рядом с ярко-желтым креслом-мешком.

На столике за диваном стояли две большие рамки с коллажами из отпускных фотографий. Тропические пляжи, горы, вулкан на заднем плане – все говорило о том, что в этой семье любили путешествовать и проводить время вместе. Ни на одной фотографии не было Скота Хупера. Возможно, он сам делал эти снимки, но более вероятно, что причиной его отсутствия было расставание. Фото в рамке рядом с дверью было сделано профессионалом. Майра и Коуди смотрели друг на друга и смеялись. Они выглядели очень счастливыми, было очевидно, что им хорошо вместе. Фото было меньшего формата, чем предполагала рамка. Значит, раньше здесь была более крупная фотография. Возможно, на ней был и Скот Хупер?

Уинтер остановился у двери на кухню и закрыл ее. Затем снова открыл и представил себе взрыв, разрывающий сердце жертвы. Джефериз стоял рядом, демонстрируя явное нетерпение.

– И? – спросил он.

– Ничего, – покачал головой Уинтер.

– Я так и знал, что вы так скажете.

– Я ничего не скрываю.

– И это я так и знал.

– Это правда. В данный момент у меня очевидный перегруз информацией, и мне сложно ясно увидеть полную картину. Чувствую, что что-то стоит передо мной и смотрит мне прямо в лицо, но я не могу разобрать, что это.

– Что за бред.

– Думайте что хотите, – бросил Уинтер и замолчал. – Почему он отошел от привычной схемы? Почему на этот раз решил напасть утром, а не вечером? Почему в спальне, а не на кухне? Зачем этот риск с попаданием в дом? На все эти вопросы нужен ответ. И тогда вы его поймаете.

Джефериз улыбнулся и кивнул, как будто ему все вдруг стало понятно.

– Теперь я понимаю, как все устроено: приходит момент, вас осеняет, и вы мне говорите, кто убийца. Прямо как лейтенант Коломбо. Так?

– Если бы.

Уинтер вошел в кухню. Его не покидало чувство, что он что-то пропустил. Как назло, чем старательнее он искал, тем более неуловимым это что-то становилось.

– Я все еще жду лейтенанта Коломбо, – стоял над душой Джефериз.

– Давайте так. Дайте мне визитку, и я позвоню, как только мне будет чем поделиться.

Джефериз достал из кошелька визитку и протянул ее Уинтеру с широкой ухмылкой.

– У меня дежавю. Все всегда обещают позвонить, но никогда не звонят.

– Это улица с двусторонним движением, Джефериз. Если у вас появляется что-то важное, вы звоните нам.

Он весело рассмеялся.

– И почему все всегда чуть что начинают дергать за веревочки?

22

Когда Уинтер вышел из дома, Дилейни так и стояла у ограждений. Она поймала его взгляд и помахала рукой. Он поднял вверх палец, давая понять, что подойдет через минуту. Конечно, никакого интервью он не планировал. Он лишь использовал ее в качестве палки для битья Фримена. Андертон стояла на дорожке перед домом, глубоко задумавшись. Уинтер подошел к ней и тоже стал созерцать дом.

– Чем вы сейчас занимаетесь? – спросил он ее.

– Пытаюсь посмотреть на ситуацию с другой точки зрения. С первыми тремя убийствами я всегда была внутри и почти не смотрела с улицы. Я смотрю туда, – она очертила в воздухе полукруг слева направо, вобравший около пяти домов, – и вижу практически одинаковые дома. Но они не одинаковые, потому что в одном из них произошло убийство. Что выделяло Майру Хупер и ее сына? Чем они отличались от других?

– Другими словами, как они попали в поле зрения убийцы?

Она кивнула.

– Как мы знаем, беспричинных поступков он не совершает. Он не просто так шел по этой улице и решил: а знаете что, милый дом, здесь наверняка живут хорошие люди, дай-ка я зайду и превращу их жизнь в кошмар.

– Он знает распорядок жизни своих жертв, – добавил Уинтер. – В первых трех случаях он знал, что они приходят домой раньше мужей. Также он знал, что у него будет достаточно времени, чтобы установить бомбу и уйти.

– Да, это я знала и раньше. Дайте мне что-то новое.

– Хорошо, вот, например: то, что он знает их жизнь, – одна из причин, почему в этот раз он изменил свою привычную схему.

– Продолжайте.

– Поскольку сейчас летние каникулы, Коуди, пока мать на работе, ходил в дневной лагерь. Она его забирала по дороге домой, и они приезжали вместе. Но убийце нужно было расшатать их уклад, нужно было, чтобы мальчик не помешал. И ему удалось это осуществить. Он проник в дом посреди ночи. Коуди спал в блаженном неведении. Проснувшись утром, он стал искать маму. Открыл дверь в ее комнату, и случился взрыв.

– Как же так, Уинтер? – расстроенно спросила Андертон. – Он просто применил свою схему и разрушил людям жизнь.

– Может, его целью был Коуди?

– Да, почему не убить сразу всех? Из-за вашего интервью Дилейни. Он мог подумать, что Майра его посмотрела и есть риск, что она опрокинет стул. Единственный выход – шантажировать ее жизнью Коуди.

– Да, мне кажется, что так и могло быть, но мы уходим от сути. Как он узнал про их распорядок дня?

– Он следил за ними.

– Но по предыдущим убийствам мы знаем, что слежек не было. Никто не видел его вблизи домов. И вряд ли он захочет менять эту часть схемы. Он умеет жить в тени и не хочет, чтобы его видели.

– Может, он установил камеры?

– Это очевидное решение. Устанавливаешь камеру, чтобы видеть фасад дома, и убираешь ее, когда готов идти на дело. Либо же устраиваешь слежку, но за неделю-две до преступления. В конце концов, ему нужно всего лишь примерно представлять себе график жизни жертв, ведь он вряд ли изменится за несколько недель. Если между слежкой и убийством есть перерыв, свидетелям трудно установить в голове связь между присутствием какого-то человека и убийством. Если за день-два до убийства кто-то подозрительный бродил по улице, о нем еще можно вспомнить. Но за две недели или месяц? Вряд ли.

– Это также объясняло бы, почему мы не нашли никаких следов организации видеонаблюдения.

Уинтер развернулся, чтобы посмотреть, где поблизости можно было бы спрятать камеру. Лучше всего для этой цели подошли бы деревья слева от дома, но они не давали хорошего обзора. Тогда он перешел улицу. На этой стороне вдоль дороги был высажен ряд высоких елей. Уинтер сделал вывод, что они – ровесники домов, стоявших за ними. Он пошел направо, оборачиваясь каждые два шага и проверяя, остается ли дом Майры в зоне видимости. В точке, где дом терялся из вида, Уинтер остановился. Андертон была занята тем же самым, только шла в противоположном направлении.

Обратная дорога заняла больше времени. Нужно было проверить каждое дерево – медленно и внимательно. Уинтер видел, как в стороне от него Андертон копировала все его действия, проверяя деревья на своей половине. Через десять минут он начал приходить к выводу, что смысла нет. Если убийца провел слежку еще в июле, оставалось крайне мало шансов на то, что они смогут отыскать какие-либо следы его пребывания здесь. Повернувшись к Андертон, он увидел, что она к чему-то присматривается. Ее поза и выражение лица вдруг резко изменились. Она оживилась, сконцентрировалась и, казалось, сейчас запрыгает от радости. Он направился к ней, не дожидаясь, пока она позовет, и через несколько секунд уже стоял рядом.

– Взгляните, – сказала она.

Она показывала на ствол дерева на высоте примерно 1,8 метра от земли. С него была снята кора площадью с сигаретную пачку или немного больше. Несколько веток рядом были сломаны. С этого места было прекрасно видно входную дверь дома Майры. Андертон указала на землю.

– И вот еще, – добавила она.

На земле были видны следы. Судя по размеру, они принадлежали или женщине среднего роста, или невысокому мужчине.

– Похоже, он начал терять бдительность, – задумчиво сказала Андертон. – В предыдущие разы ничего подобного он себе не позволял. – Она снова посмотрела на ствол. – Если взять суперклей, то прикрепить камеру можно за секунды. И останется просто убрать мешающие ветки. Он мог притвориться бегуном, который остановился, чтобы перевести дыхание. Удостоверился, что никто не смотрит, приклеил камеру и побежал себе дальше.

– Если это суперклей, то понятно, почему отсутствует верхний слой древесины. Он мог сойти, когда убийца откреплял камеру.

– Также суперклей вписывается в привычную схему крепления бомбы в комнате. С его помощью он крепил дверные датчики. Криминалисты смогут сказать, что именно он использовал.

Уинтер нашел визитку, которую ему дал Джефериз, и набрал номер.

– Слушаю, – коротко ответил тот на третьем гудке.

– Ты мне нужен, Джефериз.

– Уинтер?

– А ты говорил, что я не позвоню.

– Что-то есть?

– Возможно. Мы напротив дома, на улице.

– Иду.

– Считаю секунды.

С их точки было идеально видно, как Джефериз вышел из дома, увидел, где они стоят, и побежал, на ходу снимая капюшон и маску.

– Что тут у вас? – спросил он, стягивая с себя латексные перчатки и сминая их в комок.

Эту подачу взяла на себя Андертон. Пришла ее очередь показать себя. Пока они разговаривали, Уинтер еще раз вспомнил все, что видел в доме, силясь найти это ускользающее нечто и надеясь, что это нечто, а не ничто. Он закрыл глаза, но в воображении возникала только открывающаяся дверь комнаты Майры и яркий взрыв. Потом картинка сменилась на дверь в кухню Собека. Она открывалась на пару сантиметров и, взрываясь, исчезала. Одна дверь открывается, другая закрывается. Эта фраза навязчиво звучала в его голове, и ее ритм рождал мелодию, которая, в свою очередь, никак не хотела оставить его в покое. Одна дверь открывается, другая закрывается. Одна дверь открывается, другая закрывается. И снова он стоит у двери в комнату Майры и открывает ее. А теперь опять кухня Собека, и дверь открывается. А теперь он стоял с Эриком Кирчнером перед его кухонной дверью. И снова в доме Майры Хупер, перед дверью на кухню.

Дыхание замерло, сердце забилось, и он попытался удержать себя в руках. Уж слишком редко его величество инсайт удостаивал своим появлением. Он приходил и менял все. Это был момент абсолютной ясности, когда ты знаешь одно – теперь все будет иначе. Андертон и Джефериз уже не разговаривали, а смотрели на него. Он не знал, как долго это длилось.

– В чем дело? – спросила Андертон. – У вас странное выражение лица.

– Кто у вас эксперт по бомбам? – ответил он.

– А что?

– Мне нужно с ним встретиться. Прямо сейчас.

23

Экспертом оказалась женщина. Хезер Барнфилд служила взрывотехником в Британской армии, пока не вышла на пенсию десять лет назад. Ее муж был из Канады, и именно сюда они решили переехать, чтобы встретить здесь закат жизни. Дом стоял на берегу озера Харрисон. От Ванкувера это место было всего в полутора часах езды, но по ощущениям – другая планета. Озеро окружали деревья, горы, свежий воздух. В воде отражалось небо – дрожащее, бликующее, совершенное. По поверхности проплывали лодки с развевающимися парусами. Из звуков были только крики птиц и порывы легкого ветра.

Большую часть пути Андертон говорила по телефону, пытаясь выведать информацию. Ей удалось узнать, что Майре Хупер был тридцать один год и она прожила в Ванкувере большую часть жизни. На три года она уезжала учиться в Калифорнию, шесть месяцев путешествовала по Европе. Больше из города она надолго не отлучалась. Последние три года она работала в отделе закупок в компании – импортере кофе. Полгода они с мужем жили раздельно, но бумаги на развод не подавали. То, что она продолжала носить фамилию мужа, заставило Уинтера предположить возможность воссоединения. Коуди ходил в начальную школу и не имел никаких проблем с учебой. Он получал хорошие оценки и неплохо себя вел. Занимался спортом и играл в школьных командах по футболу и баскетболу.

Они припарковались рядом со старым пикапом, который, судя по всему, прошел не меньше трехсот тысяч километров. Барнфилд ждала на крыльце с дымящейся чашкой кофе. Седые волосы были стянуты в пучок. Она носила очки в золотой оправе и очень походила на библиотекаря. Но, как известно, внешность обманчива. Род ее деятельности выдавала манера держаться – движения были экономными и точными. От проницательного взгляда карих глаз, казалось, ничего не могло ускользнуть.

Она помахала рукой и поздоровалась. Акцент говорил о принадлежности скорее к рабочему классу, нежели господствующему. Уинтеру он понравился. Британский акцент никогда не вызывал у него симпатии. Чуть хромая, она спустилась с лестницы поприветствовать гостей. Вместе с ней спустился и ее лабрадор. Приглядевшись, Уинтер заметил, что у нее не было левой ноги. Джинсы скрывали большую часть протеза, но ступни в сандалиях были разные. Одна – из плоти и крови, а вторая – из титана и латекса. Судя по тому, как она двигалась, ампутировано было все, что ниже колена.

Барнфилд поймала его взгляд.

– Это не то, что вы думаете. После того, как мы переехали сюда, я ехала на велосипеде и попала в аварию. Мой совет: если решите выйти один на один с автомобилем, убедитесь, что вы – за рулем грузовика. Ирония судьбы, в самом деле, – засмеялась она. – Тридцать лет проработала с бомбами и даже ноготь не сломала, и тут такое…

– Но это ее не остановило, – вставила Андертон. – В прошлом году Хезер бежала Ванкуверский марафон. Сколько ты денег смогла привлечь в фонд?

– Почти пять тысяч долларов. Но это все неважно. Главным достижением было то, что я пробежала быстрее Дейла. Я каждый день ему об этом напоминаю.

– А где Дейл?

Барнфилд показала на лодку посреди озера. Она была окрашена в голубой цвет и дрейфовала без малейших планов на движение.

– Он вот там. Говорит, что ездит на рыбалку, но никогда ничего не приносит. Думаю, это лишь отговорка, чтобы уехать от меня, – она повернулась к Уинтеру и протянула ему руку. – Хезер Барнфилд. Вы, должно быть, Джефферсон Уинтер.

Они пожали друг другу руки.

– Хотите кофе? Или чай?

– Мне кофе, пожалуйста. Два кусочка сахара.

– А тебе, Лора? Принести что-нибудь?

– Кофе, спасибо.

Барнфилд начала подниматься по лестнице, держась за перила, чтобы минимизировать нагрузку на поврежденную ногу. На крыльце стояли два кресла, повернутых в сторону озера, и маленький столик между ними. Вид был потрясающий. Если бы Уинтер решил осесть, то выбрал бы похожее место. Проведя здесь всего пять минут, он уже ощущал, как успокаивается ум и сердцебиение. Он прошел за ней в уютную, аккуратную кухню. Везде был порядок, все поверхности сверкали чистотой. Лабрадор вошел вслед за ними и направился прямо на свою лежанку в углу.

Единственное, что напоминало о прошлом роде деятельности Барнфилд, – фотография в рамке на стене. Она стояла в окружении утомленных боем солдат. Слепящее солнце и песок давали понять, что фото сделано очень далеко от Канады. С учетом ее возраста, это мог быть Ирак или Афганистан. На фото она была единственной женщиной ростом на голову ниже всех остальных, но не было никаких сомнений, что она была на своем месте. Подойдя к Уинтеру, Барнфилд подала ему кофе.

– Афганистан. Ноябрь 2001 года, – пояснила она. – Интересное было время. Сразу после теракта в Нью-Йорке 11 сентября. Все еще ждали, что пыль уляжется. Двоих уже нет, взорвались на самодельных взрывных устройствах. Как только мне хочется пожалеть себя, это фото напоминает мне, что есть вещи гораздо страшнее, чем потерять ногу.

– У меня есть к вам вопросы, – сказал Уинтер.

– А я-то думала, вы из вежливости заехали, – слабо улыбнулась Барнфилд и тут же взяла профессиональный тон. – Значит, ваш Взрыватель снова активизировался. Что-то он рановато в этом году.

– Да. Вы участвовали в расследовании первых трех убийств?

– Да, – кивнула Барнфилд. – И ожидаю, что меня пригласят и на этот раз. Думала, что звонок Лоры как раз по этому поводу. Сейчас во всех новостях только и говорят, что о последнем убийстве.

Уинтер помедлил, видя, что на него пристально смотрит Андертон. В машине он рассказал ей свою теорию, и она сочла ее вполне рабочей. По крайней мере, точно стоящей того, чтобы приехать сюда и протестировать ее.

– Устройство его бомб достаточно необычно, – осторожно начал он.

– Безо всяких оговорок, эти бомбы очень необычные. Сотрудники полиции – эксперты по отпечаткам пальцев, и у всех людей они разные. А у взрывателей вместо отпечатков пальцев – бомбы. У всех у них есть свои любимые материалы и техники. Поставьте рядом две бомбы, и я скажу, сделал их один и тот же человек или нет.

– Предполагаю, что на продумывание устройства уходит много времени и сил?

– Без понятия. Создатели бомб очень гордятся своими произведениями. Если подумать, это больные люди. У бомбы одна цель – убивать и калечить. Других нет.

– А если бы была другая цель? Например, спасти жизнь?

Барнфилд нахмурилась.

– Ирландская армия иногда предупреждает о том, что планирует взрывы, чтобы расчистить территорию вокруг. Но даже в этом случае задача бомбы – убивать. Бомба, спасающая жизнь, – не могу себе такое представить, – покачала она головой.

– Этот человек в центр бомбы вкладывает трубку, позволяющую направить взрыв в сторону жертвы. По законам физики, все, что устремлено вперед – будь то вода или волна, в том числе взрывная, – всегда потечет по пути наименьшего сопротивления.

– Здесь все так и происходит. Взрыв направлен на жертву, он и убивает ее.

– Поскольку это половинка трубки, подшипники тоже направлены в сторону жертвы. А обычно они разлетаются по всей зоне взрыва.

– Все верно.

– И в случае с трубчатыми бомбами трубка увеличивает поражающую способность устройства. Но в нашем случае снова все упирается в закон наименьшего сопротивления. Трубка не взрывается, потому что она разрезана надвое. Она не сдерживает волну взрыва.

– Здесь целью является всего один человек. Устройство бомбы подчинено одной задаче – его уничтожить.

– Не одной. Обычно вектор взрыва бомбы направлен от нее, и мощность ударной волны равномерно нарастает до тех пор, пока что-то не встанет на ее пути. Но взрывная волна этого устройства направлена на жертву. Это идеальное объяснение. Во-первых, потому что оно соответствует действительности, а во-вторых, потому что соответствует нашим представлениям. Легче всего поверить в сумасшедшего взрывателя, который помешан на смерти и разрушении. Только вот вопрос. Представьте, что вы – взрыватель и хотите защитить человека, который открывает дверь и приводит бомбу в действие. Какие изменения в ее устройство вы бы внесли?

Барнфилд ненадолго задумалась. Постепенно ее губы растянулись в озорной ухмылке.

– Черт возьми. Я бы ничего не изменила. Но зачем ему это? Почему он не хочет убивать этого человека?

– Вот это и есть самый главный вопрос.

– Судя по тому, что вы не поленились сюда приехать, вы считаете, что это очень важно.

– Это меняет все. До этого момента все были сфокусированы на жертве, но вдруг жертва – это лишь побочный эффект взрыва? Вдруг настоящие жертвы – это те, кто открывал двери? Вдруг весь смысл – в тех, кто остается в живых?

– А зачем это нужно?

– На данном этапе я не знаю, – пожал плечами Уинтер. – Сначала мне нужно было подтверждение, что эта теория имеет право на жизнь. И вы его только что дали.

– Она точно имеет право на жизнь. Но не могу не спросить: как вам это пришло в голову?

– Из-за дверей, – ответила Андертон.

– Не поняла.

– В первых трех случаях двери открывались в кухню. Сила взрыва ставила их обратно в проем, создавая защитный барьер между человеком, открывшим дверь, и взрывной волной.

– В новостях говорили, что последняя жертва умерла у себя в спальне. Учитывая то, что вы сейчас сказали, дверь в кухню в этом доме открывалась на себя?

Андертон кивнула.

– Все верно. И дверь в гостиную открывалась тоже на себя, а вот дверь в спальню – внутрь. Если бы он все сделал в кухне, от удара дверь вылетела бы на человека, открывшего ее, и он получил бы повреждения. А убийца этого не хочет, не хочет нанести малейшего вреда.

Барнфилд качала головой. Губы ее были растянуты в улыбке, но Уинтер не мог понять, что именно она чувствует – восхищение, отвращение или отрицание. Возможно, это была смесь эмоций.

– Я тридцать лет обезвреживала самые разные бомбы – от Ирландской армии до Талибана. Думала, что уже повидала все, а тут такое, – она снова удивленно покачала головой. – Бомба, спасающая жизнь. Надо будет рассказать Дейлу.

– Мне нужно позвонить Фримену, – сказала Андертон. – Он должен знать об этом. Хезер, спасибо за помощь.

– Не за что. Будешь говорить с Фрименом, скажи, что я жду его звонка.

Ничего не ответив, Андертон пошла на крыльцо, чтобы сделать звонок.

24

Барнфилд села за кухонный стол и помахала Уинтеру, приглашая его сесть напротив. Пес пошевелился, встал и начать принюхиваться. Затем лег и почесал за ушами. Судя по тому, с каким упорством он бил при этом хвостом по полу, этот фокус поощрялся хозяевами.

– Вы не против собак? – спросила Барнфилд.

– Абсолютно нет. Ребенком хотел собаку, но отец мне не разрешал.

– И я всегда хотела, но в армии это было невозможно. И только переехав сюда, мы завели Зевса. Он у нас хороший.

Услышав свое имя, Зевс замахал хвостом и подошел к Барнфилд. Она немного погладила его, обращаясь с ним, как с маленьким ребенком.

– Скучаете? – спросил ее Уинтер.

– По армии? Не особо, – покачала она головой. – Наверное, бывают дни, когда я ностальгирую, но это не длится долго. В целом мне гораздо больше нравится жизнь здесь. Никто не пытается меня взорвать. А вы? Скучаете по ФБР?

– Ни секунды, – ответил Уинтер. – Но вы там явно на своем месте, – сказал он, кивая на афганское фото. – Это очевидно. Я в ФБР никогда не был своим. Всегда чужой, белая ворона. Я обожал свою работу, и у меня хорошо получалось. А вот с людьми и с политикой у меня были проблемы.

– Не находите общего языка с другими детишками?

– Могу найти, но доходит до того, что мне начинает хотеться взять что-то острое и выколоть им глаза.

– Думаю, на любой работе так, – засмеялась Барнфилд.

– Мне больше нравится работать так, как сейчас. Я сталкиваюсь с людьми, но ненадолго. К тому моменту, когда я готов заострить палку, совместная работа уже закончена.

Барнфилд выглянула в окно, и Уинтер проследил за ее взглядом. Андертон говорила по телефону – необычайно оживленно, со счастливой улыбкой. Она явно наслаждалась своей ролью курьера, принесшего хорошие новости. Через секунду она отошла влево и исчезла из поля зрения. Без людей пейзаж был словно с картины: вода, горы и безоблачное небо.

– Несправедливо они поступили с Лорой, – сказала Барнфилд. – Она отдала этому следствию всю себя. Не думаю, что кто-то смог бы сделать больше.

– Да, она профессионал, – согласился Уинтер. – Но это политика, когда важна не твоя компетенция, а то, подходящее ли у тебя лицо, удобен ли ты системе сейчас.

– Что можете сказать о Фримене? Я с ним еще не встречалась.

– Скажем так: у него подходящее лицо. Больше я ничего не скажу.

Уинтер взял чашку и сделал глоток кофе. Он был во сто крат вкуснее, чем в термосе у Собека. Качественные зерна, идеальное количество сахара и свежесть. Напиток был почти так же совершенен, как вид из окна.

– Что за человек мог собрать такую бомбу? – спросил Уинтер.

Барнфилд ответила не сразу. Сначала она сделала глоток кофе и поставила чашку на стол.

– Интересный вопрос. Прежде всего, нужно терпение, но это очевидно и так. Уверена, вы знаете поговорку «семь раз отмерь, один отрежь». Она как нельзя подходит к процессу изготовления бомбы. Одна ошибка – и ты мертв. Ставки высоки. Но, думаю, вы спрашиваете не об этом.

Уинтер покачал головой.

– Я не уверена, что знаю ответ на ваш вопрос.

– Может получиться, если попытаетесь представить себя на месте этого человека.

– Хорошо, попробую. – Она замолчала, проникаясь предстоящей задачей. Ее взгляд был направлен в угол комнаты, но ни на чем не фиксировался. – Прежде всего, мне нужно понять, какая задача у этой бомбы. В этом случае у нас крайне необычная ситуация. Я хочу убить человека, но при этом нужно, чтобы остался невредимым человек всего в нескольких метрах от него. Критически важно количество взрывчатки. Если я положу слишком много, то волна выбьет дверь и человек за дверью может пострадать. Если ее будет недостаточно, человек, к телу которого прикреплена бомба, может остаться жить. Мне нужно будет сделать тест и рассчитать нужное количество, – она замолчала и посмотрела на Уинтера.

– В чем дело?

– Вот и первое отличие. Обычно не нужно слишком беспокоиться о том, чтобы положить точное количество взрывчатки. Ведь, когда речь заходит о самодельных бомбах, чем ее больше, тем лучше. Для взрывателей важно создать шок-эффект.

– Хорошо. Что еще можете сказать?

– Он не имеет отношения к военным или армии.

– Почему вы так решили?

– Потому что создание бомбы требует нестандартного мышления, а в армии его практически не найдешь. Солдаты должны выполнять приказы. Когда они начинают думать и что-то решать, начинаются проблемы. К тому же он не профессиональный взрыватель. Будь так, я бы узнала тип устройства. Какая-то характерная черта всплывала бы. Мы имеем дело с талантливым любителем.

– Хорошо, давайте о бомбе. Как талантливый любитель может соорудить такое?

– Как и все остальное. Вы заходите в интернет и находите там все, что вам нужно. В интернете много хорошего, но есть и темная сторона. Любой человек может получить доступ к этой информации – Талибан, Исламское государство, какой-нибудь несчастный ребенок в Ираке, Париже или где угодно, которому промыли мозги и который хочет оставить свой след в вечности.

– Есть ли какая-то деталь в устройстве бомбы, которая особо обращает на себя внимание?

– То, что он использует петарды. Детонатор сделать легко, а вот добыть взрывчатку гораздо сложнее. Нельзя просто зайти в магазин и свободно ее купить. Можно попробовать селитру, но, опять же, не так много мест, где ее можно купить. Если купишь много, тебя запомнят. К тому же нужен правильный состав, рецепт. Бомбу из аммиачной селитры сделать не так просто, как кажется.