Текст книги "Павшая луна: комплект из 2 книг"

Продолжая увертываться от меча, Канте попал в руки второму рыцарю, стоящему на носу плота. Прежде чем тот успел обхватить его крепче, принц использовал захлестнувшую его панику, чтобы подпитать проворство, отточенное многими годами охоты. Выхватив из колчана стрелу, он воткнул ее в глаз своему противнику. Железное острие прошло сквозь мягкую плоть и застряло в твердой кости. Раздался пронзительный крик, и Канте оказался свободен.

Согнувшись пополам, он задницей отпихнул нападавшего. Малик обрушился на него, обеими руками занося над головой меч. Сжавшись в комок, Канте отпрыгнул в сторону и перекатился через плечо. Лезвие полоснуло наполовину ослепленного рыцаря по бедру, едва не отрубив ему ногу. Тот с криком свалился в болото.

Завершив кувырок, принц молниеносным движением выхватил из-за спины лук и припал на одно колено. Этому искусству его обучил зверобой из Приоблачья, чьи затянутые туманом густые леса славились прекрасными охотниками. Канте снова и снова отрабатывал этот прием, надеясь когда-нибудь сам оказаться в этих опасных лесах.

Маллик взревел от ярости. Очевидно, он никак не ожидал такого от Принца-в-чулане, пропойцы Его Ничтожества. Рыцарь набросился на Канте. Принц уже достал стрелу, но ему никак не удавалось наложить ее на тетиву. По-видимому, спасительное действие паники уже закончилось.

Но тут над плотом сверкнула яркая вспышка, за которой последовал громкий взрыв.

От неожиданности Маллик застыл на месте.

Краем глаза Канте увидел, как один из рыцарей, стоявших с шестом, отлетел на корму плота с объятой огнем грудью. Второй, отбросив шест, набросился с кинжалом на алхимика. Тот высоко поднял руку, словно защищаясь, однако из свободного рукава у него что-то выкатилось в ладонь. Фрелль сжал кулак, и вспыхнул огонек. Фрелль швырнул загадочный предмет в лицо своему противнику. Ослепительный взрыв оторвал рыцарю голову, ломая кости и опаляя кожу.

Маллик прищурился, его лицо превратилось в красную маску ярости. Не обращая внимания на алхимика, он обрушился на Канте. Однако успех его наставника придал принцу новые силы. Ему наконец удалось вложить стрелу в тетиву и натянуть лук. Он не стал терять время на то, чтобы прицелиться, всецело положившись на инстинкт, и спустил лук.

Мгновенно преодолев короткое расстояние, стрела поразила Маллика в грудь.

Тем не менее рыцарь неумолимо надвигался на него. Канте пригнулся, и, когда его противник упал, налетев на него, он резко поднялся на ноги, вскидывая на своих плечах тело Маллика. Раздался громкий всплеск. Обернувшись, принц увидел барахтающегося в воде гвардейца, по-прежнему сжимающего в руке меч.

В глазах Маллика горела злоба

Но в воде было уже слишком много крови. Прежде чем рыцарь смог взобраться на плот, из глубины вынырнула огромная тень. Длинная пасть, покрытая чешуей, схватила Маллика, погружая желтые зубы в мягкие ткани и кости. Чудовище перевернулось, открыв на мгновение покрытую панцирем спину, облепленную светящимся мхом, после чего хищник и его добыча скрылись в черных глубинах.

Канте повернулся к Фреллю. На плоту остались только они двое.

– Во имя задницы Гадисса, что здесь сейчас произошло? – спросил принц, не в силах унять внезапно охватившую его дрожь.

Алхимик шагнул к нему. Его поджатые губы были обескровлены. Задрав рукава мантии, он продемонстрировал закрепленные на предплечьях устройства. Очевидно, это были футляры для каких-то алхимикалий, с помощью которых Фрелль избавился от двух рыцарей.

– Я давно подозревал нечто подобное, – сказал алхимик, опуская рукава. – И все-таки надеялся, что дело до этого не дойдет.

– Подозревали что?

Алхимик посмотрел на единственный труп, который еще плавал на поверхности. Но и он также дергался и вздрагивал, словно кто-то под водой терзал его плоть.

– Я опасался, что тебе не суждено вернуться с топей. – Фрелль обернулся к своему ученику. – Ты не нашел странным, что твой отец отправил тебя в этот поход после того, как на протяжении стольких лет не замечал?

– Ну, наверное, было что-то, – пожал плечами Канте, стараясь скрыть гнев и ощущение собственной глупости. – Я списал это на то, что он просто хотел удалить меня из Вышнего на время бракосочетания брата. Возможно, также чтобы дать мне шанс проявить себя.

– Насчет свадьбы Микейна ты прав. Вероятно, это действительно послужило толчком к подобному резкому шагу. Король хотел освободить место для будущего наследника.

Канте вздохнул.

Нагнувшись, алхимик поднял с плота брошенный шест.

– Скорее всего, замысел заключался в том, чтобы дождаться, когда легион доставит Горена и его свиту в Брайк. А уже тогда, когда рядом не осталось бы любопытных глаз, ты нашел бы безвременную кровавую кончину в болотах.

Принц оглянулся на оставшееся позади поселение, вспоминая, как Анскар отправил его одного, впереди остального легиона.

«Как много людей знали о том, что было мне уготовлено?»

Фрелль подтолкнул плот к другому шесту, плавающему в воде.

– Хватай его, но осторожно. В воде столько крови и кусков свежей плоти…

– Уже понял. Хорошо хоть это не наша с вами плоть и кровь.

Канте осторожно подобрал длинный шест, борясь с захлестнувшим сердце отчаянием. Ему было известно, что отец о нем невысокого мнения, но он никак не мог представить всю глубину королевского отвращения. Выпрямившись, принц услышал разнесшиеся над водой резкие голоса. Они звучали далеко, однако здесь, в болотах, судить о расстояниях было очень трудно.

Фрелль подозвал принца к себе.

– Должно быть, кто-то услышал взрывы моих химических бомб. Нам нужно уплыть отсюда как можно дальше, пока здесь никто не появился. Боюсь, пройдет совсем немного времени, и твои враги догадаются, что ты остался жив.

Канте крепче стиснул шест. Вдвоем они привели плот в движение.

– Куда мы направимся?

– Сначала к Феллфирской Промоине, – кивнул вперед алхимик.

– А затем?

– Ты еще много чего не знаешь, – посмотрел на него Фрелль.

Закатив глаза, Канте отвернулся.

– Фрелль, порой вы просто мастерски подмечаете очевидное!

* * *

– Мы называем его Владыкой Промоины, – сказала Никс.

Подсев на песок к Джейсу, она указала на круглый островок, виднеющийся на плоской глади озера, размером в половину волокуши. Его выгнутая поверхность сверкала на солнце, переливаясь всеми красками, словно радуга ожила и поселилась в Промоине.

Даже несмотря на отчаяние и усталость, это чудесное зрелище, которым Никс не могла в полной мере насладиться, пока зрение ее оставалось затуманенным, согрело ей сердце. Казалось, Матерь Снизу благословила ее присутствием Владыки. Девушка не сомневалась, что отец описал бы это именно так.

«Значит, и я поступлю так же.

Островок плавно перемещался к берегу, время от времени поднимая голову на длинной тонкой серой шее. Никс и Джейс наблюдали за его движениями более полуколокола, и владыка наконец поднялся на поверхность, явив свою царственную особу.

По преданиям, передававшимся в семье Никс, пеструю черепаху совсем крошечной выпустили в озеро после того, как пять столетий назад был заложен первый камень фундамента зимнего стойбища. Это было подношение, сделанное в благодарность богам. Все в семье считали, что стойбище будет стоять до тех пор, пока владыка живет в Промоине.

Никс не могла сказать, правдива ли эта история и действительно ли в озере по-прежнему плавает та же самая черепаха, но сейчас, как никогда, ей хотелось верить в это. Она надеялась на то, что ее семья переживет суровые испытания, что Бастан и Аблен вскоре присоединятся к ней.

Словно ревностно жаждая ее внимания, к ней вернулся ее крылатый брат, кружась над головой. Летучая мышь пищала и свистела, и теперь ее клич не был наполнен видениями и образами, а лишь служил предостережением.

Девушка встрепенулась.

– Кто-то идет сюда.

Вскочив на ноги, Джейс оглянулся на стойбище.

– Быть может, нам лучше укрыться внутри.

Однако не успели молодые люди тронуться с места, как до них донеслись слабые голоса. Разобрать слова было невозможно, но жалобные нотки чередовались со строгими замечаниями.

Никс оглянулась на своего друга, не скрывавшего своей тревоги.

– Я думаю, это алхимик Фрелль, – сказала девушка. – И принц.

И тем не менее она вслушалась, стараясь услышать и другие голоса.

Ворчливого Аблена, угрюмого Бастана.

Но, похоже, принц и алхимик пришли сюда одни. Вскоре стали различимы отдельные слова и показался плот.

Джейс помахал рукой.

Плот повернул к ним. Как только он уткнулся в берег, Фрелль с пепельно-серым лицом поспешил к Никс.

– Никс, твой отец…

– Знаю, – остановила его та, еще не готовая говорить об этом. – И я знаю, что ты спас Аблена, – повернувшись к принцу, добавила девушка. – Я перед тобой в долгу.

– Откуда ты… – нахмурился принц.

Маленькая летучая мышь пронеслась у него над головой, отчего Канте вздрогнул и присел. Выпрямившись, он проводил взглядом маленького зверька, улетающего в сторону озера.

– А, понимаю. Стало быть, это наш маленький крылатый друг. Жаль, что он не мог предупредить о коварстве моего отца.

– Что ты хочешь сказать? – недоуменно посмотрел на него Джейс. – О каком еще коварстве?

Фрелль быстро рассказал о том, что приключилось с ними. Слушая его, Никс поймала себя на том, что отчаяние у нее в груди сменяется страхом – в центре которого находились те двое, которые еще не вернулись.

– Что с Абленом и Бастаном? – спросила она.

– Мы не знаем, – вздохнул алхимик. – По пути сюда Бастана не видели. Насколько нам известно, Аблену удалось ускользнуть до нападения летучих мышей. Я так понимаю, твои братья знают топи гораздо лучше, чем королевские рыцари. Мы должны верить в то, что они последуют за нами дальше.

– Что вы хотите сказать – «последуют за нами дальше»? – возмутилась Никс. – Почему мы просто не можем дождаться их здесь?

Ей ответил Канте.

– Вирлианские гвардейцы ничуть не менее опасны, чем сородичи твоего маленького братца. Поскольку первое покушение не удалось, они будут стремиться исправить свою ошибку и отомстить за павших товарищей.

– Вне всякого сомнения, они уже подозревают о том, что произошло. – Фрелль указал на Ворчуна, который, насытившись, довольно храпел, уронив свою здоровенную голову на грудь. – Нам нужно уйти как можно дальше от наших преследователей. Они ищут не только принца; если проведают о том, что ты здесь, девочка моя, тебя отволокут в Вышний.

Алхимик пристально посмотрел Никс в глаза, молчаливо напоминая о том, что на карту поставлено нечто большее, чем просто ее свобода. Девушка мысленно услышала скрежет военных машин и крики умирающих, и все это завершилось оглушительным грохотом, стеревшим всё.

«Павшая луна…»

– Нельзя допустить, чтобы ты попала к ним в руки! – схватил ее за руку Джейс. – Мы должны уходить!

Никс хотелось возразить. Короткое время, которое она провела здесь, укутанная в теплые воспоминания, явилось бальзамом на ее истерзанную горем душу. Девушка даже ощутила, как разгораются первые искорки надежды, представила себе воссоединение с братьями.

Никс окинула взглядом Промоину. У нее на глазах черепаха скрылась в черных глубинах озера, разноцветное сияние исчезло, угольки надежды в душе у Никс погасли. Она поняла, что оставаться здесь нельзя. И домой она, скорее всего, также больше никогда не вернется.

Но у нее не было ответа на главный вопрос.

– Куда мы отправимся? – обратилась Никс к алхимику.

– Прежде чем я покинул Обитель, настоятельница объяснила мне, какой путь избрать, если дела станут плохи и эти земли окажутся слишком опасными для тебя.

Канте уставился себе под ноги – однако девушка успела увидеть у него в серых глазах необъяснимую печаль.

«Он знает… должно быть, Фрелль уже сказал ему».

– Куда? – снова спросила Никс, чувствуя, как гулко колотится сердце. – Куда я должна отправиться?

Сглотнув комок в горле, алхимик ответил, своими словами разбив вдребезги все то, что ей было известно о себе.

– Мы должны найти твоего настоящего отца.

Часть восьмая
Рыцарь-клятвопреступник

РЫЦАРЬ: Как смеем мы надеяться на то, что это свидание даст какие-то плоды, если мое сердце дважды изменило – моей суженой и моему королю?

ЖЕНЩИНА: Кто из них двоих занимает в нем более высокое место?

РЫЦАРЬ: Никто – когда я смотрю в твои глаза.

Дуолог из третьего действия «Нарушенной клятвы» Галифестии

Грейлин охотился в Хладолесье вместе со своими двумя братьями.

Почти весь день он шел по следу ледяного лося, далеко углубившись в вечные сумерки западного леса. Грейлин двигался осторожно, бесшумно переступая обутыми в высокие сапоги ногами по толстому слою опавшей хвои. Подняв руку, он ощупал глубокую царапину на коре серебристого кедра, и его пальцы почувствовали липкий свежий сок. Грейлин поднес руку к носу, вдыхая мускусный запах крупного самца.

«Уже совсем близко…»

Изначально Грейлин не собирался заходить так глубоко в лес. Мало у кого хватало смелости пересекать горные хребты, обрамляющие Хладолесье на западе. В то время как восточные склоны гор, обращенные к морю, радовали глаз буйной яркой зеленью, леса на западе оставались покрыты полумраком. Лишенные тепла Отца Сверху, деревья впитывали необходимые жизненные силы, широко раскинув хвойные ветви, и выживали за счет глубоко уходящих в землю корней, питаясь сернистой почвой. И, несмотря на отсутствие Его милости, древние твердынники на западной окраине Хладолесья достигали гигантских размеров. Встречались стволы толщиной в двадцать обхватов.

Лишь однажды Грейлин осмелился забрести в эти густые дебри. Это случилось десятилетие назад, вскоре после того, как его изгнали сюда, еще когда он был глуп и не знал, что к чему. С тех пор у него больше никогда не возникало желания повторить этот путь.

В этой глухой чаще опасностей было предостаточно.

Стиснув зубы, Грейлин сосредоточился на выслеживании добычи. След, оставленный когтями на черной сосне, напомнил ему о необходимости соблюдать осторожность. В твердой, как железо, коре зияли глубокие царапины. Эту отметину оставил медведь-толстун, самки которого вырастали до размеров огромных валунов, покрытых черной щетиной, размерами вдвое больше человека, – а самцы были еще крупнее.

Грейлин провел рукой по царапинам.

«Может быть, мне лучше повернуть назад…»

Внутреннее чутье предупреждало Грейлина, что он уже зашел слишком далеко. Но все же отметины на сосне были старыми, древесный сок успел затвердеть, превратившись в камень, а впереди послышалось тоскливое мычание, вырвавшееся из глотки ледяного лося. Грейлин выбрал этого самца, когда стадо проходило по долине мимо его домика. Судя по его раскидистым рогам, замшелым, с обломанными кончиками, это был матерый лось. Он прихрамывал на заднюю ногу, которую, судя по всему, много лет назад изрядно потрепал лев.

Грейлин ощущал родство с этим благородным животным, поскольку сам был покрыт множеством старых шрамов. Он также знал, что с наступлением зимы лютые холода будут причинять лосю сильную боль. Пожалуй, это лето должно было стать для него последним, а оно уже близилось к концу. С первыми морозами хромой лось не сможет держаться со стадом, которое направится на зимние пастбища. Оставшись одно, животное умрет от голода или станет добычей хищников.

Но вот сегодня утром, наблюдая за стадом, спрятавшись в буреломе, Грейлин увидел, как старый самец отделился от стада и в одиночку направился на запад. Возможно, лось намеревался со временем вернуться обратно, однако Грейлин отрядил своих братьев, чтобы те отогнали его от стада подальше.

Приняв решение, Грейлин двинулся по следу лося. Хотя самец был старый, он проявлял изворотливость, отточенную за десятилетия жизни в суровом Хладолесье. Даже несмотря на помощь братьев, Грейлин дважды чуть не потерял след. Он также подозревал, что ледяной лось направлялся к замерзшим озерам в лесной чаще, чтобы оторваться от охотников, словно бросая им вызов дерзнуть последовать за ним. Однако Грейли продолжал преследование, чувствуя свою ответственность за то, что самец отбился от стада.

Углубившись в дебри, он наткнулся на твердынник. Дерево было еще маленьким; вероятно, возраст его не превышал столетия. Одинокий изгнанник оторвался от обширных чащ на западе. Поцеловав большой палец, Грейлин положил ладонь на ствол, чувствуя единение с этим одиноким часовым. Он также воспринял это как знак, смысл которого не вызывал сомнений.

«Не ходи дальше!»

Остановившись, Грейлин окинул взглядом просторную поляну впереди, рассеченную надвое серебристым ручьем. Он свистнул дроздом, подавая сигнал братьям. Грейлин знал, что они ушли далеко вперед, отрезая путь старому самцу. Он поспешил вперед, по-прежнему обращая внимание на сухие ветки и опавшую хвою. Сняв с плеча лук из ясеня, Грейлин приблизился к затянутой туманом поляне, достав из колчана стрелу и зажав ее губами. Большая рогатая тень склонилась к ручью, журчащему по отполированным камешкам.

Грейлин вышел на опушку, оставаясь в тени, держась против ветра.

Лось поднял голову. В его движениях не было паники, и тем не менее, насторожив уши, он всмотрелся в темнеющий лес. Раздувая бархатистые ноздри, зверь принюхался. Он учуял опасность, но по-прежнему оставался на открытом месте, лишь переступив передним копытом. Лось тряхнул рогами, бросая вызов тому, что скрывалось в густых зарослях, готовый к последней схватке, слишком гордый, чтобы бежать. Он не выказывал страха – лишь усталую обреченность.

Грейлин понимал эти чувства и был готов отнестись к ним с должным уважением.

Он засунул оперение в рот, смачивая его слюной, после чего опустился на колено, положил стрелу на тетиву и оттянул ее так, чтобы кончики пальцев коснулись уголка губ. Чуть отведя лук в сторону, так, чтобы стрела была нацелена в завитки шерсти за передней ногой лося, Грейлин отпустил натянутую тетиву.

Стрела устремилась к цели. Проводив ее опытным взглядом, Грейлин буквально прочувствовал, как железный наконечник проткнул шерсть и шкуру, ощутил, как он прошел мимо ребер и вонзился в гордое усталое сердце. Лось вздрогнул, сделал один шаг и величественно рухнул в траву у ручья.

Поднявшись на ноги, Грейлин вышел из леса и направился к поверженному животному, мысленно благодаря Матерь Снизу – за милость, ниспосланную ему самому, и за долгую жизнь, которая была дарована старому самцу.

Достав из охотничьей сумки ножи и свернутые мешки из необработанной кожи, Грейлин принялся разделывать тушу лося. Поскольку было достаточно прохладно, он оставил кожу на мясе. Но ему предстоял долгий путь домой, поэтому, чтобы облегчить ношу, он вырезал и выбросил кости. Работая, Грейлин сложил на берегу ручья кучу еще теплых внутренностей, чтобы накормить лес.

К несчастью, этот лес не обладал терпением, зато голода в нем было с избытком.

Единственным предостережением явилось грозное рычание.

Грейлин застыл, сжимая в руке охотничий нож.

За ручьем от кромки леса отделилась здоровенная тень. Огромный медведь-толстун направился прямиком к Грейлину. Это была самая настоящая груда косматой шерсти и упругих мышц. Голову с прочным, как камень, лбом венчали маленькие круглые ушки. Могучие челюсти раскрывались в такт с угрожающим рычанием, обнажая клыки длиной с предплечье Грейлина. Вспомнив глубокие отметины когтей на черной сосне, охотник предположил, что перед ним виновница этого, матерая самка. Чуть в стороне он разглядел в лесной чаще сверкающие глаза, несомненно, принадлежащие медвежонку, родившемуся этим летом.

Медведица приняла позу, готовая наброситься на противника.

Нет ничего опаснее медведицы с голодным медвежонком. А в этих лесах у огромных чудовищ врагов не было.

Однако Грейлин пришел сюда не один.

И его спутники находились недалеко.

Из теней по обе стороны от медведицы появились братья Грейлина. Похожие на волков, они были на длину ладони выше. Даже негромкое рычание не выдавало их приближение. Не обнажая клыков, они двигались, низко пригнувшись, издавая отрывистые резкие звуки.

Вздрогнув, медведица застыла и принялась крутить головой, смотря на приближающихся врагов. Как и все, кто жил в этих краях, она узнала опасность.

Варгры были сущим бичом твердынниковых лесов. Различить в тумане и сумерках их полосатую шкуру в зарослях было почти невозможно. Кое-кто считал варгров бесплотными дýхами, тенями с зубами. Варгры редко появлялись восточнее своих окутанных пеленой туманов лесов, но, когда такое случалось, никто не осмеливался встречаться им на пути.

Вняв грозному предостережению, медведица попятилась назад. Одна она еще могла бы схватиться с двумя варграми, но ей нужно было думать о своем детеныше. Проявив мудрость, медведица отступила в лес, и вскоре послышался треск кустов, сквозь которые продиралась ее грузная туша.

Наконец оба варгра повернули свои косматые морды к Грейлину. Две пары янтарно-желтых глаз уставились на него. И все-таки их уши с кисточками оставались развернуты в сторону леса, откуда доносились звуки удаляющейся медведицы.

Рожденные в одном помете, варгры внешне были совершенно одинаковыми, и все же Грейлин за долгие годы научился находить едва заметные различия. Неугомонный Аамон был на палец ниже своего брата, одно ухо было у него чуть оттопырено в сторону. У более спокойного Кальдера полосы на поджарых задних лапах были шире, а хвост – пушистее.

И тем не менее это были родственные души, объединенные одним сердцем.

«И в настоящий момент они впустили меня в него».

Грейлин прижал ладонь к сердцу, затем показал ее варграм, молчаливо выражая свою благодарность. Он был обязан братьям своей жизнью, причем не только сейчас, но и много раз до этого, и в первую очередь десятилетие назад. Разделывая тушу лося, Грейлин мысленно вернулся в те мрачные времена, вспомнив отблески лунного света на снегу, обозначающем границу Венца и начало бескрайних замерзших пустынь.

* * *

«Я достиг конца мира».

День подошел к концу. Грейлин поднял взор на полный лик яркой луны, виднеющейся сквозь ветви твердынников. Он застыл, завороженный чудесной картиной. Россыпь звезд – редкое зрелище в родной Халендии – изогнулась дугой высоко в небе, сверкая алмазными крошками. А дальше к западу зазубренная серебристая полоска обозначала остроконечные вершины Ледяных Клыков. Горы сияли, словно подсвеченные изнутри, – неприступная твердыня, западная граница Венца.

Грейлин попытался представить замерзшие земли за этими заснеженными хребтами, но у него перед глазами возникла лишь бесконечная равнина битого льда.

«И возможно, там и вправду больше ничего нет…»

Грейлин еще не успел обвыкнуться в Аглероларпоке. Три двунеделья назад он прибыл сюда на корабле, перевозившем узников. Его и горстку других несчастных высадили в Савике, запретив всем впредь ступать ногой на земли Халендии. Грейлин еще не оправился до конца от пыток, которым его подвергли в застенках Вышнего. Одни раны были зашиты грубыми нитками, другие просто прижжены. Сломанная рука срослась криво и до сих пор болела. И все-таки, если бы король не проявил сострадания к своему бывшему другу, он мог бы лишиться пальцев на ногах, пальцев на руках, одного, а то и обоих глаз и наверняка обоих яиц.

Грейлин сознавал, что то же самое милосердие привело к ссылке за море. Он понимал, чем обусловлено такое наказание. «Король Торант не может больше видеть меня – и в то же время он не смог заставить себя убить».

Посему после страшных истязаний, сломленный душой и телом, Грейлин был изгнан сюда – рыцарь, которому навеки запрещено брать в руки оружие. Кому-то это могло показаться милосердием. Сам же Грейлин считал это последней, заключительной пыткой, которая должна мучить его до конца жизни. Он был осужден вечно помнить о своей нарушенной клятве и о том, какая расплата ждала его за это. Даже сейчас, под волшебной россыпью звезд на небе, Грейлин не мог избавиться от стоящего у него перед глазами образа останков его возлюбленной Марайны, которые бросили в его камеру. Ее тело – то немногое, что от него осталось, – было обнаружено в Миррской трясине. Останки несчастной Марайны, обглоданные зверями, кишащие червями и мухами, оставили в камере Грейлина как жуткое напоминание о нарушенной клятве.

Стоя в полумраке леса, Грейлин вдохнул полной грудью холодный воздух. Он потупил взгляд, чувствуя себя недостойным взирать на небесный пантеон. И все же красоты окружающей природы не могли его не трогать. Здесь, на краю мира, стволы твердынников возвышались огромными серыми колоннами, окутанными тонкими завитками ледяного тумана. Кора светилась россыпями светящихся грибов, а сплетающиеся вверху кроны образовывали величественные своды, сквозь которые проглядывало великолепие звездного неба.

Казалось, Грейлин попал в живой кафедрал, храм Матери, скрытый от взора Отца Сверху.

Он пришел к одному твердому заключению.

«Прекрасное место, чтобы умереть!»

Из глубины леса прозвучал ответ на это страстное желание. До Грейлина донесся одинокий призрачный крик, пронзительный, жуткий. Птицы тотчас же умолкли. Даже жужжание насекомых в кустах почтительно притихло. Затем к первой глотке присоединилась другая, потом третья, и вот уже в чаще завывал целый хор.

Все до одного волоски у Грейлина на теле встали дыбом. Сердце выдало древний как мир ритм добычи, почуявшей приближение хищника. Грейлин слышал рассказы про чудовищ, охотящихся в дебрях. О тенях с острыми клыками. Но он не верил в них, отметая рассказы о леденящих душу криках, о жестоком коварстве хищников, о мощных челюстях, способных сокрушить череп буйвола. Грейлин считал все это преувеличением и выдумкой. Особенно если учесть, что сам он воспитывал в Легионарии боевых собак, во многих из которых текла кровь волков. Поэтому рассказы о таинственных чудовищах, прячущихся в тумане, казались ему враками.

Но вот сейчас Грейлин понял, что все эти предания были правдой. Он совершил опрометчивую глупость, забредя сюда. Хотя, сказать по правде, не столько глупость, сколько отчаяние завело его так далеко на запад. В глубине души Грейлин сознавал, что пришел на край мира в поисках конца, жаждая смерти, в которой ему было отказано.

«И вот теперь она спешит ко мне…»

Только сейчас, столкнувшись с неизбежным, Грейлин узнал о себе новую правду, скрытую в самых потаенных глубинах его души: как же быстро исчезает желание смерти, когда к горлу приставлен кинжал!

Развернувшись, Грейлин побежал сквозь чащу твердынников, наконец увидев то, что было погребено под горем и позором.

Жажду жить.

Однако осознание этого пришло слишком поздно. Стая со злобным воем и жуткими криками устремилась следом за ним. Невозможно было определить, как далеко позади она находилась. Обезумевший от страха Грейлин бежал напролом, продираясь сквозь густые кусты, натыкаясь на толстые стволы. Сердце бешено колотилось, зрение сжалось в одну точку. Он стремился попасть в виднеющееся вдалеке редколесье, однако понимал, что не успеет. Преследующая его стая зловеще притихла. Грейлин ждал, что вот-вот туман вокруг него разорвется прыгнувшими телами и лязгающими зубами.

И тут темная Дочь, истинная Охотница, проявила к нему сострадание.

Впереди в светлеющей дымке раздалось жалобное скуление, несчастный плач. Грейлин направил свой бег в ту сторону. Это не было осознанным действием; скорее плач явился неудержимым боевым кличем, захватившим его сердце. Он бросился на звуки мяуканья – и упал, налетев с разбега на распростертое в кустах тело.

Больно ударившись о землю, Грейлин откатился вбок.

Задыхаясь, выпучив глаза, он обнаружил груду полосатой шерсти, распростертую на пологе павшей листвы. Хотя Грейлин разглядел только шкуру, он понял, что это был варгр, причем околевший совсем недавно. Скулеж доносился из-за туши зверя. Заглянув туда, Грейлин обнаружил двух крошечных щенков, возрастом от силы луна-две, тычущихся мордами в холодные сосцы. Также он увидел железные челюсти капкана, стиснувшие заднюю лапу их матери, согнутую под неестественным углом, залитую кровью. Не составляло труда понять, что здесь произошло. Самка варгра забрела в редколесье, чтобы раздобыть корм для детенышей, но сама стала жертвой капкана безжалостного охотника из Хладолесья. И все-таки животному удалось выдернуть из земли штырь, к которому был прикреплен цепью капкан, и доползти обратно в чащу, к своему потомству – где оно и околело, но только после того, как напоследок еще раз накормило щенков.

Грейлин не смог бы объяснить свое следующее действие. Возможно, оно было обусловлено стремлением воздать почести стараниям матери, перед тем как умереть самому; а может быть, им двигало чувство вины за гибель ребенка, которого он не смог спасти.

Так или иначе, Грейлин попытался схватить щенков. Малыши, совсем еще крошечные, шипели и отчаянно царапались. Один вцепился Грейлину в мякоть большого пальца, прокусив кожу насквозь, после чего оба укрылись под валявшимся поблизости трухлявым деревом.

У Грейлина мелькнула было мысль бросить их, особенно если учесть, что охотники настигали его. Вместо этого он выругался себе под нос, опустился на корточки перед мертвой самкой варгра и выжал из сосцов себе на ладонь несколько капелек холодного молока. Этой хитрости он научился на псарне Легионария. Подползя к дереву, Грейлин расстелил на земле свой плащ и раскрыл на нем ладонь, воспользовавшись запахами молока и матери, чтобы выманить щенков из укрытия. Сначала выполз один, урча, за ним последовал другой. Должно быть, они страшно проголодались.

Когда щенки подползли близко, теперь уже не рыча, а принюхиваясь, Грейлин схватил их, по одному в каждую руку, и быстро завернул в плащ. Щенки скулили и вырывались, пытаясь освободиться, и это, скорее всего, им удалось бы.

Оглядевшись по сторонам, Грейлин выхватил из ножен охотничий нож и отсек самке варгра хвост. Потерев хвост о сочащиеся молоком сосцы, он засунул его в плащ. Брыкающиеся щенки тотчас же успокоились и тихо заурчали. Материнская шерсть и запах ее молока успокоили их. Малыши притихли.

Радуясь тому, что он еще жив, Грейлин поднялся на ноги.

Однако радоваться было еще рано.

Он увидел полукруг сверкающих глаз, смотрящих на него из леса. Сердце у него забилось чаще. Грейлин выругал себя за то, что совершил непростительную глупость, остановившись. Но он не жалел о содеянном. Один раз ему уже не удалось спасти ребенка другой матери, оказавшегося в отчаянном положении.

«Пусть я перед смертью хоть как-то искуплю свою вину».

Но горящие глаза лишь продолжали смотреть на него. Грейлин не двигался с места, готовый принять то, что должно было произойти, быть может, даже приветствуя это.

Но тут исчезла одна пара глаз, потом другая, третья. Вскоре в лесу стало темно и тихо. Грейлин осторожно сделал шаг, подождал, затем рискнул сделать еще один. Но глаза больше не появлялись. Грейлин не мог сказать, то ли варгров озадачил его странный благородный поступок, то ли запах молока и щенков перебил его собственный запах, сбив хищников с толку.