Текст книги "Коршун и горлица (Орел и голубка)"

Он поймал ее тогда, когда решил, что пора это сделать, попросту изменив направление своего движения. Однажды он уже проделывал с ней то же самое;

– Тебе следовало бы извлечь уроки из прошлого, – сказал он, прижав ее к себе.

Сарита тяжело дышала, но сосем не из-за того, что только что ей пришлось побегать. Затем, повинуясь какому-то порыву, уперлась головой в его руку, попытавшись таким образом вырваться на свободу. Абул в ответ на это, рассмеялся, схватив ее еще крепче другой рукой, и приподнял над землей.

– Да, такого здесь еще не происходило, – снова повторил он, неся ее на диван. Он был полон предвкушением, пожалуй, так же, как и она.

Сарита откинулась на диван, но ноги ее непроизвольно обняли его талию. Целая гамма чувств сменилась в ее душе, но восторг, который она испытывала от того, что больше ей не нужно было скрывать и подавлять свои чувства к Абулу – это было самым главным. И она еще крепче сжала ноги на его талии, притягивая его к себе.

– Я намеревался еще немного отдохнуть, – прошептал Абул, – но, похоже, ты лучше знаешь, что хочешь, моя Сарита. Ты уверена, что готова? – Он и так видел по ее глазам, а если б даже сомневался, то все равно не смог бы ничего сделать, так как ее ноги сжимали ему ягодицы.

С радостным стоном он вошел в нее, чувствуя, как бархатные стенки ее естества смыкаются вокруг его стержня – она с радостью приняла его.

– Люби же меня, – раздался требовательный шепот, Абул, милый, люби меня.

– С радостью, – прошептал он в ответ и через мгновение забыл уже обо всем на свете, кроме нее, забыл, чтобы осознать, что, наконец-то, обрел то, отсутствия чего даже не понимал… то, ради чего готов был отречься от чего у годно… за что готов был отдать свою жизнь.

Глава 14

– Господин Абул идет. Он уже в львиным дворике, – сказал маленький мальчик, высмотревший калифа через жалюзи окна, выходящего на Двор.

Это сообщение было встречено шелестом юбок и возбужденным шепотом. Только Сарита осталась неподвижной. Она сидела на диване в самом темном углу комнаты.

Женщина, с которой она только что разговаривала на ломаном арабском, улыбнулась, извинилась за то, что приходится прерывать урок, и встала, чтобы подойти к зеркалу, у которого уже толпились другие женщины. Все они поправляли волосы и одергивали платья.

Сарита наблюдала все это с удивлением. Прошло уже шесть месяцев с тех пор, как она оказалась в Альгамбре, но так и не смогла полностью понять и принять отношение женщин к Абулу. Для них он был неким верховным существом, его появление с трепетом ожидали и после обсуждали до бесконечности. О его здоровье и настроении подолгу спорили. Среди них было и соперничество, но оно редко приводило к ссорам. Саму Сариту здесь приняли с интересом и расценили, как оригинальное дополнение к их обществу. То, что она, несомненно, была фавориткой их господина, казалось, никого не беспокоило. Они жили своей жизнью – ленивой и праздной, жизнью, которую оживляли только сплетни. Долгие часы они проводили, слушая музыку, играя и наслаждаясь омовениями в банях, а также заботясь о детях, но истинный смысл их жизни был в таких вот визитах калифа, «'Это было верно в отношении всех, – думала Сарита, – за исключением Айки». При этой мысли глаза ее остановились на статной фигуре жены Абула. Айка сидела вместе со своим сыном; узнав о скором прибытии калифа, она посадила его рядом с собой, и теперь что-то шептала ему на ухо и гладила по голове. Выглядело это так, будто она пытается успокоить и убедить его в чем-то, однако, мальчик почему-то казался более напуганным, чем до сих пор. Айка не довольствовалась своим положением и явно хотела большего. Это Сарита поняла сразу же, как только они познакомились. У Айки были собственные планы и она отлично знала, чего она хотела. И Сарита думала, что у Айки, пожалуй, хватит решимости и изобретательности, чтобы претворить эти планы в жизнь. Она предложила Сарите дружбу, и Сарита приняла ее без вопросов, в то же время избегая доверительных бесед. Когда же, как-то раз Айка попыталась начать с ней обсуждать отношение Абула к Бобдилу, Сарита нашла в себе силы, чтобы решительно пресечь эту попытку и переменила тему разговора.

Айку, казалось, это не задело, и она продолжала быть дружелюбной с испанкой, но иногда Сарита ощущала в ней нечто такое, что заставляло ее тревожиться. Сарита была уверена в том, что другие женщины бояться Айку и что она имеет реальную власть над обитательницами сераля. Внезапно у Сариты создалось впечатление, что эта власть распространяется и за его пределы. Нет, Айка совсем не походит на других женщин. «Она определенно имеет большое влияние, – решила Сарита, – и не только на сына.»

Размышления Сариты были прерваны – снизу раздался голос Абула. Как и всегда, при звуке его голоса, сердце ее забилось сильнее, и губ коснулась невольная улыбка. Она ждала его с того самого момента, как о его прибытии возвестил колокол.

Его не было целых две недели – он ездил в Танжер.

О, как же бесконечно долго тянулись для Сариты эти 14 дней! Остальные женщины пошли к двери.

Только Айка осталась на месте, хотя и встала с дивана. Бобдил держался за ее юбку, словно был не высоким 12-летним мальчиком, а 6-летним малышом.

Сарита осталась сидеть. Если колокол принес весть о возвращении Абула, то, возможно, ей стоит вернуться в башню и обождать его там, но свойственное ей упрямство заставило ее продолжать урок арабского с добросовестной Фадхой. Она знала, что по каким-то, неведомым ей причинам, Абул не любит, когда она проводит время в гареме с его женами. Он никогда не говорил ей об этом, но всякий раз, когда встречал ее здесь, в его глазах появлялась тень недовольства. Но Сарита не видела причины, по которой не должна была проводить время в приятной компании других женщин, особенно в отсутствие Абула. Она выросла в большой семье и не любила одиночества.

Кадига и Зулема были хорошими подругами, но у них частенько были дела, удерживающие их вне башни. Однажды, когда она, смеясь, выразила свое недовольство их отсутствием, они пришли в полное замешательства и стали бормотать что-то невразумительное о распоряжениях госпожи Айки. Сарита попыталась надавить на них, но Кадига тут же сменила тему разговора, а более уступчивая Зулема выглядела необъяснимо испуганной.

Абул был уже в комнате, и она наслаждалась его голосом, когда он приветствовал окруживших его женщин. Его глаза нашли Сариту и стали напряженно рассматривать столь пристально, будто хотели увидеть ее душу. Она улыбнулась, и он, перед тем, как повернуться к Айке, незаметно ей кивнул.

Приветствую тебя, Айка, – Абул подошел к ней:

– И тебя, сын мой, – и он протянул руку мальчику, который мучительно заколебался перед тем, как взять ее.

Попытка Айки скрыть свое удовлетворение при виде реакции Бобдила, возможно, и убедила кого-нибудь, но только не такого внимательного наблюдателя, каким был Абул. На его лице появилось раздражение и Сарита поморщилась.

Она уже много раз наблюдала подобные сцены, но ни разу не пыталась обсуждать их с Абулом, дабы не будить в нем неприятных воспоминаний, но она была уверена в том, что когда-нибудь не сможет удержаться от того, чтобы не поговорить об этом с Айкой. Она не могла понять, что надеется получить эта женщина, изо всех сил способствующая разрыву отношений между отцом и сыном, но то, что она задалась именно этой целью, для Сариты было совершенно очевидно.

Абул не обращал внимания на съежившегося Бобдила и продолжал спокойно разговаривать с Айкой. Сарита не слышала о чем они говорили, но потому, как Айка резко опустила глаза к полу, поняла, что они в чем-то несогласны друг с другом.

Она уже заметила раньше, что Айка часто пытается скрыть свои чувства либо опуская глаза, либо отворачиваясь. Вот и сейчас она была убеждена в том, что она опустила глаза не для того, чтобы выразить подчинение своему господину, а для того, чтобы скрыть раздражение.

Наконец, Абул обратил свой взгляд на Сариту, и на его обычно спокойном лице появилось раздражение.

– Идем, – бросил он ей и, повернувшись на каблуках, вышел из комнаты.

Сарита поднялась и последовала за ним. Другие женщины расступились перед ней, она же нарочно помедлила, чтобы попрощаться с ними и поблагодарить Фадху за проявленное во время урока терпение. Сарита поняла по удивленным лицам женщин, что они недоумевают, почему она не спешит к калифу, когда тот призывает ее, да она и сама вряд ли понимала это, так как и душа, и тело ее жаждали воссоединиться с Абулом. Но ей почему-то казалось необходимым таким образом заявить о своей независимости. Абул терпеливо ждал ее в Львином дворике, опираясь на массивную голову льва и скрестив при этом руки; глаза же его были устремлены на вершины гор, освещенные последними лучами заходящего солнца.

– Ты, определенно, не торопилась, – он видел, как она вышла из галереи и пересекла двор. Легкий отблеск смеха появился в его черных орлиных глазах… смеха и нескрываемого желания.

– Я должна была попрощаться, – ответила Сарита, подойдя к нему. Она остановилась близко от него, но так, что между ними по-прежнему было некое расстояние. Оба они предвкушали грядущие прикосновения – оттого, что они последуют несколько позднее, они будут еще более сладостны.

– А я надеялся найти тебя в башне, – сказал Абул, – но, похоже, ты вовсе не стремишься вернуться туда к моему возвращению и предпочитаешь сплетни сераля подготовке встречи со мной.

В его голосе был еле уловимый намек на недовольство, тотчас же уступивший место смеху и желанию.

Сарита улыбнулась, покачав головой.

– Но это совсем не так, мой господин калиф.

Просто я думала усилить удовольствие от встречи с тобой, продлив ожидание.

Абул прищурился.

– Интересно, единственная ли это причина?

– Поверь мне, это так, – сказала Сарита прерывающимся голосом, – стоя рядом с тобой, я вся дрожу, дорогой мой. Если ты сейчас же не прикоснешься ко мне, я умру от неразделенного чувства.

Он рассмеялся, протянул руку и небрежным жестом убрал ей со лба волосы.

– Ну почему же неразделенного, милая? В последние три часа я не мог думать ни о чем, кроме как о твоей бархатной коже и запахе твоих волос.

Каждая выпуклость и ложбинка на твоем теле помнят прикосновения моих рук, вкус твой у меня на языке.

– Идем, – сказала в ответ Сарита. Желание, зародившееся во впадине ее живота, посылало обжигающие токи вниз, к бедрам. Не будучи в состоянии отвести от него глаз, она отступила назад и коснулась его руками.

– Идем, – повторила она мягко, но повелительно, – идем, а то я сделаю что-нибудь такое, что необязательно делать при свидетелях.

Абул поднял глаза на прикрытые жалюзями окна сераля. Он усмехнулся.

– Если б ты ожидала меня подобающим образом, то не оказалась бы в столь трудном положении.

– Если ты, мой повелитель, хочешь таким путем взять надо мной реванш, то я позволю себе заметить, что подобное поведение отнюдь не является проявлением широты души.

Он не успел ничего ответить ей, как она уже бежала по галерее в башню. Абул последовал за ней, кровь у него бурлила, а внутри все пело от радости.

Никто из них не знал, что за ними внимательно наблюдала Айка – она стояла около окна, выходившего во двор – лицо ее было мрачнее тучи. Она не могла слышать, о чем они говорили, но ей этого и не надо было для того, чтобы уловить глубокие, чувственные токи, струящиеся между ними. Их притягивала Друг к Другу почти осязаемая сила, и она поняла, что воссоединения жаждут не только их тела. Их соединяло нечто гораздо более глубокое и крепкое, нежели просто чувственное взаимопритяжение, и именно оно – это нечто – угрожало ей как жене султана. И потому связи эти было необходимо разрушить.

Прошло уже почти две недели с тех пор, как она послала письмо своему отцу, эмиру их сильного рода Мокарабов. В нем она написала о слепой страсти своего мужа к христианской пленнице и о своем опасении, что она потеряет право на власть, так как уже поговаривают об отказе от жены и наследника. В этих обвинениях не было правды, но она знала, что они возмутят ее отца, и что он распространит весть об этом среди других сильных родов. Абулу неизбежно будет брошен вызов. В королевстве пойдут раздоры, так как часть родов будет за Абула, а другая – против. И даже в том случае, если Абул сможет всему этому противостоять, власть его будет сильно ослаблена. Это будет первым и значительным шагом на пути осуществления тщательно составленного плана свержения ее мужа. Конфликт в Мавро-Испанском королевстве привлечет к себе внимание осторожных испанцев, которые, вероятнее всего, увидят в нем возможность для своего вмешательства, и тем самым еще больше увеличат давление на Абула.

Она в задумчивости вернулась в гостиную.

Бобдил расстался с ней сразу же после ухода отца, и сейчас грубо боролся с одним из младших детей.

Тот отчаянно заплакал из-за того, что старший брат с силой сжал ему голову. Бобдил же только рассмеялся в ответ, как будто это была всего лишь безобидная игра. Кругом все молчали… никто не отваживался сделать замечание сыну Айки. В то время как крики малыша становились все громче, мать его в отчаянии кусала губы.

– Хватит, Бобдил, – сказала Айка, когда крики ребенка стали невыносимо громкими.

– Я учил его, как надо бороться, – заявил Бобдил, неохотно ослабляя хватку. Мальчик выскользнул из его рук и, всхлипывая, побежал к матери. – Он ведь должен учиться, правда, мама?

– Да… да… это хорошо, что ты хочешь научить его, – протянула Айка, – а теперь пойдем со мной.

Я хочу поговорить с тобой. – И они ушли – Бобдил – оживленно болтая, а Айка – думая о своем.

Ее двойная атака начиналась исподволь. От отца не было еще никаких известий, кроме того, никаких признаков ухудшения здоровья христианки пока не было заметно. Но теперь уже должна была проявиться некоторая слабость и вялость.

Возможно, дозу яда следовало немного увеличить.

Но Айка не могла позволить себе рисковать из боязни быть обнаруженной. Ведь если бы внезапное истощение испанки было бы замечено, то подозрения непременно бы возникли. Хотя она и старалась сделать все, чтобы Кадига и Зулема не проводили много времени с Саритой, но это ей не всегда удавалось. В то же время Кадига, согласно ее наблюдениям, была чрезвычайно проницательной, и могла заподозрить неладное. Наблюдатели, каких в Альгамбре было множество, не пропускали ничего из того, что говорилось или делалось во дворце, а это, в свою очередь, давало пищу для размышлений многим умам. Нет, – решила Айка, – она должна набраться терпения. Сарита, очевидно, оказалась более сильной и здоровой, чем ожидалось. Но вечно она все равно не сможет противостоять коварному яду. Скоро, очень скоро раздастся погребальный звон.

– Так тебе не хватало меня, дорогая? – спросил Абул, как только они оказались в башне.

– О да, – обернулась к нему Сарита.

– А чего тебе не хватало больше всего? – он прислонился к запертой двери, а его яркие глаза отметили вспышку румянца на ее щеках.

– Дай подумать… – она задумалась. – Многого, например, этого, – и она встала на цыпочки и коснулась его рта легким поцелуем бабочки. – И этого… – следующим оказался кончик его подбородка. – И этого… – она коснулась языком впадины на его щеке. – И этого… – ее мягкие пальцы расшнуровали его туники и проникли под рубашку, принявшись ласкать маленькие и твердые его соски. – И этого… – пальцы ее осторожно проникли под пояс и начали поглаживать основание его позвоночника. – А особенно этого. – Абул вздрогнул от ее настойчивых и сокровенных ласк. Гладкая кисть ее согрела ему живот, теперь он уже безумно хотел ее. Он оперся плечами о дверь, а она все продолжала свои шаловливые эротические ласки, и тело его налилось жаром, который вот-вот норовил затопить и его душу. Но тут она убрала руки и он открыл глаза.

– Да, – прошептала Сарита, – мне многого не хватало, но главное, чего мне не хватало – это тебя целиком, милый.

Мало-помалу дыхание Абула восстановилось, он отступил от края блаженства. Все еще улыбаясь, он застегнул расстегнутый Саритой ремень и взял ее на руки.

Не думаю, что нам следует стоять у двери и перечислять части моего тела, – прошептал он, а она, посмеиваясь, обхватила его шею руками, и прижалась к нему щекой. Он понес ее на руках по лестнице в спальную галерею, не отрывая губ от ее губ.

Наверху он нагнулся, чтобы положить ее на кровать, но она пригнула его голову и снова поцеловала. Язык ее проник к нему в рот – тем самым она выражала неукротимую потребность в том, чтобы он, не мешая, утолил ее любовный голод.

– Сейчас, – прошептала она, – немедленно, Абул!

Ее растущее желание передалось ему, притянуло его к ней, изгибающейся на покрытом подушками, диване. Она одновременно пыталась освободиться от сковывающего ее платья и обнимала его за шею.

Если первоначально у него и были намерения, наперекор ей, затянуть сладостное ожидание, то шелковистость ее кожи, округлость бедер, прямизна и гибкость ее ног, способствовали тому, что он переменил их. Встав на колени рядом с ней, он начал неловко расстегивать пряжку ремня, но она оказалась проворнее, и через мгновенье ничто уже не могло помешать их соитию. Он начал было снимать сапоги, но замешкался, и увидев, как она лежит, небрежно раскинувшись на постели и, неосознанно раздвинув ноги, демонстрирует атласную ложбинку, мерцающую в мягком свете ламп. Самообладание окончательно покинуло Абула и, вздохнув, он обнял ее, просунул руки ей за спину и прижал к себе, после чего вошел в ее тело одним глубоким и сильным толчком. Сарита вскрикнула и на глазах ее выступили слезы радости. Тело ее двигалось в такт с его телом, а взгляд не отрывался от его глаз. Их глаза расширились одновременно – они, наконец, достигли вершины.

Сарита довольно рассмеялась, и Абул засмеялся ей в ответ.

Она вышла из сонного забытья много позже. На нижнюю часть ее тела все еще давил Абул а его голова все еще покоилась у нее на груди.

Но звуки внизу заставили ее очнуться. Они не обеспокоили ее, так как она уже успела привыкнуть за последние месяцы к ненавязчивой внимательности дворцовой челяди. Где бы ни находился калиф, его надобности неизменно предвосхищались. А сейчас было уже, очевидно, время ужина.

Абул сел, потянулся и поцеловал ее веснушчатый нос.

– Ну как, довольна, Сарита моя?

– Пока да, – кивнула она.

Он засмеялся:

– Ты ненасытная женщина.

Никогда не думал, что смогу заниматься любовью, не снимая сапог! Но теперь мне необходимо поужинать. Я так торопился к тебе, что сегодня мы не останавливались на обед, – Приготовьте все побыстрей и уходите!

Он вернулся к дивану, где Сарита все еще лежала, полуобнаженная, на подушках.

– Внизу готова ванна. После нее нам будет приятней ужинать. Он посадил ее и снял с нее платье. – В полуобнаженной женщине есть что-то особенно соблазнительное.

– Больше, чем в полностью обнаженной? – Сарита встала и потянулась.

– Да, пожалуй, да. Полностью обнаженной ты не кажешься столь же соблазнительной. Более прекрасной – да, но не соблазнительной. Я обнаружил, что чувственность в тебе пробуждается все сильнее.

Сарита лукаво ему улыбнулась и поправила спутавшиеся волосы.

– Я постараюсь не забыть разбудить и тебя, когда… – она резко оборвала свои слова и схватилась за горло.

Что с тобой? – Абул взял ее за руку, испугавшись ее бледности.

Некоторое время она молчала, затем судорожно вздохнула.

– Ничего, в самом деле, ничего. Сердце мое бьется очень сильно, но скоро оно успокоится. В последнее время со мной уже не раз такое случалось. – Она снова села на диван, держась за живот.

– Я чувствую слабость и тошноту, но это пройдет.

Абул нахмурился. Она была все еще очень бледной и его не убедили ее слова.

– Может быть, ты ждешь ребенка?

Она покачала головой.

– Нет, я принимала снадобье, которое приносила мне Кадига, и, к тому же у меня в твое отсутствие были месячные.

Абул помрачнел еще больше.

– Ты не хочешь родить мне ребенка?

Сарита пристально на него посмотрела. Момент для подобного разговора был подходящим, но она не знала, хватит ли у нее сейчас сил для него.

– Не в этих обстоятельствах, Абул.

– Что это за обстоятельства? – поинтересовался он.

Сарита вздохнула и с нерешительным видом встала.

– Давай не будем сейчас говорить об этом. Мы только поссоримся, а мне так этого сейчас не хочется.

Постепенно лицо Сариты порозовело, но Абул настоял на том, чтобы она отдохнула.

– Полежи немного, – он положил подушки к спинке дивана и сел, похлопав по дивану рядом с собой. – Ложись сюда, ванна подождет.

Сарита легла и облегченно вздохнула. Абул обнял ее и прижал к груди, гладя ее по голове, – Как часто с тобой это случается? Она нахмурилась, пытаясь вспомнить.

– Несколько раз за последние дни. Я не обращала на это никакого внимания.

– А что об этом говорит Кадига? Она обладает некоторыми медицинскими познаниями.

– Она ничего об этом не знает. Они с Зулемой теперь редко со мной бывают. По-моему, они все время что-то делают для Алки.

– Но она не распоряжается ими, – резко прервал ее Абул. – Их главная задача – прислуживать тебе, причем во всем. Айка не должна в это вмешиваться.

Сарита покачала головой.

– Может быть, я что-то не правильно поняла, – ответила она, – прямо они мне об этом не говорили… Кроме того, – добавила она уже более уверенным тоном, – за мной не надо ухаживать, как за больной. Единственное, чего мне не хватает – это их компании. Мы уже стали друзьями.

Абул ничего не сказал на это. Он прекрасно понимал, что Айке могла не понравиться эта дружба, и что она стала делать все возможное, для того, чтобы разрушить ее. Дружба женщин Альгамбры между собой могла угрожать ее власти и влиянию.

Ну да ничего, – подумал Абул, – теперь, когда он во дворце, нетрудно будет восстановить эту дружбу.

Только в его отсутствие могла Айка претворять в жизнь свои злые замыслы.

– Ты должна поговорить об этом с Кадигой, – сказал он, если это не прекратится и мы не установим причину этого, то тебе нужно будет посоветоваться с Мухамедом Алахмой. Он очень талантливый и искусный лекарь.

– Лекарь! Что за чепуха, Абул, – поднялась Сарита, – моя мама дала бы мне сильное слабительное, и я снова чувствовала бы себя отлично. Я попрошу у Кадиги что-нибудь подобное.

Абул в задумчивости потер подбородок. Он мало что знал о подобных недомоганиях и считал, что женщины в них разбираются лучше.

– Тебе сейчас полегче? – спросил он.

– Совсем хорошо, – отозвалась Сарита с обычной своей живостью. – Давай пойдем вниз, если ты голоден так же сильно, как и я, то вероятно, можешь съесть и верблюда.

Абул последовал за ней. Внизу она погрузилась в ванну с теплой водой.

– Ну теперь ты можешь рассказать мне об обстоятельствах, которые не позволяют тебе родить мне ребенка. Мы не поссоримся, обещаю тебе. – Он, казалось, спрашивал просто из любопытства, но Сарита не сомневалась в том, что разговор этот может оказаться для него тяжелым и болезненным.

Вздохнув, она начала свои объяснения.

– Видишь ли, я не знаю, какое место здесь занимаю… и какое место будет занимать мой ребенок, Абул. Я знаю, что я одна из многих женщин и могу принять это… пока нахожусь здесь, – добавила она. – Что же касается меня, то я могу смириться с этим, но не могу допустить, чтобы мой ребенок занимал столь двусмысленное положение.

Родить тебе ребенка и видеть, как он растет в серале, не знача ровным счетом ничего в этом мире!

Это равно, что согласиться со своей принадлежностью к этому миру, согласиться со всеми ограничениями и правилами этого мира! А этого сделать я не могу. Я люблю тебя, но не принадлежу здешней жизни.

Почему же тогда ты столько времени проводишь в серале? – спросил он. – Тебя всегда можно найти там, с обитательницами гарема, но ведь ты не считаешь себя одной из них!

– Мне иногда так одиноко, – сказала Сарита, – а они – единственные, кто может составить мне компанию. Фадха учит меня говорить по-арабски, – она села в ванне, обхватив колени руками. – Тебе не нравится, что я там бываю?

Абул покачал головой:

– Не нравится.

– А почему?

Он некоторое время молчал, не зная, как объяснить ей, что он чувствует какое-то неудобство от общения ее с другими женами, а в особенности с Айкой.

– Потому что ты не являешься одной из них, – медленно произнес он. – Ты знаешь, что для меня не существует других женщин, Сарита. С тех пор, как появилась ты, я ни разу не прибегал к услугам кого-либо из них.

– Да, я знаю это. Но если так будет и дальше, то что ты собираешься делать?

– А почему я должен что-то делать? – он, казалось, был не на шутку удивлен.

– Но если ты не прибегаешь к их услугам, то зачем вообще они нужны? Пока они здесь, я не могу чувствовать тебя по-настоящему верным мне, и потому не могу родить тебе ребенка, или согласиться остаться здесь на бесконечно долгий срок.

– Ты хочешь покинуть меня? – спросил он.

– Нет… конечно же, нет. Но я не знаю, что мне делать в будущем, – вздохнула Сарита, – не знаю, кто я и что я, и не вижу никакого смысла в будущем.

Но сама я могу находиться в этом положении, потому что люблю тебя, а вот ребенка родить тебе не могу, потому что ребенок – ведь это воплощение веры в будущее! Можешь ты понять меня, милый?

– Объяснение ее было чрезвычайно путаным, но таким был и предмет их разговора, а потому нельзя было выразиться яснее. Она вышла из ванны и вытерлась мохнатым полотенцем.

Абул вздохнул и начал раздеваться, собираясь погрузиться в быстро остывающую ванну. Он не понимал ровным счетом ничего. Единственное, что казалось для него значимым, была любовь связывающая их.

– Я думаю, что ты видишь препятствия там, где их нет, Сарита. Как ни смотри, сейчас у меня только одна жена, но я могу отослать других своих жен, потому что, если верну их семьям, то разразится гражданская война. – Он шагнул в ванну:

– Ты понимаешь, в каком я затруднительном положении?

Сарита кивнула:

– Да, понимаю, но ты должен понять и меня.

Мы можем только продолжать наши отношения и не требовать друг от друга большего.

Абул знал, что подобный компромисс не может его удовлетворить, но не чувствовал себя сейчас достаточно уверенным, чтобы говорить об этом.

Ведь он не мог предложить ей ничего, с чем бы она могла согласиться.

Сарита также прекрасно знала, что такой компромисс ее не удовлетворит, но знала и то, что не имеет права настаивать на решении, способном ее удовлетворить. В их жизнь было вовлечено слишком много людей, и целый мир, полный чуждыми ей обычаями и ритуалами, не мог измениться коренным образом по желанию одной-единственной испанской женщины.