Текст книги "Крылья Золотой птицы. Муцянь"

16
Любая кровь смешивается

Чинно вернувшийся в дом Сяоцинь на вытянутых руках пронёс выбитую от пыли одежду куда-то за ширму. Переоделся он в белое – в штаны, две рубахи, нижнюю и верхнюю, и поверх – аптекарский халат, который представлял собой узкую полосу ткани, сшитую по бокам и надеваемую через голову. Шапка осталась прежней, но из неё явно тоже повыбили пыль: углы её торчали в разные стороны, как уши у беспородной собаки – один вверх, другой – в сторону. Но в отличие от аптекарей, носящих сандалии, мальчишка был в сапогах.

«Хорошие сапоги, – подумал Чэнь Ло машинально, – крепкие, такие будто созданы для дальних странствий».

Он чуть приподнял голову, поглядел за лежанку. Его собственные сапоги одиноко стояли в углу, дожидаясь хозяина.

– Когда я смогу встать? – пробормотал Чэнь Ло, пытаясь упереться локтями в лежанку, чтобы приподняться и оглядеть дом, ставший его пристанищем. Что скрывается за этой высокой плетёной ширмой? Но тело плохо его слушалось, локти разъехались, и он повалился всей спиной обратно на лежанку, чувствуя, как перетянутую повязкой грудь заливает неприятный жар.

– Эй, эй! – воскликнул Сяоцинь, быстро подходя к нему и прижимая его за плечи к лежанке – излишняя предосторожность, у Чэнь Ло не хватило бы сил на вторую попытку сесть. – Нельзя тебе ещё вставать! Если что-то нужно, я подам. Рана вскроется – что тогда? Ты и так много крови потерял. Эй, ты меня слышишь?

Чэнь Ло крепко зажмурился. В ушах зазвенело, голос мальчишки, искажённый звуковым заслоном, казался резким, как свинячий визг. К горлу начал подбираться липкий комок.

– Меня сейчас вытошнит, – сдавленно произнёс Чэнь Ло.

Сяоцинь сейчас же подставил ему миску и терпеливо ждал, пока приступ тошноты у Чэнь Ло пройдёт.

– А не будешь резко вскакивать, – назидательно сказал он, вытирая Чэнь Ло губы мокрой тряпкой.

– Долго мне ещё лежать? – спросил Чэнь Ло. – Когда я смогу вставать?

– Вставать? – протянул Сяоцинь, поигрывая бровями. – Ты хотя бы сидеть научись.

– Почему всё моё тело ослабело? Я ведь ранен в грудь.

– А про яд позабыл? Тебя почти парализовало. Сейчас ты хотя бы видишь, слышишь и можешь разговаривать. В первые дни ты лежал бревно бревном, даже дышать с трудом мог.

При мысли, что он мог остаться парализованным, Чэнь Ло содрогнулся.

– А стрела, которой я был ранен… – начал он.

Сяоцинь пошарил под лежанкой и вытащил завёрнутую в покрытый бурыми пятнами лоскут стрелу. С предельной осторожностью он её развернул и на раскрытых ладонях протянул Чэнь Ло, предупредив:

– Только наконечника не касайся. Он пропитан ядом.

Чэнь Ло, помедлив, взял стрелу и повернул из стороны в сторону. Древко было наполовину белое, наполовину бурое, и он сообразил, что это его кровь пропитала и затемнила древесину.

– Не удалось отчистить, – словно оправдываясь, сказал Сяоцинь.

– Так даже лучше, – сказал Чэнь Ло. – Это доказательство, что я был ею ранен. Я слышал, в магистрате могут определить, кому принадлежит кровь.

Мальчишка скептически поиграл бровями:

– А я слышал, что по крови можно определить убийцу.

– Как это? – удивился Чэнь Ло.

– Будто бы если к трупу подойдёт убийца, то из раны хлынет кровь, – охотливо объяснил Сяоцинь. – Говорят, так покойники взывают к отмщению.

– Но… я ведь не покойник, – озадаченно возразил Чэнь Ло.

– А кто называл себя мертвецом?

Чэнь Ло понял, что мальчишка над ним просто насмешничает, и нахмурился. Сяоцинь, поблёскивая жёлтыми глазами, продолжал:

– Метод магистрата ненадёжен. Любая кровь смешивается в воде. Каждый аптекарь это знает.

Существовало мнение, что по крови можно определить родство. Для этого наполняли чашку водой и добавляли каплю крови одного человека, а к ней каплю крови другого. Если кровь смешается – они родственники, если нет – чужие люди. Способом этим широко пользовались в спорных вопросах установления отцовства или наследования. Магистрат использовал этот способ для установления личности жертв, а иногда и предполагаемых преступников.

– Если хочешь, можем проверить, – предложил Сяоцинь. – С тобой-то мы уж точно не родственники.

– А давай, – согласился Чэнь Ло.

Ему не понравилось пренебрежение, с каким мальчишка говорил о научных методах следствия. В магистрате служат умные люди, они своё дело знают, и если используют кровь для расследования, то, значит, этот способ работает. А он всего лишь подмастерье у аптекаря, что он может знать о науке? Их кровь не смешается, потому что они не родственники, и мальчишка будет посрамлён начисто!

Сяоцинь прежде забрал у Чэнь Ло стрелу и с прежней осторожностью припрятал её под лежанку, а потом сходил и принёс чашку воды и аптекарскую иглу, длинную и тонкую, такими зашивают края ран. Чэнь Ло заметил, что иглу стоило бы прокалить над огнём, но мальчишка уже проткнул себе указательный палец и стряхнул в чашку выступившую каплю крови. Красное пятнышко расплылось в воде. Сяоцинь протянул иглу Чэнь Ло.

– Обтёр бы хоть, – проворчал Чэнь Ло, прокатив иглу по краю лежанки. Он знал, что некоторые болезни передаются по крови, особенно недуги цветущей ивы[19]19
  Недуг цветущей ивы – венерические заболевания.


[Закрыть]. Но вряд ли этот мальчишка был настолько искушённым.

Кончики пальцев Чэнь Ло всё ещё были вычернены, поэтому он проколол себе ладонь и подержал её над чашкой, пока капля крови не скатилась в неё.

– Я же говорил, – назидательно сказал Сяоцинь. – Любая кровь смешивается.

Чэнь Ло, хмурясь, смотрел, как две капли крови стягиваются друг к другу и закручиваются в единую спираль. Его кровь была темнее, вероятно, из-за яда, и казалось, что капли образовали символ Инь-Ян. Но в следующую секунду это уже было бесформенное пятно.

Ну и кто был посрамлён?

17
О сыновней непочтительности

Раздосадованный Чэнь Ло замкнулся в молчании, всем своим видом показывая, что не желает разговаривать с мальчишкой. Тот нисколько не смутился, даже не заметил этой отстранённости и продолжал выбалтывать аптекарские секреты.

Аптекарь Сян, по его словам, изучал свойства крови и был уверен, что методы магистрата ошибочны. Он даже смешивал кровь животных и кровь людей, чтобы это доказать. Но об этих опытах знал только его ученик, другим людям и тем более магистрату аптекарь Сян не открылся.

«И правильно сделал, – подумал Чэнь Ло машинально. – Не то бы его бросили в темницу».

Об аптекаре Сяне Сяоцинь отзывался с явной теплотой в голосе. Но тогда почему он собирается ограбить его и сбежать?

– А как ты попал в ученики к аптекарю? – спросил Чэнь Ло, решивший выяснить всю подноготную мальчишки.

Сяоцинь непроизвольно сплетал и расплетал пальцы, пока рассказывал.

Родителей он своих не помнил. Но, вероятно, на них напали разбойники, потому что аптекарь Сян нашёл их в лесу израненными. Ребёнка ему выходить удалось, родителей – нет. А поскольку другой родни у сиротки не нашлось, да и сам аптекарь Сян был безродным, то он оставил мальчика себе, дал ему имя – Сян Цинь и сделал своим учеником. Мальчик оказался способным и к пятнадцати годам уже ни в чём не уступал учителю.

– Приёмный отец, значит, – усмехнулся Чэнь Ло.

– Разве это смешно? – насупился Сяоцинь.

– Да нет, это не смешно, а скорее печально. Он тебя приютил и вырастил как собственного сына, а ты так с ним поступаешь.

– Как?

– Отплатил ему чёрной неблагодарностью. Ограбить собираешься. Что он скажет, когда узнает об этом?

– Да ведь аптекарь Сян отошёл, – с явным недоумением возразил Сяоцинь. – Он ничего не скажет.

Чёрствость мальчишки неприятно поразила Чэнь Ло, но он всё-таки попытался внять к голосу его совести:

– Твоя неблагодарность разобьёт ему сердце.

К его удивлению, Сяоцинь засмеялся, точно Чэнь Ло не усовестить его пытался, а рассказывал какую-то шутку.

– Разве это смешно? – вернул Чэнь Ло ему вопрос.

– Конечно, – кивком подтвердил Сяоцинь, – любой аптекарь знает, что сердце не глиняное, его не разобьёшь.

– Я же не буквально…

– Как? – переспросил Сяоцинь.

Чэнь Ло сообразил, что мальчишка не слишком образован и потому не понимает образной речи. Можно быть хорошим аптекарем, но в остальном – несведущим человеком. Пришлось перефразировать:

– Твой приёмный отец огорчится, узнав, что ты ограбил дом и сбежал.

Сяоцинь сощурил свои жёлтые глаза и сказал:

– Странный ты. Во-первых, как я могу ограбить самого себя? Всё в доме и так принадлежит мне. Во-вторых, я не сбегу, а буду сопровождать пациента. И кому какое до того дело?

– Да я ведь не об этом говорю…

– А в-третьих, ты не знаешь аптекаря Сяна, – перебил его мальчишка. – Он даже не заметит.

– Не заметит, что пропала карта сокровищ и его собственный ученик? – уточнил Чэнь Ло потрясённо.

– Когда его увидишь, сам всё поймёшь, – загадочно сказал Сяоцинь.

Чэнь Ло прикрыл глаза. Втолковывать сейчас мальчишке что-то бесполезно, лучше показать на собственном примере во время путешествия к Разлучённым горам. Идеальным сыном он не был, но уж точно его нельзя было назвать плохим. Он относился к отцу почтительно и во всём его слушался. Лучше всего, если бы аптекарь Сян вернулся до их ухода, Чэнь Ло смог бы побеседовать с ним и всё объяснить.

– А далеко ушёл аптекарь Сян? – словно между прочим спросил Чэнь Ло.

Сяоцинь поднял глаза к потолку, размышляя:

– Очень далеко.

– Ты не знаешь куда? – уточнил Чэнь Ло.

– Как можно знать наверняка? – не слишком понятно отозвался Сяоцинь. – Узнаю в свой черёд.

Чэнь Ло растерянно уставился на него. Мальчишка сейчас же поднял руку к лицу:

– И нечего на меня так смотреть!

– Да у тебя же всё равно лицо мяньшой закрыто, – возразил Чэнь Ло удивлённо. – Ты её не снимая носишь? У тебя лицо изуродовано или что?

– Всё с моим лицом в порядке, – рассерженно ответил Сяоцинь. – Аптекарям полагается закрывать лица.

Аптекари в Мяньчжао носили маски, потому Чэнь Ло не мог утверждать, что Сяоцинь его не обманывает. Но это лишь разожгло его любопытство. У кого такие необычные глаза – жёлтые, как у фазана, – у того и внешность должна быть незаурядной. Ему бы хотелось посмотреть, что за лицо у этого мальчишки.

«Нужно как-нибудь изловчиться и сорвать с него мяньшу», – подумал Чэнь Ло.

Но прежде нужно было набраться для этого сил.

18
«Чужая нагота… услада для глаз»

Сяоцинь сказал, что восстановление Чэнь Ло займёт не меньше трёх недель, и всё это время ему полагалось лежать, не вставая, и даже не шевелиться, чтобы кровь текла по венам размеренно, без лишних всплесков, тем самым не давая яду распространяться. Пилюли, которыми он кормил Чэнь Ло, сдерживали яд и вместе с тем укрепляли силы раненого.

Чэнь Ло на исходе первой недели осознал, что ничего не ест и не пьёт, кроме пилюль да отваров, которыми его поит Сяоцинь, однако же голода или жажды не испытывает, как и физического истощения. Сяоцинь сказал, что умеренность в еде – скорее уж полное её отсутствие! – непременное условие для выздоровления. И он тут же оговорился, что имеет в виду телесную рану, а не собственно отравление.

Повязку ему не меняли, только пропитывали её вновь и вновь травяными отварами. Чэнь Ло опасался, что рана загниёт или повязка врастёт в тело. Сяоцинь на это лишь снисходительно усмехнулся и просунул под повязку палец – хотелось бы надеяться, что чистый! – продемонстрировав, что ткань к телу не приросла. Повязка натянулась и сдавила рану. Чэнь Ло охнул и поморщился от жгучего всплеска в груди. Он поклясться был готов, что мальчишка сделал это специально, чтобы проучить Чэнь Ло за недоверие к его аптекарскому мастерству.

Но всё же видно было, что Сяоцинь обращаться с больными умеет. Раз в несколько дней он приносил миску с горячей водой и отирал тело Чэнь Ло от пота. Правда, он делал это с закрытыми глазами, чем немало забавлял Чэнь Ло.

– Для аптекаря ты слишком стыдливый, – посмеиваясь, сказал Чэнь Ло. – Ослепнешь, если за женщиной ухаживать придётся.

– Что я там не видел, – проворчал Сяоцинь. – Просто неприлично разглядывать чужую наготу, даже если это пациент.

– Это меня не смущает, не беспокойся, – счёл нужным сказать Чэнь Ло.

Сяоцинь как-то странно на него посмотрел, и Чэнь Ло неожиданно для себя смутился.

– А вообще, – поспешно добавил он, – ты прав, чужая нагота может быть усладой для глаз только в одном случае.

– В каком? – сейчас же спросил Сяоцинь, не скрывая любопытства.

– Вырастешь – узнаешь, – кашлянув, ответил Чэнь Ло. Стал бы он обсуждать такое с мальчишкой!

Сяоцинь неопределённо пожал плечами, то ли соглашаясь с тем, что не дорос ещё до таких разговоров, то ли выражая безразличие к вопросу в целом.

Чэнь Ло между тем размышлял, почему вдруг испытал смущение от взгляда мальчишки. Тот ведь не в штаны ему заглянул, а просто глянул в лицо. Должно быть, дело в цвете его глаз. Если глаза карие или чёрные, зрачков почти не видно, и взгляд тем самым смягчается. А у Сяоциня глаза фазаньи – жёлтые, и каждый зрачок – как острие иглы, так и чувствуешь какое-то покалывание под кожей. А быть может, он себе это просто надумал.

– Что опять? – недовольно спросил Сяоцинь. – У меня что-то на лице?

– Мяньша у тебя на лице, – фыркнул Чэнь Ло, сообразив, что, задумавшись, опять задержал взгляд на лице мальчишки.

– Не сниму, – категорично сказал Сяоцинь.

– Да я не об этом. Глаза у тебя… необычные. Никогда таких не видел. Даже у мё… даже у чужеземцев, – оговорился Чэнь Ло, сообразив, что о «мёртвых пташках» лучше не упоминать. – Я пару раз видел людей с синими глазами, но у них были рыжие волосы. У тебя глаза жёлтые, а волосы чёрные…

– Откуда ты знаешь? – перебил его Сяоцинь, отчего-то разволновавшись.

– Что у тебя жёлтые глаза? – выгнул бровь Чэнь Ло.

– Что у меня чёрные волосы.

– Прядь на виске выбилась, – глазами указал Чэнь Ло.

Сяоцинь схватился за висок и сейчас же запрятал выбившуюся прядь обратно под шапку. Прядь заупрямилась, но мальчишка снова и снова запихивал волосы под шапку, пока не одержал победу над упрямой прядью.

– Волосы аптекарям тоже прятать полагается? – предположил Чэнь Ло, наблюдая за его манипуляциями.

– А то! Где ты видел неопрятных аптекарей? – воскликнул Сяоцинь.

Чэнь Ло припомнил, как мальчишка рукавом вытирал разлившуюся воду, как выбивал пыль из одежды прямо в доме, как совал палец под повязку…

Видно, молчание его было настолько красноречиво, что Сяоцинь догадался о его мыслях и покраснел.

19
Расчёсывание волос

На исходе второй недели Чэнь Ло принялся уговаривать Сяоциня, чтобы тот позволил ему если уж не сесть, то хотя бы с боку на бок переворачиваться. Лежать на спине и разглядывать потолок он уже устал, хотелось бы обозреть и горизонты.

– У меня так пролежни появятся, – сказал он, просовывая ладони под поясницу. Она, казалось, потеряла подвижность, и он поймал себя на мысли, что теперь его парчовый карп с трудом мог бы резвиться в лотосовом пруду.

Сяоцинь назвал его опасения глупыми, но, устав от каждодневного нытья, позволил-таки Чэнь Ло сесть, оговорившись, чтобы тот не вздумал спускать ноги с лежанки. Чэнь Ло на всё был согласен, только бы не лежать лёжнем. Но сесть ему удалось лишь с помощью мальчишки, сам он не смог.

– Вот, – разворчался он тут же, – я себе всё отлежал, даже сесть самостоятельно не могу, скоро руки и ноги отнимутся, я их уже не чувствую.

– Сесть ты не можешь, потому что ослаб от потери крови, – возразил Сяоцинь со снисходительностью, с какой взрослые выслушивают доводы неразумных детей. – И не выдумывай, ничего у тебя не отнимется. Видишь, – добавил он, уколов ногу Чэнь Ло иголкой и восхитительным образом игнорируя его возмущение по этому поводу, – всё ты чувствуешь, иначе бы не вопил так. Можешь сгибать колени, только медленно, чтобы кровь не разогналась, это укрепит мышцы. И швыряться в меня подушками тоже не стоит, – добавил он, ловко поймав набитую сеном подушку, которую бросил в него рассерженный Чэнь Ло. – Ну вот, я же говорил…

От этого движения рана заныла, Чэнь Ло побледнел и схватился за грудь. Сяоцинь покачал головой и, пораздумав, дал ему две пилюли вместо одной. После он скрылся за ширмой и занялся какими-то своими делами.

Чэнь Ло, несколько придя в себя, принялся озираться. Он полагал, что сидя разглядит больше, чем лёжа, но ширма была высокая и скрывала остальную часть дома. Единственное, он увидел на полу позади ширмы узкую полосу солнечного света и понял, что окно в доме всё-таки есть.

Вернулся Сяоцинь – с широким деревянным гребнем – и объявил:

– Я тебя причешу.

– Зачем? – насторожился Чэнь Ло. Расчёсывание волос было процессом интимным, прикасаться к ним могли только очень близкие люди. Ему бы не хотелось, чтобы этот мальчишка прикасался к его волосам.

– Пока ты лежал, я не мог этого сделать, – объяснил Сяоцинь. – А они у тебя спутались. И сор набился.

– Какой сор? – совершенно изумился Чэнь Ло.

– Лесной. Пока я тебя тащил, – несколько смутившись, ответил Сяоцинь.

Чэнь Ло сообразил, что из леса мальчишка, должно быть, тащил его волоком. На себя он его взвалить и отнести на закорках, понятное дело, не смог бы: разница в весе существенная.

– Дай мне гребень, я сам, – повелительно сказал Чэнь Ло.

Но Сяоцинь спрятал гребень за спину и помотал головой:

– Нет. Тебе нельзя поднимать руки, кровь разгонится.

Чэнь Ло вынужден был принять его помощь. Он держался настороженно, в любой момент готовый уличить мальчишку в нечестивых помыслах, скажем, если бы тот вздумал взять прядь волос и понюхать или что-нибудь в том же духе, но Сяоцинь чинно и важно орудовал гребнем, пропуская волосы через пальцы и расчёсывая прядь за прядью.

Чэнь Ло странно себя чувствовал при этом. Лёгкое напряжение царило под кожей и раскатывалось волнами, когда гребень касался его волос у корней и съезжал по ним вниз, до самых кончиков. Он не ощущал ничего подобного, когда расчёсывался сам.

Сложно сказать, нравилось ему это чувство или вызывало неприятие.

20
«Золотая ветвь, яшмовый лист» и не-пойми-какая каша

На третьей неделе Сяоцинь позволил Чэнь Ло сидеть, спустив ноги с лежанки, но по-прежнему запрещал поднимать руки выше уровня груди. Чэнь Ло был и этому рад.

Впервые за долгое время он чувствовал босыми ступнями землю, вернее сказать – циновку, раскинутую от лежанки до ширмы. В Мяньчжао циновки плели из тростника, эта же была сделана из бамбука: молодые стебли, высушенные, расколотые вдоль надвое и связанные тонкими прочными нитями. Сяоцинь проявил предусмотрительность и раскинул циновку, когда разрешил Чэнь Ло спускать ноги с лежанки, чтобы тот не занозил ступни о трухлявые доски пола.

Сяоцинь сказал ещё, что теперь Чэнь Ло можно есть обычную пищу, и вызвался готовить обед.

– А ты сиди смирно, – велел Сяоцинь.

Судя по всему, готовил он на улице, а не в доме: сквозь щели в стенах потянуло дымком, к которому примешивался запах пищи. Но Чэнь Ло так и не смог разобрать, над чем кашеварил Сяоцинь, когда тот принёс ему миску с горячей, ещё дымящейся кашей. То ли он уже отвык от запаха и вкуса обычной еды, пропитавшись насквозь травяными отварами и гранатовыми пилюлями, то ли сварено это было из какой-то неизвестной крупы. Чэнь Ло понюхал кашу, подцепил слипшийся комок разваренных зёрен деревянной ложкой и повертел из стороны в сторону, размышляя, что это и почему не отлипает от ложки, хотя каша сама по себе жидкая.

– Что это? – спросил он наконец, всё ещё не решаясь отправить ложку в рот.

– Каша. Разве сам не видишь? – обиделся Сяоцинь.

– Я имею в виду… хм… Что это за каша? Из чего она сварена? – уточнил вопрос Чэнь Ло. – Это ведь не рис?

– Откуда в лесу рис? – фыркнул Сяоцинь.

«Ага, так эта каша сварена из каких-то лесных зёрен», – понял Чэнь Ло.

– И… со мной ничего не сделается, если я это съем? – спросил он. – Ты уверен, что эти зёрна – чем бы они ни были – съедобны?

Сяоцинь посмотрел на него таким взглядом, что Чэнь Ло опять почувствовал себя дураком.

– Это же обычный горох, – сказал мальчишка. – Ты что, никогда не видел и не ел гороха?

– Хм… нет, – смутился Чэнь Ло.

– Да-а, – протянул Сяоцинь, разглядывая Чэнь Ло, как какую-то диковинку, – вот уж точно «золотая ветвь, яшмовый лист»[20]20
  «Золотая ветвь, яшмовый лист» – так говорят о людях благородного происхождения.


[Закрыть].

То, что мальчишка насмехается над его происхождением, Чэнь Ло не понравилось. Действительно, в доме градоначальника подавали только белый рис, непозволительную роскошь для простолюдинов, но семья Чэнь была богата и могла себе это позволить. К рису всегда полагалось не меньше дюжины закусок из мяса, рыбы и овощей. Когда кто-то болел, в кашу добавляли овёс, поскольку считалось, что овсяной отвар целебен. А в цинлоу ему как-то довелось попробовать похлёбку из пшеницы: слуга перепутал заказ. Обо всём прочем Чэнь Ло имел смутное представление.

– Это лесной горох, – сказал Сяоцинь. – Им быстро наедаешься, и он полезный.

– Мышиный горох? – брезгливо переспросил Чэнь Ло.

– Не мышиный, а лесной, – всплеснул руками мальчишка. – Дикорос. Знаешь, что это такое?

Чэнь Ло издал неопределённое мычание и опять воззрился на ложку с кашей. Цвет, к слову, тоже доверия не внушал.

– Птицы растаскивают зёрна, те падают в землю и прорастают, – терпеливо принялся объяснять Сяоцинь, выхватив ложку и толкая её в губы Чэнь Ло. – Если хорошенько поискать, то можно найти и дикорастущую пшеницу.

– С ложечки ты меня кормить, что ли, собрался? – буркнул Чэнь Ло, отворачиваясь, и отнимая ложку у мальчишки. – Я сам могу поесть.

Под пристальным взглядом Сяоциня пришлось сунуть ложку в рот и жевать. К такой грубой пище Чэнь Ло не был приучен, потому на лице его обосновалось недовольное, даже кислое выражение.

– Маньтоу бы сейчас съесть, – вздохнул он, с усилием вталкивая в рот вторую ложку каши.

– Фу, – не скрывая отвращения, сказал Сяоцинь, – как можно есть блюдо с такой историей?

Чэнь Ло выгнул бровь, но, прежде чем он успел ответить, Сяоцинь начал взахлёб пересказывать легенду о маньтоу.

В стародавние времена, когда царств на свете было десять раз по десять, сошлись на поле брани два войска и сражались три луны и три солнца. Силы у них были одинаковы, потому они никак не могли друг друга одолеть. Потом к одному войску подошло подкрепление, и у другого войска не осталось шансов ни победить, ни вырваться из окружения.

Тогда военачальник первого войска сказал, что если они сдадутся в плен, то жизни их пощадят. Воины поверили и сложили оружие. Но вероломный военачальник приказал связать их всех и отрубить им головы. Обезглавленные тела сбросили в яму, а из голов сложили башню высотой в двадцать чи[21]21
  Чи – мера длины, 32 см.


[Закрыть]. Военачальник же пировал и глумился над поверженным врагом.

На другой день войско снялось с лагеря и двинулось в путь. Путь им преградила река, а поскольку время близилось к ночи, то пришлось встать станом и дожидаться рассвета.

Проснулся военачальник, слышит – кто-то ходит вокруг его шатра и что-то бормочет. Вышел он тогда и давай распекать нерадивых стражей, что мешают ему спать. Глядь – а это ходят по лагерю безголовые воины-призраки и требуют: «Отдайте наши головы!»

Перепугался военачальник, спрятался в шатре и до рассвета не сомкнул глаз, а наутро разболелся. Пришлось войску остаться у реки, пока он не выздоровеет.

На другую ночь всё повторилось: появились безголовые воины-призраки и стали бродить по лагерю, заглядывать в шатры, опрокидывать светильники, – ищут, неприкаянные, свои головы.

И в третью ночь безголовые воины-призраки тоже явились.

Позвал тогда военачальник в лагерь колдуна-даоса. Тот погадал и сказал, что духи павших воинов не успокоятся, пока не получат обратно свои головы, иначе не будет им упокоения, и проклятие падёт на головы тех, кто виноват в их гибели.

Военачальник послал людей обратно на поле брани – разобрать башню из отрубленных голов и побросать их в яму к остальным телам, но хищные звери уже успели растащить и головы, и трупы, и те вернулись ни с чем.

Тогда колдун-даос велел войсковым кашеварам замесить тесто и вылепить из него похожие на головы булочки, а внутрь каждой положить мясо. Только так можно было обмануть воинов-призраков: поверят, что это их головы, и уйдут.

Когда явились в лагерь воины-призраки, колдун-даос воскурил благовония и стал бросать мясные булочки в реку, приговаривая:

– Вот ваши головы, забирайте.

Воины-призраки, почуяв мясо, решили, что головы настоящие, и кинулись за ними в реку.

Больше они военачальника не тревожили, а тот зарёкся не глумиться над мёртвыми.

С тех пор повелось печь мясные булочки, а называть из стали маньтоу[22]22
  Маньтоу – парная булочка с мясом.


[Закрыть] – «головы врагов».

Пока Чэнь Ло слушал легенду, он как-то незаметно приел всю кашу в миске. Чего Сяоцинь и добивался.