Текст книги "Мудрость толпы"

– Мы и есть Великая Перемена! – Ризинау выпятил подбородок, колыхая складками кожи под нижней челюстью. – Мы выслушали вашу критику, гражданка, но еще не слышали причины вашего присутствия здесь!

Судья широко ухмыльнулась: улыбка черепа, никак не отразившаяся в глазах.

– О, я пришла, чтобы арестовать виновных.

Одна из секретарш, положив перо, заторопилась вокруг Высокого стола, воздев перепачканный чернилами палец:

– Со всем уважением, но поскольку у вас нет ордера…

– Вы уверены? Брат Сарлби, ты не мог бы предъявить наши полномочия?

– С удовольствием.

Сжигатель с крысиным лицом, в заляпанной красными брызгами фуражке шагнул вперед, засовывая руку в карман своей куртки. Он вынул ее и показал секретарше. В ней ничего не было – только сжатый кулак. Сарлби без размаха двинул секретаршу в лицо, и та опрокинулась на пол, шмякнувшись головой о плитку. Она так и осталась лежать, изумленно глядя вверх и заливая себя кровью из разбитого носа.

Круг общин наполнила ошеломленная тишина. У Орсо было ощущение, что сейчас, в этот самый момент, поменялись все правила. Снова.

Затем Судья разразилась хохотом.

– Идиоты! Вы тут совсем разнежились, не хуже его величества в старые добрые времена. От вас не больше пользы, чем от Открытого совета! Что же это такое с некоторыми людьми, что власть делает их слабыми?

Ризинау смертельно побледнел.

– Я все еще председатель этой Ассамблеи! – Он ухватился за золоченые подлокотники своего кресла, словно для того, чтобы доказать это самому себе, однако эхо его голоса испуганным писком затихло под высокими сводами купола наверху. – Капитан Броуд! Позаботьтесь, чтобы эту женщину немедленно удалили из зала!

* * *

Броуд, хмурясь, взглянул в сторону двери. Он делал это с того момента, как Судья вошла в зал. И она была далеко не последней: несколько дюжин человек в красной одежде проскользнули вслед за ней. Красные шапки, красные рукава, красные тряпки, повязанные вокруг голов… Некоторые держали руки спрятанными за спиной, или за пазухой, или в карманах. Какая-то девчушка, ухмыляясь от уха до уха, несла здоровенный горшок, капающий красной краской: за ней по грязному мрамору протянулась цепочка красных точек.

Сжигатели.

Пятна красного бросались в глаза повсюду. Броуд поднял голову, чтобы посмотреть наверх сквозь стекляшки, и увидел красные арбалеты возле ограждения галереи для публики.

– Капитан Броуд? – Голос Бринта внезапно зазвучал как-то странно: не столько приказывая, сколько умоляя.

– О нет, нет, нет, – промурлыкала Судья.

Разлохмаченный шлейф ее платья прошелестел по грязным плиткам. Она подошла к Броуду, всю дорогу не сводя с него своих угольно-черных, с красными веками глаз, и протянула руку, и коснулась его лица кончиками пальцев. Нежнейшее из прикосновений – сперва за ухом, потом ее палец скользнул вдоль челюсти и приподнял подбородок, – но по его коже поползли мурашки, а сердце заколотилось как бешеное.

Он мог бы отпихнуть ее. Такую тощую, костлявую – да он мог бы одной пощечиной отправить ее через весь зал. Однако Броуд только стоял на месте, совершенно беспомощный. Беспомощный, словно до сих пор был привязан к тому стулу в вальбекском подвале, а она сидела на нем сверху.

– Мы с капитаном Броудом понимаем друг друга, – мягко произнесла Судья.

И она была права, помогай ему Судьбы! Судья была воплощением всех неприятностей, чудовищем, спущенным с цепи. Она была безумие, огонь, насилие – все те вещи, которых, как уверял себя Броуд, он хотел бы избежать.

Но вот ведь в чем горькая правда: если ты действительно чего-то не хочешь, тебе не приходится то и дело напоминать себе об этом.

Та девчушка поднесла Судье свой горшок, и Судья окунула руку в краску. Вынула, капая красным на плитки пола, и провела кончиками пальцев по нагруднику Броуда, оставив четыре неровных полосы.

– Теперь ты один из нас. – Она приподнялась на цыпочки и прошептала: – Хотя мы-то с тобой знаем, что ты был с нами всегда.

Никто даже не шевельнулся, когда сжигатели достали цепи и кандалы и принялись заковывать в них мужчин и женщин, собравшихся вокруг Ризинау. Но не короля, покорно сидевшего в своем креслице. И не Молодого Льва, который настороженно наблюдал за происходящим в окружении своих инглийцев. И не художников и мыслителей, которых Ризинау привел в Ассамблею.

Даже самые буйные из собравшихся на галерее прикусили языки. И Броуд держался тише всех. Ему не надо было объяснять, что дело проиграно.

– Вы не можете так поступить! – Ризинау вцепился в подлокотники; Сарлби подхватил его под мышку и потащил вместе с креслом, визжа ножками по плитам. – Я пойду к Ткачу…

Судья перевела на него взгляд:

– Жирный глупец! Кто, как ты думаешь, выдал мне ключи от помещения?

Ризинау разинул рот, и тут Сарлби наконец удалось выдернуть его из кресла и защелкнуть наручники на его запястьях.

– Но как же… нам же нужна новая конституция…

– Что нам нужно, так это цель, – парировала Судья. – Что нам нужно, так это чистота. Что нам нужно, так это новый почин!

– А с этими что? Повесить? – спросил Сарлби.

– Повесить? Нет. Что о нас подумают люди? – Судья плюхнулась в кресло Ризинау и смахнула со стола на пол несколько бумаг, освобождая место. – Светлое будущее наконец настало! – Она взгромоздила на полированную столешницу босую ногу и положила вторую сверху, обратив к публике серые от грязи подметки. – Совсем не годится начинать его с повешения, верно?

Броуд резко вдохнул. Только сейчас он понял, что все это время задерживал дыхание. Милосердие – последнее, чего он мог ожидать от Судьи.

– Нет, этих мудаков надо убить как-то поинтереснее, – продолжала она. – Нам нужно что-то более зрелищное. У кого-нибудь есть идеи?

Так, значит, это было не милосердие. Ровно наоборот. Воцарилось хрупкое молчание. Представители глядели друг на друга, на Ризинау и его приспешников, закованных в цепи, на вооруженных сжигателей. Никто не хотел выделяться из толпы.

Наконец Рамнард прочистил горло.

– Я полагаю… всегда можно отрубить им головы?

И вот те же самые ублюдки, которые еще сегодня утром соревновались за внимание Ризинау, принялись соревноваться, кто выдумает для него наиболее лютую смерть.

– Мне показалось, что машина для повешений Карнсбика – отличное усовершенствование…

– Скучно! – протянула Судья.

– Повесить и выпотрошить?

– Методы старого режима, – насмешливо откликнулась Судья.

– На Севере, как я слышал, преступников иногда забивают камнями.

– Хм, – хмыкнула Судья.

– Сварить заживо?

– Посадить на кол?

– Привязать к пушке?

– Позвольте мне! – Суорбрек поднялся с места, его глаза горели от едва сдерживаемого возбуждения. – Ситуация требует от нас чего-то незабываемого. Чего-то, что послужит одновременно уроком и предостережением. Что-то, что будет отражать совершенное преступление.

Судья сощурила глаза:

– Ну-ка, ну-ка.

– Могу ли я предложить, чтобы те, что так низко пали, поступившись принципами Великой Перемены… так сказать, продемонстрировали свое падение? На глазах у граждан, ожидания которых они обманули. Может быть, с верхушки Цепной башни?..

По залу пробежала волна бормотания. Страх? Восхищение? Возбуждение? Все это вместе?

– Во имя Судеб… – прошептал Бринт. Один из сжигателей надел наручник на запястье единственной руки генерала, но так и не смог сообразить, что ему делать со вторым.

– Ха! – Судья запрокинула голову назад, устремив взгляд к позолоченному куполу и почесывая покрытую струпьями шею тыльными сторонами обломанных ногтей. По ее лицу начала медленно расплываться улыбка. – Примите мою благодарность, гражданин Суорбрек, и благодарность своего народа.

Она дернула головой в направлении двери:

– Отведите их на вершину Цепной башни. И спихните их оттуда.

У одного из арестованных вырвался судорожный всхлип. Еще один обмяк, привалившись к Высокому столу.

– Что, без суда?

Это сказал король, и он больше не смеялся. Он нервно сглотнул, дернув кадыком. Судья ответила с широкой ухмылкой:

– Суд состоится, пока они будут лететь. А земля вынесет приговор! Броуд, ты ступай с ними. Проследи, чтобы они все прыгнули. Сарлби!

– Судья?

– Проследи за тем, чтобы он проследил как следует.

Броуд сдвинул стекляшки, чтобы потереть переносицу, затем снова подвинул их на место и принялся закатывать рукава. Медленно. Аккуратно. В конце концов, это помогает – соблюдать привычный порядок действий. Потом он спокойно принялся за дело, так, словно это была самая обыкновенная задача. Или, может быть, за дело принялось его тело, а самому ему не было нужды в этом участвовать. Они выстроили дюжину пленников цепочкой позади стола: Бринт в начале, Ризинау в конце, сжигатели с обнаженным оружием по бокам. Затем несчастные поплелись по выложенному плиткой полу к проходу и дальше вверх, по ступеням, между притихших скамей. Люди смотрели на них в полном молчании.

– Итак, перво-наперво я хочу вам сообщить вот что, – сказала Судья, пока Броуд оцепенело выходил из Круга общин следом за пленниками. – Здесь теперь не столько Ассамблея, сколько зал суда. И в нем мы устроим чистку Союза от его врагов!

Двери с грохотом захлопнулись.

…Снаружи было холодно, но лицо Броуда пылало. С той стороны площади Маршалов – или площади Равенства, или площади Убийств, или как там ее теперь называли – за ними всю дорогу следили любопытные глаза. Броуд прищурился под порывом холодного ветра, взметнувшего бурые листья над каменными плитами.

– Вы не можете так поступить! – булькал Ризинау. – Просто не можете…

– Закрой рот, жирдяй, – сказал ему Сарлби.

– Вы все будете наказаны…

Сарлби дал ему пощечину, и еще одну, и еще. Он шлепал его, пока лицо председателя не покраснело.

– Ты все уяснил?

Ризинау выдул из носа кровавый пузырь. Его дыхание было учащенным, глаза немного скошены.

– Да, – пискнул он.

Броуд шагнул в арку – и впереди открылась Цепная башня, стройная, словно дамский пальчик; белый камень, покрытый потеками сажи. Говорят, она повалилась в тот день, когда Байяз разгромил едоков, и он выстроил ее заново, еще выше прежнего.

При виде башни одной женщине в начале цепочки, по-видимому, стало дурно: она внезапно осела на землю, ее юбка вздулась колоколом. Броуд подхватил ее под руку, поднял – твердо, но не грубо (в конце концов, немного уважения ничего не стоит) – и поставил обратно в строй.

Башня все ближе и ближе… Броуд словно бы вышел за пределы собственного тела. Он не мог ничего изменить. Если он откажется, кто-нибудь сделает это за него, и тогда он полетит с башни вместе с остальными и никогда не вернется домой, к Лидди и Май.

– Капитан Броуд, – прошипел Бринт уголком рта. – Вы должны прекратить это сейчас же! У вас еще есть шанс это прекратить.

Броуд не ответил. Он не был уверен, что может говорить.

Один из пленников плакал. Другой при входе в башню в отчаянии попытался уцепиться за дверной проем, прижавшись лицом к камню.

– Нет! Нет! Нет!..

Один из сжигателей ударил его дубинкой по голове, и тот упал без чувств, забрызгав порог кровью из разбитого черепа.

– Вот это была отличная мысль, – сказал Сарлби, уперев руки в бедра.

– Не мог же я просто оставить его там! – оправдывался сжигатель, несколько смущенный.

– Ну так дал бы ему пинка! Теперь нам придется тащить этого ублюдка на себе… Точнее, тебе придется.

– Дерьмо, – буркнул тот и наклонился, чтобы взвалить человека себе на плечо.

Они поднимались по бесконечной лестнице из гладко обтесанного камня, пихая пленников вперед. Эхо шагов. Эхо дыхания, криков, всхлипов, слов. Чем выше они взбирались, тем больше менялся их тон. Внизу были угрозы:

– Как вы смеете!

– У меня есть друзья, влиятельные друзья!

– Вы за это заплатите!

Потом в узком окошечке открылся вид на городские крыши за стенами Агрионта. Тут началась торговля:

– Я дам вам тысячу марок. Две тысячи!

– Прямо здесь, у меня в кармане!

– У меня есть друзья, богатые друзья!

Шарк, шарк, шарк – подошвы по камню. Потом последовали мольбы:

– Прошу вас!

– У меня трое детей! Они даже не знают, что произошло!

– Пожалуйста!

– Я просто пытался исполнить свой долг! Никто не предан делу Великой Перемены больше меня!

– Прошу вас!

Все впустую. Гуртом – вверх, по бесконечным ступеням.

«Надо быть сильным, – шептал кто-то, – надо быть сильным…» То ли самому себе, то ли кому-то другому. Какая разница, будешь ты сильным или слабым? Все одно падать.

Сколько ступеней они уже прошли? Несколько сотен, не иначе. Ризинау за его спиной сипел все сильнее. Этот человек не был создан для лестниц.

– Давай, поднимайся, жирный ублюдок.

– Может, скинем его прямо отсюда?

– Он ни в одно окно не пролезет.

Смех.

Броуд продолжал взбираться. Его ноги горели, дыхание резало грудь. Тем не менее он почти ничего не чувствовал. Это были не его ноги, не его грудь.

И вот они выбрались из тьмы на крышу – и он заморгал в сиянии ясного, морозного дня. Под ними расстилалась Адуя: торчащие трубы, столбы дыма, развеиваемые холодным ветром, крошечные корабли возле крошечных пристаней в заливе. Игрушечные люди, снующие по игрушечному городу.

– Черт, высоко тут!

Сарлби снял свою красную фуражку, чтобы утереть лоб. Ветер трепал его тонкие волосы, улыбка открывала желтые зубы. Он отыскал где-то пустой ящик и приставил его к парапету в качестве дополнительной ступеньки.

Пленников подволокли поближе. Они тяжело дышали после подъема, кто-то всхлипывал; в морозном воздухе висели облачка пара. Сжигатели смотрели на них, в своих красных шапках, со своими красными платками, в своей одежде, забрызганной и раскрашенной красной краской, с обнаженным оружием, с ясными глазами, исполненными чувства собственной правоты.

Броуд заметил, что на крыше небольшой башенки над лестничным колодцем сидит птица, наблюдая за ними немигающим взглядом.

– Ну ладно.

Сарлби и один из сжигателей подхватили ближайшего пленника под руки и повели через крышу. Высокий парень, с родимым пятном под ухом. Сперва он шел вполне смирно, но, дойдя до ящика, начал брыкаться и вырываться, скребя подошвами по камням.

– Бык, подсоби-ка!

Броуд ухватил парня сзади за куртку, сделал ему подсечку и помог взгромоздить его на ящик. Тот стоял, тяжело дыша, неверяще глядя на город внизу. Его ноги были как раз вровень с краем амбразуры. Броуд увидел, как его кадык дернулся кверху и опустился.

– Скажите моей жене, что я… А-а!

Сарлби выпихнул его наружу. С изумленным выражением парень перевернулся в воздухе – и исчез. Наверное, Броуд должен был вздрогнуть, отвести взгляд, закрыть лицо руками. Но он просто смотрел. Подъем его разгорячил, капли пота щекотали кожу под измазанным красной краской нагрудником. Он почесал липкую подмышку.

Сарлби оживленно выглянул за парапет, словно мальчишка, сбросивший что-нибудь с моста в реку и ждущий, пока оно покажется с другой стороны.

Снизу донесся резкий звук удара – словно треск бича. Сарлби выпрямился, надувая щеки.

– Ну что, один готов!

Сарлби был хорошим человеком. В Стирии, в Вальбеке. Одним из лучших. Лучше, чем Броуд, во всяком случае… Хороший человек… Что хорошего может быть в этом, однако? Что бы сказала Лидди, если бы это видела? Или Май?

Наверное, Броуд должен был заплакать. Или завопить. Но он всего лишь проверил, что его рукава закатаны как надо – и повел от лестницы следующего. Это был один из секретарей, Броуд его помнил: он обычно сидел в дальнем конце стола над своим гроссбухом. Однажды, когда Ризинау разразился очередной речью, он посмотрел на Броуда и закатил глаза к потолку, и Броуд едва не улыбнулся. А теперь вот он вел его по крыше к парапету. Секретарь споткнулся, но один из сжигателей успел его подхватить и снова поставил на ноги. Не годится, чтобы люди падали раньше времени.

– Простите, – пробормотал он, пытаясь забраться на ящик, но его ноги так дрожали, что у него никак не получалось. – Я прошу прощения…

– Оп-па! – Сарлби толкнул его в спину, и он кувырком полетел в амбразуру.

Сарлби уже подзывал следующего.

– Я просто скульптор! Я просто скульптор! – Женщина повторяла это снова и снова, со стирийским акцентом, что вряд ли было ей на руку. Чужеземцев здесь больше не любили. – Я просто скульптор!

Она повторяла это словно молитву, все быстрее, все пронзительнее, все отчаяннее.

– Я просто скульптор!

Она обмочилась. Через крышу протянулась мокрая дорожка, подол ее платья волочился по сырости.

– Я просто скульптор!

– Скульптор, которого признали виновным в измене, – сказал Сарлби, подталкивая ее на ящик острием ножа.

– Нет! Я приехала, только чтобы помочь высечь новые статуи! Я просто…

И она кувыркнулась за парапет.

Сарлби даже не давал им закончить фразу. Словно ничто из того, что они могли сказать, не имело значения. Словно они были мусором, который он выбрасывал в канаву. А те, что оставались, лишь тупо смотрели, как будто это не имело к ним никакого отношения. Хотя их самих, с помощью Броуда, подгоняли все ближе к амбразуре.

Следующим был Бринт. Они так и не придумали, к чему прицепить второй наручник, поэтому, когда один из ломателей попытался схватить генерала, тот стряхнул его с себя, взмахом руки оттолкнул остальных и без единого слова сам прошел к ящику. Глубоко вдохнул, сам шагнул на ящик – и сам шагнул с ящика наружу. И не издал ни звука, пока падал.

Броуд моргнул. Бринт был хорошим человеком. Броуд был в этом более чем уверен. Он пытался выполнять свой долг, когда все вокруг рушилось. Но хороший или плохой, правый или виноватый – падали все одинаково.

Ну, то есть не совсем одинаково. Некоторые махали руками, словно надеялись за что-нибудь уцепиться. Другие падали безвольно, как мешок. Одни не издавали звуков. Другие издавали странные звуки, когда их толкали: потрясенный вздох, удивленный вскрик, испуганный всхлип. Многие вопили. Вопили всю дорогу, пока летели. Это было хуже всего: этот вопль, и потом то, как этот вопль внезапно обрывался. Этот звук внизу – резкий удар, но вроде как немного влажный. А потом, иногда, еще далекий звук разбрызгивающейся жидкости. Словно из окна выплеснули помои.

Внизу, за сухим рвом, уже собралась толпа. До крыши доносились их крики, аханье и улюлюканье. В конце концов, не каждый день увидишь такое зрелище.

Броуд поглядел на полосы красной краски поперек своего нагрудника. Можно ли сказать, что его заставили это сделать? Или это был его выбор? Может быть, он даже этого хотел? Действительно ли он был одним из них, как сказала Судья? И всегда был с ними?

Он снял стекляшки, потер усталые глаза.

– Ты в порядке, Бык? – спросил его Сарлби.

Броуд сглотнул, снова зацепил дужки за уши, подтолкнул стекляшки в привычную канавку на переносице. Это помогает соблюдать привычный порядок действий.

– Да, – солгал он. – Все нормально.

Ризинау после подъема казался уже наполовину мертвым: бледное, залитое потом и слезами лицо, распахнутый рот хватает воздух.

– Я только… хотел… сказать…

– Ты сказал достаточно, мать твою, – отозвался Сарлби – и ткнул председателя ножом в задницу, загоняя его на ящик.

* * *

Вик смотрела, как еще одна крошечная точка упала с Цепной башни. Она падала долго. Вик порадовалась, что оттуда, где они стоят, не видно, как пленники ударяются о землю – о склизкое дно сухого рва, скорее всего. Но звуки она, кажется, все же слышала. Донесенный ветром слабый вопль, внезапно оборвавшийся. Она подумала, что последние ниточки надежды на лучший мир, о котором мечтал Сибальт, оборвались вместе с ним.

Вик довелось повидать немало ужасов на своем веку. В лагерях. В рудниках. Во время восстания в Старикланде, во время Вальбекского мятежа, во время битвы при Стоффенбеке. Но она никогда не видела ничего похожего.

– Что вы наделали? – прошептала она.

Пайк поднял безволосую бровь:

– Что мы наделали, вы имеете в виду? Вы ведь сами говорили, что Ризинау должен уйти. И вы были правы.

– Ризинау должен был уйти, но… – Ее чуть не стошнило, когда она выговорила это имя: – Судья?

– У нас было слишком много принципов. Они не работали.

– И поэтому мы теперь будем обходиться вообще без принципов? – Голос Вик сорвался на визг.

– Время полумер закончилось. – Пайк поглядел на нее ровным взглядом. – Иногда единственный способ что-то улучшить состоит в том, чтобы разрушить это и потом отстроить заново.

Было время, когда она считала, что его обожженное лицо является идеальной маской, скрывающей чувства. Теперь она не была уверена, есть ли там какие-либо чувства вообще.

– Порой, чтобы изменить мир, мы должны сжечь его дотла.

Еще одна крошечная точка свалилась с верхушки Цепной башни.

Толпа, собравшаяся за полуразрушенными стенами Агрионта, разразилась аплодисментами.