Текст книги "NOS4A2. Носферату, или Страна Рождества"

Пикантная угроза
1990

Шугаркрик, штат Пенсильвания

Объявление было размещено на одной из последних страниц Пикантной угрозы за август 1949 года. На обложке журнала изображалась голая кричавшая женщина, вмороженная в глыбу льда (она оказала ему холодный прием… так что он предоставил ей достойное охлаждение!). Оно занимало всего одну колонку под более крупной рекламой потрясающих бюстгальтеров «Адолы» (охтымизируйте свою фигуру!). Бинг Партридж заметил объявление только после долгого и многозначительного осмотра леди в рекламе «Адолы». Бра с конусными формами и металлическим блеском наполняли бледные, кремовые большие груди. Глаза женщины были закрыты, а губы – слегка раздвинуты. Она выглядела так, словно спала и видела сладкие сны. Он представил себе, как пробуждает ее поцелуями.

– Бинг и Адола сидели на трубе, – напевал Партридж, – трахаясь, ей-йе.

Он находился в своем тихом местечке в подвале – со спущенными штанами и задницей, прижатой к пыльному бетону. Его свободная рука была там, где вы можете представить ее, но он занимался кое-чем еще. Бинг осматривал номер журнала, выискивая хорошие части. И вот тогда он нашел это – небольшой блок текста в нижнем левом углу страницы. Снеговик вверху объявления указывал согнутой рукой на строки, напечатанные в виде снежинок.

ТЫ ВЕРИШЬ В МЕСТО, НАЗЫВАЕМОЕ СТРАНОЙ РОЖДЕСТВА? ЧТО БЫ ТЫ СДЕЛАЛ, ЧТОБЫ ПРОВЕСТИ ВСЮ ЖИЗНЬ В СТРАНЕ, ГДЕ КАЖДОЕ УТРО ЯВЛЯЛОСЬ БЫ РОЖДЕСТВЕНСКИМ УТРОМ, А НЕСЧАСТЬЕ ОСТАВАЛОСЬ ВНЕ ЗАКОНА?

НЕ ОТКАЗЫВАЙСЯ ОТ ЧУДА! НЕ ОТКАЗЫВАЙСЯ ОТ СВОЕЙ МЕЧТЫ!

МЫ ИЩЕМ ПРОБИВНЫХ ЛЮДЕЙ, КОТОРЫЕ ЛЮБЯТ ДЕТЕЙ И НЕ БОЯТСЯ ПРИКЛЮЧЕНИЙ! РАССМОТРИ ОСОБЫЕ ВОЗМОЖНОСТИ В НАШЕМ ДЕПАРТАМЕНТЕ БЕЗОПАСНОСТИ.

ЭТО НЕ РАБОТА, А ЖИЗНЬ! СТРАНА РОЖДЕСТВА ЖДЕТ ТЕБЯ!

Бингу нравилась реклама в задней части журналов – реклама оловянных шкатулок, наполненных игрушечными солдатами (удвой дрожь Вердена!); реклама винтажного снаряжения Второй мировой войны (штыки! ружья! противогазы!); реклама книг, говорящих, как заставить женщин желать тебя (Научи ее говорить: «Ты мой любимый человек!»). Он часто вырезал листы заказов и отправлял их в конверте, оплачивая пересылку сдачей или засаленными долларовыми купюрами, в надежде получить муравьиную ферму или металлоискатель. Он от всего сердца хотел «восхитить своих друзей и удивить родственников!», не думая, что друзья ограничивались тремя придурками, которые работали под его началом в команде по уборке помещений «НорХимФарм», и что единственные прямые родственники Бинга покоились в земле на кладбище за церковью. Бинг даже не понимал, что коллекция журналов отца, плесневевшая в картонной коробке в тихом местечке, была старше него самого, и большинство корпораций, куда он отправлял деньги, прекратили свое существование.

Но его чувства, когда он читал, а затем перечитывал рекламу о Стране Рождества, представляли собой эмоциональный отклик другого порядка. Его забытый, ничем не окруженный и слабо пахнувший дрожжами пенис обмяк в левой руке. Душа находилась в башне, в которой зазвонили все колокола.

Он не имел понятия, где располагалась Страна Рождества. Бинг никогда не слышал о ней. И все-таки он вдруг почувствовал, что хочет поехать туда на всю жизнь… пройти по брусчатке улиц; прогуляться под тонкими столбами со свечными фонарями; послушать, как дети кричат, когда катаются на карусели с оленями.

Что бы ты сделал, чтобы провести всю жизнь в стране, где каждое утро являлось бы рождественским утром? – гласила реклама.

Бинг имел за поясом тридцать три Рождества, но когда он думал о рождественском утре, то вспоминал только одно из них, и оно стоило всех остальных. В том воспоминании его мать выбирала из печи сахарные печенья в форме рождественских елей. Весь дом пропах их ванильным благоуханием. Это было за годы до того, как Джон Партридж получил шуруп во фронтальную долю. А тем утром он сидел на полу с Бингом, внимательно наблюдая, как его сын открывает подарки. Бинг помнил, что последний подарок был самым лучшим: в большой коробке лежал резиновый противогаз и помятый шлем. Ржавые пятна покрывали места, где краска отлетела.

– В твоих руках снаряжение, которое помогло мне остаться в живых в Корее, – сказал отец. – Теперь оно твое. Для троих желторотых, которые остались лежать в грязи, этот противогаз стал последним, что они увидели в своей жизни.

Бинг надел противогаз и посмотрел на отца через чистые пластиковые линзы. Изнутри противогаза гостиная выглядела как маленький мир, загнанный в машину для подачи мячей. Отец надел каску на голову Бинга и отдал ему честь. Мальчик торжественно отсалютовал в ответ.

– Ты тот самый, – сказал ему отец, – маленький солдат, о котором говорят все люди. Мистер Неудержимый. Солдат без всякого дерьма. Верно?

– Солдат без всякого дерьма заступает на дежурство, сэр, – ответил Бинг. – Так точно, сэр.

Его мать рассмеялась коротким нервозным смехом.

– Джон, следи за языком, – сказала она. – Неправильно ругаться в рождественское утро. В этот день мы приветствуем нашего Спасителя на земле.

– Ох уж эти матери, – сказал Джон Партридж, когда мама Бинга оставила на столе сахарные печенья и вернулась на кухню за какао. – Если ты позволишь им, они заставят тебя сосать сиську всю жизнь. Хотя, с другой стороны, ты можешь спросить меня, а что тут плохого?

Он подмигнул.

А снаружи снег шел большими снежинками, похожими на гусиные перья. Они оставались дома весь день. Бинг носил шлем и противогаз. Он играл в войну и стрелял в отца снова и снова. Джон Партридж умирал опять и опять, падая с кресла перед телевизором. Один раз Бинг убил и маму. Она покорно закрыла глаза, стала вялой и оставалась мертвой бо́льшую часть рекламной паузы. Она не просыпалась, пока он не снял противогаз и не поцеловал ее в лоб. Тогда она улыбнулась и сказала: Благослови тебя Боже, маленький Бинг Партридж. Я люблю тебя больше всего на свете.

На какие поступки он согласился бы, чтобы чувствовать себя так каждый день? Чтобы это было рождественское утро и реальный противогаз с корейской войны ожидал его под елкой? Чтобы видеть, как мать медленно открывает глаза и говорит: Я люблю тебя больше всего на свете? Вопрос нешуточный. На какие поступки он согласился бы?

Бинг прошел три ступени к двери, потом развернулся и поднял штаны вверх.

После того как ее муж уволился со службы, мать Бинга выполняла для церкви некоторую секретарскую работу. Ее электрическая печатная машинка «Оливетти» стояла в шкафу в коридоре. Буква О не работала, но он знал, что ее можно заменить цифрой 0. Бинг вставил лист бумаги и начал печатать:

Д0р0г0й ХХХХХ, уважаемый владелец Страны Р0ждества.

0твечаю на вашу рекламу в журнале «Пикантная угр0за». М0гу ли я п0лучить раб0ту в Стране Р0ждества? Вы сами ее 0бещали! Я 19 лет раб0тал в Н0рХимФарм в Шугаркрике, штат Пенсильвания, и 12 лет был менеджер0 м в к0манде по уб0рке. М0и 0бязанн0сти включают к0нтр0ль и исп0льз0вание мн0гих сжатых газ0в (кисл0р0д, в0д0р0д, гелий и сев0флуран). Д0гадайтесь, ск0льк0 инцидент0в был0 в мои дежурства? НИ 0ДН0Г0!

Чт0 нужн0 сделать, чтобы каждый день было Р0ждеств0? К0г0 я д0лжен убить, ха-ха-ха! Нет такой грязн0й раб0ты, кот0рую я бы не делал для Н0рХимФарм. Мне приходил0сь 0чищать забитые туалеты и пр0мывать сами знаете чт0, смывать м0чу со стен и травить крыс дюжинами. Вы ищете т0г0, кт0 не б0ится испачкать руки? Т0гда ваш п0иск завершен!

Я т0 т чел0век, к0т0р0г0 вы ищете: предприниматель, любящий детей и не б0ящийся приключений. Мне мн0г0г0 не нужн0 – т0льк0 х0р0шее мест0, чт0бы трудиться. Раб0та п0 без0пасн0сти прекрасн0 мне с00тветствует. Если г0в0рить начист0ту, я к0гда-т0 х0тел служить м0ей г0рд0й нации в ф0рме, как мой п0к0йный 0тец на К0рейск0й в0йне, н0 какая-т0 юная 0пр0метчив0сть и мн0жеств0 печальных семейных пр0блем п0мешали мне. Ладн0! Б0льше никаких жал0б. П0верьте, если мне дадут ф0рму р0ждественск0й без0пасн0сти, я с0чту эт0 за великую честь. Я с0биратель правдивых в0енных в0сп0минаний. Имею личн0е 0ружие и знаю, как исп0льз0вать ег0.

В заключение. Надеюсь, что вы 0тветите мне п0 нижеследующему адресу. Я верен делу и могу умереть за эту 0с0бенную в0зм0жн0сть. Нет ничег0, к чему я не был бы г0т0в, чт0бы заслужить мест0 среди перс0нала Страны Р0ждества.

С праздник0 м!

Бинг Партридж

БИНГ ПАРТРИДЖ

25 БЛОХ-ЛЕЙН

ШУГАРКРИК, ШТАТ ПЕНСИЛЬВАНИЯ 15323

Он вынул лист из печатной машинки и перечитал его, шевеля губами. Усилие мысли оставило его рыхловатое тело мокрым от пота. Ему казалось, что было ошибкой упоминать юную опрометчивость или печальные семейные проблемы, но Бинг в конце концов решил, что человек, которому он писал, вероятно, узнает о его родителях и что хладнокровная откровенность будет выглядеть лучше, чем сокрытие правды. Это случилось давно, и прошли уже годы с тех пор, как его освободили из Молодежного центра – известного также как Мусорник. После своей отсидки он был образцовым работником и ни дня не пропустил в «НорХимФарм».

Он сложил письмо и поискал конверт в шкафу прихожей. Ему попалась коробка неиспользованных рождественских открыток. Мальчик и девочка в пушистом и длинном нижнем белье заглядывали за угол и с широкими от удивления глазами смотрели на Санта-Клауса, стоявшего во мраке перед рождественской елью. Пижама девочки была частично расстегнута, открывая округлую половинку ее попки. Джон Партридж порой говорил, что Бинг не может налить воду из ботинка, если инструкции будут написаны на каблуке. Возможно, он был прав, но его сын не сожалел о том, что увидел двух малышей. Письмо скользнуло в рождественскую открытку, а открытка – в конверт, украшенный листьями остролиста и блестящей клюквой.

Прежде чем опустить письмо в почтовый ящик, расположенный в конце улицы, он поцеловал конверт, словно был священником, готовым преклонить голову перед Библией.

* * *

На следующий день он ждал почты в 14:30. Именно в это время почтальон проходил по улице мимо его белого грузовичка. Цветы из фольги на переднем дворе Бинга лениво вращались, создавая едва слышимый шум.

– Бинг, – сказал почтальон, – разве вам не полагается быть на работе?

– Ночная смена.

– Война началась? – спросил почтальон, кивнув на одежду Бинга.

Бинг носил форму горчичного цвета, которую он надевал в моменты, когда хотел чувствовать себя счастливым.

– Если что, я буду к ней готов, – ответил Бинг и подмигнул почтальону.

Из Страны Рождества ничего не было. Да и как могло быть по-другому? Он ведь послал письмо лишь днем раньше.

* * *

Ничего не пришло и на следующий день.

* * *

И на следующий.

* * *

В понедельник Бинг был уверен, что ответ придет. Он вышел на крыльцо за полчаса до прибытия почтальона. Над гребнем холма – как раз за колокольней церкви Новой американской веры – чернели отвратительные грозовые тучи. Буря, как чувствовал Бинг, могла задержаться еще на один день. Приглушенный гром гремел в двух милях отсюда и в восемнадцати тысячах футов вверху. Грохот не походил на вибрацию – он шел к центру Бинга и сотрясал его кости, обернутые жиром. Его цветы из фольги истерично вращались, звуча для мира, как свора детей на велосипедах, несущихся с холма вне всякого контроля.

Гром и жужжание цветов из фольги вызывали беспокойство Бинга. Было очень жарко, и грохот грома напоминал выстрел гвоздомета (вот как Бинг думал об этом: не как о дне, когда он убил своего отца, а как о времени, когда случайно выстрелил инструмент). Отец почувствовал ствол, прижатый к его левому виску, и покосился на Бинга, который стоял над ним. Он сделал глоток пива, пошевелил губами и сказал:

– Боюсь даже думать, что ты имеешь шары.

Нажав на курок, Бинг сел рядом с отцом и прислушался к дождю, стучавшему по крыше гаража. Джон Партридж распластался на полу. Одна его нога дрожала. На передней части штанов растекалась моча. Бинг сидел, пока не вошла его мать. Она начала кричать. А потом была ее очередь – хотя обошлось уже без гвоздомета.

Бинг стоял во дворе и наблюдал, как грозовые облака громоздились в небе над церковью, которая стояла на вершине холма. Там работала его мать – все последние дни жизни. Он был верно предан этой церкви, ходил туда каждое воскресенье – даже когда не мог ходить и говорить. Одним из его первых слов было «лелу» – самое близкое к тому, что он мог произнести, как аллелуйя. Мать годами потом называла его Лелу.

Никто не проводил теперь там службы. Пастор Митчелл сбежал с деньгами и с замужней женщиной, а затем собственностью овладел какой-то банк. По воскресеньям единственными грешниками в церкви Новой американской веры были голуби, которые жили на стропилах. Бинг немного побаивался этого места… его пугала пустота. Он думал, что церковь презирала его за отказ от нее и от Бога; что иногда она наклонялась на своем фундаменте и смотрела на него пятнистыми стеклянными глазами. Бывали дни, похожие на этот, когда леса наполнялись лунатически свиристевшими летними насекомыми, воздух дрожал от жара, и церковь, казалось, парила.

Гром громыхал весь вечер.

– Дождик, дождик, уходи, – пропел Бинг. – Послезавтра приходи.

Первая теплая капля дождя ударила ему в лоб. За ней последовали другие капли, ярко пылавшие в солнечном свете, который косо падал с синего неба на западе. Они были такими же горячими, как брызги крови.

Почтальон запаздывал, и к тому времени, когда он пришел, Бинг промок и съежился под кровельной дранкой, свисавшей над передней дверью. Он пробежал под ливнем до почтового ящика. Когда Бинг сунул руку в него, разряд молнии ударил из облаков и с грохотом вонзился в землю где-то за церковью. Мир осветился голубовато-белой вспышкой. Партридж закричал и захотел метнуться к дому. Испуганный Бинг был готов сгореть заживо от прикосновения божьего пальца и там, на том свете, отдать отцу гвоздомет и извиниться за то, что он сделал с матерью на кухонном полу.

В почтовом ящике был счет от обслуживавшей компании и маленький плакат, рекламировавший новый магазин матрацев. Больше ничего.

* * *

Через шесть часов Бинг проснулся в своей кровати и с изумлением услышал трепетное звучание скрипок, а потом какой-то мужчина запел роскошным голосом, таким же гладким и пышным, как ванильное печенье. Это был его тезка – певец Бинг Кросби. Мистер Кросби мечтал о Рождестве, похожем на праздники, которые он знал раньше.

Бинг подтянул одеяло к подбородку и внимательно прислушался. На фоне песни проступало мягкое царапание иглы на виниловой пластинке. Он выскользнул из постели и прокрался к двери. Пол был холодным под голыми ногами.

В гостиной танцевали родители Бинга. Отец был спиной к нему – одетый в горчичную форму. Мать положила голову на плечо Джона, закрыла глаза и слегка приоткрыла рот, словно танцевала во сне. Под широкой, уютной и покрытой блестками елью ожидали подарки: три больших помятых баллона севофлурана, украшенные алыми бантами.

Его родители повернулись в медленном круге, и Бинг вдруг понял, что отец носил противогаз, а мать была голой. Она действительно спала. Ее ноги волочились по половицам. Отец обхватил ее за талию. Его руки в перчатках сжимали ее белые ягодицы. Голый зад матери сиял, как какое-то небесное тело, и был бледным, словно луна.

– Папа? – окликнул Бинг.

Его отец продолжал танцевать. Он снова повернулся спиной и увлекал мать за собой.

– ЗАХОДИ, БИНГ! – прокричал гулкий голос, настолько громкий, что в шкафу зацокали китайские фарфоровые фигурки.

Бинг покачнулся от удивления. Его сердце пропустило удар. Игла патефона подпрыгнула и перескочила ближе к концу песни.

– ЗАХОДИ! ПОХОЖЕ, РОЖДЕСТВО В ЭТОМ ГОДУ НАСТУПИЛО РАНЬШЕ, НЕ ТАК ЛИ? ХО ХО ХО!

Бингу хотелось вышибить дверь и убежать из комнаты. Ему хотелось закрыть глаза и уши, но он не находил в себе силы воли, чтобы сделать это. Он дрожал при мысли о каждом шаге, однако ноги несли его вперед – мимо елки и баллонов севофлурана, мимо отца и матери, в коридор и к передней двери. Та открылась настежь, когда он протянул к ней руку.

Цветы из фольги в его саду мягко вращались в зимней ночи. Он получал по одному цветку, пока работал на «НорХимФарм» – подарки для персонала, которые давались на ежегодной праздничной вечеринке.

За двором его ожидала Страна Рождества. Мимо проносились санки. Дети в салазках кричали и вздымали руки к замороженной ночи. Большое чертово колесо – арктический глаз – вращалось на фоне незнакомых звезд. На рождественской ели – высокой, словно десятиэтажное строение, и широкой, как дом Бинга, – горели свечи.

– СЧАСТЛИВОГО ЧЕРТОВА РОЖДЕСТВА, МИСТЕР БИНГ, – прокричал громогласный голос. – ТЫ, СПЯТИВШИЙ ПРИДУРОК!

Когда Бинг посмотрел на небо, он увидел луну, имевшую лицо. Один выпиравший красноватый глаз смотрел с оголодавшего скуластого лика – ландшафта из кратеров и костей. Оно усмехнулось ему:

– НУ ЧТО, БЕЗУМНЫЙ ПОДОНОК? ГОТОВ К ПОЕЗДКЕ ВСЕЙ ТВОЕЙ ЖИЗНИ?

Бинг сел в кровати – на этот раз окончательно проснувшись. Его сердце колотилось в груди. Он был липким от пота, и его пижама липла к коже. Бинг заметил, что его твердый фаллос болел, выпирая через поверхность штанов. Он задыхался, как будто не проснулся, а всплыл на поверхность после длительного пребывания под водой.

Комнату наполнял холодный и бледный, цвета кости, свет безликой луны.

Почти полминуты Бинг глотал воздух, прежде чем понял, что все еще слышит «Белое Рождество». Песня последовала за ним из сна. Она прошла длинный путь и, казалось, вот-вот была готова ускользнуть от него. Бинг знал, что, если не встанет посмотреть, она исчезнет, и завтра утром он будет верить, что вообразил ее. Партридж поднялся и на негнущихся ногах подошел к окну, чтобы взглянуть во двор.

В конце квартала отъезжала старая машина – черный «Роллс-Ройс» с выступавшими бортами и хромированным крепежом. Подфарники горели красным в ночи и освещали номер: NOS4A2. Затем автомобиль свернул за угол и исчез, забрав с собой радостный шум Рождества.

Шугаркрик, штат Пенсильвания

Задолго до появления Чарли Мэнкса мистер Бинг знал, что к нему приедет человек из Страны Рождества. Он знал, что этот мужчина не будет человеком, как другие люди, и что охрана Страны Рождества не походила на другие виды работ – в чем Партридж не разочаровался.

Он знал это по снам, которые стали более яркими и реальными, чем все, что происходило с ним в ходе его повседневной жизни. В своих снах он никогда не останавливался в Стране Рождества, но видел ее из своих окон и двери. Бинг чувствовал запах перечной мяты и какао. Он видел свечи, горевшие на десятиэтажной елке. До него доносились звуки салазок на разболтанных старых деревянных горках. Он слышал музыку и крики детей. Если не знать, в чем дело, можно было бы подумать, что их рубят живьем на куски.

Он знал это по снам и по винтажной английской машине. В следующий раз Бинг увидел ее на погрузочной платформе. Какие-то парни пометили заднюю часть здания, нарисовав на ней аэрозолью большие черные члены, извергавшие сперму на пару красных шаров, которые могли быть и сиськами, но которые выглядели, на взгляд Бинга, как рождественские игрушки. Он был снаружи в защитном резиновом костюме и индустриальном противогазе, с ведром разбавленного щелока в руке. Он счищал краску со стены, используя проволочную кисть.

Бинг любил работать со щелоком. Ему нравилось наблюдать, как тот растворял краску. Дон Лури – аутист, который работал в утреннюю смену, – говорил, что щелок расплавлял человека до грязи. Дон Лури и Бинг положили мертвую летучую мышь в ведро щелока и оставили ее на день, а на следующее утро там ничего не было, кроме нерельно выглядевших полупрозрачных костей.

Он отступил назад, любуясь своей работой. Яйца почти исчезли, открывая красный кирпич. Остались только черные члены и сиськи. Взглянув на стену, он внезапно увидел появившуюся тень – четкую, словно обведенную на грубом кирпиче.

Бинг повернулся на каблуках, чтобы посмотреть назад, и там был черный «Роллс». Он был припаркован по другую сторону проволочного забора. Его высокие фары ближнего света сияли яркими огнями.

Человек может видеть птиц всю жизнь, не понимая, как отличить воробья от дрозда. Но каждый узнает лебедя, увидев его. То же самое и с машинами. Возможно, кто-то не отличает «Санфайр» от «Файрберд», но стоит ему увидеть «Роллс-Ройс», он тут же узнает его.

При виде машины Бинг улыбнулся. Почувствовав, что его сердце наполнилось потоком крови, он подумал: Сейчас это произойдет. Мне откроют дверь и скажут: «Это вы, молодой человек, Бинг Партридж, который написал нам о работе в Стране Рождества?» И моя жизнь начнется. Моя жизнь наконец начнется.

Впрочем, дверь не открылась… Не тогда. Человек за рулем – Бинг не разглядел его лица из-за яркости фар – поленился даже опустить стекло. Он приветственно мигнул высокими лучами, развернул машину по широкому кругу и отъехал от здания «НорХимФарм».

Бинг снял противогаз и сунул его под мышку. Он лучился улыбкой, и холодный едкий воздух приятно обдувал его кожу. Он слышал музыку Рождества, вырывавшуюся из машины. «Радость миру». Да. Он чувствовал себя именно так.

Мистер Партридж не знал, хотел ли человек за рулем забрать его с собой. Чтобы Бинг оставил свою маску, ведро с щелоком, обошел забор и сел на пассажирское сиденье. Но как только он сделал шаг вперед, машина начала удаляться по дороге.

– Подождите! – крикнул Бинг. – Не уезжайте! Подождите!

Вид уезжавшего «Роллса» – уменьшавшегося номера NOS4A2 – шокировал его. В состоянии ошеломления, почти панического возбуждения, Бинг закричал:

– Я видел ее! Я видел Страну Рождества! Пожайлуйста! Дайте мне шанс! Пожалуйста, вернитесь!

Тормозные огни вспыхнули. «Роллс» замедлился на миг, словно Бинг был услышан, но затем поехал дальше.

– Дайте мне шанс! – закричал Партридж. – Просто дайте мне шанс!

«Роллс» свернул за угол и исчез, оставив Бинга пылать и обливаться потом. Его сердце стучало в груди.

Он все еще стоял там, когда бригадир – мистер Паладин – вышел покурить на погрузочную платформу.

– Эй, Бинг, на стене еще много членов, – сказал он. – Ты этим утром работаешь или на отдыхе?

Бинг начал идти по дороге.

– На рождественском отдыхе, – сказал он тихим голосом, чтобы мистер Паладин не мог услышать его.

* * *

Бинг не видел «Роллс» неделю, а потом им поменяли график, и он вытянул дубль – шесть на шесть. На складах было безбожно жарко – баллоны со сжиженным газом обжигали, стоило слегка прикоснуться к ним. Бинг поймал свой обычный автобус домой: сорок минут езды, вентиляторы с шумом вдували горячий воздух в салон, и младенец кричал всю дорогу.

Он вышел на остановке «Фэарфильд» и прошел три последних квартала. Воздух превратился из газа в жидкость – жидкость, близкую к кипению. Жар струился вверх из размягченного асфальта и наполнял собой воздух – так, что линия домов в конце квартала дрожала, как отражение качалось в неспокойном пруду.

– Жара, жара, уходи, – напевал Бинг. – Прохладу мне приведи…

«Роллс» стоял на улице перед домом. Человек за рулем выглянул из окна, посмотрел на Бинга и улыбнулся ему, как старому другу. Он сделал жест длинными пальцами: поторопись.

Рука Бинга неловко ответила нервозным приветствием, и он засеменил по улице нелепым бегом толстого человека. Его впечатлило, что «Роллс» стоял у дома. Какая-то его часть верила, что человек из Страны Рождества когда-нибудь приедет за ним. Однако другая часть начинала тревожиться, что его мечты и случайные видения машины больше походили на ворон, круживших в преддверии чего-то нехорошего – близкого коллапса ума. С каждым шагом ему все сильнее казалось, что NOS4A2 начнет двигаться; что автомобиль уедет и исчезнет навсегда. Но машина оставалась на месте.

Человек на пассажирском сиденье вообще-то сидел за рулем, потому что «Роллс-Ройс» был старой английской машиной, и рулевое колесо располагалось на правой стороне. Этот человек – водитель – благожелательно улыбался Партриджу. С первого взгляда Бинг понял, что, хотя человеку перевалило за сорок (его собственный возраст), он был намного старше этих лет. Его глаза имели мягкий выцветший оттенок морского стекла; то были глаза старика – неизмеримо древние. Лицо, длинное и изборожденное морщинами, выглядело мудрым и добрым, хотя он имел неправильный прикус и немного кривые зубы. Такое лицо, предположил Бинг, некоторые люди сравнивали с мордочкой хорька, но в профиль он смотрелся, как лик на монетах.

– Вот он! – закричал мужчина за рулем. – Этот жаждущий молодой Бинг Партридж. Герой дня! Нам давно следовало побеседовать, молодой человек! И я могу поспорить, что это будет самая важная беседа в твоей жизни!

– Вы из Страны Рождества? – приглушенным голосом спросил Бинг.

Старик – или, возможно, не имевший возраста мужчина – приложил палец к одной стороне носа.

– Чарльз Талент Мэнкс-третий к твоим услугам, мой дорогой! Главный директор компании «Страна Рождества»! Начальник увеселений и президент забав. А также Его Преосвященство! Король дерьма с холма навоза, хотя этот чин не значится в моей визитке.

Его пальцы сотворили визитную карточку в воздухе. Бинг взял ее и осмотрел обе стороны. На белом картоне изображались два пересекавшихся леденца, а под ними имелось только одно слово: ЧАРЛИ.

– Ты можешь почувствовать вкус этих леденцов, если лизнешь карточку, – сказал мистер Мэнкс.

Бинг посмотрел на него и провел шершавым языком по карточке. Она имела вкус бумаги и картона.

– Шучу! – закричал Чарли и схватил Бинга за руку. – Кто, по-твоему, я такой? Вилли Вонка? Владелец шоколадной фабрики? Проходи! Забирайся в машину! У тебя такой вид, сынок, словно ты готов растаять в лужицу бингового сока! Позволь дать тебе бутылку искристого! Нам нужно обсудить кое-что важное!

– Работу? – спросил Бинг.

– Будущее, – ответил Чарли.

Шоссе 322

– Это лучшая машина, в которой я когда-либо был, – сказал Бинг Партридж, когда они мчались по шоссе 322.

«Роллс» вписывался в повороты, как подшипник из нержавеющей стали, который несся по пазу.

– «Роллс-Ройс» 1938 года – один из четырех сотен, сделанных в Бристоле. Его редко можно найти… Как и тебя, Бинг Партридж!

Бинг пощупал рукой шагреневую кожу. Полированная вишневая приборная доска. Блестящий переключатель скоростей.

– Ваш номер что-то значит? – спросил Бинг. – Эн, о, эс, четыре, а, два?

– Носферату, – ответил Чарли Мэнкс.

– Носвер… что?

– Это одна из моих шуток, – сказал Мэнкс. – Моя первая жена однажды назвала меня Носферату. Она не использовала это слово, но нашла достаточно близкое. Ты когда-нибудь прикасался к ядовитой иве?

– Давно не прикасался. Однажды в детстве, прежде чем умер мой отец, он повез меня в лагерь, и я…

– Если бы он повез тебя в лагерь после того, как умер, сынок, то тогда твоей истории цены бы не было! Я скажу тебе свою точку зрения: моя первая жена походила на сыпь от ядовитой ивы. Мне она не нравилась, но я не мог ее не касаться. Она была зудящим местом, которое я чесал до крови… а затем чесал еще больше. Твоя работа очень опасная, мистер Партридж!

Переход был слишком резким. Бинг оказался не готов к нему. Он не сразу понял, что настал его черед говорить.

– Опасная?

– Ты упоминал в своем письме о сжиженных газах, – сказал Мэнкс. – Разве баллоны с гелием и кислородом не взрывоопасны?

– Да, конечно. Несколько лет назад один парень на складе украдкой покурил у баллона азота[2]2
  Так в оригинале (прим. ред.)


[Закрыть]. А вентиль-то был открыт. Баллон рванул и полетел, как ракета. Он ударился о пожарную дверь и снес ее с петель, хотя дверь была железная. К счастью, никто не погиб. Моя команда работает без инцидентов, с тех пор как я ее возглавляю. Ну… почти без инцидентов. Один раз Дон Лури надышался пряничного дыма, но это не считается. Он даже не заболел.

– Пряничного дыма?

– Это ароматизированная смесь севофлурана, которую мы отправляем в кабинеты дантистов. Можно производить ее без запаха, но парни предпочитают добрый пряничный дым.

– Ты говоришь о наркотике?

– В общем-то, да. Он заставляет вас забывать, что происходит с вами. Но не вгоняет в сон. Скорее, вы делаете то, что вам говорят. И вы теряете интуицию.

Бинг нехотя рассмеялся и затем сказал извиняющимся тоном:

– Мы сказали Дону, что он на дискотеке. Парень начал горбатиться и отплясывать, как Джон Траволта в своем фильме. Мы чуть не умерли от смеха.

Мистер Мэнкс добродушно усмехнулся, показав кучу мелких коричневых зубов.

– Мне нравятся люди с чувством юмора, мистер Партридж.

– Называйте меня Бинг, мистер Мэнкс.

Он думал, что Мэнкс, как нормальный человек, попросит называть его Чарли, но тот промолчал. Чуть позже владелец Страны Рождества произнес:

– Я считаю, что многие люди, танцующие под музыку диско, находятся под влиянием каких-то наркотиков. Это единственное объяснение. Я вообще не стал бы называть такое бездумное вихляние какой-то формой танца. Скорее, видом глупости!

«Призрак» мчался по грунтовой дороге «Молочной королевы» Франклина. На асфальте он скользил, как парусник, обдуваемый сзади ветром. Абсолютное чувство безмолвного движения. На грунтовке у Бинга создавалось другое впечатление – чувство массы, момента и веса. Казалось, что он едет в танке, который измельчает глину под своими гусеницами.

– Давай я достану нам обоим кока-колу и мы поговорим о сути дела? – сказал Чарли Мэнкс.

Он повернул к цепочке одноэтажных магазинов. Одна его рука лениво управляла рулем.

Бинг открыл рот для ответа, но с трудом удержался от зевания. Долгая мирная поездка с непрерывным покачиванием в свете вечернего солнца делала его сонным. Бинг уже месяц плохо спал и был на ногах с четырех утра, так что, если бы Чарли Мэнкс не остановился около его дома, он бы сделал себе ужин из полуфабрикатов и пошел спать пораньше. Это кое-что напомнило ему.

– Мне снилась она, – сказал Бинг. – Я все время вижу сны о Стране Рождества.

Он смущенно засмеялся. Чарли Мэнкс посчитает его глупцом.

Однако Чарли Мэнкс так не думал. Его улыбка стала шире.

– Ты видел сны о луне? Луна говорила с тобой?

У Бинга перехватило дыхание. Он смотрел на Мэнкса с изумлением и, возможно, небольшой тревогой.

– Ты видишь сны о ней, потому что принадлежишь тому месту, – сказал Мэнкс. – Но если ты захочешь попасть туда, тебе придется это заслужить. И я могу подсказать тебе каким образом.

* * *

Мистер Мэнкс вернулся из закусочной, где торговали навынос. Он сел за руль и передал Бингу холодную вспотевшую бутылку кока-колы, довольно громко пускавшую газ. Бинг подумал, что никогда не видел более аппетитной бутылки. Он запрокинул голову и быстро отпил кока-колу – один глоток, второй, третий. Когда Бинг опустил бутылку, она была наполовину пуста. Он глубоко вздохнул и затем отрыгнул, издав резкий прерывистый звук, такой громкий, словно кто-то рвал простыню.