Текст книги "Чертовски знаменита"

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Став мадам Жан-Клод Вальмер, Катерин была безмерно счастлива. Жан-Клод воплощал все, что ей хотелось видеть в мужчине, она никогда и не надеялась, что может встретить такого. Их любовь была сильной и чистой; их сексуальная жизнь – смелой, чувственной и необыкновенно эротичной. Он хотел ее и днем и ночью, и она тоже желала его каждый день и каждую ночь. Часто днем или в выходные, когда она лежала у бассейна или зубрила текст, он брал ее за руку, поднимал на ноги и вел в спальню. Ей не приходилось встречать мужчину, который так бы любил заниматься любовью. Каждый раз они отдавались друг друг полностью и страстно. Каждое утро, когда она уезжала на студию в холодном Лос-Анджелесе, он касался ее и шептал:

– Je t'embrasse[27]27
  Я тебя обнимаю (фр.).


[Закрыть], cherie. – Он учил ее французскому языку: Жан-Клод мечтал, что когда-нибудь они купят маленький домик в долине Луары. – Ты должна выучить мой язык, cherie, – убеждал он. – Французский – самый красивый язык, хотя и трудный, именно поэтому немногие американцы говорят на нем. Американцы предпочитают что-нибудь полегче. – Он настаивал, чтобы дважды в неделю они с Томми разговаривали с ним за ужином только по-французски. В эти дни Томми по большей части молчал.

Не вызывало сомнений, что его новоявленный отчим не нравится Томми. Напрасно Катерин говорила, что тоже имеет право на личную жизнь и что с Жан-Клодом она впервые за много лет чувствует себя счастливой. Даже Бренда, тоже недолюбливающая Жан-Клода, пыталась объяснить Томми, что именно состояние Катерин является главным в этом уравнении.

Беда была в том, что Томми не желал слушать. Однажды после такого разговора он вышел из дома, хлопнув дверью и заявив, что отныне будет жить с отцом. На следующее утро он несколько пристыженно вернулся; Катерин сумела удержаться от упреков. Она прекрасно понимала, что жизнь в запущенной квартире Джонни устраивает Томми еще меньше, чем необходимость каждый день сталкиваться с Жан-Клодом.

Из всех близких Катерин лишь Вера действительно обрадовалась этому браку, особенно когда она увидела фотографии на первых полосах газет. Квентину удалось сделать несколько снимков в часовне в Лас-Вегасе, а Жан-Клод умудрился договориться об огромных гонорарах за их использование.

– В том белом костюме ты выглядела прекрасно, хотя тебе и не следовало надевать белое, выходя замуж второй раз, – сказала мать Китти. – И тебе не мешало бы заняться шеей. Она выглядит слишком тощей. Мужчины не любят костлявых женщин, Кит-Кэт; им подавай немного мяса на косточках.

Катерин рассмеялась. В эти дни ей ничто не могло испортить настроения, пусть мать говорит что хочет. Она влюблена и все больше и больше одержима своим мужем; мысли о нем ни на минуту не выходили у нее из головы. Все эти клише из любовных песен теперь подходили ей: «Путешествие на Луну на легких крыльях», «Все в тебе» и «О нет, им не отнять тебя у меня». Только на съемочной площадке, становясь Джорджией Скеффингтон, могла она забыть о нем.

Казалось, Жан-Клоду ничего не нужно от Катерин, кроме возможности быть с ней.

– Самое главное для меня – твое счастье, cherie, – говорил он и не уставал ей это доказывать.

Он часто грустно качал головой, когда заставал ее спорящей по телефону со своими импресарио или агентом. Хотя ей и удалось неопровержимо доказать, что американская публика обожает ее. Хал все никак не мог найти для нее работу на других каналах. Поскольку она вернулась в «Семью Скеффингтонов», то уже не смогла сыграть заглавную роль в обещанном сериале Луи Люпино.

– Я ничего тебе не подыскал на следующий перерыв между съемками, – признался Хал.

– Если я пользуюсь такой популярностью у публики, то почему нет?

– Все дело в том, что ты играешь эту треклятую роль слишком хорошо. Другие каналы тоже опрашивали публику. Для нее Катерин Беннет на сто процентов Джорджия Скеффингтон. И никаких вариантов. Так уж получается. Мне очень жаль.

Жан-Клод слышал этот разговор и видел расстроенное лицо Китти.

– Почему бы тебе не разрешить мне помочь тебе, cherie? – спросил он. – Прежде всего, я считаю, что дела твои ведутся безобразно. Бретт не только жулик, хуже, он идиот. Жулик бы просто слизывал пенки, но и тебе бы давал возможность заработать. Идиот же нечто значительно худшее. Послушай… – Жан-Клод сидел в своем новом кабинете за портативным компьютером. Он превратил в кабинет комнатку рядом с кухней. – Давай я тебе покажу некоторые цифры. – Он бойко напечатал колонку цифр. Она наблюдала, стоя за его спиной. – Если ты столько зарабатываешь, – сказал он, – то нет никаких причин для того, чтобы не откладывать двадцать процентов. А сейчас ты тратишь больше, чем зарабатываешь. Знаешь старую китайскую поговорку?

– Еще одну? – Она засмеялась и ласково провела рукой по его шее.

– Счастлив тот человек, кто зарабатывает сто долларов и тратит девяносто девять долларов и девяносто девять центов. Но горе тому, кто, зарабатывая сто долларов, тратит сто один.

– Чертовски верно, – неохотно согласилась Катерин.

– В шоу-бизнесе тьма звезд, продюсеров и режиссеров, которые, будучи когда-то богатыми, сейчас живут в нищете. – Его голос обрел уверенность. – Большинство актеров и вообще исполнителей широко известны тем, что ничего не понимают в деловой стороне. Ее знают адвокаты, бухгалтеры, агенты, менеджеры и все другие акулы и пираньи Голливуда, и они этим пользуются, cherie.

– А откуда ты все это знаешь?

– Знаю, – многозначительно промолвил он. – Мой отец был бухгалтером. Ничего особенного, понятно, но я многому у него научился. Потом, когда я был поп-звездой, моими финансами занимался Квентин. Он не смог научить меня, как зарабатывать деньги, но он уж точно научил меня их беречь и удачно вкладывать.

– Ты так и делал?

– Разумеется. Не хочу хвастать, мадам Вальмер, но смотрите сюда. – Он поцеловал ей руку и быстро напечатал еще какие-то цифры на компьютере.

– Voila! Это империя Жан-Клода Вальмера. И она растет. Тебе не придется трудиться всю жизнь, cherie, потому что у тебя есть муж, который вскоре сможет о тебе позаботиться.

Катерин уставилась на цифры.

– Однако, – продолжал Жан-Клод, нахмурясь и быстро стуча по клавишам, – в данный момент все мои активы завязаны в новом проекте в Лас-Вегасе. Временно, разумеется.

– Разумеется. – Катерин следила за его ловкими пальцами. Радовалась, что он начинает хоть чем-то с ней делиться.

– Теперь, cherie, тебе ведь необходимо иметь свои собственные деньги, n'est-ce pas?[28]28
  Понятно (фр.).


[Закрыть]

Она кивнула.

– И malheureusement,[29]29
  К сожалению (фр.).


[Закрыть] мои деньги все сейчас вложены в отели. Так что, cherie, хотя я и могу вносить свою долю хозяйственных расходов, ты должна понять, что пока мое финансовое положение не позволяет оплачивать все твои расходы, хотя как твой муж я должен был бы это делать.

– Я свободная женщина; я никогда и не ждала, что ты станешь платить за Томми и его школу, или за этот дом, или за прислугу и вообще оплачивать все, что мне нужно.

– И все же, cherie, – он напечатал еще несколько цифр, которые немедленно возникли на экране, – ты должна сделать две важные для твоего будущего вещи.

– Что именно?

– Первое, тебе следует больше зарабатывать.

– Ха! Легче сказать, чем сделать. Конечно, сорок тысяч долларов за эпизод тоже не кот начихал, но знаешь ли ты, сколько у меня от них действительно остается?

– Полагаю, не слишком много. – Он снова нахмурился.

– Абсолютно верно, черт побери. По правде говоря, я в долгах по уши. Мне и подумать страшно, на какую сумму Бретт заложил этот дом.

– Мы с этим разберемся, – сказал Жан-Клод. – Второе, тебе надо копить заработанные деньги. И в том, и в другом я могу тебе помочь.

– Ты слишком много от меня хочешь, дорогой.

– Ты знаешь, что я думаю о Бретте, и то же самое касается Хала. Они бесполезны. Вспомни, это я устроил тебе роль в сериале на другом канале, когда тебя едва не выкинули из «Скеффингтонов».

– Конечно, я помню, дорогой.

– Всего-то и понадобились легкие психологические игры с Кэролин Люпино. Ничего сложного, если знаешь правила бизнеса и привычки людей. Ладно. Давай я тебя познакомлю со своими идеями насчет твоего финансового будущего. Потом я скажу тебе, что, по моему мнению, ты должна делать со своей карьерой и как я тебе могу в этом помочь.

Остаток вечера они провели за бухгалтерскими книгами, корешками счетов, налоговыми декларациями и квитанциями об оплате. Катерин никогда не хватало ни сил, ни желания разобраться со всеми этими скучными делами, но тут к концу вечера она убедилась в двух вещах. Не только, что Жан-Клод – совершеннейший финансовый гений, но и что ей следует немедленно уволить Бретта и поручить все свои финансовые дела мужу.

– Ты не пожалеешь, cherie. – Он поцеловал ее в лоб и заглянул глубоко в глаза, – Обещаю, я все для тебя сделаю.

– У тебя что, совсем крыша поехала? – Голос Бренды достиг небывалых высот. – Ты не можешь позволить ему взять в руки твои финансовые дела, не можешь, и все!

– Почему? – спросила Катерин. – Уж наверняка он будет не хуже моего бывшего бухгалтера и других советчиков. Жан-Клод доказал мне, что Бретт совершенно беспомощен. Мои дела сейчас в худшем состоянии, чем были до его появления. Что я теряю?

– Не знаю. Просто чувствую, что ты поступаешь неправильно. – Бренда сидела на диване в гардеробной Китти, просматривая почту от фанатов. – Ведь ты, по сути, этого мужика очень плохо знаешь. Ну встретила его во Франции, он тебе позвонил, пришел, трахнул тебя несколько раз, ты вышла за него замуж, а теперь ты передаешь ему всю свою жизнь на блюдечке. Зачем?

– Инстинкт, – сказала Катерин. – Мы оба прошли сквозь огонь и воду. Он все понимает про этот дерьмовый бизнес, так же как и я. У нас много общего, и я ему доверяю.

– Доверяет она! О Господи! – воскликнула Бренда. – Слишком рано еще, ты же только-только вышла замуж, ты же его всего три месяца знаешь, черт бы все побрал!

– Трех месяцев достаточно, чтобы поверить в кого-то, – твердо заявила Катерин. – Послушай, Бренда, я знаю, Жан-Клод уговаривать умеет, но он абсолютно честен, и надо с ума соскочить, чтобы усомниться в нем хоть на секунду.

– О Господи, – простонала Бренда.

– Послушай, он говорит, я должна постоянно его проверять, что глупо было бы вот так полностью довериться. Я и проверила, и все, что он говорит, сходится. Бренда, все уже решено, так что, пожалуйста, ничего не говори.

Бренда и не стала ничего говорить, по крайней мере Катерин. Но она позвонила Стивену и все ему рассказала.

– Ты не поверишь, что он заставил ее сделать, Стив. Я жду беды.

– Она уже взрослая девочка и умница, – возразил Стивен. – Она знает, что делает.

– Дай Бог, чтобы ты оказался прав, – вздохнула Бренда, но в душе была убеждена, что Стив ошибается.

По два или три раза в месяц Жан-Клод ездил в Лас-Вегас по делам строительства новой гостиницы, и Катерин один или два раза составила ему компанию. Ее беспокоило, что гостиница находится в стороне от наезженных путей, почти в восьми милях от побережья и таких первосортных отелей, как «Цезарь», «МГМ Гранд» и другие. Когда она поделилась своими сомнениями с Жан-Клодом, заметив, что средний игрок жаждет действия и толпы, хочет быть в центре событий, он рассмеялся.

– Cherie, мы не собираемся устраивать из отеля дешевое казино, как другие. Это будет нечто вроде французской гостиницы, какую можно найти в Провансе или в долине Луары. Разумеется, там будут карточные столы и автоматы, но обслуживать мы собираемся совершенно других клиентов. Более избранных, в основном из Европы.

– А не кажется ли тебе, что избранные европейцы предпочтут играть в Монако или в Атлантик-Сити? Зачем им тащиться в Вегас, если им хочется более изысканной атмосферы? – Но Жан-Клод уже слишком увлекся, чтобы слушать. Это его дело, подумала она, лучше ей в него не лезть.

Квентин был полноправным партнером Жан-Клода, и их поддерживал синдикат французских финансистов.

– Та же группа поддерживала строительство моего отеля во Франции, – сообщил Жан-Клод Катерин. – Разве не прелесть? – Он показал ей брошюру с фотографиями очаровательной гостиницы в средневековом стиле. – Она как раз в долине Луары, – пояснил он. – Мне бы очень хотелось, чтобы мы с тобой когда-нибудь смогли туда съездить.

Они сидели после ужина у камина.

– Мне бы тоже хотелось. Когда мы сможем это сделать?

– Раньше, чем ты думаешь. Я тут занимаюсь организацией сделки для тебя.

– Какой сделки?

– Через четыре месяца у тебя будет перерыв в съемках. Non?[30]30
  Нет (фр.).


[Закрыть]

Она кивнула.

– И, как обычно, Хал и все остальные в агентстве заявили, что ничего для меня не подобрали.

– Все это дерьмо, cherie. Ты слишком талантлива, чтобы играть эту стерву всю свою жизнь. Я взял на себя смелость поговорить с парой друзей.

– В самом деле?

– Разумеется, некоторые из них и твои друзья, cherie, но, к сожалению, ты никогда не умела пользоваться своими связями для своей же пользы.

– У меня мало друзей в Лос-Анджелесе, – призналась она, – но я всегда считала, что дружба в Голливуде зависит от твоего успеха в шоу-бизнесе. Я знаю, что в последнее время я добилась порядочного успеха, но нужно признаться, что я в этом городе почти никому не доверяю.

– Ничего страшного в этом твоем цинизме нет, cherie. – Он погладил ее голую ногу, и знакомые мурашки забегали у нее по спине. – Ты хоть представляешь, что будет с сериалом без тебя?

– Останется достаточно развлекательным, так я думаю.

– Вовсе нет. В тебе вся изюминка. Они отчаянно в тебе нуждаются, а без тебя, я уверен, им их нынешний рейтинг долго не удержать.

– Мне вообще кажется, что сериалу скоро придет конец, – сказала Китти. – Рейтинг так себе, к тому же падает. Несколько новых постановок в этом сезоне нас обогнали.

– Exactement![31]31
  Точно (фр.).


[Закрыть] – Он кивнул. – Так что, как безумно влюбленный в тебя муж, я должен сказать, что мы должны использовать тебя в полную силу.

– Как?

– Максимально развив твой потенциал. Усилив твою роль на телевидении. – Он принялся вышагивать по комнате, высокий, стройный и элегантный в черных джинсах и черной же водолазке. – Дико, Китти, что ты не играешь заглавные роли в мини-сериалах или же в телефильмах, когда у тебя перерыв в съемках. Мы тут с Квентином об этом недавно говорили. Он считает это преступлением, особенно когда эта бездарная англичанка получает такую замечательную роль в «Эмме Гамильтон». Ты бы сыграла эту роль потрясающе, Китти.

– Таков шоу-бизнес. Ты не забывай, что я уже двадцать четыре года актриса. Я это дело знаю слишком хорошо. Мне плевать на муру – звезда, не звезда. Для меня это не имеет значения. Фанаты, охотники за автографами, кланяющиеся мэтры в ресторанах, все то хорошее и плохое, что пишут в прессе. Серьезного значения для меня это не имеет, поскольку я знаю, что все это эфемерно.

– Exactement. Именно эфемерно. Но пока ты на гребне, Китти, ты должна получить по максимуму.

– Я постоянно звоню Халу. Он ничего не предлагает.

– Халу. Merde.[32]32
  Дерьмо (фр.)


[Закрыть] – Он закурил сигарету. – Хал и его агентство не стоят гроша ломаного. Китти, мне думается, тебе следует от него избавиться.

– Избавиться? – Она слегка повысила голос. – Это будет уже четвертый агент, которого я уволила за четыре года. Почти что рекорд.

– Тебе пора перестать обращать внимание на то, что думают другие, cherie. – Он сел рядом с ней перед камином. Она взяла у него сигарету и затянулась, глядя на мерцающие языки пламени.

– Ты прав, – пробормотала она.

– Я всегда прав, – твердо заявил он. – Я на тебе женился, Китти, не только потому, что был и есть от тебя без ума. Мне также хотелось полностью служить тебе. Не только как женщине, но и как актрисе. Я наблюдал, что делали с твоей карьерой эти идиоты и как еще большие козлы вели твои дела, и мне кажется, самое время тебе помочь.

– И почему бы нет? – восторженно согласилась Катерин.

Хотя, подобно всем женщинам ее поколения, она считала себя феминисткой, она не могла не восхищаться сильным мужчиной. Жан-Клод был сильным, но не давил, не проявлял агрессивности, подобно многим другим мужчинам в Голливуде. Французский шарм и утонченность смягчали все, что бы он ни делал.

– Я снова говорил с Луи Люпино. Он твой верный поклонник. У него есть одна задумка специально для тебя. Он будет режиссером, я – его помощником, а ты – исполнительным режиссером. Снимать станем во время перерыва.

– Ты что, с ума сошел? – засмеялась Катерин. – Когда я просила своих агентов дать мне возможность контролировать то, что делаю, и, возможно, слегка режиссировать, они смеялись мне в лицо. Заявляли, что канал никогда не потерпит актрису, лезущую в режиссеры. «А как же Голди Хоун и Барбра Стрейзанд?» – спросила я. «То фильмы, – ответили они. – Эти дамочки – настоящие звезды кино, а ты – всего лишь телевизионная актриса, так что радуйся, что работаешь».

– Эти люди пустышки, Китти. Если бы ты только знала, насколько невежественны и необразованны те, кто руководит студиями и телевизионными каналами или выпускает телевизионные фильмы и шоу. Смеху подобно. Мне пришлось встречаться с ними в Канне во время фестиваля. Мне доводилось сидеть рядом в ресторанах, слушать их громогласные, нелепые рассуждения и позволять дыму от их дешевых сигар портить мой ужин. Большинство из них тупицы, Китти, и чем скорее ты это поймешь, тем лучше.

– Гм, наверное, ты прав. – Китти уставилась на огонь, отбрасывающий танцующие тени.

– Я думаю, ты должна поручить мне договориться о мини-сериале с Люпино. И делать я это буду один. Учитывая мои отношения с Луи, нам не нужен агент. Кстати, когда в последний раз твой агент предлагал тебе работу?

– Пару лет назад. Я в телефильме снималась.

– Ясно. Так что же ты теряешь?

– Похоже, ничего. Давай действуй, дорогой, – засмеялась Катерин. Таким образом, жребий был брошен.

За две недели Жан-Клод не только договорился о чрезвычайно выгодном контракте для Катерин, согласно которому она должна была сниматься в заглавной роли в своем собственном мини-сериале, но и начал другие переговоры. Обсуждалась возможность использования имени «Катерин Беннет» для женской одежды и некоторых видов косметики.

– Об этом твои так называемые советчики даже и не упоминали, – заметил Жан-Клод. – Они не обращали внимания на многие замечательные способы заработать деньги, Китти.

Это все произвело впечатление даже на Бренду.

– Он явно о тебе заботится, лапочка. Беру назад все, что о нем наговорила. Ты – счастливая женщина.

– Как будто я сама не знаю. Иногда мне кажется, что даже слишком, – сказала Китти.

После стольких лет душевных травм, драматических событий и финансовых неурядиц дела пошли гладко. Катерин смогла целиком и с энтузиазмом погрузиться в подготовку к мини-сериалу «Все, что блестит». Погруженная к тому же в съемки «Семьи Скеффингтонов» и свои Дела с одеждой и косметикой, Катерин не заметила, как ее сын отдаляется от нее все больше и больше.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Томми наблюдал, как торговец кокаином возится со своими причиндалами. Нэг готовил крэк, а он был мастером своего дела.

– Ты такого еще не пробовал, чувак, черт тебя дери! Это дерьмо настолько чистое, что ты от него улетишь до небес, а я никогда не вру, можешь мне поверить! – Нэг отвернул крышку маленькой пластиковой бутылочки от воды «Эвиан», вылил три четверти содержимого на пол, прожег своей сигаретой в ней дырочку, как раз над уровнем воды, затем наполовину вставил в бутылку пустую трубочку от шариковой ручки.

Томми посмотрел на Тодда, и сердце его забилось в предвкушении. Это будет всего второй его улет, но ему уже довелось испытать незабываемое мгновенное чувство, какое дает только крэк-кокаин. Он не боялся привыкнуть. Ничего подобного тому, первому улету он еще не испытывал.

Нэг обернул пробку кусочком фольги, затем ржавой булавкой проделал в ней несколько дырочек, потом загерметизировал отверстие, куда была вставлена трубочка, с помощью изоленты. Затем он аккуратно стряхнул на фольгу кучку пепла с сигареты.

– Должен быть свеженький пепел, – прокомментировал он свои действия, – тогда хорошая будет подстилка для крэка.

Нэг положил белый кристаллик на золу с осторожностью ювелира, помещающего бриллиант в платиновое обрамление. Затем щелкнул над кристалликом зажигалкой, протянул бутылочку Томми и настойчиво шепнул:

– Вдыхай, чувак, вдыхай!

Томми быстро вдохнул и немедленно почувствовал, как наркотик ворвался в его мозг.

– Черт, похоже, на самом деле здорово, мать твою. – Это был третий поход Тодда в заведение, и он просто весь дрожал от нетерпения. – До чего же не терпится.

Торговец, у которого, хотя ему не было и тридцати, во рту остались всего два или три сиротливых зуба, жизнерадостно усмехнулся.

– Ладно, ребятки, – сказал он, передавая бутылочку Тодду. – Вот и тебе! Твоя очередь.

Как только наркотик подействовал, мальчики немедленно почувствовали эйфорическое гудение в голове и начали в шутку тузить друг друга кулаками и прыгать по комнате с радостными воплями.

– О'кей, о'кей, ребятки, теперь шагайте отсюда, поняли. – Торговец не собирался тратить время на обдолбанных подростков, уже заплативших деньги.

Довольные парни покачиваясь выбрались на полутемную улицу. Оказалось, что, кроме них, белых там не было видно. Несмотря на то что до Фэйрфакса и Вайна было всего несколько кварталов, небоскребы деловой части города еле просматривались сквозь желтый ядовитый смог. Из трещин на асфальте росла трава, а вдоль улицы стояли остовы полуразобранных машин. Лавка торговца наркотиками находилась рядом с продовольственным магазином с настолько разрисованными стенами и окнами, что среди них было едва заметно объявление на испанском о сегодняшних ценах. Около магазина было мало покупателей, но рядом к стене прислонились двое подростков-мексиканцев. Они с презрением уставились на двух белых парней.

– Эй, сопляки, – крикнул тот, что повыше, и швырнул в Томми сигаретой, – какого черта вам здесь нужно?

Зажженная сигарета упала на незашнурованную кроссовку Томми. Он сбросил ее и испепелил парня взглядом.

– Сказал же, кончай тут болтаться, мужик, это наша территория. Сам знаешь.

– Ну и что? – Томми попробовал продолжить путь, но один из парней загородил ему дорогу. Как из-под земли появились еще трое мексиканцев.

Мимо пробежала девушка не старше четырнадцати лет с верещащим младенцем под одной рукой и пакетом с продуктами под другой. Тодд, выкуривший меньше Томми, сохранил еще остатки разума. Он настойчиво подтолкнул Томми:

– Пошли отсюда быстро. Это не наш район. – Но осмелевший от кокаина Томми уходить не собирался.

– Ах ты дерьмо, – прорычал он, – мексиканское дерьмо.

– Ты это мне, чувак? Мне? – Высокий парень выступил вперед, размахивая бейсбольной битой, которую подсунул ему один из приятелей. – Шел бы ты с моего участка, чувак. Убирайся отсюда к такой-то матери, чувак, иначе тебе не сдобровать, слышишь?

Томми сделал еще шаг вперед.

– Как же, как же! Ну и что ты можешь, ублюдок поганый? Что вообще может такой урод-мексиканец вроде тебя, а?

Тодд в ужасе смотрел на Томми. Оскорблять банду мексиканцев на их собственной территории было равносильно самоубийству.

– Я сматываюсь, мужик, – прошипел он. – В один момент. Тебе бы лучше тоже это сделать, потому что здесь нам никто не поможет.

– Катись колбаской, трус гребаный. – Томми не отводил взгляда от мексиканца. – Я и один справлюсь.

Тодд не был трусом, но он не был и идиотом. Схватив приятеля за руку, он сделал еще одну попытку увести его. Но Томми вырвался.

– Отвали, Тодд, – заорал он. – Пошел прочь. Тодд повернулся и побежал. Когда заводил машину, он услышал треск ломающейся под бейсбольной битой кости и крик. Он содрогнулся; мальчишки из гетто напали на свою жертву. За те секунды, что понадобились Тодду, чтобы свернуть за угол и выехать на главную улицу, он успел услышать хриплый смех и затихающий топот кроссовок по асфальту. Он мельком увидел лежащего на земле Томми.

– Милостивый Боже, – прошептал Тодд, нажав на тормоза.

Как раз была в разгаре любовная сцена, когда Бренда вытащила Катерин со съемочной площадки.

– Томми избили. – Бренда старалась говорить спокойно. – Он в больнице, – добавила она, разразившись слезами.

Катерин почувствовала, как задрожали колени.

– Мы должны поехать к нему. – Катерин вся застыла от ужаса. – Найди машину, мне плевать, что скажет Гейб или кто другой, я еду к сыну.

Пока они на огромной скорости двигались к больнице, Бренда рассказала Катерин то, что узнала от полицейских.

– Он сильно пострадал? Говори правду, Бренда.

– Я сама мало знаю. Они лишь сказали, что его здорово избили и что он в реанимации.

– Реанимации, – прохрипела Катерин. – Милостивый Боже.

Их встретил мрачный доктор Линдсли.

– Держитесь, Катерин. Боюсь, у меня плохие новости.

– Как Томми? Он будет жить?

– Он сильно пострадал. Множественные ушибы мозга, сломанная ключица, разбиты обе коленные чашечки и…

Доктор Линдсли обменялся взглядами с Брендой.

– И? И что?

– И он находится в коме.

Катерин побелела еще больше, а Бренда так сжала ее руку, что ее ногти впились в ладонь Катерин.

– Коме? Что это значит, доктор?

– Это значит, что его мозг получил такую травму, что отключился.

– И сколько это продлится? – Единственный опыт Катерин с комой был ее собственный, в сериале. Она лежала в больнице с забинтованной головой, в полном макияже, с ярко-красными ногтями. Кома длилась примерно неделю.

– Трудно сказать, – объяснил он. – В каждом случае по-разному, но все зависит от ближайших суток. Если Томми придет в сознание за этот период, тогда у него есть шансы.

– На что шансы? – Страх раздирал ее.

– Шансы выжить.

– А как вы их оцениваете сейчас, доктор? – тихо спросила Бренда, у которой слезы ручьями текли по щекам.

– Фифти-фифти. Все зависит от ближайших суток. Но вы должны пойти и взглянуть на него, Китти. Самое лучшее, что вы можете для него сделать, это сидеть и говорить с ним.

Абсолютно белую, находящуюся в шоке Китти провели в реанимационную палату, и она не смогла сдержаться, чтобы не вскрикнуть. Со всех сторон к Томми тянулись трубочки, кругом стояли капельницы. Голову ему выбрили, а закрытые глаза опухли и почернели. Ноги в бинтах приподняты.

– Оба колена разбиты, к сожалению, – пояснил доктор Линдсли. – Они били его по ногам бейсбольной битой.

– Ублюдки! – По щекам Бренды продолжали катиться слезы.

Но Катерин не могла плакать, она не отводила сухих глаз от переломанного тела своего сына.

– О Господи! О Господи, Томми, что же они с тобой сделали?

Все ночь Катерин сидела рядом с сыном, держала его за руку и говорила с ним, умоляя услышать ее молитвы. Она не ела, не спала, не сменила даже костюма, в котором снималась. Пресса прослышала новости, и репортеры собрались у больницы, требуя разрешить им сфотографировать ее у постели Томми. Кингсли и Раквел, пресс-агенты ее и студии, приехали, чтобы разобраться с прессой, но они не смогли дозвониться до Джонни. Никто также не смог связаться с Жан-Клодом, уехавшим в Неваду, чтобы осмотреть площадку под новую гостиницу. Он рассчитывал пробыть там всего два дня, так что не оставил номера телефона, а новости он никогда не слушал, поэтому никак не мог узнать о случившемся.

На следующее утро Катерин сказала Бренде, что ей показалось, будто ресницы Томми вздрогнули.

– Ты права, Китти, точно, смотри, его веки подрагивают, вот еще раз. Взгляни.

Женщины не отрывали от Томми глаз, надеясь увидеть, как веки снова вздрогнут, но остаток дня он пролежал в каменной неподвижности.

Ближе к вечеру его пришел осмотреть доктор Линдсли и покачал головой.

– Уже двадцать часов, как его привезли, и пока никаких изменений, так что придется еще раз сделать сканирование мозга. У подростков при черепно-мозговой травме в течение первых суток обычно наблюдаются явные улучшения. Если нет, то это может означать… – Он замолчал.

– Что? – резко спросила Катерин. – О чем вы говорите? Что травма слишком серьезна? Что он навсегда останется в коме?

– Боюсь, что что-то вроде этого. – Доктор явно чувствовал себя неловко.

– Вы хотите сказать, что мозг его поражен, и он останется неполноценным?

Доктор Линдсли внимательно посмотрел на Катерин.

– Мы живем в ужасном мире, Китти. Знаете, сколько таких травм мне приходится видеть ежегодно?

Катерин молча покачала головой.

– Сотни, – с горечью продолжал он. – Возможно, тысячи. Молодые люди, в основном парни, избитые, изуродованные в лучшие их годы, превратившиеся в растения. И знаете, кто это делает?

Она снова покачала головой.

– Другие молодые люди. Они убивают друг друга. Что за мир, – сказал он. – В каком же ужасном мире мы живем.

В этот момент они услышали слабый звук и, повернувшись к кровати, увидели, что на этот раз нет сомнений. Веки Томми задрожали, и, пока они наблюдали, начали двигаться губы.

– Томми, Томми, это я, твоя мама, – твердила Катерин. – Ты меня слышишь? Если ты меня слышишь, сожми мне руку, милый, сожми ее, пожалуйста.

В палате стояла полная тишина, нарушаемая лишь тиканьем приборов, поддерживающих жизни пациентов. Потом Китти почувствовала, как Томми слегка сжал ее пальцы.

Еще одну ночь Катерин просидела с сыном, крепко держа его за руку и разговаривая с ним тихо и ласково. Врачи, ординаторы и сестры задерживались у постели, чтобы поглазеть на знаменитую звезду, теперь растрепанную и без макияжа. Пациенты, прослышавшие о ее присутствии в больнице, торчали у застекленных дверей реанимационной палаты, чтобы взглянуть на свою обожаемую актрису. В конце коридора в боевой готовности толпились репортеры. Один из самых пронырливых ухитрился достать халат и сделать несколько снимков через дверное стекло.

Катерин говорила с Томми обо всем. Вспоминала события детства. Напомнила ему и о поездках на остров Файр и в Монток, когда ему было всего два или три года, о приключениях в Диснейленде, рыбалках с отцом, когда Джонни еще был заботливым и любящим. Когда воспоминания кончились, Катерин принялась читать стихи, с детства застрявшие в уголках ее памяти.

Иногда глаза Томми приоткрывались, а один или два раза Катерин показалось, что он пытается заговорить. Но лишь когда первые лучи солнца проникли в стерильную комнату, он действительно открыл глаза и смог сфокусировать их на ней.

– Привет, мам, – прошептал он. – Что ты здесь делаешь?

– Это чудо, – улыбнулся доктор Линдсли. – Обычно я не верю в чудеса, но вы сделали нечто потрясающее, Китти.

Они сидели рядом с Томми, покрытым синяками, но вполне в здравом уме. Похоже, ему удалось выбраться из комы без дурных последствий. Доктор Линдсли был поражен.

– Завтра мы сможем перевести его из реанимации, но ему некоторое время придется пользоваться инвалидной коляской. В особо скверном состоянии его левая нога.