Текст книги "Чертовски знаменита"

– Ты сегодня выглядишь изумительно, дорогая женушка.

– Спасибо, дорогой.

– Только подумай, насколько изумительнее ты станешь выглядеть с замечательным новым бюстом.

– Что-что, а испортить вечер ты умеешь. – Катерин отодвинулась, но он прижал ее ближе и засмеялся.

– Я всего лишь шучу, cherie, ты что, шуток не понимаешь?

– Мне эта шутка смешной не показалась.

Он снова испортил ей настроение, пузырек радости в ее душе лопнул, оставив после себя пустоту и предупреждающий голос, который она предпочитала не слышать.

– Китти, Китти, cherie, – засмеялся Жан-Клод, снова сплошное очарование. – Не сердись, женушка. Где твое знаменитое чувство юмора?

– В зимней спячке, полагаю.

– Я не то хотел сказать. – Его дыхание грело ей ухо. – Ты такая красивая и у тебя belle poitrine.[34]34
  Красивая грудь (фр.).


[Закрыть] Попозже я докажу тебе, как мне все это нравится.

– Какая чудесная пара, – вздохнула Кэролин, обращаясь к Стивену.

– Она – да, – сказал он. – Она настолько чудесна, что самое время мне пригласить ее потанцевать, разумеется, после тебя, Кэролин.

Склонив голову, Жан-Клод что-то шептал на ухо Катерин, а оркестр играл «Даму в красном», песню, которую она считала их песней.

Позднее, когда заиграли джазовую музыку, подошел Стивен со словами:

– Ты выглядишь сногсшибательно.

– Разве? – В глазах стояла печаль.

– Слушай, Китти, ну разумеется. И тебе вовсе не надо при мне притворяться. Захочешь поговорить, я готов всегда. Не смей делать из себя жертву.

– Обещаю, не буду, – сказала Катерин.

– Так вытри глазки, золотко. Ни один мужик не стоит твоих слез.

– А ни одна женщина – твоих, Стив. Что-нибудь слышно о Мэнди? Возвращаться не собирается?

– Да нет, вроде нет. Она с этим двойником Шварценеггера вполне счастлива.

Он заметил, что Катерин все еще выглядит печальной и смотрит на Жан-Клода, танцующего с Элеонор.

– На нее посмотришь, сразу вспоминаешь о стервятниках, – сказал Стив. – Эту женщину интересуют лишь коктейли, наркотики и мужские члены. Не обязательно в таком порядке.

Китти взглянула на Элеонор, пытавшуюся обвить своими тощими руками Жан-Клода, и снова подумала, не является ли злобная кампания в прессе делом рук ее соперницы.

– Кстати, как сценарий? – спросил Стив.

– Нормально, даже хорошо, но я не видела его после последних исправлений. Луи говорит, что необходима окончательная полировка, но они только через неделю будут знать, когда поступит последний вариант.

– Ну, если вам нужен переписчик, то я готов наняться во время перерыва между съемками. – Он заглянул ей в лицо и спросил: – Ты уверена, что у тебя все в порядке?

– Конечно, уверена, – соврала она. – Честно, все хорошо, Стив.

Позже танцующие вместе Стив и Бренда наблюдали за Катерин и Жан-Клодом.

– Выглядит-то она потрясающе, – проговорил он, – но что-то меня беспокоит.

– И меня тоже. Этот мужик – змея в смокинге, если хочешь знать мое мнение. И взгляни-ка на его секретаршу. – Она повернулась в ту сторону, где Али, секретарша Жан-Клода, танцевала с Томми.

– Он не может отвести глаз от ее выреза, – засмеялся Стив.

– Ну да, а она не может отвести глаз от своего босса, видишь?

И верно. Даже танцуя с Томми, Али постоянно бросала взгляды в сторону Жан-Клода и старалась заставить Томми танцевать к нему поближе.

– За ней нужен глаз да глаз, – мрачно решила Бренда. – Она явно в него втрескалась.

– Как считаешь, нам следует сказать об этом Китти? – спросил Стивен.

– Нет, пока не надо. Но я уж постараюсь за Али проследить.

Не успели гости разойтись, как Жан-Клод начал ласкать Катерин еще в гостиной. Она несколько перебрала шампанского, и вскоре его чувственность растопила ее.

«Сделай вид, что ничего не случилось, – прошептал ее внутренний голос. – Разве ты не хочешь спокойной жизни?»

На следующее утро Катерин проснулась поздно, лениво потягиваясь на льняных простынях, сбившихся во время их любовных игр. Она удовлетворенно улыбнулась. Казалось, что страсть Жан-Клода не имеет границ; он удовлетворял ее в постели куда больше, чем любой другой мужчина в ее жизни. Особенно страстной была эта последняя ночь. Он любил ее с такой силой, приносящей ей полное удовлетворение, что она чувствовала себя еще больше влюбленной, хотя не забыла гнев и обиду. Теперь он начал говорить, что они должны завести ребенка. Напрасно она протестовала, утверждая, что слишком стара; в эту ночь он был так нежен и так неутомим, что Катерин почувствовала, что и в самом деле может забеременеть, чем черт не шутит.

Она нахмурилась, вспомнив про горничную, но Жан-Клод убедил ее, что девушке нельзя доверять.

– Я слишком часто заставал ее врасплох, когда она копалась в моих личных бумагах, делая вид, что вытирает пыль. Без нее будет лучше, cherie.

Катерин положила руки на грудь. Ей кажется, или в самом деле грудь ее стала меньше, как заметил Жан-Клод во время танца? Усыхает? Она сидела на диете для мини-сериала, но ей хотелось сбросить эти фунты с живота и талии, но не с бюста.

Осторожно, чтобы не разбудить спящего Жан-Клода, она выбралась из постели и на цыпочках прошла в ванную комнату. С прошлой недели она потеряла три фунта. Создавалось впечатление, что эти три фунта испарились с ее бюста. Выглядела она, надо признать, довольно тощей. Это никак не подходило для похотливой Полетты, грудастой девицы из восемнадцатого века. Она подумала, не придется ли ей все же сделать себе силиконовую грудь, потом содрогнулась. От одной мысли о ноже где-то рядом с собой ей становилось плохо. К тому же уже не оставалось времени.

Послышался стук в дверь ее гардеробной, и вошел, слегка прихрамывая, Томми.

– Слушай, мам, можно, я возьму ключи от «мерседеса»?

– Дорогой, почему бы тебе не поехать на своей «вольво»? – Она подарила ему на шестнадцатилетие эту машину, и он ею ужасно гордился.

– Мам, извини. Я оставил ее в мастерской, я, это, попал в небольшую переделку.

– Насколько небольшую? – Она быстро оглядела Томми, чтобы убедиться, что он не принимал наркотики, но сегодня он выглядел просто замечательно, весь чистый и невинный.

– Да ерунда… какой-то придурок разбил мне задние подфарники, въехал в меня задом. Я совсем не виноват, Бренда уже говорила со страховщиками. Сказала, чтобы я тебя по этому поводу не беспокоил.

– Хорошо, дорогой. – Она вздохнула. – Ключи у Жан-Клода. Сейчас пойду и возьму.

Она молча взяла ключи с прикроватного столика со стороны Жан-Клода, стараясь не разбудить его, но он мгновенно проснулся и резко открыл глаза, схватив ее за руку с проворностью дикой кошки.

– Что это ты делаешь, cherie?

– Беру ключи от «мерседеса» для Томми.

– Почему ты разрешаешь ему брать мою машину?

– Дорогой, это не твоя машина, это моя машина. Она у меня уже четыре года.

– А, ну да, разумеется. Все равно, ты не должна давать безответственному шестнадцатилетнему сопляку, который балуется наркотиками и ввязывается в драки с бандитами, машину ценой в тридцать тысяч долларов, чтобы он валял дурака. Пусть поедет в машине горничной.

Катерин видела, что вот-вот возникнет новая ссора, несмотря на недавнюю страстную любовь, о чем еще напоминали скомканные простыни. Она швырнула ключи на постель. Сегодня она больше не могла ссориться.

– Я не собираюсь спорить. Ты устал и явно страдаешь от похмелья. Только не забывай, что Томми – мой сын, и, если я захочу дать ему мою машину, я это сделаю, черт побери.

– Ты его вконец испортила.

– Я не нуждаюсь в том, чтобы ты меня учил, как воспитывать Томми, равно как я не хочу, чтобы ты мне снова испортил настроение. Если ты собираешься себя так вести, то нам лучше провести этот день врозь.

– С радостью, cherie. – Он пожал плечами и снова забрался под одеяло. – Если ты так хочешь.

Катерин в сердцах хлопнула дверью. Сказала Томми, что он может воспользоваться побитым «фордом» Марии, потому что «мерседес» нужен Жан-Клоду, и постаралась не обращать внимания на его надутую физиономию.

Китти после страстной нота собиралась весь день провести с мужем. Теперь она решила отвлечься от неприятностей и поплавать в бассейне, но забыла про десяток рабочих, снимавших тент и убирающих сад после вчерашнего разгула. Кругом был беспорядок: ящики, грузовики, разбросанная еда, перевернутые столы. Мария усердно терла белый ковер в гостиной, стараясь удалить пятна от еды, вина и пепла. Китти лишь диву давалась, насколько неряшливы отдельные гости, некоторые даже бросали сигареты на ковер и тушили их каблуком. Она передернула плечами. Какого черта? Пусть этот проклятый дом хоть на части разваливается. Особенно если учесть, что каким-то ужасным образом на части разваливалась ее жизнь.

Она вернулась в спальню, единственное оставшееся убежище. Жан-Клод опять спал; Катерин решила, что он проспит до полудня. Весь день был в ее распоряжении. Она может заняться ремонтными работами, которых все настоятельнее требовали ее лицо и тело. Она также поработает над сценарием и натает готовиться к поездке в Париж.

Париж! Ее самый любимый город в мире. Совершенно новое кино, совершенно новое приключение. Скорее бы начать. Ей не хотелось думать о неприятностях в отношениях с Жан-Клодом, за которого она едва успела выйти замуж. Ее сила и ее слабость были в том, что она могла закрыть глаза на те неприятности, которые предпочитала не замечать.

– Я подумаю об этом завтра, – прошептала она самой себе.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Перед началом съемок сериала «Все, что блестит» они остановились в Палм-Бич. Катерин выбрали Гуманисткой года в благотворительном заведении, занимающемся людьми с болезнями сердца, отметив тем самым ее вклад. Отец Катерин умер от инфаркта, так что это дело было ей очень близко. Остановились они в гостинице «Брейкерс», классически элегантной и наиболее популярной в Палм-Бич.

– Все билеты проданы. – Бренда помогала Катерин облачиться в черное с серебром и стеклярусом вечернее платье, а местный парикмахер тем временем занимался ее прической. Гарри Уинстон прислал двух охранников с огромным подносом драгоценностей, чтобы Катерин могла выбрать, что надеть на вечер.

– Они обожают тебя, душечка! Все эти престарелые трясущиеся дамы с аристократическими манерами и древние вдовцы из знатных семей, а также вся эта публика, сделавшая все возможные в Палм-Бич подтяжки, будет там сегодня, – говорила Бренда. – Они станут очень внимательно к тебе присматриваться, так что ты должна выглядеть фантастически.

– Я пытаюсь. – Китти поморщилась, когда Бренда попыталась застегнуть молнию на платье. – Дьявол, я в этом платье, как в тисках.

– Чтобы быть красивой, приходится…

– Страдать, да, я знаю, – поддразнила ее Китти. – Но это платье прямо из времен испанской инквизиции.

– Ты действительно похудела даже больше, чем требовалось. Выглядишь потрясающе.

– А тебе не кажется, что я стала слишком уж плоскогрудой? Может, засунуть пару прокладок, чтобы выглядеть посисястее?

– Не мели ерунды. Это платье делает тебя элегантной, для этого сиськи не нужны. Ты же не Долли Партон. – Но, наблюдая, как Катерин поправляет вырез на платье, Бренда не выдержала. – Китти, не позволяй Жан-Клоду заставлять тебя комплексовать по поводу твоего тела. Ради Бога, перестань сомневаться в себе лишь потому, что какой-то лягушатник сказал, что ты плоскогрудая.

– Да, я все понимаю, но ведь ты знаешь Жан-Клода, ему подавай все идеальное, особенно для этой роли. Он хочет, чтобы я соответствовала на все сто процентов.

– Жаль только, что он сам далек от этих ста процентов. Слушай, лапочка, давай пошевеливаться. Перестань мучить себя из-за твоих сисек. Мне не терпится посмотреть, как эти старые кошелки во всем их великолепии будут пожирать тебя глазами. Ты – просто загляденье.

В вестибюле Жан-Клод грубо преградил дорогу фоторепортерам.

– Извините, ребятки, никаких фотографий.

– Да будет тебе, Жан-Клод, пожалуйста. Дай нам шанс. Вы же почти молодожены. Нам нужна ваша совместная фотография. Последнее время ваших фото не было видно. Ты должен дать публике то, чего ей хочется.

Жан-Клод лишь холодно улыбнулся.

– Мисс Беннет – звезда, дамы и господа. Сегодня она примадонна. Я – лишь оруженосец.

– Да перестань, дорогуша, не говори глупости. – Катерин услышала свой собственный голос, показавшийся ей незнакомым и жалобным, но Жан-Клод, не обратив на нее внимания, решительно направился к лимузину. Фотографы нацелили свои камеры на Китти.

– Улыбайся, – прошептала Бренда, – не позволяй ему тебя достать.

– Я и не позволяю. С меня в последнее время все как с гуся вода. – Катерин казалось, что губы у нее из гранита, но все же она заставила себя ослепительно улыбнуться. Наконец Бренда заявила, что хватит.

– Все, ребятки, все, достаточно. Разрешите мисс Беннет добраться до места назначения, пожалуйста, джентльмены.

Сидящий на переднем сиденье Жан-Клод проигнорировал женщин и всю дорогу разговаривал с водителем о политике.

– Не обращай на него внимания, – посоветовала Бренда. – Сегодня твой вечер. Получай от него удовольствие.

– Разумеется, – улыбнулась Катерин, но на душе у нее было скверно. – Все будет чудесно.

Создавалось впечатление, что все население Палм-Бич собралось у театра, чтобы поглазеть и поприветствовать ее. Китти потребовались десять охранников, настолько напирала толпа.

Женщина, которой явно было уже далеко за восемьдесят, схватила Китти за руку высохшей рукой с ярко-красными ногтями.

– Я обожаю тебя, Джорджия, – прохрипела она карминно-красными губами. – Я сама так на тебя похожа, душечка. Ты такая же, как и я, маленькая ведьмочка. Полудьявол-полуангел.

Ее локтем оттеснила другая женщина.

– Моя дочь в точности такая же, как и ты, – поведала она, – но, разумеется, моложе. Она хочет стать тобой, когда вырастет. Великой актрисой. Она надеется поступить в актерскую школу…

Телохранитель потащил Катерин сквозь орущую и свистящую толпу по покрытым красным ковром ступенькам, через лес мащущих рук с многочисленными кольцами. Многим женщинам средних лет Катерин представлялась героиней: пример того, как можно добиться успеха после сорока. Некоторым образом они идентифицировали себя с ней, поэтому сегодня они аплодировали, смеялись и выкрикивали приветствия, когда смотрели отрывки из фильмов, как раз в нужных местах. Когда она выступила с речью, все приветствовали ее стоя. После, как почетную гостью, ее окружила толпа поклонников, жаждущих познакомиться с ней и пожать руку. Катерин улыбалась, позировала для фотографий, принимала поклонение. Именно в такие моменты она по-настоящему чувствовала себя звездой и получала от этого удовольствие.

Мужчина с лицом резиновой собачонки, в рыжем парике, напоминавшем дохлую кошку, сильно сжал ее руку, заставив ее поморщиться. Приблизив к ней лицо так близко, что она едва не грохнулась в обморок, он заорал:

– Я сценарий написал специально для тебя, дорогая. Он даст миру увидеть, какая ты на самом деле замечательная женщина, милочка.

– Чудесно. – Снова ей на помощь пришел телохранитель.

– Не хочешь узнать, как он называется? – прохрипел мужчина в парике.

Она кивнула и улыбнулась ему через плечо, а толпа сдавила ее так, что практически невозможно было дышать.

– «Моя еврейская мамочка»! – восторженно проорал он. – Ты там сыграешь потрясающе, милочка. Ты ведь еврейка, верно?

Катерин виновато покачала головой, но он не сдавался.

– Не страшно, милочка. Мы все равно считаем тебя одной из нас. У тебя есть сердце, вот что у тебя есть, милочка.

Но ей все уже начинало надоедать.

– Давай сбежим в дамскую комнату, – одними губами сказала она Бренде, вырываясь из цепляющихся рук. – Мне надо отойти от этого, я уже перебрала обожания.

Дамская комната могла бы служить памятником дурного вкуса нуворишей. По всем стенам – зеркала персикового цвета, украшенные изваяниями такого количества лепных голых баб, что Китти и Бренда с трудом могли различить свои лица. Пока Катерин пудрилась, поправляла макияж и взбивала волосы, две дамы в практически одинаковых шутовских туалетах и с тоннами косметики на лицах шептались у соседнего зеркала и пялились на нее.

Бренда гневно взглянула на них, но Катерин не стала обращать внимания. Она уже привыкла, что разговоры прекращались, когда она входила в комнату, или, что еще хуже, когда ее обсуждали в ее же присутствии.

– Кожа не ахти, – прошептала Клоун-1 Клоуну-2.

– Это все освещение, так я думаю. – Клоун-2 пыталась подойти поближе к Катерин.

– Что вы такое сказали? – Бренда пребывала в воинственном настроении. Она поставила руки на внушительные бедра, готовясь к бою, и заняла позицию между Катерин и двумя женщинами, напоминавшими пчелиные ульи.

– Мы большие поклонницы мисс Беннет, – высказалась Улей-1.

– Мы ее самые горячие поклонницы, мы ее обожаем, – заверещала Улей-2.

Катерин слабо им улыбнулась, что, к сожалению, обе женщины немедленно приняли за поощрение. Но на пути снова встала Бренда. Катерин требовались эти несколько минут, чтобы побыть одной, ей вовсе не хотелось, чтобы на нее глазели и шептались за спиной.

– Дамы, пора возвращаться в зал, – как могла сердечно произнесла Бренда, пытаясь вытеснить их из комнаты.

– Мы хотим поговорить с Джорджией, – заявила Улей-1. – Ведь это мы, фанаты, сделали ее, и у нас есть право.

– Без нас ее бы не было, – согласилась Улей-2. – Мы ей всегда преданы, несмотря на газеты.

– Ну, как бы оно там ни было, – сказала Бренда, – нам хотелось бы побыть одним, так что, до свидания, милые дамы.

– Нам лишь хотелось посмотреть, как она красится – заныла Клоун-1. – Почему вы не даете нам на нее посмотреть?

– Потому что здесь не зоопарк, – возмутилась Бренда. – Если желаете глазеть, делайте это в зале, но, ради всего святого, хоть здесь дайте ей капельку покоя.

– Ну что же, похоже, зря мы не верили газетам, – огрызнулась Улей-1, захлопывая свою украшенную камнями minaudiere в форме пуделя. Встряхнув волосами, щедро политыми лаком, она добавила: – Пошли, Дорис, мы зря стараемся высказать свое дружелюбие. Ее карьере скоро придет конец, если она будет так грубо вести себя с поклонницами.

Когда они возмущенно покидали комнату, Бренда услышала, как одна из них пробормотала:

– Она и в самом деле сука, и вовсе не так уж хороша при ближайшем рассмотрении.

Катерин рассмеялась.

– По сравнению с ними Элеонор просто мать Тереза.

– Вся беда в том, Китти, что ты чертовски знаменита и каждый хочет отхватить от тебя кусочек. Ладно, пора снова к поклонникам.

Вновь вокруг Катерин собралось столько кривляющихся фанатов, что снова пришлось вмешаться охранникам. Как обычно, в лимузин Катерин села первой, потом Жан-Клод и за ним Бренда. Катерин по привычке сначала села на заднее сиденье, а потом изящно закинула ноги. Не успел Жан-Клод забраться в машину, как она почувствовала, что он весь кипит от злости. Повернувшись к ней в бешенстве, он заорал:

– Ах ты проклятая дива, зазнавшаяся примадонна. Что ты из себя воображаешь?

– Ты пьян? – холодно спросила она.

– Нет, я не пьян, пока еще нет, но я должен бы быть, раз я твой муж. От тебя любого потянет к бутылке. Только потому, что каждый придурок с раскрытым ртом пытается до тебя дотронуться, ты вообразила себя королевой Англии, мать твою так.

Катерин ненавидела ругань, к тому же телохранитель и шофер навострили уши. Любой из них завтра может связаться с газетами. Она прикусила язык и закурила сигарету.

– Успокойся, Жан-Клод, перестань вести себя как ребенок.

Это разозлило его еще больше.

– Как тебе известно, я тоже был знаменитостью, – прошипел он. – Когда я был поп-звездой, был куда более знаменит, чем ты сейчас, Катерин Беннет, и поклонников у меня было больше, чем у тебя.

– Ты много раз об этом рассказывал, Жан-Клод, почему бы тебе не сменить пластинку? – Китти нажала кнопку, поднимая стекло, отгораживающее их от водителя.

Бренда презрительно посмотрела на Жан-Клода.

– Почему бы тебе не отвязаться от Китти, ради всего святого? Остынь.

Жан-Клод повернулся к ней с лицом, перекошенным от злости.

– Если ты немедленно не заткнешься и не перестанешь совать нос в чужие дела, Мисс Пятидесятые, я вышвырну твою толстую задницу из машины, ясно?

Лицо Бренды покраснело. Как смеет он так себя с ней вести? Более того, почему Катерин это терпит?

– Жан-Клод, мы же не соревнуемся, кто из нас более знаменит. – Катерин старалась сохранить спокойствие, хотя рука с сигаретой дрожала. – Это должен был быть мой вечер, в мою честь, так что, пожалуйста, скажи мне, дражайший мой муженек, почему ты ведешь себя как последний ревнивый идиот?

– Не смей называть меня идиотом. Ты еще об этом пожалеешь, Катерин. В машину лезешь первой, мне даже места не оставляешь. Рассаживаешься там с этой идиотской улыбкой на лице, как будто весь мир тебе принадлежит. Самовлюбленная сука.

– Мы так всегда поступаем. Мы никогда не заваливаемся в машину все вместе. Тут же все запланировано, как военная операция, иначе будет хаос. Разве ты не понимаешь? Давай получим удовольствие от остатка вечера. Нам ведь завтра уезжать.

– Ладно, ладно, пчела-царица, пусть будет по-твоему. Так ведь всегда и бывает. – С театральным вздохом Жан-Клод отвернулся и уставился на мерцающее отражение огней в воде. Установилась тяжелая тишина, продолжавшаяся до гостиницы, где Жан-Клод немедленно отправился спать. Китти с Брендой задержались, чтобы выпить по рюмочке.

– Что на него нашло, черт побери? – Катерин налила себе приличную порцию коньяка. Понять не могу, в чем дело.

– Я не знаю, золотце. Мне бы самой хотелось понять, в чем дело, тем более что чем дальше, тем хуже.

На моего Франка иногда находило, но потом он несколько месяцев бывал нормальным. Такое впечатление, что Жан-Клод – два разных человека.

– Мне уже кажется, что я его совсем не знаю. Стоило нам пожениться, как он абсолютно изменился. Он таким раньше никогда не был.

– А как насчет того случая, когда он слинял в Вегас?

– Да, верно, как глупо, я совсем забыла. Наверное, мне уже тогда следовало понять, каким он может быть жестоким. Но я решила, что это исключительный случай, потому что он меня любит и хочет на мне жениться – ха! – Она допила коньяк.

– Брось его, – без лишних церемоний посоветовала Бренда.

– Бросить его? Как я могу? Мы всего три месяца женаты. Может, тут все же я виновата, очень уж командую. А может, я вообще не гожусь для брака.

– Это не брак тебе не подходит, а мужик, – заявила Бренда. – Выставь его за дверь, Катерин. Ну, ошиблась, с кем не бывает. Тот, кто боится ошибиться, Китти, боится жить. Я это уразумела еще на маминых коленях.

– А моя мать учила меня – не удалось в первый раз, пытайся снова, и снова, и снова, – сказала Катерин. – Я пока не собираюсь сдаваться, Бренда. Во всяком случае, пока не снимем фильм. – Она прикурила новую сигарету. – А потом, клянусь тебе, если Жан-Клод не перестанет вести себя как чудовище в припадке шизофрении, я покончу с этим браком. – Она налила им еще по рюмке коньяка. – После того, как закончу картину.

– Ловлю тебя на слове. – Бренда подняла рюмку и задумчиво отпила. – Я пью за это.

Но и на следующий день в самолете Жан-Клод продолжал корить Катерин за ее поведение.

– Ты совсем зазналась, – говорил он. – Тебе наплевать на всех, кроме себя. На меня, на сына, на все, кроме твоей карьеры.

Он зудел и зудел, многозначительным шепотом перечисляя ее «грехи»: себялюбие, самомнение, нарциссизм, ханжество, эгоизм. Наконец Китти не выдержала и закричала:

– Слушай, ты, сумасшедший ублюдок, мы женаты всего три месяца, но, если и дальше так пойдет, я с этим покончу как только мы прилетим во Францию. Понял? С'est la fin de l'histoire, как ты однажды выразился, и я говорю это серьезно, мы покончим с этим фарсом под видом брака как можно скорее.

Он не ответил, но сердито уставился в иллюминатор в густую темноту над Атлантическим океаном. Китти вернулась в бизнес-класс и провела остаток ночи, напиваясь с Брендой.

Улыбающийся управляющий «Ритц» с поклонами удалился из номера герцога Виндзорского. Еще одно преимущество звезды – возможность всегда получить лучший номер, лучший столик в ресторане в самую последнюю минуту. Как только за ним закрылась дверь, Жан-Клод повернулся к стоящей с ледяным лицом жене и прерывающимся от волнения голосом сказал:

– Ты можешь меня простить, cherie? Я виноват, я ужасно виноват в том, что наговорил и сделал. Я вел себя как imbecile,[35]35
  Дурак (фр.).


[Закрыть] я сам это понимаю.

Катерин просматривала карточки, присланные вместе с великолепными букетами, расставленными по люксу. Большинство поступило из лучшего цветочного магазина на Вандомской площади. Цветы стояли повсюду – на инкрустированных с позолотой столах, на комодах в стиле Людовика XVII, – издавая сильный, чувственный запах. Она холодно взглянула на мужа.

– Не понимаю, почему ты после вечеринки ведешь себя со мной по-свински. Ты при всех поставил меня в неловкое положение, не говоря уж о том, что ты наболтал мне наедине. Ты меня оскорбил, унизил, а теперь ты печально улыбаешься, включаешь на полную катушку свой мальчишеский шарм и говоришь, что ты виноват. Ты что, рассчитываешь, я все забуду?

– Но мне действительно очень жаль. – Его яркие зеленые глаза блестели. – До глубины души. Я иногда не могу собой владеть, на меня находит. Ты должна меня простить. Пожалуйста, Китти, не заставляй меня умолять, я ведь человек гордый. Ты лучше других знаешь, что гордость у меня порой берет верх над разумом.

– Вот тут ты прав. – Китти опустилась на обтянутый Дамаском диван, прошитый серебряной нитью и вышитый васильками, и принялась разглядывать ногти. – Но я больше не понимаю эти твои неожиданные перепады в настроении. Я тебя люблю, или любила, я вышла за тебя замуж, но я совершенно определенно тебя не понимаю.

– Иногда я и сам себя не понимаю. Сам себя не понимаю, дорогая моя Китти.

Он достал из битком набитого мини-бара миниатюрную бутылочку бренди и предложил ей. Она отрицательно покачала головой.

– Я хочу знать, что с тобой происходит, Жан-Клод. Эти последние три дня были сущим адом не только для меня, но и для Бренды. Она обеспокоена даже больше, чем я.

– Разумеется, я понимаю. – Он выпил бренди, рухнул в кресло, опустил белокурую голову на руки и тяжело вздохнул. Он выглядел таким убитым и несчастным, что Китти пришлось бороться с желанием утешить его. Но она понимала, что это будет большой ошибкой. Какие бы злые демоны ни водились в психике Жан-Клода, она знала, что должна помочь ему их победить, или их браку конец.

– Я не могу оставаться твоей женой, если ты будешь продолжать так себя вести. – Катерин уставилась в окно на идеально синее парижское небо. – Я не могу думать… Я не могу сосредоточиться на фильме… Я ни на чем не могу сосредоточиться.

– Никто не понимает этого лучше, чем я, cherie, и я в ужасе. Честно, мне невероятно стыдно. Я просто не понимаю, что на меня иногда находит. – Он прошел по роскошному персидскому ковру к окну и невидящими глазами уставился на туристов на Вандомской площади. – Хотя, по правде говоря, я знаю, в чем дело, – мрачно добавил он.

– Ты не задумывался, что тебе стоит сходить к психотерапевту? Тебе нужна помощь, Жан-Клод, и я готова тебе помочь. У меня нет другого выхода, иначе у нашего брака нет будущего.

Он выудил из бара еще одну бутылочку и снова вернулся к окну. Затем заговорил медленно и тихо.

– Мне не нужен психотерапевт, cherie. Я знаю, что мне нужно, и я нашел это в тебе. Мне нужна любящая женщина, способная понять мою боль и принимать меня таким, каков я есть. Без всяких условий. Понимать, что иногда я испытываю такие мучения, что не могу с собой справиться. Это как… – Он помолчал, внезапно побледнев. – Это как будто происходит не со мной, а с кем-то другим.

– Продолжай, – попросила она, но без особого сочувствия.

– Все началось много лет назад. Не знаю, веришь ли ты всей этой психиатрической и психологической муре, но если веришь, то тогда ты могла бы сказать, что таким сделало меня мое детство.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Катерин, подозревающая, что он собирается обвести ее вокруг пальца.

– Мать моя была на редкость странной женщиной. Отец тоже довольно странным. – Жан-Клод пальцами пригладил волосы и переступил с ноги на ногу, все еще глядя на улицу. Цвет неба сгустился, появились летние облака, и в номере стало темнее.

– Пожалуйста, продолжай, – сказала Катерин на этот раз более мягко. Впервые при ней Жан-Клод вспомнил про свое детство. Разумеется, он часто упоминал о своей короткой карьере поп-певца, но никогда не упоминал о семье, а ей не хотелось на него давить.

– Любимчиком в семье был мой брат Диди, – с горечью продолжал Жан-Клод. – Всегда. Стоило ему появиться, все, что бы я ни делал, я делал не так. Я был старше на два года, но моя мать и отец критиковали и унижали меня постоянно.

– С тобой не обращались… грубо?

– Если понимать под этим, что родители старались сделать жизнь ребенка адом, то да, со мной обращались грубо, cherie. Но, я думаю, ты имеешь в виду другое, нечто сексуальное, так что ответ будет отрицательным. В долине Луары тридцать лет назад было не принято насиловать детей. – Он сделал паузу, чтобы прикурить очередную сигарету от окурка предыдущей. – Диди был моложе, но уже в три года значительно крупнее. Похоже, я оказался последышем в помете. Так что мне всегда приходилось донашивать его одежки. Мы были довольно бедны, понимаешь ли, и могли позволить себе лишь одну пару обуви в год, и она всегда доставалась Диди. В школе я учился посредственно. Тут сомнений нет: чтение, правописание и математика не давались мне, так что к семи годам я еще, по сути, не научился читать. Ты понимаешь, что это значит для школьника-француза?

– Не очень, но, видимо, здорово неприятно.

– Чертовски верно. Разумеется, Диди был привлекательным мальчиком. Еще светлее меня, если такое можно представить, с голубыми глазами, высокий, крупный и необыкновенно умный. Мои родители обожали его и ненавидели меня.

– Ненавидели тебя? – Разве смогла бы она ненавидеть своего собственного сына? – Что же конкретно они делали?

– Били, постоянно. – Голос стал резким. – Я был в семье козлом отпущения. Не стоит и говорить, брата они и пальцем не трогали.

– А ты не мог кому-нибудь пожаловаться? Тете или бабушке?

– Как ты можешь жаловаться, если тебе всего семь лет? Что ты можешь сказать? «Послушай, мама завела себе любимчика. Она любит брата больше, чем меня». Я всегда верил, что, если брат исчезнет, моя жизнь снова станет сносной. – Его лицо потемнело. – Видишь ли, в конце концов я его убил.

– Убил его? – поразилась Катерин.

– Да. – Жан-Клод посмотрел на нее со страдальческим выражением лица. – Пришло время рассказать тебе все. Тогда ты решишь, нужен ли я тебе.

– О Господи! – воскликнула Катерин, закуривая сигарету.

– Это случилось непосредственно перед днем его рождения, ему исполнялось пять лет. Началась гроза, какие бывают в тех краях часто в летнее время. Она пришла внезапно, тучи просто громоздились друг на друга. Затем засверкали молнии. Гром оглушал и пугал нас, и брат начал плакать, – тихо продолжал Жан-Клод. – Я велел ему заткнуться, но он принялся визжать, требуя мать.