Текст книги "Мой любимый ангел"

По полу были рассыпаны шпильки. Волосы! Как она выйдет с распущенными волосами? Эйнджел подняла несколько шпилек и попыталась как-то заколоть волосы, но ничего не получилось. Она не умела делать прическу, самое большее – могла бы связать волосы в пучок, будь у нее ленточка. Эйнджел пошарила глазами вокруг. Может, найдется хоть какая-нибудь бечевка? Ничего не обнаружилось.

В бальный зал возвращаться нельзя, это ясно, тут и маска не спасет. Взяв ридикюль, Эйнджел в нерешительности застыла на месте. Так, в коридоре появляться нельзя. Остается вылезти в окно.

Вместо окна она обнаружила потайную дверь. Эйнджел, обрадованная донельзя, осторожно приоткрыла ее и выглянула. Дверь выходила в сад. Эйнджел постояла, прислушиваясь. Ни звука. И неудивительно – на улице было пока слишком холодно для прогулок.

После влажного тепла оранжереи стылая весенняя ночь охватила ее пронизывающим холодом. Но накидку она сняла у главного входа, там она и останется.

Эйнджел заперла дверь, бросила ключ на дорожку и, подхватив юбки, осторожно пошла вокруг дома. Дважды она попадала на цветочные клумбы, и ее ноги проваливались в рыхлую влажную землю. Наконец Эйнджел подошла к углу дома и выглянула. В конце подъездной дорожки стояли экипажи, мерцая фонарями. Были слышны голоса.

Эйнджел поправила маску и пошла в ту сторону. Свою карету она увидела немного поодаль от остальных. Оставалось только дойти до нее под любопытными взглядами грумов и кучеров и залезть внутрь. Уж сюда-то ее неизвестный любовник не доберется.

Глава девятая

Эйнджел съежилась в самом темном уголке кареты, закрыв лицо руками. От рук пахло тем мужчиной. Ей стало противно.

Господи, какая же она дура! С Пьером она справилась, вот и решила, что справится с любым. Эйнджел вспомнила в подробностях, как все было с Пьером, каждое его движение. Поначалу было очень приятно, но в душе она совершенно ничего не чувствовала. Да и он словно бы повторял выученный урок, как студент проигрывает заученную мелодию, пока не достигнет совершенства. Все это было сплошной фальшью.

А что было с Максом? Почему-то Эйнджел не могла вспомнить, что и как он делал. Помнила только, что она дрожала точно в горячке. Она сама завлекала его. Тело как будто перестало подчиняться воле, ей не было никакого дела до морали и прочего такого.

До того ужасного момента, когда все изменилось. Когда ее любовник в маске вдруг превратился в Джона Фредерика…

Это было не в первый раз, когда она потеряла сознание. Дважды, когда Джон Фредерик бывал особенно груб, Эйнджел теряла сознание прямо под ним. Он потом ругал ее, но обморок не мешал ему сполна насладиться. По его словам, ему было безразлично, открыты у нее глаза или закрыты.

С Максом… с Максом было не так. Он был так заботлив и нежен, он пробудил в ней что-то такое…

Только сейчас все тело у нее болело точно так же, как после ночи с мужем. Вот и все его благородство! Он наверняка довел дело до конца, не обращая внимания на то, что она без сознания.

Злой смешок сорвался с губ Эйнджел. Она вела себя глупо, пришла пора расплачиваться. Захотелось завыть, закричать на всю округу. Ну почему нечто столь нежное, чудесное в один момент превратилось в грязь?

Макс возился с замком. Тот никак не хотел открываться. Если кузина пришла в себя, она услышит шум и подумает, что в оранжерею пытается ворваться кто-то чужой. Макс попробовал еще раз, медленнее, и ключ наконец провернулся.

Он распахнул дверь и вошел. Когда он уходил, кузина лежала на скамье. Теперь скамья была пуста. Баронесса исчезла. И ридикюля нет. Остались только разбросанные по полу шпильки.

Макс чертыхнулся. Это же невозможно! Когда он вернулся, дверь была заперта на ключ. Может, она прячется где-то среди растений? Вот уж не хватало только играть в прятки, совсем не то настроение. Ладно, он обыщет оранжерею, но прежде надо запереть дверь, чтобы она не могла выскользнуть в коридор.

Начав поиски с ближайшего к двери угла, он обошел всю оранжерею, заглядывая под ветки. Баронессы не было. Наконец в дальнем углу Макс обнаружил дверь, выходившую в сад. Ключа в замке не было, но он почему-то уверился, что баронесса вышла именно через эту дверь. Она вышла и заперла за собой дверь.

Искать кузину в саду не имеет смысла, она наверняка пошла туда, где стояли экипажи. Она что же, решила ехать домой одна? Совсем ничего не соображает. Надо попробовать ее перехватить.

Макс побежал по дорожке, высматривая карету баронессы. Она наверняка не ее собственная, наемная, вряд ли кузина решилась продемонстрировать свое присутствие на маскараде.

Из стоявших в ряд экипажей ни один вроде бы не собирался отъезжать. Значит, она уже уехала, если только не прячется где-нибудь. Макс подозвал одного из грумов, которые стояли, переговариваясь, и тот сообщил, что минут десять назад действительно отъехал один экипаж, он, правда, не заметил, кто в него сел.

Макс сунул груму монету и пошел к парадному входу. Вот-вот должна была подъехать Луиза. Придется как-то объяснить, что произошло, и отвезти ее домой.

Что же он скажет ей о своем свидании с баронессой в оранжерее? Только не правду. Во всяком случае, не всю правду. Кузина была так очаровательна, так соблазнительна, а когда стала страстно отвечать ему, он просто не смог устоять. Лишь когда она потеряла сознание, ему удалось взять себя в руки. Как же так? Выходит, она потеряла сознание от страха, что он возьмет ее? Уже само по себе это было непростительным оскорблением, достаточным, чтобы охладить пыл нормального мужчины.

Макс остановился в прихожей и стал ждать Луизу. Уж она-то честна и открыта в своих желаниях. Не то что баронесса, которая изображает скромницу, а в следующее мгновение ведет себя как шлюха. Неудивительно, что она спуталась с этим французом. Интересно, он-то добился своего? Если женщина заигрывает таким образом с любым, кто обратил на нее внимание, значит, проводит большую часть своего времени на спине. Уже давно должна была забеременеть.

Но она бесплодна. Может, поэтому и распутничает. Тем более нельзя позволить, чтобы она одержала победу в его схватке с французом.

С улицы послышался шум подъезжающей кареты. Наверное, это Луиза. Макс направился к выходу, все еще не решив, что он ей скажет.

– Ваши чулки пропали, миледи, и туфли тоже. – Бентон неодобрительно поджала губы. – И где ваша хорошенькая вечерняя накидка… и волосы распущены, ни одной шпильки. Это что же за…

– Бентон, – сердито оборвала служанку Эйнджел, – хватит. Я и без тебя все знаю. – Она отерла взмокший лоб. – Лучше помолчи.

– У вас наверняка жар, миледи. Я еще два дня назад это заметила, но вы же не хотели меня слушать! Шатаетесь бог знает где, да еще на голодный желудок. У вас же вчера крошки во рту не было, да и позавчера еле-еле проглотили кусочек.

– Бентон, ну пожалуйста, помолчи. У меня голова болит.

Поднеся к креслу таз с благоухающей фиалками теплой водой, Бентон осторожно вымыла Эйнджел лицо и шею, затем поставила таз на пол и омыла ей грязные, покрытые синяками ноги. Эйнджел лишь вздыхала, ощущая мягкие прикосновениям ее пальцев.

– А теперь, миледи, я скажу, чтобы вас утром не беспокоили, даже ее милость. Скажу, что вы плохо себя чувствуете и останетесь в постели.

Эйнджел легла на прохладные хрустящие простыни, опустила голову на подушки и закрыла глаза.

Бентон подоткнула под нее одеяло.

– Попробуйте заснуть.

Услышав щелчок закрывающейся двери, Эйнджел повернулась лицом к стене. Заснуть… Да она ни за что не заснет, пока в голове крутятся эти ужасные мысли… Почему она вела себя как последняя шлюха с этим незнакомцем? Что она в нем нашла? Все произошедшее виделось Эйнджел как в тумане, но главное все же помнилось ясно – она не устояла перед ним. Он оказался опытным соблазнителем и прекрасно знал, как заставить женщину отвечать ему. Это просто смешно. Муж все время брюзжал, что она лежит в постели точно бревно, а с этим Максом она была гибка, как молодое деревце. До самого того момента, когда…

Слезы потекли по щекам Эйнджел, скатываясь на подушку, слезы злости и стыда. Да, да, она не очень хорошо себя чувствовала. Да, она была не в том состоянии, чтобы ехать на маскарад, но ведь она по собственной воле выпила невесть сколько бокалов шампанского. Она сама принялась соблазнять высокого незнакомца в маске. Господи, да она заслуживает эту боль, душевную и физическую!

Эйнджел еще не спала, когда в комнату осторожно вошла Бентон и поставила стакан с ячменным отваром на тумбочку у кровати. Эйнджел открыла глаза.

– Спасибо.

Она попыталась сесть. Бентон, заботливо придерживая ее за плечи, подложила под спину подушку.

– Выпейте, миледи, это поможет вам заснуть.

У отвара был необычный вкус. Бентон явно чего-то подмешала, но спрашивать ее бесполезно, она все равно не призналась бы. Да и какое это имело значение, главное, чтобы отвар помог заснуть и забыть все, что было. Эйнджел с благодарностью осушила стакан и, опустившись на подушки, закрыла глаза.

В комнате было темно, все свечи потушены, лишь мерцал угасающий огонь в камине. Темнота окутала Эйнджел, точно мягкий бархат. Ей казалось, будто она покачивается на волнах. Вспомнилось прикосновение пальцев незнакомца к ее коже, его губы на груди. Эйнджел словно снова почувствовала боль, которую причинял ей муж, его довольное кряхтенье, когда он извергал свое семя в ее беззащитное, безвольное тело.

От этого воспоминания у Эйнджел все сжалось внутри. Ребенок… Ах, если б она родила ребенка… Если б только она была способна его родить… Но об этом не стоит и мечтать. Этого никогда не будет. Даже от Макса…

Эйнджел рывком села. Кошмар ушел, сменившись знакомой темнотой спальни. Она лежит в своей постели, одна. Муж умер, а ребенка нет. А ей приснилось, будто он есть. Только это неправда.

Боже, как ей плохо! Сколько же бокалов шампанского она выпила? Кошмар снова подступил к ней, хотя она не закрывала глаза. Снова этот незнакомый мужчина, назвавшийся Максом, и снова он водит руками по ее телу. Воспользовался ли он ее обмороком? Джон Фредерик не поколебался бы.

Эйнджел крепко зажмурилась, стараясь прогнать эту ужасную мысль. Макс не Джон Фредерик. Он был ласков и нежен. Он не поступил бы так. Это невозможно! То был всего лишь сон… кошмар. Это неправда! Не может быть правдой! Ехидный голосок где-то у нее в мозгу прошептал, что и кошмары порой становятся правдой, что, может быть, она уже понесла от Макса.

Господи, это ж надо быть такой глупой! Ведь уже несколько дней она чувствовала себя не очень хорошо – Эйнджел осознала это только сейчас – и все же упрямо отправилась на этот маскарад. Жар обычно усиливается к вечеру, но она, вместо того чтобы уехать домой и лечь в постель, принялась пить шампанское, бокал за бокалом, точно это был лимонад. И это она, которая почти совсем не пила вина. Чего уж тут удивляться, если она повела себя столь безобразно. Жар и алкоголь разрушили все ее внутренние запреты.

А теперь придется жить с этим, и никому нельзя ничего сказать, даже Бентон. Но уж с собой-то она будут честной.

Она бесстыдно заигрывала с совершенно незнакомым мужчиной, согласилась уединиться с ним… да нет, сама это предложила. И позволила ему соблазнить ее, мало того, была равноправной участницей собственного падения.

Нет, неправда! Она пыталась остановить его.

Эйнджел поежилась. Ей вдруг стало зябко. Она потуже закуталась в одеяло и свернулась клубком.

Макс. Интересно, увидит ли она его еще когда-нибудь? А если увидит – узнает ли?

Он очень высокий, выше всех ее знакомых, говорит с легким иностранным акцентом, и у него приятный, звучный голос – вот и все, что она о нем знает, помимо имени. Во сне она как будто видела его лицо, но наяву… понятия не имеет, как этот Макс выглядит. Он был накрашен и напомажен, а маску снять отказался.

Если она ошибается насчет него, то вполне может быть, что она, не приведи господь, понесла, а это будет означать погибель для баронессы Роузвёйл. Незаконнорожденный ребенок от неизвестного отца…

Внезапная боль пронзила тело. Это просто лихорадка, и больше ничего, сказала себе Эйнджел, прижимая руки к животу. Она молча молилась.

Когда Эйнджел снова проснулась, было еще темно, но у постели сидела Бентон, которая время от времени прикладывала к ее лбу лоскут, намоченный в лавандовой воде. Эйнджел с трудом разлепила веки. Все тело болело, точно ее избили.

Бентон широко улыбнулась и поднесла к ее губам чашку.

– Слава богу, вы очнулись! Попейте немножко, миледи.

– Я не понимаю…

Бентон озабоченно покачала головой.

– Лучше пока не разговаривайте, миледи. Вам надо немного окрепнуть.

Эйнджел недоуменно нахмурила брови.

– Вы были очень больны, миледи. Вернулись домой в страшном жару и уже пять дней как лежите без памяти. Мы так боялись… Вчера нам показалось даже, что все кончено. К вам столько народу приезжало, миледи. Мистер Роузвейл, ну, французский джентльмен, так вообще ни дня не пропускает. – Бентон показала на стоявшую поодаль вазу с цветами. – И каждый раз приносит свежие цветы. Посмотрите, какая прелесть!

– Убери их, – проговорила Эйнджел и сама удивилась, какой у нее хриплый голос. Болезнь не отшибла у нее памяти, она помнила каждое мгновение, проведенное с Пьером. Она ничего не хотела от него.

Бентон с недоумением посмотрела на госпожу, но послушно встала и вынесла цветы за дверь.

– Ее милость будет рада узнать, что вы очнулись, – сказала она, вернувшись. – Позвать ее?

– Не надо! – Не хватало только тети с ее вопросами.

– Я… я сказала ее милости, что лихорадка началась внезапно, – тихо проговорила Бентон. – Больше она ни о чем не спрашивала, и я не стала ей говорить, что вы уезжали.

Эйнджел вздохнула с облегчением. Это ничего, что горничная видит, как она обрадовалась. Бентон ни за что не выдаст секрета своей госпожи.

Но как быть с другим секретом? Эйнджел передернуло при мысли о том, что произошло. О том, что она может быть беременной от Макса, страшно было даже подумать.

Бентон наклонилась и подоткнула сползшее одеяло.

– А теперь отдыхайте, миледи. – Она показала на стоящий у кровати стул. – Если понадоблюсь, я здесь.

Эйнджел закрыла глаза. Это лихорадка. Она больна. Она вовсе не беременна. Макс не мог так с ней поступить.

Она повторяла это снова и снова, точно молитву, пока не погрузилась в беспокойный сон.

Во сне она прижимала к груди ребенка.

Глава десятая

– Уже три месяца, как Росс уехал, и до сих пор от него нет вестей.

– Ну будь же благоразумным, Макс. Правительство и то с трудом получает информацию из Франции. Бонапарт… – Луиза нежно обняла Макса. – Я знаю, ты очень беспокоишься за Росса. И еще знаю, что тебе не терпится присоединиться к герцогу.[7]7
  Имеется в виду герцог Веллингтон, командовавший союзной армией по возвращении Наполеона с острова Эльба.


[Закрыть] Но ты сам говорил, что это невозможно. И мы оба знаем, что ты прав. Что же до Росса… Не надо беспокоиться, он живуч, как кошка, ты сам мне говорил.

Макс снял с плеча ее руку и заходил по комнате.

– Макс, милый мой, это не похоже на тебя. Я понимаю, тебя мучает невозможность что-то сделать. Лучше скажи, как дела у твоей кузины. Ты виделся с ней?

– Я… По-моему, она выздоровела. Выздоравливает. Я, конечно, заехал к ней, как только услышал о ее болезни, но увидеться не получилось. Она никого не принимает.

Луиза тяжело вздохнула.

– Ты считаешь, это разумно – давать свободу действий французу? Небось его-то она принимает! Маскарад еще когда был!

– Француза она тоже не приняла, хотя он ездит к ней каждый день. С цветами, – добавил Макс с нескрываемым презрением. – Мне кажется, этот тип играет роль, делает именно то, чего от него ждут. По сообщениям моих агентов, он почти все свое время и деньги тратит на то, чтобы раздобыть сведения о своей сестре.

– Это любопытно. Она вроде бы живет в какой-то деревне на юге, да? Как ты думаешь, ей не грозит опасность?

– Зависит от обстоятельств. Если Росс ее нашел, он привезет ее в Англию… хочет она того или не хочет.

– Понятно. – Луиза задумчиво посмотрела сквозь бокал. – А как ты думаешь, француз подозревает что-нибудь?

– О Россе? Не думаю. Откуда ему знать о Россе?

– Тем более странно, что он так беспокоится, тебе не кажется?

Макс кивнул. Эта мысль приходила в голову и ему самому. Чем больше он узнавал о сопернике, тем подозрительнее тот ему казался. Было что-то странное в этом человеке, называвшем себя Пьером Роузвейлом. Ему ни в чем нельзя было верить.

– Если я и не в состоянии помочь Россу, то уж по крайней мере могу защитить свою кузину от этого хлыща. Я совершенно уверен, что он мошенник. Думаю, надо еще разок наведаться к нашей дорогой баронессе. Узнать хотя бы о ее здоровье.

Луиза с улыбкой поднялась на ноги.

– Я уверена, что ты будешь вести себя разумно, дорогой мой, – проговорила она, целуя Макса в щеку.

Эйнджел изучающе посмотрела на себя в зеркало. Выглядела она ужасно – темные круги вокруг глаз, впавшие щеки… Она и подумать не могла, что так тяжело заболеет и так долго будет поправляться.

Но разве она поправилась? Да, изнуряющего жара больше не было, но это и все. В остальном ей было не лучше, чем прежде. Она стояла на краю гибели, потому что с каждым днем в ней крепла уверенность, что она беременна от неизвестного любовника.

Каждый день она молилась о том, чтобы начались месячные, но напрасно. Она постаралась припомнить все, что рассказывала когда-то ненавистная акушерка о других признаках беременности. И все сходилось. Груди как будто набухли, талия раздалась, а в последние несколько дней ее стало тошнить, особенно по утрам.

Скоро Бентон заметит, что происходит с госпожой, и тогда секрет Эйнджел раскроется.

Если она в самом деле беременна от Макса, если доносит ребенка до родов, она погибла, и винить в этом некого, кроме себя. Макс сделал лишь то, чего она сама от него хотела.

Он снился ей почти каждую ночь. В снах она лежала в его объятиях и отвечала на его любовь, на прикосновения мужских рук к ее жаждущему телу. В снах она видела его лицо, которое утром не могла вспомнить.

Посоветоваться не с кем. Если она действительно беременна, времени остается мало. Скоро будет невозможно скрывать свое состояние, и пойдут сплетни. Единственное, что можно сделать, – это найти мужа до того, как беременность станет заметной. Но где он, этот муж? Даже лондонские охотники за состоянием вряд ли пойдут на такой поспешный брак, пусть даже невеста богата. Наверняка что-то заподозрят. Макс – вот за кого надо бы выйти замуж, но…

Эйнджел тяжело вздохнула. На это не стоит и надеяться. О Максе ничего не слышно. Значит, надо искать кого-то другого.

Взгляд Эйнджел остановился на вазе с цветами. Пьер Роузвейл продолжает приезжать и каждый раз привозит цветы. Эйнджел был неприятен и запах, и сам вид этих цветов. С Пьером она держалась учтиво, особенно в присутствии леди Шарлот, но, имеет ли он права на графский титул или не имеет, ей теперь было совершенно безразлично. Ясно как день – Пьера интересует только его сестра, и в этом есть что-то отталкивающее.

Но Пьер холост, и Эйнджел ему нравится, а это значило, что его можно уговорить сделать ей предложение, пусть хотя бы ради ее богатства. И еще он должен согласиться заключить брак срочно.

Эйнджел тряхнула головой. Ну о чем она думает? Пьер ей противен, как же она выйдет за него?

Однако выбора нет. Или она выходит замуж в считанные недели, или ей конец и ребенок ее будет незаконнорожденным. Так что она пойдет и за Пьера, чтобы всю жизнь расплачиваться потом за свое сумасбродство.

Макс поклонился и окинул взглядом пышно убранную гостиную.

– Добрый день, кузен. – Леди Шарлот сделала шаг ему навстречу, однако руки не протянула, просто чуть присела. Понятно, она решила изображать гранд-даму.

Макс почувствовал раздражение, но не удивился, отнюдь. На морщинистом лице леди Шарлот была ясно написана неприязнь. Макс не понимал, чем она была вызвана, разве что только тем, что он принадлежал к младшей линии рода Роузвейлов, к которой принадлежали также Огастес и Мэри.

Натянув на лицо точно такое же брезгливое выражение, он посмотрел на старую леди сверху вниз.

– Добрый день, мэм. Я надеялся выразить свое почтение леди Роузвейл. Насколько я знаю, она поправилась, но… – Макс медленно обвел взглядом комнату.

Леди Шарлот быстро опустила взгляд.

– Моя племянница… она еще не совсем здорова, сэр. Я уверена, она будет польщена тем, что вы удостоили ее своим визитом.

Макс прошелся по комнате. Ну нет, от него они так легко не отделаются.

– Как я понимаю, леди Роузвейл чувствует себя достаточно хорошо, чтобы принимать других посетителей? – Он кивнул в сторону очага, около которого сидели на диванах несколько дам. При появлении Макса они прекратили болтовню и стали молча следить за поединком между хозяйкой дома и новым гостем. Макс был уверен, что они внимательно прислушиваются к каждому их слову. Ну что ж, он не даст им повода говорить, что графу Пенроузу дала от ворот поворот какая-то старуха. – Меня моя кузина, несомненно, примет, – проговорил он с некоторой даже угрозой в голосе.

– Несомненно, – эхом повторила леди Шарлот, не поднимая глаз. – Может, выпьете чаю, кузен, пока будете дожидаться? – Она показала на свободное место на диване. – Моя племянница принимает воздушные ванны, сэр. Ей предписано дважды в день совершать прогулки на свежем воздухе. Я уверена, она скоро вернется. Но если вы не можете подождать…

Умно. Но недостаточно умно.

– Есть особая причина, по которой я хотел бы непременно поговорить с леди Роузвейл именно сегодня, мэм. Если вы скажете мне, где ее найти, я присоединюсь к ней.

Глаза старухи сузились. Она поняла, что проиграла.

– Моя племянница гуляет в парке, сэр. Прошу вас помнить о том, что она пока еще очень слаба. Доктор сказал, что ее ни в коем случае нельзя волновать.

Макс поклонился.

– Я буду предельно внимателен к самочувствию леди Роузвейл, мэм, вы ни в коем случае не должны беспокоиться. До свидания, мэм. И вы, леди. – Он отвесил поклон в сторону очага и, выйдя за дверь, спустился в просторный, отделанный мрамором холл. Странно, почему он не увидел баронессу, когда приехал, ведь он шел как раз через парк. Там гуляли несколько человек, но среброволосой кузины среди них не было.

– Ваше сиятельство желает обогнуть дом снаружи? – послышался голос за спиной, когда Макс шел к выходу. Он обернулся. На него удивленно смотрел старый дворецкий.

– Я иду в парк. Как я понял, леди Роузвейл гуляет там, – пояснил Макс.

Дворецкий несколько снисходительно улыбнулся.

– Боюсь, получилось небольшое недоразумение, милорд. Леди Роузвейл гуляет в частном парке за домом. Ваше сиятельство позволит мне показать дорогу?

– Да-да, спасибо, мм?..

– Уиллет, милорд.

– Спасибо, Уиллет. – Макс положил монету на подставленную ладонь дворецкого.

– Сюда, милорд, прошу вас, – сказал старик и пошел по коридору. Потом вдруг обернулся, бросил на Макса острый взгляд через плечо и остановился. – Может быть, вашему сиятельству интересно будет узнать, что ее милость гуляет со своим кузеном, монсеньором Пьером Роузвейлом. Он был… чрезвычайно внимателен во время недомогания ее милости.

Старик явно относился к французу с большим подозрением, это чувствовалось уже по тому, как он произнес его имя. Макс достал из кармана еще одну монету и повертел в руке.

– И как часто они гуляют вместе, Уиллет?

– Вчера гуляли в первый раз, милорд, а до этого ее милость была слишком слаба, чтобы выходить из дома.

Макс как бы в раздумье потер лежащую на ладони монету большим пальцем.

– Но он приезжал каждый день с тех пор, как ее милость стала спускаться в гостиную. Вот уже неделю, милорд.

– Спасибо, Уиллет. – Макс уронил монету на ладонь дворецкого. – А теперь, может, покажешь мне дорогу к парку?

Дворецкий кивнул и пошел дальше по коридору.

Эйнджел снова вздохнула и сунула руку поглубже под локоть Пьера. Ничего не получается. Она просто не может заговорить прямо о том, что ей нужно. Как об этом сказать? Не принято, чтобы женщина делала предложение мужчине. Это просто невозможно.

Чем дольше она обиняками пыталась подвести Пьера к волновавшей ее теме, тем яснее становилось, что, если его не подтолкнуть, он никогда не сделает ей предложения. Ему нужна ее помощь, чтобы восстановиться в правах на титул, и ее деньги, чтобы разыскать необходимые свидетельства, но, чтобы ради того и другого надеть Эйнджел на палец обручальное кольцо, такого у него и в мыслях нет. Ему достаточно поддержки со стороны Эйнджел, то есть, скорее, со стороны леди Шарлот.

– Боюсь, мы не получим сведений из Парижа, пока там Бонапарт. Я… то есть моя тетя очень обеспокоена тем, что дело так затянулось.

– Я разделяю ее беспокойство.

– Наверное, это нелегко для вас – быть просто мистером Роузвейлом, не имея положения в обществе. Я могла бы вам помочь, но… Нет-нет, не могу.

Пьер остановился. Вид у него был насупленный, но и таким он был необычайно красив.

– Моя дорогая кузина, не беспокойтесь о моем будущем, тем более сейчас, когда вы только-только оправились после тяжелой болезни. – Пьер погладил ее по волосам и легонько поцеловал в щеку. – Лучше думайте о чем-нибудь приятном. Посмотрите, – он повел перед собою рукой, – весна, все пробуждается к жизни.

Эйнджел сглотнула. Может, в его словах скрывается тайный смысл?

– Я ничуть не сомневаюсь, что Веллингтон разобьет узурпатора, – продолжал Пьер. – Вы же сами мне говорили, что ваш доблестный герцог не потерпел ни единого поражения. Это лишь вопрос времени. А тогда вы пошлете за Жюли… как обещали.

– Герцог не станет встречаться с Бонапартом, пока не будет готов к этому, – веско проговорила Эйнджел. – Он потому и не потерпел ни единого поражения, что всегда завязывал сражения там и тогда, когда сам того хотел. – Увидев вопрос в глазах Пьера, она закончила: – Могут пройти недели, даже месяцы, прежде чем состоится битва. А между тем ваше положение становится все более шатким.

– Но почему? Ведь на моей стороне поддержка баронессы Роузвейл и леди Шарлот Клэр.

– В этом-то и состоит трудность. Понимаете… должна сказать вам, кузен, что, поскольку ваши притязания ничем не подкреплены… и решительно оспариваются моим кузеном Фредериком… мне становится все труднее видеться с вами и поддерживать вас по-прежнему. Не забудьте, я пока еще довольно молода и… хотя и вдовствую, не могу поступать так, как мне бы хотелось.

Пьер молча смотрел на Эйнджел, прищурив глаза. Может, вспоминал маскарад, где она поступала так, как ей хотелось?

– Если я и дальше буду встречаться, гулять, беседовать с вами, как раньше, может пострадать моя репутация. Пойдут сплетни, будто я намеренно выдаю вас за своего кузена, чтобы встречаться наедине. Будут говорить, что я… что мы… Другое дело, если б я была замужем. В последние дни, пока болела, я и еще кое о чем задумалась, понимаете? Что, если я умру? – Эйнджел умолкла на мгновение, переводя дыхание. – Как глава семейства Роузвейлов, я должна выйти замуж. И это необходимо сделать, пока я достаточно молода, чтобы… – Эйнджел замолчала окончательно, ужасаясь тому, что она едва не произнесла. Это было бы за гранью всяких приличий.

Пьер поднес ее руку к губам.

– Моя дорогая кузина, благодарю вас за то, что избрали меня своим наперсником. Вы совершенно правы. Я понимаю вашу озабоченность и ваши чувства. И я согласен с вами, что первейшая обязанность носителя титула состоит в том, чтобы как можно скорее сочетаться браком и родить наследника. Я сам тоже это сделаю, как только мои права будут подтверждены. Но до тех пор ничего нельзя решать, я имею в виду себя. – Он снова поцеловал руку Эйнджел. – И, уж конечно, я понимаю ваши затруднения. С вашей деликатностью, чувствительностью… Обещаю, я постараюсь ничем не обременять вас, моя дорогая леди. Если пожелаете, я больше не стану к вам приходить.

Эйнджел стиснула зубы. Ничего не вышло!

– Добрый день, кузина.

Резкий, донельзя знакомый голос раздался из-за спины, со стороны дома. Эйнджел круто повернулась. К ней вольной походкой, с легкой улыбкой на губах шел кузен Фредерик. У Эйнджел тяжело забилось сердце. Как долго он стоял там? Слышал ли, что она говорила? Ей казалось, что хуже положения, чем у нее сейчас, просто быть не может, только она забыла про мстительного графа Пенроуза. Уж у него-то нет никаких резонов щадить ее, не говоря о Пьере.

Кузен Фредерик смерил презрительным взглядом Пьера и повернулся к нему спиной. Это было преднамеренное оскорбление.

Да, Пьер беден… возможно, не имеет прав на титул, но он джентльмен, это несомненно, и с ним полагается вести себя соответственно.

– Полагаю, сэр, вы знакомы с моим кузеном, монсеньором Пьером Роузвейлом? – произнесла она ядовито.

Граф сощурился, слегка повернулся к Пьеру и отвесил несколько шутовской поклон.

– Шапочное знакомство, кузина.

Пьер покраснел.

– Я пришел узнать о вашем здоровье, кузина, – сказал граф. – Надеюсь, вы полностью поправились?

Глядя на Эйнджел, он был поражен, до чего же изнурила ее болезнь.

Эйнджел наконец вспомнила о манерах.

– Благодарю вас, кузен. Я… мне намного лучше, хотя пока мне не позволяют выходить за ограду этого сада.

– Очень рад это слышать, мэм. Ваши родные… – граф бросил презрительный взгляд в сторону Пьера, – наверняка довольны, зная, что вас ни на минуту не оставляют без присмотра.

Он дернул Эйнджел за руку, отрывая ее от Пьера. Она была слишком ошеломлена, чтобы протестовать, даже когда граф положил ее руку на свою. Пьер ошарашенно застыл на месте.

– Вы должны извинить нас, сэр, – пробурчал граф, – но нам с баронессой надо обсудить кое-какие семейные дела. – Пьер сделал шаг вперед, граф с холодной улыбкой поднял руку. – Не затрудняйтесь, сэр. Будьте уверены, моей кузине ничто не грозит. Мы пройдемся еще разок по парку, а затем я отведу леди Роузвейл домой. – Он кивнул. – До свидания, сэр.

И он повел Эйнджел по дорожке, а Пьер с обескураженным видом остался стоять.

Эйнджел вконец растерялась. Единственное, чего ей хотелось, – это убежать подальше от чернобрового кузена и его «семейных дел». Наверняка пришел, чтобы снова поругаться, а ей с ним не справиться, вон он какой огромный, выше всех, кого она знает, за исключением Макса. Да нет, Макс повыше, и не такой страшный, и голос у него не такой резкий.

Трещина в дорожке заставила Эйнджел покачнуться, кузен крепко обхватил ее, не давая упасть. По ее спине пробежал странный холодок, она уставилась глазами в землю.

– Все в порядке, вы можете идти дальше?

Эйнджел кивнула. Избавиться от кузена не было никакой возможности.

– Прекрасно, – сказал он и повел ее по дорожке, даже не оглянувшись на Пьера. Какой грубиян!

Эйнджел украдкой обернулась. Пьер исчез. Этого и следовало ожидать. Ее оставили наедине с кузеном Фредериком. Судя по его мрачному виду, разговор с ним не предвещал ничего хорошего.