Текст книги "Партизанская война. Стратегия и тактика. 1941—1943"

Глава 4
Советские агенты и партизанское движение

В различные периоды немецкой оккупации широко использовались советские агенты, сообщавшие советскому руководству собранную в тылу у немцев разведывательную информацию и выполнявшие специальные диверсионные задания. 1) Иногда агенты действовали группами, аналогичными забрасываемым на парашютах партизанским группам, выполнявшим те же функции, что и местные партизаны. 2) Неразбериха и неспособность немцев отличить местных партизан от агентов часто приводила к смешению этих двух категорий. 3) Группы агентов часто получали инструкции устанавливать связь с существовавшими партизанскими группами. 4) В организационном плане заброска агентов осуществлялась тем же командованием, которое направляло партизан в оккупированные районы; одни и те же люди в различное время могли использоваться для тех или других действий. 5) И наконец, существовала определенная взаимосвязь между использованием агентов и партизан: в разное время и в разных местах советское командование предпочитало одних другим. Например, там, где крупным партизанским отрядам не удавалось уцелеть и выполнить свои задачи, на более поздних этапах оккупации шире начинали использоваться агенты. В зимние месяцы заброска агентов уменьшалась, своего пика она достигла весной 1943 года.

Хотя немецкие источники не проводят разграничения между различными типами операций по заброске агентов с помощью авиации, можно предположить, что существовали агенты, направляемые непосредственно НКВД, и агенты, подготовленные в тесно связанных с Красной армией школах и выполнявшие задания высшего командования, ответственного за ведение партизанской войны. Помимо такой раздвоенности в организационном плане – что частично выражалось в различных заданиях, получаемых группами, – можно отметить, что регулярность и интенсивность заброски агентов возрастала в трех основных случаях: 1) в районах, где местные партизанские отряды были уничтожены или находились на грани уничтожения; 2) на участках, где действия агентов требовались для поддержки боевых операций Советской армии, в частности поблизости от линии фронта; 3) при выполнении специальных разведывательных и диверсионных заданий. В одних случаях агенты должны были возвращаться в советский тыл, в других им предстояло оставаться в местном подполье или партизанских отрядах; иногда после выполнения задания они должны были «исчезнуть» и продолжать тайно действовать до прихода Красной армии.

Операции НКВД можно проиллюстрировать на примере заброски агентов в район Терека. Имеющиеся сведения дают основание полагать, что оперативные сотрудники НКВД, как и другие, использовались и для поддержки операций Красной армии. В августе 1942 года в Моздоке, центре нефтяной промышленности Северного Кавказа, был создан истребительный взвод, получивший название отряд «Терек». В его задачи входило разрушение железных дорог, нефтехранилищ, промышленных предприятий, а также нападение на немецкие военные объекты и мелкие подразделения немецких войск. Отряд создавался под руководством начальника местного отделения НКВД Близенюка, который стал его командиром. Будучи сравнительно хорошо вооруженным (помимо советского вооружения и 20 000 патронов имелись четыре американских автомата и четыре британские винтовки), этот отряд, в составе которого был тридцать один человек, не сумел выполнить своего задания. Быстрота немецкого наступления привела к потере запасов отряда; моральный дух, по всей видимости, был невысок, и многие члены отряда покинули его. Изначально отряд должен был поддерживать связь по радио со штабом в Грозном, где, по всей видимости, находилось командование действовавших в районе Терека партизан и командование советских войск в восточной части Северного Кавказа. К середине сентября отряд так и не вышел на связь со штабом в Грозном, а многие его члены покинули отряд или были взяты в плен.

В этот момент, очевидно, советское командование приняло решение о заброске агентов в район Моздока, где тогда шли ожесточенные бои. В сентябре часть агентов была направлена НКВД через линию фронта, другие были заброшены на парашютах. Задачей и тех и других групп был в основном сбор разведывательных сведений, а не проведение диверсий. К примеру, одной группе, сброшенной на парашютах неподалеку от Моздока 20–21 сентября, было поручено взрывать или поджигать немецкие машины, казармы, мосты, но основное внимание она должна была уделять сбору информации о немецких войсках, дислокации авиационных и бронетанковых частей и тому подобным сведениям. Захваченные в плен агенты сообщили, что они входили в состав группы из восемнадцати человек, прошедших подготовку в Грозном, откуда их и забросили. По данным немецкой разведки, штабы НКВД в Орджоникидзе, Грозном, Нальчике и Махачкале осуществляли заброску таких же групп (Нальчик впоследствии был оккупирован немцами). Агентам предстояло собирать сведения о численности и национальной принадлежности союзников немцев; родах войск; количестве бронетехники и артиллерии; знаках различия; местоположении штабов, аэродромов, складов боеприпасов и горючего; моральном состоянии войск и местного населения; обращении немецких властей с местным населением.

Агенты НКВД, насколько можно судить, использовались тем самым вместо партизан, не выполнивших этого задания. Отмечались случаи, когда в дополнение к оставленным в тылу агентам, а также агентам, пробравшимся через линию фронта, на парашютах забрасывались особые группы радистов. Хотя большинство агентов не получали никакой предварительной подготовки или были подготовлены очень слабо, некоторые агенты прошли обучение в специальной школе НКВД в Тбилиси.

Но, помимо этой категории агентов НКВД, действия основной массы агентов, во многом аналогичные действиям партизан, направлялись высшим советским командованием. В организационном плане о связи с управлением партизанской войной свидетельствуют следующие факты.

Многие агенты, забрасывавшиеся на оккупированную территорию, проходили подготовку и получали задания в Астрахани, где находилось и командование партизан юга. Фактически агенты обучались в той же школе, где проходили подготовку партизаны. Еще одна школа в Кизляре, скорее всего, выполняла те же двойные функции. (Третий крупный центр подготовки партизан и агентов, главным образом для западной части Кавказского фронта, находился в Сочи.) После освобождения Краснодара Красной армией школы по подготовке агентов в феврале – марте 1943 года были переведены туда и располагались на аэродроме в районе станицы Пашковской, откуда и производилась заброска агентов.

На связь с партизанским движением указывают и личности некоторых участников. Партизан, строки из дневника которого цитировались выше, прошел специальную подготовку в Москве и Астрахани и был направлен в Калмыкию в ноябре 1942 года; в марте 1943 года этот человек, вместе с группой других, был заброшен с Пашковского аэродрома в район к северу от Новороссийска. По возвращении после прерванного задания в Калмыкию он был направлен в Кизляр и получил назначение в «диверсионную группу Бурнина». Запись от 11 февраля в его дневнике сообщает, что «через два дня мы должны лететь в Крым в тыл к немцам». В действительности он был направлен на оккупированную немцами территорию 25 марта и заброшен в район действий соединения Егорова. Организационная связь партизанского движения с Крымом рассматривалась выше. Старший лейтенант Бурнин, по всей видимости, был именно тем человеком, который, согласно другим источникам, сменил Ягунова на посту руководителя партизанского движения в Крыму. Таким образом, одни и те же люди могли входить в состав партизанских подразделений и групп агентов-парашютистов.

Вышесказанное позволяет сделать и еще одно умозаключение. В обоих случаях решение об отправке партизан в оккупированные немцами районы Северного Кавказа принималось в последнюю минуту: изначально людей намечалось отправить в другие места (в одном случае в Сталинград; в другом – в Крым). Кавказу тем самым отводилось лишь второстепенное место. Причиной этого отчасти может быть то, что от действий агентов там не рассчитывали получить требуемых результатов.

И наконец, часть агентов, направляемых на оккупированную территорию из Астрахани или Краснодара, получала специальные задания установить связь с уцелевшими местными партизанами. Об этом можно судить, например, по заброске агентов весной 1943 года в район, где ранее действовало соединение Егорова. Организация и использование забрасываемых на оккупированную территорию групп во многом соответствовали выработанной еще в апреле 1942 года схеме: планировалось забрасывать на парашютах состоявшие из одиннадцати человек группы диверсантов главным образом в те районы, где изначально действовавшие партизанские отряды были уничтожены. Укомплектованность и вооружение многих заброшенных на Северный Кавказ групп соответствовали схеме, предусмотренной этой директивой. Другой разновидностью являлись группы из двух человек. Эти люди были взрывниками и забрасывались для выполнения таких заданий, как взрывы конкретно названных мостов. У каждого было по две мины, две ручных гранаты и финский нож. Группы из двух взрывников использовались в основном весной 1943 года на Кубанском плацдарме немцев.

Заброска таких агентов, возможно, и проводилась до зимних месяцев, но имеющиеся материалы свидетельствуют, что интенсивность этих действий усиливается в декабре 1942 года. Есть сообщения о выброске агентов в январе для проведения взрывов на железнодорожной линии Белореченская – Армавир, но в целом суровые условия зимы затруднили дальнейшую заброску. Вместе с тем советское наступление избавило от необходимости использования агентов-парашютистов, поскольку Красная армия рассчитывала вскоре освободить этот регион. Такие операции были возобновлены лишь в конце марта: погода улучшилась, а немцы, покинувшие большую часть территории к югу от Ростова, сконцентрировали свои силы на небольшом участке, оставшемся от Кубанского плацдарма. Советская сторона теперь преследовала цель «оживить» остатки партизанских групп, действовавших в зимние месяцы.

В этот район направлялись значительные силы, заброска групп численностью до тридцати человек была обычным делом. Многим удавалось избежать плена, но большинство агентов были молодыми и неопытными, не получили необходимой подготовки и были склонны сдаваться или дезертировать. Однако в целом действовали они намного успешнее тех, кто был заброшен в предыдущие месяцы. После довольно активных действий в марте и апреле наступило затишье; дальнейший всплеск активности произошел в июне.

Значительное внимание уделялось подготовке радистов, часть которых прошла обучение в Москве и на Кавказе. Личному составу вменялось в обязанность поддерживать связь с новым штабом в Пашковской, для связи использовался сравнительно сложный шифр. В состав групп в качестве радистов и медсестер часто включали женщин. Специальную прыжковую подготовку проходила лишь небольшая часть агентов-парашютистов, большинство из них были солдатами регулярной армии, при этом значительная их часть являлась добровольцами. Часть из них совершала по одному парашютному прыжку на аэродроме в Пашковской, многим до отправки на задание вообще не приходилось летать. Помимо обычного пайка и снаряжения их снабжали фальшивыми немецкими документами. Для полетов обычно использовались учебные самолеты У-2, из которых агенты прыгали на парашютах с высоты 400–600 метров; после приземления парашюты прятали или уничтожали. Иногда использовались другие типы самолетов, например Р-5, одномоторный разведывательный самолет, а для больших групп – обычно ДС-3.

В ряде донесений особо отмечается низкий боевой дух этих групп. (Правда, немецкие донесения основаны лишь на результатах допросов захваченных в плен агентов, обычно одного или нескольких из каждой группы.) Кроме того, отсутствие четкого руководства внутри группы, как правило, вело к дезорганизации и нарушению дисциплины. По всей видимости, наилучшим свидетельством этого может служить дневник молодого советского военнослужащего, который, пройдя подготовку в Москве, стал партизанским офицером и, несмотря на многочисленные жалобы и юношескую склонность многое драматизировать, все же испытывал праведный гнев по отношению к немцам. Приводимые ниже выдержки свидетельствуют как о моральном состоянии членов группы Зазарукова, в составе которой он находился, так и о постигшем группу провале в выполнении задания. Говорится там и о предпринятой попытке вернуться на советскую территорию.

«8–15 марта. Мы были в Краснодаре. Меня направили на Пашковский аэродром. Я был включен в группу Зазарукова. Все не так уж плохо. С моральным состоянием дела обстоят хуже.

22–24 марта. Я нахожусь на аэродроме.

25 марта. Мы вылетели на «Дугласе» в 24:00 с Пашковского аэродрома.

26 марта. В 01.00 нас сбросили на парашютах примерно в тридцати километрах от Новороссийска на Хуторе 74. При приземлении я вывихнул правую ногу. Мы прыгали с высоты 400 метров.

27 марта. Я нахожусь в треугольнике между станицами Варениковская, Гостагаевская и Аккерманская. Пока все в порядке, за исключением того, что из наших одиннадцати человек здесь только семь… Мы сидим в лесу. Холодно. Но ничего не поделаешь, ведь мы шпионы, диверсанты.

28–31 марта. Нас преследуют. Ходят слухи, что Камова поймали. Попов убит. Один вроде сдался добровольно. Мерзавец! Теперь нас осталось только трое.

1–8 апреля 1943 года. Я скитаюсь по лесам. Наблюдаю за действиями немцев. Они – настоящие захватчики. По слухам, в Варениковской они повесили пятерых парашютистов. Нас они ищут, но не могут поймать. 2 апреля нас чуть не поймали, но нас спас Александр Ищенко (год рожд. 1906). Он вызвался перевести нас через линию фронта. Мы сидим в лесу, голодаем и мерзнем, вымокли до нитки. Дождь льет все время. Дважды шел снег. Это невыносимо. У нас полно вшей. Но я и не думаю сдаваться немцам, я лучше застрелюсь. Я вспоминаю дорогих мне людей и перечитываю старые письма. Я нахожусь в ссылке. Десять месяцев я уже не был дома».

Спустя несколько дней автора этих строк нашли мертвым.

В таких условиях даже самые стойкие партизаны могли оказаться загнанными в угол. Если все проделанное ими рассматривать в качестве показателя эффективности, то такие группы вряд ли заслуживают высокой оценки. Их задания – как и везде, они почти ничем не отличались от заданий обычных партизанских отрядов – сводились на практике к редким случаям установки мин и проведения взрывов, а также к передаче кое-каких разведывательных сведений советской стороне.

Глава 5
Заключение и выводы

Первые приготовления к партизанской войне на Северном Кавказе начались в конце 1941 года, когда ожидался натиск немецких войск на расположенные к югу от Ростова районы. В этот период началась эвакуация промышленных предприятий и высокопоставленных чиновников. В ряде населенных пунктов шло формирование истребительных батальонов, создававшихся, по всей видимости, в соответствии с общепринятыми нормами в тех районах Советского Союза, которым угрожали немецкие войска. Однако к началу 1942 года, когда стало ясно, что пусть и на время, но немецкое наступление остановлено, была проведена реорганизация. С точки зрения высшего командования, это, видимо, соответствовало возникшим на тот момент во всем партизанском движении тенденциям, хотя основой движения продолжали считаться созданные на местах партизанские отряды.

Вполне вероятно, что, когда командование Красной армии решило отвести войска к горам Кавказа, не пытаясь остановить противника между Ростовом и горами, были разработаны соответствующие планы и для партизанского движения. Жертвуя пространством ради сохранения целостности своих сил (и не учитывая деморализующего влияния стремительного отступления), Красная армия должна была достичь гор без значительных потерь и закрепиться там. Были отданы приказы о формировании партизанских отрядов в каждом районе (обычно на основе местных истребительных батальонов, создававшихся при активном участии НКВД). Отряды получали указания собираться на северных склонах и в предгорьях Кавказа, где в соответствии с планом обороны каждый партизанский отряд должен был занимать определенный сектор в тылу у немцев. Отнюдь не все отряды превратились в сплоченные группы и успешно выдвинулись на юг; кроме того, созданные в городах отряды, в соответствии с полученными указаниями, были оставлены в большинстве городов и крупных поселков. Но в Краснодарском крае партизанам все же удалось достичь «нейтральной» прифронтовой полосы, которая проходила вблизи от Большого Кавказского хребта. Ситуация в Ставропольском крае не столь ясна, хотя, видимо, там все происходило по той же схеме. Действия партизан должны были преследовать двоякую цель: как и в других местах, нарушение транспортного сообщения и коммуникаций в тылу противника и оборона горных участков фронта, где ни у советской, ни у немецкой армии не было достаточных сил для ведения боевых действий.

В этом регионе особенностью организации была так называемая кустовая система – находившийся в советском тылу южнее проходившего в горах фронта целый ряд штабов, контролировавших действия нескольких партизанских отрядов из одного и того же или из прилегающих друг к другу районов. Именно такие кусты представляли собой промежуточное звено между внешними и внутренними органами управления партизанскими отрядами. Они получали приказы от высшего органа управления партизанским движением в этом регионе, которым являлся Центральный штаб партизанского движения юга, руководивший партизанами на Северном Кавказе, в Калмыцкой АССР, в Астраханской области, а также, видимо, в Сталинградской области и в Крыму. В качестве территориального органа командования, подчиненного высшему партизанскому командованию в Москве, Центральный штаб партизанского движения юга действовал аналогично центральным штабам партизанского движения в таких регионах, как Белоруссия и Украина.

Активность местного населения по вступлению в партизанские отряды, создаваемые до начала немецкой оккупации и во время ее, была на удивление низкой. В ряде районов партизанские группы так и не были организованы; многие из созданных групп распались, так и не начав партизанских действий. В регионе, где географические условия давали возможность скрываться от советских властей, а политическая атмосфера определялась национальными чаяниями горских народов, особым укладом жизни казаков и повсеместным, поразительно устойчивым проявлением пораженческих настроений, к моменту появления немцев в августе 1942 года существовали сильные антисоветские настроения, как среди славян, так и среди неславянских народностей. В результате находившееся в зачаточном состоянии партизанское движение не получало запасов продовольствия и подкрепления людьми. Большинство партизанских отрядов, которым надлежало увеличить свою численность до размеров рот, насчитывали всего от тридцати до семидесяти пяти человек, отобранных еще при формировании отрядов, и перспективы увеличения их численности были крайне туманными.

Советское Верховное командование уделяло мало внимания партизанам Северного Кавказа. Отчасти по причине слабости и провалов партизан, отчасти в силу нехватки людских и материальных ресурсов в период Сталинградской битвы (и, по всей видимости, при подготовке к обороне перед ожидаемой попыткой немцев проникнуть в Закавказье) советская сторона практически не предпринимала попыток укрепить партизанское движение. По тем же причинам, а также в силу климатических и географических условий было ограничено до минимума и использование авиации. Более того, многие партизанские отряды, явно по приказу высшего советского командования, до ноября или декабря 1942 года не проявляли особой активности в районах к югу от линии фронта, куда они отступили еще до или сразу после появления немцев на Северном Кавказе. Они не сумели в должной мере воспользоваться существовавшими в горах Западного Кавказа и на «ничьей» земле в Калмыцкой АССР большими брешами на линии фронта, через которые могли бы просачиваться крупные партизанские силы.

В северной части рассматриваемого региона, в частности на открытых равнинах и на Ставропольском нагорье, партизанское движение практически отсутствовало. На юге, то есть вдоль гор, существовало пять партизанских центров, четыре из которых, по всей видимости, были заранее выбраны советским командованием: 1) лесистая и холмистая местность к северу и югу от железнодорожных линий и шоссейных дорог на участке Новороссийск – Крымская, являвшихся главными транспортными артериями немцев, приказ перерезать которые получили партизаны; 2) нефтеносный район к югу от Майкопа, в частности вокруг города Нефтегорска, имевший важное стратегическое значение; 3) расположенная дальше к востоку территория, представляющая собой брешь на стыке двух немецких армейских корпусов; здесь советские регулярные войска оказались прижаты к горам на некоторое время и фактически превратились в партизан, пока значительная их часть не была отведена на юг через горные перевалы; 4) территория вокруг Нальчика и к востоку от него, имевшая огромное значение для обороны нефтепромыслов Грозного и стратегически важной Военно-Грузинской дороги, открывающей путь в Закавказье; 5) открытая местность Калмыцкой АССР и района Терека, где, сумей немцы продвинуться дальше, по всей видимости, была бы предпринята попытка помешать противнику использовать идущие вдоль Каспия транспортные пути.

Нанесенный партизанами фактический урон живой силе и ресурсам немцев был крайне мал. Вклад партизан в советские военные усилия был ничтожен, им удалось «связать» лишь небольшую часть сил немцев и коллаборационистов[100]100
  Утверждения советских источников о достижениях партизан порой выглядят фантастичными и явно вызывают сомнения. Согласно одному из них, партизанский отряд из Краснодара численностью шестьдесят человек (якобы один из лучших) за период с августа 1942 года по февраль 1943 года причинил немцам следующий ущерб: «Было взорвано 16 локомотивов и 392 железнодорожных вагона с войсками или с оружием и боеприпасами; уничтожено более 40 танков и бронемашин, 36 тяжелых орудий, более 100 легких орудий и минометов; 113 автомашин и грузовиков, более 100 мотоциклов с колясками, взорвано 34 моста… более 8000 фашистов были убиты или тяжело ранены» (Игнатов Н. Указ. соч. С. 275). Уничтожение одним отрядом того, что составляет целую немецкую дивизию, явно является преувеличением, противоречащим однообразным немецким донесениям о крайне низкой эффективности действий партизан.


[Закрыть]. Нет свидетельств того, что партизанам когда-либо удавалось создавать серьезные помехи немецким приготовлениям к боевым действиям или их операциям; этого, однако, нельзя сказать о значительных разрушениях, проведенных партизанами до советского отступления. Пассивная оборона партизанами незащищенных горных участков была успешной, но лишь потому, что немцы никогда не предпринимали наступательных действий на труднопроходимой местности в тех случаях, когда погодные условия и трудности со снабжением препятствовали таким действиям. На единственном участке, где немцы попытались проникнуть вглубь, их встретили регулярные войска Красной армии. По всей видимости, решение советского командования поручить партизанам оборону наименее уязвимых участков оказалось верным. В свою очередь, при выполнении другого задания – разрушение путей снабжения немецких войск – партизаны потерпели полный провал. Наконец, в психологическом плане влияние партизан на коренное население оказалось ничтожным. Первоначально население повсеместно отвергало их; рост же антигерманских настроений населения на завершающем этапе оккупации происходил отнюдь не благодаря партизанам, а главным образом был вызван недовольством политикой и поведением немцев.

Проявлявшееся изначально стремление местного населения порвать с советским режимом (хотя отнюдь не всеобщее и не единодушное) заставляло ограничивать состав создаваемых партизанских отрядов лишь людьми, имевшими прямое отношение к режиму. Поэтому в отрядах была высока доля сотрудников НКВД и работников партийных и государственных органов, а количество простых граждан, в особенности крестьян, было крайне невелико.

Из имеющихся материалов особо можно выделить несколько важных факторов, обусловивших провал партизанского движения на Северном Кавказе. Первым из них было наличие в этом регионе весьма благоприятной почвы для недовольства советским режимом, в особенности в районах с мусульманским населением (а также среди приверженцев буддизма в Калмыкии). Не менее важным был и тот факт, что период немецкой оккупации оказался очень коротким. Как и везде, требовалось время для появления негативного отношения к новым хозяевам; более сильное партизанское движение могло бы развиться, если бы немецкие войска задержались на более длительное время. Кроме того, поспешное советское отступление и впечатление о превосходстве немецких войск оказали парализующее воздействие, во всяком случае в первые недели оккупации. Отсутствие оторванных от своих частей военнослужащих Красной армии – главным образом потому, что советские силы в полном составе сразу отступили от Ростова к Большому Кавказскому хребту, – не давало возможности пополнять численность первоначально созданных партизанских отрядов. Преобразованные в партизанские отряды истребительные батальоны терпели крах, и простые люди становились свидетелями их дезорганизации, деморализации и отступления. Когда же партизаны ушли в горы, они оказались оторванными от густо населенных районов и городских центров, откуда могло бы поступать подкрепление, и действовали в районах, чье население принадлежало к числу наиболее рьяных противников советского режима.

Наконец, немецкая оккупация здесь характеризовалась единственными в своем роде целями, методами и проводимой политикой. На остававшейся под контролем территории, где к работе были привлечены наиболее дальновидные военные командиры и лучшие специалисты по советским делам; где в планы немцев не входили ни переселение, ни прямая колонизация, ни аннексия; где в расчет принималось влияние немецкой политики на соседнюю нейтральную Турцию; где в отношении неславянского населения не использовались расистские догмы, – немецкая политика с самого начала проявляла осмотрительность по отношению к настроениям и чаяниям коренного населения в значительно большей степени, чем где-либо еще. Хотя злоупотреблений и нарушений хватало и здесь, эта политика привела к созданию самоуправления для коренного населения в Карачаево-Черкесии, Кабардино-Балкарии и расположенных к югу от Ростова районах проживания казаков. Кроме того, проведение аграрной реформы предполагало более существенные преобразования по сравнению с другими частями оккупированной немцами территории СССР. Этих особенностей немецкой политики оказалось достаточно для того, чтобы помешать определенным элементам в составе населения присоединиться к партизанам.

Важность подобной политики оказалась понятной уже в начале 1943 года, когда во время своего быстрого отступления с Северного Кавказа немцы стали прибегать к практике, чьи методы во многих отношениях были аналогичны карательным методам, использовавшимися ими в других, расположенных дальше к северу регионах. В то время – когда советские армии снова перешли в наступление – в настроениях местного населения произошел резкий перелом. Но теперь партизаны уже практически не представляли никакой ценности для проводимых Красной армией операций.

О различиях между Северным Кавказом и «классическими» партизанскими территориями в Белоруссии и западной части РСФСР свидетельствует сам характер партизанского движения. На Кавказе, как и в более северных регионах, ядром партизанского движения стали официально созданные истребительные батальоны. Как и в других местах, большинство из них оказались малоэффективными и в конечном итоге распались. На Кавказе этот процесс знаменовал собой конец партизанского движения, которое так никогда и не достигло следующей фазы, когда отряды увеличивались в размерах, усиливали свой престиж и получали поддержку местного населения. На севере, в отличие от Кавказа, приток в партизанское движение оторванных от своих частей военнослужащих Красной армии, переброска людей с советской территории и призыв в дальнейшем местного населения способствовали возрождению и усилению мощи партизанского движения. На Кавказе не было оторванных от своих частей военнослужащих, помощь с советской стороны была крайне невелика, а со стороны коренного населения и того меньше.

Важное значение различий в проводимой немцами политике стало понятно и некоторым немецким чиновникам. Вполне уместно закончить эту главу выдержкой из послания доктора Отто Бройтигама, который являлся представителем министерства по делам оккупированных восточных территорий при группе армий «А» и заместителем начальника политического управления данного министерства. Раскритиковав попытки немцев заручиться поддержкой местного населения в оккупированных регионах и обвинив немецкие войска в том, что «они толкают местное население в руки партизан», Бройтигам продолжал: «То, как легко можно заручиться поддержкой местного населения, было продемонстрировано администрацией территории Северного Кавказа, где группа армий «А» координировала свои действия с министерством по делам оккупированных восточных территорий. Быстрое проведение аграрной реформы, запрещение принудительных мер при привлечении к труду рабочей силы и гуманное обращение с населением привели к тому, что народы Северного Кавказа с энтузиазмом начали сотрудничать с нами. Результатом этого стало практически полное отсутствие партизанского движения, хотя именно Кавказ в силу своих географических особенностей мог оказаться наилучшей базой для него; тысячи местных жителей добровольно вступали в ряды полиции и армии; экономическая отдача оказалась более высокой; значительным было и количество людей, уходивших вместе с отступающими немецкими войсками…»

Не принимая в расчет некоторое преувеличение и явное упрощение, основной вывод о влиянии отличной от других регионов политики немцев на судьбу партизанского движения остается главным в качестве объяснения провала партизанского движения на Северном Кавказе.