Текст книги "История Библии. Где и как появились библейские тексты, зачем они были написаны и какую сыграли роль в мировой истории и культуре"

Греческий язык играл в Римской империи роль лингва франка, и весь Новый Завет написан именно на нем. Это был не классический греческий Платона или Фукидида, а «общий греческий», ставший известным как койне – форма классического языка, которая развилась за несколько столетий и отделила средиземноморский мир I столетия нашей эры от золотого века Афин. В слове «общий» есть и плюсы, и минусы: с одной стороны, он был универсальным, единым для всех знавших его людей, а с другой стороны, то был язык простонародья, на порядок, а то и на несколько порядков уступавший чистой литературной норме [11].

По сравнению с древнегреческим в койне произошло много мелких изменений, и в большинстве из них отражена склонность к упрощению – устранению грамматических сложностей – и к приведению к стандартам: многие окончания существительных и глаголов были склонны сокращаться, предложения все чаще соединялись простым «и», а не обилием нюансированных наречий и частиц, свойственным языку эпохи классической античности. У цели этих перемен была одна основа: сделать так, чтобы двое людей, для которых греческий не был родным, могли общаться.

Но даже в койне, упрощенной версии древнегреческого языка классической эпохи, можно было делать ошибки – и в речи, и на письме. Если взглянуть на Новый Завет, мы увидим, что в греческом, на котором написано Евангелии от Марка, много недостатков по сравнению, скажем, с греческим языком Евангелия от Луки – в последнем случае он намного изящнее, по крайней мере когда Лука не копирует Марка, а сочиняет свободно, как в предваряющем прологе (Лк 1:1–4). А в Книге Откровения греческий часто несомненно неправилен, с грамматическими ошибками, заметными по любым стандартам. Почти с абсолютной уверенностью можно сказать, что автор намного лучше владел семитским языком – возможно, арамейским, – чем греческим в любой его форме.

В творениях апостола Павла греческий язык не столь проникнут элементами семитских, и это позволяет предположить, что сам апостол мог без труда мыслить на этом языке. Еще он явно мог читать на иврите и, вероятно, знал арамейский, но греческий – это его родная стихия. И с традициями греческой риторики, по крайней мере с некоторыми, он явно был знаком:

…от скорби происходит терпение, от терпения опытность, от опытности надежда, а надежда не постыжает…

Рим 5:3–5

Конечно же, когда в Новом Завете цитируется Ветхий, цитаты приводятся на греческом, и они показывают, что уже в те времена, когда Еврейскую Библию переводили на греческий, в том уже были видны признаки перехода к койне. Греческий перевод Библии, или Септуагинта (см. главы 1 и 18), выполнен не на древнегреческом языке классической эпохи, а на греческом последних веков до нашей эры, хотя и осложнен наличием большого числа «семитизмов», иными словами, мест, в которых греческий искажен из-за желания оставаться как можно ближе к изначальному ивриту (или арамейскому).

Все авторы Нового Завета достаточно хорошо владеют койне, и можно предположить, что они могли на нем писать: нет свидетельств тому, что какая-либо из новозаветных книг является переводом с другого языка. Если встречаются фрагменты на арамейском, они всегда переводятся на греческий. В Евангелии от Марка (Мк 5:41) Иисус обращается к умершей девушке и говорит: «Талифа́ куми́», и евангелист переводит это как «Девица, тебе говорю, встань!», наводя на мысль, что аудитория, для которой предназначались книги, не знала арамейского. Самые первые последователи Иисуса на нем, безусловно, говорили, а вот знали они греческий или нет (и знал ли его сам Иисус) – это остается неясным [12]. Но, кажется, все те, к кому были обращены новозаветные книги, греческий знали, а арамейский им был незнаком – и это знак того, как скоро христианская весть устремилась в мир язычников и отошла от своей палестинской родины, где говорили на арамейском.

За исключением необычного изречения талифа куми, у нас нет никаких фраз Иисуса на арамейском, которые произносил он сам [13] – мы располагаем лишь их переводами на греческом. И это проблема, если кто-нибудь решает апеллировать к тому, что говорил Иисус: мы судим по записанному тексту и просто не можем настаивать на том, что именно эти формулировки точны – они вполне могли исказиться в переводах. Это обычное дело для христиан – спорить о том, что именно сказал Иисус, например, о разводах, и при этом забывать, что его слова звучали на языке, совершенно ином по сравнению с тем, на котором мы видим их в Новом Завете. Это справедливо и для фразы, над которой за всю историю христианства пролито немало чернил – и более того, немало крови: речь о словах «Сие есть тело мое», произнесенных на Тайной Вечере. Христиане спорили и спорят и том, что в точности значит «есть» – но в изначально фраза звучала на арамейском, а структура арамейских предложений такова, что в ней просто не могло быть глагола: в семитских языках такие предложения содержат лишь существительное и местоимение («Это мое тело» или «Тело мое это»).

Пусть все и происходило в Римской империи, латинский язык в ранней передаче христианской вести особо важной роли не играл. Впрочем, он в то время не был и языком межнационального общения. Римляне говорили по-латыни друг с другом, а их подданные говорили на греческом, который все образованные римляне знали, и весьма хорошо. На греческом в Риме проходили даже первые христианские богослужения, и именно поэтому в литургии остались немногие греческие слова, особенно Ки́рие эле́йсон / Христе́ эле́йсон (Господи, помилуй / Христос, помилуй). И тем не менее ряд латинских слов (переданных греческими буквами) в Новом Завете появляется. В основном это специальные термины, ставшие известными из-за повсеместного присутствия римской армии: такие слова, как претория, центурион, спекулятор (палач) и денарий, а также названия других монет (см. также главу 18).

Выше ранние христиане представлены как секта – в том смысле, что они были маленькой, сосредоточенной группой и мыслили о себе как об исключительном явлении по отношению к господствующему обществу, охватившему все намного шире. Различие между открытыми организациями и теми группами, куда сложнее войти – и которым поэтому легче дать определение, – восходит к Максу Веберу, а еще прежде такое разграничение проводил Эрнст Трёльч [14]. А кратко, ясно и четко характеристики секты выразил Джозеф Бленкинсопп [15]:

1. Секта – добровольная организация. Чтобы стать ее членом, некто должен соответствовать критериям и ограничительным условиям, продиктованным целью группы…

2. Для секты характерно стойкое чувство своих границ и различение по принципу «свой-чужой»…

3. Секта будет либо интроверсионистской, и тогда она удалится от внешнего «мира» как от развращенного и развращающего, либо реформистской, и тогда она возьмет на себя миссию преобразить и спасти мир.

4. …секта будет склонна либо определять себя по отношению к основной организации, от которой она отделилась или же была насильно отделена, либо станет поддерживать идею того, что именно она с полным и исключительным правом является подлинной наследницей и обладательницей традиций, завещанных основной организацией.

5. …секта, как правило, возникает и действует на периферии общества, в которое внедряется, и, следовательно, лишена доступа к источникам политической и религиозной власти в этом обществе.

В I столетии нашей эры среди палестинских иудеев было много различных группировок: фарисеи, саддукеи, книжники и ессеи – если назвать лишь четыре – и они вполне могли частично совпадать друг с другом: иными словами, некто мог одновременно быть и фарисеем, и книжником. Саддукеи были в большинстве своем священниками, а потому хорошо «встраивались» в иудейское общество – и на секту не походили ничем, хотя их и отличал ряд характерных идей, скажем, очевидное отрицание довольно-таки распространенного в народе верования в жизнь после смерти (см. Деян 23:8). Ессеи, как сообщают нам Иосиф Флавий, Филон Александрийский и римский автор Плиний Старший, вели в каком-то роде аскетическую жизнь, с обилием очистительных ритуалов; а по крайней мере некоторые из них практиковали и целибат.

Фарисеи сосредоточились на соблюдении предписаний Торы – и следили за их соблюдением строже, чем было принято среди обычных иудеев. Они исповедовали нечто похожее на ультра-ортодоксальный иудаизм наших дней [16]. В группу фарисеев входили евреи, воспринимавшие свои религиозные обязанности намного серьезнее большинства. Впрочем, они не имели намерений отдаляться от основной группы своих единоверцев: они любили жизнь в обществе и не относились к «интроверсионистскому типу». Мы могли бы назвать их «полусектой»: важным фарисейским социальным институтом была хабура, или «товарищество», и тот, кто желал в нее войти, должен был принять на себя серьезные обязательства соблюдать очистительные ритуалы гораздо строже, чем рядовой иудей. «В каком-то смысле фарисейская хабура была анклавом святости, и в ней и священник, и мирянин были одинаково святы» [17]. Фарисеи наравне с ранними христианами разделяли интерес к эсхатологии – и предвещали грядущую великую перемену в ходе истории, которую осуществит Бог и при которой свершится воскресение мертвых. Их религиозная жизнь строилась скорее вокруг синагоги, нежели вокруг Храма; да, некоторые фарисеи, несомненно, были священниками, но основой их духовности был молитвенный дом, а не храмовый культ, делавший акцент на приношении в жертву животных и плодов. Нет, конечно, фарисеи не противились Храму, но развили такую набожность, которая в окончательном итоге сумела пережить разрушение Храма и стать признанной праматерью современного ортодоксального иудаизма.

Лишь две из этих групп соответствуют критериям «секты»: ранние христиане и Кумранская община, которой мы обязаны сохранением свитков Мертвого моря. (Возможно, в Кумранской общине были ессеи, а может быть, в ней даже все были ессеями: эксперты ведут по этому поводу жаркие споры) [18]. Вполне вероятно, что в Кумранской общине практиковали целибат; по крайней мере некоторые – точно. В любом случае там соблюдались строжайшие стандарты ритуальной чистоты, требовавшие частых омовений, и суровый устав предписывал различные наказания за нарушение ритуала, выходящие далеко за пределы того, что полагалось делать по Торе.

Эти две группы походили друг на друга и в том, что в их деятельности проявлялись ясные пограничные маркеры, отделявшие «своих» от «чужих». Обе они примерно одинаково воспринимали Еврейскую Библию: согласно их воззрениям, она предсказывала то, что случилось в жизни общины – как у христиан, так и у насельников Кумрана. И те и другие были склонны расценивать себя как истинный «Израиль», в противопоставлении с основной массой иудеев, притязавших на это имя. Вот как говорит об этом апостол Павел:

Ибо не тот Иудей, кто таков по наружности, и не то обрезание, которое наружно, на плоти; но тот Иудей, кто внутренно таков, и то обрезание, которое в сердце, по духу, а не по букве: ему и похвала не от людей, но от Бога.

Рим 2:28–29

И более резко в Послании к Евреям:

Мы имеем жертвенник, от которого не имеют права питаться служащие скинии [иными словами, Храма. – Авт.].

Евр 13:10

Они считали себя верными – это все остальные совершили ошибку: классический сектантский подход по критериям, которые выше предложил Бленкинсопп. Именно к ним были обращены обещания, данные Израилю! Кумранская община примерно так же видела в себе истинный Храм, исполняющий правильные ритуалы в пустыне, в то время как священники в Храме Иерусалимском сбились с пути [19].

«Устав общины» из свитков Мертвого моря. В нем установлены требования к тем, кто стал частью группы

Христианство осталось единственной из преуспевших иудейских сект, сумевшей выжить и расцвести. Кумранская община к тому времени уже давно перестала существовать – так, в общем-то, и происходит с сектами, особенно если они привязаны к четко определенному месту. В свои ранние дни движение христиан было галилейским, его приверженцами становились рыбаки и другой в большинстве своем неграмотный люд, но после распятия Христа оно стремительно возросло, несомненно, благодаря вере последователей в то, что Христос воскрес из мертвых и наделил их силой Духа Господня. Ко времени апостола Павла христианство распространилось и в Сирии, если считать, что его рассказ про обращение на пути в Дамаск и про то, как его приняли там верующие христиане, в сути своей историчен (см. Деян 9:1–22). Впрочем, великий триумф христианства настал, когда оно расширило сферу действия и приняло к себе язычников – да и, по сути, любого, кто исповедовал веру в Иисуса, – предложив им форму иудаизма (уже и так признанную многими иудеями), в которой не проводили обрезания и не было запретов на еду и ритуальных омовений; а потом, продолжая свой торжествующий путь, христианство превратилось в «церковь» – иными словами, в группу с границами более размытыми, нежели у секты, и дарующую свое прощение гораздо большему числу людей. Неясно, принадлежала ли инициатива принять язычников главным образом апостолу Павлу: в Деяниях (Деян 10–11) говорится, что первым так поступил апостол Петр – а вот согласно Посланию к Галатам, тот же самый Петр стал таиться и устраняться от этого (см. Гал 2:11–14). Возможно, именно апостол Павел преобразил дело, в лучшем случае бывшее миссией по привлечению прозелитов, в то, что в конечном итоге превратилось в религию, открытую для всех, с ее собственными условиями, в которых она уже разошлась с зарождавшимся раввинизмом. Но представлять «христианство без апостола Павла» – это не более чем умозрительное упражнение [20]. Из собственного свидетельства Павла нам известно, что церковь в Риме была основана не им: его письмо к этой церкви – это самый пространный текст, в котором он рассуждает о том, как соблюсти равновесие в общине, объединившей христиан и иудеев. И вполне вероятно, что проповедь, обращенная к язычникам, предвосхитила и саму миссию апостола Павла.

И тем не менее, в христианстве непрестанно сохраняется конфликт «открытости» и «закрытости» к чужим. Некоторые деноминации, или группы внутри деноминаций, настаивают на соблюдении границ, другие совершенно о них не беспокоятся, и все это восходит ко временам апостола Павла. Впрочем, ранние христиане явно тяготели к сектантскому подходу. Они бы иначе просто не выжили.

Первых христиан и сектантов Кумранской общины роднит и еще кое-что: и те и другие создали немало литературных произведений, которые дополняли уже существующие еврейские священные тексты и давали руководство к их истолкованию. В Кумране мы находим комментарии на Еврейскую Библию (например, огромный комментарий на Книгу пророка Аввакума, фрагменты которого цитировались в главе 4), документы, где говорится о грядущем вмешательстве Божьем и о том, как его воспринимать (скажем, «Свиток войны»), а также своды правил, по которым жили насельники («Устав общины»). Свои тексты появлялись и у христиан, и некоторым таким текстам было уготовано стать Новым Заветом.

Христианская литература началась с посланий апостола Павла, спустя примерно два десятилетия с того времени, как был распят Иисус – иными словами, в 50-х годах нашей эры. Новые произведения сочинялись непрестанно, хотя в конечном итоге свод раннехристианской литературы пришлось отграничивать от поздних творений, определив его как Новый Завет. С тех дней, когда создавались эти писания, разумно выделить три этапа, хотя в какой-то степени они перекрывают друг друга и не каждую книгу Нового Завета можно без колебаний приписать к тому или иному из них.

Самый ранний этап представлен настоящими посланиями апостола Павла, которые начинаются с Первого послания к Фессалоникийцам. Их порядок зависит от того, как мы соотносим события и упоминаемые в них места с тем, что позволяет выяснить о жизни Павла Книга Деяний святых апостолов. В следующей главе мы увидим: это может быть трудно. Но большая часть специалистов, изучающих Новый Завет, согласны с таким порядком: Первое послание к Фессалоникийцам; Первое послание к Коринфянам; Второе послание к Коринфянам; Послание к Галатам; Послание к Римлянам; Послание к Филиппийцам; Послание к Филимону. Другие послания, как считают многие библеисты, не принадлежат апостолу Павлу; впрочем, эксперты по-прежнему пребывают в сомнениях насчет Второго послания к Фессалоникийцам, которое, по всей видимости, должно было появиться вскоре после Первого, и насчет Послания к Колоссянам, судя по всему, возникшему сразу же после Послания к Филиппийцам. К вопросу о посланиях, написанных под псевдонимом, мы обратимся в главе 7.

Изречения Иисуса, в той мере, в какой они действительно восходят к нему, должны были появиться раньше, чем любое из посланий апостола Павла, в 20–30-е годы нашей эры. Но библеисты сейчас почти единодушно согласны в том, что книги, в которых содержатся эти изречения – иными словами, Евангелия, – возникли позже, чем весь корпус апостольских посланий Павла (см. главу 8). Некоторые полагают, что Евангелие от Марка, самое раннее, было написано прежде, чем пал Иерусалим под натиском римлян, – а это произошло в 70 году до нашей эры. Но даже если так, оно все равно появилось позже посланий апостола Павла; что же касается Евангелий от Матфея, Луки и Иоанна, то, как правило, считают, что они написаны по прошествии долгого времени с 70 года нашей эры, а Евангелие от Иоанна, предположительно – так и вовсе в начале II века. Таким образом, Евангелия представляют собой второй этап в создании христианских литературных произведений; целое поколение христиан, бывшее прежде, соблюдало свою веру без возможности к ним обратиться. Это сказано не для того, чтобы намекнуть, будто Евангелия – поздняя выдумка: с почти несомненной уверенностью можно сказать, что они основаны на воспоминаниях, передаваемых из уст в уста, а иногда, возможно, на неких кратких записях в неофициальных документах, сборниках изречений, таких как предполагаемый источник Q, о котором я расскажу в главе 8. Впрочем, факт остается фактом: первому поколению христиан, очевидно, не требовалось записывать предания об Иисусе в официальные книги, и большая часть этих преданий, видимо, передавалась устно. Павел несомненно указывает на то, что сам получил предание о распятии и воскресении, а также о Тайной Вечере и об истоках Евхаристии.

Ибо я первоначально преподал вам, что и сам принял, то есть, что Христос умер за грехи наши, по Писанию, и что Он погребен был, и что воскрес в третий день, по Писанию, и что явился Кифе, потом двенадцати; потом явился более нежели пятистам братий в одно время, из которых бо́льшая часть доныне в живых, а некоторые и почили; потом явился Иакову, также всем Апостолам; а после всех явился и мне, как некоему извергу[34]34
  Англ. (NRSVA): ‘…as to someone untimely born’ (‘…как к рожденному до срока’). Многие английские переводы Библии предпочитают именно этот более мягкий вариант греч. ἔκτρωμα (‘отродье, убитое в утробе’).


[Закрыть].

1 Кор 15:3–8

Ибо я от Самого Господа принял то́, что и вам передал, что Господь Иисус в ту ночь, в которую предан был, взял хлеб и, возблагодарив, преломил и сказал: приимите, ядите, сие есть Тело Мое, за вас ломимое; сие творите в Мое воспоминание. Также и чашу после вечери, и сказал: сия чаша есть новый завет в Моей Крови; сие творите, когда только будете пить, в Мое воспоминание.

1 Кор 11:23–25

Павел не предполагает, будто существовала некая записанная хроника, повествующая об этих событиях, и не рассказывает нам, от кого он о них слышал.

Третий этап, начавшийся ближе к концу I столетия или даже с наступлением II века, стал свидетелем появления разнообразного свода христианских документов. Одним из них была Книга Деяний святых апостолов, представленная как второй том Евангелия от Луки (см. Деян 1:1) – впрочем, это не значит, будто она принадлежит перу того же автора, – а также возможно, что именно тогда возникла Книга Откровения, хотя некоторые полагают, что ее могли сочинить гораздо раньше [21]. Большая часть поздних произведений выполнена в форме посланий, приписываемых либо апостолу Павлу (Второе послание к Фессалоникийцам; Послание к Колоссянам; Первое послание к Тимофею; Второе послание к Тимофею; Послание к Титу) [22], либо разным апостолам Иисуса (Петру, Иакову, Иоанну и Иуде). Есть еще и Послание к Евреям; по традиции принято считать, что его автором был апостол Павел, но на самом деле оно анонимно, и заглавие в Библии короля Якова – «Послание Павла Апостола к Евреям» – не соотносится ни с чем в древних манускриптах. По общему согласию полагают, что Второе послание Петра – последняя из написанных новозаветных книг, созданная в начале II века. Часть ее содержания восходит к Посланию Иуды, тоже возникшему довольно поздно.

К тому времени существовали и другие христианские произведения, и перед нами встает вопрос: почему же их не приняли в окончательный канон – официальный перечень библейских книг? Некоторые принимались в тех или иных общинах: так до нас дошли манускрипты с книгой под названием Пастырь, написанной неким неизвестным мудрым христианином по имени Ерм; дошли и Евангелия, особенно огромный Синайский кодекс IV века. Ряд библеистов полагает, что книга, известная как Учение двенадцати апостолов (на греческом ее называли Дидахе), древнее некоторых Евангелий и, более того, служила источником при написании Евангелия от Матфея. И даже если это не так, позднейший срок, когда она могла появиться – это начало II века, а значит, она, вероятно, возникла раньше по крайней мере нескольких новозаветных книг. Есть и Евангелие Фомы, и кое-кто верит, что в нем сохранились истинные изречения Иисуса – хотя, конечно, в своем завершенном виде этот документ вряд ли появился очень рано. Впрочем, нужно обратить особое внимание на то, что новозаветные Евангелия написаны не в пример раньше всех прочих, и теория о том, будто Церковь запрещала труды настолько ранние, что они могли считаться подлинными записями учения Иисуса – это дикая спекуляция [23]. (Подробнее об этом мы поговорим в следующих главах.)

Датировку книг Нового Завета, возможно, выразит такой образ: представьте себе вереницу пьяниц, поддерживающих друг друга вдали от любой стены, на которую можно опереться [24]. Единственное, в чем мы уверены – это даты посланий апостола Павла, которые явно возникли в период с 40-х по 60-е годы. Что же до остальных книг, то здесь – полный простор для самых разных вариантов. Скажем, Послание Иакова можно счесть поздним произведением, написанным под псевдонимом, или же, напротив, очень ранним иудейским текстом с легким оттенком христианства. О датировке Евангелия от Иоанна по-прежнему спорят: библеисты согласны в том, что оно появилось позже синоптических Евангелий (это Евангелия от Матфея, Марка и Луки), независимо от того, знал ли их творцов его автор или нет – но, впрочем, есть и такие ученые, которые считают, что Евангелие от Иоанна, напротив, появилось намного раньше. Книгу Деяний святых апостолов, играющую ключевую роль в установлении относительных дат посланий апостола Павла, некоторые считают ранним рассказом о миссии Церкви в ее первые годы и подлинным отчетом о миссионерских странствиях Павла; а другие – поздней выдумкой, идеализированной историей раннего христианства, ложно притязающей на то, что ее автор шел вместе с апостолом Павлом в его странствиях.

Часто эти противоречивые мнения соотносятся с тем, как расценивают статус Библии сами библеисты. Традиционные подходы к авторитету Священного Писания – делающие акцент на том, что оно богодухновенно, – склонны идти рука об руку с ранними датировками библейских книг; сторонники более либеральных подходов нередко проявляют как минимум радушие к поздним. Можно взглянуть на это и с другой стороны – и, например, сказать, что консерваторы приветствуют свидетельства, способные поддержать идею ранних датировок, а либералы, наоборот, заранее отвергают подобные подтверждения.

И, как часто случается с Библией, даже столь явно невинные вопросы, как датировки книг, могут полниться предвзятой склонностью и к способу прочтения, и к реакции на эти книги. И, в конце концов, можно лишь попытаться взвесить все «за» и «против», непрестанно осознавая свою предвзятость, и надеяться на то, что получится быть настолько объективным, насколько это возможно.