Текст книги "Рай и ад. Великая сага. Книга 3"

Позади всех стоял какой-то мужчина в черном и внимательно наблюдал за людьми. На нем было поношенное пальто и форменная шляпа федеральной армии с перекрещенными пушечными дулами на кокарде – эмблемой артиллерии. К нему неслышно подошел другой мужчина.

– Все на местах, – сказал второй.

– Хорошо. Думаю, они знают, что делать.

– Я все еще раз повторил, прежде чем заплатить им.

На балкон вышел Сьюард и представил президента. Смуглый и коренастый, Джонсон выступил вперед и вскинул вверх руки в ответ на жидкие аплодисменты:

– Мои друзья и избиратели, благодарю вас за такой теплый прием в Кливленде! Я не собираюсь произносить речь…

Мужчина в форменной шляпе ухмыльнулся. Как же этот идиот предсказуем, подумал он, почти всегда говорит одно и то же, словно нарочно провоцируя слушателей на ответные реплики. Один из нанятых людей в толпе тут же выкрикнул:

– Так и не произносите!

Раздался смех. Кто-то захлопал. Джонсон сжал ладонями перила балкона:

– А вы, господа клакеры, похоже, следуете за мной повсюду. Будьте, по крайней мере, вежливы…

– Где Грант?

– Сожалею, но генерал Грант не смог поехать вместе со мной. Он… – Его слова заглушили хриплые возгласы.

– Почему вы не хотите, чтобы в Дикси голосовали цветные? – выкрикнул кто-то.

Сьюард дотронулся до рукава Джонсона, но президент отдернул руку.

– Сначала выньте бревно из своего глаза, а потом указывайте соседу на его соринку! – резко ответил Джонсон. – Разрешите вашим собственным неграм голосовать здесь, в Огайо, прежде чем хлопотать обо всем Юге!

Голоса в толпе зазвучали еще громче:

– Да ты просто слабак!

– Тюрьма слишком хороша для Джеффа Дэвиса!

– Повесить его! Повесить его!

– А почему бы вам не повесить Бена Уэйда?! – взорвался Джонсон, только еще больше распаляясь от воплей и улюлюканий толпы. – Почему не повесить Уэнделла Филлипса и Тада Стивенса, раз уж на то пошло? Вот что я вам скажу: я сражался с предателями на Юге и готов сражаться с ними на Севере!

– Сами вы предатель! – выкрикнул новый голос, заглушая шиканье и вой. – Вы и ваш Национальный союз! Предатели!

Упрек разъярил президента. Он ткнул пальцем в толпу:

– Выйдите, кто это сказал! Нет, конечно же, вы не покажетесь! Если вы надумаете кого-то застрелить, то сделаете это в темноте, в спину!

В ответ грянули ругательства и свист. Джонсон окончательно вышел из себя:

– Это все конгресс! Это он затуманил вам головы и натравил на меня, потому что сам не способен сделать ничего, чтобы восстановить Союз! Вместо этого они разделяют американский народ, заставляют победителей воевать с побежденными, республиканцев с демократами, белых с черными! Будь жив Авраам Линкольн, он бы тоже страдал от яростной злобы радикалов, рвущихся к власти! – (Сьюард в отчаянии пытался втащить Джонсона обратно в зал, но ничего не получалось.) – Они просто лавочники, торгующие ненавистью, которые подмяли под себя и сенат, и палату, а теперь хотят подмять и меня.

– Лжец! – закричал кто-то.

Губы Джонсона продолжали шевелиться, но никто уже не слышал того, что он говорил. Толпа ревела. Джонсон потряс кулаком.

– Лжец! Лжец! – начали скандировать люди, все громче и громче.

Стоявший позади толпы человек в черной форменной шляпе, который нанял людей, напичкав их инструкциями от посредника, позволил себе улыбнуться. Его план сработал безупречно. Джонсон был в бешенстве, репортеры не упустят ни единого его слова, и уже к полуночи все будет передано в газеты по телеграфу. Джонсон по глупости думал, что может безнаказанно нападать на Уэйда. Человек в черной шляпе был уверен, что именно сенатор организовал и оплатил сегодняшний крах президента, хотя, конечно, доказать это невозможно. Цепь из посредников достаточно длинная.

– Лжец! Лжец! Лжец!

Рев толпы услаждал слух человека в шляпе. Он означал щедрое вознаграждение. Мужчина быстро отошел от скандирующей толпы. У окошка телеграфа на вокзале он взял бланк и огрызок карандаша и стал составлять послание, сообщая о своем успехе посреднику, нанявшему его. В строке «адресат» он печатными буквами написал: «Мистеру С. Хазарду, Вашингтон, округ Колумбия».

…Похоже, поездка мистера Джонсона по кругу закончилась провалом. Как печально и странно, что за эту обессиленную землю идет такая отчаянная борьба, как за огромный приз. Одна война уступила место другой.

…Еще одна попытка со школой прошлой ночью. В плохую погоду окна закрываются ставнями. Мы не можем позволить себе стекла. Кто бы это ни сделал, он не скрывался, срывая ставни. Вечер был тихим, и треск донесся до домика Энди. Он побежал туда и схватил пакостника в темноте, но тот вырвался и сбежал. Лица его Энди не разглядел.

Не знаю, кого и подозревать. Тех белых оборванцев, которые поселились рядом с Саммертоном? Мистера Геттиса? Учителя танцев, который воображает себя аристократом? Среди возможных подозреваемых мы, похоже, имеем всех представителей белого общества…

Из сосен Южной Каролины добывали смолу, которую отправляли из Чарльстона в небольших бочках. Большинство чернокожих портовых грузчиков носили по одной бочке зараз, поднимаясь по трапу на борт того или иного парохода, который стоял под погрузкой. Дез Ламотт, опустившийся до их уровня, потому что до сих пор так и не нашлась богатая семья, готовая его нанять, нес сразу две.

Вышагивая в когда-то белых, а теперь грязных и порванных льняных штанах, он сохранял равновесие с бочонком на каждом плече. Когда он впервые попробовал это сделать, от железных обручей на плечах остались красные полосы, которые потом кровоточили. Теперь шрамы зарубцевались, и кожа огрубела.

Он ненавидел эту работу и всех безымянных, безликих негролюбов Севера, которые вынудили его к такому отвратительному занятию. При этом он испытывал какую-то одержимую гордость оттого, что может сделать больше, нести больше, чем самый сильный ниггер. Вскоре он стал заметной фигурой в чарльстонском порту – высоченный белый с буграми мышц на руках и аккуратной бородкой богатого плантатора.

Ни с кем из черных грузчиков он не разговаривал, если только к этому не вынуждали обстоятельства на работе. На второй день он едва не избил одного цветного, который подошел к нему с предложением вступить в новую ассоциацию защиты портовых грузчиков, начав с долгого вступления о каком-то похоронном фонде, куда нужно было вносить взносы каждую неделю, чтобы оплачивать расходы на похороны в случае необходимости.

Услышав это, Дез почувствовал, как его охватила дикая ярость. Он едва сдержался, чтобы не наброситься на наглеца и не задушить его, хотя его трясло от ненависти. Разве этот невежественный африканец мог понять, насколько глубоко и нежно Дез любил свою жену Салли Сью или своего командира Ферриса Бриксхэма? Только их похороны имели для него значение, и только они были в его памяти.

Этот случай потряс Ламотта – настолько он был близок к тому, чтобы убить того черномазого. Сколько же времени пройдет до того, как он и в самом деле бросится на одного из них? Он понимал, что, работая вместе с освобожденными неграми, он играет в опасную игру с собственной жизнью. Но почему-то ему было все равно.

Под жарким солнцем каролинской осени, больше похожей на лето, он проливал реки соленого пота, снова и снова поднимаясь с грузом на борт парохода «Секвойя». Мускулы на обожженной солнцем коже натягивались как канаты, но он ни на секунду не позволял боли отразиться на лице.

Этим утром его гнобило нечто большее, чем боль и мелкая мошкара с низин. Он получил записку от Геттиса. В ней говорилось, что капитан Джолли, белый голодранец, которого они собирались нанять, чтобы убить Мадлен Мэйн, накануне накачался украденным кукурузным самогоном и пытался разгромить школу.

Вот же идиот, думал Дез, едва сдерживая гнев. Он наклонился, поднял один бочонок на правое плечо, другой – на левое и медленно встал, удерживая вес; колени слегка подогнулись.

Он по-прежнему хотел как можно скорее извести всю эту семейку, начиная с вдовы полковника Орри Мэйна. Но идти за это на виселицу вовсе не собирался. Тем более что Купер Мэйн с Традд-стрит хотя сам и не имел солдат в непосредственном подчинении, зато обладал достаточным влиянием, чтобы направить их по следу Деза, если у него возникнут малейшие подозрения.

Так что ему пришлось на эти несколько недель затаиться в ожидании удобного случая. Он знал, что рано или поздно ниггеры непременно поднимут какой-нибудь бунт. Однажды жаркой ночью, подогретые спиртным и агентами правительства янки, бывшие рабы взбесятся. Начнутся поджоги, грабежи, насилие и прочие неприятности для любого человека с белой кожей. Подобный мятеж и был той дымовой завесой, которой он ждал.

И вот теперь этот болван Джолли привлек совершенно ненужное внимание к себе и к Монт-Роял. В округе Эшли он привык делать, что ему вздумается, задирая всех без разбору – и белых, и черных. Но с Мадлен Мэйн ему придется подождать. Дез уже написал Геттису, чтобы тот попридержал Джолли до тех пор, пока не поступит приказ действовать.

Постанывая и обливаясь по́том, Дез с трудом поднимался по трапу, мучаясь от боли в спине. По людной набережной, прикрываясь зонтиками от солнца, прогуливались три молодые дамы, одна из которых, мисс Лимингтон из Лимингтон-Холла, в прошлом была его ученицей. Изношенные платья говорили об их бедности, но в том, как они оживленно болтали и весело поглядывали на грузчиков, сквозила та беспечная надменность их класса, которую он понимал и даже одобрял.

Внезапно мисс Лимингтон остановилась:

– Боже мой… Неужели это… – (Дез сгорбился еще больше, чтобы скрыть голову за бочонком.) – Нет, не может быть.

– О чем ты, Фелисити? Чего не может быть?

– Видите вон того мужчину, что тащит бочки, как негр? Мне на мгновение показалось, что я вижу своего учителя танцев, мистера Ламотта. Но мистер Ламотт – благороднейший человек, и он белый. Он бы никогда не унизился до такого.

Молодые дамы прошли дальше, ни разу не обернувшись. Да и кто стал бы второй раз смотреть на придорожную грязь?

В тот день была пятница. Всю ночь воспоминание о мисс Лимингтон не давало Дезу заснуть. Только к четырем утра он наконец задремал на своем жестком тюфяке и проснулся, когда рабочий день уже несколько часов как начался. Вскочив, он быстро оделся и без завтрака поспешил к причалам, слыша впереди на Митинг-стрит звуки духового оркестрика.

Когда он дошел до Митинг-стрит, перейти дорогу ему помешало какое-то шествие. Вся мостовая была занята неграми, выстроившимися в колонну. Они были в белых с синими лацканами сюртуках и таких же белых брюках. Все улыбались, радостно махали руками и болтали с разношерстной толпой, собравшейся на тротуарах. Двое мужчин во главе шествия несли плакат с надписью:

ЧАРЛЬСТОНСКАЯ

ДОБРОВОЛЬНАЯ ПОЖАРНАЯ ДРУЖИНА № 2

«ЧЕРНЫЙ ОПАЛ»

Дезмонд стоял в третьем ряду зрителей, глазевших на проходящих мимо пожарных. Украшенные цветами лошади, замыкавшие шествие, тащили два пожарных насоса, к блестящим медным ручкам которых были привязаны маленькие американские флаги. Все эти черные лица, да еще ненавистные флаги янки, – Дез понял, что терпение его вот-вот лопнет.

Здоровенный ниггер с улыбкой до ушей помахал кому-то слева от него и крикнул:

– Здравствуйте, мисс Салли! Прекрасное утро!

Дез повернулся, чтобы посмотреть, к кому обращался негр. Имя Салли всегда вызывало в нем мучительные воспоминания. Он увидел толстую затрапезную девку, которая махала пожарному носовым платком, а он пялился на нее с такой отвратительной ухмылкой, словно готов был хоть сейчас выскочить из строя и задрать ей юбки.

Мисс Салли была белой девушкой. Но она все махала и махала платком этому черномазому, принимая его внимание и роняя тем самым свое достоинство, унижая свою расу. Дезмонд почувствовал, как кровь застучала в висках.

Музыканты маленького оркестрика из пяти человек отбивали барабанную дробь в такт шагам. Когда трубачи вдруг заиграли «Hail Columbia!», белая шлюха во все зубы заулыбалась пожарному, а тот послал ей воздушный поцелуй.

На который она ответила тем же.

Расталкивая толпу впереди себя направо и налево огромными ручищами, Дез стал пробиваться вперед. Кто-то возмущался, кто-то кричал ругательства ему вслед, но он уже выскочил на мостовую.

А потом в его голове словно что-то вспыхнуло, и больше он ничего не помнил.

Приезжал полковник Манро, проинспектировать школу и пожаловаться мне на то, что ему уже в который раз приходится составлять начальству донесения о здешних «бесчинствах», как он выразился. Оставил двух молодых капралов, милых и дружелюбных ребят из штата Мэн, чтобы они несколько дней охраняли школу. Один из них сказал, что хочет переехать в Каролину, что ему нравится и климат, и люди.

Перед тем как отправиться обратно в город, Манро высказал мне мрачное предупреждение, которое я попробую воспроизвести здесь более-менее дословно.

– Я провел уже достаточно времени в «пальмовом штате», чтобы разбираться в чувствах южан. Насколько я могу судить по моим наблюдениям, белые не испытывают враждебности к негру как к негру. В большинстве случаев он им даже нравится. Но когда он замахивается на место чиновника, адвоката, избирателя, политика и вообще равного им во всех отношениях члена общества, вот тогда они возмущаются. Свобода для негра отнюдь не означает равноправия, и все, кто заявляет об обратном, сразу становятся врагами.

– Возможно, вы правы, – ответила я, – но мы с Пруденс все равно не закроем школу.

– Тогда ваши неприятности не закончатся. И однажды они могут достичь такого накала, что ни удача, ни храбрость уже не помогут.

…Купер написал, что Д. Ламотт в тюрьме. В субботу он без видимой причины напал на пожарного из цветной добровольной дружины и был арестован. По словам Купера, он еще совсем недавно относился к угрозам Ламотта довольно скептически, но теперь считает их по-настоящему опасными. Ну что ж, хотя бы на какое-то время мы можем, как сказал Купер, получить передышку.

Глава 23

Пуля из шайеннской винтовки попала в левый глаз лошади Джексона. Обливаясь кровью, она громко закричала от боли и скинула седока. Джексон упал в помятую траву. Чарльз уже спрыгнул на землю и, выхватив винтовку, сильно ударил Дьявола по крупу, заставляя его убежать прочь. Испуганный Малыш, все еще сидя в седле, тщетно пытался собрать мулов вместе.

– Слезай! Слезай с лошади! – закричал ему Чарльз.

Шайенны выскочили из-за пригорка. Пролетевшая рядом пуля сорвала шляпу с головы Чарльза. Он снова закричал Малышу, но тот ничего не слышал за криками индейцев и испуганным ржанием мулов. Только через несколько секунд мальчик наконец понял по выражению лица, что хотел сказать ему Чарльз, и неуклюже слез на землю.

Джексон встал на колени и выстрелил в индейцев, которые уже почти поднялись на пригорок, но промахнулся. Чарльз нажал на спусковой крючок, когда воин, ехавший рядом со Шрамом, метнул в него копье с перьями на древке. Чарльз увернулся от броска, а индеец, сраженный его пулей, упал с коня замертво.

Вокруг поднялся жуткий гвалт. В нескольких милях к западу из низко нависших грозовых туч полыхнула молния и с шипением ударила в сухую прерию. Трава вспыхнула и задымилась. Клубящиеся черные тучи стремительно неслись в их сторону.

Малыш вскрикнул. Чарльз увидел, как мальчик пошатнулся, схватившись за покрасневший рукав. Его задело копьем. По лицу парнишки текли слезы боли и растерянности.

– Сзади, Чарли! – закричал Деревянная Нога и почти сразу пальнул из ружья.

Чарльз резко развернулся и увидел, что шайенн на лошади уже занес над ним боевую дубинку с привязанным к ней камнем. Он выстрелил прямо в размалеванное красной краской лицо, но не настолько мгновенно, чтобы остановить удар. Дубинка опустилась на его плечо с такой силой, что он отлетел в сторону. Тело мертвого шайенна сползло с лошади, вместо лица у него было кровавое месиво.

Штормовые тучи повисли над ними, словно крышка, накрывшая мир. Воздух сотрясали раскаты грома. Сверкала молния. Западный ветер доносил запах дыма. Чарльз увидел, как Шрам, сидя на лошади, целится в Джексона копьем.

Остальные индейцы теперь подобрались совсем близко, но уже не проявляли прежнего рвения, после того как двое их товарищей погибли. Деревянная Нога увернулся от удара. Шрам снова занес копье. Тогда торговец схватил винтовку обеими руками и стал отбиваться ею как палкой. Лицо его налилось кровью.

Чарльз опустил рычаг затвора, прицелился в Шрама и нажал на спусковой крючок, но «спенсер» заклинило.

В ту же минуту к нему подъехал еще один индеец и ткнул копьем в правую руку. Сначала он почувствовал жгучую боль, а потом из раны хлынула кровь. Он бросил винтовку, выхватил боуи и вонзил нож шайенну в бок. Индеец вскрикнул и резко дернулся к шее лошади. Она поскакала прочь, унося седока и торчащий из его тела нож.

Шрам, полный решимости покончить с Деревянной Ногой, снова пустил вперед свою лошадь. Джексон ловко отражал его удары винтовкой. На лице индейца отразилось разочарование. Но схватка не прошла даром для торговца – его щеки были уже темно-бордовыми, как сливы.

В какое-то мгновение Чарльз вдруг обнаружил, что рядом с ним нет ни одного противника, и, оглядевшись, вдруг понял почему. Трое шайеннов устремились к мулам и Малышу. Плачущий мальчик вяло отмахивался от них, словно от мух. Один воин соскочил на землю и схватил его. В этот момент из травы выпрыгнул Фенимор. Зубы пса сомкнулись на руке индейца. Другой индеец отшвырнул собаку прикладом винтовки.

Среди воя ветра и треска молний Джексон испустил странный сдавленный крик. Выхватывая кольт и уворачиваясь от пули, когда один шайенн выстрелил по нему, Чарльз увидел, как его партнер пошатнулся и упал на бок в высокую траву. Торговец с трудом дышал, как будто ему не хватало воздуха. Он схватился за ворот расшитой бисером рубахи, словно хотел сорвать ее.

Чарльз вспомнил, что уже видел раньше, как лицо Джексона так же багровело. «Это ничего не значит», – сказал он тогда. На самом деле это означало сердечный приступ, который начался из-за огромного напряжения схватки.

Шрам взял в руку томагавк и высоко поднял его вверх. Чарльз выстрелил, но лошадь индейца постоянно двигалась, и пуля, не достигнув цели, со звоном ударилась в лезвие топора. Бросаясь к Джексону, Чарльз выстрелил снова. Шрам тут же умчался в сторону, низко пригнувшись к шее лошади.

Из раны Чарльза текла кровь. Он закричал от отчаяния; это был бессловесный вопль ярости, потому что ему приходилось разрываться между Джексоном, который двумя руками сминал рубаху на груди, пытаясь впустить в легкие хоть немного воздуха, и тремя шайеннами, которые, спрыгнув с коней, уже тащили Малыша за другую сторону пригорка и вскоре скрылись из глаз. Фен бежал за ними, из его оскаленной пасти капала пена. Скрюченные пальцы Джексона цеплялись за бусины, отрывая их от ткани. Бисер тихо позвякивал и блестел в свете молний.

Чарльз не мог помочь сразу обоим, и он выбрал того, кто был ближе и кому грозила мгновенная смерть.

Джексон начал заваливаться на спину. Чарльз подхватил его левой рукой, а правой выстрелил в индейца, который был ближе других, но из-за раны рука дрожала и плохо слушалась, поэтому пуля улетела неизвестно куда.

Шайенны явно собирались прикончить их, так что ему оставалось только сражаться. Он опустился на колени и подпер одним обвисшую спину Джексона. Торговец привалился к нему; глаза его были широко открыты, руки безвольно упали, отпустив рубашку. Чарльз в отчаянии смотрел, как кровь отливает от его лица. Джексон узнал своего партнера. Он попытался дотронуться до Чарльза, но не смог поднять руку. Фенимор за пригорком перестал лаять, потом коротко взвизгнул и затих.

Чарльз приблизил ухо к губам Джексона, и ему показалось, что он услышал, как тот прошептал: «Спасибо за все…»

Яркая вспышка молнии выбелила все вокруг, ослепив его на мгновение. Снова обретя зрение, он едва не закричал. Глаза Деревянной Ноги были еще открыты, но жизни в них больше не было.

Из-за пригорка появились те трое шайеннов, что утащили Малыша. Они снова сели на своих коней и поскакали вниз, к Шраму, который ждал их на том месте, где Чарльз впервые увидел индейцев.

Не помня себя, он бросился туда, где исчез Малыш. Неистовый ветер бросал ему в лицо обрывки травы и комья земли, пока он бежал, боясь опоздать. Когда Шрам увидел, что Чарльз удаляется от тела Джексона, он подал знак своему поредевшему войску скакать туда.

Чарльз пробежал мимо двух вьючных мулов, истекших кровью от пулевых ран. Молнии продолжали сверкать. Земля под его ногами дрожала. Он скорее почувствовал, чем увидел стену огня, вставшую за его спиной, когда ударила очередная молния.

– Малыш! – кричал он, поднимаясь на холм на дрожащих от слабости ногах. – Малыш, откликнись!

В ответ снова сверкнула молния, и ее испепеляющий клинок с шипением ударил прямо в низинку между двумя пригорками. Трава задымилась, вспыхнула оранжевым светом и загорелась. Да это просто конец света, подумал Чарльз, спускаясь вниз по склону к руслу пересохшего ручья. На ближнем берегу блестела мокрая и черная от крови вытоптанная трава, в которой лежало что-то бесформенное, как мешок с картошкой.

За его спиной, на склоне холма, пламя взметнулось вверх шестифутовой стеной алого, оранжевого и белого, которая неудержимо двигалась вперед, назад и в стороны. Когда-то в техасской прерии Чарльз уже видел похожий пожар, который уничтожил сорок квадратных миль.

Он подошел к бесформенной груде и посмотрел на нее, почти ничего не чувствуя от потрясения. Малыш лежал головой в сухом русле. Его тело было рассечено томагавком от горла до паха. Из раскуроченной груди, уже облепленной мухами, торчало то, что осталось от Фена. Одна лапа со сломанной костью, торчавшей из окровавленной шерсти, часть песьей морды и черепа с одним глазом. Все остальное было разбросано по блестящей траве.

Чарльз смотрел на эту ужасную картину едва ли пять секунд, но они показались ему вечностью. Наконец он отвернулся и пошел обратно вверх по склону, охваченному огнем. Джексон мертв, думал он, Малыш тоже. Я буду следующим, но сначала этому мерзавцу со шрамом придется как следует постараться.

С вершины он увидел на некотором расстоянии от холма Шрама и пятерых воинов – все они сидели верхом, то появляясь, то вновь скрываясь за завесой густого дыма. Теперь они находились чуть южнее первоначальной позиции, и, несмотря на дым, Чарльз увидел на их лицах нечто новое. Это был страх или, по крайней мере, сомнение. Огонь уже подобрался почти к середине склона, где Торговая компания Джексона делала свою напрасную остановку.

Обливаясь по́том, Чарльз доковылял до того места, где он оставил Джексона. Снова Шарпсберг, думал он. Снова Северная Виргиния.

Шрам за клубами дыма ухмыльнулся. Подходя к трупу Джексона, Чарльз пытался понять, что значит эта ухмылка. И понял, когда посмотрел вниз.

Бледное тело его партнера раздели догола. Между ногами зияла красная дыра, обсиженная мухами. Окровавленные гениталии были засунуты ему в рот. На глаза шайенны насыпали маленькие горки бисера, и они посверкивали под вспышками пламени.

– Скоты! – закричал Чарльз. – Грязные, жестокие скоты!

Шрам перестал ухмыляться. Чарльз направил свой кольт на вожака шайеннов, крепко сжимая револьвер окровавленными руками. Дым сгустился, скрывая индейцев. Он нажал на спусковой крючок. Потом еще и еще раз, пока барабан не опустел.

К этому времени стена дыма и племени уже окончательно скрыла шайеннов. Чтобы добраться до Чарльза, им пришлось бы проскакать прямо через нее или объехать по очень большому кругу, чтобы миновать огонь, мчавшийся на север и на юг. Порывы ветра трепали его волосы. Ревущий огонь освещал разъяренное лицо, словно был яркий полдень.

Когда дым снова рассеялся, Чарльз увидел, что все шайенны по-прежнему стоят на месте. Ни одна его пуля не попала в цель. Шрам подал воинам сигнал двигаться вперед.

Сначала один индеец покачал головой, за ним второй. Они явно не решались приближаться к этому орущему безумцу на вершине холма, защищенному стеной дыма и огня. И пусть они не понимали, что он кричал, зато намерения его поняли прекрасно.

– Ну же, идите сюда, покажите свою храбрость! Вы убили старика и мальчишку и даже собаку! Поглядим, как вы справитесь со мной!

Один из шайеннов снова покачал головой, даже с сочувствием. Это не понравилось Шраму. Он схватил воина за плечо и встряхнул. Индеец отшвырнул его руку, повернул лошадь и ускакал в грозовую темноту.

Остальные четверо последовали за ним, выстроившись гуськом. Оставшись один, Шрам сначала метнул на Чарльза свирепый взгляд, а потом поехал за ними.

– Вернитесь, сволочи! Будьте вы все прокляты! Вы просто трусливые сукины дети, вот вы кто!

Когда огонь с новой силой взметнулся вверх и скрыл индейцев, силы оставили его, но он все-таки прокричал вслед Шраму:

– Тебя и весь твой род нужно свести с лица земли! И я это сделаю – не сомневайся!

Не сомневайся… Не сомневайся…

Он повернулся и пошел прочь от жара и слепящего света. Когда он на ходу попытался сунуть кольт в кобуру раненой рукой, то промахнулся, разорвав прицелом штанину и глубоко, до крови, оцарапав ногу. Но он этого не заметил и не почувствовал. В левой руке он нес парфлеш Джексона, который даже не помнил когда снял с его мертвой лошади.

Гроза теперь бушевала в нескольких милях восточнее. Начавшийся легкий дождь был недостаточно сильным, чтобы загасить огонь. Шатаясь, Чарльз с трудом пробирался между трупами мулов в надежде, что еще удастся найти хоть кого-нибудь живого в этом аду. Двое мулов действительно оказались целыми и невредимыми. Он взял их поводья и хотел уже повернуть назад к пригорку, но его остановил огонь. Огромная бело-алая стена обступала холм справа, двигаясь от другого холма, отделенного высохшим ручьем, где лежали Малыш и Фенимор. Он просто стоял и смотрел, как через несколько секунд пламя полностью поглотило то место, где осталось тело Деревянной Ноги.

Я даже похоронить их не смогу…

И тут из его глаз хлынули слезы ярости.

По счастливой случайности – и это была единственная удача за день – Чарльз нашел своего пегого примерно в двух милях к северо-востоку от пожара. Чарльз ехал на одном из мулов, ведя рядом второго. Чтобы остановить кровотечение, раненую руку он стянул жгутом, который сделал из оторванного куска штанины. Рана болела и нуждалась в лечении, но была далеко не смертельной.

Когда он увидел Дьявола, конь стоял опустив голову, неподвижный как статуя, и только глаз чуть косил в сторону. Чарльз пересел на пегого и поехал на север, чувствуя, как его переполняют одновременно печаль и ярость. В сумерках он остановился, чтобы устроиться на ночлег. Развел небольшой костер, съел немного вяленого мяса уже из своего парфлеша. Сначала от еды у него заболел живот, но боль быстро прошла.

После грозы небо очистилось. Ежась на холодном ветру под сверкающими звездами, Чарльз открыл парфлеш Джексона и достал горшочки с краской, кисть и свернутый в трубочку счет зим. Потом развязал шнурок и развернул кожаный свиток.

Хотя он и сам не смог бы объяснить причину, его словно что-то подталкивало закончить начатую Джексоном работу. Он открыл горшочек с черной краской, облизнул кисть, окунул ее в краску и занес над рисованной историей последнего года Торговой компании Джексона.

Он рассматривал разные фигурки, которые рисовал Деревянная Нога, включая те, что изображали их троих в типи под священной охраной Бизоньей Шапки. Как же он тогда ошибся! Как был глуп, что поверил, будто шайенны способны на сострадание. Они не знают жалости. Тогда их троих спасла только неприкосновенность места, где находится эта шапка. Шайенны ненавидели всех белых, и не важно, что у них на это были причины. Причин к той варварской жестокости, последствия которой видел Чарльз, у них уж точно не было. Они просто ненавидели белых – так же, как он сейчас ненавидел каждого из них.

Блики костра мелькали на его мрачном лице, когда он старательно выводил на кожаном свитке составленные из палочек фигурки двух человек и собаки. Вторая фигурка была справа и чуть выше первой, а третья возвышалась над второй, как будто все они стояли на какой-то невидимой лестнице.

Пытаясь решить, как изобразить над ними Висячую Дорогу, он задумался. Может, нарисовать волнистые линии, означающие Млечный Путь? Нет. Пусть это будут пятиконечные звезды. Он нарисовал одну, тщательно подправил кончики, потом добавил еще две и понял, что у него получились не звезды, а кляксы.

Он швырнул кисть в огонь, потом отправил за ней и краски. Взял в руки кусок кожи и еще раз всмотрелся в каждый рисунок. Ему очень хотелось заплакать, но он запретил себе. Горе по-прежнему мучило его, но он чувствовал, как что-то словно окаменело внутри. Его собственная жизнь, которую он с таким трудом пытался возродить из пепла войны всю прошлую зиму, разрушилась так же быстро и непоправимо, как трава прерий под напором безумного огня.

Его опять настиг Шарпсберг…

Его опять настигла Северная Виргиния…

Ничего не изменилось.

Боже!

Он осторожно положил счет зим в огонь и наблюдал, как он горит. Они хотели убийств, думал он, и я исполню их желание. Я знаю об этом намного больше, чем они. У меня было пятьсот тысяч первоклассных учителей…

Рисунки чернели и сгорали, а Чарльз все смотрел на них, стараясь запомнить каждый.