Текст книги "Рай и ад. Великая сага. Книга 3"

Примерно за час до рассвета Чарльз проснулся оттого, что захотел в туалет. И зачем он опять выпил так много кофе?

Он встал, стараясь не шуметь. От дыхания в воздух вылетали облачка пара, отчетливо видимые в слабом свете углей, тлевших на полу в центре вигвама. Он развязал ремешки откидного входа в типи и тихо выскользнул в круглое отверстие.

Его сразу насторожило то, что лошади и мулы в своем загончике явно были чем-то взволнованы, и он никак не понять, чем вызвано их беспокойство. Холодная звездная ночь казалась безмятежной. Одно можно было сказать наверняка: даже если где-то поблизости рыскали конокрады, Фенимор и не подумал бы сообщать об этом своим лаем. Сторожевым псом он точно не был.

Чарльз прошел вперед вдоль канавы, уходя от слабого света, мерцающего внутри типи. Расстегнул штаны, потом кальсоны, а потом сквозь шум струи вдруг услышал чей-то голос.

Он резко прекратил свое занятие, рывком надел исподнее и штаны и машинально протянул руку к бедру.

Кобуры с кольтом там не было. На ночь он клал ее возле изголовья. С собой был только боуи в чехле.

Осторожно ступая по траве, он медленно пошел обратно к типи и увидел на кожаной стене силуэты, подчеркнутые светом тлеющего костра. Два человека сидели на корточках, третий стоял между ними, держа что-то в руке.

Револьвер.

Облизнув пересохшие губы и яростно отогнав остатки сна, Чарльз подошел вплотную к типи. Незваный гость, который, должно быть, прокрался в вигвам сразу после его ухода и не заметил Чарльза, говорил с Малышом.

– Сиди тихо, идиот пустоголовый! Только пикнешь – и я этому старому дураку башку разнесу в клочья. – Тень махнула револьвером в сторону тени головы Джексона. – А ты, старый хрыч, давай сюда свой товар. И деньжата, все, что есть.

– Для перелетных пташек вроде еще рановато, а? – откликнулся Джексон, и Чарльз заподозрил, что партнер вовсе не так спокоен, как могло показаться по его голосу. – Я-то думал, парни вроде тебя всю зиму сидят на армейской кормежке и только весной вылетают на свободу.

– Заткнись, урод, если не хочешь, чтобы я пристрелил этого пучеглазого кретина!

– Нет, я не хочу, чтобы ты это делал, – очень тихо произнес Джексон.

– Тогда гони товар.

– Весь товар в дорожных сумках. Снаружи.

Мужчина ткнул его в плечо дулом револьвера:

– Пошли!

Глава 14

Чарльз вытащил боуи из ножен. Сердце бешено колотилось. Он быстро сделал пару широких шагов и замер сбоку от круглого входа за несколько секунд до того, как Джексон выбрался наружу.

Торговец почувствовал присутствие Чарльза, но не подал виду и даже не повернул головы в его сторону. Следом из типи вышел мужчина с револьвером. В свете звезд Чарльз сначала увидел бородатое лицо, а потом рукава с желтыми нашивками капрала. Точно, дезертир.

– Стой, дед! – приказал мужчина, выпрямляясь.

Крепкий и приземистый, он был на голову ниже Джексона, хотя тот тоже не мог похвастаться высоким ростом. Один Бог знал, из какого форта он сбежал – может, из Ларнеда, а может, из того, что поновее, – из Доджа.

Чарльз переступил с ноги на ногу, готовясь нанести удар, но дезертир то ли услышал, то ли почувствовал что-то. Он резко развернулся, увидел Чарльза и выстрелил.

Пуля оцарапала щеку Чарльза и пробила кожаную стену типи. Чарльз мгновенно вонзил нож в синюю рубашку дезертира и повернул его.

– О нет… – выдохнул солдат, приподнимаясь на цыпочки. – Нет…

Через мгновение он обмяк, пальцы разжались, револьвер упал на землю. Колени капрала согнулись, и он растянулся на земле, как тряпичная кукла. Скорее всего, уже мертвый.

Чарльз вытер нож о траву:

– Что будем с ним делать?

Джексон тяжело дышал, как после долгого бега.

– Оставь его падальщикам… – Он почти задыхался. – Лучшего он не заслужил.

Из темноты выбежал Фенимор. Он тихо поскуливал, чувствуя беду. Джексон ласково погладил пса.

– А ты отлично управляешься с ножом, Чарли. Быстро учишься. – Он схватился за воротник синего мундира и приподнял голову убитого; в лунном свете безжизненные глаза блеснули, как оловянные монетки. – Или это у тебя старые навыки?

Чарльз еще раз дочиста оттер нож пучком сухой травы и вернул его в ножны, похлопав по ним ладонью. Такого ответа было достаточно.

Внутри типи, скрестив руки на груди, сидел съежившийся Малыш. Он плакал. К этому времени Чарльз уже знал, почему мальчик так реагирует. Дело было не только в страхе. Даже со своим жалким умом бедняга иногда понимал, что его дядя находится в затруднительной ситуации или должен выполнить какую-то сложную задачу. В таких случаях парнишка всегда хотел помочь, но его мозг не мог отдать правильные приказы ни рукам, ни ногам, ни каким-то другим частям тела. Чарльз уже дважды видел, как он рыдал от яростного отчаяния.

Джексон обнял мальчика и ласково похлопал его по спине, успокаивая. А потом снова резко рванул ворот своей рубашки. Чарльз увидел, как густо покраснело его лицо. Джексон заметил его взгляд.

– Я тебе говорил, что это ничего не значит! – сердито буркнул он.

Чарльз промолчал.

В начале ноября они встретили на дороге с полдюжины арапахо, которые направлялись на север. У всех шестерых волосы были густо смазаны жиром, но у одного из них, вероятно более чувствительного к недавнему летнему солнцу, они были скорее золотисто-каштановыми, чем черными. Выбритая часть головы, рядом со скальповой прядью, у всех была выкрашена красной краской.

Деревянная Нога заговорил с арапахо на смеси языка жестов, примитивного английского и их собственного языка. Чарльз несколько раз услышал уже знакомое ему слово «Мокетавато» – так шайенны называли Черного Котла, миролюбивого вождя, которым восхищался Джексон.

Чарльзу не нужно было особо понимать индейцев, чтобы увидеть враждебность арапахо. Она сквозила в каждом слоге, в каждом резком жесте и злобном взгляде. Но все же они продолжали говорить с Деревянной Ногой, усевшись на корточках в полукруг напротив него; разговор длился почти час.

– Не понимаю, – сказал Чарльз после того, как арапахо ускакали. – Они же нас ненавидят.

– Верно.

– Но при этом разговаривали с вами.

– Ну, мы же ничего такого не сделали, чтобы их рассердить, поэтому они обязаны обращаться с нами цивилизованно. Так поступает большинство индейцев. Но не все, так что не зевай.

– Вы говорили с ними о Черном Котле.

Деревянная Нога кивнул:

– Меньше двух недель назад он и мирный вождь арапахо Маленький Ворон поставили свой знак одобрения на соглашении, подписанном на Малом Арканзасе. По этому соглашению теперь будут определены границы новой резервации, отведены участки земли для каждого шайенна или арапахо, кто захочет там жить, а тем, кто потерял кого-нибудь из родителей или мужа у Сэнд-Крик, вдобавок от щедрот еще выделят аж сто шестьдесят акров. Правительство осуждает то, что там случилось, они даже отправили туда Билла Бента, чтобы он этой зимой проследил, как бы солдаты опять не натворили бед в индейских деревнях. Билл Бент, конечно, человек хороший, вот только шайеннов на Малом Арканзасе живет всего около восьмидесяти душ, а еще почти две сотни бродят где попало, так что для них это мирное соглашение значит не больше чем шум ветра.

Чарльз почесал подбородок; щетина уже превращалась в бороду.

– А вы узнали, где сейчас Черный Котел?

– Прямо впереди, на Симарроне. Как раз там, где я и собирался его искать. Так что отправляемся дальше.

У подножия невысокого утеса Деревянная Нога показал на разбросанные кости:

– Бизон спрыгнул. Индейцы поворачивают стадо и гонят к обрыву. Уже очень скоро бизоны летят вниз и ломают ноги, так что воинам легко их убить.

Прошло два дня после их встречи с арапахо. Стоял безветренный день, с неба падали легкие снежинки и таяли, едва коснувшись травы. Чарльз с удовольствием затягивался сигарой и думал о том, как бы его сын воспринял первый в своей жизни снег. Ему бы очень хотелось на это посмотреть…

– Такая охота не столь почетна, как убийство бизона в погоне, – продолжал Джексон. – Но зима близко, и если запасов мало, то это самый простой способ… – Он вдруг резко замолчал и повернул голову. – Постой-ка… – Быстро взбежав по склону, Джексон опустился на колени и прижал ладони к земле.

– Что такое? – спросил Чарльз.

– Всадники. Скачут сюда… быстро. Проклятье!.. Их десятка два, а то и больше. Сдается мне, Чарли, мы всю свою удачу истратили на того дезертира…

Чарльз бросился к Дьяволу, выхватил из седельной сумки кольт, но Джексон велел убрать оружие.

– Почему?

– Потому что сперва нужно посмотреть, кто это. Если хочешь, чтобы тебя точно убили, выстрели в индейца первым, не попытавшись сначала вступить с ними в переговоры.

Он прошелся вдоль обрыва, засунув большие пальцы за пояс с патронташем; неторопливые движения говорили о полном спокойствии, и только в глазах виднелась нешуточная тревога. Чарльз присоединился к партнеру. Когда к ним бешеным галопом уже неслись всадники на неоседланных лошадях, Джексон жестом подозвал к себе Малыша.

На индейцах были кожаные штаны с бахромой, а у нескольких – еще и повязанные вокруг талии красные одеяла. Шестеро были в головных уборах из орлиных перьев. Также Чарльз без особого восторга заметил, что трое одеты в форму армейского образца: на двоих были короткие солдатские мундиры со светло-голубыми пехотинскими нашивками, а на третьем – длиннополый сюртук старого образца с красной отделкой, указывающей на принадлежность к артиллерии. К сюртуку было прицеплено две медали.

Еще у одного индейца, лет двадцати с небольшим, худощавого, стройного и очень смуглого, на груди висел огромный серебряный крест на цепочке. Рукава и перед его рубахи, сшитой из оленьей кожи, были украшены длинными полосками из какого-то тонкого материала – в основном черными, но попадались также желтые и белые.

Чарльз предположил, что крест, как и форма, был украден.

– О Боже, шайенны… – пробормотал Джексон. – И во главе их – Люди-Собаки. На них нет отличительных знаков, но я узнал того, что впереди. Хуже и быть не может.

– А кто этот…

Чарльз не успел задать свой вопрос о вожаке, потому что шайенны как раз остановили лошадей, и воздух сразу заполнился звоном маленьких колокольчиков, вплетенных в гривы. Тех самых колокольчиков, которые они получили от белых торговцев, как и карабины, уже направленные на Джексона и его спутников. Кроме винтовок, у всех индейцев были луки со стрелами.

Фенимор пытался вырваться из упряжи и злобно рычал. Чарльз закусил сигару, уже превратившуюся в маленький окурок. Малыш спрятался за дядю.

Самый смуглый индеец, с крестом на шее, взмахнул рукой и что-то крикнул на своем языке. У него было красивое узкое лицо, хотя и излишне суровое. Красная краска, которой он, как и остальные, раскрасил лицо и руки, была с особой тщательностью нанесена на его левую щеку. Две широкие параллельные полосы обрамляли длинный белый шрам, который тянулся от внешнего края брови вниз вдоль линии челюсти, и там немного загибался кверху, к левому уголку рта. Все это напоминало обведенный красным рыболовный крючок.

Снег повалил сильнее. Шайенны смотрели на Чарльза и его партнера, пока их вождь продолжал свою страстную речь. Чарльз понимал отдельные слова или жесты, уроки Деревянной Ноги уже давали о себе знать. Но и без этого было очевидно, что почти все фразы вождя полны злобы и неприязни.

Джексон стойко, ни разу не повысив голоса, отвечал каждые несколько секунд. Вождь в это время продолжал говорить. Чарльз слышал, как его партнер снова упомянул о Черном Котле. Молодой вождь покачал головой и засмеялся. Все его спутники тоже развеселились.

Деревянная Нога вздохнул. Его плечи обвисли. Он поднял правую руку, прося передышки. Усмехаясь еще шире, молодой индеец выкрикнул нечто принятое Чарльзом за согласие.

– Чарли, сюда…

Торговец повел Чарльза вдоль края обрыва. Мушки карабинов последовали за ними. Джексон казался подавленным, в таком состоянии Чарльз его еще не видел.

– Теперь сокрушаться без толку, но я ошибся. Мы не должны были заговаривать первыми. Эти парни жаждут нашей крови.

– Я думал, они не нападают, если их не рассердить.

– Всегда бывают исключения. Боюсь, этот парень как раз из их числа. – С горечью посмотрев на смуглого индейца, Джексон продолжил: – Он боевой вождь и при этом очень и очень молодой. Его зовут Мужчина, Готовый Воевать. Белые называют его Шрамом. Люди Чивингтона убили его мать у Сэнд-Крик. Они срезали ей волосы. Я хочу сказать, все волосы. – Повернувшись к индейцам спиной, Деревянная Нога похлопал себя между ног. – А потом вывесили их вместе с другими скальпами в том денверском театре, где Чивингтон демонстрировал свои трофеи. Уж не знаю, как Шрам об этом прослышал… может, через вторые или третьи руки. Вокруг Денвера тогда бродило много мирных старых индейцев, которые вымолили себе жизнь. Но я точно знаю, что ему известно о позоре его матери, и он не собирается ни забывать, ни прощать это. Пожалуй, я бы тоже не простил. Только нам не поможет то, что мы это понимаем.

– А как же соглашение?

– Думаешь, оно для него хоть что-нибудь значит? Я же тебе объяснял: вожди подписали договор только от имени восьмидесяти домов.

– Он очень много говорил. Что ему нужно?

– Шрам и его друзья хотят забрать нас в деревню. И уже там решить, что с нами делать.

– Тогда, может, все еще обойдется? Разве это не деревня Черного Котла?

– Да, она, – уныло ответил Джексон, – только вождь еще не вернулся после переговоров. Задержался. И пока его нет, главный голос принадлежит Шраму.

Чарльз похолодел:

– И что нам делать? Стрелять?

Деревянная Нога чуть повернулся, чтобы видеть племянника. Малыш крепко обхватил себя руками, глаза его стали огромными.

– Тогда нам точно конец, – сказал Джексон. – Может, в деревне они тоже решат нас прикончить, но, думаю, нам лучше поехать туда с ними. Малыш не сможет защититься от этих головорезов. А там, глядишь, кто-нибудь из женщин его и пожалеет и не даст мужчинам содрать с него скальп. – Джексон вздохнул. – Вообще-то, с моей стороны нечестно звать тебя с собой… Но это именно то, что я собираюсь сделать…

Чарльз докурил сигару и швырнул окурок вниз, на бизоньи кости. Сигара показалась ему вкуснее, чем обычно, – наверное, оттого, что она могла оказаться последней в его жизни.

– Я иду с вами.

– Хорошо. Спасибо.

Они пошли обратно к шайеннам, старый торговец шагал впереди. Когда Джексон сообщил индейцам, что они согласны отправиться в деревню без сопротивления, воины заулыбались, а Шрам завыл по-собачьи, отчего бедняга Фен снова задергался в своей упряжи. Шрам протянул руку к колчану со стрелами, висящему за плечом, и вытянул оттуда трехфутовую палку, обтянутую куском оленьей кожи, выкрашенной в красный цвет и расшитой иглами дикобраза. Один конец украшали нарисованные глаза, другой – орлиные перья. Привязанные к палке высушенные пальцы какого-то животного делали ее похожей на погремушку, которой Шрам энергично взмахнул, спрыгнув с лошади.

Продолжая греметь, вождь вдруг метнулся вперед и, прежде чем Чарльз успел отойти в сторону, ударил его палкой по щеке. Чарльз выругался и замахнулся кулаком, но Джексон удержал его:

– Не надо, Чарли! Говорю – не надо! Он просто посчитал ку[15]15
  Особый ритуал воинской доблести, совершаемый индейцами Равнин; заключался в прикосновении к врагу.


[Закрыть], только резче, чем следовало.

Чарльз знал, что у индейцев существует обычай подсчитывать ку, которые могли совершаться даже на поверженных противниках. Чем больше ку набирал воин, тем более храбрым он считался. Но, как сказал Джексон, знание этого факта никак не могло помочь им в их ситуации, как не могло и ослабить его страх.

Черноглазый индеец закинул голову назад и залаял. Несколько его товарищей сделали то же самое, отчего Фенимор начал прыгать как безумный, заходясь в неистовом лае. Один из шайеннов направил карабин на пса. Джексон тут же схватил Фена за ошейник и придержал его, получив укус за свою заботу.

Чарльз стоял неподвижно, чувствуя одновременно гнев и испуг. Малыш топтался рядом с ним, пытаясь спрятать свою несчастную уродливую голову в складках цыганского плаща. Трое шайеннов спрыгнули с коней и бросились к вьючным мулам, взрезая ножами холщовые тюки с товарами. Обнаружив пучок с иглами дикобраза, один из индейцев радостно вскрикнул, разрезал связывающий их кожаный ремешок и подбросил иглы в воздух.

Другой вскрыл мешок, из которого дождем хлынули бусины. Индеец набрал их в пригоршню и побежал к друзьям, отсыпая каждому понемногу. Деревянная Нога сдерживал Фенимора, скрипя зубами, и только без конца повторял:

– Черт побери, черт побери…

Шрам с важным видом подошел к торговцу и ударил его по плечу той же кожаной палкой, добавив себе еще один ку. Потом залаял громче прежнего. Снег собирался на полях шляпы Чарльза, на плечах, таял на лице, и у него вдруг появилось странное ощущение непоправимости происходящего. Нечто подобное он чувствовал на войне накануне сражений. Это предчувствие всегда заканчивалось чьей-то смертью.

– Ты, наверное, уже сто раз пожалел, что послушал меня, – пробормотал Джексон.

– О чем вы?

– Ну, я ведь все время талдычил, мол, всегда есть исключения, а теперь думаю, что и сам плохо усвоил этот урок. Тот еще учитель.

– Любой учитель может ошибаться, – ответил Чарльз, стараясь говорить бодро.

– Ага, только в этом случае и одной ошибки чересчур много. Прости, Чарли. Надеюсь только, что мы не отправимся по Висячей Дороге уже сегодня.

КАЗНЬ ВИРЦА

ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЕ ДНИ ЖИЗНИ КОМЕНДАНТА ЛАГЕРЯ АНДЕРСОНВИЛЛЬ

ПОСЛЕДНЯЯ ПОПЫТКА ЕГО АДВОКАТА СМЯГЧИТЬ ПРИГОВОР

СТОЙКОЕ ПОВЕДЕНИЕ ЗАКЛЮЧЕННОГО В СКАФФОЛДЕ

ОН ДО ПОСЛЕДНЕГО ЗАЯВЛЯЛ О СВОЕЙ НЕВИНОВНОСТИ И МУЖЕСТВЕННО ПРИНЯЛ СВОЮ СУДЬБУ

СТАЛИ ИЗВЕСТНЫ ПОДРОБНОСТИ ПОПЫТКИ ОТРАВИТЬ ЕГО

ПИЛЮЛЮ СО СТРИХНИНОМ ПЕРЕДАЛА ЕГО ЖЕНА

ТЕТРАДЬ МАДЛЕН

Ноябрь 1865-го. Пока я спала, нашу туманную осень сменила холодная каролинская зима. Дубы в это утро окутало густой белой мглой, воздух насыщен запахом соленого прилива. Когда вокруг такая красота, я особенно сильно тоскую по тебе.

Как же мне хочется, чтобы реальность была такой же мирной, как вид из окна! Денег мало. У фургона сломалась ось. Пока Энди ее чинит, мы не можем перевозить древесину в Уолтерборо или Чарльстон, а потому и дохода нет. Написала Докинзу, умоляя позволить задержать на несколько недель квартальную плату. Ответа пока нет.

От Бретт из Калифорнии тоже нет вестей. Она должна родить к Рождеству. Молюсь, чтобы роды прошли легко.

Школа будет заново отстроена дней через тридцать или даже раньше. Пруденс пока дает уроки на лужайке возле дома. Еще одна неприятность: Бёрл Отис, отец Дорри, запретил ей приходить. То ли он заодно с поджигателями, то ли боится их, то ли все вместе. Сама ходила к нему умолять, чтобы он разрешил девочке учиться. Он обругал меня, обозвав черномазой смутьянкой.

В лавке Геттисов уже дважды видели рыжеволосого мужчину. Мне сказали, что это учитель танцев из Чарльстона. Говорят, учеников у него нет, поэтому он на мели, что только усиливает его ожесточение. Но кто, кроме нескольких жуликов, сейчас в Каролине не на мели?

…Геттис, вечный дилетант во всем, теперь вообразил себя журналистом. Вышла его новая, очень плохо отпечатанная маленькая газетка «Белая молния». Я просмотрела несколько заголовков – «Проигранное дело не проиграно», «Белая вдова вышла замуж за чернокожего цирюльника» и так далее, – прежде чем сжечь ее. Злобная газетенка. И вдвойне отвратительная, потому что Геттис твердит, что представляет демократов. Если он может позволить себе печатать такую дрянь, его лавка, должно быть, приносит немалую прибыль. Кстати, у дороги Бофорт – Чарльстон открылась вторая с таким же названием «Магазин Дикси», и, по слухам, скоро появится третья, уже в самом Чарльстоне. Явно Геттис тут ни при чем. Даже не представляю, кто в Южной Каролине обладает таким капиталом, чтобы строить и содержать их…

Изгнанник ехал из Пенсильвании в Вашингтон, постаревший, но все такой же циничный и уверенный, несмотря на все свои неудачи военного времени.

Саймон Кэмерон, в 1860 году обменявший на съезде республиканцев свои голоса на кабинетную должность, был одним из тех амбициозных рассудочных негодяев, которым незнакомо слово «поражение». Будучи военным министром, он оказался замешан в скандале, связанном с протекционизмом при заключении контрактов. Линкольн поспешил избавиться от него, отправив послом в Россию, а палата представителей осудила бывшего министра за коррупцию. Но к 1863 году он вернулся и попытался занять место сенатора от своего родного штата.

Потерпев неудачу, Кэмерон уехал в Пенсильванию и продолжал воздействовать на политические дела. «Меня никогда не отстранят от федерального правительства навсегда», – писал он своему ученику и денежному источнику Стэнли Хазарду, когда сообщал о нынешнем визите в Вашингтон.

Стэнли пригласил босса, как он по старой привычке называл Кэмерона, в клуб «Конкорс», в который он вошел совсем недавно благодаря дружбе с сенатором Беном Уэйдом и некоторыми высокопоставленными республиканцами. В уютных комнатах второго этажа клуба учитель и ученик устроились в глубоких креслах рядом с мраморным бюстом Сократа. Пожилые чернокожие слуги, вышколенные до подобострастия, ожидали распоряжений. Один только что принял заказ Стэнли и бесшумно вышел. Кэмерон сразу же заговорил о пожертвовании.

Стэнли ожидал этого. В ответ он пообещал дать еще двадцать тысяч долларов. Не обладая никакими талантами, он был вынужден покупать дружбу и успех.

Хотя было лишь половина двенадцатого утра, Стэнли выглядел опухшим и рассеянным.

– Слабость отчего-то, – объяснил он.

На это Кэмерон ничего не ответил, а потом спросил:

– Как вам ваша работа в Бюро по делам освобожденных?

– Отвратительно. Оливер Ховард все никак не может забыть о том, что он военный. Прислушивается только к тем служащим, которые прежде были генералами. Я собираюсь попросить мистера Стэнтона об отставке. Вот только не знаю, чем заняться, если он согласится.

– Вы думали о политической карьере? – (Стэнли изумленно посмотрел на него.) – Я говорю серьезно, – сказал Кэмерон. – Для палаты представителей вы были бы ценным приобретением.

А, ну конечно. Теперь Стэнли все понял. Кэмерон имел в виду вовсе не его способности. Он мог стать ценным приобретением, потому что делал щедрые вклады и никогда не обсуждал приказы партийных шишек. И покорность была для него необходима, потому что ни единой собственной идеи по части политического процесса он не имел. Но даже при всех этих не слишком приятных уточнениях предложение босса его обрадовало.

Чернокожий официант принес их заказ. В бокале Стэнли спиртного было в два раза больше, чем у Кэмерона. Воображение Стэнли уже рисовало ему радужные перспективы, но босс вернул его на землю.

– Знаете, мой мальчик, у вас было бы блестящее будущее, если бы не одна помеха.

– Вы, должно быть, о Джордже?

– О нет. Ваш брат совершенно безвреден. Идеалисты всегда безвредны, потому что излишне совестливы. В трудной ситуации угрызения совести мешают человеку и делают его поступки предсказуемыми. – Он пристально посмотрел на Стэнли и очень тихо сказал: – Я имел в виду Изабель.

Стэнли понадобилось несколько мгновений, чтобы осознать услышанное.

– Моя жена…

– Главная помеха. Мне очень жаль, Стэнли. Никто не станет отрицать того, что Изабель – умная женщина. Но она раздражает людей. Она считает все ваши успехи только своей заслугой, а это, согласитесь, оскорбительно для большинства мужчин. – Кэмерон деликатно не замечал краснеющего лица своего воспитанника; Стэнли прекрасно знал, что босс прав. – Ей недостает такта, – продолжил Кэмерон. – Умный политик скрывает свою неприязнь к противникам, не выставляет ее напоказ. Но хуже всего то, что Изабель больше не пользуется доверием в этом городе. Никто уже не верит ее лести, потому что она не скрывает своего желания пробиться на самый верх и получить власть. – Быстро оглядевшись по сторонам и убедившись, что их никто не слышит, Кэмерон еще больше понизил голос. – Вот если бы вы стали… ну, скажем так, независимы и вдобавок все это произошло бы в результате какого-нибудь скандала, не касающегося лично вас, тогда я почти с полной уверенностью мог бы гарантировать, что в скором времени вас бы выдвинули в кандидаты на место сенатора от вашего округа. А выдвижение означает избрание. Об этом уж мы позаботимся.

Ошеломленный и взволнованный, Стэнли пробормотал:

– Я был бы очень рад, Саймон… Я бы усердно работал… Но ведь мы с Изабель женаты много лет. Я хорошо ее знаю… Она очень добродетельная и честная женщина, невозможно даже подумать о том, чтобы она запятнала себя в какой-нибудь сомнительной истории…

– О, я вам верю! – искренне произнес Кэмерон, думая при этом о лице Изабель, которым бы никто не прельстился. – И все же, мой мальчик, скандал не обязательно подразумевает нечто романтическое. До меня доходили слухи о вашей жене и некоей фабрике в массачусетском Линне.

Старый разбойник… Он отлично знал, что Стэнли вместе с женой во время войны заработали целое состояние на продаже дешевой армейской обуви, однако его язвительный взгляд намекал на то, что правду не обязательно высекать на камне.

Мысль о том, чтобы отплатить Изабель за все насмешки и оскорбления, которыми она его постоянно осыпала, была и новой, и пьянящей. По ее приказу Стэнли бросил свою любовницу, терпел от нее бесчисленные унижения. И вот теперь босс предлагал ему награду за то, что он избавится от нее.

Однако Стэнли вовсе не хотел показывать свою готовность выполнить это условие. Он напустил на себя унылый вид и протяжно вздохнул:

– Мне очень жаль, босс, но я не думаю, что то, о чем вы говорите, когда-нибудь случится. Но если все-таки это вдруг произойдет, я вас немедленно извещу.

– Буду ждать с нетерпением. Надежных и преданных партии людей найти нелегко. В то время как женщин вокруг предостаточно. Подумайте об этом, – негромко закончил он и отпил из бокала.

Когда Кэмерон ушел, Стэнли с трудом сдержал волнение. Босс открыл перед ним некую дверь, куда ему хотелось тут же запрыгнуть. Но как это сделать?

Он отказался от приглашения поужинать с одним приятелем по клубу и поел в одиночестве, запихивая в себя огромное количество еды и запивая ее шампанским. Когда подали десерт – целую четверть черничного пирога со сливочным соусом, – к нему наконец пришло вдохновение. Стэнли придумал верный способ, как нанести Изабель удар в спину, который в конечном счете приведет ее к краху.

В то же самое время это решение могло избавить его от ситуации, которая, несмотря на свою прибыльность, постоянно рождала в нем тревогу, когда он думал о том, что всё рано или поздно откроется. Он мог продолжать копить барыши еще год или два. А потом, тщательно выбрав момент…

– Великолепно! – вслух произнес он, имея в виду вовсе не шампанское и не пирог.

Прежде чем покинуть клуб, он привел план в действие. Он был поражен его простотой и весьма доволен собственной изобретательностью. Наверное, он слишком долго недооценивал себя. Пожалуй, он вовсе не был тем идиотом, каким его считали Джордж, Билли, Вирджилия и Изабель с ее уродливым лицом…

Он отдал пожилому белому служащему, сидевшему за столом у входа в клуб, запечатанную записку:

– Пожалуйста, положите это в его ячейку, чтобы он получил, когда зайдет в следующий раз.

– Это срочно, мистер Хазард?

– О нет-нет, ничуть, – ответил Стэнли, небрежно взмахнув тростью.

Привратник прочитал надпись на конверте, когда Стэнли, насвистывая, уже спускался по лестнице. «Мистеру Дж. Диллсу, эсквайру».

Он положил записку в соответствующую ячейку для писем, подумав при этом, что за последние год-два не видел мистера Стэнли Хазарда таким веселым или таким трезвым в середине дня.

Из «Пальметто банка» пришло короткое письмо. Леверетт Д. сообщил, что совет директоров позволит задержать платеж, но только один раз. При этом обращался он ко мне не как раньше, по имени, а «миссис Мэйн». Уверена, все из-за школы. А ведь близится зима…