Текст книги "Истоки нейро-лингвистического программирования"

Глава 11
«Ответ, мой друг, в дуновении ветра»¹
Боб Дилан, Джон Гриндер

Во времена всеобщей лжи говорить правду – это экстремизм.

Джордж Оруэлл

Бендлер, Пьюселик и я встретились в начале семидесятых. В то время я только начинал работать преподавателем в Кресдж-колледже Калифорнийского университета в Санта-Крузе, а они были студентами этого колледжа. Университетский городок был еще совсем новым, а Кресдж-колледж находился на стадии становления, когда я туда прибыл.

Роберт Эджер, известный биолог, только что стал ректором Кресдж-колледжа и под влиянием научного сотрудника НТЛ (Национальной тренинговой лаборатории) Майкла Кана решил разработать и провести радикальный эксперимент в организации учебного процесса, используя колледж Кресдж в качестве экспериментальной площадки. Суть эксперимента заключалась в применении модели «живи и учись» – создании особого сообщества в рамках университетского колледжа. Такая модель предполагала создание сообщества по принципу «живи и учись», в которое на равных правах входили преподаватели, обслуживающий персонал и студенты колледжа. Каждый голос должен быть услышан, к каждому мнению нужно относиться с уважением, традиционная иерархия официально отменена.

Такая концепция сообщества была моделью коммуникации, разработанной Национальной тренинговой лабораторией и названной Т-группа или «тренировка восприимчивости». Изначально Т-группы создавались как форма групповой психотерапии, но были адаптированы для нетерапевтических целей: формирование сообществ, обучение в маленьких (8-15 человек) динамичных группах. Итак, минимум раз в неделю (иногда и чаще) устраивались встречи Т-группы (8-15 человек: представитель преподавательского состава, прошедший специальную подготовку куратор Т-группы плюс студенты и персонал) длительностью несколько часов.

Официально в Т-группах не было никаких правил; тем не менее, на практике правила существовали, и они были достаточно простыми и ясными даже для неподготовленных членов группы. В основном все старались воздерживаться от очевидных суждений, высоко ценились так называемые эмоциональные утверждения – например, фразы:

Мне плохо оттого, что ты прямо не отвечаешь на мой вопрос.

У меня внутри все переворачивается, когда ты на меня так смотришь.

Группа сердится на тебя, потому что ты опоздал на нашу встречу.

Совершенно случайно получилось так, что я, будучи представителем преподавательского состава, оказался в одной Т-группе со студентом четвертого, выпускного курса университета Ричардом Бендлером.

Такой формат – чрезвычайно откровенная форма публичного заявления о том, какие эмоциональные реакции испытывали члены Т-группы в результате различных проявлений внимания или невнимания со стороны других членов Т-группы, был, очевидно, так же непривычен для Бендлера, как и для меня.

Эмоции, конечно, являются неотъемлемым элементом вкуса жизни, ее фактуры, ощущения радости. Однако предписание поощрять (почти всецело) словесное выражение этих эмоций и, что причиняло особенный дискомфорт, списывать эти эмоциональные состояния одного человека на результат действий другого члена Т-группы, поразило и Бендлера, и меня как крайне сомнительное, граничащее с патологией правило.

Одним из последствий такой реакции на правила встреч Т-группы стало нарастающее напряжение между куратором Т-группы и нами двумя. Каждый раз во время таких словесных обменов – позже названных причина-следствие (или чтение мыслей в метамодели, которую мы двое создали вместе с Фрэнком Пьюселиком), мне было легко калибровать ответную реакцию Бендлера на происходящее как замешательство и изумление. Бендлеру также легко было распознать мою реакцию, и такой первоначально невербальный комментарий крайне ценных для Т-группы выражений постепенно перерос в более забавную форму – часто, когда кто-нибудь из членов группы делал заявление:

Ты так смотришь на меня, что я чувствую себя глупым.

Один или другой из нас с любопытством уточнял детали, например:

Ты бы мог показать мне, как именно я на тебя смотрю, что это заставляет тебя почувствовать себя глупым?

Нет нужды говорить, что такие вопросы не приветствовались в условиях Т-группы, и обычно куратор Т-группы оспаривал их в общепринятой в группе манере, например:

Мне неловко оттого, что ты просишь Джима показать, как именно ты смотришь на него, чтобы он почувствовал себя глупым.

Я хотел бы напомнить тебе об ответственном отношении к групповым процессам.

Читатель сам может представить себе, насколько странными могли показаться (и были в действительности) такие диалоги.

По причине необходимости подчиняться словесным паттернам Т-группы, наша дружба становилась все крепче (во многом благодаря тому, насколько курьезным это казалось мне и Ричарду).

Примерно в то же время (1970, мой первый год работы в Кресдж) я встретил Фрэнка Пьюселика. Мы сразу же начали общаться. Я служил в элитной военной группе (10-я Группа специального назначения, Бад Тельц, Германия) и имел удовольствие работать в условиях крайней опасности и напряжения с такими парнями, как Фрэнк. Я немедленно узнал в нем собрата, того, в чьи руки я был готов отдать свою жизнь – человека, которому можно доверять. Связь между нами установилась легко и быстро, и остается неизменной по сей день.

Для меня это был период трансформации – я применял те же стратегии и тактики, которым научился в Специальных войсках и соответствующих организациях, выполняя различные задания в связи с войной во Вьетнаме и пытаясь остановить военные действия, которые я считал несправедливыми и неуместными. Одно из таких действий представляло полную противоположность тому обязательству, которое я принял на себя и в соответствии с которым служил в Специальных войсках, – что все народы имеют право определять свои собственные формы правления и имеют право свободно выбирать своих лидеров и линию поведения этих лидеров. Этим личным и политическим обязательством я руководствовался все годы службы в 10-й Группе специального назначения в Европе и в других частях мира – в то время как Вьетнам сам по себе был нарушением этого принципа самоопределения. Я отказался признать законность этих военных действий и все свои полномочия сосредоточил на том, чтобы способствовать скорейшему их прекращению.

Фрэнк побывал в серьезных переделках во Вьетнаме. Интересно, что связь между мной и Фрэнком была настолько сильной, что даже несмотря на то, что у нас были различные взгляды на войну во Вьетнаме, они не были причиной разногласий между нами. Возможно, это самый простой пример первичности процесса по отношению к содержанию в разработке моделей НЛП.

Фрэнк, Ричард и я легко сошлись вместе, и наше сотрудничество было абсолютно естественным – у Фрэнка было такое же отношение к словесным моделям Т-группы, и мы веселили друг друга странными и причудливыми рассказами о встречах Т-групп.

В качестве примера легкости нашего сотрудничества я привожу описание из книги «Шепот на ветру».

«Фрэнк Пьюселик (третий человек в первоначальном моделировании и проверке паттернов НЛП) проводил на семинаре в Сан-Хосе в середине 70-х годов демонстрацию в присутствии нескольких сот человек – вероятно, он демонстрировал излечение фобии; в конце семинара к нему подошло несколько человек с вопросом:

Как вы можете идти на такой риск?

Фрэнк спросил с искренним удивлением, какой риск они имеют в виду. Они стали объяснять, что такая демонстрация перед всей этой публикой означала (для них) неприемлемый риск. В конце их объяснения Фрэнк умолк и попросту ушел. Для Фрэнка (ввиду его опыта во Вьетнаме), а также для нас с Бендлером (со случаями риска в наших биографиях) такие опасности были попросту желательной и необходимой возможностью узнать, к чему мы способны в разных контекстах. Когда Фрэнк, вернувшись с работы, рассказал мне этот случай, он все еще не мог поверить заданному вопросу по поводу риска».²

Мы также принимали участие в социально прогрессивных действиях, таких, например, как закрашивание окошек парковочных платежных автоматов с целью предотвращения попыток взимать деньги за парковку на территории кампуса.

Еще до нашей встречи Фрэнк и Ричард организовали занятия по гештальт-терапии и проводили группы людей (в основном студентов университета, но иногда к ним присоединялись и другие жители Санта-Круза) через процессы гештальта, разработанные Фрицем Перлзом, автором этого особенного метода личных изменений. Подробности моего знакомства с Фрэнком и Ричардом я уже описывал в книге «Шепот на ветру», поэтому здесь я привожу лишь небольшой отрывок.

«В один весенний вечер в начале семидесятых годов ко мне неожиданно постучали в дверь, что отвлекло меня от чтения учебника по монополистическому капитализму, который я тщательно изучал, пытаясь углубить мое понимание экономики – я готовился через несколько месяцев читать курс экономики в колледже Кресдж Калифорнийского университета в Санта-Круз. Открыв дверь, я с удивлением увидел студента четвертого курса Ричарда Бендлера. Я пригласил его войти, несколько удивленный, зачем он хотел меня видеть. Вообще визиты студентов не были необычны, поскольку вновь основанный колледж (Кресдж) предоставил территорию для жизни и обучения, где могли жить (в принципе) и студенты, и преподаватели.

Я познакомился с Ричардом несколькими месяцами раньше при его вступлении в Т-группу (так называемую группу встреч – это название было семантической ошибкой людей из Национальной тренинговой лаборатории); это была одна из первоначальных американских групп психотерапии, за которую я нес ответственность в качестве сотрудника факультета. Между нами сразу же установился раппорт – оба мы быстро почувствовали, что у нас есть ряд общих паттернов, в том числе потребность любой ценой избегать скуки.

До этого момента наше общение было довольно ограниченным, и хотя приносило нам удовольствие, никак не обещало того высокопродуктивного и даже революционного сотрудничества, какое возникло позже. Это общение состояло главным образом в такой деятельности как закрашивание окошек на счетчиках автостоянки, чтобы помешать полицейским Калифорнийского университета налагать штрафы за неправильную парковку; странные психические игры на регулярных собраниях Т-группы; шумные выходки на митингах против вьетнамской войны; и собирание местных трав вокруг Санта-Круз.

В этот памятный вечер Ричард быстро переходил с одного предмета на другой, в его обычной занимательной манере, не обнаруживая, с какой целью он нанес мне визит – если у него вообще была такая цель. После того как мы приятно провели минут двадцать в шутливой беседе, он вдруг встал и собрался уходить. Я проводил его до двери, мы остановились, и тут он с не характерным для него смущенным видом спросил меня, не хотел ли бы я его проводить. Дальше он рассказал, что он со своим другом Фрэнком Пьюселиком ведет недалеко отсюда группу гештальт-терапии, и пригласил меня ее посетить. Он сказал, что, может быть, мне будет интересно увидеть эту группу. Это приглашение меня удивило. Я поблагодарил его и объяснил, что не намерен участвовать ни в какой терапии. Кроме того, хотя у меня не было никакого опыта в этих делах, мне было ясно, что один из главных результатов терапии состоял в приспособлении людей к социальному, экономическому и политическому контексту, в котором они подвергаются эксплуатации, более того, как убежденный революционер, я был уверен, что такая деятельность (терапия)является в высшей степени контрреволюционной. Я терпеливо объяснил ему, что приспособление людей к несправедливой системе приводит к отрицательному результату, снижая революционный потенциал.

Такой ритуал – визит, завершавшийся приглашением посетить группу гештальт-терапии – повторялся несколько раз в течение ближайших недель, пока, наконец, я не спросил его, что может получиться, по его мнению, из моего визита. Он сбивчиво объяснил мне, что слушал в моих лекциях подробные, пространные и точные описания процессов естественного языка (моя докторская диссертация по трансформационной лингвистике) и его отношения к структуре человеческой психики. Он рассказал о своих разочарованиях от работы в группе гештальт-терапии, несмотря на то, что он и Фрэнк были превосходными гештальт-терапевтами; их настоящая цель состояла в том, чтобы научить других делать то, что они делали, но в этой части своего предприятия они пока что полностью провалились. Ричард надеялся, что я сумею описать то, что они делали, чтобы они могли обучить искусству гештальта других.

Когда таким образом выяснилось, в чем его трудность, мне захотелось посетить группу, где он и Фрэнк занимались гештальтом. Одного вечера было более чем достаточно, чтобы привлечь мое внимание – я уяснил себе, что оба они, Фрэнк и Ричард, своим странным и (как мне казалось) забавным поведением великолепно помогали другим совершать быстрые и, насколько я мог судить, глубокие изменения личности, освобождая своих клиентов от ограничений, наложенных ими на самих себя. Их работа была превосходной. И в самом деле, когда я позже сравнил их работу с работой Перлза в записи, то я убедился, что работа Пьюселика и Бендлера была значительно эффективнее модели, которой они подражали (то есть самого Перлза).³

Мы решили сотрудничать – и Фрэнк, и Ричард выразили огромное желание разобраться, как передавать свои умения (гештальт) студентам, и это должно было стать для меня целью нашего сотрудничества. Я был восхищен их работой, я увидел, что часть того, что они делали, затрагивала моменты, которых недоставало левым радикальным группам (например, движению против войны во Вьетнаме) в способах выражения при организации политических и личных акций. Наиболее ярко это проявлялось в отсутствии способности увидеть и использовать возможность выбора в их подходе к тем ценностям, которые они поддерживали. Это была система, которая требовала, понуждала, не оставляла другого выбора в том, как себя вести. Люди не чувствовали большой ответственности за то, что они делали или не делали в ответ на поставленные перед ними задачи. Они не ВЫБИРАЛИ противостоять войне во Вьетнаме (или другим современным войнам, которые развязало правительство США) или необузданному сексизму и расизму, стремящимся к ликвидации права выбора и любых движений за предоставление права выбора, они ДОЛЖНЫ БЫЛИ так поступать – право выбора в этом деле считалось буржуазным предрассудком, предательством грядущей революции. В моем понимании люди, ратующие за какое-либо движение/дело и демонстрирующие полное отсутствие выбора в своих стремлениях, сразу же показывают свою несостоятельность как представители направления, которое я мог бы поддержать при иных условиях.

Очень редко в своей жизни я видел людей, настолько движимых тем, что они считали своей миссией, и одновременно неспособных или нежелающих делать личный выбор, касающийся их собственных жизней. В частности, они считали почти невозможным поощрять как у других, так и у себя принятие ответственности за последствия своих действий – в этих группах левого крыла (SDS («Студенты за демократическое общество»), Tuesday the ninth («Вторник девятого числа») и др.) шквал модальных операторов (в применении как к их личным, так и политическим делам) значительно затруднял способность видеть более ясно и двигаться более эффективно туда, куда мы хотели прийти, и выбирать пути, которые могли бы туда привести.

Я убедился, что применяемые Пьюселиком и Бендлером умения и навыки в качестве самого значительного результата приводили к созданию выбора там, где ранее этот выбор не был очевиден, доступен или использован. Я увидел в этом великолепную стратегию, которой хотел бы придерживаться, и желанную возможность навести порядок в деятельности левого движения – мрачной и не оставляющей места юмору. Я был полон решимости исследовать эти новые умения и понять, каким образом они могут послужить тем же намерениям, которыми я руководствовался во время службы в Специальных войсках, а также при участии в радикальном левом политическом движении и в политических акциях во время учебы в университете Сан-Диего и работы в университете Санта-Круза. В этом смысле я видел в метамодели детектор «бреда собачьего». Любой, кто применял метамодель для распознавания, знает ли человек, о чем говорит, может подтвердить, что уже во время первой дюжины уточняющих вопросов, повторенных многократно в отношении какого-либо предмета разговора, проявляются (или не проявляются) границы знаний человека, говорящего об этом предмете. Данный инструмент, и в особенности оспаривание модальных операторов, воздействует как глоток свежего воздуха во время преувеличенных эмоциональных проявлений систем убеждений, базирующихся как на фундаментальных христианских/мусульманских, так и на крайне левых политических взглядах, как благотворный антидот для этих охватывающих весь мир систем убеждений.

Эти исследования (метамодель, репрезентативные системы, якорение и т. д. – базовое моделирование классического кода) были лично для меня расширенным упражнением в приведении моего собственного поведения в соответствие с тем, что я продвигал и поддерживал в мире. Задекларированной целью было извлечение из моделей «гениев» конца ХХ века факторов, обусловливающих перемены, и их применение в создании выбора для отдельных людей и небольших групп, стремящихся к освобождению от навязанных ими самими ограничений. Но подспудно за этой деятельностью стоял пересмотр процессов, с помощью которых в мире распространялись различные идеологии, а также конгруэнтности (или ее отсутствия у) людей, продвигающих эти идеологии, – упражнение на калибровки, которое я применяю и сегодня».

Сотрудничество с Фрэнком и Ричардом было великолепным – несколько лет назад я написал приведенный ниже текст (вошедший в книгу «Шепот на ветру») частично в ответ на появившиеся в последнее время абсурдные заявления о том, что Ричард Бендлер являлся одним-единственным создателем НЛП. Я привожу этот текст здесь с одним изменением: я уже упомянул, что писал его в ответ на утверждения, что только Бендлер является создателем НЛП, поэтому тогда в нем не отводилась соответствующая роль Фрэнку Пьюселику и вашему покорному слуге в истории создания и тестирования нового направления, позже ставшего известным как НЛП, – я восполняю этот пробел в исправленном заявлении.

Личное заявление Джона Гриндера

Создание нейро-лингвистического программирования (НЛП) представляет собой превосходный пример сотрудничества. Один я бы не смог создать НЛП, и я уверен, что точно так же ни Фрэнк Пьюселик, ни Ричард Бендлер не сделали бы этого в одиночку. Каждый из нас привнес свои особые таланты и способности в попытку создать что-то новое, не последним из которых было умение работать в команде. Примерно в течение шести лет мы работали бок о бок как исследователи, споря, провоцируя, поддерживая, веселя друг друга, пытаясь систематизировать модели совершенства и описать их в терминах, которые сделали бы эти модели доступными всему остальному миру.

И как отдельные личности, и как команда мы безупречно следовали стратегии «действовать как будто» и постоянно стимулировали, испытывали друг друга и давали обратную связь во время разработки моделей, которые некоторое время спустя определили Классический код НЛП. И хотя мы можем выделить изначально сильные стороны каждого из нас, в нашем сотрудничестве мы постоянно учились друг у друга, глубоко погружаясь в «смежные профессии», оттачивая мастерство на пути становления исторических стандартов практики НЛП – как на уровне моделирования, так и в области его практического применения. Вследствие этого я с удовольствием отдаю должное существенному историческому вкладу Фрэнка Пьюселика и Ричарда Бендлера как соавторов, наряду с вашим покорным слугой, технологии НЛП, и сегодня, спустя годы, я шлю им свои поздравления и самые наилучшие пожелания успехов в той работе, которой они сейчас занимаются.

Читатели, ищущие модель идеального сотрудничества, поступят разумно, перелистнув страницу наших сегодняшних взаимоотношений и сосредоточившись на той работе, которая была проделана нами в период с 1973 по 1979.

Приводимые ниже описания предлагают внимательному читателю доступ к той части событий, которая связана с созданием нового направления НЛП, с особым акцентом на переменных, характеризующих обстоятельства и процессы открытия. Естественно, данное описание отражает только мою личную точку зрения как одного из трех создателей НЛП.⁴

Для меня это очень важное заявление, которое я делаю по собственной воле. Поспешу дополнить его небольшим комментарием по поводу процессов, побудивших меня к этому шагу. Существует тенденция преподносить важные события или последовательности событий из прошлого таким образом, чтобы создавалось ощущение целесообразной и хорошо продуманной программы исследований и изысканий (заглядывать в прошлое легко), – сглаживая неровности пути и концентрируясь на конечной эффективности продукта.

Позвольте заверить вас, что ничего подобного не происходило при создании НЛП. Возможно, для меня самым простым способом дать вам представление о том, как на самом деле происходило наше сотрудничество, будет цитирование отрывка из вышеупомянутой книги «Шепот на ветру», написанной мной в соавторстве с К.Б. Сент-Клер. С моей точки зрения, этот отрывок передает атмосферу, в которой работала наша команда из трех человек.

«Вы не найдете в моих отчетах описания роли случая, непроизвольного лукавства, возмутительной непочтительности, необходимых для того, чтобы пошатнуть старые привычки восприятия, первых неумелых шагов, неоправданных и конгруэнтных действий «как будто», ошеломляющего подтверждения в корне неправильной гипотезы, долгих, глубоких, уединенных, безысходных ночей, случайных личных дружб и связей, ускорения, сопровождающего значительные и совершенно неожиданные результаты, товарищества, удерживающего вместе все это предприятие, тупиков, всплесков логики, неразумных и неоправданных предположений, случаев из личной истории и, не в последнюю очередь, подарков и случайностей бессознательных метафор – всего, что в конечном итоге позволяет вам натолкнуться на те отличительные признаки, которые затем становятся базисными переменными новой дисциплины, потому что в конце концов, невзирая на все трудности, у вас все выходит».⁵

Да – во многом именно так все и происходило. Говоря с другими людьми, участвовавшими в создании новой дисциплины или присутствовавшими при этом, часто можно услышать именно такое описание подобных авантюр. Оно резко контрастирует с тем, что вы прочтете в одобренных академических источниках, описывающих такие важные достижения. Эти публикации возводят во главу угла ряд образов и описаний, которые ни в коем случае не были частью моего личного опыта, как, впрочем, я никогда не замечал, чтобы Фрэнк или Ричард «грешили» тем, чтобы тщательно разрабатывать программу исследований, а затем досконально ее придерживаться.

Наш «танец» принимал самые разнообразные формы. Временами мы настаивали на том, чтобы не повторять ничего из того, что мы уже делали ранее; в другие периоды (иногда растягивавшиеся на долгие месяцы) мы ограничивали себя парой паттернов (например, раппорт плюс метамодель) для того, чтобы наиболее точным образом определить, какие реальные последствия может иметь применение только этих паттернов.

Мы устраивали бурные рождественские вечеринки, во время которых номинализация подарок превращалась в свою глагольную форму дарить, а потенциальный получатель этого процесса дарения должен был решить, принимать или нет то, что мы подготовили этому человеку в качестве рождественского подарка (не зная, что это было). Мы настраивали людей на то, чтобы они работали с вопросами, похожими на те, с которыми имели дело «агенты перемен», а затем мы слушали и наблюдали, как зачарованные, за их взаимодействием. Мы создали группу, которую называли «вундеркинды», – подгруппа, объединившая лучших из лучших собравшихся вокруг нас людей, в этой группе мы выделали разные удивительные вещи – восстановление остроты зрения или развитие восприятия цветов кожей без визуального контакта…

Мир вращался вокруг нас и той группы, которую мы собрали. Было так много исследовательских и изыскательских подгрупп, что мы не всегда могли удержать их все в поле зрения, – и несколько раз в неделю мы втроем устраивали встречи с нашими разнообразными подгруппами, чтобы получить ответы на один и тот же постоянно возникающий вопрос:

Интересно, что бы произошло, если бы я сделал «Х»?

где «икс» мог варьироваться от применения новых находок, описанных в одном из журналов по неврологическим исследованиям, до проверки возможности, подсказанной образом из странного сна, или метафоры, спонтанно возникшей во время работы с клиентом и приведшей к проблеску интуиции в процессе смены видов деятельности. Иногда «иксом» было исключительно синтаксическое упражнение, во время которого мы брали нечетные элементы некого предполагаемого паттерна, предварительно закодированного нами и успешно протестированного, и передвигали эти нечетные элементы в формате «1, 3, 5, …» на место четных элементов, а затем применяли получившийся «паттерн» на практике, чтобы выяснить, что же мы получим в итоге.

Наше «великое и ужасное» трио начинало распадаться – Фрэнк все реже присутствовал на еженедельных встречах и открыл для себя новые области применения, например, он ухватился за ценную возможность получить доступ к студенческому консультативному центру, чтобы на практике проверять и совершенствовать те модели, которые мы разрабатывали. Он создал и развивал дополнительную группу – Мета-группу (изначально в Санта-Крузе, а затем в Оклахоме и Сан-Диего), куда входили как те, кто участвовал в совместных со мной и Бендлером группах в Санта-Крузе, так и новые члены.

Я ничего не знал о встрече Пьюселика с Бендлером (описанной Фрэнком в его главе данной книги), которая, по всей видимости, положила начало расколу нашего трио создателей НЛП. Я узнал об этом только недавно из описания Фрэнка.

Примерно в то же время произошла неожиданная встреча между Бейтсоном, мной и Бендлером (описанная в книге «Шепот на ветру») – случай, послуживший толчком для начала важного моделирующего опыта по ассимилированию, усвоению, кодированию и тестированию чрезвычайно эффективных гипнотических моделей доктора Эриксона. Это описание я привожу ниже для удобства читателей.

«В 1975 году Бендлер, Гриндер и Бейтсон оказались соседями, проживавшими по адресу Альба Роуд, 1000, Бен-Ломонд, Калифорния.

Рукописная версия книги, опубликованной позже в том же году под названием «Структура магии», том I, уже распространялась среди заинтересованной группы людей, собравшихся вокруг троих человек, Бендлера, Гриндера и Пьюселика, и помогавших им в проведении исследований. Бейтсону предоставили копию рукописи несколькими неделями ранее – Гриндер и Бендлер надеялись, что он сможет по достоинству оценить их работу. И их надежды более чем оправдались, когда Бейтсон пригласил их прийти к нему и устроил настоящий интеллектуальный пир: замечательная стимулирующая дискуссия с Бейтсоном продолжалась несколько часов.

У Грегори в столовой был длинный деревянный стол – достойный самих викингов, прочный, из грубо обтесанного темного дерева. Грегори намеренно расположился в одном конце этого чудовища, как будто председательствовал в суде, и указал двум молодым людям на места по обе стороны от него – Гриндер справа и Бендлер слева. Последовавший разговор очаровал и покорил нас.

Примечательно, что и Гриндер, и Бендлер в равной мере ощутили, насколько полно Бейтсон владел моделями, описываемыми в рукописи, и на обсуждение собственно процесса моделирования не пришлось тратить много времени.

Сначала Грегори произнес монолог, в большей части посвященный воспоминаниям об изысканиях, которые он и его коллеги проводили в Институте психиатрии в Пало-Альто. Затем он стал объяснять в полуизвиняющейся манере, каким образом он и его партнеры могли пропустить то, что мы обнаружили и описали в книге (позже он совершенно четко констатировал это во вступлении к «Структуре магии»): «… насколько плавно аргументы вытекали из лингвистики, насколько сбивали с толку попытки начать с патологии и культурных моделей».

Он любезно предложил написать вступление к нашей книге, а затем, словно пробуждаясь от старого повторяющегося сна, который больше не имеет никакого значения, устремил на каждого из нас по очереди свои глубокие умные и строгие глаза, светящиеся любопытством и интеллектом, и сказал:

«Итак, ребята, вы проделали очень хорошую работу, но я уверен, что все описанное в «Структуре магии» происходило уже давно. Мой вопрос состоит в том, что вы обнаружили после того, как закодировали метамодель».

Мы были в восхищении – перед нами восседал интеллектуальный гигант, который очень хорошо понимал, что мы затевали (мы хотели взяться за новые паттерны, о которых постоянно думали и говорили в то время).

«Хорошая работа и…».

Ричард и я с трепетом выслушали его, переглянулись, поняв, что наши мысли совпадают, немного помедлили, как ныряльщики перед прыжком с отвесной скалы, чтобы подчеркнуть важность переживаемого момента, а затем разразились неудержимым потоком описаний.

Бодрый и жизнерадостный Грегори великолепно нами дирижировал – он сосредоточенно слушал нас обоих, ринувшихся рассказывать о моделях с такой спешкой, будто нас преследовали. Иногда говорил один из нас, иногда другой, иногда оба начинали говорить одновременно, словно стремясь пополнить его знания своими наблюдениями. Он сидел между нами, устремив глаза в некую точку выше уровня горизонта, тщательно обдумывая наш рассказ о многомесячной работе.

Время от времени он останавливал нас, как бы освобождаясь от чар, откидываясь назад в своем кресле и опуская взгляд на огромный стол вперед и влево, формируя вопрос, который вывел бы этих двух сумасшедших на более мелкие воды, – вопрос, который в его богатом внутреннем царстве, выстроенном за семь десятилетий, подытожил бы паттерн, необходимый для продолжения этого непостижимого внутреннего процесса.

Мы были словно две собаки, пытающиеся вести своего хозяина туда, куда, по их мнению, он хотел бы пойти, иногда вырываясь вперед, иногда наступая ему на пятки, но всегда внимательные к его намекам, всегда верные его намерению.

Мы трое вместе добрались наконец до вершины нашего долгого восхождения, обессилевшие и вдохновленные. Мы расслабленно сидели, погруженные в размышления, больше не рвущиеся в новое, но теперь более сосредоточенные на настоящем моменте.