Текст книги "Тень богов"

Глава 14. Эльвар

Эльвар подняла весло и втащила его на палубу через отверстие в борту, а тем временем «Ярл Волн» проскочил сквозь пенящийся прибой и уперся носом в галечный берег. Агнар отвязал рулевое весло и поднял его, чтобы оно не зацепилось за дно на мелководье. Сайват прыгнул за борт и, преодолев пенные буруны, выскочил на узкий пляж, за ним последовали еще несколько Лютых Ратников. Над ними кружили и кричали чайки, вылетая одна за другой из гнезд в скалах над морем.

Они были сейчас в двух днях пути на юг от Искальта, пройдя примерно половину расстояния до Снакавика с помощью сильного северо-западного ветра, который наполнил парус «Ярла Волн» и увлек его за собой. Теперь же ветер сменился и шипел на корабль с востока, холодно, резко и зло, мешая его продвижению вперед. Агнар выбрал для остановки этот остров на самой южной оконечности Морозных Островов, так как увидел край берега, на котором можно было безопасно высадиться, и грозовые тучи на горизонте, которые побуждали быстрее искать убежище. Бледное солнце, сияющее пятном из-за облаков, уже скрылось за крутыми травянистыми склонами, когда Лютые Ратники высадились и укрепили «Ярл Волн» на берегу, притянув канаты к скалам.

Пляж был слишком узким, чтобы можно было разбить лагерь на всех, поэтому, пока большинство вытягивало драккар на берег, Биорр и несколько других воинов отправились на разведку в поисках подходящего места для привала. Эльвар как раз наклонилась, уперев ладони в колени, и пыталась отдышаться после того, как закрепила канат, когда молодой воин вернулся и сообщил, что нашел место на вершине соседнего холма, с которого «Ярл Волн» будет хорошо виден. Агнар оставил охранять драккар пятерых, среди которых был и Трюд – из-за раны от стрелы, а остальные последовали за Биорром, который повел их по извилистой тропе, причем жалобы и стенания Трюда у них за спиной звучали громче, чем крики чаек. Сайват вел новых пленников, Берака с женой и ребенком, а ведьма-Сейд Крака и гундур-трэлл шли чуть позади. Тропинка вилась по склону, поросшему травой и вереском, и наконец вышла на ровное плато. Открытая поляна с низкой травой, общипанной дикими козами, упиралась в гранитную плиту высотой с бражный дом и шириной в человеческий рост, покрытую мхом и лишайником. Вдоль восточной кромки плато, словно защищая его от иссушающего ветра, сгрудились несколько ольх.

– Хорошее место, – сказал Агнар, оглядываясь на крутой склон позади себя и ниже, чтобы рассмотреть «Ярл Волн» на берегу. Лютые Ратники занялись обустройством лагеря, вырыли яму в земле, нашли валежник для костра и ручей, чтобы наполнить фляги водой. С наступлением темноты пламя уже потрескивало, а котелок с тушеным мясом, подвешенный на железной раме, громко булькал, и от запаха баранины и жира у Эльвар урчало в животе. Сайват как раз раскладывал еду для Ратников, он наполнил миску Эльвар, а за ней – Гренда. Обернувшись в этот момент, Эльвар увидела Краку, ведьму-Сейд, которая смотрела на покрытую мхом гранитную плиту, перед которой они разбили лагерь. Она протянула руку, и кончики пальцев коснулись камня.

– Что ты делаешь? – спросил Краку Агнар. Он сидел, привалившись спиной к камню.

– Это клятвенный камень, – ответила она.

– Маленькая гора, вот что это такое, – сказал Сигхват, окидывая взглядом гранитную глыбу, и несколько Лютых Ратников засмеялись.

– Все клятвенные камни были уничтожены, – заявил Гренд из-за плеча Эльвар, озвучив ее мысли.

Однако тут Агнар встал, нахмурившись.

– Гундур, – позвал он.

Гундур-трэлл подошел к нему, склонив голову, и сделал несколько глубоких, фыркающих вдохов.

– Я ничего не чувствую, господин, – пробормотал он.

– Здесь, – сказала Крака и провела кончиками пальцев по мху. Трэлл соскоблил его с камня и прижался лицом к граниту, вновь принюхиваясь.

– Да, – наконец выдохнул он. – Они здесь: пролитая кровь и клятвы, что были принесены, полустертые, как сама память о них.

Он продолжил счищать мох.

– Есть способ проще, – раздался голос пленной женщины. Она поднялась с земли, где сидела рядом с мужем и сыном.

– Успа, нет, – сказал пленный Берак. Он дернулся, чтобы схватить жену за руку, и цепи зазвенели.

– Оставь ее, – огрызнулся Агнар на Берака. – Что именно проще? – спросил он Успу.

– Разглядеть клятвенный камень, – сказал Успа.

– Я уже вижу его, – прорычал Сайват, нахмурившись. – Он ведь такой большой, что трудно разглядеть на поляне что-то кроме этой громадины.

– Я имею в виду не это. Увидеть, что на нем начертано, – проговорила Успа. Агнар перевел взгляд с нее на камень.

– Покажи мне, – сказал он. Успа шагнула вперед.

– Мама! – крикнул сын ей в спину.

– Все в порядке, Бьярн, – сказала она, ободряюще улыбнувшись. И, приблизившись к каменной плите и Агнару, протянула ладонь.

– Режь меня, – сказала она.

Агнар достал свой кинжал и прикоснулся им к ладони Успы, на которой тут же выступила кровь. Женщина дала ей стечь, сжала и тут же разжала кулак, а затем прикоснулась раскрытой ладонью к месту, которое гундур-трэлл только что очистил ото мха.

Эльвар, не моргая, смотрела на женщину. Потом поняла, что все это время сдерживала дыхание и заставила себя вдохнуть.

Ничего не происходило. Она видела, как кровь Успы тонкой струйкой стекает по камню, будто нащупывая дорогу, черной, блестящей дорожкой по гранитному боку.

А затем по камню прошла дрожащая рябь, словно древний гигант пробудился от смерти и сделал первый трепетный вдох. Над скалой поднялось облако пыли. Эльвар услышала, как Сайват резко вздохнул, и из ладони Успы вырвалось сияние, словно струя расплавленного металла, который заливают в форму. Оно спиралью вылетело из ладони ведьмы-Сейд и растеклось по гранитной поверхности, заставляя светиться мох и лишайник. Потом появились еще огненные линии, опоясавшие скалу от подножья до вершины и по всей ширине. Мох и лишайник почернели и воспламенились, раздалось шипение, и пепел стал опадать хлопьями на землю, обнажая каменную поверхность.

Эльвар просто стояла с открытым ртом и смотрела, как и все Лютые Ратники вокруг нее. Молча. Гренд положил руку на топор, висящий на поясе. А Сайват замер с забытым в кулаке половником, полным тушеного мяса.

И тут Успа отдернула руку, отступила назад и уставилась на скалу вместе с остальными Лютыми.

Руны змеились по камню, и заполнившие его образы сияли, подобно гобелену, рожденному землей у ног воинов и поднимающемуся вверх, чтобы коснуться неба. Они притягивали взгляд и заполняли поле зрения целиком. Изображение бледного дракона в клетке, яростно бьющегося, запертого в пещере меж корней огромного дерева. Волк на равнине, скованный толстой цепью, а мелкие фигурки рядом с ним мечутся, нанося удары. Зверь в ответ широко разевает пасть, завывая.

– Ульфрир, бог-волк, – выдохнула Крака.

– Это Гудфалл, – прошептал Бьорр. – Падение богов.

Здесь было так много изображений, что у Эльвар с трудом получалось разглядеть и постичь их все. Вот фигуры, свисающие с ветвей деревьев, многие из них – с костяными крыльями на спинах.

– Лес висельников, – сказала Эльвар. Она вспомнила сказку о том, как боги Орна и Ульфрир нашли свою дочь-первенца убитой, с отрубленными крыльями. Это сделала Лик-Рифа, дракон, сестра Орны. В отместку же Орна и Ульфрир выследили потомство Лик-Рифы, носителей ее крови, и убили. Разорвали им спины, вырвали ребра, вытянули их наподобие крыльев и развесили трупы на деревьях.

«Кровавый орел» – так эту казнь теперь называли.

«Первая кровная месть», – подумала Эльвар.

Картины сменяли одна другую, рассказывая о богах, ведущих войну: Берсер – медведь, Орна – орел, Гундур – гончая, Ротта – крыса и многие, многие другие. И Снака, отец, создатель, что кружился над всеми ними. Светящийся яд капал с его клыков, когда он вступал в кровавую схватку и пожирал своих детей.

– Я думал, что все клятвенные камни были уничтожены, – сказал Сайват.

– Мы находимся в самой заднице мира, – ответил Агнар. – Так что этот уцелел.

Он все еще смотрел на огромную плиту, скользя взглядом по светящимся линиям, которые складывались в картины.

– Так вот откуда происходит твой род, – сказал Агнар закованному в цепи Бераку и указал на изображение огромного медведя, широко разевающего пасть и брызжущего слюной.

Берак ничего не ответил, а только пристально посмотрел на картину.

– Они – отцы и матери всех нас, Порченых, – сказала Крака. – Снака любил свои творения, ну, когда не пировал ими, и дети его такие же.

Она смотрела во все глаза на спирали, змеящиеся по граниту.

– Почему они сражались? – пробормотал Сайват. – Из-за чего началась эта война, что привела к почти полному уничтожению всех живущих?

– Ревность и убийство, – сказала Успа. – Кровная вражда. Драконица Лик-Рифа думала, что сестра замышляет ее смерть, а крыса Ротта лишь подкидывала дров в огонь ее подозрений. Лик-Рифа убила дочь Орны и Ульфрира, тайно создала везен и хотела с их помощью уничтожить Орну и всех, кто поддерживал ту. Но Орна обо всем узнала, заманила Лик-Рифу в пещеры глубоко под корнями Оскутреда, великого ясеня, и вместе со своими братьями и сестрами заточила ее там. Это и стало причиной войны.

– Лик-Рифа – это сказка фейри, – сказала Эльвар в наступившей тишине.

– Как ты можешь так говорить? – прорычал Сайват. – Просто посмотри сюда. Посмотри на нее.

– Это истории, высеченные в камне, – ответила Эльвар. – В некоторые из них я верю, но только в те, доказательства которых я могу увидеть и потрогать. Порченые реальны, да, те, в чьих жилах течет кровь богов. Я вижу в тебе кровь гончей Гундура.

Она указала на гундур-трэлла. Потом – на Берака:

– Берсер – это медведь в тебе. И Снака в вас обеих.

Она махнула рукой в сторону Краки и Успы.

– Я слышала твою змеиную песнь и видела, как она отвратила Морского Змея, вот мое доказательство. И многих других Порченых я встречала в путешествиях с Лютыми Ратниками – в далеком Искидане мы видели потомка Быка в человеческом обличье, Ястреба и Лошади. Но никогда, за всю свою жизнь, я не видела драконорожденного и не слышала о нем из уст тех, кому доверяю. Подумайте: видел ли кто-нибудь из вас или слышал о Порченом драконорожденном? – Она оглядела поляну, окинула взглядом и воинов, и Порченых в цепях. Воины качали головами, бормоча, что не видели. – Видишь ли, – заключила Эльвар, – их не существует. И не может существовать. Лик-Рифа – это сказка фейри, придуманная, чтобы пугать и развлекать детишек.

Наступила тишина, все обдумывали слова Эльвар. Успа хмыкнула и сплюнула. Увидев это, Эльвар нахмурилась.

– Если я чему-то и научился в странствиях, – проговорил Агнар, – так это тому, что в нашем мире есть многое, чего я не знаю и не понимаю. И если я чего-то не видел, это не значит, что этого нет. Я надеюсь, что драконорожденные действительно существуют, потому что, думаю, за них можно получить хорошие деньги и набить золотом все наши сундуки! – По рядам Лютых Ратников прокатился гул одобрения. Агнар пожал плечами и улыбнулся, глядя на Успу. – По крайней мере, это хорошая сказка и достойное напоминание о том, почему мы должны ненавидеть богов и охотиться на их потомков. Их жадность, их ревность, их кровная вражда едва не разрушили мир, именно поэтому им никогда нельзя позволить снова обрести власть, даже в человеческом обличье их Порченых детей.

Его улыбка увяла, и он сплюнул на землю, затем снова посмотрел на светящийся клятвенный камень.

– По крайней мере, у нас есть чем осветить нашу трапезу, и мы спокойно можем спать, зная, что ничто не сможет подкрасться к нам в темноте.

Эльвар проснулась, хватая ртом воздух, мгновенно распахнув глаза. Точнее, она лишь попыталась вдохнуть. На горло что-то давило, сжимало шею. Земля под ней ходила ходуном. И глаз получилось открыть только один. Клятвенный камень слабо светился, освещая пространство вокруг себя, но второй глаз видел лишь тьму, словно веко было запечатано запекшейся кровью. Запястья и лодыжки Эльвар были связаны, и что-то будто скользило по телу. Она попыталась пошевелиться, напряглась, почувствовала чужое движение: нечто мокрое и склизкое сжималось вокруг, сдавливало конечности.

– Гренд, – сумела прохрипеть она, повернула голову и увидела лежащего рядом Гренда. Несколько мгновений она пыталась понять, что именно видит. Что-то покрывало всю фигуру воина, бледное и прозрачное, растекающееся по телу, будто китовая ворвань, растопленная в кастрюле.

Потом она разглядела их.

Ночные вирмы. Тонкие и бледные, каждый всего лишь с большой палец толщиной и длиной с охотничий кинжал, но их были сотни, нет, тысячи. Эльвар видела, как они корчатся и извиваются, выбираясь из земли между ней и Грендом, словно множество склизких личинок; а чуть дальше с ночной напастью боролись остальные Ратники, Крака и прочие пленники.

Эльвар сопротивлялась желанию закричать: она знала, что если откроет рот, то они скользнут ей в горло и задушат. Она чувствовала, как склизкие сегментированные тела извиваются по лицу, царапая его щетинками. Гренд вскинул голову и уставился на Эльвар; в его широко раскрытых глазах застыл беззвучный крик. Один из ночных вирмов уже пробирался в его зажатый рот, другой извивался в носу.

Одна из рук Гренда с усилием шевельнулась, и от нее отцепилось множество вирмов, лишь наполовину выбравшихся из земли. Но остальные держались, крепко прижимая тело воина к траве.

Тут с приглушенным ревом Берак начал подниматься, его цепь зазвенела, а вены вздулись на шее, когда он вырвался из пут вирмов, и их тела взметнулись в воздух. Пленник выпрямился с яростным лицом, дрожь пробежала по всему его телу, а затем он потянулся вниз и начал срывать вирмов с жены и сына, пытаясь поднять и их на ноги.

Раздался дикий крик: толстый Сайват был исполнен ужаса и ревел, но Эльвар видела, что он сумел сдвинуться, вырывая руки из земли, ночные вирмы взметнулись в воздух, а потом его огромное тяжелое тело покатилось, давя вирмов своим весом. Эльвар слышала, как лопаются их шкуры, видела сотни крошечных фонтанчиков жидкости, а потом Сайват поднялся на ноги. В его руках были зажаты топор и кинжал, и он набросился с оружием на существ, атакующих Агнара.

Вирм коснулся носа Эльвар, на миг прекратил извиваться, а затем начал ввинчиваться в ее левую ноздрю. Она беззвучно рыдала и кричала; выгибалась и корчилась от боли, чувствуя, как сегментированное существо проникает внутрь.

Тут над ней нависла фигура Агнара: он бил и рубил, расшвыривая вирмов. Она услышала голос Гренда, крик, рев, посвист железа, шипящего в воздухе, а затем ее правая рука и нога освободились. Она тут же перекатилась вбок, разрывая тела вирмов, обвившихся вокруг левого запястья, с усилием оторвала их от земли. Многочленные тела растягивались, шкура вирмов трескалась, и вот она уже стоит на четвереньках, задыхаясь, а потом Гренд поднимает ее. Эльвар ухватилась за вирма, который ввинтился ей в нос, ухитрилась поймать его за хвост и медленно потянула, сопротивляясь желанию резко дернуть – в этом случае половина существа могла остаться внутри лица. С хлюпающим звуком вирм вырвался на свободу, выскользнул из носа Эльвар и повис у нее в кулаке. Он извивался и выкручивался, и она быстрее бросила его на землю и растоптала. Ее тут же затошнило и вырвало желчью.

– Ты в порядке? – спросил Гренд, продолжая наступать на извивающихся существ, которые все еще пытались обхватить его лодыжки и опрокинуть обратно на землю.

– Отлично, – проворчала Эльвар, доставая свой кинжал и нанося яростные удары по вирмам, скользившим вокруг сапог.

Лютые Ратники вокруг были тоже на ногах, но Эльвар заметила одну фигуру, наполовину зарытую в осыпающуюся землю. Мертвые глаза пусто глядели в небо, а горло воина пульсировало от извивающихся внутри вирмов.

Бьорр сунул в тлеющие угли костра разлапистую ветку, она полыхнула, и теперь воин сжигал ночных вирмов. Они шипели, сипели и взрывались. Остальные тоже поджигали ветки и присоединялись к Бьорру, и вирмы уходили, извиваясь, обратно в землю.

А потом они исчезли совсем, оставив Эльвар и остальных стоять на месте и оглядываться по сторонам, задыхаясь. Она подняла глаза на клятвенный камень и увидела, что его свечение угасает, но все еще пульсирует в темноте.

Это клятвенный камень призвал их каким-то образом? Привлек их сюда? Никогда я еще не видела, чтобы их было столько в одном месте…

Агнар кашлянул и сплюнул, глядя на мертвых вирмов, разбросанных по поляне.

– Я больше никогда не буду спать, – заявил Сайват.

– Возвращаемся на корабль, – приказал Агнар.

Глава 15. Орка

Орка встряхнула черную сковороду, стоящую на железной решетке над огнем очага. Пламя разгоралось, ломтики копченого окорока и рубленый лук потрескивали, и пар поднимался к высоким балкам под крышей, ища дымовое отверстие.

Затем Орка увидела, как маленькие пальчики потянулись к сковороде, и шлепнула по ним деревянной ложкой.

– Подожди, пока будет готово, – сказала она.

– Но мой живот урчит, как только что проснувшийся медведь, мама, – ответил Брека.

– И мой, – пробормотал Торкель, который сидел на стуле и пришивал заплатку на свою вязаную шапку.

– Хорошо пахнет, – пискнула Весли-теннур из-за плеча Бреки.

Орка нахмурилась, глядя на везен, которая неотрывно следила за каждым шагом Бреки с того момента, как тот вернулся на ферму. Раны существа, похоже, хорошо заживали.

– Надеюсь, у Морда и Лифа все в порядке, – сказал Брека.

– Если они не наделают глупостей, то выживут, – ответила Орка, вспомнив, как они с Торкелем удерживали Морда, чтобы тот не схватил топор отца и не бросился на Гудварра и тир ярлы Сигрун.

Они пока провели дома меньше полусуток. Задержались в Феллуре, чтобы помочь сыновьям Вирка возвести курган над телом отца. После этого Морд и Лиф приняли их у своего очага и хорошо накормили соленой треской и копченым лососем, но настроение во время трапезы было мрачным. Морд бормотал клятвы отомстить, а Лиф постоянно плакал. Но к тому времени, когда Орка, Торкель и Брека уезжали, оба парня уже немного успокоились, хотя оба были бледны и с красными глазами. Торкель пригласил их к себе на ферму в холмы, но они отказались. На водах фьорда у острова со Скалой Клятв все еще покачивалось множество лодок, поскольку Альтинг продолжался, но Торкель посоветовал братьям не возвращаться туда.

Было уже поздно, и тьма за окном стала густой, словно смола, ветер гулял по лесу, и все они устали и проголодались после подъема в горы, а затем работы на ферме. Сперт жаловался, что они сговорились уморить его голодом, так как не приносили вовремя кашу, пропитанную кровью и слюной, но Брека в конце концов умиротворил везен, дав ему миску вдвое большую, чем обычно. И сейчас Сперт спал в своей маленькой подводной пещере, распухший и сытый.

Орка взяла деревянную миску и передала ее Бреке, намазала скир на лепешку из тех, которые грелись на камнях вокруг очага, и посыпала тимьяном, затем отрезала ломтик ветчины и положила его рядом, а сверху посыпала жареным луком.

Брека схватил свой нож для еды и тут же отрезал кусок, подцепил его на кончик ножа и сунул в рот. Пытаясь прожевать мясо, он фыркал и часто дышал – оно было слишком горячим.

– Потерпи немного. Обожжешь кишки, – сказала ему Орка.

Торкель протянул свою тарелку, Орка наполнила и ее. Он погладил тыльную сторону ее руки, разбудив теплое ощущение где-то внутри, щекочущее живот. И Орка была рада этому, ибо еще с тех пор, как они понесли труп Вирка вниз со Скалы Клятв, в ее нутре корчилось беспокойство. Она думала, что это ощущение утихнет, когда она вернется домой и окажется подальше от Альтинга, но вместо этого оно лишь нарастало, и страх расползался по венам, словно яд.

Орка наполнила собственную тарелку, затем посмотрела на Весли, которая уставилась на нее снизу вверх, дергая заостренным носом, и подбородок ее блестел от стекающей изо рта слюны. С ворчанием Орка переложила часть ветчины и лука в другую миску и протянула ее теннуру.

Существо нерешительно протянуло руку и взяло еду, затем наклонило голову. Раздался жующий, скрежещущий звук – Весли разрывала пищу мощными челюстями.

Орка нахмурилась.

– Ненавижу Гудварра и ярлу Сигрун, – резко сказал Брека. Он дул на горячее мясо со свирепыми глазами.

Орка все еще наблюдала, как ест теннур. Два ряда зубов резали мясо и скрежетали с ужасающей скоростью. Миска опустела в считаные мгновения. Весли чмокнула губами и облизала подбородок, потом подняла глаза на Орку.

– Вкусно, – проговорила везен. Орка только нахмурилась, представив, как та хрустит человеческими зубами.

– Ненавидишь? – спросил Торкель, подняв бровь и вытаскивая из бороды застрявший там лук. – Ненависть никому не приносит пользы, – пожал он плечами. – Иногда приходится убивать, но не делай этого с ненавистью в сердце. Она будет разъедать тебя, как личинки, засевшие под кожей.

– Но они неправы, – сказала Брека. – Вирк победил, а потом они убили его. Это несправедливо.

– Да, – согласился Торкель, – несправедливо. Но жизнь в Виргире несправедлива. Все, что может сделать мир справедливым, находится вот здесь. – Торкель наклонился вперед и приложил палец к виску Бреки. – У тебя в голове. Решения, которые ты принимаешь. Выбери справедливое отношение к другим, и ты будешь спать лучше.

– Но как поступить, если другие не будут со мной справедливы, так же как они не были справедливы к бедному мертвому Вирку? – спросил Брека, и его лицо исказилось от гнева.

– Что за глубокая мысль для столь молодого человека, – сказал Торкель, жуя лепешку со скиром. – Если ты можешь уйти от драки и сохранить при этом голову и честь, то сделай это. Вирк был не прочь подраться, и он победил, ты прав. Но затевать драку с племянником ярлы было не самым умным поступком. Если бы Вирк придержал свой язык или говорил с большим уважением и меньшим гневом, он, скорее всего, все еще дышал бы.

– У него были хорошие зубы? – пискнула Весли. Все уставились на маленького теннура.

– Мертвым ведь зубы не нужны, – пожала плечами Весли, глядя в пол и подрагивая тоненькими, как бумага, крыльями.

Торкель рассмеялся.

– Если бы я был взрослым воином, я бы помог Вирку, – тихо сказал Брека. Он посмотрел на Торкеля. – Я хочу научиться драться мечом.

– А я предпочитаю топор, – ответил Торкель.

– Топоры нужны для того, чтобы колоть дрова, – проворчал Брека.

– Когда раскалываешь ими череп, они так же хороши, как и мечи, – сказал Торкель, сделал длинную паузу, а потом пожал плечами. – Возможно, даже лучше. Оружие – это просто твердая, острая сталь. Инструмент, не более того, и хорош он лишь настолько, насколько хорош тот, кто его держит.

– Я хочу хорошо владеть мечом, – упрямо сказал Брека. Торкель переглянулся с Оркой и издал протяжный вздох. Орка откинулась на стуле, скрестив ноги, и продолжала есть, пока Торкель говорил дальше, рассказывая Бреке о чести и о мирной жизни. Она знала, что он имеет на это право, хотя какая-то часть внутри нее была согласна с Брекой, когда Орка стояла на площади в квадрате из орешника и смотрела на безжизненное тело Вирка. Он должен быть отомщен, и по праву это должны сделать его сыновья. Но они слишком молоды, неумелы в военном ремесле и вспыльчивы, чтобы выжить после мести и с гордостью вспоминать о содеянном.

Это темный мир, и темные дела движат им, увлекают нас вниз по белопенной реке, коей мы не можем сопротивляться. И тут ей явился образ Гудварра, бесчестного проныры, лежащего на поляне, глаза его были пусты и глядели в пустоту, и топор в черепе…

Орка моргнула и покачала головой, понимая, куда ведут ее мысли, и ей это не понравилось. Но теперь голос Торкеля сочился в ее душу, глубокий и обнадеживающий, успокаивающий, словно огонь, отгоняющий тьму, которая клубилась и свертывалась в ее жилах. Ее веки опустились, словно сон потянул их вниз.

Чья-то рука коснулась ее ноги, и Орка рывком проснулась. Она вскочила, потянулась к кинжалу на поясе, а потом увидела улыбающееся лицо Торкеля.

– Ты храпела громко, как медведь, – сообщил он.

– Ха, не тебе об этом говорить, – сказала она, опускаясь обратно на стул.

Огонь все еще мерцал, Брека и Весли сидели под столом.

Брека что-то вырезал ножом из куска дерева, болтая с теннуром.

– Думаю, пора нам похрапеть в мягкой постели, – сказал Торкель.

– Ага, – хмыкнула Орка, вставая и потягиваясь.

И все занялись вечерними делами. Брека собрал пустые тарелки и сковороду, нагрузил свою маленькую тележку и вытащил ее наружу, чтобы отвезти посуду к ручью и вымыть. Весли взмахнула крыльями и уселась сверху на груду тарелок, и Орка с Торкелем последовали за ними в темноту.

Каждый из них зажег факел и понес с собой. Брека отдал свой Весли, чтобы та светила ему по дороге. Торкель отправился к воротам, чтобы проверить засовы и замки, а затем, как обычно, обойти ферму вдоль забора. Орка направилась в сарай, вставила факел в железный крепеж, прикрученный к дверям, а затем начала заниматься пони. Она потратила некоторое время на то, чтобы вычистить его конюшню и наполнить сеном кормушку. Закончив, она дала пони горсть овса из конопляного мешка и почесала ему голову, пока он жевал.

Когда Орка ушла, забрав с двери сарая факел, она увидела, что все остальные уже закончили свои дела. Она пересекла открытый двор и вошла в дом. Огонь все еще мерцал в очаге, слабо горел, освещая комнату янтарными бликами. Брека уже лежал в кровати, укрывшись шерстяным одеялом, а Весли свернулась калачиком на полу рядом с ним. Орка присела на корточки рядом с сыном и с минуту наблюдала за ним: лицо бледное и неподвижное, грудь поднимается и опускается в медленном, ровном ритме. На шее у него висел деревянный кулон на кожаном шнурке. Меч, небольшой, но тщательно вырезанный, с трехлопастной рукоятью и изогнутой крестовиной. Орка фыркнула от смеха.

Он упрям. Он хочет научиться владению мечом и будет напоминать об этом каждый день. Это Торкель, должно быть, просверлил в нем отверстие и нашел кусок кожи на шнурок.

Она протянула руку и погладила сына по волосам, и Брека открыл глаза, большие и серьезные.

– Мне грустно за Морда и Лифа, мама, – сонно сказал он.

– Я знаю, – ответила Орка. – И я рада, что это так. Значит, у тебя большое сердце.

– Как они будут жить без своего папы?

– Ну, если они смогут контролировать гнев и не дадут убить себя в хольмганге, тогда они не будут голодать. Вирк хорошо их обучил; у них есть рыбацкая лодка и ремесло. Это то, что мы пытаемся сделать в качестве родителей. Учим наших детей, как выжить, когда нас не станет.

– Я не хочу, чтобы ты или папа умирали, – сказал Брека. Он моргнул, и глаза заблестели от внезапно навернувшихся слез.

«Это неизбежно. Смерть приходит за всеми нами», – подумала Орка, хотя и не сказала вслух. Просто сразу представила себе, как Торкель хмурится и смотрит на нее, как грозовая туча…

– Какими были твои мама и папа? – спросил Брека.

– Я почти не помню, – ответила Орка. – У меня есть обрывочные воспоминания о них, как листья, плавающие в луже. Улыбка моей матери, когда она расчесывала рыжие волосы.

Ее крики. Тыльная сторона руки отца…

– Сколько тебе было лет, когда они умерли?

– М-м. Десять-одиннадцать зим…

– Если ты умрешь, я никогда тебя не забуду, – сказал Брека, широко распахнув темные глаза.

– Я хотела их забыть, – пожала плечами Орка. – Я рада, что ты не чувствуешь того же.

– Мама, ты… – Брека запнулся и отвел взгляд.

– Что? – спросила Орка. – Вопрос лучше выпустить наружу, чем держать внутри.

– Когда мы отнесли тела Асгрима и Идрун в Феллур, тот человек, Гудварр, сказал, что ты дрожишь, сказал, что ты боишься его…

– Да, сказал, – призналась Орка, вспомнив, как маленький проныра стоял на ступенях бражного дома ярлы Сигрун и сопли капали у него из носа. – И что с того?

– Ты… испугалась? – спросил Брека.

Орка вспомнила чувства, охватившие ее, воспоминания о крови и смерти, холодную ярость, распространявшуюся по всему телу до кончиков пальцев, заставляя кровь стыть, а мышцы подергиваться. Это был страх своего рода. Не перед Гудварром, а перед тем, что она могла с ним сделать.

– Да, – сказала Орка. У Бреки опустились уголки рта.

– Страх – это не плохо, – продолжила Орка. – Как ты можешь быть храбрым, если не чувствуешь страха?

– Я не понимаю, – сказал Брека, нахмурившись.

– Храбрость – это когда ты боишься дела и все равно его делаешь.

Брека наморщил лоб, размышляя об этом, а затем медленно улыбнулся. Перевел взгляд, нахмурился и сел в кровати, протягивая руку через плечо Орки.

– Что такое? – спросила Орка, поворачиваясь.

Брека уже стоял на лежанке, приподнявшись на цыпочки и пытаясь дотянуться до паутины в изгибе балки. В ней застрял мотылек, хлопая крыльями, а из своего логова, скользнув по вибрирующей нити, вылез раздувшийся паук.

– Оставь их, Брека. Это путь природы. Это красный мир зубов и когтей. Птица ест мышь, кошка ест птицу, волк ест кошку и так далее. Ты не можешь изменить это.

– Но, мама, посмотри, как напуган этот мотылек, – сказал Брека, уже подпрыгивая, но все еще не в силах дотянуться до паутины. – Видеть, как приближается твоя смерть с вот такими клыками, быть отравленным, но все еще живым, пока из тебя высасывают жизнь. Разве это хорошая смерть?

Орка пожала плечами. Он был прав.

Паук стал пробираться по нити к бешено молотящему крыльями мотыльку.

– А если бы ты попала в силки или я и кто-то мог бы нам помочь, – сказал Брека, – но вместо этого отвернулся и ушел, что бы ты на это сказала?

Он подпрыгнул выше, сумел коснуться паутины, и паук замер.

Если бы кто-то оставил тебя умирать, я бы вырвала из него жизнь. Я бы зарезала его, выпотрошила и…

Орка покачала головой.

– В твоей клетке для мыслей слишком много места, – пробурчала Орка, но встала и провела рукой по паутине, освобождая мотылька. Тот упал на пол, покрутился по кругу, стряхивая с себя последние остатки паутины, а потом освободился и улетел.

Брека улыбнулся ей, как будто выиграл битву.

– Спи, – сказала Орка, наклонилась и уложила Бреку обратно на кровать, поцеловав его в щеку. Он в ответ обхватил ее рукой и крепко обнял, а потом снова устроился на своей перинке, набитой соломой и пухом. Орка встала и направилась к выходу из зала. Шагнув в дверной проем, она оглянулась. Брека свернулся калачиком в постели, шерстяное одеяло было натянуто до подбородка. Рядом с ним в свете камина блестели глаза Весли, провожающей взглядом Орку. Она закрыла дверь.

Лунный свет проникал сквозь закрытые ставнями окна и освещал спальню, а Торкель уже храпел на кровати. Она быстро сняла сапоги и шерстяные носки, расстегнула пояс и положила его на широкий сундук у изножья кровати, стянула через голову шерстяную рубаху и льняную поддевку, выпуталась из штанов и скользнула в постель рядом с Торкелем. Он протянул большую руку и коснулся ее бедра.