Текст книги "Темные завесы"

Глава 7

– Фигасе, а у нее был отличный вкус! – заметила Алекс, стоя на краю потайного шкафа и прикладывая к себе маленькое черное платье Ребеки. Хоть зеркало было треснутым, она продолжала вертеться перед ним, любуясь своим отражением в разномастных осколках. Подруга заглянула к Кэтрин посмотреть, как продвигается восстановление таунхауса, но первым делом Кэтрин захотелось поделиться с ней своим открытием в спальне.

– Это было наистраннейшее чувство, Эл… Словно дежавю, только невероятной интенсивности, – сказала Кэтрин с изножья кровати, где она устроилась, потягивая холодный чай и описывая свои специфические ощущения от встречи с дядей Джека Райта в британском посольстве. То, что произошло раньше – перед тем, как Джек нашел ее валяющейся без сознания, она намеренно опустила.

– Так сколько, говоришь, ты выпила? – рассмеялась Алекс.

– Похоже, моя голова опять решила попридуриваться.

Повесив платье на место, Алекс повернулась к Кэтрин.

– Зайка, с головой у тебя всё в полном порядке. Привыкай уже к этому, лады?

– Это такая завораживающая история, Эл… Бывшая супермодель, жена представителя одной из богатейших семей города, хладнокровно убита в день годовщины своей свадьбы. Ее муж становится жалким алкашом и затворником. Ее сын растет без матери.

– Вот уж не знала, что ты такой романтик…

– Ее убийство так и не было раскрыто.

– Послушай, зайка, сейчас не время раскапывать могилы из-за какого-то нераскрытого дела тридцатипятилетней давности.

– Я не раскапываю могилы. Мне просто любопытно.

Пожав плечами, Алекс вновь повернулась к туалетному столику Ребеки. Не удержавшись, вытащила из старой шкатулки пистолет – «Вальтер ППK».

– Сексуальная штучка, точно?

– Как думаешь, как мне с ним поступить?

– Оставить себе, естественно! Ни одна уважающая себя девушка в этом городе не должна оставаться без ствола. – Заметив в одном из осколков зеркала, что Кэтрин нахмурилась, она рассмеялась. – Эй, лично у меня их целых два!

Положив пистолет на место, Алекс опять погладила платье.

– Уже примерила?

– О, просто не смогла! – соврала Кэтрин, тут же задавшись вопросом почему.

– Боишься, что в нем живет привидение? – подмигнула ей Алекс.

Кэтрин вздрогнула. Но не из-за того, что только что сказала подруга.

– Там вроде кто-то пришел…

И тут снизу донесся треск дверного звонка.

У входной двери ее ждал Уоррен Райт. Франтоватый, как и в тот раз. При виде его Кэтрин была настолько ошеломлена, что просто стояла столбом, не в состоянии вымолвить ни слова. Он и сам казался немного дезориентированным. Так недоуменно прищуривался, как это бывает, когда видишь что-то, чего, как ты знаешь, просто не может существовать в природе, но все-таки вот оно – смотрит тебе прямо в лицо. Естественно, у него хватало светской закалки, чтобы не позволить этому моменту затянуться.

– Можно войти? – Он улыбнулся.

– О, конечно. Я просто немного растерялась.

– Простите за вторжение. Я знаю, мне следовало позвонить, но это могло испортить сюрприз. – Стоя перед дверью, Уоррен наклонился и подобрал с крыльца потрясающее антикварное зеркало, затем шагнул с ним в фойе. – Мне полностью отреставрировали его к годовщине свадьбы моего брата. У меня так и не было возможности вернуть его. С тех пор оно лишь пылилось у меня в подвале.

Александра даже не пыталась не шуметь, спускаясь по лестнице. Ей требовалось, чтобы ее услышали.

– О, Эл! – воскликнула Кэтрин, радуясь возможности отвлечься. – Это дядя Джека Райта. Уоррен Райт. – А затем уже Райту: – Александра Голд, моя лучшая подруга по колледжу.

– И ее ангел-хранитель, – предостерегающе добавила Алекс, выступая вперед, чтобы пожать руку Райта.

– Да, «Брэкенридж, Келли и Левин»… Вы распоряжались частью имущества моего брата, если мне не изменяет память. – Не дожидаясь ответа, он отпустил руку Алекс и вновь полностью сосредоточился на Кэтрин. – Как бы там ни было, после вчерашнего вечера я подумал, что, пожалуй, эта штука вполне может вписаться в ваши реставрационные планы.

– Как любезно с вашей стороны, – произнесла Кэтрин, отчаянно пытаясь не обращать внимания на распахнувшиеся глаза Алекс за головой у Уоррена.

– Раньше оно висело вон там.

Отнеся зеркало в гостиную, он приложил его к стене рядом с камином. От какого-то низкого гула вдруг задребезжали оконные стекла. Наверху хлопнула дверца стенного шкафа.

– Чертовы грузовики… Нельзя пускать их в жилые кварталы, – пробурчал Райт, прислоняя зеркало к стене и отступая назад, чтобы полюбоваться им.

Клик-клик-клик.

Это щелкала зажигалка у него в кармане, когда он открывал и захлопывал крышечку.

– По-моему, зеркало будет смотреться там просто чудесно, мистер Райт. Я немного ошеломлена, – запинаясь, пробормотала Кэтрин.

– А зря. А потом, мне-то оно на что? – Взяв ее за руку, он приложился к ней губами. – Я рад, что кто-то наконец-то возвращает это место к жизни.

Уоррен повернулся, чтобы осмотреть комнату, и, похоже, погрузился в какие-то другие воспоминания.

– У нее было такое чувство стиля… – пробормотал он так тихо, что Кэтрин даже засомневалась, действительно ли его услышала. – Ну ладно, там меня шофер уже заждался.

Но перед тем, как выйти за дверь, обернулся.

– И давайте просто Уоррен, пожалуйста.

– Ах ты мелкая вонючка! – воскликнула Алекс, едва за ним закрылась дверь. – И что же за представление ты устроила в тот вечер?

– В смысле?

– Зайка, мистер «Просто Уоррен» – один из самых влиятельных людей в Вашингтоне. Богаче Господа Бога, а связей у него побольше, чем у «Фейсбука». Он был легендой в Министерстве юстиции еще до того, как ему стукнул тридцатник. А сколотил несметное состояние на пару с братцем, когда ему еще не исполнилось сорока.

– Я знаю, кто он такой, Алекс.

– Будь осторожней, девочка. Этот человек не принимает «нет» в качестве ответа.

На Кэтрин волной накатила дурнота. Пришлось изобразить улыбку, чтобы Алекс этого не заметила.

– Господи, Эл, да он такой старый, что мне в отцы годится!

– В этом городе есть одна поговорка, Кей. Лучший афродизиак – это власть. И знаешь, зайка, в данном смысле это весьма сексуальный мужик.

От этой мысли у Кэтрин и вовсе голова пошла кругом.

* * *

Раскапывание могил. Так это назвала Алекс. Раскопки трагедии, которая должна оставаться в прошедшем времени, – ужасная сноска к тому моменту, которому давно следует позволить покоиться в мире безвестности. Наверное, подруга была права. Какое Кэтрин имеет право воскрешать все эти события? Какое ей до этого дело? В конце концов, Энди Уорхол[25]25
  Энди Уорхол (1928–1987) – американский художник, продюсер, дизайнер, писатель, издатель журналов и кинорежиссер, заметная персона в истории поп-арт-движения и современного искусства в целом, создатель произведений, являющихся синонимом понятия «коммерческий поп-арт», наиболее известные из которых – «Банки с супом Кэмпбелл» (1961–1962) и «Диптих Мэрилин» (1962). Имеется в виду приписываемое ему выражение: «В будущем каждый из нас сможет на пятнадцать минут стать всемирной знаменитостью» – которое, собственно, и вдохновило создателей телешоу «Пятнадцать минут славы».


[Закрыть] был прав лишь отчасти: в его эпоху телевизионных новостей даже пятнадцать минут славы уже начинали выглядеть по-свински. Теперь же мало что способно удержать внимание людей, помимо очередного перерыва на рекламу. Синдром дефицита внимания – повсеместное явление. Всегда находится какая-нибудь новая грязь, чтобы пощекотать нервы. Новые лица, новые скандалы… Вроде печенья-безе, которое так быстро тает во рту, что не оставляет после себя ничего, кроме недолгого приторного привкуса. Если сейчас кто-нибудь вспомнит, что случилось с великолепной, богатой и титулованной Ребекой Райт тридцать пять лет назад, то в лучшем случае мимолетно и в непристойном ключе. Какую цель преследовал бы пересмотр случившегося, кроме как расстроить всех, кто пережил это? Особенно Джека.

Но Кэтрин чувствовала себя обязанной. Мимоходная жестокость смерти Ребеки, безрезультатное расследование причин ее, трагический эффект, который эта смерть оказала на ее мужа, – не говоря уже о безразличии, которое это печальное событие вызывало у ее собственного сына, – оскорбляли Кэтрин. Как трещина в стене, как пятно на ковре. Как то, что просто невозможно игнорировать. По крайней мере, так она говорила себе, не обращая внимания на предостережение Алекс.

Уставившись в экран своего офисного компьютера – на фотографию Ребеки Райт в журнале «Вог», Кэтрин пыталась представить себе эту красивую молодую женщину живой, жизнерадостной и полной надежд на светлое и значительное будущее среди влиятельных и могущественных людей. Такое будущее, которое, казалось, некогда ждало и саму Кэтрин. Завораживающий взгляд Ребеки было трудно прочесть, но, должно быть, это было первое, что поразило фотографов в начале ее карьеры в качестве востребованной супермодели. Как и на фотографии, которую Кэтрин обнаружила спрятанной в той шкатулке с памятными вещицами, не имело значения, что делала остальная часть ее лица: улыбалась, надувала губы, кокетничала, соблазняла или принимала любое другое отработанное выражение из числа тех, которые такая звезда, как Ребека, довела до совершенства. Это ее глаза цвета индиго были тем, что парализовало тебя. Эти глубокие колодцы. Но чем, на самом-то деле? Кроющимся в них любопытством? Высокомерием? Беззащитностью? Всем сразу? Была ли эта женщина тем, что ты когда-либо мог по-настоящему узнать?

Был уже почти полдень, и Кэтрин поняла, что так и не закончила справку, которую поручила ей подготовить Александра Голд, – по апелляционному ходатайству родителей из Балтимора, подавших в суд на медицинский центр Джона Хопкинса за причинение смерти по халатности их маленькой дочери, сердце которой остановилось во время операции. «Брэкенридж, Келли и Левин», естественно, представляли могущественный медцентр, и Алекс хотела найти лазейку в прецедентном праве, чтобы поддержать доводы защиты о том, что корпорация имеет право не раскрывать содержание бесед с несколькими сотрудниками, проведенных при расследовании инцидента, поскольку таковые беседы охраняются привилегией адвокатской тайны в отношении клиента. Но присутствовал и этический вопрос, который беспокоил Кэтрин, учитывая тот факт, что первоначальные опросы проводили адвокаты самой клиники, которые впоследствии убедили ее сотрудников согласиться на то, чтобы в предстоящем судебном разбирательстве их представляла юридическая служба медцентра. «БКЛ» утверждала, что не существовало прецедента, обязывающего больницу передать результаты этих опросов, хотя прецедентное право трактовало данный вопрос довольно неоднозначно и противоречиво. Симпатии Кэтрин были на стороне родителей, но она знала, что Алекс не удовлетворит подобный подход. Поэтому сразу же подготовила к справке личную служебную записку, в которой утверждала, что в общих интересах быстро и по-тихому урегулировать этот вопрос внесудебным соглашением, сопровождаемым договором о неразглашении, чтобы в дело не сунули нос вездесущие СМИ. Да, немного грязновато, но всяко лучше, чем годы судебных разбирательств, в течение которых родители будут вынуждены вновь и вновь переживать трагическую смерть своей дочери.

К ее удивлению, Алекс сразу согласилась с ее оценкой ситуации и позже в тот же день собиралась изложить эти ее аргументы своим партнерам.

– Хотя мне интересно, была бы ты такой размазней всего пару месяцев назад, – хмыкнула ее подруга, прочитав записку Кэтрин. – Ты всегда была настоящей амазонкой.

Кэтрин хотела отстоять свою позицию как наиболее прагматичный, хладнокровный подход, но все же признала, что «пребывание по ту сторону зазеркалья, пожалуй, и вправду меняет точку зрения на некоторые вещи».

И все, что ее на самом деле заботило, – это как бы поскорее вернуться на эту сторону.

* * *

На то, чтобы выяснить, где живет Роберто Гутиэррес, много времени не потребовалось, и когда тот наконец ответил на звонок, в голосе у него звучало почти облегчение оттого, что ему есть с кем поговорить. Он был из тех, кто помнил. Именно он и открыл Ребеку.

– Тогда я был зачуханным фотографом-поденщиком без гроша в кармане, едва не помиравшим с голоду. А она – семнадцатилетним необработанным бриллиантом, работавшим в закусочной на колесах в Квинсе.

– В Квинсе? – удивленно переспросила Кэтрин.

– Во всем, что я читал, говорится о том, что родом она из какой-то аристократической семьи в Майами. Отец – бразильский дипломат, мать – ученая.

На другом конце провода раздался тихий смешок.

– Наверное, вам захочется навестить меня, чтобы мы могли нормально поговорить.

Жил он в районе Хайлендтауна в Балтиморе, в скромной, но комфортабельной квартирке, меблировка которой была со вкусом подобрана и где все предметы хорошо сочетались друг с другом, пусть даже и выглядели малость потертыми. Стены были увешаны сделанными им фотографиями, и Кэтрин ничуть не удивилась, увидев на большинстве из них Ребеку в пору ее расцвета. Она украшала обложки всех крупных модных журналов, была лицом многочисленных предметов роскоши, и запечатлевал ее почти исключительно Роберто Гутиэррес.

– Для начала, я никогда не был ее любовником, – объявил семидесятишестилетний Гутиэррес, внося в гостиную чай. – Любой, кто нас знал, хорошо понимал, насколько нелепа подобная мысль, но она хорошо зарекомендовала себя в таблоидах, поэтому мы ее поддерживали. Просто еще один вымысел в мифе о Ребеке Федела.

– Федела? – спросила Кэтрин, подражая испанскому произношению Гутиэрреса.

– Вы ведь не пишете книгу, я надеюсь? – Он насупился.

– Господи, нет, конечно же!

Кэтрин уже призналась, что купила таунхаус Роберта и Ребеки Райт в Джорджтауне и была просто очарована его историей, вот и всё. Часть, касающуюся знакомства с Джеком и обнаружения гардеробной Ребеки, она опустила. Равно как и не стала упоминать про ее пистолет.

Он уселся напротив и мгновение изучал ее – похоже, все еще решая, насколько ей можно довериться. Или, может, ему было просто неловко признать, насколько сильно она напомнила ему Ребеку. Наконец старик отхлебнул чаю и откинулся на спинку дивана, опустив веки; внимание его рассеялось, когда он погрузился в собственные воспоминания.

– Мы почти сразу же добились небывалого успеха. Ей едва успело исполниться двадцать, а у нас уже были обложки всех достойных журналов, – сказал он, указывая на стену позади себя. Настороженный взгляд и андрогинное телосложение Ребеки были полной противоположностью общепринятым американским архетипам тех времен – таким как Шерил Тигс, Кристи Бринкли или Синди Кроуфорд. И это выглядело на удивление эротично. Воспламеняло желание как у мужчин, так и у женщин.

– За ней гонялись по всем континентам – рок-звезды, политики, претенденты на королевскую власть, кого ни назови, – улыбнулся Гутиэррес. – Настоящие хищники, все до единого. Вообще-то она находила это довольно забавным. У нас была завидная жизнь, и, уж поверьте мне, мы пользовались этим на всю катушку. Славой, пропитанной сплетнями золотой молодежи, преследованиями папарацци… Приятно вспомнить. Но могу заверить вас, что эта загадочная, говорящая на нескольких языках личность по имени Ребека, представленная публике, не имела ничего общего с теми обреченными на бедность кругами, из которых она вышла. Вся эта история с отцом-дипломатом и матерью-профессоршей была просто грамотно составленной брехней. – Старик снова рассмеялся. – Раздолье для наших пиарщиков, но, самое главное, это позволило скрыть серьезное пятно на ее прошлом.

Ее мать была проституткой, вечно одурманенной наркотиками, сообщил он Кэтрин. А кем был ее отец, Ребека так никогда и не узнала.

Она была самым целеустремленным человеком, которого он когда-либо встречал. К своей карьере относилась близоруко, к своей рыночной стоимости – воинственно, а к своей независимости – просто-таки фанатично. Ее честолюбие и амбиции никогда не позволяли ей вступать в какие-либо серьезные отношения. Любовные интрижки лишь отвлекали ее от дела, поэтому Ребека не могла их себе позволить. Не исключено, что такая неистовая одержимость и замкнутость делали ее еще более интригующей, сказал Гутиэррес, но сердце ее оставалось непроницаемым.

– Пока она не встретила Роберта Райта, – вставила Кэтрин.

– И его брата-близнеца, – нахмурившись, добавил Гутиэррес.

– Близнеца? Уоррена?

– Однояйцевого. Они были просто одно лицо.

Кэтрин попыталась скрыть свое потрясение, потягивая чай и разглядывая фотографии Ребеки.

– Вы этого не одобряли? – наконец спросила она.

– Уоррена? Нет! Но, подобно большинству великих атлетов, Ребека была достаточно умна, чтобы понимать, что ее карьере суждено быть недолгой. На горизонте постоянно маячат новые девушки, и непостоянная публика всегда готова к какой-нибудь очередной «штучке». Она все равно уже устала от поверхностности всего этого, когда появился Уоррен. Он мог преследовать ее на фотосессиях по всему миру, таскать на светские мероприятия со знаменитостями – в общем, пытался соблазнить ее всеми возможными способами.

– Чтобы она стала его трофеем?

– О, я никогда не сомневался в безмерности его страсти, – печально вздохнул Гутиэррес. – Но его огонь всегда горит слишком уж жарко. Поглощает все на своем пути, пока не закончится кислород и все не начинают задыхаться. Уоррен был буквально опьянен, но всегда есть и похмелье.

– А его брат? – спросила Кэтрин.

Лицо Гутиэрреса смягчилось.

– Роберт был мягким человеком, в отличие от своего брата. И в конечном счете покорил сердце Ребеки своей добротой, юмором, игривостью. Тот еще был проказник… Ребека чувствовала, что с Робертом у нее могут быть душевное спокойствие, стабильность, будущее. И никакого похмелья. – Старик усмехнулся. – Разве что после какой-нибудь из их сказочных маскарадных вечеринок. Боже, как я по ним скучаю!

– Маскарадных?

– О, Роберт их просто обожал! Приглашение к Роберту и Ребеке Райт на Хэллоуин было очень желанным подарком. Можете себе представить? Великие и могущественные, прикрытые тщательно продуманными масками… Не забывайте, в конце концов это были восьмидесятые. Удивительно, что никто до сих пор так и не написал подробный отчет о том, что тогда было сказано и сделано.

– И как Уоррен отнесся к тому, что его отвергли?

– А что он мог сделать?

«Интересно… – подумала про себя Кэтрин. – Алекс вроде сказала, что этот человек не принимает “нет” в качестве ответа…»

– Уоррен Райт был в первую очередь бизнесменом, – продолжал Гутиэррес. – Они вместе с братом построили могущественную империю. Ничто не могло поставить ее под угрозу. Абсолютно ничто. Даже любовь, если б она встала у них на пути.

– А что тогда стало с вами? С вашими с ней отношениями? – неуверенно спросила Кэтрин.

У Гутиэрреса вырвался протяжный вздох, взгляд его стал каким-то пустым.

– Мы были близки, как брат и сестра. До того самого дня, когда ее не стало. Она и вправду любила Роберта. Я знаю это. И был рад за нее. И хотя это означало конец наших профессиональных отношений, в итоге я зауважал Роберта.

– Но не Уоррена?

Гутиэрресу потребовалась пара секунд, чтобы ответить:

– Уоррен Райт пугал меня.

Глава 8

В краткий промежуток времени между колледжем и юридическим факультетом Кэтрин версии 1.0 использовала беспорядочные половые связи, чтобы подавить постепенно нарастающий стыд и чувство вины, от которых так и не смогла полностью избавиться. Она убедила себя, что не заслуживает любви, но случайный секс позволял ей владеть своими желаниями. По крайней мере, так она себе говорила. Выбор оставался за ней. Это она была тем, кто охотился, тем, кто контролировал ситуацию. И иногда Кэтрин позволяла себе наслаждаться всем этим грязным, потным спектаклем когда и где только можно. Но вскоре она научилась еще более эмоционально удовлетворяющему методу контроля, основанному не на обещании секса, а на отказе от него. Ее неприступность не вызывалась фригидностью или ханжеством, и она никогда не использовала свою неуловимость, чтобы кого-то поддразнить и продинамить – хотя, по правде говоря, не могла не получать удовольствие от замешательства нетерпеливых потенциальных любовников, которые никогда не понимали, почему даже в эпоху «ЯТоже»[26]26
  «Я Тоже» (англ. MeToo) – хештег, подчеркивающий осуждение сексуального насилия и домогательств со стороны мужчин, который мгновенно распространился в социальных сетях в октябре 2017 г. в результате обвинений в адрес кинопродюсера Х. Вайнштейна.


[Закрыть], породившую атмосферу взаимной стыдливости, эту привлекательную, чувственную женщину невозможно соблазнить. Хоть как-то. И, став восходящей звездой «Уотсон, Коэн, Дэниелс и Марбери», Кэтрин довела этот свой образ до полного совершенства. Быть недоступной означало быть манящей, таинственной, могущественной. Истинным воплощением Афины.

Поэтому гормональный всплеск, который она испытала при виде изысканной и явно дорогой коробки гардений, доставленной в ее офис, встревожил ее. Пульс участился, кожа стала горячей. Кэтрин ничего не могла с собой поделать, и ей это не нравилось. Был это восторг или же опасливый мандраж? Как на это следует реагировать Кэтрин 2.0? Конечно, она находила Джека Райта весьма привлекательным. Но кто знает, к чему все это может привести? И готова ли она это выяснить? Прошло уже много времени с тех пор, как у Кэтрин в последний раз кто-то был. А что, если Джек будет разочарован?

Она немного помедлила, прежде чем вытащить из коробки вложенную в нее карточку. И как только увидела, что там написано, у нее задрожали руки.

– О-ла-ла! – Голос Алекс заставил ее вздрогнуть. – Цветочки доставлены в офис на всеобщее обозрение!

Та стояла в дверях, и на губах у нее играла многозначительная улыбка.

– Что-то скрываешь от меня, а? Ладно, давай выкладывай! Кто этот счастливчик?

– О, просто небольшая благодарность от Рассела.

«Молодчина, Кэтрин, отличная отмазка!»

– Рассела? Он хоть симпатичный?

– Это мой реставратор, Эл.

Алекс с подозрительным видом кивнула.

– Ты, видать, неплохо ему платишь…

– Давай только без пошлостей.

Когда Алекс уходила, ее смех во всеуслышание разносился по всему коридору.

Кэтрин опять взяла карточку, вглядываясь в почерк.

«Немного скромной красоты, чтобы украсить кабинет, в котором ее и так в избытке. Уоррен».

Уоррен. Уоррен Райт.

От запаха гардений ее вдруг затошнило. Кэтрин порвала карточку на мелкие кусочки и засунула их поглубже в корзину для мусора. И тут зазвонил телефон.

Она пристально посмотрела на него. А вдруг это он – звонит узнать, довольна ли она его подарком «скромной красоты»?

– Да? – ответила она с резкостью, призванной осадить звонящего.

– Ого, трудный денек?

Джек… Голос его звучал так, будто он стоял прямо рядом с ней.

– О, Джек, простите… Да, немного напряженный, – отозвалась Кэтрин, закрывая коробку с цветами и отодвигая ее в сторону.

– Готов поспорить: вкусная еда и немного хорошего вина способны успокоить нервы, – сказал он, и Кэтрин сразу представила, как его чудесная улыбка просачивается по телефонной линии. – Кроме того, вы задолжали мне вторую попытку после того вечера.

– О, не знаю, буду ли я хорошей компанией, Джек… Может, как-нибудь в другой раз?

– Простите, но это мы уже проходили. Я могу заскочить… скажем, часиков в восемь? У меня есть на примете одно классное местечко. Тихая, непринужденная обстановка… Умиротворяющая еда… Скажите «да». Пожалуйста.

Губы у нее шевельнулись прежде, чем мозг успел их сдержать.

– Пожалуй, мне не помешало бы немного умиротворения… То есть такой вот еды.

Он заливисто рассмеялся и повесил трубку.

Ну вот, не стукало не брякало, подумала Кэтрин. Еще одно свидание.

* * *

Место, которое имел в виду Джек, и вправду оказалось тихим и непринужденным. За исключением пожилой пары, которая почти не разговаривала друг с другом, они были там единственными посетителями. Греческая кухня. Семейное заведение. Владелец знал Джека и усадил их за столик в дальнем конце зала. Меню им так и не принесли. Просто стали подавать еду. И вправду хорошую.

– Мой отец ухаживал здесь за моей матерью, – сказал Джек, накалывая зубочисткой оливки и фету. – Кирос всегда следил, чтобы у них был этот столик. Подальше от окон, чтобы никто не мог их увидеть. Здесь отец попросил ее руки.

– Очень романтично, – отозвалась Кэтрин. Внезапно ее охватила непреодолимая фантазия. Она – великолепная и знаменитая Ребека Федела, за которой при свечах ухаживает красивый и богатый Роберт Райт, в то время как алчные папарацци разочарованно топчутся снаружи под дождем, пытаясь хотя бы одним глазком глянуть на них…

– Раньше я иногда просил его сводить меня сюда, – продолжал Джек, прерывая ее размышления. – Сам не знаю почему. Такие вечера никогда не доставляли мне особого удовольствия.

– Наверное, из-за слишком уж болезненных воспоминаний.

«Это мне близко», – подумала Кэтрин.

– Мой отец был из творческих гениев. Едва окончив колледж, разработал трициклическое соединение под названием хлорпротиксен. Которое продается под торговой маркой «Пролаксис».

– Я слышала про него.

– Этот препарат и заложил основу компании «Райт Фарма». Позволил нам сколотить целое состояние. – Голос у него звучал почти смущенно.

– Рада, что тоже внесла свой вклад в итоговый результат.

– Упс, – поперхнулся Джек.

– Всё в порядке, – сказала Кэтрин. Ее улыбка рассеяла напряжение. – На юридическом мы называли его «расслаблаксис».

Она предпочла не упоминать, как называет этот препарат сейчас.

– Как бы там ни было, папа обитал в палатах собственного разума. А после смерти моей матери, – Кэтрин заметила, что Джек предпочел не употреблять слово «убийство», – еще глубже спрятался за их дверями. Во время моих нечастых визитов между школой-интернатом и шикарными летними лагерями наши беседы были, что называется, довольно натянутыми.

– Похоже на одинокое детство.

– Думаю, я напоминал ему о ее отсутствии. Но я никогда по-настоящему не знал ее. Не мог сопереживать. Все, что я знал, это что у меня нет матери и что я медленно, но верно теряю отца. Честно говоря, я был гораздо счастливей, когда меня не было дома. – В его голос прокралась неприкрытая грусть.

– Так вот почему вы завербовались в морскую пехоту?

Последовала долгая пауза, во время которой Джек сверлил ее своими ослепительными глазами.

– Простите, – наконец произнесла она, – просто не смогла удержаться и отыскала вас в «Википедии».

– Моя декларация независимости, – улыбнулся он, повторяя собственные слова Кэтрин во время их первой встречи в спортзале.

– Так как же вышло, что бывший морпех в конечном итоге возглавил компанию из списка «Форчун-пятьсот»[27]27
  «Форчун 500» – список 500 крупнейших компаний США по размеру выручки, составляемый журналом «Форчун». Впервые составлен в 1955 г.


[Закрыть]?

– Помогает то, что у меня есть дядя, который ее основал.

– Должно быть, это большое давление и ответственность.

– Хотите кое-что знать? Я мог бы бросить все это хоть завтра.

Кэтрин приподняла бровь.

– Да ладно… правда?

– Просто взять и пуститься в плавание по Чесапикскому заливу. Чтобы посмотреть, куда меня занесет ветер.

– Не сомневаюсь – на очень роскошной яхте.

– Хотите со мной?

«А что, – подумала Кэтрин, – тоже способ испытать судьбу».

– А что на это сказал бы дядя Уоррен?

Джек ни секунды не колебался.

– Он бы приревновал. – И снова эта улыбка.

И опять у Кэтрин запылали щеки.

– Похоже, у вас непростые отношения.

– Уоррен Райт стал мне бо́льшим отцом, чем когда-либо мой собственный.

Кэтрин показалось, что это прозвучало немного оборонительно.

– Мой отец тоже умер, когда я была совсем маленькой, – сказала она, чтобы сменить эмоциональный настрой. – А мой отчим… – Кэтрин сделала паузу, чтобы собраться с мыслями и убедиться, что не зашла слишком уж далеко. – Три года назад перенес инсульт и с тех пор превратился в овощ.

– Сожалею.

– Моя мать вот нисколько об этом не сожалеет.

«И я тоже, – чуть было не добавила Кэтрин. – Сукин сын получил по заслугам». Но сдержалась.

– Думаю, она чувствует себя освобожденной. Это был не лучший брак. – «И я – живое тому свидетельство». – Ого, наверняка это не та непринужденная беседа, на которую вы рассчитывали, приглашая меня на это свидание, так ведь?

Джек рассмеялся.

– Итак, когда привезут мебель? – спросил он.

– Мебель?

– Не можете же вы жить в этом месте без мебели… Иначе оно похоже на гробницу.

При слове «гробница» по спине у нее пробежал неприятный холодок.

– Не знаю. Еще не решила, чего хочу. Вообще-то на данный момент я не могу себе особо много чего позволить, – ответила Кэтрин, опустив ту часть, в которой отказывалась от настойчивых предложений своей матери обставить таунхаус.

Джек вдруг стал задумчивым, явно что-то прикидывая. А затем поднял на нее взгляд, словно ребенок, задумавший какую-то каверзу.

– Давайте-ка слегка прокатимся.

* * *

На юго-востоке Вашингтона, за рекой Анакостия, между стадионом имени Роберта Ф. Кеннеди и бывшими военно-морскими верфями раскинулся квартал бетонных бункеров, эвфемистически известных как общественные помещения временного хранения – памятников нашей стяжательской культуре, мавзолеев для ненужных пожитков, большей части которых в конечном итоге суждено отправиться на свалку или в телепрограмму «Хватай не глядя». «Тесла» Джека бесшумно скользила по дну каньонов, образованных громоздкими блокгаузами с подъемными стальными дверями и сверхпрочными навесными замками, пока не подкатила к одному из самых внушительных строений на восточном конце комплекса. Кэтрин дожидалась на переднем сиденье, гадая, в какого же рода свидание вляпалась, пока он отпирал и поднимал лязгающую пластину ворот. Галогеновые фары «Теслы» залили ярким светом пространство внутри, выхватив из темноты груды мебели, тщательно укрытые и аккуратно расставленные вокруг серебристого купе-кабриолета «Мерседес 380SL».

Джек повернулся и махнул рукой, приглашая ее присоединиться к нему.

– Я убрал сюда все это барахло после смерти папы. Так и не удосужился от него избавиться.

Кэтрин прошлась между стульями и столами, свернутыми восточными коврами, лампами. Все высочайшего класса, изготовленное на заказ. Никакой тебе «ИКЕА», никакого «Уэст Элм». Но зацепил ее взгляд в первую очередь «Мерседес». Пыльный, но хорошо ухоженный, нигде ни пятнышка ржавчины. Хром был блестящим и гладким, без оспинок или коррозии, кожа по-прежнему оставалась эластичной и гладкой. Кэтрин не удержалась и погладила ее кончиками пальцев.

– Машина моей матери, – объяснил Джек. – Свадебный подарок от моего отца. Он просто не мог с ним расстаться. Ну давайте же. Садитесь.

Кэтрин встретилась глазами с его ободряющим взглядом. Он открыл ей дверцу. Поерзав на сиденье и устроившись поудобней, она взялась за руль.

И тут ее словно встряхнуло всем телом, отчего у нее перехватило дыхание. Ей показалось, что она падает. Кэтрин отдернулась, будто укушенная разрядом скопившегося статического электричества. Джек не обратил на это внимания. Он уже обходил машину, чтобы устроиться на пассажирском сиденье. Потом помахал ключом, висящим на золотой цепочке. На эмалевом брелоке была выгравирована буква «Р».

– Прошу.

Кэтрин было заколебалась, но все же не смогла устоять и вставила ключ в замок зажигания. Двигатель моментально пробудился к жизни, ровно и мощно заурчав. Она посмотрела на Джека широко раскрытыми глазами. Он мотнул головой в сторону дверей склада.

– Вы серьезно? – спросила Кэтрин.

– Как я уже сказал, давайте прокатимся.

Через несколько минут Кэтрин и Джек уже катили по Суитленд-паркуэй с опущенным верхом, ветер трепал им волосы, а она благовоспитанно поддерживала скорость в пятьдесят пять миль в час[28]28
  55 миль в час (89 км/ч) – скоростное ограничение на большинстве загородных шоссе и на автострадах местного значения в США.


[Закрыть]. Пэт Метени и Лайл Мэйс на WJZW[29]29
  Лайл Дэвид Мэйс – американский джазовый пианист, композитор и член группы Пэта Метени. Метени и Мэйс сочинили и аранжировали почти всю музыку группы, за которую Мэйс получил одиннадцать премий «Грэмми»; WJZW – музыкальная FM-радиостанция, вещающая на округ Колумбия и штат Вирджиния.


[Закрыть] обменивались томными джазовыми поцелуями. Из-за густых деревьев по обе стороны проезжей части Кэтрин почти казалось, будто она петляет по сельской местности в Вирджинии, где прошло ее детство.