Текст книги "Богачи. Фараоны, магнаты, шейхи, олигархи"

Шейхи Мо и Халифа не могут остановиться и не построить что-то еще более значительное и масштабное. Такова же и корпоративная этика Google – быть лучшей во всем. Богатство, влияние и престиж компании таковы, что она привлекает умнейших инженеров и ученых, юристов и лоббистов. Она расхватывает амбициозных политических консультантов, открывая им прямую дорогу в офисы президентов и премьер-министров. Каждый должен вписаться в корпоративные правила, которые требуют высоких результатов и еще более высокой лояльности. (Джек Ма из Alibaba позаимствовал у Google свой подход.)

В компании шикарные рестораны, специально отведенные места для отдыха и тусовки, спортивные залы, всегда готовые к услугам массажисты – все это побуждает молодых сотрудников как можно больше времени проводить в теплых объятиях компании. Google необычайно щедро финансирует онлайн-стартапы, организации и мероприятия, которые продвигают открытый интернет. Компания твердо выступает за свободу самовыражения, которая важна и дляее бизнес-модели. Но по части защиты частной жизни ее послужной список не столь убедителен.

В 2013 году Google оказалась в центре оглушительного скандала в связи с уклонением от налогов – в США, по всей Европе, а особенно в Великобритании. Компания делала лишь то же, что и другие, – переводила наиболее прибыльные части своего бизнеса в юрисдикции с низким налоговым режимом (если пользоваться отраслевым жаргоном, «приценивалась» к разным налоговым юрисдикциям). Перенаправление прибыли из Ирландии (там находится европейская штаб-квартира компании) на Бермудские острова через Нидерланды вряд ли могло принести ей всеобщую любовь. Несмотря на неоднократные предупреждения, она не смогла предугадать, с какой серьезной критикой столкнется. А может, Google была просто невосприимчива к ней. Пейдж, Брин и их коллеги, воспитанные в калифорнийском либертарианском духе, были озадачены тем негодованием, что общественность излила на их компанию, лозунг которой – «Не делай зла». Они не видели никакой логики в том, чтобы передавать деньги государству, которое использует их менее эффективно и изобретательно, чем они сами.

Третье поколение гиков уже увековечено в кино. Facebook, как повсеместно признано, изменил способы взаимодействия людей друг с другом не только на личном уровне, но и на социальном – в политике и народных движениях. И все это началось в комнате студенческого общежития, где проживал неловкий студент, не умевший как следует общаться с девушками. Марк Цукерберг поступил в Гарвард в 2001 году, имея за плечами впечатляющий список школьных наград и умея писать на латыни и древнегреческом. Но его настоящей страстью, как и у Гейтса, было программирование. Он начинал с хакерства – разработал программу, нарушая правила. Цукерберг стащил фотографии гарвардских студентов из книг, которые хранились в общежитиях и которые в народе прозвали «facebooks» («книги лиц», или попросту фотоальбомы), а затем завел вебсайт, где студенты могли оценивать внешность друг друга. Это было не слишком обнадеживающее начало: оно навлекло на него претензии администрации университета и обвинения в сексизме со стороны женских студенческих организаций[849]849
  D. Kirkpatrick, The Facebook Effect, pp. 23–25.


[Закрыть].

Нисколько не смущенный Цукерберг продолжал работать над проектами, основанными на идее «социальной сети», вроде недавно запущенных MySpace и Friendster. Сила The Facebook, как он изначально назывался, состояла в том, что там пользователи могли публиковать свои новости и организовывать события в реальной жизни, пользуясь их доступностью для читателей. Вскоре проект распространился на университеты Лиги плюща, затмив местных конкурентов, которые также находились на ранней стадии развития. К лету 2004 года сеть добилась столь впечатляющего роста, что рекламодатели выстраивались в очередь за рекламными местами на сайте. Facebook начал приносить прибыль. Цукерберг и его товарищи по общежитию, помогавшие ему с проектом, сняли на лето дом в Пало-Альто. Там Марк познакомился с Шоном Паркером, одним из основателей файлообменного сайта Napster, который занимался своим проектом уже четыре года и потому считался ветераном Кремниевой долины. Паркер был увлечен идеей пиринга[850]850
  Пиринг – сетевое, одноранговое взаимодействие между узлами сети, которое противопоставляется иерархической организации по принципу сверху вниз.


[Закрыть], которую продвигал и Цукерберг; он впечатлился амбициями студента и заметил, что тот проявляет «имперские склонности»[851]851
  D. Kirkpatrick, The Facebook Effect, p. 47.


[Закрыть]. Паркер должен был сыграть роль фактического президента компании, задействовать свои связи с инвесторами для поиска денег. Ему отвели еще одну роль, не менее важную: покупать алкоголь для вечеринок Facebook, потому что всем остальным еще не исполнился двадцать один год[852]852
  D. Kirkpatrick, The Facebook Effect, p. 55.


[Закрыть].

Помимо выпивки и вечеринок у бассейна, первые годы Facebook были отмечены острой внутренней враждой. Только что это был проект в университетском общежитии – и вот он уже превратился в золотую жилу, приносящую миллиарды долларов. Эдуардо Саверин, приятель Цукерберга по университетскому братству, получил одну третью долю в Facebook еще в самом начале, когда сеть работала только в Гарварде. Саверин должен был отвечать за коммерческую часть. Когда в дело вступил Паркер, доля Саверина сократилась, и он посчитал, что Цукерберг пытается его выжить. После ожесточенных споров и последовавших за ними судебных исков Саверин и Facebook уладили дело внесудебным соглашением, и Саверину по-прежнему принадлежит 5 % акций компании.

Цукерберг оказался в центре и других конфликтов, в том числе с братьями Винклвосс, олимпийскими гребцами, его бывшими приятелями, которые обвинили его в краже их интеллектуальной собственности. Почти сразу же после регистрации компании они заявили, что Цукерберг должен возместить им ущерб за то, что вытеснил их из проекта. Тот с ходу отклонил все претензии: «Я стараюсь игнорировать такие мелкие раздражители, потому что как только я делаю что-то успешное, так сразу же каждый капиталист в округе хочет заиметь долю»[853]853
  D. Kirkpatrick, The Facebook Effect, p. 83.


[Закрыть]. Эта претензия тоже была урегулирована вне суда.

Вначале культура компании определялась одним человеком, с чьим «видением» должны были согласиться все сотрудники Facebook, как это произошло в Microsoft при Гейтсе и в Amazon при Безосе. Работникам, которые жили в пределах мили от офиса, выдавали ежемесячный бонус в 600 долларов за то, что они могли явиться в офис «по требованию», когда в них нуждались[854]854
  K. Losse, The Boy Kings, pp. 73–75.


[Закрыть]. При всем попустительстве ребячеству, подростковым корпоративным шуткам и блужданиям менеджеров по офису без обуви в компании осуществлялся жесткий контроль. Визитка самого Цукерберга была тому свидетельством. На ней значилось: «Я тут CEO, сука»[855]855
  K. Losse, The Boy Kings, p. 24.


[Закрыть]. Несмотря на всю болтовню об изменении мира, утверждает один бывший сотрудник, «вся система управления кадрами в компании была построена на реакционной модели офиса 1950-х»[856]856
  K. Losse, The Boy Kings, p. 25.


[Закрыть].

Система Цукерберга строилась не только на жестоких розыгрышах и бесцеремонном расталкивании локтями, но и на мессианском видении. Он вслед за Джобсом, Пейджем и Брином взялся менять мир. Такие похвальбы можно было списать на юношескую гордыню, однако они оказались совершенно точными. С тех времен, когда Цукерберг нарушал университетские правила ради создания своего сайта Facemash, он демонстрировал психологию, соответствующую хакерской этике, – стремление переиграть систему и недоверие к власти, желание давить до предела, чтобы посмотреть, что случится[857]857
  S. Levy, Hackers, pp. 39–41.


[Закрыть]. Он был большим сторонником идеи (и втолковывал ее раз за разом на собраниях сотрудников), что вся информация должна быть свободной и доступной. Он подчеркивал, что не ставил себе цель управлять компанией; компания стала лишь средством реализации его проекта. Самое первое предложение о покупке акций Facebook поступило всего через два месяца после запуска, в 2004 году. Инвестор предложил двадцатилетнему Цукербергу 10 миллионов долларов. Он мог мгновенно стать мультимиллионером. Но Цукерберг даже не стал обдумывать эту сделку[858]858
  D. Kirkpatrick, The Facebook Effect, p. 41.


[Закрыть]. Он приложил все усилия, чтобы Facebook пошел по пути своих бунтарей-предшественников, отказываясь от многочисленных предложений о покупке от известных медиакомпаний ради того, чтобы контролировать все самому. И таким образом, как это часто происходит в Кремниевой долине, компания хакеров, настроенных против истеблишмента, превратилась в финансового исполина[859]859
  D. Kirkpatrick, The Facebook Effect, pp. 11–12.


[Закрыть].

Цукерберг не только подписал «Обещание дарения» (как и его приятель по общежитию, сооснователь Facebook Дастин Московиц – они стали единственными из подписавшихся, кому было меньше тридцати пяти лет), но и пожертвовал средства Фонду поддержки жителей Кремниевой долины. Глава фонда рассказывал о противоречии: проблемы этой местности во многом вызваны самими технологическими компаниями, поскольку из-за высоких зарплат их сотрудников в соседних районах растет стоимость аренды жилья и число людей, выселенных из своих квартир. В конце 2013 года местные активисты стали блокировать частные автобусы Facebook, Twitter, Apple, Google и подобных им компаний, перевозившие работников из Сан-Франциско в их штаб-квартиры в Менло-Парк, Пало-Альто и Маунтин-Вью. Как минимум в одном автобусе они побили стекла. Компании ужесточили правила безопасности, еще больше укрепив в обитателях менее «сетевого» мира, окружающего их, ощущение социо-экономического разрыва.

Для молодых сотрудников, пропитавшихся корпоративной культурой крутизны и успеха, это был дезориентирующий опыт. Но, учитывая скандалы по поводу частной жизни и налогообложения, они все чаще видят, как моральный авторитет их компаний подвергается сомнению. Подавляющее большинство сотрудников получает очень достойное вознаграждение за свой труд, но их не отнесешь к категории сверхбогатых или даже просто богатых. А вот их боссы к ней относятся и все больше щеголяют этим.

Взять, например, свадьбу Шона Паркера, одного из основателей Napster, бывшего президента Facebook и старого приятеля Цукерберга, которая состоялась в августе 2013 года. «Возмутительно пышное мероприятие», как его охарактеризовала газета Los Angeles Times, зиждилось на образах из «Властелина колец». Каждый из 364 приглашенных облачился в сшитый на заказ костюм. Происходило все это на площадке для кемпинга в Биг-Сур[860]860
  Район в центральной Калифорнии.


[Закрыть], где возвели фальшивые мосты, руины каменного замка, две разрушенных римских колонны и поставили загон с кроликами «для всех, кому захочется обнять что-то теплое». Среди других подробностей – во время трапезы на вертелах вращались поджаривающиеся свиньи, а в зоне для отдыха стояли богато украшенные кровати с наброшенными одеялами как будто из медвежьих шкур. Паркер не смог получить разрешения на все эти архитектурные излишества и решил проблему по-другому – заплатил штраф в 2,5 миллиона долларов. Потом он написал длинный пост в блоге, в котором в пух и прах разнес журналистов:

«Реакции были столь экстремальными, столь маниакальными, столь пропитанными нецензурной бранью, они просто зря тратили на нас свои усилия; злобные инвективы такого рода обычно достаются диктаторам, повинным в геноциде»[861]861
  http://www.latimes.com/business/technology/la-fi-tn-sean-parker-wedding-photos-20130801,0,1319875.story#axzz2r23BzdyI.


[Закрыть]. Может быть, он имел в виду Мобуту, президента Заира, и его мраморный каприз в Гбадолите с выделенной полосой для частных «Конкордов».

Цукерберг выразил свое сожаление. Одна из причин, по которым бракосочетание Паркера вызвало такое потрясение и возмущение, – интернет-миллиардеры обычно с большим вкусом тратят свои деньги. Их особняки лишены колонн, они элегантные и модерновые и используются скорее для корпоративных развлечений, чем для разнузданных вечеринок. Две представительницы нового поколения женщин-лидеров Кремниевой долины, Марисса Майер из Yahoo и Шерил Сэндберг из Facebook, проводили в своих домах приемы по сбору средств на избирательную кампанию Барака Обамы. Эти люди предпочитают водить не «Порше» или «Роллс-Ройсы», а дорогие, но экологичные машины, гибриды вроде Prius или полностью электрические Tesla. Так они формулируют свое послание: «Это северная Калифорния, где люди настроены предпринимательски, серьезно и озабочены социальными проблемами. Это вам не нахальный Нью-Джерси».

Много прошло времени с тех пор, как кто-то из нынешних интернет-миллиардеров работал в гараже. Их корпорации входят в число самых могущественных компаний мира. Всякий раз, как им захочется повидаться с президентом или премьер-министром, прием им гарантирован. Их взгляды имеют вес, и не только в технологическом секторе. Их футболки, офисы, выдержанные в простых тонах, и прочие проявления неформальности – лишь прикрытие, верхний слой. Публичный мессидж жестко контролируется, а их юристы круглосуточно борются с правительствами или за очередной объект поглощения. Появление Google – при всех ее утверждениях о своей высокой этике – на скамье британского парламента наряду со Starbucks и Amazon стало поворотным моментом для ее репутации. Не менее губительными для Apple стали откровения об ужасном отношении к рабочим на китайских фабриках Foxconn, где производятся компоненты для iPhone. Но пока что незаметно, чтобы потребители отказывались от их продукции, потому что она привлекательна, незаменима, и они по-прежнему остаются лидерами рынка.

Несмотря на все проблемы, в этой породе миллиардеров есть что-то, что отличает их от тех, кто получил свое состояние иными способами – в наследство, путем экспроприации или финансовых операций. Гики заработали деньги сходными путями: они строили свои компании вокруг одной гениальной идеи и внезапно входили в число сверхбогатых после размещения своих акций на бирже. Их эксцентричный революционный запал напоминает некоторых авантюристов, отправлявшихся в плавание по бурным морям в поисках новых земель. Миллиарды людей в развивающихся странах только-только подключаются к сети, так что следующий парень из колледжа со следующей большой идеей сможет еще много заработать. Пусть гики первого поколения и стали глобальными магнатами, романтика интернет-стартапа остается неизменной.

Титаны интернета разделяют фундаментальное убеждение, что они сами и их технологии изменили мир, а может, даже спасли его. Они также уверены, что их успех в одной области позволяет им столь же квалифицированно использовать свое колоссальное богатство в другой. Именно поэтому некоторые из них отошли от управления компаниями, которые принесли им богатство, и взялись за что-то новое. Имя Билла Гейтса в последующие десятилетия будет ассоциироваться скорее с филантропией, чем с персональными компьютерами, как и об Эндрю Карнеги чаще вспоминают в связи с библиотеками, чем в связи со сталью. Немногие потрудятся вспомнить монополистические практики, которые помогли им добиться успеха. Они в совершенстве научились управлять своими репутациями. И теперь они – в разной степени – живут жаждой новых проектов, будь то искоренение полиомиелита или строительство космического корабля. А почему нет, рассуждают они. Ведь у них больше денег, чем они сами могут потратить. Покорив мир в одной области, они убеждены, что могут сделать это еще раз в любой другой.

Глава 14
Банкиры

Дайте мне выпускать и контролировать деньги страны, и мне будет все равно, кто пишет законы.

Майер Амшель Ротшильд[862]862
  Основатель династии Ротшильдов (1744–1812).


[Закрыть]

Немногих из сегодняшних сверхбогатых осыпают такой бранью, как банкиров. После экономического кризиса 2008 года этих повелителей вселенной практически повсеместно считают главными виновниками того, что экономика Запада оказалась на грани краха. Находились люди и более безвкусные (шейхи), более богатые (гики), с более темной репутацией (олигархи), но именно банкиры теперь ассоциируются с проблемой растущего неравенства и несправедливости в наши времена. Чем объясняется этот статус козла отпущения – их решениями, их чертами характера? А может, им просто не повезло?

Банкиры с их частными самолетами, роскошными домами и ощущением безнаказанности и жалости к себе закутались в коконы, изолирующие их от простых смертных. Они пользовались свободой, что предлагали им политики и законодатели. Но их поведение в разные эпохи отражало отношение к ним общества. Во времена быстрого роста и накопления капитала – во Флоренции раннего Ренессанса, Европе времен открытия Нового Света и Соединенных Штатах сразу после Гражданской войны – на рискованное поведение смотрели сквозь пальцы, безрассудство игнорировалось. В период с конца Второй мировой войны и до «Большого взрыва» фондового рынка в середине 1980-х достоинством считалась сдержанность. Это отношение продержалось до дерегулирования, предпринятого правительствами Тэтчер и Рейгана, и до начала новой глобализации и появления новых технологий. С этого момента большой разрыв в доходах между жителями отдельно взятой страны и между странами только рос.

Со времен Медичи банковское дело было неотъемлемой частью развития капитализма. Великие финансовые династии следовали примеру своих итальянских предшественников, смешивая деньги и политические игры. Их духовными наследниками стала семья Фуггеров из Германии, накопившая колоссальное состояние в XV и XVI веках, финансировавшая избрание Карла V главой Священной Римской империи и ставшая главным банком европейской элиты. Якоб Фуггер обслуживал папу и тем навлек на себя гнев религиозных реформаторов вроде Мартина Лютера.

Хотя банк Ротшильдов был основан в Англии, они стали кредиторами большинства крупных стран континентальной Европы в эпоху наполеоновских войн начала XIX столетия. Любимым занятием Натана Майера Ротшильда было ссуживать деньги правительствам; банки и политики всегда извлекали выгоду из тесных отношений друг с другом.

В циклах бумов и спадов, как и в торговле сомнительными финансовыми услугами, тоже нет ничего нового. В 1720 году Компания Южных морей – корпорация вроде Ост-Индской компании Клайва – стала жертвой спекулятивного пузыря, вызванного ее собственной гордыней. Тот крах оказался поразительно похож на обвал 2008 года: это был массивный кризис ликвидности, вызванный тем, что долг компаний и банков многократно превысил стоимость их активов; уже тогда сложилась практика «коротких продаж» акций с их обратным выкупом по мере падения цены, позволяющая прилично заработать. «Пузырь Южных морей» вызвал волну банкротств, которую можно было остановить только путем массированной государственной помощи, – а также бешенство публики[863]863
  R. S. Grossman, Unsettled Account, pp. 88–93.


[Закрыть]. Парламенту пришлось рассмотреть проект резолюции, призывавший завязать виновных во всем этом в мешки и побросать их в Темзу[864]864
  ‘Tied up in a Sack of Snakes and Thrown into the Thames’, Herald, 10 February 2009.


[Закрыть].

Но и тогда, и в наши дни, как только первоначальная волна гнева схлынула, бизнес вернулся к обычному существованию. Парламенты принимают законы, усиливающие регулирование. Банкиры обещают вести себя более ответственно. Но реальная практика меняется незначительно. Перемены в поведении поверхностны. Уровень компенсации остается заоблачным. Раскаяния кот наплакал. Они привели мир к краху, но считают себя хорошими людьми, с которыми дурно обошлись.

По четвергам Джимми Кейн выходил из офиса банка Bear Stearns и летел на своем частном вертолете на побережье Нью-Джерси, где проводил долгие уикенды за игрой в гольф[865]865
  Center for Public Integrity, ‘After the Meltdown: Ex-Wall Street Chieftains Living it Large in a Post-meltdown World’.


[Закрыть]. Он полагал, что фирма в это время в надежных руках. Почти половина его сотрудников являлась акционерами банка, так что они были лично заинтересованы в его успехе. Кейн думал, что создал в компании атмосферу консенсуса и сотрудничества и организовал команду, которая справится с любой бурей и останется в игре надолго. «Здесь нет быстрых результатов», – говорил он. Топ-менеджеры Кейна получали столь щедрое вознаграждение, что один аналитик сравнил действующую в компании систему зарплат и бонусов с библейским чудом умножения хлебов и рыб[866]866
  L. Thomas Jr, ‘Distinct Culture at Bear Stearns Help. it Surmount a Grim Market’.


[Закрыть].

Кейн бросил университет и работал таксистом, продавцом фотокопировальных машин и металлолома на Среднем Западе, а затем, когда ему было уже за тридцать, переехал на восточное побережье США. Он собирался сделать состояние на игре в бридж (эту страсть, кстати говоря, он разделяет с Биллом Гейтсом и Уорреном Баффетом). В 1969 году, когда ему было тридцать пять, он познакомился с будущим CEO банка Bear Sterns Аланом «Тузом» Гринбергом, который нанял его прямо за карточным столом. Кейн быстро привлек внимание совета директоров – он управлял брокерским подразделением, обслуживавшим состоятельных людей. Он завидовал уровню жизни своих клиентов и решил стать богаче их. В 1975 году он укрепил свою репутацию в глазах начальства, заработав на едва не состоявшемся банкротстве города Нью-Йорка: купил городские облигации и продал их с высокой маржой[867]867
  W. D. Cohan, ‘The Rise and Fall of Jimmy Cayne’.


[Закрыть]. В 1993 году он сменил Гринберга на посту CEO, и под его руководством Bear Stearns приобрел репутацию четко управляемой машины. В американскую рецессию начала 2000-х, вызванную крахом Enron и взрывом интернет-пузыря, банк добился рекордной прибыли. В 2003 году Кейн сказал одному журналисту: «Мы работаем на полную мощность и даже больше того, и встает вопрос: можно ли работать лучше? Я не могу представить, что такое возможно»[868]868
  L. Thomas Jr, ‘Distinct Culture at Bear Stearns Help. it Surmount a Grim Market’.


[Закрыть]. Bear Sterns объявил себя лучшим работодателем Уолл-стрит, и Кейн позаботился о том, чтобы стать самым высокооплачиваемым руководителем на рынке.

В 2006 году Кейн первым из банкиров достиг вехи, о которой все мечтали и к которой изо всех сил стремились, – он стал первым руководителем на Уолл-стрит, завладевшим долей в своей компании более чем на 1 миллиард долларов[869]869
  http://online.wsj.com/news/articles/SB119387369474078336?mod=home_whats_news_us&mg=reno64-wsj&url=http%3A%2F%2Fonline.wsj.com%2Farticle%2FSB119387369474078336.html%3Fmod%3Dhome whats_news_us.


[Закрыть]. К этому моменту банк с давними традициями респектабельной работы уже вовсю занимался покупкой сомнительных финансовых инструментов. Ни топ-менеджеры, ни совет директоров банка не высказывали по этому поводу тревоги. А одному менеджеру, который открыто выразил беспокойство, указали на дверь[870]870
  ‘The Fall of Bear Stearns: Bearing All’, The Economist, 8 March 2009.


[Закрыть].

Теперь, когда Кейн лично был заинтересован в успехе банка, он оказался не способен представить, что же может пойти не так[871]871
  R. Frank, Richistan, p. 44.


[Закрыть]. Он добился титула лайфмастера[872]872
  Grand Life Master – высший титул в американском бридже.


[Закрыть], и все помнили знаменитую историю, как летом 2007 года он провел десять дней на чемпионате по бриджу, лишь иногда отвлекаясь на телефон и электронную почту, а его банк в это время потерял 1,6 миллиарда доллара на неудачных инвестициях в хедж-фонды[873]873
  P. Mason, Meltdown, p. 8.


[Закрыть]. Под руководством Кейна акции компании подорожали в десять раз за пятнадцать лет, в основном за счет рискованных инвестиций. Ввиду безответственной раздачи кредитов соотношение заемных средств и активов банка превысило 35:1. Регулирующие органы относились к этому чрезвычайно спокойно. 11 марта 2008 года Кристофер Кокс, председатель Комиссии по ценным бумагам и биржам – главного регулятора финансового сектора США, – сказал, что его не беспокоят объемы доступного капитала в Bear Stearns и других инвестиционных банках. Через несколько дней, когда инвесторы вдруг осознали, что банк не сможет выполнить свои обязательства, Bear Stearns рухнул.

Администрация Буша в панике пыталась найти ответ. Мысли о национализации кажутся американским политикам еретическими (в отличие от Англии, где именно это только что произошло с банком Northern Rock), и Bear призвали добиться слияния с банком J. P. Morgan Chase. Поглощение прошло унизительно: J. P. Morgan предложил купить акции Bear Stearns по цене в 2 доллара за штуку; у совета директоров не было выбора, кроме как принять это предложение[874]874
  В год, предшествовавший обвалу, цена акций Bear Stearns достигала 133 долларов.


[Закрыть]. Кейна охватило смятение: «Я не чувствовал ничего. Как будто получил плохую оценку на экзамене, вот и все. Без права апелляции». Лишь потом он сказал: «Я переживал за себя и за мою семью в Bear Stearns»[875]875
  W. D. Cohan, ‘The Rise and Fall of Jimmy Cayne’.


[Закрыть]. Итоговая цена сделки выросла до 10 долларов за акцию, но все же это почтенное финансовое учреждение было оценено в сумму, лишь слегка превышавшую стоимость его главного офиса в Нью-Йорке[876]876
  Center for Public Integrity, ‘After the Meltdown: Ex-Wall Street Chieftains Living it Large in a Post-meltdown World’.


[Закрыть]. Банк был спасен, но для избирателей самое неприятное оказалось впереди. В Bear Stearns потребовалось влить порядка 29 миллиардов государственных денег, чтобы обеспечить его ликвидностью, – лишь для того, чтобы поглощение стало возможным. Так был задан механизм реакции на кризис.

Шесть месяцев спустя, в понедельник, 15 сентября 2008 года, телевизионные выпуски новостей продемонстрировали картины, ставшие знаковыми для эпохи. Растерянные молодые люди, еще накануне полагавшие, что стоят на верном пути к успеху, выходили из своего нью-йоркского офиса с картонными коробками в руках, выглядывая на дороге желтые такси. Lehman Brothers, один из величайших брендов Уолл-стрит на протяжении полутора столетий, только что подал заявление о несостоятельности – крупнейшее банкротство в истории США. Его крах спровоцировал куда более масштабную волну паники на рынке. Политики, банкиры и сотрудники регулирующих органов бросились лихорадочно звонить друг другу и назначать совещания по спасению крупнейших институтов – и глобальной экономики. В отличие от компаний «реальной экономики», банки считались «слишком большими, чтобы рухнуть» (эта фраза впервые прозвучала не во время паники на рынке, а в 1984 году, на пике свободного рынка рейгановских лет, из уст одного чиновника)[877]877
  R. S. Grossman, Unsettled Account, p. 87.


[Закрыть].

Все, кроме одного: Lehman Brothers. Руководители Lehman, как и их конкуренты, были уверены, что полностью защищены от случайностей. Психология вечного роста прибылей настолько глубоко въелась в финансовые институты, в сознание политических лидеров, регуляторов и большинства экономистов, что возражать против нее означало проявлять слабость. Это отношение – «улыбайся или умри» – присутствовало во многих аспектах американской жизни в 2000-е годы, в том числе в Белом доме при Буше как в годы войны в Ираке, так и во время финансового кризиса. Многие представители корпоративного мира были убеждены в реальности «закона притяжения» – ты можешь изменить мир, посылая ему позитивные мысли[878]878
  B. Ehrenreich, Smile or Die, p. 185.


[Закрыть]. Негативное мышление не поощрялось и игнорировалось. В 2005 году Рагурам Раджан, экономист из МВФ, выступил с докладом на конференции международных банкиров в Джексон-Хоул, штат Вайоминг, где доказывал, что банки создают себе потенциальные проблемы, упаковывая и перепродавая свои наиболее рискованные кредиты. Считалось же, что они снижают риск, «размазывая» его по системе. Потом Раджан писал: «Я лишь немного преувеличу, если скажу, что чувствовал себя как один из первых христиан, который случайно забрел на встречу оголодавших львов»[879]879
  R. G. Rajan, Fault Lines, p. 3.


[Закрыть].

Задним числом источник проблем определить легко. Много лет стоимость жилья в США быстро росла благодаря сверхнизким процентным ставкам и изобилию кредитных денег из-за границы. Это классический случай, когда рынок работает по своей неоспоримой логике и приходит к катастрофическому финалу: развивающиеся экономики Ближнего Востока и Азии охотно сбрасывали излишки своих бюджетов, тогда как в США дефицит продолжал расти – даже во времена бума. Значительная часть доступного капитала инвестировалась в цепочки все более сложных финансовых инструментов, которые затем переупаковывались и снова продавались. У инвесторов Уолл-стрит развился колоссальный аппетит к облигациям, обеспеченным ипотекой простого народа. Фирмы вроде Lehman покупали тысячи ипотечных кредитов и объединяли их в пакеты ценных бумаг, известных как «обеспеченные залогом долговые обязательства» (CDO). Затем они продавали потоки выплат по этим ипотечным кредитам инвесторам, среди которых находились пенсионные и хедж-фонды. Эти облигации считались столь же надежными, как долговые обязательства Минфина США, но процентную ставку по ним установили выше. Спрос со стороны голодных инвесторов и домовладельцев был столь огромен, что в конце концов ипотечные банки смягчили критерии выдачи кредитов, раздавая их людям с низкими кредитными рейтингами, людям, которые не могли их выплатить. Это были субстандартные заемщики.

В 2007 году, когда рынок жилья стал падать, а часть домовладельцев прекратила платежи по кредитам, система обрушилась. Банки чересчур полагались на кредиты – их долги росли гораздо быстрее, чем активы. А это означало, что когда кредитные рынки иссякнут, они не смогут выполнить свои обязательства. Чтобы замаскировать масштабы зависимости и продолжать брать в долг, не доказывая достаточность своих капиталов, банки создали теневую систему фирм, которые называли проводниками или структурированными инвестиционными компаниями. Такой формально допустимый маневр позволял выводить сделки на миллиарды долларов с банковских балансов. Этими рискованными инструментами пользовались почти все банки и финансовые организации для покупки, переупаковки и продажи ценных бумаг. Но никто не предвидел, какого масштаба может достичь разложение финансовой системы. Когда эта проблема проявилась впервые, Бен Бернанке, председатель Федеральной резервной системы, прогнозировал, что ее эффект, «вероятно, будет ограниченным».

Lehman слишком активно работал на субстандартном рынке, и соотношение его долгов и активов было сопоставимо с соответствующим показателем Bear Stearns. Банк манипулировал отчетностью – относил краткосрочные займы на статью «продажа активов», завышая объемы доступной наличности и занижая долги. Он предпринимал такие меры непосредственно перед публикацией квартальных отчетов, производя ложное впечатление на акционеров и инвесторов[880]880
  Center for Public Integrity, ‘After the Meltdown: Ex-Wall Street Chieftains Living it Large in a Post-meltdown World’.


[Закрыть]. Банком командовал Дик Фулд, CEO с самым большим стажем на Уолл-стрит. Он думал попытать удачи в военной карьере – участвовал в программе подготовки офицеров резерва, – а потом, когда ему исполнилось двадцать три, устроился трейдером в Lehman. Фулд делал карьеру стремительно и легко. Похоже, его понимание банковских сделок оказалось более глубоким, чем познания о мире. В 1986 году его отправили в Лондон вести дела по приобретению брокерской фирмы L. Messel. Когда сотрудники Messel сообщили Фулду, что им нужно открыть офис во Франкфурте, чтобы занять более прочные позиции в Европе, он ответил: «Ни за что. Мы никогда не пойдем за железный занавес»[881]881
  H. Stewart and S. Goodley, ‘Big Bang’s Shockwaves Left us with Today’s Big Bust’.


[Закрыть].

В 1994 году Фулд возглавил Lehman Brothers, и при нем компания четырнадцать лет подряд была прибыльной. Его прозвали «Гориллой». Фулд гордился этой кличкой и поместил у себя в кабинете чучело гориллы[882]882
  A. R. Sorkin, To o Big to Fail, p. 23.


[Закрыть]. В качестве экономической (а может, и этической, если ему это вообще приходило в голову) точки отсчета он взял подход своих конкурентов. Фулд отчаянно ревновал к Goldman Sachs и ее главе Ллойду Бланкфейну, он жаждал продолжать и продолжать свою экспансию[883]883
  J. Green, ‘Where is Dick Fuld Now? Finding Lehman Brothers’ Last CEO’.


[Закрыть]. Он превратился в карикатуру на самовлюбленного, пробивного банкира, но в 1990-х и 2000-х эти черты характера считались достоинствами. В 2006 году, выступая с приветственной речью перед выпускниками своей альма-матер, Университета Колорадо, Фулд сказал:

Не бойтесь конкурировать. Не бойтесь принимать решения. Действуйте, не будьте безучастным свидетелем. Что бы там ни было – пробуйте. Если проиграете, соберитесь, пробуйте снова и двигайтесь вперед. Когда журналист спросил Томаса Эдисона, «каково это – потерпеть поражение десять тысяч раз», Эдисон отвечал: «Я не терпел десяти тысяч поражений. Лампа накаливания была изобретением, состоявшим из десяти тысяч шагов. Что бы вы ни делали, верьте в себя и не сдавайтесь».

Он обожал выступать с зажигательными речами, и его любили слушать. В видео, записанном для сотрудников, он говорил о тех, кто играет на понижение (имея в виду любого, кто встанет у него на пути); Фулд тогда подмешивал к сдержанной угрозе самоиронию, что было типично для корпоративных кругов: «Я человек мягкий, приятный, но я очень хочу добраться до них, вырвать им сердце и сожрать его, пока они еще живы».