Текст книги "Богачи. Фараоны, магнаты, шейхи, олигархи"

Архив виллы помогает пролить свет на напряженные взаимоотношения между современной Германией и историей Круппа. Этот человек воплощает многие – и хорошие, и дурные – стороны XIX и XX веков. Он был ярым приверженцем авторитарного стиля, но в то же время одним из первых поборников социальной защиты; он утверждал, что питает отвращение к хвастовству и показушности, но построил особняк необычайных размеров; он презирал финансистов, но был готов на все ради максимизации прибыли. Его преемники в своей погоне за прибылью были куда менее противоречивы.

Богатые люди постоянно тревожатся о своем наследии. Стал ли сын Альфреда достоин имени Круппов, не уронил ли он честь компании? Фридрик, также известный как Фриц, унаследовал одну из крупнейших в мире бизнес-империй. Но в наследство вступил с неохотой: он жил комфортной жизнью и не жаждал успехов в сфере промышленности. Коротко говоря, сталь не вызывала у него страсти. В юности он заболел, его отправили с врачом в Египет, где жаркий климат должен был способствовать его излечению. Хотя Альфред написал Фрицу множество длинных писем о твердости, которая ему понадобится, чтобы управлять фирмой, тот месяцами пропадал на экскурсиях, не выходя на связь. Он был, можно сказать, дилетантом и потратил изрядную долю семейного состояния на итальянское искусство, в том числе на дюжину бюстов Данте[524]524
  B. Menne, Blood and Steel, p. 206.


[Закрыть]. В отличие от отца, Фриц получал огромное удовольствие от титулов, почестей и безделушек. Кайзер Вильгельм II пожаловал ему титул «его превосходительство» и сделал тайным советником[525]525
  W. Manchester, The Arms of Krupp. p. 242.


[Закрыть].

Фрицу более естественно давались контакты с людьми, во время своих поездок он наслаждался общением с иностранными бизнесменами, в том числе с американскими баронами-разбойниками. У него возникли теплые отношения с Эндрю Карнеги, который давал ему советы по ведению бизнеса. В письме, датированном 26 марта 1898 года и отправленном из Канн, Карнеги замечал: «Я надеюсь, как-нибудь Вы заедете к нам с визитом, но если не выйдет, то приезжайте на следующий год, пройдитесь с нами на яхте на западе Шотландии, а потом навестите нас в Скибо, где гостеприимство горцев ожидает Вас и мадам Крупп». Странствующий образ жизни сверхбогатых, особняки и частные яхты – отнюдь не прерогатива людей XXI века.

У Фрица были и политические амбиции. Он патронировал и финансировал массовые организации, чьи цели соответствовали бизнес-интересам Круппов – Военно-морскую лигу и Пангерманский союз. Целью первой было укрепление военно-морского флота. К началу столетия в ней состояло полмиллиона человека. Пангерманский союз был особенно популярен в среднем классе и деловых кругах; он взращивал экспансионистские и патриотические настроения и защищал права этнических немцев за границами страны. Фриц также участвовал в учреждении националистической газеты и затем второй раз баллотировался в парламент по совету кайзера. В этот раз он с небольшим отрывом обошел кандидата Партии центра и был депутатом от Эссена в 1893–1898 годах[526]526
  W. Manchester, The Arms of Krupp. pp. 250–251.


[Закрыть]. Эта версия политической деятельности Фрица отчасти оспаривается в официальной истории семьи Круппов, исходящей из того, что его национализм и амбиции были не столь откровенными.

Компания продолжала расти. Фриц, возможно, и не был прирожденным корпоративным боссом, как его отец, но он набил руку в слияниях и поглощениях. В 1890 году компания разработала никелированную сталь, а два года спустя поглотила фирму-производителя бронированной обшивки и корабельных пушек. В 1896 году Krupp приобрела большую кораблестроительную фирму Germaniawerft, базировавшуюся в северном порту Киль. Это была одна из главных удач Круппов: компания превратилась в главного немецкого поставщика военных кораблей, в том числе первых подводных лодок, выпущенных в 1906 году.

Но, при всем могуществе компании, в 1902 году разразился скандал, грозивший ее уничтожить. Фриц остановился в гостинице на итальянском острове Капри, где, как утверждали, снял целый этаж и платил менеджерам отеля, чтобы те присылали ему проституток мужского пола (в том числе и несовершеннолетних). В Берлине он заплатил руководству гостиницы, чтобы те взяли официантами нескольких итальянских парней – так они могли «сопровождать» его, когда он приезжал в город. В конце лета он покинул Италию при неизвестных обстоятельствах; утверждалось, что местные власти вежливо, но твердо попросили его удалиться. В немецкой прессе стали циркулировать слухи о неназванном промышленнике, у которого в Италии целый «гарем» из мужчин и мальчиков. Кайзер отказывался верить, что это его друг Фриц. Его имя в итоге назвала социал-демократическая газета Vorwärts. Кайзер тут же приказал конфисковать весь тираж номера и завести против редакции уголовное дело. Жена Фрица Маргарета, и без того имевшая расшатанную психику, после этой истории попала в психиатрическую лечебницу[527]527
  То, как Круппы и их политические союзники использовали правовую систему, чтобы замолчать неудобное им расследование – вполне стандартная практика. Богатейшие люди использовали эту тактику с тех пор, как был изобретен печатный станок. В наши времена богачи обрели прекрасное пристанище в Лондоне, где законы о клевете – одни из самых строгих в мире. А в Германии начала XX века воля кайзера была законом. Vorwärts было предъявлено обвинение в клевете. Фрицу предстояло обсудить судьбу своей жены с врачами. Но вечером накануне этой встречи он, как обычно, поужинал на вилле, а потом вернулся в свою спальню и покончил с собой. Несмотря на бурное возмущение кайзера, прокуратура вскоре после смерти Фрица прекратила дело против Vorwärts.
  Здесь опять-таки возникают разногласия. По официальной версии, сексуальные эскапады Фрица были выдумкой левой прессы, враждебной к Круппам, и якобы им не нашлось никаких доказательств. Оспаривается и версия о самоубийстве: выдвигается альтернативная история об инсульте. Вскрытия не проводилось. – Прим. автора.


[Закрыть].

Скандал на Капри и последовавшая за ним смерть Фрица поставили семью перед выбором, которого Альфред хотел избежать: отказаться от управления компанией или – что было еще хуже в глазах некоторых директоров – отдать ее в руки женщины, молодой дочери Фрица Берты. Проблема – если это, конечно, была проблема – заключалась в том, что Берта унаследовала почти все акции компании, за вычетом четырех. Таким образом, она мгновенно стала одной из богатейших женщин в Европе. Но, по счастливому стечению обстоятельств, во время визита в Рим она познакомилась с неким Густавом фон Боленом-унд-Хальбахом, прусаком из хорошей семьи, внуком американского генерала, воевавшего в гражданской войне. В октябре 1906 года они поженились в присутствии кайзера Вильгельма, который императорским указом наделил Густава дополнительной фамилией Крупп. Так была обойдена процедура первородства. Флагман германской промышленности остался в руках мужчины.

Густав продолжил дело Альфреда и Густава, включая в бизнес самые разные области производства – от колючей проволоки до нержавеющей стали. Теперь вопрос о соотношении глобальных бизнес-интересов с национальными чувствами встал еще более остро. В 1880-х, когда китайцы применили пушки Krupp против немецких войск, группа офицеров обрушилась на Альфреда, обвиняя его в непатриотичности. К концу столетия Круппам было поручено строить новый немецкий военный флот, на чем они смогли зарабатывать до 100 % прибыли[528]528
  W. Manchester, The Arms of Krupp. p. 254.


[Закрыть]. И хотя часть флотского начальства пришла в негодование, кайзер согласовал проект и в ходе последовавших политических интриг даже отправил в отставку адмирала Тирпица[529]529
  Альфред фон Тирпиц был командующим немецким военным флотом и автором масштабной программы его перевооружения. В отставку он ушел, впрочем, уже в 1916 году, после споров о том, как именно следует применять в военных действиях подводные лодки.


[Закрыть]. Это показывало, как далеко зашла компания и какой незаменимой она стала для военного проекта немецкого государства к 1900 году. Как учил отец Фрица, война и (при необходимости) лояльность имеют глубокий экономический смысл. Герберт Уэллс обвинял в начале Первой мировой войны «круппизм, эту омерзительную, чудовищную торговлю орудиями смерти»[530]530
  P. Batty, The House of Krupp. p. 130.


[Закрыть].

Круппы получили достойное место за политическим столом, при этом по-прежнему зарабатывая на потенциальных врагах Германии. В 1902 году компания заключила сделку с английской фирмой «Виккерс», получившей право на использование патентованных крупповских запалов в своих снарядах. На них даже стояла торговая марка Krupp[531]531
  W. Manchester, The Arms of Krupp. p. 247.


[Закрыть]. В итоге во время Первой мировой войны эти заряды убивали и увечили немецких солдат. Будущие лидеры Германии не позволили компании об этом забыть. Сразу после войны, когда Германии был навязан Версальский мир, а ее армия была фактически кастрирована, Круппам пришлось уволить десятки тысяч работников. Густав всеми силами старался смягчить этот удар, выдавая щедрые выходные пособия. Он также при помощи правительства приобрел компании в Швеции и в Нидерландах и под их прикрытием тайно продолжал производство. Как ни удивительно, ему удалось скрыть свои операции от инспекторов союзных сил, чьей задачей было не позволить Германии восстановить ее военный потенциал.

В итоге фирма очистила свою репутацию, продемонстрировав бесспорный патриотизм. В 1923 году французская и бельгийская армия оккупировали Рур, чтобы конфисковать товары и сырье в счет уплаты военных репараций, которые задержало правительство Веймарской республики. Менеджеры и рабочие объединились в пассивном сопротивлении. Отряд солдат, прибывший на один из заводов, дал залп по толпе; тринадцать человек погибли. На их похоронах была замечена процессия под профсоюзными знаменами, флагами с серпами и молотами, в которой шли директора компании в цилиндрах и военные в форме[532]532
  См.: http://www.britishpathe.com/video/funeral-of-krupp-workers/query/Occupation.


[Закрыть]. Но французы, вместо того чтобы судить солдат, устроили военный трибунал над Густавом и обвинили его в том, что он спровоцировал этот инцидент. Его приговорили к пятнадцати годам тюрьмы, а семь месяцев спустя освободили в рамках нормализации франко-германских отношений[533]533
  The Krup. Trial before French Court Martial, p. 60.


[Закрыть]. Это тюремное заключение во многом подняло политические акции фирмы на родине.

Хрупкая Веймарская республика разваливалась на части, и группа немецких промышленников решила перейти на сторону нацистов, сначала втайне, а потом и открыто. Густав не торопился выступать в пользу Гитлера, они с Бертой считали его грубоватым. Но, как и полагается бизнес-лидерам, хеджирующим свои вложения, они и не становились в оппозицию к Гитлеру ни до, ни после его прихода к власти. В 1933 году, когда фюрер назначил Густава главой Федерации германской промышленности, тот быстро добился исключения из организации евреев[534]534
  P. Batty, The House of Krupp. p. 159.


[Закрыть]. Он также поддержал «Фонд Адольфа Гитлера в защиту немецкой промышленности» и договорился с другими германскими бизнесменами о том, что они внесут в него свои вклады[535]535
  К этому моменту вилла Хюгель претерпела ряд реконструкций, всякий раз более изысканных. Лукино Висконти в своем фильме «Гибель богов» (1969) рисует картину патриархальной промышленной семьи фон Эссенбеков, вступившей в альянс с нацистами. Эта мыльная опера о сексуальном разложении и тайных интригах в темных, но богатых гостиных и банкетных залах их Вальгаллы была слабо прикрытым изображением жизни Круппов. – Прим. автора.


[Закрыть].

Секретная гитлеровская программа перевооружения набирала темп, и компания охотно взялась выполнять по ней контракты. Фирма снова выросла в масштабах, с тридцати пяти до более ста тысяч сотрудников. Нацисты предоставили ей большие ресурсы низкооплачиваемых рабочих (или, точнее, рабского труда) – результат захвата фабрик на оккупированных территориях в Восточной Европе[536]536
  W. Manchester, The Arms of Krupp. p. 506.


[Закрыть]. Заводы Škoda в Чехословакии и Ротшильдов во Франции были переведены на германскую фирму. До 40 % рабочей силы Krupp составляли военнопленные или узники из концентрационных лагерей, в том числе, например, венгерские еврейки, содержавшиеся в Аушвице. Густав Крупп ездил по лагерям, выбирая рабочих. Это стало основой для обвинений против него и его сына Альфрида на Нюрнбергском процессе. Густав – единственный немец, которого обвиняли в военных преступлениях после обеих мировых войн – был признан неспособным предстать перед судом из-за болезни. Он умер во время слушаний.

Альфрид же отрицал свое активное соучастие и сообщил суду: «Мы, Круппы, никогда не интересовались [политическими] идеями. Мы лишь хотели, чтобы система работала хорошо и позволяла нам работать беспрепятственно. Политика – не наше дело». Его признали виновным в преступлениях против человечности и приговорили к двенадцати годам тюрьмы, а также к конфискации личного имущества. (После Сталинградской битвы Альфрид, опасаясь неблагоприятного исхода войны, начал выводить деньги из страны.)

После войны союзники, как и в 1918 году, поклялись, что работа крупповских заводов будет остановлена навсегда. Они обдумывали схемы «деконцентрации» германской металлургической промышленности, чтобы слишком большая экономическая власть не оказалась в руках небольшого числа людей. Но у каждой стороны был свой взгляд: США хотели свободного рынка, тогда как лейбористское правительство Британии выступало за своего рода социализацию. В британском секторе Западной Германии, в том числе в Руре, на фабриках были введены наблюдательные советы с равным представительством менеджеров и рабочих[537]537
  I. Warner, Steel and Sovereignty, p. 7.


[Закрыть]. Компанию Krupp следовало разделить и продать часть ее активов. Глава фирмы, Альфрид, хотя и отбывал срок, был вправе получить доходы от продажи, только с условием, что он не будет вкладывать их в металлургию или угольную промышленность[538]538
  I. Warner, Steel and Sovereignty, p. 206.


[Закрыть].

Хотя поддержка Круппами нацистов неоспорима, они в этом были отнюдь не одиноки. Такие промышленники, как Фриц Тиссен и Фридрих Флик[539]539
  Также крупные металлурги.


[Закрыть], один за другим поддержали Гитлера. Самым одиозным стал случай химического гиганта IG Farben, поставлявшего газ в лагеря смерти. В руководстве американского отделения этой фирмы были топ-менеджеры Ford Motor Company, Standard Oil и Федерального резервного банка Нью-Йорка.

Вскоре верх одержала Realpolitik: крупные корпорации оказались слишком важны, чтобы их разрушать. Американцы отвергли предложения британцев национализировать сталелитейную промышленность в западных зонах Германии. Они пытались создать стабильную и экономически сильную Западную Германию, противостоящую социалистической Восточной Германии, и Krupp вернулась на ведущие позиции в национальной экономике. Альфрид, вступивший в СС еще в 1931 году, как и другие обвиняемые в суде над Krupp, в 1951 году был амнистирован. Семье удалось избежать потери большей части состояния, переведя активы Альфрида на его братьев.

Реабилитация прошла быстро; немцев настойчиво побуждали все забыть. Альфрид наладил тесные связи с первым послевоенным канцлером ФРГ Конрадом Аденауэром. Фирма снова резко активизировала экспортные поставки и нашла новые рынки как в восточном блоке, так и по всему миру, от Мексики до Египта и Ирана. В рамках договоренности с союзниками Альфрид должен был продать свои акции, но срок продажи продлевался из года в год вплоть до его смерти в июле 1967[540]540
  I. Warner, Steel and Sovereignty, p. 232.


[Закрыть]. Бизнесмены и политики позаботились о своем коллеге.

К тому времени фирма Krupp уже восстановила свои позиции. Она стала четвертой по размерам компанией в Европе, и тогда, наконец, семья рассталась с контрольным пакетом. Вначале ее акции были переданы в специальный фонд, который возглавил человек не из семьи Круппов. Выбор был не случайным. Бертольд Байц, который умер в 2013 году в возрасте девяноста девяти лет, во время Второй мировой войны управлял нефтяными месторождениями Shell (на территории тогдашней Польши и нынешней Украины) и спас сотни евреев-рабочих, доказывая, что без них на производстве не обойтись. Байц, которому возданы почести в израильском центре памяти жертв холокоста «Яд Вашем», был идеальным прикрытием для военных преступлений компании[541]541
  См.: http://www.theguardian.com/world/2013/aug/14/berthold-beitz.


[Закрыть].

Еще одной причиной смены курса было то, что в компании закончились Круппы. Остался еще один сын, Арндт, завсегдатай модных заведений и курортов, гей и алкоголик, который жил то во Флориде, то в Марокко и в итоге накопил огромные долги. В 1968 году его уговорили расстаться со своим наследством в обмен на ежегодное пособие от компании; он умер в 1986 году в сорок восемь лет. Семья Крупп перестала существовать.

Байц возглавлял фонд и добивался финансирования в трудные 1970-е, когда убедил шаха Ирана купить 25-процентный пакет акций компании, впоследствии перешедший в собственность Исламской республики Иран. Теперь компания, как ни парадоксально, превозносит имя Байца, дальновидного бизнесмена и филантропа, имена Круппов же сдвинулись ниже в иерархии их собственной фирмы. В документе компании, выпущенном после смерти Байца, говорилось: «Его замечательные, человечные поступки также сформировали корпоративную культуру и политику общественных отношений в Thyssen-Krupp. Это касается в том числе его хороших отношений с сотрудниками. Социальное партнерство играло для него важнейшую роль»[542]542
  См.: http://www.thyssenkrupp.com/en/presse/art_detail.html&eid=TKBase_1375275934775_1124336141.


[Закрыть].

История Krupp, в особенности ее патриарха Альфреда, – это история промышленного прорыва, корпоративной силы, которая вела умелую игру с национальными политиками, одновременно стремясь к международной экспансии. Альфред, как и его потомки, был несметно богат. Он не стремился к показному потреблению, но добивался признания с помощью своей виллы и своих формальных отношений. Он не был филантропом в том смысле слова, в каком ими были многие герои этой книги; он не выделял средства на финансирование сторонних проектов, но видел свой долг в обеспечении разумных условий жизни для своих рабочих – в обмен на полное послушание.

История Krupp – это и история корпоративного пиара. Альфреду и его потомкам приходилось прокладывать весьма замысловатый путь сквозь экономические кризисы и личные скандалы, каждый раз выбирая между патриотизмом и свободным рынком. Обычно они справлялись с этим успешно – взять хотя бы реабилитацию компании, замешанной в военных преступлениях нацистов.

Посетители, изучающие экспонаты на вилле Хюгель, вполне могут задаться вопросом: а из-за чего вообще весь этот шум? Каждое поколение семьи прекрасно адаптировалось к новым условиям и всякий раз отмывало репутацию фирмы, защищая свое наследие.

Глава 9
Эндрю Карнеги: Дарвин и разбойники

Здесь идет та еще классовая война. Но это мой класс, класс богатых, ведет войну, и мы побеждаем.

Уоррен Баффет

Швыряющиеся деньгами, безжалостные и полные неколебимой веры в себя американские промышленные титаны конца XIX века заработали прозвище «бароны-разбойники». Без рассмотрения главных фигур той эпохи – Джона Д. Рокфеллера, Корнелиуса Вандербильта, Эндрю Карнеги и Дж. П. Моргана – невозможно понять эволюцию глобального богатства и власти капиталов в течение многих веков. Все они, кроме Моргана, родились относительно бедными. Это был, как заметил сатирик Марк Твен, «позолоченный век».

Репутации этих людей воспринимались по-разному разными поколениями. Изначально историки осуждали их как аморальных плутократов и утверждали, что жадность этих людей стала причиной двух «панических» кризисов 1873 и 1893 годов, а затем и Великой депрессии 1930-х. Это крайне негативное отношение к ним сохранялось около столетия. Но в 1980-е, когда свободную конкуренцию возвели в абсолют, их стали представлять как патриотов и гениев, неверно понятых и опороченных. После финансового кризиса 2007–2008 годов снова началась критика. Этих людей сравнивали с безрассудными банкирами нашей эпохи. Так логика историков отражает взгляды каждого поколения.

То, как бароны-разбойники тратили свои состояния, вызывает еще большие расхождения во мнениях, чем то, как именно они разбогатели. Часть их богатств была растрачена на пышные вечеринки и шикарные особняки. Но значительная их доля ушла на благотворительность, в фонды поддержки искусства и образования. Их имена носят прекрасные арт-галереи, концертные залы, библиотеки и университеты. Эти люди предполагали, что благодаря филантропической деятельности их имена будут вечно восхвалять – и по большей части, если не в полной мере, они оказались правы. Они отмывали свою репутацию в колоссальных масштабах и стали образцом для богатейших людей нашего времени.

В этой главе мы сосредоточимся на Эндрю Карнеги – сталелитейном и железнодорожном магнате родом из Шотландии, которого возвели к вершинам бизнеса его манипуляции на рынке, умение добиваться выгодных государственных тарифов через друзей-политиков, а также безжалостная политика слияний и поглощений. Карнеги насильственно подавлял выступления профсоюзов и сопротивлялся государственному вмешательству (кроме тех случаев, когда оно ему было выгодно). Он и его соперники выбрали своей интеллектуальной путеводной звездой английского философа Герберта Спенсера, чьи представления о генетической иерархии и выживании сильнейших позволили им сформулировать свои установки на прибыль, низкую стоимость труда и низкое налогообложение, которые и в XXI веке доминируют в рассуждениях финансовой и политической элиты.

Известен трактат, который сильнее других повлиял на богатейших людей нашего мира. Его автором был Карнеги. «Евангелие богатства», это нескромно названное эссе всего лишь на двадцать страниц, рассуждает о благородстве и обязательствах людей, зарабатывающих деньги. Никакое регулирование или вмешательство не должно стоять на пути достойнейшей задачи обогащения. Однако как только эта задача решена, состояние реинвестируется в общество – не государством, а тем успешным и просвещенным человеком, который это состояние заработал. Худший грех – умереть богатым. Наследство – грязное слово. Современные правительства следуют первой части этого завета, но игнорируют вторую.

История Эндрю Карнеги – воплощение американской мечты, которая в конце XIX и начале XX века привела в Соединенные Штаты огромное множество иммигрантов и по-прежнему остается важной частью американской национальной идентичности. Карнеги родился в 1835 году в маленьком домике ткача в шотландском городе Данфермлин. В 1901 году, когда он продал свои активы и отошел от дел, его современник, еще один барон-разбойник Дж. П. Морган, назвал Карнеги «богатейшим человеком на свете»[543]543
  L. B. Edge, Andrew Carnegie: Industrial Philanthropist, p. 99.


[Закрыть].

К 1835 году промышленная революция преобразила Британию. Уилл, отец Карнеги, работал на ручном ткацком станке; эта огромная машина занимала большую часть первого этажа скромного семейного дома. Но со временем квалифицированное ручное ткачество стало уступать фабричному производству. Первая текстильная фабрика на паровой силе открылась в Данфермлине, когда Эндрю был еще маленьким мальчиком, и вскоре она нанесла сокрушительный удар по бизнесу его отца и изменила жизнь семьи. В 1848 году Карнеги, как и миллионы людей до и после них, отправились в Америку на поиски лучшей жизни.

Две тети Карнеги поселились в Питтсбурге ранее, так что туда и направилось семейство. В Питтсбурге шла быстрая индустриализация. Отец с сыном устроились на текстильную фабрику, где мальчик зарабатывал 1 доллар и 20 центов в неделю. Но Уилл не годился для фабричной работы и вскоре вновь стал торговать ремесленными товарами, обходя соседние дома; ему так и не удалось заработать сколько-нибудь серьезные деньги[544]544
  L. B. Edge, Andrew Carnegie: Industrial Philanthropist, p. 19.


[Закрыть]. Сын же преуспел на фабрике, самоуверенно осваивая очередные технологические процессы. В этом новом мире, как и полтора столетия спустя в Кремниевой долине, успеха добивались молодые.

Карнеги был человеком исполнительным и решительным, в результате его быстро повысили. Сначала он получил административную должность на фабрике, но вскоре записался на вечерние классы бухгалтерского учета. Это позволило ему навсегда покинуть заводские цеха. Его приняли на работу посыльным на телеграфе. Посыльные работали за комиссию и боролись за право доставлять иногородние сообщения, за которые платили больше. Карнеги организовал систему, при которой они разделяли между собой работу и затем делили прибыль[545]545
  L. B. Edge, Andrew Carnegie: Industrial Philanthropist, p. 23.


[Закрыть]. Потом он получил должность телеграфного оператора на Пенсильванской железной дороге, оказавшись на первой ступени еще одной бурно развивающейся отрасли. Вскоре, получив повышение, он стал региональным инспектором, ответственным за участок дороги, а потом, в 1859 году, инспектором всей дороги. Ему было двадцать три года.

Чтобы иметь доход помимо зарплаты, Карнеги искал возможности для небольших инвестиций, которые приносили бы прибыль. Он уже имел вкус к просчитанному риску. Как главный кормилец в семье (к тому времени его отец уже умер) Эндрю посоветовал матери вложить 600 долларов в десять акций компании Adams Express. Она столь доверяла суждению сына (или так легко поддалась на уговоры), что даже заложила ради этого свой дом. Момент, когда были выплачены первые дивиденды, навсегда врезался в память Карнеги. «Я помню тот первый чек на 10 долларов дивидендов, – вспоминал он после того, как отошел от дел. – Это было что-то новое для всех нас, потому что никто никогда не получал ничего, иначе как тяжким трудом».

Последние слова очень важны для понимания Карнеги и многих других людей, своим трудом добившихся всего и ставших магнатами. Кровь, пот и тяжкий труд – это для людей, которым все еще предстоит добиться чего-то в жизни или которые этого уже никогда не добьются. Ручной труд – для неудачников. Карнеги собирался сделать так, чтобы деньги сами работали на него.

Первую существенную прибыль он получил от фирмы, которая разработала новую концепцию ночлега в поездах дальнего следования. Фирма Woodruff Sleeping Car Company за первые два года принесла ежегодные дивиденды в размере 5 тысяч долларов. Так начался путь Карнеги к богатству: он стал диверсифицировать свой портфель вложений. В 1861 году он вложил деньги, заработанные на Woodruff, в Columbia Oil Company. С июня по октябрь 1863 года он четырежды получил ошеломительные дивиденды – 25–50 % прибыли[546]546
  D. Nasaw, Andrew Carnegie, p. 78.


[Закрыть]. К середине 1860-х годовой доход Карнеги, по-прежнему работавшего на Пенсильванской железной дороге и получавшего зарплату 2400 долларов в год, с учетом инвестиций приближался к 50 тысячам долларов[547]547
  L. B. Edge, Andrew Carnegie: Industrial Philanthropist, p. 51.


[Закрыть]. Зачем же тогда он продолжал сидеть на своей должности?

В разгаре была война Севера и Юга. Будучи твердым аболиционистом, Карнеги считал, что институт рабства – пощечина идее равенства людей. Впрочем, будучи привержен этой идее, он не спешил подвергать свою жизнь опасности ради нее, понимая, что работа в такой важной отрасли может спасти его от отправки на фронт. Железные дороги приобрели чрезвычайную важность для перевозки солдат и боеприпасов, а также в плане коммуникаций. Города вроде Питтсбурга и Вашингтона, контролируемые Союзом, были изолированы, и зачастую в них можно было попасть только по железной дороге. В первые месяцы войны кавалерия конфедератов совершила несколько налетов на пути, чем нанесла северянам серьезный ущерб. Карнеги в своей автобиографии рассказывал, как он пострадал (металлическая пружина отскочила и задела лицо), пытаясь защитить важную для Союза дорогу в Вашингтон. Он находился в Питтсбурге, когда солдаты Союза починили пути[548]548
  D. Nasaw, Andrew Carnegie, p. 72.


[Закрыть].

К 1864 году армия Линкольна отчаянно искала новых рекрутов, и набор стал более интенсивным. Сначала Карнеги ускользнул от него, так как его шеф написал министру обороны, что его «услуги незаменимы для железной дороги». Но в марте, несмотря на все усилия, выпал его номер. Тогда он воспользовался услугами посредника: распространенная тогда (и легальная) практика, по которой призванный на службу человек мог заплатить кому-то другому, чтобы тот отслужил вместо него. Это вызвался сделать один ирландский эмигрант за приличную сумму в 850 долларов; так Карнеги откупился от ужасов войны[549]549
  D. Nasaw, Andrew Carnegie, p. 84.


[Закрыть]. Он освоил искусство, доступное лишь богатым, – платить бедным, чтобы те взяли на себя грязную работу.

В том же году, когда еще бушевала война, Карнеги отправился в большую поездку по Европе со своими друзьями Гарри Фиппсом и Джоном Венди Вандевортом; они называли себя «мальчики». Устроив пешую прогулку по Англии, побывали в курортных городах Бат и Лемингтон. В Италии осмотрели Собор Святого Петра в Риме и падающую Пизанскую башню. «Мальчики» заметили, что Карнеги платил за все по максимальной цене, даже за то, что, по словам Венди, «можно было легко купить на 50 % дешевле»[550]550
  D. Nasaw, Andrew Carnegie, p. 93.


[Закрыть]. Молодой американец швырялся деньгами в гостиницах, ресторанах и магазинах. Он хотел, чтобы все знали: он настолько богат, что ему нет нужды экономить, как когда-то его родителям. Он полагал, что за деньги можно купить уважение.

Еще одним преимуществом штатной должности на железной дороге была возможность заводить контакты в высшем обществе Питтсбурга. Карнеги и его друзья быстро увидели, какие перспективы открывает приближающаяся победа Союза. Юг и Запад открывались для бизнеса. Американские поселенцы выполняли «предначертание» страны – заселить ее от побережья до побережья. Эра реконструкции обещала еще большие деловые возможности для молодых людей вроде Карнеги. Новым городам требовались стройматериалы, скот, телеграфные линии, а главное – железнодорожные пути и вагоны.

Первое собственное предприятие Карнеги уже принесло значительную прибыль. Основанная им The Keystone Bridge Company производила железнодорожные мосты из металла взамен деревянных, которые загорались и рушились, ставя под угрозу передвижения войск. Keystone оказала важные услуги союзной армии и мгновенно стала успешной. С нее Карнеги начал свою любимую практику слияний и поглощений. Это создавало эффект масштаба: крупные компании могли закупать сырье в больших объемах, снижая издержки. Карнеги, как и Альфред Крупп в Германии, понял, что в новой экспансии будут играть большую роль чугун и сталь, и занялся обеспечением надежных поставок металла. Когда его знакомые, партнеры в компании, производящей чугун, разругались, Карнеги убедил одного из них, Тома Миллера, отойти от дел; его заменил младший брат Эндрю. Карнеги же с Миллером создали еще одного производителя чугуна[551]551
  D. Nasaw, Andrew Carnegie, p. 87.


[Закрыть]. В мае 1865 года две фирмы объединились в Union Iron Mills, названную в честь победы Союза в гражданской войне. Братья Карнеги заняли в ней посты президента и вице-президента.

В первые пять лет после окончания гражданской войны в США были проложены 25 тысяч миль железнодорожных путей, а за следующее десятилетие – еще 50 тысяч[552]552
  D. Nasaw, Andrew Carnegie, p. 99.


[Закрыть]. Темпы строительства были неслыханными. Вновь построенные линии составляли десятую часть общей протяженности железнодорожных путей в мире. Публика отдалась во власть приятного возбуждения, вызванного техническим прогрессом, – и денег, заработанных благодаря этому прогрессу.

Карнеги зарабатывал и как производитель чугуна и стали, необходимых в железнодорожном строительстве, и как инвестор собственно железных дорог. Значительную долю дохода приносила перевозка грузов. Железные дороги взимали определенную плату за перевозку каждой тонны стали, каждой головы скота. Для производителя это был умный ход: купить акции железнодорожной компании и за счет этого влияния снижать тарифы на перевозку своих собственных грузов. Карнеги владел долями разных компаний и участвовал в установлении тарифов.

Столь же важно для экспансии было и сырье – чугун, сталь, а также известняк, из которого готовили тигели на больших металлургических заводах. Затем следовало финансирование, доступ к капиталу. Три столпа этого процесса – железные дороги, производство материалов и банки – стали взаимозависимы. Титаны каждой отрасли покупали акции друг друга и создавали картели, препятствующие новым игрокам прорваться на рынок и оспорить их гегемонию. Они создавали новые рынки и манипулировали ими. Место конкуренции заняли картельные сговоры. Главное для успешного бизнеса, считал Карнеги, сохранять низкие издержки. Как и в инвестициях, здесь он старался максимизировать отдачу и выжимал максимум из рабочей силы. «Следите за издержками, – говорил он, – а прибыль сама о себе позаботится»[553]553
  L. B. Edge, Andrew Carnegie: Industrial Philanthropist, p. 66.


[Закрыть]. На его металлургических заводах люди работали по двенадцать часов в день, а каждое второе воскресенье отрабатывали по двадцать четыре часа, невзирая на риск несчастных случаев, – лишь бы в следующее воскресенье им дали выходной. Деньги текли в карманы Карнеги и других инвесторов и промышленников его поколения, восседавших в своих обитых бархатом кабинетах. У рабочих, только что вернувшихся с фронта, не было другого выбора.