Текст книги "Богачи. Фараоны, магнаты, шейхи, олигархи"

Довольный своими трудами, Альфред изготовил для распространения в Британии брошюру, в которой обе противоборствующие стороны осыпали его жаркими похвалами[475]475
  B. Menne, Blood and Steel, p. 115.


[Закрыть]. Правительства и международные покупатели любого калибра приглашались на Völkerschiessen – экскурсию по стрелковому полигону компании в соседнем городе Меппен. Там они могли увидеть, как из новейшей модели пушки и других орудий обстреливают поля (а пока гости в восхищении наблюдали за этим, их от всей души кормили и поили)[476]476
  Альфред охотно тратил деньги на новые производственные процессы и сырье наилучшего качества. Создание образцовых продуктов требовало времени и денег, но в итоге это окупалось. В 1873 году Альфред писал: «Производитель пушек должен быть транжирой. Он должен выпускать только лучшее, невзирая на цену». Этот подход можно считать предвестником германской установки на долгосрочные исследования и разработки, ставшие основой Wirtschaftswunder – экономического чуда в годы после Второй мировой войны. – Прим. автора.


[Закрыть].

В 1885 году турки разместили у Круппа огромный заказ, почти на тысячу орудий, в том числе на массивные орудия береговой артиллерии. Армии царя и султана вновь сходились, вооруженные пушками Круппа. То же самое происходило и на Балканах, и в Южной Америке, и в Азии. По оценке одного историка, в 1880-х в мире было 25 тысяч орудий Круппа, нацеленных друг на друга[477]477
  W. Manchester, The Arms of Krupp. pp. 187–189.


[Закрыть]. Крупп добился эффекта масштаба. Но количество сопровождалось качеством. Редко бывает, когда некий элемент вооружения становится повсеместным, но пушка Круппа завоевала такой статус. Следующий подобный случай – и с тех пор, наверное, единственный – это автомат Калашникова. (Перед смертью в декабре 2013 года Михаил Калашников, создатель АК-47, написал главе Русской Православной Церкви письмо, в котором сожалел о смертях, причиной которых стало его оружие. Крупп ничего подобного не предпринял.)

Правительства выражали благодарности, осыпая Круппа наградами и почетными приглашениями. К моменту смерти он накопил сорок четыре таких награды, в том числе Орден Вазы (Швеция) и Орден Восходящего солнца (Япония), а самым престижным был Орден Почетного легиона, полученный от Наполеона III[478]478
  W. Manchester, The Arms of Krupp. p. 212.


[Закрыть]. Но он не придавал всем этим разнообразным медалям большого значения. Он хотел получать крупные заказы для своей компании, а не то, что называл «маленькими крестиками, звездочками, титулами и прочими жалкими безделушками»[479]479
  W. Manchester, The Arms of Krupp. p. 96.


[Закрыть].

У себя на родине он отказался от дворянского титула и заявил, что не желает принимать какое-либо звание, кроме того, что досталось ему от отца[480]480
  Kruppische Gustahlfabrik, A Century’s History of the Krup. Works, p. 251.


[Закрыть]. Впрочем, он ценил подарки и бывал разочарован в тех редких случаях, когда, посылая демонстрационные образцы пушек королям или императорам, не получал ничего в ответ. Эти подарки, полагал Крупп, делаются не ради показухи, а в знак уважения; поэтому он не обрадовался огромному драгоценному камню, который ему послал османский султан. И все же промышленник понимал, что принимать такие дары полезно для бизнеса. «Коммерческий производитель, – писал он, – должен быть расточителем в глазах мира»[481]481
  H. James, Krupp. p. 83.


[Закрыть].

Крупп считал, что нет нужды выбирать между бизнесом и патриотизмом. Его компания стала незаменимой для страны, особенно в военные времена, но и войны, которые вела страна, были совершенно необходимыми для его бизнеса. Германия расширялась под властью одного кайзера, а фирма – под руководством одного босса. Периодически сам Бисмарк вмешивался, чтобы помочь Круппам с поглощением других компаний. Альфред всегда придерживался принципа, что контролировать компанию должен он сам. Он был против привлечения капитала от банков и подозрительно относился к субподрядчикам. Он стремился держать все в семье отчасти из-за своей навязчивой идеи о конфиденциальности. Личные и семейные связи для него были ключевой опорой, позволяющей всегда быть на шаг впереди конкурентов в технологическом смысле. Когда Крупп женился на Берте Айххоф (в 1853 году), ее брату было поручено следить за процессом пудлингования, в ходе которого расплавленный чугун размешивают в специальной печи, – то есть сталь можно было получать без примешивания угля. Профессия пудлинговщика требовала высокой квалификации, и этот процесс был одним из самых засекреченных аспектов сталелитейного производства в то время[482]482
  H. James, Krupp. p. 80.


[Закрыть].

Дела финансистов Альфред считал низшей формой экономической жизни, которой едва ли можно доверять. Он не пришел бы в восторг от современной корпоративной практики, где основной упор делается на квартальные показатели прибыли и дивиденды. Он отчаянно стремился сохранить компанию в частных руках. «Секреты – наш капитал, и этот капитал будет разбазарен, как только знание станет доступно другим». Его рассуждения содержали немало антисемитизма: «Сегодня отрасль стала ареной для спекулянтов, евреев-биржевиков, аферистов, мошенничающих с акциями, и подобных им паразитов»[483]483
  H. James, Krupp. p. 57.


[Закрыть]. Он рьяно сопротивлялся предложениям превратить фирму в публичную компанию, как это сделали некоторые его конкуренты-металлурги. Ближайшие союзники, например, старый друг Соллинг, призывали его ослабить бразды правления, чтобы заполучить средства, в которых фирма так нуждалась. Отказ Круппа выйти на фондовый рынок мешал его планам экспансии, так что он ухватился за альтернативу: обратился к королю Пруссии Фридриху Вильгельму (отцу кайзера Вильгельма I) за расширением кредитной линии, ссылаясь на свой колоссальный «патриотизм»[484]484
  W. Manchester, The Arms of Krupp. pp. 94–95.


[Закрыть].

Крах европейского фондового рынка в 1873 году принес компании еще больше неприятностей. Спрос упал, а компания имела слишком много обязательств. Долги за два месяца более чем удвоились, а за год удвоились еще раз, до 64 миллионов марок[485]485
  H. James, Krupp. p. 70.


[Закрыть]. В этот раз личное обращение к кайзеру не помогло: Бисмарк сказал Круппу, что одного раза достаточно, особенно для фирмы, чьи националистические пристрастия были не такими уж устойчивыми. Крупп столь разгневался, что даже заболел; один доктор поставил ему диагноз «ипохондрия, граничащая с безумием»[486]486
  W. Manchester, The Arms of Krupp. p. 159.


[Закрыть]. Вместо того, чтобы выслушать советы врача, Крупп его уволил.

В конце концов группа банков объединила усилия, чтобы спасти компанию[487]487
  W. Feldenkirchen, ‘Banking and Economic Growth’, p. 126.


[Закрыть]. По условиям сделки банкиры получили место в совете директоров Krupp, что Альфред воспринял как оскорбление. Однако кредитные вливания стабилизировали фирму; вопреки его страхам, консорциум не вмешивался в операционную деятельность. Крупповский стиль ведения дел был слишком ценен, чтобы рисковать. Компания стала системообразующей – слишком большой, чтобы допустить ее крах.

Подозрительность Альфреда превратилась в паранойю. «Я ненавижу саму мысль о братании с нашими конкурентами, – писал он, – потому что никто ничего не станет делать для нас, и все хотят лишь извлечь какую-то выгоду из этого братания»[488]488
  H. James, Krupp. p. 43.


[Закрыть]. Для него была нестерпимой и мысль о том, что работники могут уйти из его компании. В 1870-х, когда один прораб уволился и устроился на работу в Дортмунде, Альфред погнался за ним и требовал от полиции арестовать его, желая «атаковать его исками об ущербе и запятнать клеймом позора настолько и в такой степени, в какой позволяет закон»[489]489
  W. Manchester, The Arms of Krupp. p. 176.


[Закрыть]. О зарплатах Альфред говорил: «Наши работники должны получать максимум, что может позволить себе отрасль» – чтобы они не стремились устроиться на работу где-то еще[490]490
  Kruppische Gustahlfabrik, A Century’s History of the Krup. Works, p. 165.


[Закрыть].

Крупп был не просто богатым человеком, не просто изобретателем и промышленником. Он хотел создать новую корпоративную этику. Название компании ассоциировалось не только со сталью: она стала знаменита своими социальными программами для работников и своими попытками контролировать их жизнь. Программа добровольного медицинского страхования заработала с 1836 года, пенсии – с 1853 года. Периодически эти фонды пополнялись за счет личных средств Круппов.

Не все эти социальные меры были такими уж инновационными. К примеру, страхование от болезни вводилось на краткий срок, когда Наполеон оккупировал бассейн Рейна в начале XIX века. Владельцы шахт в Руре с XVIII века финансировали за счет прибыли страховые программы для рабочих. Но законодательство, принятое немецким парламентом в 1881 году и закрепляющее страховку от несчастных случаев и болезни, а затем и пенсии, сформировало новую модель отношений в обществе и между работниками и работодателями. Идея была простая: работник, который чувствует защищенность для себя и своей семьи, будет более продуктивен. Масштаб крупповских программ был беспрецедентным. Выплаты по больничному, хотя и вводились только с четырнадцатой недели болезни, составляли две трети зарплаты, что по тем временам было довольно щедро[491]491
  S. M. Lindsay, ‘Social Work and the Krup. Foundries, Essen’, p. 93.


[Закрыть]. Бизнес и правительство тут находили общий язык. Бисмарк не видел необходимости обременять менеджеров и владельцев компаний, ограничивая продолжительность рабочего дня или вводя другие требования. Но «реальные претензии работника», говорил он, связаны с «незащищенностью его существования»:

Он не уверен, что у него всегда будет работа, он не уверен, что всегда будет здоров, и он предвидит, что однажды постареет и будет уже непригоден к работе. Если его постигнет бедность, пусть и вследствие продолжительной болезни, тогда он совершенно беспомощен, предоставлен сам себе, и общество сейчас не признает никаких реальных обязательств в его отношении за вычетом обычной помощи бедным, даже если он все это время работал преданно и старательно. Обычная помощь беднякам, однако, оставляет желать лучшего, особенно в крупных городах, где она гораздо хуже, чем на селе.

Расширение производств изменило Эссен – как и многие другие города во время промышленной революции – до неузнаваемости. Его население выросло с семи тысяч человек в 1850 году до пятидесяти двух тысяч двадцать лет спустя. Большинство из них были прямо или опосредованно обязаны своим существованием заводам Круппа. Германия, особенно в районе Рур на северо-западе страны, находилась в процессе урбанизации; он охватил тогда и многие города в Британии и Соединенных Штатах. Города были переполнены. В Берлине, к примеру, пятая часть населения жила в подвалах. Основной рацион многих рабочих составляли картофель, жидкий суп и черный хлеб[492]492
  S. Berger, Social Democracy and the Working Class in Nineteenth and Twentieth Century Germany, pp. 25–26.


[Закрыть].

К 1890 году в Эссене проживало уже восемьдесят тысяч человек, причем пятьдесят тысяч из них были работники Круппа и их семьи[493]493
  S. M. Lindsay, ‘Social Work and the Krup. Foundries, Essen’, p. 74.


[Закрыть]. Из-за этого возникли большие проблемы с жильем. Многие работники и их семьи существовали в бедственных условиях… впрочем, это было предпочтительнее, чем работать в поле. Хотя впоследствии в официальной истории фирмы утверждалось, что намерение Альфреда строить дома для работников «не было вызвано скудостью местной недвижимости», среднее число человек на дом в городе выросло до более чем пятнадцати к 1864 году, когда компания предприняла свою первую целенаправленную программу жилищного строительства[494]494
  Kruppische Gustahlfabrik, A Century’s History of the Krup. Works, p. 171.


[Закрыть]. Были обустроены два новых поселения, Шедерхоф и Кроненберг. Первые дома неподалеку от завода были относительно комфортабельными строениями для прорабов и их семей. Также возвели более скромные бараки для одиноких рабочих, в которых в конечном счете поселилось шесть тысяч человек. Вокруг Эссена строились целые новые районы, которые часто именовались в честь предков Круппа. Строительство еле успевало за взрывным ростом населения и едва ли позволяло справиться с перенаселенностью. В 1890 году на дом по-прежнему приходилось в среднем шестнадцать жильцов[495]495
  S. M. Lindsay, ‘Social Work and the Krup. Foundries, Essen’, p. 77.


[Закрыть].

Смертность впоследствии стала падать, так как внедрялись строгие санитарные нормы. В крупнейшем новом поселении, Кроненберге, размещались восемь тысяч рабочих. Помимо жилых домов, там были «пасторский дом, два школьных здания, протестантская церковь, несколько отделений кооперативного магазина, аптека, почтамт и рыночная площадь размером в треть акра, ресторан с местом для игр, кегельбан и библиотека с большим залом для собраний рабочих»[496]496
  S. M. Lindsay, ‘Social Work and the Krup. Foundries, Essen’, p. 82.


[Закрыть].

Крупп организовал свой город в соответствии с потребностями бизнеса. Аренда в корпоративных домах была дешевле, чем в частных апартаментах в городе (экономия составляла до 20 %); так компания привязывала к себе работников. Эта политика по крайней мере была прозрачной: новому работнику сообщали, что, уволившись из компании, он потеряет жилье. Аренда уплачивалась напрямую из его зарплаты и возвращалась компании. Он тратил свои деньги в магазинах Krupp, которые в 1868 году передало фирме Кооперативное общество Эссена. Вскоре, по данным одного историка, там было уже пятнадцать продуктовых магазинов, разбросанных по разным поселениям, девять отделений магазина промышленных товаров, одна обувная фабрика и три обувных магазина, один магазин инструментов, мельница и пекарня, шесть хлебных магазинов, бойня и семь мясных лавок, два магазина одежды, семь ресторанов, винный магазин, производство льда, кофейня, фабрика щеток, прачечная и еженедельно открывавшийся рынок со свежими овощами, которые привозили из сельской местности неподалеку[497]497
  S. M. Lindsay, ‘Social Work and the Krup. Foundries, Essen’, pp. 86–7.


[Закрыть].

Превращение Эссена в корпоративный город завершилось к середине 1870-х. Как замечал один гость: «Везде виднеется имя Круппа: на живописной рыночной площади, на двери гигантского универмага, на бронзовом монументе, на церковных колоннах, на библиотеке, на нескольких школах, мясных лавках, колбасной фабрике, обувном магазине и портновских лавках»[498]498
  W. Manchester, The Arms of Krupp. p. 233.


[Закрыть]. Крупп мечтал, что работники будут проводить всю свою жизнь, от рождения до смерти, под контролем компании. Это было государство в государстве, в нем было все, от общественных бань до школ и хирургов. Фирма не оставляла работников и после смерти, обеспечивая поддержку вдовам и сиротам.

Альфред Крупп, избавленный от необходимости отчитываться перед акционерами, которую несли публичные компании, отвечал лишь перед своим кошельком и своей совестью. Фирма оставалась патерналистским предприятием, требующим абсолютного послушания: «Мы хотим только лояльных людей, которые благодарны нам всем сердцем и всей жизнью за то, что мы приносим им хлеб насущный»[499]499
  Kruppische Gustahlfabrik, A Century’s History of the Krup. Works, p. 221.


[Закрыть]. Такая верность, как подчеркивал Альфред, вознаграждалась в конце рабочей жизни: «Если человек был нанят и оказался непригоден к работе на другой день, не ввиду деликатности сложения или его собственной беспечности, но из-за происшествия, случившегося с ним на работе, завод должен нести ответственность; если человек отдавал мне свою силу и неустанно трудился в течение долгих лет, он должен быть вправе провести свои преклонные годы, не работая и не голодая»[500]500
  Kruppische Gustahlfabrik, A Century’s History of the Krup. Works, p. 168.


[Закрыть].

В 1873 году Крупп написал об одном рабочем, пострадавшем на производстве: «Мои принципы в таких делах хорошо известны, и я прошу не крохоборствовать. Это укрепит верность и привязанность всех остальных к нашей организации»[501]501
  E. C. McCreary, ‘Social Welfare and Business’, p. 39.


[Закрыть]. Он завизировал годовой бонус для умелого слесаря по имени Бунгардт, «поскольку он способный человек, которого бы я хотел приковать к нам»[502]502
  E. C. McCreary, ‘Social Welfare and Business’, p. 42.


[Закрыть].

В начале карьеры Крупп обращался к рабочим как к коллегам-ремесленникам, начиная свои письма к ним с обращения: «Господа члены союза». Когда бизнес расширился, а технологии продвинулись вперед, представление о фирме как совместном предприятии профессионалов было отброшено. В сентябре 1872 года, между триумфальной победой во франко-прусской войне и катастрофическим финансовым кризисом, Альфред написал документ под названием Generalregulativ («Всеобщая директива»), который определял кадровую политику фирмы вплоть до конца Второй мировой войны. Сей примечательный труд, в общей сложности двадцать две страницы и семьдесят два пункта, составляет часть сокровищницы документов, находящейся в архиве Круппов. Это визитная карточка настоящего тевтонского патриция, или, если пользоваться современными терминами, человека, страдающего обсессивно-компульсивным расстройством[503]503
  Также невроз навязчивых состояний – расстройство, вызывающее навязчивые мысли, тревогу и страхи, с которыми больной пытается справиться путем столь же навязчивых действий.


[Закрыть]. Альфред ничего не оставлял на волю случая. Документ задает иерархию компании, начиная с Альфреда и до самого низа, до рядовых рабочих. Согласно ему, фирма является единоличным владением, которое передается по наследству по правилам первородства (переходит к старшему сыну).

Generalregulativ требовал безраздельной верности работников и их послушания компании, невзирая на все «пагубные воздействия извне»[504]504
  R. Blick, Fascism in Germany.


[Закрыть]. Иными словами, им не позволялось участвовать в политике. Сегодняшняя официальная история компании упирает на социальные программы, предусмотренные «Всеобщей директивой», и игнорирует ее диктаторские аспекты. На сайте Krupp даже говорится, что директива – это часть традиции «управления идеями», в соответствии с которой работники могут предлагать усовершенствования по устройству и работе компании[505]505
  См.: http://www.thyssenkrupp-vdm.com/en/corporate-information/ideas-management/.


[Закрыть]. После войны немецкие фирмы тщательно подчеркивали, что исповедуют более кооперативный подход к отношениям работодателя и работника (представители работников избираются в Betriebsrat, производственный совет), чем компании англосаксонской системы с их будто бы более конфронтационной моделью. И романтизированная история Круппов, как считается, задавала этот тренд.

Однако подход Альфреда едва ли назовешь основанным на консенсусе. Он стремился контролировать все стороны жизни своих работников и заставлял их работать до изнеможения. В середине XIX века средняя продолжительность рабочего дня на германских предприятиях составляла тринадцать-шестнадцать часов, а для детей – одиннадцать-двенадцать. С ростом фабричной системы стала повсеместной работа и по воскресеньям. Некоторые работники протестовали против этого, не являясь на работу утром в понедельник; эта традиция получила название «Синий понедельник». Однако строгие заводские правила – вроде тех, что ввел Крупп – в итоге положили этому конец.

Порядка 10 % работников Круппа составляли «белые воротнички» – в том числе контролеры, чертежники и административный персонал. Люди, стоявшие выше в иерархии, получали зарплату ежемесячно; это был верный признак того, что работник сделал карьеру в компании, и эту награду могли у него отнять, если он больше не впечатлял начальство. «Белые воротнички» существовали отдельно от остальных; для них действовал другой кодекс производственных правил, более выгодная оплата больничных, и их должны были уведомлять об увольнении заранее. В компании было множество вакансий и карьерных возможностей, доступных только работникам, что заставляло их конкурировать друг с другом. Кроме того, Крупп регулярно переводил их с одного завода на другой, чтобы подорвать какой-либо коллективный дух: только личные стимулы, кнут и пряник, в полном соответствии с современными руководствами для бизнеса[506]506
  T. Pierenkemper, ‘Pre-1900 Industrial White Collar Employees at the Krup. Steel Casting Works’, pp. 384–408.


[Закрыть].

Дом Круппа находился в центре заводского комплекса, и в нем была особая точка обзора, с которой можно было наблюдать за опоздавшими работниками. Он планировал учредить униформу военного типа со знаками отличия, основанными на старшинстве и профессионализме, но коллеги его разубедили. Даже в 1870-х он по-прежнему составлял написанные от руки директивы, указывающие, какую одежду работники должны носить[507]507
  H. James, Krupp. p. 73.


[Закрыть]. Есть две истории, касающиеся использования туалетов. Согласно одной из них, каждому работнику требовалось письменное разрешение прораба, чтобы справить нужду. По другой, на фабрике работал человек, чьей единственной задачей было не давать рабочим засиживаться в кабинке. Туалет зачастую становился местом, где работники могли поболтать, обменяться информацией или оставить листовки с объявлениями о нелегальных и неофициальных собраниях[508]508
  S. Berger, Social Democracy and the Working Class in Nineteenth and Twentieth Century Germany, p. 68.


[Закрыть].

В архиве Круппа отрицают, что он был исполнен такого фанатизма. Но были и другие, возможно, более правдоподобные формы контроля, в том числе запрет на социалистические и католические газеты; любому рабочему, которого заставали за их чтением дома или в бараке, грозило выселение. В библиотеках, финансируемых компанией, не разрешалась никакая религиозная, философская или политическая литература, которая могла представлять угрозу[509]509
  E. C. McCreary, ‘Social Welfare and Business’, p. 47.


[Закрыть].

Профсоюзы и другие объединения работников были под строжайшим запретом. Крупп уважал своих самых опытных мастеров, но опасался любого влияния, которое они могли бы иметь в организованном коллективе: «Я настаиваю, что даже лучший и самый искусный рабочий или мастер должен быть устранен как можно скорее, если возникнет хотя бы подозрение, что он разжигает оппозицию или принадлежит к объединению»[510]510
  H. James, Krupp. p. 75.


[Закрыть]. В 1872 году, когда молодая Социал-демократическая партия организовала забастовку на угольных шахтах Рура, в том числе принадлежавших Круппам, Альфред был неколебим: «Ни сейчас, ни когда-либо в будущем ни один участник забастовки не должен работать на наших заводах, какой бы недостаток рабочих рук мы ни испытывали»[511]511
  W. Manchester, The Arms of Krupp. p. 169.


[Закрыть]. В 1874 году, когда СДП впервые оказалась в парламенте, Крупп уволил в общей сложности тридцать рабочих за «распространение социалистической доктрины» и назвал голосование за партию голосованием за «ленивых, распущенных и некомпетентных»[512]512
  W. Manchester, The Arms of Krupp. p. 174.


[Закрыть]. Его крестовый поход против социализма определял тон многих его поступков на работе и в публичной жизни. В письме правлению компании в июле 1878 года он выступил за строительство новой школы в бедном районе Эссена: «Разве мы не должны достойно составить на этом капитал против социал-демократов, которые игнорируют все, что делается ради рабочих, или стараются объяснить это лишь эгоизмом?»[513]513
  W. Berdrow, The Letters of Alfred Krup. 1826–87, p. 349.


[Закрыть]

Альфред был бы рад стоять над партийной схваткой, но политизация рабочей силы побудила его вступить в игру. В 1878 году он выступил кандидатом от Национал-либеральной партии на выборах в рейхстаг. Это была зонтичная организация патриотически настроенных либеральных групп, которая все более склонялась к правой политике и активно поддерживала наращивание немецкого флота. Здесь деловые и политические интересы Круппа, производителя стали и механических частей для кораблей, совпадали (как, впрочем, было и со всеми другими решениями, что он принимал). Но выборы с небольшим отрывом выиграл кандидат от Католической партии центра, в основном потому, что Эссен был городом католиков. Крупп был удручен и встревожен тем, что город, который почти полностью контролирует его фирма, не смог выдать нужный ему результат на избирательных участках. Однако в следующем году Бисмарк провел антисоциалистический закон, запрещающий деятельность СДП и аналогичных организаций, что позволило Альфреду добиться многих своих политических целей.

При всей своей антипатии к организованному социализму Крупп не был оголтелым сторонником рынка. Даже тогда, в начале промышленной революции, германский и в целом континентально-европейский подход уже отличался от американского и британского. В Соединенных Штатах вследствие увлечения трудами Герберта Спенсера и теорией выживания сильнейших (см. Главу 9) многие бизнесмены рассматривали неравенство как часть естественного порядка вещей в обществе. Крупп и другие германские промышленники не воспевали «правильность» неравенства или экономический смысл разрыва в зарплатах, но и не пытались их преодолеть. В 1870-х и 1880-х средний годовой доход в Германии составлял приблизительно 740 марок (женщины получали в среднем две пятых от этой суммы). А вот оценочный ежегодный доход богатейших 1600 человек, в основном землевладельцев и промышленников, превышал 100 тысяч марок – где-то в 135 раз выше среднего[514]514
  S. Berger, Social Democracy and the Working Class in Nineteenth and Twentieth Century Germany, pp. 62–63.


[Закрыть]. Несмотря на все рассуждения о коммунитарном духе, разрыв был разительный.

В феврале 1887 года Круппы предприняли еще одну попытку пройти в парламент. Альфред, которому было семьдесят пять лет и здоровье которого ухудшилось, предоставил эту миссию сыну Фридриху, предполагаемому наследнику компании. Он также проиграл, снова уступив Партии центра. Поражение Фридриха было еще более поразительным, учитывая, что голосование на заводе традиционно проводилось под контролем менеджеров компании[515]515
  B. Menne, Blood and Steel, pp. 126–127.


[Закрыть]. Незадолго до выборов Альфред выступил перед работниками с важным заявлением. В нем он доказывал, что поражение националистического правительства ослабит армию и приведет к войне: «Ради нашего общего блага я могу лишь надеяться, что никто не позволит толкнуть себя на этот дурной путь, не станет участвовать в такой катастрофе, голосуя против правительства. Если же, напротив, каждый выполнит свой долг, я с радостью соберу все силы, чтобы укрепить деятельность всех фабрик, заложить новый завод и предоставить средства к существованию еще большему числу людей»[516]516
  W. Berdrow, The Letters of Alfred Krup. 1826–87, p. 408.


[Закрыть].

Но эта смесь подкупа и шантажа оказалась тщетной. Всего несколько месяцев спустя, 14 июля 1887 года, Альфред перенес сердечный приступ и умер, упав на руки своего камердинера на Вилле Хюгель – в особняке, который сегодня стал великим памятником его династии. Именно здесь продолжается битва за его наследие.

Большую часть жизни Крупп провел в более скромной обстановке – в старом доме прораба на своем металлургическом заводе. Жена Берта регулярно уговаривала его переехать в место, более подобающее одному из главных промышленников Германии. Она хотела купить дом в сельской местности. Берта вместе с их единственным сыном надолго уезжала на курорты и минеральные воды в Швейцарии и на юге Франции, спасаясь от окутавшего Эссен смога. Альфред в конце концов смягчился: чем дольше он работал над планировкой нового дома, тем больше погружался в детали. Он задумал грандиозный архитектурный проект, под стать всемирной славе Круппов – взяло верх обычное для сверхбогатых и сверхуспешных навязчивое стремление к конкуренции. Крупп хотел сделать свой дом и офис блистательным, производящим впечатление на политиков и промышленников; он задумывал его в давно желанном стиле большого английского особняка в сельской местности. В отличие от других богачей он, однако, хотел, чтобы строительство обошлось недорого.

Проекту с самого начала сопутствовали неудачи. Вилла Хюгель много месяцев оставалась без крыши, потому что Альфред лично отобрал для нее материал французского производства, а из-за франко-прусской войны импортировать его было затруднительно[517]517
  W. Manchester, The Arms of Krupp. p. 155.


[Закрыть]. За десять лет планирования Крупп нанял и уволил девять архитекторов, часто отдавая предпочтение своим собственным чертежам. Но и в завершенном (в 1873 году) здании был ряд изъянов. Отопление работало плохо, из-за стального каркаса структуры тепло быстро улетучивалось, и в доме было холодно в зимние месяцы. Крупп боялся, что чрезмерное использование дерева создаст риск пожара. Но его мотивы были связаны не столько с безопасностью, сколько с эмоциональной привязанностью к стали, которая выработалась у него (как у мансы Мусы – к золоту): «Сталь перестала быть материалом войны, теперь у нее более спокойная судьба. Она должна использоваться для первого монумента победы, для памятников великим делам и великим людям, для выражения внешнего и внутреннего мира. Она должна звенеть в церковных колоколах, использоваться в коммерческих целях и для украшений, а также для чеканки монет»[518]518
  H. James, Krupp. p. 60.


[Закрыть].

Здание, возможно, выглядело строгим слишком формальным. Но это была величественная проекция власти, впечатляющее место для приема множества коронованных особ, которые приезжали на заводы Круппа, чтобы договориться о контракте на поставку артиллерии или одарить ее производителя медалью. Несколько комнат было выделено специально для кайзера; шах Ирана и император Бразилии могли воспользоваться верховыми лошадьми и обширными полями. В 1890 году у дома появилась собственная железнодорожная станция. На обслуживание здания уходило до 15 % прибыли компании, при том что во время Альфреда его нельзя было назвать изысканным и богато украшенным.

Сын и потомки Альфреда отделали здание заново – более грандиозная меблировка, дорогие произведения искусства[519]519
  H. James, Krupp. p. 81.


[Закрыть]. С самого начала вилла производила на гостей именно то впечатление, ради которого задумывалась, многие сравнивали ее с дворцом или посольством, каковыми она во многих отношениях и являлась. Баронесса Дейхман писала: «Герр Крупп проживал в царственном, огромном поместье с очень большим домом для гостей. Оно было сравнимо с большим посольством, куда прибывали люди со всех частей света, чтобы убедить его заключить деловые договоренности с их правительствами. Поэтому там проходило великое множество торжественных ужинов, и как-то раз, прибыв туда, мы узнали, что вечером на бал ожидаются многие сотни гостей»[520]520
  W. Manchester, The Arms of Krupp. p. 204.


[Закрыть].

Для Альфреда Круппа архитектура была еще одним способом внушить трепет перед своей особой, и он в этом отнюдь не одинок. С древности до наших дней большинство богатых предпринимателей действовали именно так. Как и Крупп, они обычно оправдывали наличие дворца или особняка деловой необходимостью.

Переехав на виллу Хюгель, Крупп оставил старый семейный дом на заводе, чтобы «мои последователи, как и я, могли с благодарностью и радостью взирать на этот памятник; пусть он будет предупреждением, что не стоит презирать даже самые скромные вещи и впадать в высокомерие». Желание поддерживать старый дом в изначальном состоянии – возможно, проявление ностальгии пожилого человека. Но это был еще и практичный ход, элемент пиара, создававшего крупповский фольклор. Этот дом должен был вызывать в памяти истории об отце Альфреда, Фридрихе, который с охотой брался за любое дело в своей первой маленькой мастерской, стоя у печи до поздней ночи[521]521
  Kruppische Gustahlfabrik, A Century’s History of the Krup. Works, p. 39.


[Закрыть]. Дом позволял Альфреду разыгрывать карту своего скромного происхождения, которая потом передавалась от поколения к поколению:

Я работал весь день, а ночами тревожился о трудностях, окружавших меня. И работая так – порой даже всю ночь, – я питался лишь картофелем, кофе, хлебом и маслом, никакого мяса; на мне лежало бремя отцовской заботы обо всей семье, и двадцать пять лет я держался, пока не смог по мере постепенного улучшения моих обстоятельств вести более терпимую жизнь[522]522
  Kruppische Gustahlfabrik, A Century’s History of the Krup. Works, p. 213.


[Закрыть]. И не важно, что после шестидесяти сам Альфред уже редко бывал на своих заводах[523]523
  B. Menne, Blood and Steel, p. 104.


[Закрыть].

Этот крохотный домик стоит по сей день возле огромных офисов Thyssen-Krupp, возвышающихся над городом. Методы управления репутацией Круппа – предпринимателя, выбившегося из низов, – могли бы подойти и современному американскому интернет-магнату, и российскому олигарху, начавшему свой бизнес в гараже или торгуя подержанными вещами на улице. Но важна не только изначальная версия – не менее важны усилия, потраченные на рассказывание и переписывание истории Альфреда Круппа, его потомков и современного состояния компании.

Сегодня на территорию поместья вторгся пригород Эссена с его уютными особняками. Теперь вилла служит культурным фондом, архивом, музеем, общественным садом. История, что она рассказывает – важный элемент наследия Круппа, о котором продолжают спорить, и официальная версия ряда событий порой расходится с версиями отдельных историков. Разногласий масса – от того, действительно ли Альфред продавал оружие всем подряд, до того, какую роль сыграла семья в нацистские времена. Есть и более мелкие расхождения, по поводу личных странностей, грешков и скандалов.

Музей, в том числе его аудио– и видеоматериалы, рассказывает историю о Круппе как «конструкторе, изобретателе и провидце». Эта история подвергалась критике, но она все же показывает благие намерения компании. В музее выставлены оригинальные чертежи Круппа, мелкие детали механизмов и даже его первые визитки. Один из самых увлекательных документов, хранящихся там, – это Notizbuch Круппа, тетрадь, в которой он записывал результаты труда своих рабочих. Напротив некоторых стоит плюс, напротив других – минус, показывающий, что увольнение не за горами, а также пометки от руки, такие как «жирный», «неуклюжий» и «нечестный». На верхнем этаже выставлен большой стол Альфреда и высокий табурет, на котором он работал, оглядывая из большого окна весь город. Рядом – маленькая статуэтка с выгравированным девизом Круппа: «Целью работы должна быть общественная выгода».