Текст книги "Богачи. Фараоны, магнаты, шейхи, олигархи"

Он оставил хаос и пустую казну. Один из министров Кабилы в первый свой рабочий день обнаружил в сейфах центрального банка лишь две тысячи долларов[726]726
  D. Aronson, ‘The Dead Help No One Living’, p. 84.


[Закрыть]. И даже сейчас больше половины населения страны живет за порогом бедности, как его определяет Всемирный банк – меньше чем на 1,25 доллара в день.

Богатые правители всегда могли оправдать свои поступки как совершаемые во благо своего народа или хотя бы как необходимое зло. Но диктаторы-популисты времен холодной войны были особенно склонны к этому. Фердинанд Маркос заявил в телевизионном интервью вскоре после своего свержения: «За свою жизнь я совершил немало грехов, но воровство к ним не относится». Эва Перон, напыщенная первая леди Аргентины, указывала в завещании: «Мои драгоценности не принадлежат мне. Большая их часть – это дары моего народа. Я не желаю отдавать их в руки олигархии и поэтому завещаю, чтобы они находились в музее перонизма и сохраняли свою ценность, которую надлежит использовать лишь непосредственно в интересах народа»[727]727
  B. A. Aquino, The Politics of Plunder, p. 99.


[Закрыть]. Возможно, она не считала себя частью этой «олигархии», как и Мобуту, который воображал, что стоит над «политиками» и отделен от них. Когда было выгодно, они изображали, будто выступают против интересов других элит. Правитель Индонезии Сухарто утверждал, что государственные служащие могут брать то, что захотят, если в целом действуют «в общественных интересах»[728]728
  R. E. Elson, Suharto, p. 195.


[Закрыть] Такая противоречивость позволяла подобным ему и Мобуту клептократам гневно обличать коррупцию, будучи главными ее виновниками. Когда ты и есть государство и закон на твоей стороне, может быть, это даже естественно в психологическом смысле – считать, что богатства нации принадлежат тебе, и никому другому.

Клептократы отмывали деньги в таких умопомрачительных масштабах, что было просто невозможно вернуть все похищенное. Даже когда швейцарские банки согласились сотрудничать с правительством Филиппин в поиске денег Маркоса, они смогли вернуть лишь несколько сотен миллионов из состояния, которое могло составлять до 10 миллиардов долларов. В 2013 году орган, отвечавший за возвращение денег, прекратил охоту за ними, объяснив, что издержки этого предприятия привели к «закону убывающей отдачи»[729]729
  ‘Philippines Hunt for the Marcos Fortune Set to End’, The National, 2 January 2013.


[Закрыть]. Комиссия по добросовестному управлению смогла получить из сейфа одного из швейцарских банков тиару из бриллиантов и рубинов, но 8 миллионов долларов, за которые ее предполагалось продать, были сущей мелочью по сравнению с деньгами, закачанными в недвижимость, в коммерческие компании и потерянными безвозвратно[730]730
  ‘What Happened to the Marcos Fortune?’, BBC, 25 January 2013.


[Закрыть].

Что касается Мобуту, то швейцарские банки обнаружили в своих хранилищах лишь 3 миллиона из 8 миллиардов долларов, которыми он владел по утверждению правительства Кабилы. Один швейцарский политик раскритиковал банки своей страны за «абсурдное поведение»: «Это финансовая империя, и она находится здесь, в Швейцарии»[731]731
  ‘Swiss Banks Find Only $ 3.4m in Mobutu Assets’, CNN, 3 June 1997.


[Закрыть]. Возможно, к моменту прихода Кабилы к власти многие миллионы, принадлежавшие Мобуту, уже превратились в инвестиции, взятки, откаты и вознаграждения его верным помощникам[732]732
  M. Wrong, ‘The Mystery of Mobutu’s Millions’.


[Закрыть].

Одно из объяснений политического долгожительства Мобуту – не считая его способности устрашать подчиненных, – это заинтересованность в нем со стороны образованного среднего класса Заира. Критическая масса людей принимала систему как должное и в буквальном смысле была куплена ею. После захвата власти Кабила сказал так: «Кто в этой стране не был мобутистом? Три четверти страны стали таковыми. Мы видели, как все вы танцуете во славу этого монстра»[733]733
  J. K. Stearns, Dancing in the Glory of Monsters, p. 9.


[Закрыть]. Еще одно объяснение – realpolitik. Как заметил Ларри Девлин, куратор Мобуту из ЦРУ, «мы нуждались в нем, а он нуждался в нас». Но затем они перестали нуждаться в Мобуту, и после многих лет дружбы и сотрудничества, в начале 1990-х, американские спонсоры бесцеремонно отказались от него. «Я – последняя жертва холодной войны. Урок в том, что моя поддержка американской политики теперь ничего не значит», – не без оснований сетовал Мобуту. Окончание холодной войны подтолкнуло американцев к разрыву с диктаторами-клептократами (а у русских просто не было выбора – их влияние и так уже сошло на нет), но некоторым из них удалось выжить. Недавние оценки награбленного президентом Египта Хосни Мубараком сходятся на сумме в районе 40 миллиардов долларов; с таким состоянием он был бы одним из богатейших людей мира[734]734
  http://www.ft.com/cms/s/0/ace18a4e-b478-11e1-bb88-00144feabcdc0.html#axzz361LRH69P.


[Закрыть]. Мубарака свергли лишь в 2011 году, и неизвестно, какая часть этих денег все еще находится в руках его семьи.

Мобуту же, признанный монстром, возможно, все-таки смеялся последним. В октябре 2013 года, когда случился очередной всплеск ностальгии по этому правителю с большим стажем, было объявлено, что его тело перевезут на родину и перезахоронят. Это, конечно, нельзя назвать посмертной реабилитацией, но, похоже, даже у самых жестоких и бесцеремонных дельцов с их дворцами и «Конкордами» находятся свои почитатели. Некоторые конголезцы уверены: хотя Мобуту и занимался самообогащением, он все же обеспечил им электричество и рабочие места – по крайней мере, в начале своего правления. Дворцовый комплекс Гбадолите заброшен и порос травой, миллионы людей пытаются преодолеть наследие гражданской войны и исторические травмы – но история Мобуту продолжает мучить нацию, чьи богатства он присвоил себе[735]735
  ‘Mobutu Sese Seko’s Body to Return to Congo, Says Kabila’, BBC, 24 October 2013.


[Закрыть].

Часть II
Теперь

Глава 11
Шейхи

Великое богатство души – жить умеренно, удовлетворяясь этим.

Лукреций

Это сделал Эхнатон. Это сделал Людовик XIV. Если у вас больше денег, чем вы когда-либо успеете потратить, почему бы не построить город своей мечты? Так поступили на рубеже XXI столетия три лидера стран Персидского залива.

Дубай, Абу-Даби и Катар соревновались за внимание мира. Они стали лидерами в области финансов, транспорта и туризма, а благодаря серии приобретений по всему миру – еще и заметными покупателями и спонсорами спорта и искусства. Они стали важными игроками в вопросах дипломатии и войны. Совсем неплохо для трех полосок земли в пустыне.

В 2000-е годы Дубай стал центром кричащего, показного богатства. Гигантский строительный проект в дюнах притягивал всех – от звезд до бизнесменов, от спортсменов до простых туристов. Из моря поднимались частные искусственные острова; роскошные апартаменты в небоскребах принимали мировую элиту, укрывая ее от простых смертных. Каждое новое здание, каждый новый семизвездочный отель соревновались за звание самого дерзкого и самого высокого. Весь этот проект – задумка шейха Мохаммеда ибн Рашида аль-Мактума, которого также нежно называют «Шейх Мо». Когда приток доходов от нефти уменьшился, ибн Рашид выстроил бизнес-модель, основанную на продаже недвижимости, туризме, судостроении и финансах. До финансового обвала 2008 года Дубай продолжал богатеть. Когда же пузырь лопнул, часть погрязших в долгах иностранцев покинула страну. Тогда Мо отправился на поклон к своему кузену, шейху Халифе – правителю соседнего эмирата Абу-Даби, богатого нефтью и лишь немногим менее скромного в своих претензиях. Впрочем, после этого небольшого отступления Дубай вернулся на свою дорогу экспансии и изобилия.

Амбиции Халифы были не менее грандиозными, хотя его идея состояла в другом. Он запланировал превратить Абу-Даби во всемирный центр искусства и архитектуры, соперничающий с Лондоном, Парижем и Нью-Йорком. Остров Саадият (в переводе «счастье») – один из самых грандиозных культурных проектов в мире, где строятся шикарные здания для новых филиалов Лувра и Музея Гуггенхайма, а также для галерей арабского искусства.

Третий правитель в этом триумвирате – шейх Хамад бен Халифа аль-Тани, эмир Катара, который застолбил место для столь же крохотного государства на карте мира, создав телеканал «Аль-Джазира» и выиграв право на проведение чемпионата мира по футболу 2022 года. Катар еще в большей степени, чем предыдущие две страны, стал ключевым игроком ближневосточной дипломатии, в том числе во время гражданской войны в Сирии.

Эти правители вынесли свои уроки из поражения саудовской королевской семьи и ее модели внезапного обогащения в 1970-е годы. Игровой площадкой для шейхов и их прихлебателей стала Европа, в первую очередь Лондон. Десятилетие демонстративного потребления (вне поля зрения и, вероятно, досягаемости исламских законов) не привело к трансформации экономики. Богатства были разбазарены. Но для шейхов Халифы, Мо и Хамада деньги – это не все, что нужно для счастья. Они родились богатыми, их семьи имеют столько, что даже не в состоянии придумать, как все это потратить. У них были другие амбиции: создать непреходящее наследие для себя и для своих честолюбивых стран. Их государства символизируют триумф глобализированного богатства.

В 1833 году, когда семья аль-Мактумов пришла к власти, Дубай был небольшим местечком, где ловили рыбу и добывали жемчуг. При шейхе Мактуме ибн Бути, отце-основателе правящей династии Дубая, и его наследниках, эмират пережил ряд восстаний, получил независимость от своих более крупных соседей по Заливу и оказался под «протекторатом» Британской империи. К началу XX века Дубай стал оживленнейшим торговым постом и важнейшей точкой входа в Персидский залив. В донефтяную эпоху краеугольным камнем экономики стали внешняя торговля и реэкспортный бизнес. Вследствие Великой депрессии, распада коммерческих сетей во время Второй мировой войны и упадка Британии как мировой державы Дубай и другие эмираты снова стали захолустьем.

Спасением для Дубая, как и для других стран региона, стало великое нефтяное изобилие. В конце 1960-х шейх Рашид ибн Саид аль-Мактум вовсю использовал эти новые ресурсные богатства молодого эмирата. Он учредил нефтяную компанию Dubai Petroleum Company и разрешил иностранцам инвестировать в нее. Таким образом, он создал тонкую систему экономической взаимозависимости, при которой западные державы были весьма заинтересованы в сохранении правления аль-Мактумов.

Сегодня эмират практически ничем не напоминает Дубай того времени. Редкие здания выделялись тогда на фоне простирающейся до горизонта пустыни. Первая гостиница в Дубае открылась в 1960 году, в ней было всего тридцать пять номеров. Местная авиакомпания Gulf Air была, по большому счету, лишь рекламным плакатом страны. Если вы не связаны с нефтяной отраслью, то что вам делать в Дубае? Но нефть продолжала течь рекой. В 1991 году ее производство достигло пика. Рашид рвался использовать новообретенное богатство, но боялся перемен. Он стремился привить детям связь с корнями, внушить им важность консерватизма и понимание бренности богатства. Ему принадлежат знаменитые слова: «Мой дед ездил на верблюде, мой отец ездил на верблюде, я вожу Mercedes, мой сын водит Land Rover, его сын будет водить Land Rover, но его сын будет ездить на верблюде»[736]736
  http://www.gluckman.com/DubaiBiz.html.


[Закрыть].

Вот в такой семье и родился в 1949 году Мохаммед ибн Рашид аль-Мактум, третий из четырех сыновей. Братья росли в доме без электричества и водопровода (по крайней мере, так говорится в официальных источниках), ожидалось, что они станут закаленными всадниками и охотниками. В семнадцать лет Мохаммеда отправили в Англию, он поступил в Языковую школу Белла в Кембридже. Хотя в его официальной биографии говорится о престижном европейском гуманитарном образовании, Кембридж в данном случае понятие чисто географическое. В Британии Мохаммед полюбил скачки – спорт, который облегчил ему продвижение к вершинам британского истеблишмента. Когда Мохаммеду было двадцать два, его отец руководил процессом провозглашения независимости Дубая; последний был объединен с Абу-Даби и еще пятью территориями в Объединенные Арабские Эмираты. Шейх Рашид всегда помнил об ограниченности запасов нефти и опасался излишней зависимости от природных ресурсов, которая стала бичом многих развивающихся стран. Опираясь на нефтяные богатства, он диверсифицировал экономику, инвестировал в новые дороги и стройки, считая, что у Дубая есть возможность стать крупным хабом в нестабильном регионе. Напряженность на Востоке, возникшая в начале 1970-х, послужила ему предупреждением. Полезным дипломатическим инструментом оказался брак. Шейх Рашид отдал свою дочь замуж за эмира Катара в обмен на свадебный подарок в 700 миллионов долларов; эти деньги пошли на строительство порта.

Мало кто в мире пристально следил за развитием Дубая. Когда звучали слова «арабский» и «нефть», свет прожекторов был обращен на другую страну – Саудовскую Аравию. До русского вторжения в Лондон во второй половине 1990-х самая дорогая недвижимость, рестораны и ночные клубы города являлись заповедной зоной для маленькой группы богатейших саудитов. Их можно было мгновенно узнать по традиционным арабским халатам, белизна которых контрастировала с серым небом города. Но большую часть времени они одевались не столь экзотически, в обычном западном стиле. Что касается увеселений, в них практически всегда участвовали только мужчины. Женщин прятали подальше, обычно они просто жили на родине, в Эр-Рияде или Джидде, а мужчины играли в азартные игры и весело проматывали свои деньги в Лондоне или на юге Франции. Наличные привозили чемоданами и разбрасывали, как конфетти. Говорят, что покойный король Фахд, еще будучи принцем, однажды проиграл 6 миллионов долларов за карточными столами в Монте-Карло. Еще один член правящей семьи, как рассказывали, за три вечера в Ladbrokes[737]737
  Компания-организатор азартных игр.


[Закрыть] потерял 2 миллиона фунтов, но, похоже, отнюдь не смутился и раздавал официанткам чаевые 100-фунтовыми игровыми фишками.

Лондон мастерски отбивал поклоны этим людям, так же как сегодня кланяется олигархам. Делалось все, чтобы богатейшие арабы чувствовали себя как дома, могли беспрепятственно делать все то, за что имели бы серьезные неприятности на родине. К числу самых известных гостей Лондона принадлежал Аднан Хашогги, плейбой, торговец оружием, один из организаторов печально известной сделки «Иран-контрас» и, как считалось, богатейший человек в мире в те годы. В начале 1980-х его состояние оценивалось в 40 миллиардов долларов, он владел домами по всему миру. В своем поместье на испанском курорте Марбелла Хашогги давал вечеринки, стараясь превзойти в экстравагантности все то, что мир видел со времен «позолоченного века» в Америке. Рассказывали, что по всему поместью стояли передвижные холодильники с шампанским[738]738
  http://www.vanityfair.com/magazine/archive/1989/09/dunne198909.


[Закрыть].

Производство саудовской нефти достигло пика в 1977 году. В этот период страна вовсю демонстрировала свою финансовую и политическую мощь. Встречи ОПЕК – Организации стран-экспортеров нефти – превратились в политические драмы, главную роль в которых играл всемогущий нефтяной министр Саудовской Аравии шейх Ямани. Но эти несметные богатства не слишком изменили саудовское общество. Страна оставалась столь же консервативной и закрытой для внешнего влияния. Американский историк и эксперт по Ближнему Востоку Дэниел Пайпс в 1982 году писал о «нефтяном проклятии». Проблема бума, говорил он, заключается в том, что он обычно не приносит ни стабильного экономического роста, ни положительных культурных перемен, а создаваемое им богатство расходуется «бездумно, в ущерб нормальному поведению, формирует нереалистичные ожидания и внушает зависть».

Пайпс приводит историю Шахбата ибн Султана, правившего Абу-Даби на протяжении четырех десятилетий, до того, как его свергли в 1966 году (при помощи британских офицеров, которые вежливо препроводили его в самолет). Абу-Даби напал на золотую жилу в 1959 году, через два десятка лет после Саудовской Аравии и Кувейта, но приток денег, вместо того чтобы оживить злополучного Султана, раздавил его. Надеясь оградить своих подданных от нефтяных денег, которые могли разрушить их образ жизни, он прятал их в буквальном смысле слова под матрасом. Часть этих денег съели мыши, и тогда эмир положил остальное в банк. Но тратить их отказывался: «Я бедуин. Все мои люди тоже бедуины. Мы привыкли жить с верблюдами и козами в пустыне. Если мы потратим деньги, это испортит мой народ, и ему это не понравится». Пайпс адекватно проанализировал настоящее, но ошибся насчет будущего. Следующее поколение лидеров ОАЭ использовало новообретенные деньги куда более стратегически правильно и куда более успешно.

В 1990 году, когда умер отец шейха Мохаммеда, последнему было сорок два года. До этого он служил главой полиции Дубая, а в двадцать восемь лет стал министром обороны ОАЭ. Уже в молодости он демонстрировал способности к бизнесу. Престол достался его старшему брату, шейху Мактуму ибн Рашиду аль-Мактуму, который через пять лет назначил наследным принцем шейха Мо. Тот же за короткое время укрепил свою репутацию (и увеличил личное состояние) в Дубае и в целом в ОАЭ. Крупные бизнес-успехи шейха, победы в международных скачках на длинные дистанции и сочинение популярной арабской поэзии в традиционном духе позволили элите ОАЭ, усыпленной его вниманием к консервативным ценностям, спокойно наслаждаться новообретенным богатством. Сидя в своем офисе на верхнем этаже одной из двух башен-близнецов Emirates Towers (более высокой), шейх Мо руководил расширением эмирата и наращивал свой личный авторитет. Фактически он получил власть задолго до смерти Мактума от сердечного приступа в 2006 году.

Последнее десятилетие жизни Мактума ознаменовалось экономической трансформацией, каких было мало в истории. Дубай вырос из провинциального города с населением в 600 тысяч жителей в глобальный хаб, вмещающий больше двух миллионов людей. В 80-х и 90-х его экономика зависела от международного потребления нефти и от ограниченного круга иностранных компаний. Затем производство стало постепенно падать, и Дубай начал уступать своему соседу. К 2008 году Абу-Даби обеспечивал уже около 90 % всего нефтяного экспорта ОАЭ, и его нефтяные запасы в расчете на одного жителя страны составляли 17 миллионов долларов – колоссальная сумма, в одиннадцать раз больше, чем в Дубае. Но шейх Мо решил, что не позволит колоссальному нефтяному богатству бросить тень на Дубай: «Мы хотим быть номером один. Тех, кто занял второе место… никто не знает»[739]739
  http://www.sheikhmohammed.com/vgn-ext-templating/v/index.jspvgnextoid=e61f854e4878a310VgnVCM1000003f64a8c0RCRD&vgnextchannel=d32d8960a5a11310VgnVCM1000004d64a8c0RCRD&vgnextfmt=speech&date=1350923846680&mediatype=SPEECH.


[Закрыть]. Дубаю, имевшему гораздо меньше природных ресурсов, пришлось диверсифицироваться и использовать их более творчески.

Шейх Мо начал возводить государства нового образца – глобальный город-корпорацию. Ничто не должно стоять на пути прогресса. Дубай превратился в огромную строительную площадку. Земля осваивалась, и пустыня отступала: была поставлена задача строить как можно выше и больше В 1994 году началось строительство Бурдж-эль-Араб, который должен был стать высочайшим в мире отелем. В маркетинговых брошюрах утверждалось, что он будет «выше Эйфелевой башни». Это первый в мире отель, который объявил себя «семизвездочным» (позже этот титул, несмотря на его бессмысленность, стали присваивать и другие, конкурирующие гостиницы). Бурдж в скорлупе из стали и стекла, выстроенный в форме традиционного дау[740]740
  Тип арабского судна.


[Закрыть], стал символом дубайской государственности. Спортивных звезд приглашали продемонстрировать свою стать не в вестибюле отеля, а наверху, на вертолетной площадке. Именно там нанес свой удар клюшкой по мячу Тайгер Вудс, отправив мяч в океан, Роджер Федерер сошелся в поединке с Андре Агасси, а Дэвид Култхард накрутил несколько «пончиков» в своей машине с «Формулы-1»[741]741
  Тайгер Вудс – американский гольфист, Роджер Федерер и Андре Агасси – теннисисты, Дэвид Култхарт – шотландский автогонщик. «Пончик» – трюк, который изображают на гоночных соревнованиях, когда водитель разворачивает машину на месте в круговом движении.


[Закрыть]. Звезды обеспечили отелю превосходную рекламу.

Возбужденный вниманием публики к мега-зданию в Дубае, правитель Абу-Даби шейх Халифа решил построить в своем эмирате нечто еще более эффектное. На выходе получился отель Emirates Palace, памятник аляповатости, открывшийся в 2005 году. Это скорее дворец, чем гостиница – строение из мрамора и гранита, растянувшееся более чем на километр (гостям выдаются гольфмобили, чтобы добираться до номеров). 6 тысяч квадратных метров его поверхности покрыты сусальным золотом, в нем 12 тысяч табличек и 1002 канделябра, украшенных кристаллами Swarovski. В центре дворца – грандиозный, крупнейший в мире атриум. Отделанный золотом купол превосходит по размеру (но не по изяществу) купол Собора Святого Павла. Вестибюль отеля – размером с два футбольных поля. VIP-гости могут прибыть на вертолете или же проехать через копию Триумфальной арки, гостям более мелкого калибра предлагается наслаждаться фонтанами. Где еще в мире есть торговый автомат, выдающий золотые слитки? Как будто кто-то стряхнул пыль с империи Мали мансы Мусы и нарядил ее в современные одежды.

Дальше в списке сенсационных дубайских достопримечательностей – пара искусственных архипелагов, Острова Пальм и Мировые острова (The World). Они стали любимым местом отдыха для футболистов-мультимиллионеров, звезд кино и моды. Дубаю настолько хотелось пропиариться за их счет, что многим выдали субсидии на приобретение люксовой недвижимости. Город превратился во всемирный центр алчности. Всякий новый символ роскоши должен был затмить предыдущий. Самым впечатляющим из них стал небоскреб Бурдж-Халифа.

Возведение этого гигантского офисного центра, отеля и комплекса апартаментов началось в 2004 году; тогда он назывался Бурдж-Дубай. Ему удалось опередить «Тайбэй-101» в борьбе за звание самого высокого здания в мире. Невероятные постройки, бросающие вызов гравитации, морю и пустыне, стали ключевой частью бизнес-плана шейха Мо по превращению Дубая в город-корпорацию. Он вспоминал первые обсуждения городского переустройства: «Группа людей принесла мне рисунок небольшого торгового центра и зданий вокруг него. Я сказал лишь два слова: «Мыслите масштабно». После трех дней разговоров и дискуссий создатели последовали этому совету. Dubai Mall – крупнейший в мире торговый центр, а Бурдж-Халифа – высочайшая в мире башня»[742]742
  http://www.sheikhmohammed.com/vgn-ext-templating/v/index.jsp?vgnextoid=e61f854e4878a310VgnVCM1000003f64a8c0RCRD&vgnextchannel=d32d8960a5a11310VgnVCM1000004d64a8c0RCRD&vgnextfmt=speech&date=1350923846680&mediatype=SPEECH.


[Закрыть].

Шейх Мо и его архитекторы отвергли профессиональные конвенции, объявив о своих грандиозных идеях задолго до того, как были начерчены сами планы. Этот ажиотаж, связанный с борьбой каждого за свой кусок пирога, порождал шумиху, питавшую быстрый экономический рост Дубая. Финансовый успех или даже сама реализация проекты были необязательны. Для рекламы и привлечения иностранных инвестиций главным был сам бренд Дубая.

Гламур и гигантизм были необходимыми, но недостаточными ингредиентами успеха. Не менее важные условия – налоговый режим и наличие инфраструктуры. Были созданы специальные дерегулированные «свободные зоны», позволявшие международным компаниям работать в них, не платя корпоративного или подоходного налога. Изначально иностранным гражданам не разрешалось покупать недвижимость. Но как только эти правила были смягчены, стабильный приток денег превратился в настоящий потоп. В игру рвались вступить все – ведь здесь не требовалось ничего отдавать назад. А шейх Мо с самого начала был на коне, так как его активы освобождались от налогов.

Дубай оказался налоговой гаванью в проблемном регионе. Жить там было легко, попасть туда становилось все проще. Развитие инфраструктуры не следовало из экономического роста, а катализировало его (в отличие от многих западных стран, где о транспортных связях часто задумываются в последнюю очередь). Всего за двадцать лет Emirates вошла в число десяти крупнейших авиакомпаний мира. Ожидается, что к 2020 она станет крупнейшим международным перевозчиком на дальние расстояния. Аэропорт приносит Дубаю почти треть ВВП и обеспечивает 20 % занятости в эмирате[743]743
  http://www.dubaiairport.com/en/media-centre/Documents/Dubai%20Airports%20Brochure_front%20FINAL.pdf.


[Закрыть]. Порты и дорожная сеть растут не менее впечатляющими темпами. В 90-х Абу-Даби и Дубай объединились, чтобы построить дорогу между двумя эмиратами длиной в 150 миль. Когда-то их разделяла пустыня, в которой иногда можно было увидеть одинокого бедуина, бредущего по песку. Все это ушло в прошлое. Теперь города соединены мрамором и бетоном, который везде, куда ни кинь взор.

Бум не случился бы, если бы не крупнейшая группа населения Дубая – невидимый низший класс строительных рабочих с Индийского субконтинента. С начала 2000-х годов организации гражданского общества пытались привлечь внимание к их бедственному положению. В 2006 году организация Human Rights Watch сообщала: «Один из крупнейших в мире строительных бумов зиждется на работниках, с которыми обращаются как со скотом»[744]744
  http://www.hrw.org/news/2006/03/28/uae-address-abuse-migrant-workers.


[Закрыть].

Работников этих искали в трущобах рекрутинговые компании из их собственных стран. Им предлагали оплатить перелет в Дубай (где улицы вымощены золотом), предоставить работу, адекватные условия жизни и достаточную для жизни зарплату. По прибытии от работников требовалось сдать паспорт и оплатить суммы, которые им ссудили на авиабилеты. Газеты писали, что правительство получило больше двадцати тысяч жалоб на невыплату зарплат и на условия проживания, напоминавшие о трудовом лагере. Это была современная форма рабства: у людей не было выбора, кроме как работать на палящей жаре, чтобы выплатить свои долги. Впоследствии работников благотворительных фондов и журналистов, пытавшихся расследовать эту ситуацию, зачастую не пускали в Дубай.

Пиар-команда, нанятая правительством Дубая, намеревалась рассказать миру совсем другую историю. Да и его состоятельные жители не желали замечать этих проблем, проносясь мимо строек в своих автомобилях с кондиционерами. Грустная правда в том, что почти никому нет дела до подобных реалий – ни сотрудникам-экспатам в деловых центрах и финансовых компаниях, ни тысячам туристов, приезжающим по схеме «все включено» в пятизвездочные (и семизвездочные) отели ОАЭ. Дешевый отдых на уикенд, дешевый труд.

Одной из блестящих находок шейхов Мохаммеда, Халифы и Хамада было то, что они смогли обслуживать и удовлетворять две совершенно разные категории населения. Без иностранцев ничто бы не сработало, а они составляли в Дубае 80 % населения и имели абсолютно другие нужды и культурные ориентиры, чем местные жители. Люди обеих категорий скользили друг мимо друга в бутиках и дорогих ресторанах, но помимо этого практически не взаимодействовали. На западный гедонизм здесь закрывали глаза, только если он практиковался за закрытыми дверьми. Экспаты, бизнесмены в командировке и туристы могли нежиться в своих отелях или виллах, играть в теннис и обильно употреблять алкоголь. Проблемы возникали лишь тогда, когда их задерживали за появление в пьяном виде и поцелуи (или что похуже) на публике.

Для всеобщих безопасных развлечений строились торговые центры и другие площадки. Местных жителей и иностранцев объединяла общая цель – зарабатывать деньги и тратить их. Первый торговый фестиваль состоялся в 1996 году и за первый же год принес 1 миллиард долларов. Дубай стал площадкой для спортивных соревнований мирового класса. На его международный фестиваль прилетали голливудские суперзвезды вроде Орландо Блума, Джорджа Клуни и Тома Круза, не говоря о массе участников из арабских стран. Там выступали с концертами Элтон Джон, Iron Maiden, Дженнифер Лопес и Джастин Бибер. Для шейха Мо их запросы – сущая мелочь. В 2008 году Кайли Миноуг заплатили, по слухам, 1,5 миллиона долларов за появление на открытии Atlantis – монструозного розового отеля[745]745
  http://www.telegraph.co.uk/news/picturegalleries/celebritynews/3491517/Celebrities-at-the-launch-of-Dubai-resort-The-Atlantis.html.


[Закрыть]. Порядка двух тысяч светских знаменитостей прилетели на открытие, чтобы отужинать лобстерами, а фейерверки, по словам организаторов, были «в семь раз грандиознее», чем на недавнем открытии Олимпиады в Пекине. Как всегда, главное тут – масштаб[746]746
  http://www.theguardian.com/world/2008/nov/21/atlantis-palm-dubai-kylie-lohan.


[Закрыть].

К концу первого десятилетия XXI века, первых десяти лет славы Дубая, ВВП на душу населения превысил 40 тысяч долларов в год – Дубай стал одной из богатейших стран мира[747]747
  По данным Всемирного банка, входит в первую двадцатку.


[Закрыть]. Если бы не экспатрианты, то для местного населения этот показатель был бы еще выше – доходя, вероятно, до сотен тысяч долларов. Недвижимость и система личных связей сделали многих местных жителей богачами, и они могут оставаться таковыми, если только не будут критиковать режим. А публичной критики здесь практически нет. Медиа жестко контролируются режимом. Общественное мнение направляется через местные меджлисы, или форумы для обсуждений, а их результаты передаются в личную канцелярию шейха Мо.

В основе этой системы – рентное благосостояние, перераспределение денег от более богатых к менее богатым жителям Эмиратов. Еще в 1970-х, когда в страну потекли нефтяные деньги, шейх Рашид предлагал своим бедным подданным бесплатное жилье. Эта практика сохраняется и сейчас, наряду с бесплатным образованием и здравоохранением. Государство также помогает с трудоустройством, например, предоставляет стартапам бесплатные офисные помещения и финансовую поддержку. Семьи, получившие недвижимость на раннем этапе роста, смогли хорошо заработать, продав или сдавая ее в аренду девелоперам и иностранным менеджерам. Экономика была на подъеме, и арендная плата стремительно росла, но никто, похоже, не возражал. Издержки экспатов оплачивали их работодатели, и государство устраивала эта ситуация, так как чем больше получали местные домовладельцы, тем меньше субсидий требовалось выдавать из бюджета.

За сверкающим глобализованным фасадом скрывается этноцентричная политика, направленная на сохранение национальной элиты и разделения между иностранцами и местными гражданами. В 1992 году был учрежден брачный фонд шейха Зайда, который каждый год выплачивает примерно по 19 тысяч долларов трем тысячам вступающих в брак местных пар, которые не могут наскрести денег на приданое. Одна из прямо заявленных целей фонда – «поощрять браки между гражданами ОАЭ»[748]748
  http://www.abudhabi.ae/egovPoolPortal_WAR/appmanager/ADeGP/Citizen?_nfpb=true&_pageLabel=p_citizen_departments&lang=en&did=14362.


[Закрыть]. Финансовый пряник подкрепляется законодательным кнутом. Местные женщины, выходящие замуж за иностранцев, и их дети лишаются гражданства. Иностранцы, привлекающие к себе внимание властей, рискуют получить отказ в продлении вида на жительство или даже требование покинуть страну досрочно. Финансовые санкции за несоблюдение этих требований слишком суровы, чтобы их игнорировать. Словом, у всех есть стимулы к конформизму.

Общественный договор Дубая с его гражданами и экспатами тщательно выписан и в основном скопирован с Сингапура. Это заманчивый контракт для всех, кто ставит обогащение и личную свободу (прежде всего свободу потребления) выше публичных свобод (свобода слова, свободные выборы). Идея в том, чтобы создать «гражданина-потребителя», находящегося под наркозом богатства и ведущего роскошную жизнь в условиях авторитарного капитализма. Хотя сам шейх Мо не стал бы использовать такие формулировки, об этой сделке он говорит гордо и открыто. Его благожелательный патернализм и материальное благосостояние преподносятся как более чем адекватная замена демократических прав для «граждан-потребителей». Вместо политических прав гражданам предлагают долю в экономическом процветании эмиратов, причем схожие сделки заключаются с экспатами и международными компаниями. Как заметил эмиратский ученый Абдул Халек Абдулла, в Дубае «политика немыслима»[749]749
  Abdul Khaleq Abdulla, ‘Dubai: The Journey of an Arab City from Localism to Cosmopolitanism’, p. 14.


[Закрыть].

В январе 2008 года шейх Мо так сформулировал свою философию: